Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Глава 25
Продолжение легенды
…Дельфийский оракул предсказал Эдипу, что ему суждено убить отца и жениться на собственной матери. В ужасе Эдип покинул свой дом, чтобы страшное предсказание не сбылось. Но он не знал, что покидает не родных, а приемных родителей.
В дороге встретил он колесницу знатного вельможи. Дорога была узка, и кто-то должен был уступить. Надменный вельможа не пожелал этого сделать. Но и Эдип не свернул. Он вступил в схватку – отчаянную, неравную. Ведь за вельможей была его вооруженная свита. Но удача оказалась на стороне Эдипа: он убил их всех – и господина, и приближенных…
Эдип издал воинственный клич. Он праздновал победу, не догадываясь даже: только что сбылась первая часть пророчества – Эдип отнял жизнь у собственного отца.
Царица Иокаста, вдова погибшего в схватке царя Лая, вышла замуж вторично. На этот раз за Эдипа, бесстрашного героя, возведенного на престол за великие подвиги.
Иокаста была прекрасна, нежна и трепетна. Эдип полюбил ее с первого взгляда, хотя по возрасту годился ей в сыновья.
Сбылось и второе предсказание оракула – Эдип женился на собственной матери…
Алексей протянул к ней руки, он был совсем рядом, никаких преград между ними не было. И первым порывом Инны было шагнуть ему навстречу. Обнять, ощутить его жаркое тело, отдаться, сойти с ума, а там – будь что будет. Там и смерть не страшна. Она давно уже бродит рядом, она манит к себе, ее присутствие утешает.
– Ну же, – нетерпеливо сказал Алексей. – Теперь нельзя останавливаться. Теперь надо идти до конца…
– Я недорассказала тебе легенду об Эдипе, – тихо произнесла Инна.
– Я не хочу никаких легенд. Я хочу тебя. Мне нужна только ты.
– Хорошо, – сказала Инна. – Тебе нужна я. Вот эти глаза, да? Они когда-то смотрели на тебя маленького, беззащитного, ты часто плакал. И я тоже. Тебе нужны эти руки? Они когда-то обнимали твое тельце. Мне казалось, если прижать тебя крепко-крепко, я смогу забыть все самое страшное. Твоего отца, его смерть. Тебе нужна эта грудь? Ты видишь на ней чуть заметные шрамики. Это растяжки. Когда ты родился, грудь была большая, она болела, она была полна молока, которым я кормила тебя. Ты помнишь его вкус? Нет, ты, наверное, все забыл. Тогда никого роднее не было. Ты припадал своими жадными губенками к моему соску, ты был всегда голоден, ты меня не жалел. Иногда это было очень больно. Но лучше этой боли не было ничего на свете. Тебе нужны эти бедра? У меня широкие бедра. Вот здесь ты помещался весь, когда был во мне. Твои ножонки так сладко колотили меня изнутри. А потом ты родился. Сначала вот отсюда показалась головка – маленькая, черненькая, со слепыми глазками. Я кричала от боли и радости – ты родился! А потом и ты закричал. У тебя был громкий и требовательный голос. Мне даже казалось, что ты зовешь именно меня. Хотя, конечно, ты тогда ничего еще не понимал. Тебе нужна я? Но ведь я и так твоя. Навсегда-навсегда, понимаешь? Ты можешь расстаться с Надей, с друзьями, ты можешь изменить свое имя, уехать на край света. Одного ты не изменишь никогда – своей матери. Я – твоя мать.
Дикий черный блеск в глазах Алексея мерк. Женщина, стоявшая перед ним почти нагая, такая желанная еще минуту назад, такая безумно манящая, теперь теряла свою возбуждающую притягательность. И на смену мороку приходило что-то совсем другое, непонятное, забытое, может быть, но, кажется, возрождающееся с прежней силой.
– Дай мне свою руку, – сказала Инна. – Дай, не бойся.
Она сама взяла его ладонь и приложила к своей груди. И это прикосновение словно взорвало каменный шлюз, хлынул поток, но не страстный, сжигающий, сметающий все на своем пути. А совсем-совсем другой, как теплая речка нашего детства, как солнечные воспоминания, как уютное тепло родной памяти.
– Ты хочешь меня? – спросила Инна.
Алексей только бессильно шевелил губами, слезы наполнили его глаза.
Инна обняла его, прижала к себе. Она совсем не стеснялась его теперь. Нагота была незаметной и даже наоборот, как бы обязательной. Только мать и сын, и ничего больше. Словно второе рождение…
– Я не закончила легенду про Эдипа. Эдип пытался уйти от судьбы. Но рок преследовал его. Он убил отца и женился на матери. Сбылись все предсказания оракула. Только дальше случилось то, чего оракул не предсказывал. Эдип победил судьбу. Он выколол себе глаза…
Алексей вздрогнул от ее последних слов.
– Я тоже думала, что нас ведет в бездну неумолимый рок. И я даже смирилась с этим. Еще там, на свадьбе, я была готова к самому страшному. Но, Боже мой, Алеша, мы же люди, не куклы. Нас никто не должен вести по жизни. Только мы сами. Понимаешь, мы сами делаем выбор. И я выбрала жизнь. Я выбрала сына. Я выбрала материнство.
Она не видела лица Алексея, она только чувствовала, как по ее коже стекают его горячие слезы.
– Поплачь, мой маленький, поплачь, мой хороший. Мама пожалеет тебя, она никому тебя не отдаст…
И Алексей теперь всхлипнул действительно по-детски, словно опять стал мальчишкой.
– Знаешь, после гибели Юры я всегда боялась высоты. И еще он написал мне в последнем, предсмертном письме: «Что бы ни случилось, помни одно: мы никогда не расстанемся. Я всегда буду с тобой, даже если меня не будет…» Он зовет меня, думала я. Он ждет меня там. Нет. Это совсем о другом – он мой муж, он твой отец. И мы всегда будем вместе.
Глава 26
Конспирация
Посреди Французского зала ресторана гостиницы «Редиссон-Славянская» стояла чья-то невеста в белом платье. Фаты у нее не было, жениха тоже не было.
Не было, собственно, и ее самой.
Надя, конечно, знала, что это и есть она. Что это она стоит посреди зала в пустоте, как в воронке, и ждет, когда кто-то что-то скажет, сделает.
«Бомба падает всегда точно в эпицентр взрыва», – вспомнила старую-престарую шутку. И, усмехнувшись, будто завела внутри себя часовой механизм, и время пошло.
Оказывается, вокруг говорили.
– Ну перенервничал парень, выпил лишнего, с кем не бывает, – вещал папа. – Сперва в обморок грохнулся, теперь вот проветриться решил…
– Я как-то недопонял, – вполголоса спрашивал свидетель Мишка свидетельницу Галку. – Когда Соломон-то вернется?
Надя улыбнулась, услышав Лешину факультетскую кличку.
– Ждем-с, – пожала плечами в ответ на вопрос Галка.
Она никогда ничему не удивлялась и первая ничего не спрашивала. Галка – хороший друг.
Подбежала Светка, отряхивая и расправляя фату. Водрузила Наде на голову.
Подошла мама. Обняла за плечи, зашептала на ухо:
– Доча, не переживай. Надо подождать. Сама набезобразила – надо подождать.
– Я набезобразила? – хотела крикнуть, но сказала чужим, каким-то охрипшим голосом Надя.
– Ну кто ж еще? Ты, конечно. Инна Николаевна – женщина культурная, скабрезностей всяких не любит… – Тут Алевтина Ивановна вспомнила, как ей было стыдно перед гостями за пьяные рассказы «о странностях любви» Яшки с Приокского. – Так что ты, доча, сядь посиди.
Алевтина Ивановна подвела Надю к столу, усадила, сама села рядом.
– Раз уж ресторан заказали, досидим. Неудобно, люди собрались повеселиться.
А люди вполне весело, то есть как ни в чем не бывало, рассаживались по своим местам, принимались за недоеденное мясо и незаконченные разговоры.
Было непонятно, кто и как воспринял происшедшее. Ясно было одно – никто не знал, как на это реагировать. И каждый вместе со всеми решил не реагировать вообще.
– А Лешка твой – мальчик нервный. Он еще долго фортеля будет выкидывать, ты привыкай, – ворковала на ухо мама.
Хотелось съесть вилку. Чтобы не воткнуть ее в кого-нибудь.
Надя не делала ни того, ни другого.
Надя вообще ничего не делала.
Не слушала успокоительные материнские слова:
– Вернется сейчас Леша, Инна Николаевна ему дурь из башки выбьет, она женщина хорошая. Ты посиди, музыку послушай. И не безобразничай так больше, с мужиком так нельзя.
Надя не чувствовала стыда за свое «безобразие».
Да и последствий скандала никаких заметно не было. Все шло так, как десять минут назад.
Только без двух действующих лиц.
И не ждала Надя, что Леша вернется с минуты на минуту.
Она понимала, что ждать бесполезно. Хотелось немедленно провалиться в долгий сон или хоть что-то сделать.
Заснуть не получится.
И сделать ничего тоже, наверно, не выйдет.
А свадьба пела и плясала…
Свадьба пила и ела…
Уже подали десерт. Тетя Клава, выловив из фруктового салата ложкой ломтик киви, с радостью первооткрывателя орала зычным, пьяным голосом:
– Бабы, че это?
– Мама, это киви, – с брезгливостью к пьянству и неграмотности старшего поколения сказала Светка, которой как самой младшей пить почти не давали.
– Киви? Ну мы его сейчас кивнем…
Вся рязанская родня громогласно хохотала и продолжала пить, есть, плясать и подыгрывать оркестру на аккордеоне. Рядом с Надей молчаливо сидели мать и отец.
«Сидят. Стерегут, чтоб не убежала. Как псы цепные. Папа по такому случаю даже пьет мало… – думала Надя, наблюдая, как Саша танцует с какой-то дальней родственницей. – Веселятся себе как ни в чем не бывало… Такое впечатление, что никто ничего не слышал, никто ничего не видел. Все идет по плану. Почему?! И почему, когда так трудно, ни одного человека нет рядом? Народу вроде полно, но всем – наплевать. Вот уж действительно «народу больше, чем людей»…
Пытаясь вспомнить, где она недавно слышала эти слова, Надя на несколько мгновений отвлеклась от происходящего с ней затяжного кошмара. Но вот вспомнила: универмаг, очередь, крашеная черноволосая тетка бросается на шею Инне…
«И тут она. Всюду – она. Как будто без нее раньше и жизни не было. Это с ней жизни не стало!»
Надя вновь тоскливо и тревожно озиралась по сторонам.
«Почему мама меня не отпустила, почему сама их не догнала? «Раз ресторан заказали, уж досидим». Неужели ей действительно ресторан важнее меня? Или она не поняла, что все, что я сказала, – правда? Может, оттого, что я кричала, все решили, что я просто дура и истеричка, что всю эту сыновне-материнскую любовь я выдумала? Может, они тут все изображают веселье и пьянку, потому что сумасшедшей меня считают, боятся, что я снова буянить стану? Я, кажется, в самом деле схожу с ума».
Надя изо всех сил сжала ладонями виски.
– Доча, скушай, оно вкусное, холодное, с мороженым.
Алевтина Ивановна подвинула к ней фруктовый салат.
Сил злиться и возмущаться вслух уже не было. Надя жалобно взглянула на Галю. Та, сосредоточенно-безразлично уставившись в скатерть, поедала свой салат.
«Галка! На тебя последняя надежда!» – мысленно крикнула Надя, а вслух сказала:
– Галь, у меня левый глаз не размазался?
Галя сразу приняла игру:
– Размазался, еще как! На погляди, – и протянула Наде свое зеркальце.
Василий Степанович и Алевтина Ивановна переглянулись, потом посмотрели на дочь. От косметики на Надином лице и правда почти ничего не осталось, и усилия дочери и свидетельницы как-то восстановить макияж выглядели вполне оправданными.
– Ты неровно делаешь, дай я, – говорила Галя, отбирая у Нади тушь для ресниц. – Не дергайся! Здесь света мало…
– И места, – жалобно добавляла Надя, покорно подняв лицо.
– Да, девушки, шли бы вы лучше в сортир женский, извините – в туалет, – сказал Василий Степанович, любивший во всем порядок. – А то некультурно как-то: люди тут кушают, а вы со своими дамскими причиндалами. Там и зеркала большие…
– Я с вами схожу, – засуетилась Алевтина Ивановна.
Но Галя остановила ее:
– Не беспокойтесь, мы быстро, – и демонстративно оставила свою сумочку висеть на стуле, взяв только косметичку.
Это было убедительно. Их отпустили.
На улице, отбежав от ресторана метров на триста, свернув на другую улицу, они наконец отдышались и Надя сказала:
– Галка, ты великий конспиратор!
– Нет, Екатериничева, это ты, оказывается, хитра, как сто китайцев. На экзаменах вечно шпору вынуть боишься, а тут вон какой трюк выдумала.
Надя рассмеялась – впервые за этот день. Но тут же озабоченно спросила:
– А как же твоя сумка?
– Будет вражеский трофей. Или Мишка забрать догадается. По-свойски, по-свидетельски. Ты же вон тоже без ничего. У тебя хоть жетон на метро есть?
– Нет. Я тачку сейчас поймаю. Приеду, деньги дома возьму, расплачусь. – Надя уже все продумала, решила, была лихорадочно-спокойна. – Слушай, пожертвуй собой, а? Вернись и скажи им, что я позвонила в общагу на вахту, узнала, что Лека там меня ждет, и туда поехала… Не хочу я, чтобы они все сейчас к нему домой заявились.
– Хочешь одна заявиться? И что ты там увидишь?
– Не знаю. – На секунду Надю покинула ее решимость. – Галь, что мне делать?
– Я-то тем более не знаю. Хорошее дело браком не назовут.
– Ладно… Вернешься в ресторан?
– Вернусь. Там за вредность «Птичье молоко» дают.
– Спасибо! Ты настоящий свидетель.
Помахав Галке на прощание, Надя начала ловить машину. Состояние было – как после пяти чашек кофе: думать о том, что будет там, в квартире, и кто там будет, не получалось, сейчас главное было туда доехать…
Перед ней затормозила «Лада». Тридцатилетний молодой человек, ослепительно осклабившись, приоткрыл дверцу. Надя назвала адрес и сказала, что расплатится, когда приедет.
– Садитесь.
Надя села – и тут же забыла про человека за рулем, про покинутый ресторан. Ее везли по вечерней Москве, все ближе и ближе к чему-то неминуемому, окончательному, ясному.
– Что, жениха потеряли? – спросил водитель.
– Мужа, – отрезала Надя.
«Нет, этого не может произойти! – думала Надя, глядя в окно и ничего не замечая. – Ну убежали. Она его успокоила. Как в тот раз. Поговорила с ним, все научно объяснила. Он наконец все понял. Все прошло. Они просто сидят там и ждут меня…»
– Может быть, сейчас расплатишься?
Машина стояла в глухом переулке. Молодой человек, улыбаясь, положил ей руку на колено.
Надя замерла. Неужели это происходит с ней? Неужели это вот так и происходит? Просто и нагло? Ни с того ни с сего? Он что, не видит, что она в свадебном платье? Он что, маньяк?
И тут Надя вдруг все поняла. Ничего не происходит. Он не маньяк. Он не будет бить, заламывать руки, издеваться. Он просто сделал ей предложение. Она откажется – он найдет другую. И, поняв все это, Надя сказала спокойно:
– Уберите руку.
Вышла, захлопнула дверцу. Снова голосовала. Остановился старый, обшарпанный «Москвич». Надя обрадовалась, увидев за рулем худого добродушного очкарика лет пятидесяти. И почти не удивилась, заметив, когда они поехали, что очкарик совершенно не ориентируется в Москве и к тому же абсолютно пьян.
Ей стало настолько жутко, что страх исчез, оставив только дрожь в руках, полную безучастность к происходящему и отстраненное любопытство: этот или следующий фонарный столб окажется последним? Да еще боязнь: вдруг какой-нибудь гаишник остановит, и тогда уж не судьба ей добраться до заветного дома, даже если не судьба умереть под фонарным столбом.
«А мне сегодня везет», – подумала Надя, когда часа через полтора они остановились у Лешиного дома, и сказала доброму пьяному очкарику:
– Вы меня подождите, я за деньгами сбегаю. Я вам в залог оставлю…
Оставить было абсолютно нечего. Надя содрала с головы рваную свою фату, сунула ее в руки очкарику, выскочила из машины и быстро зашагала к подъезду.
Но чем ближе она подходила, тем больше замедляла шаг.
Подъезд…
Лифт…
Дверь квартиры…
«А ведь уже совсем стемнело. Часов одиннадцать, наверно», – почему-то подумала Надя.
И тут она вспомнила, что у нее нет ключа.
«Значит, надо позвонить».
Думать было трудно. Все равно что шагать по пояс в воде против сильного течения.
«А зачем звонить? Никого там нет… Это я все сама себе напридумывала… Там – пусто… Но мне все равно надо туда… Мне надо отдать деньги водителю… Пьяному водителю… Что мне делать?!»
И Надя привалилась спиной к двери и стала сползать на пол, чтобы спокойно посидеть на корточках и подумать.
Глава 27
Я сам
Она сначала пустила горячую воду, а потом резко перевела ее на холодную, и ее обдало ледяной струей.
От этого дыхание сбилось, стало неровным. Она сцепила зубы. Только бы не закричать, не застонать.
Вода смывала все греховные мысли, смывала безжалостно, дочиста. И тело становилось снова живым, здоровым, настоящим.
Алексей сидел прямо на кафельном полу, опустив голову, слез уже не было. Он даже улыбался.
Инна вылезла из ванны, накинула махровый халат, приподняла сына и сказала:
– Давай я тебя помою.
И он, послушный, как теленок, встал под душ. Она намылила мочалку и стала медленно водить по его упругой коже.
Да, он был уже мужчиной. Он уже сам мог иметь детей. И он будет их иметь. Не беда, что детство у него так затянулось. Теперь оно пройдет, быстро пройдет.
– Чуть пониже, – попросил сын, когда она растирала ему плечи. – Между лопаток.
– Обязательно. Непременно. Ты у меня будешь чистенький, как младенец.
Она намылила ему уши, лицо.
– Ой, мам, щиплет, – сморщился Леша.
Как это здорово, снова стать матерью. Вот этот красивый взрослый парень – ее сын.
Она улыбнулась, плеснула ему в лицо водой.
– Терпи, казак, атаманом будешь.
Он прижался щекой к ее руке.
А потом она вытирала его большим полотенцем. Взъерошивала волосы, высушивала грудь.
– Не надо, я сам, – вдруг сказал он.
И она увидела, что он покраснел. Он стеснялся ее. И это был уже следующий шаг к взрослению.
Она отдала ему полотенце, сама вышла, взяла чистое белье, не заглядывая в ванную, отдала ему.
– Одевайся быстрее.
Он вышел через пять минут. И это был уже парень.
– Что делать, мама? – спросил он.
– Высуши волосы.
– Что я натворил!
– Я дам тебе фен.
– Не надо. Надя меня не простит.
– Вот тебе чистая рубашка, вот брюки.
– Я негодяй. Она же замечательная девчонка. И я же ее люблю. Что мне делать, мама?
Он уже оделся, причесал мокрые волосы и теперь стоял растерянный перед ней.
– Ты хороший мальчик. Ты красивый и умный. И ты выбрал хорошую девушку. Теперь надо все исправить. И ты сделаешь это сам.
– Но как?
– Просто открой дверь.
– Какую дверь?
– Входную.
– Зачем?
– Открой. Сам открой.
Алексей пожал плечами. Подошел к двери и открыл ее.
Надя не ожидала этого, она еле успела отодвинуться и вскочить на ноги.
Инна отвернулась.
Теперь они вместе. Теперь она им не нужна. Матери не могут помочь влюбленным. Они могут только помешать.
– Лека… – выговорила Надя, – ты меня прос…
– Нет, это ты меня прости! – перебил он. – Это я! Это только я виноват.
Инна вошла в свою комнату.
Телефон смотрел на нее белыми кружочками номеров.
«Интересно, – подумала она. – Получится или нет?»
Получилось, и даже очень быстро. И слышимость была великолепной.
– Это ты? – спросил Тэд, словно не верил своим ушам.
– Да, милый, это я.
– Я почему-то сильно волновался последние дни. Ты как там?
– Я хорошо. Теперь уже хорошо.
– А что, было плохо?
– Да, чуть-чуть.
– Я же говорил, не ешь китайскую тушенку. В ней столько жиров…
– Ты приготовил комнату? – спросила Инна.
– Какую комнату?
– Для Алексея.
– Но он может пожить и в…
– Нет, он не может. У него с женой должна быть своя комната на ранчо Марго.
– Они поженились? Они все-таки поженились?
– А ты что, сомневался?
– Знаешь, я в последнее время вообще что-то…
– Выбрось все из головы. Мы скоро приедем.
– Опять самолетом?
– Да.
– Но ты же боишься высоты…
– Нет, Тэд, больше не боюсь. Мы теперь будем жить долго и счастливо. Мы теперь всегда будем вместе…
