Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Глава 3
Боязнь высоты
Самолет компании «Дельта», ровно гудя моторами, набирал высоту. Впрочем, на первый взгляд, лайнер как бы оставался на месте, ведь за окном было только бескрайнее голубовато-серое небо и ослепительно белые, словно пена, облака.
Инна закрыла глаза, чтобы не смотреть в иллюминатор. Так она будет казаться спящей, и никто не заметит, как она боится.
То, что от земли их отделяло несколько тысяч метров, заставляло ее сжимать кулаки и крепко стискивать зубы. Панический страх овладел ее сердцем и выматывал душу.
Господи, сколько же впереди часов этой безумной пытки?
«Все люди летают самолетами, многие чуть ли не каждую неделю. И никто не боится, – внушала себе Инна. – Это глупо, несовременно, ничего со мной не случится…»
Но мысли навязчиво возвращались к одной и той же картине.
Вот самолет вдруг резко заваливается набок, клюет носом, бледная стюардесса с вымученной улыбкой объясняет пассажирам, как пользоваться аварийными спасательными средствами… А потом… Пронзительный свист ветра… И она падает в бесконечную бездну, сердце колотится прямо в ушах, земля надвигается стремительно, безвозвратно и страшно, а внизу в самый последний момент, после которого наступит тьма, она успевает увидеть Юру, протягивающего ей навстречу руки…
Несколько раз в жизни Инне уже пришлось пережить такой же ужас. Вот и сейчас она буквально заставила себя войти в самолет, пристегнуть ремни и с деланно-безмятежной улыбкой откинуться на спинку кресла.
– Какой у вас восхитительный загар, – попытался заговорить с ней сидящий рядом мужчина.
– Да, я живу на ранчо, – не открывая глаз, ответила Инна.
– Завидую, – вздохнул он.
И вдруг что-то щелкнуло и тихонько запиликало рядом.
Инна покосилась на соседа – так и есть, на коленях у этого технократа раскрыт крошечный «Ноутбук», миниатюрный компьютер. Он решил использовать время полета с максимальной пользой, чтобы не терять ни минуты даром.
– Вы не могли бы… – В ее голосе поневоле прорвались панические нотки, и она замолчала.
– Я мешаю вам спать? – Он улыбнулся. – Но это последнее поколение, работает абсолютно бесшумно. Обратите внимание, у него есть защитный экран.
Он объяснил ей это, как маленькой девочке, ничего не понимающей в технических новшествах.
Но Инна не нуждалась в его пояснениях. Недавно статьи в газетах выдвигали гипотезы о связи авиакатастроф, участившихся в последнее время, с работой на борту лайнера персональных компьютеров и телефонов радиосвязи. А Инну как магнитом притягивало именно к этим статьям. Все, что касалось взаимоотношений человека и неба, особенно волновало ее и будоражило воображение.
Она попыталась мягко улыбнуться соседу, чтобы не выглядеть капризной мегерой, но голос поневоле прозвучал жестко:
– Видите ли, излучение вашего компьютера может блокировать работу бортовых приборов, – она провела в воздухе две линии, накладывающиеся одна на другую. – И отклонение от курса будет самым безобидным последствием.
Сосед удивленно посмотрел на нее.
– Я не задумывался над этим. Но, пожалуй, вы правы.
И Инна облегченно вздохнула, когда он закрыл плоский пластиковый чемоданчик.
– Видимо, вы радиоинженер?
Он решил компенсировать вынужденное безделье беседой с очаровательной соседкой. Но Инна совершенно не была настроена на игривый лад. Она невежливо буркнула:
– Терпеть не могу технику. Я же сказала, что живу на ранчо. Мы с мужем выводим племенных лошадей.
– Вы зоотехник?
– Я просто жена и хозяйка, – отрезала она.
Сосед разочарованно уткнулся в газету, а Инна снова прикрыла глаза.
Мысли теснились в голове. Каким будет свидание с сыном? Ведь она не видела Алешу уже несколько лет. Не выйдет ли все так, как в ее прошлый приезд?
За эти годы она постаралась наладить их испорченные отношения, и приглашение на его свадьбу заставило радостно забиться ее сердце: прощена! Признана!
Она летела на семейное торжество как мать. Законно и официально. Впервые за долгие восемнадцать лет. И впервые семья ждала ее, блудную дочь, давным-давно покинувшую родину…
Как жесток был все эти годы отец… Только теперь смягчился… Постарел, наверное…
Сердце сжалось от воспоминаний о его словах, брошенных ей в лицо после оформления визы:
– Предательница! Ты мне больше не дочь. И запомни: у тебя больше нет сына!
Тогда она последний раз прижала к груди крошечного голубоглазого Алешку, и мама унесла его, плачущего и рвущегося к ней…
Инне били в уши ее тихие слезливые причитания, как над гробом:
– Сиротинушка ты наш… Ни отца у тебя, ни матери… Не плачь, мой сладкий, бабушка тебя не бросит…
Как будто Инна по своей воле отрывала от себя единственное существо, невидимой нитью связывающее ее с первой, неземной, незабвенной и такой трагической любовью…
Да ведь и сама она была тогда совсем девчонкой, растерянной, несчастной, озлобленной на несправедливость судьбы. Она чувствовала себя обманутой. Ведь жизнь сначала так щедро одарила ее счастьем, а потом в одночасье так безжалостно все отняла…
Несмотря на прошедшие годы и два брака, Юра до сих пор часто снился ей. Живой, молодой и веселый… С взъерошенными смоляными кудрями и озорной смешинкой в голубых, как небо, глазах…
Как небо…
Будь оно проклято, это небо! Будь оно навеки проклято!
Впервые она увидела Юру на танцах. Вернее, не она, а ее подружка Танька. Они тогда только начали бывать на этих «взрослых» увеселениях, неопытные «шешнашки», недавно окончившие девятый класс, теперь развлекались на всю катушку.
Они неумело красили губы и подводили глаза, отрезали у нарядных платьиц подолы, следуя моде, и сверкали ослепительно загорелыми ляжками…
Как они были восторженны, как сладко замирало сердце от предчувствия радостного вступления в настоящую взрослую жизнь… как они торопились все узнать, попробовать, испытать…
Отец недовольно глянул на оголенные ноги Инны и буркнул:
– Бесстыдница… На танцульки собралась… В подоле принесешь – на порог не пущу.
– Папочка! – хохотала в ответ Инна, привыкшая к его старомодным выступлениям. – Подола-то нет! В чем нести буду? – И она комично приподняла пальчиками край юбчонки.
А мама откровенно любовалась почти взрослой красавицей дочерью. Она даже разрешила взять свою помаду и помогла сделать начес на пшеничных растрепанных кудрях.
О! Они с Танькой явились во всеоружии. Но сразу же растерялись в толпе развязных девиц и дымящих сигаретами парней.
Все топтались на месте под громкие звуки оркестра. Парочки тесно прижимались друг к другу… Как они не подумали, что надо было прийти с кавалерами! Их никто не приглашал. Их вообще не замечали в этой толпе…
И вот тогда Танька увидела Юру.
Она тут же толкнула подругу локтем:
– Посмотри, какой лапочка!
– Где? Где? – завертела головой Инна.
– Да вон же, в полосатой рубашке. С усиками.
Юра стоял в окружении парней, курил и смеялся, лениво обводя глазами танцующих. У него только начали пробиваться юношеские усики, такой пушок, который, по его мнению, делал его взрослее и старше.
– Фу! Усатый-полосатый! – фыркнула Инна.
– Не могу! Умираю! – вцепилась в ее руку Танька и зашептала, словно завораживая: – Хоть бы он меня пригласил… Хоть бы пригласил… Посмотри на меня… Ну посмотри…
Как странно, что Инне он сначала не приглянулся… Она скептически посмотрела на подругу.
– Что ты бормочешь? Пойди и пригласи сама.
– Нет, что ты! – перепугалась Танька. – Не могу. У меня коленки дрожат…
Минут пять она ныла, страдала, вздыхала, сожалела, что они не так эффектны, как «эти телки», а потом занялась самоуничижением:
– Конечно, я некрасивая… Разве такой парень обратит на меня внимание? Эти противные веснушки… Как у ребенка!
В конце концов Инне это надоело.
– Спорим, что сейчас он тебя пригласит? – спросила она.
– Как? – Танька аж задохнулась и широко раскрыла глаза.
– Молча. Ну спорим?
Подруга слегка воодушевилась, услышав в Иннином голосе решимость.
– А на что?
– Да хоть на шоколадку?
– На какую?
– «Сказки Пушкина», – ляпнула Инна первое, что пришло в голову.
– А… как ты это сделаешь? – Таньку охватили сомнения.
– Не твое дело. Главное, чтоб он тебя пригласил.
Они ударили по рукам.
И тут заиграла музыка.
Модный в этом сезоне шейк сменился вдруг красивой лирической мелодией.
– «Александрина… Какою ты была…» – старательно и чисто выводил низко хрипевший минуту назад солист.
Инна до сих пор помнила и мелодию, и слова, словно впечатавшиеся в мозг за то время, пока она решительно пробиралась от края танцплощадки к этому «полосатому».
– Стой! Стой! Не надо! – пыталась остановить ее опомнившаяся Танька.
Чтобы Юра обратил на нее внимание, Инне пришлось тронуть его за рукав. Он был на целую голову выше ее и, повернувшись, посмотрел сверху вниз на теребившую его рукав девчонку.
– Чего тебе?
– Извините… У меня к вам большая просьба…
Инне пришлось встать на цыпочки, чтобы он смог ее услышать.
– Какая? – слегка заинтересовался он.
– Вы не могли бы пригласить мою подругу? – кокетливо спросила Инна.
Ей было легко улыбаться ему и строить глазки, она же не за себя просила, ей-то было безразлично…
– А почему я должен ее приглашать?
– Потому что я поспорила, что вы ее…
– И во что вы оценили мою голову? – тут же перебил ее Юра.
– В шоколадку… – потупилась Инна, озорно глядя на него из-под опущенных ресниц.
Он расхохотался.
– Ну и где же ваша подруга?
– Вы согласны? – обрадовалась Инна. – Вон она стоит.
Танька увидела, что на нее смотрят, и выдавила жалкое подобие улыбки.
Юра повернулся к Инне, нагнулся и заглянул ей в глаза.
– А можно я приглашу вас?
– А она? – растерялась Инна. – Ведь тогда я проспорю…
– А если мы договоримся, что шоколадку ей куплю я?
Он улыбнулся так обаятельно, что Инна вдруг поняла, что Танька недаром выделила его из всей толпы.
Она секунду колебалась, не решаясь совершить такое «предательство»… Но он и ей тоже начинал нравиться… И потом, если Танька трусливая дурочка, то почему Инна должна упускать свой шанс?
– И мне! – она решительно тряхнула кудряшками.
– Что?
– Мне тоже шоколадку. Как компенсацию.
– Договорились.
Юра тут же обнял ее за талию, увлекая в круг танцующих. Инне пришлось высоко закинуть вверх руки, чтобы дотянуться до его плеч.
Тонкая ткань полосатой рубашки слегка скользила под пальцами. От него шел едва уловимый запах польского лосьона и молодого пота…
Инна прищурила глаза – разноцветные лампочки над танцплощадкой превратились в сплошную линию. Голова чуть кружилась от музыки, от того, что ее тесно прижимает к себе симпатичный взрослый парень, и от того, что Танька следит за ними завистливым взглядом.
Юра склонился к ее уху:
– И как зовут отважную амазонку?
– Инесса, – гордо отозвалась Инна.
Он удивленно посмотрел на ее светлые волосы:
– Разве ты испанка?
– Нет, – фыркнула Инна и добавила, расшалившись: – Но в моих жилах течет такая же горячая кровь!
– Я это уже понял, – засмеялся он.
Они протанцевали весь вечер. Юра не отпускал ее ни на шаг, тем более что Танька вскоре ушла, не в силах вынести их счастливый, довольный вид. И естественно, он пошел ее провожать. Тогда Инна впервые пожалела, что живет так близко.
Парень был совсем не наглым, по-взрослому предупредительным, и Инна очень удивилась, когда узнала, что он всего лишь на полтора года старше нее. Он совсем не был похож на их старшеклассников, те казались детьми по сравнению с Юрой.
Ей ужасно хотелось, чтобы он поцеловал ее в темном подъезде, но Юра лишь обнял ее, прижав на секунду к груди. И тут же отстранил.
– До завтра, – как само собой разумеющееся, сказал он.
Инна удивленно вскинула на него глаза, а сердце радостно забилось.
Он приглашает ее на свидание. Первое настоящее свидание! Завтра она его снова увидит!
А вслух почему-то спросила напряженно:
– Но ведь завтра нет танцев. Может, до субботы?
– Нет, откладывать нельзя, – серьезно сказал Юра. – Мы непременно должны сделать это завтра.
– Что?
– Купить шоколадки…
Инна чуть улыбнулась, вспоминая себя этакой смешной, язвительной, озорной девчонкой. Интересно, что он в ней нашел? Почему выбрал ее, а не Таньку? Она была убеждена, что Танька гораздо красивее, ей только не хватало уверенности и характера. А этого у Инны было в избытке.
Наверное, Юре понравились ее независимость, самостоятельность и отчаянная отвага. Он сам был отчаянным, иначе зачем бы настаивал на этих треклятых воздушно-десантных войсках?..
Инна просто объедалась шоколадками, на которые Юра тратил половину своей зарплаты, пока не призналась, что стала совершенно равнодушной к сладкому.
Они встречались каждый вечер этого безумного лета – днем Юра работал на заводе. И это делало его еще более взрослым в Инниных глазах – они-то бездельничали в каникулы. А Юра сам содержал себя. Родители его погибли, когда он был еще ребенком. После детдома он поступил в училище на механика. Он просто обожал всякие механизмы, любил копаться в моторах, отлаживать всяческие железки… Всегда чисто вымытые руки выдавали его только въевшимся глубоко под кожу серовато-металлическим оттенком. Жил он в общежитии, а наравне с учебой подрабатывал.
– Я просто совмещаю теорию с практикой, – улыбался он в ответ на Иннины доводы, что надо же и отдыхать когда-нибудь.
Выходные дни они целиком посвящали друг другу. То уезжали в Серебряный бор, то на какие-то известные только Юре пруды… Дурачились, гонялись друг за другом, лежали в высокой густой траве…
А Инна все ждала, затаив дыхание, когда он прижимался слишком тесно, когда же наконец он ее поцелует…
Неожиданно проснувшимся женским чутьем она понимала, что имеет над ним необъяснимую могучую власть. Стоило ей шутя только намекнуть, что усы делают его похожим на котенка из детских стишков, как Юра тут же без сожаления расстался с предметом своей гордости – и с гладко выбритым лицом он действительно стал интереснее… Но почему же он так сдержан? Ведь Инна ловила на себе его весьма красноречивые взгляды, а щенячьи игры и прижимания распаляли даже ее, но Юра почему-то каждый раз «тормозил», неожиданно вставал и уходил надолго плавать в одиночестве.
Томительное, мучительное лето… Прекрасное и ужасное…
И только когда уже пошли назойливые осенние дожди, когда гулять по улицам стало зябко и неуютно, когда они едва согревались в случайных кинотеатрах, Юра вдруг сделал долгожданное признание.
Они загулялись допоздна, и Инна боялась, что отец устроит нахлобучку за такую задержку. Они торопливо впрыгнули в переполненный вагон метро, и там, в тесноте, среди толкотни, он вдруг обнял ее и шепнул на ухо:
– Я тебя люблю, – и сам словно испугался своих слов.
Инна потянулась к нему, обхватила рукой за шею и, задыхаясь от переполнявшего ее счастья, шепнула в ответ:
– И я люблю тебя… Давно люблю…
Но уже надо было выскакивать, чтобы мчаться вверх по эскалатору, а потом догонять уходящий автобус.
А хотелось остановиться, прижаться друг к другу, повторять эти волшебные слова и длить это мгновение бесконечно…
И только в подъезде, пока лифт неспешно спускался с верхнего этажа, они наконец обнялись торопливо и исступленно, и первый поцелуй обжег губы, и дыхание перехватило, ноги ослабели… но Юра уже подталкивал ее к раскрывшимся дверям лифта, и Инна, ничего не соображая, машинально нажала кнопку…
У него не было до нее девчонок, а у Инны не было парней, они оба были неопытны, но жадно стремились познать все, преодолев наконец сковывающую робость.
Теперь в кинотеатрах они выбирали последний ряд и, не глядя на экран, начинали целоваться, едва только в зале гас свет.
Они садились в электричку и ехали подальше от Москвы, непрерывно целуясь в тамбуре, выходили на Богом забытом полустанке, где не было ни одной живой души, и по часу ненасытно не могли оторваться друг от друга, пока не приходила обратная электричка.
Им обоим уже становилось мало этих не утоляющих жар поцелуев. И вот однажды…
Инна помнила каждое мгновение того вечера, словно это случилось вчера. Конечно, все, что происходит впервые, ярко врезается в память… Но с годами она стала думать, что неспроста ни один из ее двух мужей, ни один из любовников так и не сумел изгладить из ее памяти тех, первых ощущений, которые подарил ей Юра.
Снегу тогда в Москве намело… горы. И мороз был около тридцати. Даже жаркие слова любви стыли на морозе, словно примерзая к заиндевевшим губам…
Юра привел ее в свое общежитие, и они пили с двумя его друзьями горячий чай и держались за руки. А потом друзья извинились и ушли куда-то, оставив их одних…
Саша и Костя… Они с Юрой понимали друг друга с полуслова. Как они потом пробовали поддержать Инну в ту кошмарную осень. Но это было потом. А тогда… Она даже предположить не могла, что такое может случиться с ее Юркой…
Мальчишки ушли, а Инна невольно бросила взгляд на Юрину койку. Она стояла у окна, над ней висела полка с книжками, и Инна, чтобы скрыть волнение, подошла посмотреть их. Все по механике, справочники, учебники. Она перелистывала страницы, совершенно не вникая, что там написано, и только прислушиваясь к мягким Юриным шагам…
Вот ключ повернулся в замке… скрипнула дверца шкафа… Он все ближе… остановился… не решается подойти вплотную…
И тогда Инна сама повернулась к нему и сделала шаг навстречу.
Как они оба были неопытны и нетерпеливы… Как торопливо раздевали друг друга, зажмурившись и ища губами губы… словно, если открыть глаза и посмотреть, исчезнет это опьяняющее волшебство.
– Ты не боишься?
Юра вдруг остановился в последний момент, приподнялся на сильных руках и испытующе посмотрел Инне в лицо.
– Нет…
Она зажмурилась еще крепче и затаила дыхание…
И удивилась, что нет боли, о которой шушукались девчонки. А есть только безумное чувство полета, парения, словно они поднялись над узкой скрипучей кроватью и обнимают друг друга крыльями в воздухе, как птицы…
Она даже не сразу поняла, что вот это и есть «то самое», сокровенное, запретное, взрослое…
Только радость – вот теперь мы вместе, до конца…
Она крепко обняла Юру, прижимая его к себе, и удивилась… Его плечи вздрагивали, он весь трясся мелкой нервной дрожью…
– А я тебя чувствую, – шепнула она и счастливо засмеялась. – Там, внутри… Это ты?
Он оторвал лицо от ее плеча и тоже улыбнулся, смущенно и радостно.
– Это мы…
Странно, но Инна совершенно не испытывала стыда. Прижавшись друг к дружке на тесной койке, они исследовали запретные, потаенные места своей «половины» и совершали открытия… А потом находили губами глаза, щеки, волосы и целовались, целовались…
Сколько длилось это волшебство? Час? Вечность?
В дверь тихонько, деликатно постучали.
– Сейчас, – сказал Юра внезапно охрипшим басом.
Они переглянулись, как заговорщики, и засмеялись.
– Я испачкала твою постель! – вдруг в панике сообразила Инна и тут только заметила, что лежит на старой Юриной рубашке, тоже полосатой, как и та, которую он надевал на танцы…
Они совсем не торопились, разбирая брошенную на пол одежду.
В дверь опять постучали, уже нетерпеливо.
Они быстро застелили постель одеялом и открыли ребятам, держась за руки и не скрывая переполнявшего их счастья.
И ни Саша, ни Костя не позволили себе понимающей ухмылки, глядя на эти сияющие лица. Да разве могла прийти на ум пошлая мысль, когда эти двое так переполнены случившимся?
Всю долгую зиму и слякотную весну Саша с Костей давали приют ошалевшим влюбленным. А едва пригрело солнышко, ложем для них стала нежная, пробившаяся сквозь прошлогоднюю листву травка. Они брали с собой бутерброды и исчезали на целый день, только вдвоем, в знакомых с прошлого лета заповедных уголках.
На носу были экзамены, но Инне ничего не лезло в голову, кроме сумасшедших воспоминаний о прошлом вечере и радостного предвкушения нынешнего…
Они хорошо изучили друг друга, они шаг за шагом вместе познали сложную науку взаимодействия тел, и никакая другая наука не могла сравниться с этой, волнующей и прекрасной.
Инна с трудом кое-как сдала выпускные экзамены в школе и с треском завалилась на первом же в институт. Но она не расстроилась, даже обрадовалась, что наконец-то свободна от нудной зубрежки и теперь все ее время без остатка будет принадлежать только Юре.
Ее одноклассники строили планы на самостоятельную жизнь, и Инна с Юрой тоже мечтали о том времени, когда, не скрываясь, смогут жить вместе.
Только одна проблема омрачала их надежды – Инне было всего семнадцать, а Юре осенью предстояло идти в армию.
– Я буду ждать тебя, – горячо заверила Инна. – Знаешь, какая я верная! Только… целых два года… Да я же умру за это время…
– Я буду каждый день писать тебе, – обещал Юра.
– И я тебе… каждый день!
Томительное предчувствие разлуки тут же сменялось детской радостью наслаждения каждой проведенной вместе минутой…
Как они были тогда наивны… Почему она не вцепилась в него, зачем отпустила, позволила уйти в эту проклятую армию?
«С любимыми не расставайтесь…» Она же читала эти стихи и все же не последовала такой мудрой заповеди…
Когда Инна провожала Юру к военкомату, под ногами шуршала золотая листва, и нежаркое солнце еще ласкало голые, облетевшие ветки деревьев.
Саша и Костя тоже уходили вместе с Юрой. Именно тогда при виде их наголо остриженных голов у Инны вдруг сжалось сердце от неясного предчувствия чего-то неотвратимого… Но тогда она думала, что теряет сейчас привычный круг друзей, лишаясь вместе с любимым и всего того, что было близко, знакомо, понятно, что вселяло чувство уверенности и защиты.
Юра по ее просьбе не остриг смоляную шевелюру и выделялся среди толпы призывников.
Вокруг плакали, прощаясь, матери и невесты, а Юру провожала только она одна, и только ей посвятил он эти последние минуты, торопливо шепча напоследок все, что не успел сказать.
Инне почему-то стыдно было плакать, да и Юра старался шутить, мол, не на войну провожаешь, два года не срок для влюбленных… И, глядя на таких же девчонок-невест, Инна утешала себя, что не так это страшно, не одна же она такая, они тоже будут ждать и писать письма…
Юра помахал ей последний раз и побежал к автобусу, Саша и Костя тоже обняли ее, пожелав терпения, и автобусы прошуршали шинами мимо, давя опавшую листву…
И потянулись дни… долгие, политые холодными ливнями, пустые и тоскливые…
И от этой беспросветной мути за окном и бесконечных мыслей у Инны теперь постоянно болела голова, к горлу подкатывала тошнота, а нос, как у служебной собаки, различал малейшие оттенки запахов, ставших вдруг неприятными и резкими.
– Ты не заболела? – тревожно спрашивала мама, когда Инна, едва ковырнув ложкой в тарелке, срывалась с места, зажав рукой рот. – Что ты ела? Может, отравилась? Покупала на улице пирожки или чебуреки?
Мама считала, что ни в коем случае нельзя есть общепитовскую стряпню, чтобы не подхватить дизентерию или какую-нибудь другую заразу.
Она и потащила Инну к врачу, подозревая, как обычно, самое страшное – холеру или гепатит. Но приговор оказался страшнее и неожиданнее – Инна была беременна.
Громкий, бурный скандал. Выяснения, обвинения, слезы, уговоры сделать аборт… Как только Инна выдержала этот напор ошалевших от свалившейся на них беды родителей?
Она тоже была растеряна и испугана, но одновременно робкое чувство счастья понемногу оживало в душе. Это их ребенок… это Юрин сын… Он будет похож на него, он свяжет их еще крепче…
Она изо всех сил сопротивлялась маминой настойчивости, и та, в конце концов, сдалась, махнула рукой. Да и срок уже был критическим, ведь Инна по неопытности проморгала первые симптомы.
Надо было сообщить об этом Юре.
Инна долго сидела над листочком бумаги, не зная, как написать радостное и пугающее известие.
«Я жду ребенка»… Нет, не так… «Юрочка, любимый, у меня большая радость. Я узнала, что у нас будет…» Как все-таки трудно поведать любимому такую простую новость.
А тут еще невесть откуда взявшийся страх сомнения заполз в душу скользкой змеей… А вдруг Юра не захочет? Вдруг в ответ она получит холодную отповедь? Дескать, мы еще молоды, я не готов взять такую ответственность… И все те доводы, которые приводили родители: где жить, на что и зачем тратить на пеленки лучшие молодые годы, еще успеется… А специальность? А учеба? Останешься без образования, с ребенком…
Но Юрка словно ошалел от радости. Прислал такое восторженное письмо… Инна тысячу раз перечитывала его, пряча под подушкой. А из почтового ящика каждый день вынимала новое, коротенькое послание с излияниями любви, нежности и ожидания…
Время шло, у Инны вырос живот, будущий человек, которого она носила под сердцем, стучался внутри нетерпеливо и требовательно.
Инна рассматривала себя в зеркало, радуясь, что Юра не видит, как не лучшим образом изменилась ее фигура. Не видит этих противных пятен на лице, ее походки чуть боком, уточкой. Он смотрит на ее фотографию и думает, что она все так же красива. Это хорошо. Вот только жаль, что не слышит он этих мягких толчков и шевелений внутри нее, не идет рядом с ней по улице, поддерживая на скользком тротуаре… Она ловила себя на том, что завидует девчонкам, топающим в обнимку с кавалерами… Вот если бы Юра был рядом…
Но благодаря письмам он и так был все время с ней. Они посчитали, что ребенок должен родиться в начале лета, и к этому времени Юра рассчитывал получить отпуск, чтобы принять из Инниных рук пищащий, перетянутый голубым бантом кулек.
Инна сотни раз представляла себе, как это будет. Она в мыслях обнимала Юру, склоняясь вместе с ним над кроваткой их малыша…
Последнее письмо она получила за месяц до родов. Юра писал, что скоро начнутся учения, а сразу после них пусть ждет звонка в дверь.
И странно, что именно в этом письме он почему-то убеждал ее в том, что они всегда будут вместе, всю жизнь, долго-долго…
«Что бы ни случилось, малыш, ты помни одно: мы никогда не расстанемся. У нас впереди целая вечность. Ты не волнуйся, спи, гуляй, питайся как следует. И думай только о том, что я всегда буду с тобой, даже если меня не будет…»
И его не стало…
Сначала опустел почтовый ящик, и долгие две недели Инна с надеждой заглядывала в него… А потом пришла телеграмма.
Командир войсковой части сообщал, что Юра погиб при исполнении воинского долга. Соболезнования. Дата. Подпись.
Это казалось дурной, злой шуткой. Инна, ничего не понимая, читала текст, и буквы никак не хотели складываться в слова.
Она слышала, как охнула мама, взяв из ее рук этот голубой клочок бумаги… Но на лице застыла глуповато-радостная улыбка, с которой Инна бросилась к двери на неурочный звонок. Она была уверена, что сейчас увидит его, бросится ему на шею, поцелует родные голубые глаза под густыми смоляными бровями…
Мозг отказывался верить в эту чушь, а сердце отказывалось чувствовать.
Этого не может быть! Этого не должно случиться! Это несправедливо!
Он был жив для нее, когда Инну увозили в больницу с внезапно начавшимися схватками… Он был жив, когда, оглушенная болью, она звала его, цепляясь за руку врача… Он был жив, когда ей впервые показали сына – сморщенного, с всклоченными черными волосенками и ярко очерченными ниточками темных бровей…
Это было сумасшествие, помрачение рассудка, но Инна твердила, как помешанная, что Юра скоро приедет, и шептала, кормя сынишку:
– Ты весь в папу… Он так обрадуется… Ешь побольше, мы покажем ему, какие у тебя толстые щечки…
Он умер для нее только после Сашиного письма. Оно не оставляло больше никакой надежды.
Саша был следующим в группе десантников, он покинул самолет сразу же за Юрой и видел, как его друг и Иннин любимый камнем летит вниз, борясь с заклинившими стропами.
Парашют не раскрылся. Одна возможность из тысячи… Почему же именно у него?!
– Почему же ты жив? – ненавидяще прошептала Инна. – Почему не ты надел тот парашют? Почему у тебя раскрылся, а у него нет? Почему ты не пытался помочь, поймать, спасти? Ведь он должен жить, должен!
Друзья предлагали Инне помощь, но она отправила им гневное короткое послание, что не желает их отныне ни видеть, ни слышать. Они умерли для нее вместе с Юрой.
Это было больно, несправедливо, но иначе она просто не могла.
Ее стали мучить кошмары. Ночами она просыпалась от страха вся в липком поту. Ей чудилось, что она падает, несется вниз с бешеной скоростью. Ветер свистит в ушах, вокруг клубится серый туман и мешает дышать… А земля надвигается снизу, даже не земля, а разверзшаяся бездна… И там, внутри, кто-то злобно хохочет, поджидая ее…
Она боялась выйти из дома даже на прогулку с Алешкой. Она вообще стала бояться людей, звонков телефона, стуков в дверь.
Родители сходили в загс зарегистрировать внука, и Инна, взяв в руки свидетельство о рождении, залилась слезами. В графе «Отец» стоял жирный прочерк. Словно не было у Алешки отца, словно и не жил Юра на свете – только прочерк остался, стирающий последнюю память.
И больше никто на свете, кроме нее, не помнит и не знает, каким же он был… И Алешка никогда не увидит его ласковой улыбки, его не подкинут в воздух крепкие руки… И не обнимут больше Инну, и губы их не сольются в долгом поцелуе…
Она выключала телевизор, если шел фильм про любовь, уходила, если отец садился смотреть передачу о войне…
Она брала на руки Алешку и смотрела в его лицо, отыскивая с каждым днем все больше Юриных черт…
У нее даже фотографии не осталось нормальной – только любительская, засвеченная, где Юра стоял в полный рост вдали, и угадывались только шевелюра и брови…
Ее обокрали, обокрали, обокрали!
С тех пор она боялась высоты…
– Вам плохо, леди? – спросил заботливый сосед.
– Нет-нет, ничего, – слабым голосом ответила Инна.
– Скоро приземляемся, – улыбнулся мужчина. – Москва!
