Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 23
Горько
Инна сняла Французский зал, поэтому никаких высоких потолков, никаких люстр не было – очень все тихо и интимно. Кроме того, столы никто не сдвигал, лишь для невесты, жениха и родителей был стол на шесть персон, остальным предложили отдельные столики.
Инна даже с некоторым злорадством увидела растерянные лица теперь уже своих родственников, усадила Лешу и Надю за главный стол и подозвала официанта.
– Начинайте, мсье, – сказала она.
– Ага, бу сделано, – сказал официант.
– Нет, так не пойдет, – тетя Лида все-таки решила взять реванш за провал домашнего торжества. Она поймала за фалды пробегавшего официанта, что-то шепнула ему, и тот пожал плечами, дескать, делайте как знаете.
В мгновение ока столы были сдвинуты, стулья поставлены в ряд. Гости наконец расселись.
Инне было весело. Она понимала, что теперь уже ничего от нее не зависит. Что теперь все уже в руках судьбы, рока, как там еще? Ей было просто жутко интересно, какое коленце выкинет этот самый рок?
– Ну, – важно поднялся с места Василий Степанович, – предлагаю тост за здоровье молодых. Мы ростили тебя, Надюха, на радость и счастье, мать ночей недосыпала, все Наденька, Наденька.
Алевтина Ивановна промокнула глаза цветным платочком.
– Ну и я в дом все нес, все для доченьки. Думаешь, легко отдавать тебя? Нашу кровиночку, нашу рыбоньку, нашу красавицу? Нелегко, а надо. А ты, Алешка, береги жену, люби и уважай. А то, – здесь он лукаво подмигнул жениху, – мы приедем и разберемся.
Многочисленная родня благосклонно засмеялась.
– Эй, товарищ, – позвала официанта тетя Лида. – Вы подносик нам подайте – большой такой найдется?
– Бу сделано.
– И давайте выпьем, гостюшки наши дорогие, эту чару до дна, – закончил свою речь Василий Степанович, – чтобы жизнь молодых была такая же полная и красивая.
Все дружно повставали, загремели стульями, начали весело чокаться бокалами.
– А от нас подарок тебе, доченька. – Оказывается, Василий Степанович еще не закончил тост. – Миллион рублей – и сама придумаешь, с мужем конечно, чего себе купить.
Василий Степанович прошествовал к приготовленному подносу и торжественно возложил – иначе не скажешь – на него конверт с деньгами, предварительно показав, что купюры имеют место быть, чтобы сомнений не оставалось ни у кого.
И только после этого все выпили.
Инна лишь пригубила шампанское. Но тут же была поймана с поличным, пристыжена и осмеяна.
– А ты что же? Детям счастья не желаешь? – перешел на «ты» Василий Степанович.
Инна выпила до дна.
– Горько! Горько! Ой, как горько! – закричала радостная свадьба.
Инна не хотела смотреть.
– Раз… два… три… четыре… пять… – хором считали родственники.
Дед давал отмашку рукой. Он был в своей тарелке. Он был рад здоровому родству.
– Ну что ты, Лека, – только Инна услышала шепот Нади.
Алексей обнимал невесту, отвернувшись от стола. Но не целовал ее, а кривлялся, делал смешные рожицы, закатывал глаза. Совсем не соблюдал торжественности момента.
– Пятьдесят три… пятьдесят четыре…
Хор поубавился, потому что гости уже накладывали в тарелки еду и начинали закусывать.
– Лека… хватит, – сказала Надя.
– Семьдесят восемь… семьдесят девять…
Инна встала. Надо было подчиняться правилам. Надо было соблюдать приличия.
– Давайте выпьем за родителей, – предложила она. – За вас, Алевтина Ивановна, за вас Василий Степанович. За всех добрых родственников Надюши…
Получилась каша, потому что половина считала, а другая подняла бокалы.
– Леш, – тронула Инна жениха за рукав. – Давай за родителей выпьем.
Алексей с наигранной очумелостью обернулся к столу:
– А? Че? Ой! Вы кто такие?
– О! Зацепила! – хохотнул муж тети Клавы.
И все захлопали.
Надя растерянно улыбалась.
Опять встали и опять выпили. И снова начали считать.
«Что ты из себя строишь? – улыбаясь гостям, язвила себя Инна. – Иностранка, да? Коровья леди? Чего ты нос воротишь? Чем уж так противны тебе эти люди? Тем, что никогда в жизни не видели биде? Что не отличат французского шампанского от «Салюта»? Что икру едят редко, зато ложками? А сама-то ты какой была двадцать лет назад? И кто ты сейчас? Что у тебя за заслуги такие необыкновенные? Провинциальная домохозяйка. Только они чище тебя, они проще и ближе к Богу. Поэтому убери свою кислую рожу. Радуйся жизни и будь милосердна».
Ей вдруг стало неловко от своей наигранной скуки, от шикарного платья, которым она отодвинула родню от себя недосягаемо, от ироничного изгиба губ, от модной прически и ухоженных рук.
Она хлопнула по плечу сидящего рядом Василия Степановича и сказала задушевно:
– Они отличная пара.
– А то! – радостно кивнул тесть. – Надюха у нас – королева красоты.
Тосты теперь следовали один за другим, их уже почти никто не слушал, но все дружно хлопали, когда на поднос ложился очередной конверт с деньгами или ставился на специальный стол подарочный сервиз.
Инна не понимала, откуда эти сервизы берутся в таких количествах. А потом разглядела несколько коробок в углу ресторана – родня подарки прихватила с собой.
– А музыка тут будет? – навалилась на Инну подошедшая тетя Лида. – Надо бы молодым станцевать вальс.
Инна подняла руку, подозвала официанта.
– Скажите, мсье…
– Товарищ, нам бы музыку, вальс, сам понимаешь, – перебила ее тетя Лида.
– Бу сделано.
– Внимание! Сейчас будет музыка! – застучала ладонями тетя Лида так громко, словно выбивала ковер. – Молодые танцуют.
– Ур-ра!
Светка, которая успела уже обследовать весь ресторан и даже, кажется, фирменные магазины, расположенные рядом, подскочила к Наде и что-то зашептала той на ухо.
– Хорошо-хорошо, – кивнула та.
– Хочу вальс! – вдруг загорланил Алексей. – Я танцева-ать хочу, я танцева-ать хочу!.. – пропел он, размахивая руками.
– О, юморист! – одобрил муж тети Клавы.
– Очухался, слава те Господи, – улыбнулся Василий Степанович.
«К сожалению, действительно очухался», – подумала Инна. Музыки все не было. И официанты куда-то пропали.
– Э-э, где наша не пропадала?! – залихватски махнул рукой дядя Володя. На свет Божий был извлечен аккордеон, гости раздвинулись, и музыкант жахнул «На сопках Маньчжурии».
– Ну, жених, приглашай невесту. – Тетя Клава говорила с российской торжественностью.
В тон ей Алексей сделал глубокий поклон, слишком глубокий, слишком русский. Но тонкости этой гости не уловили. Наоборот, подумали – уважает!
Алексей вывел Надю на середину, обнял, но она высвободилась, сняла фату и швырнула ее через плечо, на стол, не глядя.
Светка, которая уже ждала этого, поймала фату и высоко подняла над головой:
– Ага! Замуж выйду!
– Я те выйду! – налетела на нее Клава. – Отдай сюда!
Светка бросилась наутек. Гости развеселились.
– Они теперь в пятнадцать лет норовят!
– Ой, Клавка, жди жениха!
– Светка, не сдавайся.
Фата стала летать над столом, как волейбольный мяч, кто-то уронил ее в салат.
«Маразм крепчал, – подумала Инна. – Сейчас только спичку бросить…»
И не успела подумать, как в ресторане, перекрывая аккордеон, загремело что-то техноритмическое.
Алексей, чинно, слишком чинно танцевавший с Надей, вдруг бросил ее и подскочил к Алевтине Ивановне:
– Желаю с тещенькой!
Алевтина Ивановна засмущалась, но живо вскочила, задергала ножками, задвигала ручками.
Инна взглянула на Надю. А та смотрела на нее в упор. Смотрела растерянно и с отчаянием.
Алексей и Алевтину Ивановну бросил. Теперь тащил в круг тетю Лиду. Она в точности повторила все движения тещи, только разве ногами выстукивала пошибче.
Дядя Володя с упорством продолжал растягивать теперь не слышные мехи, только добавляя беспорядка в музыку.
Алексей протанцевал несколько па с тетей Клавой, даже со Светкой и теперь тащил в круг Василия Степановича.
– Надо, надо, ты меня уважаешь?! – увещевал он тестя.
– Так что за музыка? Русского бы!
И Алексей пустился вприсядку, выделывая коленца вокруг прихлопывающего Василия Степановича.
Гости тоже пустились в пляс под этот пульсирующий грохот. Кажется, Саша вертел Надю, но она была какой-то вялой и нервной.
– Ну покажи, как там у вас в Америке?.. – склонился к Инне Василий Степанович.
Инна встала. Она вспомнила дикие ирландские танцы, которые всю ночь после своей свадьбы протанцевала с Тэдом. Схватила ничего не подозревающего Василия Степановича и стала кружить, подскакивая на каждом шаге.
Бедняга скоро умаялся, вспотел, запыхтел, но лица не терял.
А Инна поймала себя на том, что не улыбается, а как-то дико скалит зубы. Это был тот час исступленного азарта, когда и помереть не страшно. Просто даже и не заметишь.
– Бу-у! – зарычал Василий Степанович. – Сейчас выскочит сердце, смилуйся, кума!
И рядом с Инной вдруг оказался Алексей. Она и его схватила, не помня уже ничего, завертела, задергала. Но техно оборвалось на полугрюке, и тут же полился вслед за ним блюз.
Алексей прижал ее к себе, коснулся щекой волос, закачал в медленном ритме. Но сердце еще колотилось, дыхание не уравновесилось. Еще хотелось хулиганить и шалить. Алексею – тоже. Он вдруг опустил руки на Иннины бедра и покрепче прижал к себе.
Небезобидность их объятий была настолько очевидной даже подвыпившим гостям, что в зале как-то враз прекратилось всякое движение.
Инна мучительно искала изящный выход из положения, но найти не могла.
– Сынок, ты уже набрался! – сказала она громко. – Ты меня с невестой перепутал!
Но это не спасло положения. Гости таращились на них во все глаза.
И тут подскочила Надя. В ее глазах был какой-то бесенок, какая-то сумасшедшинка.
– Лека! Со мной потанцуй! Напоследок!
Инне бы сразу понять, что сейчас начнется безобразие, но она жила сейчас не в ритме с логикой, она катилась в бездну.
– Красивая у меня мать, правда? – спросил Алексей. – Просто чудо! И умная! Так все толково объяснила нам. Скажи, Надюха? Про все эти комплексы, про царей. Она нам только не объяснила…
Инна оттолкнула его мягко, вручила Наде. А той только того и надо было. Она взялась за Алексея и вдруг отшатнулась от него.
– Фу! Противно, – сказала громко. – От тебя плохо пахнет.
И тут же, повернувшись на каблуках, подошла к столу, налила полный фужер шампанского, подняла и вскрикнула сорвавшимся голосом:
– Прошу внимания!
– Невеста будет говорить, невеста! – закричала тетя Лида, хотя все и так не очень шумели.
– Музыку выключите! – потребовала тетя Клава.
– Дорогие гости, дорогие родственники. – Дрожавшей рукой Надя подняла бокал чуть ли не над головой. – Я хочу предложить тост за мою свекровь, за Инну Николаевну.
– У-у, – по-футбольному загудел зал.
– Она приехала сюда из очень далекой страны. Из Америки, – продолжала Надя. – Она приехала на нашу свадьбу… Инна Николаевна, идите к нам, что вы там? Выпейте с нами.
Инна подошла к столу. Села, тоже подняла фужер.
Алексей не садился, он стоял поодаль. Он улыбался, ему было весело.
– Так вот, Инна Николаевна приехала к нам из богатой Америки, чтобы всех нас осчастливить. Нет, правда, вы не подумайте, мы действительно счастливы. Я так сразу в Инну Николаевну влюбилась. Вот посмотрите – ей уже далеко за тридцать, а как выглядит? Это же чудо!
Гости потихоньку начали шуметь – комплиментарная часть выступления их задевала. Инну они воспринимали как прямой вызов себе. Может быть, завидовали, а может быть, злились на самих себя или за свою страну, которая никак не давала им возможности до старости выглядеть молодыми.
– А какой у нее вкус! Если бы вы знали, какой у нее замечательный, тонкий вкус! Вот смотрите, как она одета! Тетя Клава, вы ведь все золото, какое у вас есть, на себя нацепили, а у нее только тоненькая цепочка. Ну платье, конечно, красивое, но вот вас, тетя Клава, одеть в это платье – чучело чучелом останетесь.
– Надя, прекрати! – сказала Инна.
– Сдурела совсем, – развела руками тетя Клава.
– Погодите, тетя Клава, не обижайтесь. Я же еще не договорила. Еще рано обижаться. Моя свекровь действительно женщина что надо. Вот я обо всем могу с ней разговаривать. Обо всем, обо всем. Я даже с мамой об этом не говорила. А с ней – запросто. Она такая свободная, такая проницательная, такая умная…
– Только крыльев не хватает, – шепнул кто-то.
– Надя, я сейчас уйду, – встала Инна.
– Почему? Разве я вас обидела? Я ведь правду говорю.
– Ты обижаешь своих родственников.
– Ой, что вы, Инна Николаевна, разве я могу их обидеть? Я же их люблю. Они меня поймут. Кто-нибудь на меня обижается?
Гости угрюмо молчали.
– Видите, народ безмолвствует. Они не обижаются. Я уже заканчиваю, я сейчас только еще два слова.
Инна нехотя села.
Алексей с интересом смотрел на Надю. Такой он ее еще не видел.
– Так вот, Инна Николаевна приехала сюда не только на свадьбу, она приехала познакомиться со своим сыном. Она же не видела его столько лет! Ну, так сложились обстоятельства. Это можно понять. И Алеша ее тоже сразу… полюбил. – Надя сделала ударение на последнем слове. – И так у нее все здорово складывается – просто диву даешься. Чего она ни захочет – на тебе! Но вы не знаете еще одного – Инна Николаевна приехала нас сюда жизни учить. Очень интересно учит нас жизни – темных, сирых и убогих.
Инна встала. Но Надя, опустив наконец свой бокал, вцепилась в ее руку.
– Не уходите, Инна Николаевна, теперь нельзя уходить, теперь уж вы все до конца выслушайте!
Инна растерянно оглянулась на Алексея. Тот даже не шевельнулся.
– И знаете, чему она нас учит? Что вот между сыном и матерью может быть любовь! Понимаете? Ну, в смысле…
Нет, гости ее запала не понимали. Наверное, они и мысли допустить не могли.
– Да-да, она сама говорит, что первые сексуальные ощущения ребенок испытывает с мамой…
Страшное это откровение среди гостей не вызвало никакой реакции. Инна зря боялась – гости просто ничего не поняли.
– И вот он, – Надя кивнула на Алешу, – прямо так и говорит – хочу мать! Понимаете вы, хочу маму!
Гости обернулись к Алеше, но в их глазах было не презрение, не ненависть, а сочувствие – кто же не хочет маму?
– И после этого они мне заявляют: потерпи, Наденька, ты у нас сильная, ты все стерпишь.
– Че, бьет тебя Лешка? – набычился Василий Степанович.
– Можно я объясню? – подскочил к столу Алексей. – Это, понимаете, эдипов комплекс. Ну все так просто – эго и альтер эго. Либидо, подсознательное… Зигмунд Фрейд и Юнг. Психоанализ. Да, Надя, ты ведь это хотела сказать?
У Нади на глазах заблестели слезы.
– Они обнимались сейчас, вы видели! Вы все видели! И после этого он… Она…
– Горько! – закричал кто-то из гостей, затянувшийся тост был для всех скучен.
– Горько! Горько! Горько! – подхватила родня.
Только Николай Павлович, Инна видела это, наливался красной апоплексической краской. Он, возможно, единственный, кто что-то понял.
Родня встала. Подняла бокалы. Родня понимала только, что Надюха их чем-то недовольна, она уже катит бочку на свекровь – рановато. Надо просто выпить и повеселиться. И все станет на свои места. И будет хорошо, а потом там, дома, разберутся – вдалеке от людских глаз.
– Давай, Надя, за вас, за супружескую жизнь и чтоб детишек побольше, а то взяли сейчас моду – вообще без детей. – Тетя Лида задорно опрокинула содержимое бокала в себя. – Ух, горько!
А дальше произошло то, чего не ждали эти милые, наивные, простые люди, собравшиеся здесь, чтобы по-человечески отметить свадьбу, чтобы потанцевать, пошутить, попеть, поговорить о жизни.
Алексей повернулся к Инне, обнял и припал к ее губам.
– Раз… два… три… – одиноко прозвучал чей-то голос. И тут же замолчал.
Инна уже ничего не понимала, не слышала, не видела, кажется, закричала Надя, кажется, кто-то уронил стул.
Алексей схватил мать за руку, дернул и потащил к выходу.
Она зацепилась шпильками за валяющуюся посреди зала фату, тонкая ткань затрещала и разорвалась.
Уже в дверях Алексей остановился, повернулся к гостям и как-то утробно, демонически захохотал…
Глава 24
Языческий храм
Сперва они бежали, бежали целеустремленно, схватившись за руки. Почему-то им не пришло в голову взять такси. Видимо, нервное напряжение было так велико, что снять его могло только физическое движение. Как у древних людей: при виде опасности нужно либо напасть, либо спасаться бегством.
Но вскоре силы иссякли, и мать с сыном перешли на шаг. И тут оба почувствовали неловкость оттого, что держатся за руки.
Боясь глянуть друг на друга, они разжали руки – и разошлись в стороны. Алеша теперь почти касался плечом стен домов, Инна же шла по самой кромке тротуара. И оба смотрели прямо перед собой.
А все-таки связь между ними не оборвалась. Не сговариваясь, они тем не менее шагали в ногу, точно подчинялись беззвучной, лишь им двоим слышимой команде.
Было что-то странное, механическое и пугающее в этом их марше, и встречные уступали им дорогу, а потом невольно оборачивались, пораженные неестественностью их фигур, похожих на искусно выполненных роботов.
А они и были сейчас роботами. Всякое воспоминание, как и всякая мысль о будущем, было слишком болезненно и разрушительно, и организм, защищаясь, прогонял его.
Сама того не сознавая, Инна следовала женскому инстинкту – думать не мозгом, а телом. Тот же импульс помимо ее воли передался Алексею.
И сердца их бились в унисон. И кровь пульсировала с одинаковой скоростью. Даже слюну они сглатывали одновременно. Но пока не ведали об этом.
Для них же большим и бездушным роботом казалась сейчас Москва. Хитроумный, но неотлаженный механизм, в котором не было места ничему естественному. Чуть зазеваешься, покажешь, что ты живое существо, а не кукла, и тут же отскочит огромная пружина, разожмется и пронзит тебя острым своим концом. Или гигантская шестерня перепилит надвое заостренными зубьями.
Хочешь остаться целым и невредимым – притворись неживым. Соответствуй установленным правилам. Совершай лишь цикличные или прямолинейные, однообразные движения – ни шагу в сторону. Малейшее отклонение считается побегом: в тебя выстрелят без предупреждения.
Так и шли они сейчас – не отклоняясь ни вправо, ни влево, по строго намеченной траектории. Это была своего рода самозащита. Как ни сильна была Инна, но и она чувствовала, что жизнь готова раздавить их. А Алеша-то и вовсе юнец…
Вот наконец и родная улица.
Их дом, их этаж, их квартира.
Отворили дверь и зажгли в прихожей свет.
Все как всегда, все вроде бы родное – да нет больше тут тепла, не греет родной очаг. По стенам расставлены громоздкие сумки и чемоданы приехавших родственников – и кажется, будто они втянули в себя весь кислород – и в комнатах стало душно.
Не сговариваясь, мать и сын кинулись распахивать настежь окна.
А когда распахнули – впервые за все время взглянули друг на друга. И снова обоими овладела неловкость. Не знали, что говорить, чем заняться. И руки некуда было девать, как неопытным актерам, впервые, без подготовки вышедшим на сцену профессионального театра.
Инна, прямая и зажатая, какою не была уже много-много лет, присела на краешек стула.
И тут увидела на подоле своего праздничного, элегантного платья большое безобразное винное пятно. Видимо, опрокинула бокал, убегая из-за свадебного стола, да сгоряча и не заметила.
Сейчас она даже обрадовалась этой находке. Естественно, платье нужно сразу же застирать. Вот и хорошо: нашлось неотложное занятие. Не придется ничего специально придумывать.
В ванной стянула платье через голову, даже не расстегивая.
Трудилась яростно, ожесточенно, терла и терла проклятый винный след, точно от этого зависела ее судьба. Ничего не выходило.
Вспомнила, как мама когда-то учила ее: «Вино надо сразу же присыпать солью, пока не высохло». Как это Инна забыла такую простую вещь? А как не забыть, если за годы жизни в Америке она совсем отвыкла стирать вручную? Все в доме делали машины, даже посуду мыли. Если же одежда была безнадежно испорчена, ее просто выбрасывали.
Соль на винном пятне – как соль на ране… Рана на платье, кажется, уже зарубцевалась, оставив вечный шрам…
Ну, еще одна попытка, последняя!
Инна отчаянно рванула, оттирая, выпачканный подол – и ткань, не привыкшая к такому грубому обращению, треснула, порвалась.
Теперь это действительно было похоже на рваную рану: по краям – красные подтеки, сквозь щель видна бурая ржавчина раковины. Пугающее зрелище!
Разъярившись, Инна ухватилась обеими руками за края дыры и резким, сильным рывком разорвала платье.
И теперь тупо смотрела на эти жалкие, намокшие тряпки, остатки того, что недавно было вызывающе экстравагантным туалетом.
Вода стекала с них по ее ногам, и две струйки соединялись на истоптанном родственниками кафельном полу в одну серую лужу.
Тогда Инна швырнула лоскутья под ноги и стала топтать их, размазывая грязь по полу.
А потом – разрыдалась громко, в голос. Не из-за платья. Из-за всего. Вообще. Рыдала – а слез не было. Глаза оставались совершенно сухими…
Алексей бессмысленно бродил по квартире, то и дело натыкаясь на чужие проклятые сумки. Они, как нарочно, все время попадались ему под ноги.
Когда он запнулся в очередной раз о чей-то выцветший рюкзак, то вдруг почувствовал, что звереет. И принялся изо всех сил пинать ненавистный вещмешок! Внутри, кажется, оказались помидоры, заготовленные для свадьбы, потому что сквозь брезент вдруг стала сочиться красноватая, кисло пахнущая жижа.
Как кровь.
Инна остервенело топтала тряпки.
Алексей ожесточенно избивал рюкзак.
Это происходило одновременно. Как и все, что они делали в этот вечер.
А потом Алеша услышал рыдания. Он испугался. Он бросился на звук.
Распахнул обшарпанную, давно не крашенную дверь ванной… И – очутился в ином мире.
Перед ним стояла античная богиня.
Застигнутая сыном врасплох, Инна не пыталась прикрыться хотя бы руками, как это сделало бы большинство женщин. Она, наоборот, выпрямилась и застыла в испуге, широко раскрыв глаза.
Рыдания в один миг смолкли. Повисла полная, абсолютная тишина. Даже тихое журчание воды не нарушало этого безмолвия.
Алексей вдруг увидел совершенно незнакомую ему женщину. Почти обнаженную. Безупречно прекрасную.
Тонкие полоски прозрачного кружевного белья не скрывали, а, наоборот, подчеркивали рельефные линии самых интимных мест.
И это тело ничем не напоминало очертаний его невесты. У Нади и животик слегка выпирал, и талия не была такой узкой, и соски расплывались неотчетливым розовым пятнышком, не твердея даже в минуты страсти…
А впрочем, какое значение теперь имела Надя. Она осталась где-то в прошлом, как слабое воспоминание…
А главной и единственной в жизни была та, что стояла сейчас перед ним. Она затмевала весь мир. Она преображала вокруг себя все.
Пожелтевшая ванна, старые краны, стены с отколовшейся, покрытой налетом плиткой превратились для него в благородные руины великой древней культуры.
Тряпки под ногами богини – в богатую драпировку, какую любят использовать художники, чтобы подчеркнуть красоту живой натуры.
Водопроводные стояки с темными подтеками – в колонны, поддерживающие кровлю храма.
И – таинственная, гордая, молчащая женщина, что была в этом храме жрицей.
Он должен был бы молиться на нее, но он не мог ее не желать. Потому что вошел не в пуританскую молельню, а в языческий храм любви.
И он протянул к ней руки…
