Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"

Автор книги: Виктория Ростокина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21
Ой, мороз, мороз…

Услышав длинный торжественный звонок, Инна пошла встречать гостей. Она распахнула дверь – вся лестничная площадка была забита людьми.

– Здрасте! – Клава радостно закивала, затрясла рыжими перманентными кудряшками. – А вот и мы!

– Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! – Инна сделала пригласительный жест.

Ей казалось невозможным, чтобы все эти люди вместе с их огромными сумками, рюкзаками, бидонами, животами и задами, громкими голосами и потным духом поместились в квартире.

Первой вошла коренастая баба.

– А Надюха где? – Она сразу скинула туфли на высокой шпильке и с наслаждением босиком ступала по прохладному гладкому паркету, покрытому лаком. – Глаза-то разуй! – кричала она мужику с носом картошкой. – Куда ты бутылки ставишь? Клавка, забери у него сумку!

В прихожую вышла Надя – она была без очков, и вид от этого у нее был еще более беспомощный и застенчивый, чем всегда.

– Вот и невеста! – не без самодовольства приветствовала ее коренастая баба. – Здравствуй, Надюха! Мы тебе тут такого навезли – пять столов накроем и еще останется.

А люди все входили и входили – мужчины, женщины, парень, девочка.

– Тетя Лида, вы на кухню проходите, там ставьте! – тихо попросила Надя и сама понесла на кухню какую-то неподъемную сумку.

– Доча, доча! – неслось ей вслед. Алевтина Ивановна сияла.

Вскоре вошли все. И поместились, все поздоровались и познакомились. Гости толклись на кухне и в прихожей.

– Жениха сюда, жениха! – весело гудел мужик с носом картошкой – муж Клавы. – Я овес привез. Говорят, молодых надо овсом посыпать!

– Когда набраться-то успел? – рассердилась командующая всем парадом тетя Лида. – Ой, мамочки мои! – спохватилась вдруг она. – А студень где?

– Да у меня он! – буркнул скуластый парень.

Он не подымал глаз после того, как при входе увидел гибкую, сильную загорелую руку с нежной кожей, приглашающую войти.

– На кухне нам не сесть! – совещалась с отцом Инна. – Давай кухонный стол перенесем в комнату, приставим его к другому столу и там позавтракаем.

– А у нас и к завтраку все готово! – обрадовалась тетя Клава.

– Ничего, ничего, – инспектировал квартиру Василий Степанович.

Через полчаса все чинно сидели за двумя сдвинутыми столами, которые были заставлены снедью: большие толстые ломти белого и черного хлеба, свежие огурцы и помидоры, синеющие переваренным желтком очищенные вареные яйца, ноздреватые пухлые котлеты, толсто нарезанная копченая колбаса, ветчина, студень.

– Я все думала, как студень довезти! – хвасталась тетя Лида, засовывая в рот яйцо. – Ну пошла к Галке, на Подбельского живет, помнишь? – призывала она в свидетели Надю. – Еще мороженым торгует. Говорю ей, Надюха замуж выходит! Дай льда, а то студень поплывет! Ну дала.

Надя не могла есть. Она сидела рядом с Лешей, смущенно улыбаясь и время от времени кивая, словно со всеми соглашалась. Но видела боковым зрением, как смотрит своими синими глазами из-под черных соболиных бровей ее жених. Смотрит строго и замкнуто. И конечно – сквозь и выше. А напротив – такие же синие глаза.

– Ну как котлеты, ничего? – встревоженно интересовалась тетя Клава у Николая Павловича.

– Котлеты – то что доктор прописал! – одобрительно крякнул дед.

– Я пятилитровую кастрюлю навертела, а ее мать, – и она, смеясь, погрозила пальцем Алевтине Ивановне, – меня оговорила. Зачем, мол, котлеты? На свадьбу, мол, котлеты не подают!

– А ты чего котлет не ешь? – вдруг спросил у Инны Николай Павлович.

– Я завтракала! – улыбнулась она.

– Где ты там, на своей ранче, такую котлету поешь? – не унимался дед. – У вас там одна химия! Хоть немножко здесь настоящим продуктом отъешься!

– Сколько народу гулять будет? – озабоченно спросила у Нади мать. – Пятьдесят? Или больше?

– Нет, что ты! – испугалась Надя. – Конечно, меньше.

– А мы и пятьдесят и накормим и напоим. – Тетя Лида с наслаждением вгрызалась своими крупными зубами в мясистые помидоры.

– Какая у вас машина? – Скуластый парень так и не поднимал глаз на синие глаза и пшеничные волосы.

– Машина? – машинально переспросила Инна. Она смотрела на сына и пыталась найти хоть что-то общее между этим красивым юношей и тем маленьким сморщенным красным несчастным существом, которое она впервые приложила к своей груди. Ей казалось, что если бы она нашла это общее, две одинаковые подробности у новорожденного младенца и двадцатилетнего юноши – она соединила бы их одной линией, и вся прожитая без нее жизнь сына оказалась бы в ее руках. Но она не находила этого. – Машина! – Она запнулась. – У нас несколько машин!

– Сашка, дай баллон с огурцами и помидорами! – нахмурилась тетя Лида. Ей очень захотелось перечеркнуть несколько машин этой странной стройной женщины своей замечательной хозяйственностью. – Мы таких четыре штуки привезли. Сейчас один откроем!

Сашка неловко вылез из-за стола и пошел на кухню.

– А вы банки закатываете? – спросила тетя Клава с хитрой ласковостью, подыгрывая сестре. – Светка! – напустилась она на белобрысую девочку, у которой изо рта вылез большой пузырь. – Плюнь свою жвачку!

– Держи! – Сашка протянул банку матери, но банка вдруг выскользнула у него из рук и грузно шлепнулась на пол.

По комнате распространился чесночно-укропный дух.

– Твою мать! – рассердился муж тети Клавы. – Руки-то из жопы растут…

– Я сейчас уберу! – Надя вскочила и побежала на кухню за тряпкой и ведром. – Вы не расстраивайтесь, я сейчас все уберу.

– Дома ты у меня получишь! – посулила тетя Лида сыну.

Леша, будто проснувшись, с интересом разглядывал живописную кучку помидоров, огурцов, укропа и битого стекла, обрамленных бесцветной лужей.

Он посмотрел на мать – она тоже разглядывала это с интересом.

Все женщины, кроме Инны и девочки Светы, бросились помогать Наде. Только Алевтину Ивановну удержал Василий Степанович.

– А чего расстраиваться! – утешала всех веселая грудастая молодая тетка, ползая вместе со всеми по полу. – Соберем, отмоем!

– А музыка у вас есть? – спросил дядя Володя – муж тети Лиды. Он был плешив, тщедушен, чуть косящие, подслеповатые глаза его добродушно моргали. – Я аккордеон привез.

Аккордеон оказался у него под стулом. Он выдвинул его, расчехлил, поднял на колени. Вдел руки в ремни, растянул мехи, закрыл глаза и запел немного фальшиво, но с большим чувством:

 
Ой, мороз, мороз!
Не морозь меня!
 

Пальцы с черными ногтями ласково нажимали перламутровые клавиши, извлекая из старого инструмента незамысловатые аккорды:

 
Не морозь меня,
Моего коня!
 

Все уже опять сидели за столом. Надя дотирала пол до полной сухости и блеска.

От игры и пения мужа тетя Лида впала в мечтательность.

– Где столы поставим? – спросила она доверительно Инну.

– Столы?

– Здесь-то гулять негде! – смущенно вступила в разговор Алевтина Ивановна. Она была крупнее своих сестер, но совсем не имела командирских замашек, и ее большие голубые глаза смотрели просительно.

 
У меня жена,
Ой, красавица!
 

– Во дворе поставим! – решила тетя Лида. – Я видела там большой стол со скамейками, видно, мужики козла забивают. Туда пару столов поднесем и все рассядемся.

– У нас заказан ужин в ресторане. – Инна встала из-за стола и подошла к окну.

Она почувствовала вдруг странную сонную усталость, которую можно было снять только движением. Она опять была непонятно раздражена этими людьми.

– Что это такое – «ужин»? – вскинулся Василий Степанович. Он уже давно наливался желчью, так как не встретил в доме жениха должного почета и уважения, на которые в душе рассчитывал. – Свадьбу где гулять будем?

– Положь музыку! – цыкнула тетя Лида на мужа.

Аккордеон жалобно звякнул – музыка и пение прекратились.

– Папа, ну сказали же! – Надя от расстройства говорила совсем тихо. – Будем отмечать в «Редиссон-Славянской», в ресторане.

– Пришли машины! – сообщила Инна. – Едем в загс.

Она увидела их из окна. Они не показались ей торжественными, то есть свадебными, хотя на них были какие-то ленты и куклы. Они показались ей просто глупо разукрашенными машинами. Инна сжала кулаки. «Прекрати! Перестань!» – приказала она себе.

– Доча, доча! – На глазах Алевтины Ивановны выступили слезы. – Переодевайся скорее!

Когда через несколько минут жених и невеста появились в свадебных нарядах, все сразу загалдели, зашумели, заохали.

Леша был очень элегантен в новом костюме.

Белое длинное строгое и дорогое платье Нади расстроило Алевтину Ивановну. Она представляла себе свадебный наряд дочери совсем по-другому: ей казалось, что он должен состоять из огромного количества пенных кружев, бесконечных прозрачных оборок. А короткая фата казалась ей уж вовсе бедной и неприличной.

Она смущенно посмотрела на сестру – тетя Лида поджала губы.

– Пошли, пошли! – заторопил всех дед. – Пока доедем, пока чего!.. Опаздывать-то не дело!

На улице все долго и суетливо рассаживались по машинам.

Когда Леша садился в машину, он был бледен, губы его слегка подергивались.

Наконец машины тронулись и весело помчались по Москве.

Надина рязанская родня с удовольствием ехала в нарядных машинах. Им нравилось выдавать замуж свою родственницу в Москве, им нравились цветные ленты и куклы на машинах – хотя в Рязани все происходило бы точно так же. Их немножко мучили только туфли на высоких каблуках и пиджаки с галстуками.

К загсу подъехали вовремя. Все вышли из машины и ждали чьей-то команды.

– Паспорта не забыли? – огорошил вдруг всех Николай Павлович.

– Надюха! – строго прикрикнул на дочь Василий Степанович. – Паспорт где?

Надя, смущаясь под взглядами многочисленной родни, открыла сумочку – паспорт нашелся сразу.

– Куда ж ему деться! – Василий Степанович был доволен.

Леша тем временем, безучастно шаря по карманам, паспорта найти не мог.

– Ты что? – набросился на него дед. – Ищи лучше!

Все карманы были проверены и чуть ли не вывернуты – паспорта не было.

И тут у Инны возникло какое-то смутное воспоминание: вот стоит она около стола, на нем лежат два паспорта. Она раскрывает один – с фотографии на нее смотрит немного испуганное худенькое востроносое лицо. Она кладет паспорт на стол. Открывает другой – соболиные черные брови, красивое молодое лицо. Она почему-то кладет паспорт в сумочку.

– По-моему, он у меня! – Она старалась быть непринужденной, и ей это удалось.

Инна открыла сумочку и вынула оттуда паспорт сына.

– Вот молодежь! – сокрушалась тетя Лида. – Чего они без папочек и мамочек бы делали?

– Ну пошли, пошли внутрь! – скомандовал дед. Он решил взять руководство церемонией в свои руки. – Там тоже оглядеться надо.

Внутри загса деловито работал свадебный конвейер. Музыка, цветы, смех, поздравления, смущенные женихи в парадных костюмах, горделивые невесты в длинных, коротких, пышных, широких, узких свадебных платьях, хихикающие подружки невест и бравирующие друзья женихов.

– Галка, мы здесь! – крикнула Надя и махнула рукой.

К ней подошла крупная степенная девушка.

– А я вас уже ищу! – Она промокала носовым платком взмокшее лицо.

– Привет! – С момента выезда из дома Леша еще больше побледнел, еще больше подергивались его губы. – Ты Мишку не видела?

– Видела! – радостно кивала ему Галка. – Он вон там тусовался – вас искал! – И она показала на колонны.

– Светка мечтала, – и тетя Клава показала на дочку, продолжавшую жевать жвачку, – что она фату понесет. А нести-то и нечего.

– Фату она понесет! – передразнил ее Василий Степанович. – Здесь тебе не церковь!

Подошел Мишка – высокий молчаливый блондин, Лешин свидетель.

– Надо жениху идти в комнату для жениха, а невесте – в комнату для невесты! – напомнила Галка.

Жених и невеста разошлись по своим комнатам медленно, даже не взглянув друг на друга.

А тетя Лида стала рассказывать историю, произошедшую недавно в их тресте. Это была история о красивой любви сына их главного инженера и молодой учительницы.

– …И вот он приходит за ней – в загс ехать, – рыжие кудряшки тети Лиды возбужденно дрожали, – а она на диване… мертвая лежит!

– Во дает! – обозлился Василий Степанович.

– Лидуша, не надо! – расстроилась Алевтина Ивановна.

– Соломин, Екатериничева! – раздался бесстрастный, монотонный женский голос.

Почти сразу из комнаты невесты вышла Надя – она шла медленно, глаза опустила вниз, ни на кого не смотрела.

Надя уже поравнялась со своей родней, когда из комнаты для жениха вышел Леша. Он глядел поверх всех, синие глаза на уже почти белом, без кровинки, лице казались очень большими и темными. Он сделал несколько шагов и вдруг остановился, протянул вперед правую руку, пытаясь нащупать в воздухе какую-нибудь опору, и как подкошенный упал на пол.

Первой к нему подбежала Инна. Она опустилась рядом с ним на колени, левой рукой нащупала на его шее пульс, а правой оттянула нижнее веко.

– Быстро воды! И отойдите все! – приказала она перепуганным родственникам.

Все расступились. Осталась только Надя. Она дрожала, прижимая кулачки к лицу:

– Лека… Лека… Мамочки родные…

Кто-то принес стакан воды. Инна смочила носовой платок и протерла им лицо и шею сына. Потом слегка похлопала его по щекам.

Леша открыл глаза – он переводил взгляд с Инны на Надю и обратно.

– Прости! – прошептал он.

И было непонятно, у кого он просит прощения – у невесты или у матери.

Расталкивая сгрудившихся вокруг Леши родственников, вперед протиснулся Миша.

– Давай! – Он протянул Леше руку, помог подняться с пола. Леша стоял еще некоторое время с остановившимся взглядом, приходя в себя. Лицо его то бледнело, то розовело. Он заметил Надю, отчаянно прижимающую к себе букет роз, и шагнул к ней.

– Пойдем!

И они пошли расписываться.

Растерявшиеся было родственники радостно загалдели…

Вскоре все было позади – ковровая дорожка, заученный рассказ чиновной дамы о соединении двух молодых счастливых жизней в одну, не менее счастливую, обмен кольцами, поцелуй – тягостно-долгое прикосновение его холодных еще, немеющих губ к ее губам, музыка, шампанское. И не отходящий ни на шаг суетливый фотограф.

– Не желаете у камина сфотографироваться? – настойчиво предлагал он. – Камин, цветы, старинные кресла! Только жених и невеста! Исключительно замечательный будет снимок.

– Обязательно! – хорохорился Василий Степанович. – На стенку дома повешу! Вот, мол, дочка с мужем у камина! Обязательно!

И Надю с Лешей повели к камину.

Надя с Лешей сели в кресла. Надя сняла очки. На коленях у нее лежал роскошный букет роз.

– На меня, пожалуйста, на меня! – суетился фотограф. – Мадам, прошу головку еще правее! Еще! – И так как Надя не понимала, что «мадам» – это она, то фотограф повторил свою просьбу: – Девушка, прошу, головку еще правее! Улыбочки! Улыбочки! – приходил он в отчаяние. – Где ваши улыбочки? Еще, пожалуйста, еще! Такая красивая пара! Снимаю!

На улице дед, страшно перетрусивший во время Лешиного обморока, взялся командовать еще энергичнее.

– Теперь надо ехать к могиле Неизвестного солдата! – важно объяснял он рязанской родне. – Там он будет ее на руках носить!

– Нам сейчас надо домой ехать, Николай Павлович! – тихо, но твердо объявила Надя. – Ты как? – робко спросила она Лешу.

– Нормально! – ответил он, глядя куда-то в пространство.

– Нет, к Вечному огню! – поддержал деда Василий Степанович. – Чтобы молодым на всю жизнь запомнилось! Могила Неизвестного солдата! Он голову сложил за ваше счастье! Вы бы сейчас здесь и не стояли, если бы не он!.. Надо ехать!

Леша молчал. Он был все еще бледен и безучастен. Надя взяла его за руку.

– Ну поехали, что ли, к могиле! – попросила веселая молодая грудастая тетка. – Он ее туда на руках и снесет!

– Куда ему на руках носить! – шепнула Алевтина Ивановна сестре. – Посмотри, на кого он похож!

– Ну и молодежь! – сокрушалась тетя Лида. – Чуть что, так сразу – брык!

Дед, очень боявшийся упустить руководство церемонией из своих рук, еще раз посмотрел на внука и решился.

– Все! Едем домой! – скомандовал он. – А Вечный огонь, он… здесь… вечно! Ну… молодые придут, поклонятся! Ведь вы придете? – обратился он к Наде.

– Конечно, придем! – пообещала она.

– Домой! – поставил точку дед.

И все двинулись к машинам.

Инна подошла к сыну.

– Ты в порядке? – спросила она.

Он пожал плечами и ничего не ответил.

Когда все рассаживались по машинам, Инна следила за ним. Он медленно заносил ногу в кабину, медленно сгибался, медленно садился на сиденье. Он был неестественно бледен. И это привело ее в отчаяние.

«Все катится в какую-то бездну, – почти без ужаса подумала Инна. – Это все плохо кончится… Или парашют не раскроется, или удушит стропом…»

Глава 22
Семейные споры

И опять все входили в дом, сбрасывали обувь, с наслаждением разминая босые ноги. С той только разницей, что теперь все уже по-хозяйски разбрелись по квартире.

– Бутылки в холодильник не поставили! – вспомнила тетя Лида. – Давай их сюда, – скомандовала она мужику с носом картошкой.

Муж тети Клавы осторожно вытащил из-под кухонного стола большую сумку, открыл ее и начал бережно вынимать оттуда бутылку за бутылкой и ставить их на стол. При каждом звяканье бутылки он нежно жмурился.

– Надо бы за здоровье молодых… по маленькой! – в бодром голосе его слышалась некоторая обреченность.

– Сейчас ты получишь у меня по маленькой! – сразу откликнулась тетя Клава. Родня добродушно засмеялась.

Тетя Лида хотела посоветоваться с Инной по поводу столов и еды, которую уже пора было греть, жарить, охлаждать, нарезать и украшать. Но она еще ни разу не назвала Инну по имени и сейчас хотела этого избежать.

– Так где же столы будем ставить? Пора и накрывать! – сказала она так, никому.

– У нас заказан ужин в ресторане гостиницы «Редиссон-Славянская»! – приняла вызов Инна.

Василия Степановича вдруг прорвало. Он с большим трудом с самого утра сдерживался и теперь решил, что самое время высказаться.

– Не знаю, как у вас, – тут он саркастически улыбнулся, намекая то ли на Америку, то ли еще на что-то, – а у нас ужин – это не праздник! Тьфу, и все! Каждый день ужинаем! А свадьба – это… – и он даже руки воздел к потолку, – семейное торжество! Праздник должен быть, чтобы на всю жизнь память была! Ну и при чем тут этот редис… славянский? Ни при чем! – подытожил он.

– Мамочки мои! Алевтина! – закричала тетя Лида. – Я же пирог с картошкой так на столе и оставила. В бумагу завернула и оставила!

– Взял я твой пирог! – буркнул Сашка.

– Где он? – обрадовалась тетя Лида.

– Да вон! – Сашка показал на пол.

– Что же ты его на пол положил! – рассвирепела тетя Лида. – Его уж небось и раздавили, балда! – И она украдкой дала сыну подзатыльник.

– Он в коробке из-под сапог! Никто его не давил! – набычился Сашка.

– А можно вас Инной называть? – Клава решила, что самое время вступать с Лешиной матерью в родственные отношения.

– Конечно, можно!

– Инна! – Клава ее даже за плечи обняла. – У меня скатерти льняные! Я их в родниковой воде отполоскала.

– Стол этот в коридоре не пройдет! – сказал Василий Степанович. – Ин Николавна, а ножки у него отвинчиваются?

– Я не знаю! – Она чувствовала, что начинает терять контроль над собой.

– Надюха! – Василий Степанович взбодрился, так как решил, что начинает овладевать ситуацией. Пришла Надя, глаза ее покраснели, и даже очки не могли это скрыть. – Ножки у стола отвинчиваются? – спросил он у дочери строго.

– Я не знаю! Спрошу у Леши!

Она пошла в соседнюю комнату. Там на диване лежал Леша и что-то вертел в руках.

– Лека! Ножки у стола отвинчиваются? – спросила она тихо.

Он быстро сел и посмотрел на нее. Именно на нее, а не сквозь!

– Я твою пудреницу разбил! Вернее, не пудреницу, а зеркало!

Тут она заметила, что в руках он вертел пудреницу. Поймав ее взгляд, он щелкнул замочком и открыл крышечку – зеркальце треснуло, но куски все еще держались в оправе, и пока еще можно было это назвать разбитым зеркалом, а не просто битым стеклом.

– Это тебе… мама подарила?

Надя кивнула.

– Прости, пожалуйста. Она на газете лежала! Я не заметил!

– Ничего! – сказала Надя спокойно.

И действительно, это было бы ничего, если бы не страх, внезапно пронзивший ее в самое сердце. Она даже руку прижала к груди.

Леша заметил это, и Наде показалось, что страх передался и ему.

– Ты ведь не сердишься? – спросил он опять, – глядя на нее из-под соболиных бровей.

– Да ну что ты!

Она хотела взять его за руку. Но не взяла. И, опустив глаза, забыв, о чем хотела его спросить, вышла из комнаты.

– Отвинчиваются? Или как? – встретил ее в соседней комнате приободрившийся Василий Степанович.

Надя, ничего не понимая, глядела на отца. Она не слышала, о чем он спрашивал ее. Перед глазами стояло маленькое зеркальце в трещинах.

– Ножки тут никак отвинтить нельзя! – Это дед вернулся с кухни и сразу понял, о чем речь. – Здесь такая конструкция! Ого-го! На болтах! Сложная конструкция! Нам его не разобрать!

– Как же мы тогда его вниз снесем? – расстроилась тетя Лида.

– А зачем его вниз нести? – удивился дед.

– Здесь гулять-то негде! – извиняющимся тоном объяснила Алевтина Ивановна. – Внизу и поставим! И накроем!

– Мы сегодня ужинаем в «Славянской».

В дверях стоял Леша. Красивое лицо его приняло несколько высокомерное выражение. Но голоса он не повышал.

– Надюха! – обратился за помощью к дочери Василий Степанович.

Наде не хотелось идти в ресторан. Ее пугали сейчас чужие взгляды, тарелки, блюда, бокалы, салфетки, расставленные и разложенные не по-домашнему. Она боялась услышать там, в ресторане, громкий смех своих родных и обязательные по такому поводу шуточки.

Но больше всего она, наверное, не хотела видеть, как вспыхнут, засверкают под светом шикарных люстр золотые волосы Инны Николаевны и как еще больше засинеют ее глаза.

– Папа, у меня дела! – И она, не глядя ни на кого, вышла.

– Давайте присядем! – предложила Инна.

Она прекрасно понимала, что ей будет очень трудно найти общий язык с Надиной родней. Но сделать это было надо.

Все, кроме ушедшей Нади и Светы, расселись за столом. Пока Инна подыскивала нужные слова для начала разговора, инициативу перехватил Василий Степанович:

– Водки у нас – полный рюкзак! Двадцать пять поллитров! И настойка смородиновая! Это раз! – торжественно загнул он палец. – Холодец, значит, это два! – он загнул второй палец. – Пирог с картошкой, в русской печи запекали! Котлеты – на пятьдесят человек хватит…

И он, не переводя дыхания, загнул все десять пальцев, перечисляя привезенную снедь, гордясь ее количеством и качеством. Тут были и грибы соленые и маринованные, огурцы просто соленые, огурцы с помидорами, банку которых уже успели разбить, моченые яблоки и капуста, засоленная кочнами, колбасы, копченные по хитрому рецепту деда Степана, и много всего другого, на что Василию Степановичу не хватило десяти пальцев и пришлось их загибать по новой.

– А голубцы! – Хитрый мужик припас их под конец, полагая, что ими он окончательно добьет Инну. – Тащи сюда голубцы! – приказал он жене.

– Не надо! – попросила Инна.

– Нет! – горячился Василий Степанович.

Алевтина Ивановна вынула из огромной сумки большую кастрюлю и поставила перед мужем. Тот торжественно передвинул ее к Инне.

– Вы такие голубцы видели?

Голубцы были похожи на плотно спеленутых младенцев, лежащих бок о бок.

– А Нинка поминки делала по деду! И в ресторане их устроила! – Тетя Лида решила, что голубцы окончательно сломили сопротивление Инны, и хотела закрепить победу. – Я такого позора в жизни не видала! Во-первых, поминки в ресторане просто стыдно делать! Ну ладно! Теперь – кутья такая была, что и в рот не возьмешь! Блины подали в палец толщиной! А потом горячее! Нинка все хвасталась: «Там, говорит, фирменное блюдо, котлеты по-киевски!» Ну и чего – принесли мне эту котлету, я ее только вилкой тронула, как из нее масло фонтаном и мне на платье! Вот тебе и котлеты по-киевски! Да они Клавкиным котлетам в подметки не годятся! – торжественно закончила тетя Лида.

– И бутылки почти все со стола сперли! – добавила польщенная Клавка. – Помнишь, мы с тобой в конце закуску со столов собирали и посчитали. Оставалось там семь бутылок! Только мы отвернулись – а их уже две.

– Я заказала ужин в «Славянской»! – Инна напряглась, плечи у нее стали еще прямее. – Это мой подарок молодым!

– Так денег же сколько! – всплеснула руками Клава. – Такую уйму денег потратить… Они там все равно половину себе в карман положат.

– Половину! – сокрушался Василий Степанович. – Если бы половину.

– А подарки-то какие можно было сделать на такие деньги! – вдруг пришла в отчаяние тетя Лида. – Сережки можно было бы ей… золотые с камушками. Ему какие-нибудь часы… видные. Ну а теперь эти деньги просто псу под хвост.

– А по-моему, в ресторане все будет очень торжественно! – неожиданно обиделся за дочь Николай Павлович. – Все красиво накрыто! Официанты в форме! Порядок. Оркестр играет. Никаких криков, никаких драк!

– Ну конечно! – вскипела тетя Лида. – У нас в самом шикарном ресторане на прошлой неделе парня зарезали на свадьбе. Он, говорят, такой безобидный был, только на кого-то взглянул немножко не так – и все. А у них там разговор короткий: чуть что не так – пристрелят или зарежут!

– Грей голубцы! – скомандовал жене Василий Степанович, считая, что устоять перед всеми изложенными фактами просто невозможно.

Алевтина Ивановна взяла кастрюлю с голубцами и двинулась на кухню.

– Алевтина Ивановна! – остановил ее Леша. – Мама сделала Наде и мне подарок. Разве тут что-то непонятно?

– Да, конечно, понятно! – Алевтина Ивановна с тоской прижимала к груди кастрюлю с голубцами.

– Ничего его не зарезали! – вдруг выпалил Сашка. Он покраснел и не поднимал глаз.

– А ты откуда знаешь? – ахнула тетя Лида.

– Знаю!

– Ты что, был там? – И она угрожающе приподнялась.

– Ну был!

– Мать, перестань! – вступил в разговор тщедушный муж тети Лиды. – Он не маленький! Чего ему в ресторан не сходить?

– Он не маленький! – задохнулась от возмущения тетя Лида.

Она вскочила со стула и подбежала к Сашке. Сашка прикрыл голову рукой – он знал, что получит сейчас сильный материнский подзатыльник.

Раздался щелчок – это у Светки лопнул очередной пузырь из жвачки.

– Тебя здесь только не хватало! – цыкнула на дочь Клава.

– Ну что ты стоишь, как столб! – рассердился вдруг Василий Степанович. – Унеси голубцы.

Алевтина Ивановна, втянув шею, на цыпочках вышла из комнаты.

– А я очень люблю в рестораны ходить! – заявила веселая молодая грудастая тетка. – Там совсем другая жизнь. Красиво – как в кино. А здесь что – напьются и блевать будут.

– И я люблю в ресторан ходить! – неожиданно нарушила разговор взрослых Светка.

Тут все засмеялись. Первым начал муж тети Лиды – он так трясся, так заходился от смеха, из его маленьких косящих глазок полились слезы, при этом он притопывал ногой и в восторге тряс кулаком. За ним все, не выдержав, тоже стали хохотать.

Не смеялись только Леша и тетя Лида. Тетя Лида, как настоящий боец, жаждала только победы и не могла себе позволить отвлекаться на эмоции.

– Значит, дате малое тащить в ресторан можно! – она открыто бросала вызов Инне. – Чего она там понасмотрится? Как шлюхи длинноногие вышагивают?

И тетя Лида показала, как, по ее мнению, вышагивают длинноногие шлюхи.

Это, естественно, ее и погубило, потому что тут все так зашлись от смеха, что никакой речи о серьезном разговоре быть уже не могло.

– Ну Лидка! Артистка! – хохотал муж тети Клавы, дубася по столу огромным кулаком.

– Мама говорит, что меня в ресторан не пустят! – Белобрысая Светка подошла к Инне и, смущаясь, смотрела на нее доверчиво и просительно.

– Пустят! – Инна взяла маленькую ручку в свои руки и погладила ее. – Это свадебный ужин! Пустят всех, и больших, и маленьких!

– А музыка будет? – продолжала выспрашивать окрыленная Светка.

– Будет!

– И мороженое?

– И мороженое! Обязательно будет!

Николай Павлович понял, что сейчас наступила именно та минута, когда, не сомневаясь в победе, можно опять начинать командовать.

– Едем в ресторан! – Он встал и, как на собрании, ответственно рубил рукой воздух. – Там отмечаем! Все чинно, благородно! Потом возвращаемся сюда и отмечаем здесь! И все довольны! И всем хорошо!

– Ну чего! Сначала там… поужинаем! – И муж Клавы подмигнул тете Лиде, давая понять, что он с ней солидарен, но надо считаться и с матерью жениха. – А потом будем свадьбу гулять.

– Пирог с картошкой можно взять? – спросила Клава. – Там ведь пирога не дадут!

– Только там твоего пирога и не хватало! – рассердился Василий Степанович. Он тяжело переживал поражение, и ему очень хотелось на ком-то выместить обиду. – Как ты его там подашь? На коленях, что ли, резать будешь?

– А может, выпивку свою принести? – обрадовался муж Клавы, и ноздри его выразительного носа радостно задергались.

– Там все будет! Ничего не надо! – мягко успокоила всех Инна. – Надо собираться! А где Надя? – спросила она у сына.

– Не знаю! – Он сказал это так безучастно-просто, что Инна испугалась – вдруг это кто-нибудь заметит.

Но все уже были заняты своими делами, своими сборами.

– Пойди скажи Наде, что пора ехать в ресторан! – попросила она Лешу тихо.

Он посмотрел Инне в глаза. Дернулись его соболиные брови, дернулись губы, он повернулся и вышел.

«Ну, понеслось, – подумала Инна, – поехало… Теперь не остановить…»