Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– Что вы делаете? – прошептала она.
– Пытаюсь вас успокоить.
– Но я же еще больше… – Инна не нашлась, чем закончить фразу.
– Тс-с, – поднес палец к губам Ираклий. – Не надо ничего говорить. Вот и слезы у вас высохли. Значит, чем-то я помог вам.
Оба замолчали.
– А почему мы не едем? – первой спросила Инна.
– Ах да… Совсем забыл. Плющиха, угол Садового…
Заурчал мотор, и через пять минут они были у подъезда Инны.
– Вот… – Она вытащила из кармана три рубля.
– Благодарю, – насмешливо произнес Ираклий. – Провести полчаса в обществе красивой женщины да еще получить за это целых три рубля – это для меня слишком. Или то, или другое.
– Спасибо. – Инна взялась за дверную ручку.
– Постойте. – Ираклий вынул из кармана прямоугольный кусочек картона и протянул ей. – Позвоните. Мне будет приятно.
В лифте было темно, но Инне удалось прочитать содержание визитки. Оно было предельно лаконично: «Ираклий Георгадзе». Ниже следовало три номера телефона – домашний, рабочий и в автомобиле…
Инна решила ему не звонить. «Мне сейчас не до глупостей всяких, – убеждала она себя, стирая Лешкины ползунки. – К тому же он наверняка женат».
Однако желтый томик Андрея Вознесенского, в который она спрятала визитку, то и дело притягивал ее взгляд. Тогда она вспоминала тот поцелуй в машине, его руку в своих волосах… И сразу же гнала эти мысли прочь.
Все решилось гораздо проще. Через неделю Ираклий позвонил сам.
– Как вы узнали мой телефон? – хмуро спросила она.
– Это не так трудно, как вы думаете, Инночка. У меня к вам небольшая просьба. Не могли бы вы спуститься на пять минут? Моя машина стоит прямо перед вашим подъездом. Очень вас прошу.
– Мам, я счас! – крикнула Инна, выбегая из квартиры.
Она вернулась только на следующее утро в новом платье, туфлях и с тоненьким золотым колечком на безымянном пальце. Родители, предусмотрительно извещенные по телефону о «дне рождения у одной подружки», встретили ее понимающими улыбками.
Закрывшись в своей комнате, она скинула платье, сунула ноги в домашние тапочки и подошла к трюмо. Вчера в «Березке», куда они заехали, Ираклий купил ей даже тонкое кружевное белье. Расстегнув изящный бюстгальтер, почти не скрывающий ее аккуратную грудь, Инна придирчиво осмотрела свое усталое тело.
Из зеркала на нее смотрела светловолосая богиня с искрящимися от счастья глазами. Инна юркнула в не разобранную со вчерашнего дня постель и забылась глубоким сном.
С этого дня ее жизнь существенно изменилась. Всю неделю она так же стирала, убирала, воспитывала Лешку, а где-нибудь ближе к субботе за ней заезжал Ираклий, и они отправлялись в путешествие по вечерней Москве. Обычно ужинали в каком-нибудь роскошном ресторане, потом ехали в Дом кино на премьеру или закрытый просмотр. Несколько раз были в театре – в Ленкоме или на Таганке, куда билетов было не достать. Часам к двенадцати ночи они приезжали на огромную двухэтажную дачу Ираклия, где проводили весь следующий день, а иногда и два. Инне очень нравилось нежиться в теплой прозрачной воде небольшого мраморного бассейна, который находился в цокольном этаже, а потом, завернувшись в пушистый халат, смотреть большой японский телевизор. Конечно, только до тех пор, пока сверху из своего кабинета не спускался Ираклий, держа в руках два бокала, наполненных великолепным грузинским вином.
Обычно после того, как он привозил Инну домой, она обнаруживала в сумочке конверт с одной-двумя зелеными сотенными бумажками. Поначалу она пыталась возвращать деньги, убеждала его, что это нехорошо, но Ираклий только недоуменно пожимал плечами и говорил:
– Разве мужчина не обязан содержать женщину, которую любит? Что же в этом плохого?
Да, в минуты страсти он всегда шептал ей, что любит ее. И в эти минуты она не могла ему не верить.
Прошло три месяца. У Инны появилось много новых вещей. Андрей Вознесенский изрядно потолстел от влагаемых в него еженедельно кредиток. Инна перестала стесняться в ресторанах, смущаться в обществе расфуфыренных киношных дам. Научилась разбираться в блюдах и напитках. Словом, вполне вошла в роль любовницы богатого человека.
Что дальше? – снова встал перед ней вопрос. И опять, как и три месяца назад, она не могла на него ответить. Да и что можно было планировать, когда она почти ничего не знала об Ираклии. Правда, как-то раз она обнаружила на столе забытое им темно-красное удостоверение из натуральной кожи, на обложке которого блестели тисненные золотом буквы «ЦК КП ГРУЗИИ», но и в нем ничего, кроме фамилии и имени, не содержалось. Даже должность не была обозначена. Сам же Ираклий обладал удивительной способностью уходить от Инниных расспросов. Кроме того, он всегда давал понять, что она совершенно свободна и, как только он, Ираклий, ей надоест, она сможет уйти.
Конечно, Инна понимала, что рано или поздно такой момент наступит. Но тут же перед ее глазами вставали его глаза-омуты, и она откладывала решение этого вопроса.
Как-то раз Ираклий неожиданно позвонил в середине недели:
– Мы летим в Тбилиси на пару дней. Свадьба у друга.
Инна попыталась что-то возразить, но он даже слушать не стал:
– Побросай в сумку самое необходимое. Через полчаса я буду у тебя.
По дороге они заехали в магазин, где Ираклий купил ей черное платье с глубоким вырезом, покрытое блестками, и золотые босоножки на высоком каблуке.
– У нас любят, чтобы все блестело, – объяснил он.
На свадьбе было весело. Столы ломились от всевозможных яств и напитков. Инна сразу опьянела от красивой грузинской музыки, вина и танцев. Она пользовалась успехом среди гостей мужского пола – от кавалеров отбоя не было.
Она немного заволновалась, когда Ираклий неожиданно ушел, оставив ее на попечении Гиви – высокого немолодого мужчины, который чуть теснее, чем того требовали приличия, обнимал ее за талию во время танцев.
– Это мой друг, – шепнул ей на ухо Ираклий. – Будь к нему внимательна.
Если бы Инна была хоть чуточку более трезвой, она бы заметила тень, пробежавшую по лицу Ираклия. Но крепкое красное вино сделало свое дело.
Она лишь спросила:
– А ты надолго?
– Нет… скоро буду.
Больше Инна его никогда не видела.
…Их было трое. Трое разгоряченных вином южных мужчин. В гостиничном номере, куда ее привез Гиви, было душно, но они почему-то не открывали окон. Вначале ее заставили выпить стакан чачи. Потом раздели. Сняли все, кроме золотых босоножек. Видимо, для них это было особым шиком.
Инна очнулась на следующий день около часа. Голова раскалывалась. Она не помнила почти ничего. Кроме стыда, отвращения и боли. Боли от врезающихся в ступни тесных босоножек.
Когда она вечером того же дня сидела в автобусе из Внукова до аэровокзала, на ней были те же босоножки. Инна не взяла с собой запасной обуви, поэтому другого выхода не было. Глядя на пробегающие за окном «Икаруса» березки, она думала только об одном: «Уехать. Из этого города, из этой страны. Куда угодно, лишь бы скорей…»
Глава 6
Семейные дела
«Мебель какая странная, – подумала было Инна, войдя в квартиру. – Настоящее ретро».
И вдруг ее осенило: Боже, да ведь это тот самый сервант, что стоял тут от века! И маленький комодик все тот же! И также у него не хватает одной ножки – вместо нее деревянный чурбачок. И даже пианино «Беларусь» на месте. Неужели вещи могут сохраняться так долго! За границей она успела от этого отвыкнуть.
Инна была легкой на подъем и обожала перемены. Это касалось и домашней обстановки. Тэд потакал ее прихотям: он был не только покладистым, но и состоятельным. Ковбой, непритязательный в быту, он мог бы обойтись и самым простым интерьером: было бы на чем сидеть да лежать. Однако Тэд понимал: его жена – существо особое, утонченное. От однообразия она может затосковать и еще, чего доброго, подаст на развод. Что означает не только разлуку с любимой женщиной, но, по американским законам, еще и почти полное разорение. Ведь при разводе супруг должен обеспечить свою бывшую «половину» от и до. Это будет стоить ему куда дороже, нежели периодическое обновление их общего жилища.
С тех пор ранчо Марго, снаружи всегда остававшееся неизменным, постоянно преображалось изнутри. Оно то напоминало шатер восточного падишаха, весь в шелковых подушечках и валиках, то вдруг обретало авангардистские черты. В доме появлялась асимметричная причудливая мебель, откидные столы и супружеская кровать в виде аккордеона. А потом на смену авангарду приходила строгая классика. И так до бесконечности. Добряк Тэд не любил бросать деньги на ветер, однако подарки делать обожал. И по-детски радовался, наблюдая, как сияющая Инна расставляет свои новые приобретения так и сяк, вдохновенно руководя командой отделочников, меняющих цвет и фактуру стен и потолков.
Но здесь, в Москве, в квартире Николая Павловича, все сохранилось в точности так, как было во времена ее детства. Непостижимо!
Вот на дубовой дверце серванта та самая царапина, которую маленькая Инночка «прочертила» когда-то трехколесным велосипедом: ей вздумалось прокатиться на нем прямо по квартире. Ох, как сокрушалась тогда мама! Такую хорошую вещь испортила…
«Как же они могут так жить! – подумала Инна. – Ведь с ума сойти можно!»
Но ей тут же стало стыдно: она сообразила вдруг, что ее родные просто не в состоянии обзавестись новой мебелью, им это не по карману. Даже телевизор и тот оставался черно-белым.
Ладно. Теперь она сама об этом позаботится. Если отец откажется от ее «буржуйских подачек», то она обставит хотя бы комнату сына. Сына и… его будущей жены. Ведь Надя, наверное, переедет сюда? Эта мысль отчего-то заставила Инну поежиться.
– Чего стала? Столбняк напал? – вернул ее к действительности голос отца.
Инна направилась было в кухню, но Николай Павлович одернул брезгливо:
– А шлепанцы? Натопчут, подтирай потом за ними. Привыкли к эксплуатации человека человеком!
Вздохнув, она разулась и сунула ноги в растоптанные, поношенные, потерявшие цвет и форму тапки, а босоножки протянула Наде:
– Большое спасибо! В них я ощущала себя королевой!
– Вы и есть королева! – выпалила девушка.
А Леша подумал: «Тут она права. Кстати, не забыть эти мерзкие шлепанцы сегодня же выбросить на помойку!»
Спать Инна устроилась на мамином диванчике – тоже сохранившемся с незапамятных времен. Многократно перетянутые пружины визжали и стонали при каждом движении, а все же было так хорошо, так уютно!
«Где ты, мама? Завтра с утра я пойду на твою могилку. Но тебя, я знаю, там нет, ты далеко и высоко. Скажи, мама, ты не встретилась там с Юрой? Ты бы узнала его сразу: он так похож на твоего любимого внука! А впрочем, ты ведь не видела Лешку взрослым: когда ты ушла из этой жизни, ему было всего десять… Мамочка, мама, скажи, любила ли ты отца? Я совсем ничего не знаю о вашей молодости. И теперь уже не узнаю никогда. Папа и раньше не был слишком разговорчив, а сейчас стал совсем плох…»
Инне казалось, что мать отвечает ей, только понять ее она не могла…
Наутро приехала Надя. Она собралась вместе с ними на кладбище.
Инна слышала, как, запершись в ванной, Леша на повышенных тонах объяснялся с невестой:
– Тебе-то чего там делать?
– Ну как же! – убежденная в своей правоте, отвечала девушка. – Отдать долг памяти твоей бабушке!
– Ты что, не понимаешь? Это семейные дела!
– А я скоро стану членом вашей семьи. Разве нет?
– Ну положим. И что? Ты бабу Лену даже не знала.
– А ты… ты свою маму до вчерашнего дня не знал. Ты с ней только вчера познакомился, как и я!
Инна улыбнулась: ребята пустили воду, думая, что она заглушит разговор, а потому не стеснялись и не понижали голоса. Напротив, спор все разгорался, постепенно превращаясь в явную ссору.
– Знаешь что! – перешел почти на крик Леша. – Ты ее не трогай! Мои с ней отношения никого не касаются!
– Неправда! Меня касаются.
– С какой это стати!
– С такой! Это моя будущая свекровь!
Леша ехидно спросил:
– Ты вполне в этом уверена?
Надя, видимо, растерялась:
– А как же… Мать жены – теща, мать мужа – свекровь. Ну да, точно.
– Так это – мать му-ужа!
Последовала довольно долгая пауза. Инна слышала только плеск воды, бьющей об эмаль ванны. Не расплакалась ли там Надя?
И правда, вскоре из-за двери послышались всхлипы:
– Ну ладно… Я с вами не поеду… Мне просто… так хотелось… вместе с тобой… и с ней.
– Зачем? – сурово поинтересовался Леша.
– Просто так… Думала, это нас… сблизит. Я тебя так люблю! А она… она такая красивая…
Надино заявление Инне польстило.
«Наивная девочка! – подумала она. – Что значит – красивая? Некрасивых женщин вообще не бывает. Просто нужно уметь подать себя. А ее этому никто не учил. Она… как это сейчас говорят… типичный совок. Надо же, словечко придумали. Совок! Куда собирают весь мусор. Пожалуй, придется дать Надежде несколько уроков имиджа. Чтоб не навешивала на себя что попало и не клала на лицо грим килограммами. Опять же экономия: покупать не все подряд, а только нужное. Денежный вопрос для них, как я понимаю, немаловажен».
А Надя все еще безутешно повторяла:
– Она красивая… Такая красивая… Я бы на нее все смотрела да смотре-ела!
Кажется, Леша тоже смягчился от этих слов, потому что решил положить ссоре конец:
– Все, не реви… Нос покраснеет…
Девушка хотела еще что-то возразить, но тут в дверь ванной застучал Николай Павлович:
– Эй, вы! Жить там собрались, что ли? Устроили там, понимаешь, заседание Думы! Никакого регламента.
Ребята вышли после препирательств красные, надутые.
Инна же, разливая по чашкам кофе, как бы невзначай предложила:
– Наденька, а не поехать ли тебе с нами на кладбище? Ты ведь, считай, член нашей семьи.
Леша опешил. А невеста, покосившись на него с опаской, принялась вяло отнекиваться:
– Не… Неудобно… Это ваши семейные дела, внутренние…
Инна лукаво возразила:
– Помнишь, ты меня поправила? Теперь я тебя поправляю. Не ваши семейные дела, а наши семейные дела. Решено. Едем все вместе. Алеша, ты, надеюсь, не против?
Ему ничего не оставалось, как только молча кивнуть. Но на Надежду он при этом кинул недобрый взгляд.
А вот кого на кладбище не взяли, так это Николая Павловича. Уж очень он разошелся, громогласно обвиняя Инну в смерти матери:
– Предала и Родину-мать, и мать родную. Погналась, вертихвостка, за длинным рублем…
– Долларом, папа, долларом, – пряча за иронией раздражение, поправила Инна.
– Если б не ты, жила бы Елена и поныне. По трупам, бесстыжая, шагаешь…
– Дед, перестань! – вмешался Алеша.
– А, сговор? – Лицо Николая Павловича исказилось от злобы. – И ты, внук, за валюту продался? Тьфу!
Старик вышел из квартиры, хлопнув дверью. Он не хотел иметь ничего общего с отщепенцами.
Его решили не дожидаться и отправились втроем.
А на кладбище Инна вдруг поняла, что спутники ей мешают. Оба. Не только Надя, но и сын. И она попросила их прогуляться по окрестностям, оставив ее ненадолго одну.
Ребята послушно ушли, но не за руку и не под руку, а врозь. Удалялись по разным тропинкам, огибая разные могилы. Инна глянула им вслед, и на мгновение ей стало страшно: что-то нехорошее почудилось в том, что молодых влюбленных разделяют надгробные памятники и кресты…
Предчувствие мелькнуло – и ушло. Внимание русской американки переключилось на овальный керамический портретик матери, глядящий с дешевой бетонной плиты…
Глава 7
Смотрины
Рязанская электричка! Почему о тебе еще не сложили стихи, поэмы, песни и романы?!
А ведь сколько гениев и просто талантов катались по этой веселой дороге! У каждого хватило времени написать про рязанские березки и просторы, про Оку и Рязанский кремль, но никто не посвятил тебе хотя бы нескольких строк.
А тут есть о чем рассказать, чему подивиться и чем восхититься.
Начать хотя бы с того, что эти единственные во всей России двести километров железнодорожного полотна сделаны по-японски – с левосторонним движением. Почему? Неизвестно. Только до Рязани поезда идут именно по левой стороне. И никто не догадывается просто поменять поезда местами.
Рязанская электричка отходит с Казанского вокзала. И если вы знаете, что отправиться она должна, скажем, в десять ноль-ноль, а на ваших часах уже пять минут одиннадцатого, не отчаивайтесь. Вы не опоздали. Именно ради вас машинист задерживает поезд. Гуманный все-таки у нас народ, душевный. Да и то сказать – попробуй с сумкой на колесиках, двумя баулами и четырьмя связанными вместе авоськами поспеть к электричке вовремя. Ни в жизнь не поспеешь. В какой-нибудь Англии ты остался бы куковать на платформе. А здесь тебя ждут.
Но вот она тронулась.
Рязанская электричка никогда не бывает пустой. Она никогда не бывает полной. Она бывает только битком набитой.
Ну ладно, придется ехать стоя. Теперь начнутся испытания другого рода: через пять минут после отправления все пассажиры начинают есть. Из сумок, пакетов, котомок, баулов достается всевозможная снедь, словно именно для этого момента бедный рязанец бегал за ней по столичным магазинам.
Колбаса, сыр, сардельки и сосиски, хлеб, яйца, масло, майонез, апельсины, мандарины, бананы, ананасы, конфеты, печенье, мороженое, жвачка, кока-кола и пепси, сгущенное молоко и даже соус «Анкл Бенс»…
Следующие шестьдесят – восемьдесят минут это все стремительно исчезает в желудках пассажиров. Вагон заполняется аппетитными запахами, порой совершенно несовместимыми, что, впрочем, на крепких рязанцев не производит впечатления.
Ну, поели, попили, почавкали, поцыкали зубом, теперь можно и поспать.
Сон наваливается на рязанскую электричку разом и мгновенно. Словно тот, кто честно не уснет в течение минуты, будет безжалостно ссажен прямо на ходу. Кажется, что в этот момент засыпает и машинист, настолько повально это заразительное занятие.
Но вы стоите! Вам-то уж никак не уснуть.
Ошибаетесь. Спать можно и стоя. И даже очень здорово. Вы просто наваливаетесь на тех, кто сидит, всей мощью своего тела и попадаете в объятия Морфея. Пускай мучаются сидящие. Спихнуть вас у них нет никаких сил…
Спит электричка часа полтора. Спит громко, неспокойно, со вздохами и всхлипами, с храпом и бредовыми сонными выкриками…
Все просыпаются одновременно с одной жгучей мыслью – хочу в туалет!
Ни один туалет в рязанской электричке никогда за всю многовековую историю России открыт не был. А может быть, вагоны без туалетов специально предусмотрены для этого маршрута. Словом, ваша жгучая мысль натыкается на непреодолимую преграду.
Но непреодолима она только для новичка. Опытные пассажиры решают ее с элегантной легкостью. И мужчины, и женщины, и дети, сменяя друг друга, пользуются для своих нужд переходом между вагонами. При этом каждый бдительно наблюдает в окошко на двери, чтобы никто не нарушил его важного занятия.
Помявшись, пожавшись, помучившись немного, вы тоже воспользуетесь этой народной тропой.
И на сердце у вас станет легко, и вам захочется поделиться своей радостью с ближними. И таким образом, в рязанской электричке начинается самая захватывающая часть пути – дорожные разговоры.
– Восьмеро детишек у меня было, четыре мальчика и четыре девочки, – заводит в одном углу окончательно спившаяся старушка.
– На Первомайке воду дают с четырех утра до шести, – рассказывает интеллигент.
– Взяли мы три толовые шашки и поехали в Солотчу, – делится мордоворот.
– Мы решили в отпуск ехать в Германию, – хвастает крашеная блондинка преклонного возраста.
– И первый мой ребеночек, Митенька, пошел на речку, упал в прорубь и утонул, сердешный, – жалуется старуха.
– На площади Ленина воду включают с полпятого до полшестого, – продолжает интеллигент.
– Я Ваське говорю, давай отплывем подальше, все ж таки людей многовато, – откровенничает мордоворот.
– Но я потом подумала и решила – в Грецию поедем, – говорит блондинка.
– А второй мой ребеночек, Манечка, залезла на крышу да и упала, сердешная…
– В Приокском воду дают по средам с двух до пяти…
– А Ваське по фигу. Начинает шашку поджигать…
– Но с другой стороны – зачем нам эта Греция?..
– А третий мой ребеночек, Петенька, пошел в лес и не вернулся, сердешный…
– На Циолковского вода по четвергам с одиннадцати до одиннадцати двадцати…
– Я у него шашку из рук рву, а он не дает…
– И мы все-таки решили в Германию…
– А четвертый мой ребеночек, Танечка, заснула в стогу и сгорела, сердешная…
– Лучше всего жить в Дашках Песочных, там вода по воскресеньям с часу дня…
– Он кричит: прыгай, сейчас долбанет…
– Но в Германии летом плохо, и я уговорила мужа в Грецию…
– А пятый мой ребеночек, Витенька, стоял под дубом, и молнией его убило, сердешного…
– Но в Дашках не топят зимой…
– Я прыгнул с лодки, а он, дурак, смеется…
– Но мы потом посмотрели – Греция очень дорого…
– А шестой мой ребеночек умер от золотухи, сердешный…
– А вот на Театральной зимой топят хорошо, но вода только по понедельникам с трех ночи…
– И как швырнет шашку – да прямо в меня…
– И тут одна женщина нам рассказала, что в Германии русских не любят…
– А седьмой мой ребеночек полетел на самолете и разбился, сердешный…
– И я устроил себе во дворе бак – моюсь когда захочу…
– Как рванет! И всплыло! Ни одной рыбки – дерьмо сплошное!..
– Вот мы и решили, лучше на даче отдохнем…
– А восьмой мой ребеночек…
Алексей, предвидя эти прелести железнодорожного передвижения, уговаривал мать ехать машиной.
– Но Надя же будет встречать нас на вокзале, – спорила с сыном Инна.
– Мы заедем за ней.
– Нет-нет, я и сама предпочитаю машину, но раз договорились…
После часа мучений Инна жалела, что не послушала сына. Она поминутно смотрела на часы и спрашивала у Алексея:
– Еще долго?
Электричка тащилась до Рязани четыре с половиной часа. Инна и Алексей прошли все стадии ее веселой жизни.
– А я тебе говорил, – смеялся Алексей.
– Ничего, мы можем конверсировать…
– Конверсировать?.. Это что? – задумался Алексей. – Конверсия – перепрофилирование производства.
– Нет… э-э… Конверсейшн…
– А! Беседа… Ты и в самом деле русский забыла?
– Соу-соу… Чуть-чуть…
Инна специально затеяла эту игру, чтобы как-то сгладилась все время возникающая между нею и сыном неловкость. Сколько бы ни придумывала она в Америке будущих разговоров с сыном, теперь они вдруг оказались неважными, пустыми.
«Что за кошка между нами пробежала? – мучила себя Инна. – И когда? Откуда эта неловкость, натянутость? Когда она возникла?»
Инна была в Москве всего четвертый день. Но ей казалось, что ее отношения с сыном развиваются долгие годы. Образно говоря, так оно и было. Но только на расстоянии эти отношения были совершенно иного, понятного свойства – мать и сын. А вот теперь они стремительно и бесповоротно приобретали какую-то мучительную тягостность, вязкость, недоговоренность… Она то и дело ловила на себе пристальный взгляд сына – удивленный, испуганный, будоражащий. И этот взгляд ее пугал и обволакивал одновременно. Она все пыталась убрать напряжение чуть снисходительным, простым разговором, грубоватой лаской, шуткой. Но все ее попытки, как мыльные пузыри, повисали в воздухе и тихо лопались.
«В аэропорту, – вспомнила Инна, – вот когда это возникло. В самом начале. Я тогда подумала, что это Юра».
Надя стояла у самого здания вокзала, поднималась на цыпочки, высматривала их в толпе.
– А давай спрячемся от нее, – вдруг предложил Алексей. – Пригнись.
– Не выдумывай, – улыбнулась Инна. – Дай мне сосредоточиться. Я должна покорить сердца ее родителей.
– Ой, а я вас ищу-ищу, думала, вы на машине поедете, – заулыбалась Надя, пожимая неловко руку Инны.
– Нам далеко? – спросила та.
– Нет, минут тридцать на автобусе…
– Может, возьмем такси?
– Давайте, – не очень охотно согласилась Надя.
Дом у Екатериничевых был частный. Старый, большой, деревянный. Во дворе на козлах лежала перевернутая лодка.
Алевтина Ивановна и Василий Степанович стояли у калитки торжественным караулом, только хлеба на рушнике не хватало.
Своей вековой добротностью дом напомнил Инне ранчо Марго.
– Сколько дали? – сразу после приветствия спросил Василий Степанович, кивая на машину. – Их тут балуют все. Такой народ деловой…
Надя юркнула в дом, пока гости и хозяева топтались у крыльца. Она хотела проверить, не проявили ли в ее отсутствие самодеятельность папа с мамой.
– А это ваша лодка? – поинтересовалась Инна. – Рыбачите?
– Так я бакенщик, бакена ставлю. Знаете?
– Конечно, – улыбнулась Инна. – Леша мне рассказывал.
Она хотела ввести в центр событий сына. Ведь, собственно, для него и устраивались эти смотрины.
– Доча, доча! – крикнула в дом Алевтина Ивановна. – Ты где? – И, не дождавшись ответа, предложила: – А чего мы тут стоим, пошли в зал.
В «зале», большой, но из-за мебели тесной комнате, уже был накрыт стол. Блюда с салатами, соленьями, всевозможными закусками стояли так плотно, что для рюмок – уже не нашлось места. Их поставили прямо на тарелки.
– Ну, милости просим к столу, – скомандовал Василий Степанович. – Гамбургеров не обещаем, а чем богаты, тем, как говорится, довольны.
– Нам бы руки помыть, – попросил Алеша. – Мы с дороги.
– А это – пожалуйста. Надя, проводи. – Василий Степанович, начавший уже разливать по рюмкам водку, остановился.
Надя раскрыла комод и достала оттуда полотенце. Большое, махровое – банное.
– А там есть, доча, – сказала Алевтина Ивановна. – Я повесила.
– Куда ж ты банное тащишь? – криво улыбнулся Василий Степанович.
– Не надо, Надюша, – пришла на помощь невестке Инна, – у нас все есть. – Она достала из сумки пакет бумажных полотенец и мыльницу. – Ой, я и забыла, я же презенты вам привезла. Ну ладно, сейчас умоюсь…
Они с Алексеем выскочили во двор.
– Что же ты молчишь? – спросила Инна. – Мне одной отдаваться?
– Отдуваться, – поправил сын. И рассмеялся.
– Да уж… – улыбнулась и Инна. – Первый раз такое у меня…
– У меня тоже.
«Он почему-то ни разу не назвал меня мамой, – подумала Инна. – Даже обидно…»
Тестю она привезла шелковую пижаму, а теще ультрафиолетовую лампу для загара. Теперь надо было как-то оправдывать непродуманные подарки.
– Она очень комфортная, – говорила Инна Василию Степановичу, который принял пижаму за парадную рубашку. – Знаете, так в ней удобно спать…
Василий Степанович рассматривал этикетку и благодарил.
– Ой, какая лампочка! – обрадовалась Алевтина Ивановна. – А очки на что?
– Это чтобы загорать. Там инструкция есть, я вам переведу. Зимой будете загорелая…
– Ага! – Алевтина Ивановна сразу потеряла интерес к подарку. – Ну, давайте за стол. Алексей, ухаживай за невестой, что ты как неродной?
– Да брось, Аля, – цыкнул тесть. – Дай мужику оглядеться. Ты ему икры положи, – не без гордости сказал Василий Степанович.
На столе была черная и красная икра. Инна поискала глазами масло и хлеб, чтобы сделать бутерброд.
– А что-то вы не едите ничего? На диете или не нравится? – подозрительно взглянул на пустую тарелку Инны тесть.
– Нет-нет, все очень вкусно. Я просто не голодна, но я ем… – оправдывалась Инна.
– Ну тогда нальем еще.
«Да, иностранка, забыла, – улыбнулась Инна, – пить здесь придется крепко».
Масла на столе она так и не нашла, пришлось намазывать икру прямо на хлеб.
– А вы вот так, – посоветовал Василий Степанович. Большой ложкой он залез в икру, наполнил ее и отправил в рот. – По-русски, по-нашему…
Надя хихикнула. Мол, смешно папа шутит.
Алевтина Ивановна пила водку, оттопырив мизинец.
– Небось у вас там все по капельке да по граммулечке, а у нас тут русские просторы! – говорил Василий Степанович. – Вот это, знаете, экономить там, рассчитывать – не по мне. Я человек простой, широкий…
– Пап, – перебила его дочка, – все знают уже…
– А вот Лешка твой не знает. Чего хмурый такой, женишок?
– Думаю, – коротко ответил Леша.
– Думать – дело полезное. Но пословицу знаешь – индюк думал-думал да и в суп попал!
– Хороша пословица, – сказал Алексей.
Надя закусила губу.
– Ну так и наливай, не стесняйся, – приказал Василий Степанович.
Алексей налил всем водки. Пить приходилось честно, за этим хозяева следили бдительно.
– Ну и где же молодые будут жить? – строго спросил тесть. – Как распорядимся, кума?
Инна не сразу поняла, что вопрос обращен к ней.
– Ну это им решать… А у вас есть идеи?
– Так какие у нас идеи? – подосадовал на непонятливость Инны Василий Степанович. – Мы можем их, конечно, к нам поселить, только домик у нас такой уже – тьфу, одно название. А им простор нужен, молодые, здоровые, детишки пойдут…
Надя слушала этот разговор затаив дыхание. Жить в Рязани с родителями – большего наказания она и представить себе не могла.
– Ну, у нас в Москве большая квартира, – сказала Инна. – Да вы сами увидите… Могу их с собой в Штаты забрать…
Вздох облегчения вырвался из хозяйской груди.
– И верно, – сказал Василий Степанович. – Чего им тут делать. В России жить плохо. Бардак, безалаберность, никакого порядка. У нас вон в порту план не выполнили, так давай соляру в речку лить, чтоб, значит, не урезали на будущий год. Мало того, что речку травят, так еще и добро народное псу под хвост. Небось в Америке поберегли бы?
Инна случайно прикоснулась к локтю сына и почувствовала, что того бьет дрожь. Сильная, злобная.
– Тебе, наверное, хватит, – мягко сказала она.
– Ничего, – подхватил разговор Василий Степанович. – Пусть пьет. Он уже не пацан. Это на свадьбе запрещается – а то детишки плохие будут. Мы с Алевтиной на свадьбе ни грамма. Так потом вон какую дочку состругали!
– Пап, – снова сказала Надя.
– Да что ты все – «пап» да «пап». Люди свои. Дело житейское. Правда, кума?
– Все-таки ему больше не стоит, – сказала Инна.
Алексей встал:
– Я прогуляюсь, что-то действительно…
– Поди-поди, подыши, – разрешил Василий Степанович. – У нас тут воздух чистый, с Оки.
– Я с тобой, – вскочила и Надя.
– Не надо… Я быстро.
– Ну что ты, ей-богу, доча, – сказала Алевтина Ивановна. – Может, ему в туалет надо…
– Это вы сами вышивали? – спросила Инна, показывая на салфеточку, прикрывающую комод. Ей хотелось перевести разговор. Она чувствовала, что смотрины катятся в каком-то неправильном направлении.
– Да это давно, – махнула рукой хозяйка. – Так просто положила. Теперь немодно уже.
– Красиво.
– И я все Надьке говорю: учись у матери, – вступил Василий Степанович. – А она: мне не надо, ни к чему.
– Ну что ты, Вася, она готовит хорошо. И аккуратная, – вспомнила о цели смотрин хозяйка. – Вон даже банное полотенце гостям вытащила.
«Бедная девочка, – думала Инна. – Ты тоже хочешь вырваться отсюда. Почему же нам всем так не нравится родной дом?»
– Надьк, ну-ка покажи, какое ты приданое нашила, – скомандовал Василий Степанович.
– Ну па-ап…
– Покажи-покажи. Она у нас такие простыни, пододеяльники, наволочки нашила – чудо, – нахваливала Алевтина Ивановна. – Да еще и вензеля вышила. Надюша, покажи, чего ты?
От смущения Надя была ни жива ни мертва.
– Не надо, Надюша, – пришла ей на выручку Инна. – Сюрприза не будет. Всему свое время. Правда?
