Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Глава 4
Телячьи нежности
«Пристегните ремни» – загорелось на табло в салоне самолета. Инна вздохнула с облегчением, скоро шасси коснутся земли, и она почувствует себя в безопасности.
– Пристегните ремень, – в ту же самую минуту кивнул таксист Николаю Павловичу, усевшемуся на переднее сиденье.
Совсем скоро Инна спустится по трапу в международном аэропорту Шереметьево-2.
Совсем скоро встретятся отец и дочь, мать и сын, будущие свекровь и невестка. Их взаимоотношения сплетутся в такой плотный, замысловатый клубок, что невозможно будет предугадать последствий.
А пока – пока они движутся навстречу друг другу. Семья наконец воссоединится, пусть и на короткий срок. Никто из спешащих на эту встречу еще не думает о том, что и в самый короткий срок судьба может круто изменить свое течение.
…Инна почувствовала легкий толчок самолета о землю: приземление словно бы поставило точку в ее воспоминаниях о Юре, о ее единственной большой любви. Лайнер бежал по посадочной полосе, переключая регистр ее мыслей с прошлого на настоящее.
Сейчас она увидит отца – такого твердого всегда, такого непреклонного, так безоговорочно осудившего дочь-эмигрантку. Примет ли он свое блудное дитя?
А сын? В последний раз Инна видела его десятилетним мальчиком. Знает его фактически только по переписке. А так хочется поглядеть на своего повзрослевшего ребенка воочию!
И еще эта ее будущая родственница, Надя. Какова она? Инна очень надеялась, что сын сделал достойный выбор.
Пока таможенники досматривали ее багаж, Инна с нетерпеливым любопытством поглядывала сквозь стекло, отгораживающее ее от зала ожидания.
Вот бродит, то и дело поглядывая на часы, какой-то ссутулившийся старичок. Казалось, дедуля перепутал место встречи, настолько неорганичен он был для международного аэропорта. Его родственники могли бы летать, скажем, на допотопном «кукурузнике».
Вот от окошка справочного бюро к старику подбежала девушка – маленький бледный черноволосый очкарик. Она что-то втолковывает деду, а тот в ответ недовольно и сердито бурчит.
А вот к ним присоединяется…
Сердце у Инны громко стукнуло один-единственный раз и, кажется, остановилось.
Это же… Юра! Уж не грезит ли она наяву? А может, заснула в мягком кресле самолета и посадки еще не было?
Точь-в-точь он. Такой же длинный, с нервными подвижными губами. Те же голубые глаза под густыми бровями. Жесты, походка – все Юрино.
– Ю мэй гоу. – Таможеннику пришлось тронуть эффектную американку за плечо, потому что она никак не отреагировала на его реплику. – Вы можете пройти.
– А? – Инна вздрогнула и очнулась. – Ес, ес, спасибо.
Это не сон и не грезы. Это правда. Там, за стеклом, – ее сын, полная копия своего погибшего отца.
«Вот он каким стал, мой мальчик! – с гордостью подумала она и, подхватив сумку, ринулась к выходу. – Тогда, выходит, старичок… папа? Боже, как он изменился…»
– Хелло! – подошла она к троице встречавших.
Они изумленно оглядели статную незнакомку. Надины глаза восторженно и немного завистливо блеснули за очочками, и девушка тут же принялась лихорадочно одергиваться и оправлять платье, даже живот старательно подтянула: у прибывшей в отличие от нее фигура была безукоризненной. Но ножки Надины так и остались стоять немножко косолапо, носками внутрь.
Однако Инна не замечала смущения своей будущей невестки. Она не отрываясь глядела в ярко-голубые глаза сына. Такая голубизна бывает только у неба – неба, отнявшего жизнь у ее любимого.
А Леша тоже, как загипнотизированный, уставился на мать. Казалось, он пытался что-то припомнить и не мог. Во взгляде не было радости, только напряжение.
Затянувшееся молчание было прервано старческим брюзжанием:
– Явилась не запылилась, кхе-кхе! И даже не поздоровается. Или так принято в мире загнивающего капитализма?
Инна спохватилась: и правда! Для отца иностранное словечко «хелло» не могло, конечно, быть настоящим приветствием. В его глазах оно свидетельствовало скорее о распущенности нравов. Постарел, иссох, а характер не изменился.
– Здравствуй, папа! – Она наклонилась, чтобы поцеловать сморщенную щеку, однако старик брезгливо отстранился, и она чмокнула лишь воздух.
Инна не обиделась: она привыкла терпимо относиться к чужим причудам. Да и не до отца ей в общем-то было. Ведь рядом стоял ее мальчик!
Но это – на потом, на сладкое. И она шагнула сперва к Наде, протянув ей руку:
– Здравствуйте, Надежда. Я рада вашему знакомству.
– Вы хотели сказать – нашему знакомству! – защебетала девушка, вцепившись в тонкую ладонь Инны пухленькими пальчиками. – Я тоже очень, очень рада!
И тут же сама, первая, кинулась ей на шею, точно маленькая обезьянка. Надя была намного ниже ростом, поэтому почти повисла на Инне, едва касаясь земли мысочками, и звонко чмокала ее куда придется, оставляя на лице следы ярко-вишневой помады.
Алексей нервно дернул невесту за платье, оттаскивая ее от матери.
– Надь… ну… – прошипел он, сам не свой от неловкости.
Девушка испуганно глянула на жениха и сконфуженно отступила. Инне стало жаль ее, и она ободряюще кивнула:
– Все о'кей, Надежда. Я надеюсь, вы и впредь будете исправлять мои ошибки в русском.
Старик пробурчал:
– Во выделывается, как вошь на гребешке. Родной язык коверкает.
Алексей и на деда посмотрел сурово. Юноша чувствовал себя так, будто его представляют иностранной кинозвезде, и никак нельзя оскандалиться, однако это вот-вот произойдет.
Он-то ожидал увидеть простую женщину, вроде бабы Лены, которую любил и хорошо помнил. А эта незнакомка… Такая «не наша», так просто и одновременно так роскошно одетая… Молодая – не верится, что ей уже под сорок. Он знал много сорокалетних женщин, и все они были если не старухами, то по крайней мере «тетками», это уж точно. А эта как девушка.
Вон Надюша: все утро красилась, накручивала волосы на бигуди, чуть не опоздали из-за нее. Самые дорогие свои украшения понавешала в неимоверном количестве: золотая цепочка переплелась на шее с серебряной, да еще бусы из индийских камней поверху болтаются. А в ушах – гроздья янтарей.
– Как я выгляжу? – тревожно спросила она Лешу перед выходом из дома.
– Обалдеть! – искренне ответил он тогда.
А теперь понял: безвкусица. Перебор, нарочито. И никак не вяжется с обстановкой. К тому же босоножки, золотые, на высоких каблуках, уже успели натереть ей ноги, несмотря на то что под них пододеты подследники – якобы незаметные, на деле же портящие весь вид, точно выставленное напоказ нижнее белье.
Зато эта удивительная незнакомка… Даже в мыслях он еще не решался назвать ее «мама»… Выгоревшие на солнце волосы свободно падают на плечи. Никаких заколок, никаких ухищрений. Однако же как они естественны, как блестят, как безукоризненно лежат – волосок к волоску!
Ничего вопиюще яркого в одежде. Блеклая свободная хлопчатобумажная рубашка – вроде бы мужская, да не мужская. Вроде бы мелочи – не то покрой воротника, не то складочки над плечом – превращают ее в изысканную дамскую блузку. Простые, просторные брюки. Надя, примеряя такие, непременно сказала бы, что они не по размеру – велики. Но если приглядеться внимательней, то становится ясно, что так и задумано и что на самом деле они скроены именно таким образом, чтобы подчеркнуть прелесть фигуры: не нарочито, не назойливо, а оставляя простор для фантазии и домыслов.
Легкие туфли на плоской подошве – подобранные, однако, в тон всему ансамблю. Единство стиля – вот как это можно было бы назвать. А не сборная солянка, как у Надежды. И никаких тебе побрякушек, только в вырезе низко расстегнутой блузы скромный крестик. И никаких следов косметики. Естественный темный загар: еще бы, ведь Инна проводит дни на солнце, на воздухе, в окрестностях своего ранчо!
Короче, Алексей был очарован – и робел.
Инна робела не меньше, но она умела сохранять маску невозмутимого дружелюбия.
Никто не заметил, что голос ее слегка дрогнул, когда она произнесла:
– Добрый день, мой дорогой сын!
От этой короткой фразы, не совсем по-русски выстроенной, у Алексея почему-то навернулись на глаза слезы. Пытаясь скрыть их, он обнял мать. Они приникли друг к другу – такие родные и такие далекие!
У Инны мелькнуло обрывочное воспоминание: она боится взять своего ребенка на руки. В роддоме для них устроили несколько занятий: обучали молодых мам, как правильно пеленать младенцев. Но тренировки проводились на пластмассовых куклах. А тут акушерка протягивает ей нечто живое, теплое и тихо кряхтящее. И «оно» еще не умеет держать головку. Страшно.
– Чего испугалась? – посмеялась над ней пожилая акушерка. – Клади головку на локоть, а сама хватай его за заднюю ногу!
Инна тогда рассмеялась: надо же, задняя нога! Точно она родила не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку! И смех оттеснил страх.
Сейчас она тоже попыталась сама себя рассмешить: представила, как хватает этого рослого парня за заднюю ногу, чтобы не уронить.
И робость отступила, сменившись совсем другим ощущениям.
Подсознательно она боялась, что Леша напомнит ей Юру не только внешне, но и… по запаху. У ее любимого кожа как-то удивительно пахла – такого она не встречала больше ни у одного из мужчин. Это было что-то вроде смеси кедровой хвои и перебродившего винограда. Зовущий, тревожный аромат. Он улавливался не столько ноздрями, сколько нутром. От него начинало щекотать где-то под коленками. И в ногах сразу возникала слабость… Можно ли на всю жизнь запомнить запах? Оказывается, можно. Только словесному описанию он не поддается…
К ее великому облегчению, – но одновременно и разочарованию, – сын был лишен этой особенности. Он пользовался американской туалетной водой – Инна безошибочно распознала ее марку. Запах сам по себе был интересным, но никак не вязался с обликом парня: ему бы что-то более сложное, более трепетное… Она непременно этим займется: видимо, мальчик просто не приучен придавать значения ароматам.
Тут она ошиблась. Алексей был, как и мать, одарен тонким обонянием. И сейчас его, и так очарованного, окончательно околдовал запах, исходящий от волос этой женщины, родившей его двадцать лет назад. Букет луговых цветов под жарким, зависшим в зените солнцем, плюс легкий ветерок откуда-то с ледяного озера… И, может быть, еще чуточку свежего, только что выпавшего снега…
Опять он невольно сравнивал. Надя всегда покупала терпкие арабские духи: ей нравились их замысловатые позолоченные флаконы из толстого стекла с притертыми пробками. Девушке даже в голову не приходило, что запахи этой парфюмерии делают ее на десяток лет старше. Алексей задыхался в жаркие ночи любви, когда испарения потных тел усиливали интенсивность духов. Потому-то он и приобрел себе этот крепкий, «очень мужественный» спрей, перебивающий Надину арабскую сладость. А вовсе не оттого, что его нос был нечувствительным, как решила мать.
– Нежности телячьи! – снова забрюзжал Николай Павлович. – За всю жизнь решила наверстать? Леха, а ты-то чего раскис?
Мать и сын оторвались друг от друга. Инна заметила: бедняжка Надя приспустила ремешки-задники у своих сверкающих босоножек. Ей было уже невмоготу стоять посреди зала в неудобной обуви.
– Давай сделаем эксченч, – предложила женщина, и девчушка тут же радостно и благодарно закивала.
Отойдя к стеночке, они поменялись туфлями.
Николай Павлович что-то недовольно пробубнил по поводу стриптиза на глазах честного народа, а его внук следил за процедурой переобувания широко раскрытыми глазами.
Он как будто ждал, что сейчас произойдет некое преображение одной женщины в другую, но…
Ничего не изменилось. Надя как была, так и осталась косолапенькой. Более того, в туфлях без каблуков она даже стала казаться грузной, точно приплюснутой к полу, несмотря на всю свою миниатюрность.
А Инна, наоборот, словно приподнялась над землей. Попробовала пройтись: ее ли размер? Оказалось – как раз ей по ноге, как и прикидывала. И самое удивительное, что золотые вечерние босоножки из тонких ремешков, как выяснилось, идеально гармонируют с чуть помятой одеждой стиля сафари! Как будто изготовлены специально к этой рубашке и этим брючкам на заказ!
Надя со счастливой улыбкой уже размашисто шагала к стоянке такси, тяжеловато ступая на пятку. Инна грациозно летела следом. За ними размеренно шествовали дед с внуком…
Глава 5
Золотые босоножки
Обогнув широкую эстакаду, такси выехало на шоссе. Темно-серые кубы Шереметьева-2 остались позади. А впереди была Москва. Родной город. Как он примет ее на этот раз?
В машине Инна оказалась в самом углу, прямо за водителем. Надя уселась у другого окна, пропустив Алексея в середину. Он был немного смущен неожиданным соседством с матерью и поэтому неотрывно глядел вперед на дорогу. Инна же, напротив, внимательно изучала сына. Он это чувствовал и от этого смущался еще больше.
Да, он был очень похож на отца, этот двадцатилетний худой паренек. Те же глаза, брови, губы… Но вместе с тем Инна замечала и другие, видимо доставшиеся от нее, черты. Например, пухлые, нежно-розовые мочки ушей были совсем не такие, как у Юры. Тонкие и длинные пальцы, изящные кисти рук, узкие запястья – все это было ее, Иннино, соломинское.
У Инны вдруг сжалось сердце. Она вспомнила, что такие же пальцы были у мамы. Иногда (это случалось очень редко) мама садилась за старый кабинетный «Стейнвей», оставшийся в наследство от прадедушки, до революции служившего инспектором в министерстве просвещения. Мама устраивалась поудобнее на вращающемся табурете, поднимала пюпитр для нот, раскрывала свои любимые «Багатели» Бетховена… Ее руки, в другое время моющие посуду, стирающие, выжимающие половую тряпку, вдруг преображались. Пальцы становились гибкими и подвижными. Они словно летали по пожелтевшим от времени клавишам рояля, извлекая из него то мягкие, нежные, то сильные и решительные звуки. И дом оживал. Мелодия проникала в самые дальние, пыльные и заброшенные уголки их квартиры, ударяла в потолок, в оклеенные бежевыми обоями стены, исчезала в шкафу и вновь появлялась из открытой крышки рояля. Да, мастера, сделавшие его в начале века, безусловно знали свое дело.
Однажды рояль исчез. Вместо него появилось полированное пианино «Беларусь» и новые сапоги. Сапоги у мамы, сапоги у папы и сапоги у Инночки…
Конечно, пианино тоже издавало какие-то звуки. Но чудо исчезло. С таким же успехом можно было бы включить старенький проигрыватель «Аккорд» или, скажем, радиоточку. А самое главное – перестала происходить метаморфоза с мамиными руками. Пластмассовые клавиши «Беларуси» нажимались с трудом. И мама перестала играть.
У Леши руки были такой же формы, как у мамы. Пальцы, пожалуй, даже подлиннее, чем у самой Инны.
Она скосила глаза на свои руки. Да, подлиннее.
Заметив, как пристально мать смотрит на его руки, Леша машинально спрятал их в карманы. Инна улыбнулась и отвернулась к окну.
– Ишь ты, – Николай Павлович первым нарушил тишину – с того момента как машина тронулась, никто еще не произнес ни слова, – и сюда добрались желтозадые.
Все вопросительно посмотрели на него.
– Реклама – сплошная Корея, – продолжал он. – Как будто у нас своих, отечественных производителей нет. Тьфу! До чего страну довели, сволочи!
И действительно, вдоль дороги стояли огромные щиты с рекламой корейских фирм.
– Они эти щиты на корню закупили, – авторитетно объяснил таксист. – Еще когда Шереметьево-2 только строили.
– Скоро они всю Россию на корню скупят, – пробурчал старик и снова погрузился в молчание.
Машина подпрыгнула на ухабе. Потеряв равновесие, Инна всем телом навалилась на Лешу, а тот в свою очередь на Надю.
– Ой! – вскрикнула она от неожиданности. – Лешка, ну осторожней, платье помнешь.
Инна отодвинулась от сына:
– Извини.
– Ничего, – продолжая глядеть на дорогу, ответил Леша.
«Он меня почему-то стесняется, – подумала Инна. – А может, это только поначалу? Ничего. Привыкнет».
Она пошевелила пальцами ног. Надины золотые босоножки не то чтобы жали, а были какие-то неудобные. Жесткая кожа врезалась в ступни, а коленки из-за высоких каблуков пришлось подтянуть чуть ли не к подбородку. Все это было очень неудобно. Но главное…
Когда Инна увидела на ногах невестки эти ужасные, безвкусные босоножки, она вдруг вспомнила, как сама тоже была обладательницей точно таких же. «Стоп! – сказала она себе. – Я приехала в Москву. На свадьбу сына. Прошло уже почти двадцать лет. Пора бы уже забыть…»
Легко сказать «забыть». Особенно то, что мучило тебя многие годы, приносило горькое чувство стыда и боли, которое неожиданно, в самый неподходящий момент, заставляло краснеть и опускать глаза.
– Видимо, ты нездорова, – говорил Тэд в такие минуты. – Выпей аспирин и приляг.
Инна пила аспирин и ложилась. Просто потому, что можно было, уткнувшись в подушку и закрыв глаза, дождаться, пока воспоминания, вдруг всплывшие в ее памяти, не прокрутятся снова, не оживут со всеми подробностями и деталями и не иссякнут, не уйдут в глубины памяти, чтобы потом снова всплыть через полгода. Милый, тактичный и внимательный Тэд! Как я тебе благодарна за то, что ты никогда не задаешь лишних вопросов, а предлагаешь лекарство от воспоминаний – аспирин, диван и одиночество…
Поменяться с невесткой обувью Инну заставило не только желание избавить ее от мучений, а еще и то особое сладко-мазохистское чувство, заставляющее, скажем, то и дело касаться языком ноющего зуба – больно, а остановиться не можешь.
Лешке исполнился год. Сам по себе этот факт говорил о многом: из сморщенного розового комочка, каким приняла Инна своего сына из рук акушерки в роддоме, он превратился во вполне сформировавшееся человеческое существо, со своим характером, привычками и желаниями. Он рос здоровым ребенком – в девять с половиной месяцев маленькие ручонки, держащиеся за прутья манежа, разжались, и Леша самостоятельно сделал несколько нетвердых шагов.
– Батюшки! Пошел! – всплеснула руками сидевшая тут же за каким-то рукоделием мать Инны.
Через неделю Лешка уже вовсю носился по квартире, увлекая за собой скатерти со столов, переворачивая вазы и безжалостно раздирая на части еще не прочитанную дедом свежую газету.
Итак, ее ребенку исполнился год. Но для Инны эта дата имела и другое значение. Год прошел и с того страшного дня, когда она получила телеграмму с извещением о гибели Юры. Кто сможет подсчитать, сколько раз у Инны замирало сердце, когда в квартире раздавался телефонный звонок или стук в дверь? А сколько раз ее переполняло чувство материнской радости, когда Леша научился держать головку, произнес первое «мама»? Или когда у него прорезался первый зубик? Сколько раз она поворачивала ключ в замке почтового ящика с тайной, сумасшедшей надеждой… На что?..
Словом, горе и радость сплелись для Инны воедино в тот, пожалуй, самый трудный год в ее жизни.
Что делать дальше? Инна чувствовала, что пора что-то решать. К тому же к этому подталкивали многозначительные взгляды и выразительное молчание матери. Отец же со свойственной ему прямолинейностью время от времени усаживал Инну напротив себя с одной и той же фразой:
– Ну что, доча. Как дальше-то жить будем?
Инна не знала, что ответить отцу. Благо все время находилось какое-нибудь неотложное дело: то Лешка кричит – есть требует, то молоко на плите убегает… И «серьезный разговор» откладывался.
Как-то раз Инна поделилась своими проблемами с Галей – школьной подругой, учившейся тогда в МГУ на юрфаке и иногда забегавшей посплетничать о своих многочисленных поклонниках. Выслушав Инну, Галя только фыркнула:
– Мужика тебе, Инка, надо – вот и все.
– А как же… Как же… – испуганно пролепетала Инна. – Как же… Леша… Юра…
– Послушай, – решительная Галя взяла подругу за плечи и легонько встряхнула, – пора бы тебе уже проснуться. Год прошел. Понимаешь? Год! Юры нет!
Инна попыталась сделать протестующий жест, но Галя только сильнее сжала ладони.
– Его нет! – повторила она. – Он умер. Погиб. А ты жива. И ребенок твой жив, слава Богу. Так что подумай о нем. И о себе заодно. Вон в зеркало посмотри! Ты же красивая девка – а до чего себя довела? Ребенок ребенком, я, все понимаю, но нельзя же так себя изводить!
Инна повернулась к зеркалу. В нем отражалось осунувшееся лицо с синими кругами под глазами, кое-как собранные на затылке волосы. Усталые руки без признаков маникюра лежали на коленях.
– Ну как?
– Честно говоря, неважно, – опустила глаза Инна.
– Ну вот видишь!
Галя тоже заглянула в зеркало и уверенным жестом поправила свою умопомрачительную прическу.
– В общем, так. – Она наконец отпустила Иннины плечи. – В среду у Толи день рождения. Будут все наши…
– Да нет, нет, что ты, – замахала руками Инна. – Я в таком виде.
– Не дрейфь! – твердо сказала Галя. – Подкрасишься, глазки подведешь – все будет в порядке. Да-а, совсем забыла! Я же тебе шмотку симпатичную принесла!
И она вытащила из сумки полиэтиленовый пакет.
– Галь, это ж дорого, – пролепетала Инна, извлекая из пакета бежевый кримпленовый брючный костюм.
– Полтинничек всего! Подарок. Костюмчик-то штатовский. А деньги отдашь, когда будут.
– Я в среду не могу, – не очень уверенно сказала Инна. Она все еще сомневалась.
– A-а, понимаю. Прием в МИДе, наверное? – усмехнулась Галя. – Ты мне тут не выдумывай. С Лешкой старики посидят. И запомни – совсем не обязательно вот так сразу жениха искать. Посидишь, с людьми пообщаешься. Войдешь в нормальное русло. А там видно будет. В общем, в среду в пять я за тобой заеду.
И она умчалась.
Тот вечер прошел неважно. Инна настолько отвыкла от подобных мероприятий, что сразу смутилась от обилия незнакомых парней и разодетых девушек. Правда, поначалу за ней пытался ухаживать один симпатичный блондинчик в дорогом костюме, но она только односложно отвечала на вопросы и равнодушно поглядывала по сторонам. Так что он быстренько отстал.
После танцев все стали играть в «бутылочку», а потом, как водится, разбрелись парами по углам. Инне стало совсем скучно.
– Ничего, ничего, – подбадривала ее Галя, отрываясь от своего очередного кавалера. – Пообвыкнешь. Разойдешься. Вот держи трешку на такси.
И, насильно всунув мятую бумажку в карман начавшей было сопротивляться Инне, она вернулась к своему приятному занятию.
Когда Инна вышла на улицу, уже стемнело. Свободных такси было мало, да и те стремительно проносились мимо. В конце концов она решила рискнуть и поймать частника.
Резко затормозив, перед ней остановилась новенькая лаково-черная «Волга». Водитель потянулся к ручке и сам распахнул дверцу.
– Мне на Плющиху.
– Садитесь.
В салоне автомобиля было чисто, тепло и уютно. Кресла, обитые темно-вишневым бархатом, стереомагнитофон… Что сразу поразило Инну, так это отсутствие обычного в машинах запаха бензина. Вместо этого в воздухе пахло чем-то пряным и терпким, напоминающим смесь мускуса, корицы и красного перца. На переднем зеркале болтался небольшой улыбающийся чертик.
Вдруг из-под Инниного локтя раздался пронзительный писк. Она вздрогнула, а водитель, улыбаясь, полез куда-то между кресел и извлек небольшую телефонную трубку.
– Извините, – любезно сказал он Инне – и тут же в трубку, жестко и властно: – Да… нет… нет… Я же сказал – завтра в девять утра мне нужен… Что значит «не можем»? Меня это не касается. Если надо – сидите всю ночь…
Он говорил с еле заметным акцентом, а уверенные нотки в голосе выдавали человека, который привык командовать. В узких полосках света от проносящихся мимо уличных фонарей Инне удалось разглядеть, что обладатель машины с радиотелефоном был крупным мужчиной лет сорока – сорока пяти, с большими залысинами, волевым подбородком и мохнатыми бровями.
– … Так что имейте в виду. Я два раза повторять не люблю. Все. – Он щелкнул переключателем на трубке и вернул ее на прежнее место.
– Извините, – повторил он. – Подчиненные замучили.
Несколько секунд он вел машину молча, затем достал из кармана пиджака массивный портсигар, тускло сверкнувший вделанным в крышку зеленым камнем.
– Курите?
– Да… Пожалуй, – зачем-то сказала Инна, хотя давным-давно не брала сигарету в руки.
В портсигаре рядком лежали странные сигареты – короткие, толстенькие, без фильтра и без названия. Инна с опаской взяла одну.
– Это «Самсон». Голландский табак. Я сам готовлю сигареты. При помощи специальней машинки. Аромат беспддобный.
Он щелкнул зажигалкой и, пока Инна прикуривала, внимательно смотрел на нее. Надо сказать, что она почти физически ощутила, как его взгляд скользнул по ее глазам, аккуратно припудренному носу, неумело втягивающим дым губам, затем переместился на ее тонкие, изящные пальчики…
Инна подняла голову и встретилась глазами с незнакомцем. Лучше бы она этого не делала!
Его взгляд словно пронзил Инну насквозь. Он был тверд, открыт, насмешлив и как-то бесстыден. От него шли странные, притягивающие волны. В народе такие глаза иногда еще называют «омуты». Молодые девки боятся их как огня, а те, кто повзрослей, поопытней, ищут их, да не всегда находят…
Итак, совершенно неожиданно для себя Инна заглянула в глаза странного незнакомца и сразу же почувствовала себя кроликом, попавшим в силки. И куда делось ее былое умение легко и с достоинством общаться с мужчинами, а в случае надобности даже отбрить кого угодно?
Очевидно, прекрасно зная о магическом свойстве своих глаз, мужчина снова улыбнулся, перевел взгляд на дорогу и прикурил сам. Салон заполнил сизый ароматный дым.
«Вот откуда этот странный запах в машине», – догадалась Инна.
Она неосторожно слишком глубоко затянулась и сильно закашлялась. Маслянистый дым как бы обволакивал гортань, и становилось просто нечем дышать.
Пока Инна пыталась откашляться, мужчина снова запустил руку в пространство между кресел, где кроме радиотелефона был еще и маленький холодильник, и достал оттуда массивный стакан из толстого стекла.
– Держите, – он вложил стакан ей в руку и наполнил его до половины темной непрозрачной газированной жидкостью из красной жестяной банки.
– Выпейте, это поможет.
Опыт с сигаретой насторожил Инну, и она решила отказаться:
– Нет, спасибо. Я только что с вечеринки. С меня хватит спиртного.
– Пейте. Это всего лишь кока-кола.
Слова незнакомца прозвучали почти как приказ. Вообще-то Инна была вполне самостоятельной и независимой девушкой, умеющей настоять на своем, но тут почему-то почувствовала непреодолимое желание подчиниться. К тому же она никогда еще не пробовала кока-колу, о которой в то время много говорили.
Напиток ей понравился. Кашель прошел, и Инна почувствовала себя гораздо лучше, чем на этом дурацком дне рождения.
– Такая красивая девушка – и уходит с вечеринки одна. Это нонсенс, – снова повернув голову к ней, произнес незнакомец.
Инна уже было открыла рот для ответа, но ничего подходящего на ум не пришло. Поэтому она только глотнула из стакана и сделала еще одну затяжку. На этот раз она была осторожнее и, втянув в легкие небольшое количество дыма, сразу же выпустила его через сложенные трубочкой губы.
– Ну как? – спросил незнакомец.
– Хорошо, – утвердительно кивнув, ответила Инна. Ей действительно было хорошо. Голова легонько кружилась, а по телу как будто разлились приятно покалывающие пузырьки газа. Тревога и тоска, обычно не оставляющие ее ни на минуту, куда-то исчезли, бархатное кресло показалось таким теплым и ласковым, а незнакомец – хорошим, добрым и… Нет, Инна даже самой себе не призналась бы, каким еще…
Машина нырнула в ярко освещенный тоннель под площадью Маяковского.
– Вам на Плющиху ближе к Садовому или к Пироговке?
– К Садовому. Рядом с «Белградом».
– О, я там рядом работаю.
– Интересно, – осмелела Инна. – Это в какой же организации оборудуют машины телефонами?
– А вы не знали? Постановление вышло, чтобы до конца пятилетки каждый советский гражданин получил квартиру, машину и телефон. Так вот, я один из первых счастливчиков, – отшутился он.
– И можно куда угодно звонить?
– Да. И даже за границу. Еще кола-колы? А может быть, капельку коньяку?
– Ну только если за компанию, – Инна была уверена, что он откажется – за рулем все-таки. Но незнакомец как ни в чем не бывало притормозил и наполнил два бокала из пузатой матовой бутылки.
– Вы знаете, – сказал он, протягивая Инне бокал, – я никогда не пью с незнакомыми людьми.
– Меня зовут Инна Соломина.
– А меня Ираклий. Будем знакомы, Инна Соломина.
И он сделал большой глоток.
– А вы не боитесь ГАИ? – Инна пригубила тоже.
– Нет. ГАИ боится меня.
– О-о, вы же совсем не страшный! – решила пококетничать Инна. Как давно она этого не делала!
– Я не страшный. Я строгий. – Ираклий сдвинул брови и приподнял одну из них. – Вот какой.
– А если я сделаю так же, ГАИ и меня испугается?
– Конечно, – пожал он плечами. – В следующий раз, когда напьетесь за рулем, обязательно попробуйте.
Инна расхохоталась. С ним было легко и весело.
– Но у меня нет машины.
– Какая ерунда. Нет – значит, будет. Вы замужем?
– А вот отгадайте, – озорно сверкнула глазами Инна.
– Нет, – уверенно сказал Ираклий.
– Почему вы так убеждены?
– Очень просто. Замужние женщины обычно не ходят на вечеринки в одиночку. А если все-таки муж отпускает жену, да еще такую красивую, одну вечером… – Он сделал выразительную паузу. – То я его за мужчину не считаю. Так что вы в любом случае не замужем.
Фраза была довольно рискованная. В другое время Инна, может быть, даже и обиделась бы. Но тут ей вдруг стало так грустно, потому что вот она, девятнадцатилетняя симпатичная девушка, вынуждена одна-одинешенька стоять на обочине дороги в чужом кримпленовом костюме, что слезы сами навернулись на глаза, комок застрял в горле, и она тихонько всхлипнула.
«Вот дура, – выругала она сама себя. – Не хватало еще тут разреветься перед ним». Но поделать уже ничего было нельзя, и предательская слезинка скатилась по щеке.
Конечно же, это не ускользнуло от внимания Ираклия.
– Ну-ну, не надо так переживать, Инночка. Все будет хорошо.
Он протянул руку и погладил ее по волосам.
Инна содрогнулась всем телом. Последний раз ее вот так гладил Юра… Хотя не совсем так. Рука Юры была нежной, осторожной. Прикосновение же Ираклия было уверенным, сильным и властным, словно он наперед был уверен, что это ей понравится. Он провел по ее голове еще раз, потом запустил пальцы в волосы. Инна почувствовала, что теряет контроль над собой.
Ираклий нагнулся и одновременно притянул Иннину голову к себе. Совершенно неосознанно для себя она сама потянулась к его губам.
«Господи, что я делаю?!» – промелькнуло у нее в голове.
Такого поцелуя ей еще никогда не приходилось испытать. Это был поцелуй взрослого, опытного мужчины, чудесный, нескончаемый поцелуй, во время которого чувствуешь себя маленькой веточкой, увлекаемой рекой в океан. Только когда он наконец оторвался от ее губ, Инна немного пришла в себя.
