Текст книги "Рок царя Эдипа (СИ)"
Автор книги: Виктория Ростокина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Глава 13
Меренги
День был жаркий.
Надя, только войдя в дом, сразу умылась холодной водой и теперь сидела перед Инной, отдыхая, держа очки в руке, с лицом мокрым, умилительно усталым.
– Чего полотенце не взяла?
– Я нарочно. Сохну. Охлаждаюсь.
«Какая она маленькая. Он, наверное, чувствует к ней нежность, как к ребенку. Да нет, у парня в двадцать лет совсем другие чувства. Рядом с ней он ощущает себя сильным, огромным… В общем-то все мы одинаковые, чувства у всех одни и те же… А все же я ничего не знаю об их жизни. Я – в стороне», – думала Инна, глядя на Надю. Но вслух сказала только:
– Леша поехал машины заказывать. Будет в семь, не раньше. Надюш, чай пить будешь? Холодный, со льдом?
Надя закивала в ответ.
– Смотри. Насыпаешь полный стакан, – Инна бросала в стакан кубики льда, коротко звякавшие о стекло. – Потом – крепкую заварку. Сперва в заварку, конечно, сахар. Капельку коньяку. Коньяк у нас есть? Есть немножко. Вот. Теперь заливаем весь этот лед. И еще лимон. Все. – Она протянула Наде стакан, полный льдинок, окрашенных чаем. – Американский чай.
– Его прямо в Америке пьют? – изумилась Надя.
– Да. А как по-английски со льдом, знаешь?
Надя отрицательно замотала головой.
– Дословно – «на камнях».
– Здорово! – сказала Надя.
Имея в виду, вероятно, и то, что узнала, и то, что пила, и то, что могла спокойно посидеть в прохладе.
– У нас в общаге горячую воду отключили. И холодную тоже отключают. То на час, то на три. Чинят что-то… Ну, все. А то я расселась. – Надя вскочила, поставила стакан.
– Что ты?
– Делать же надо… что-то. А что, нечего?
– Да, в общем… – Инна замялась.
«Бедная девочка! Привыкла за последние дни, как белка в колесе. Ведь действительно, делать-то нечего. Квартира, – вылизана. Готовить – рано. И Леши дома нет, одна я тут торчу».
– Давай-ка мы с тобой сделаем одну очень вкусную вещь, – продолжила она вслух.
– Американскую?
– Нет, – улыбнулась Инна. – Как здесь говорят, общечеловеческую. Меренги.
– Что-что? – не поняла Надя. – Это типа осьминогов?
– Нет, это не миноги. Меренги – по-другому называют безе.
– А, знаю! Вкусно очень!
– Ну вот. Сейчас всем сделаем вкусно. Надеюсь, яиц нам хватит.
«Я вовсе ее не боюсь, – подумала Инна. – Она не страшная».
Яиц было даже с запасом – три десятка. Инна показала Наде, как разбивать яйцо, отделяя белок от желтка, и теперь, открывая дверцы кухонного шкафа в поисках пергаментной бумаги, наблюдала, как медленно, старательно, затаив дыхание, совершает Надя эту нехитрую процедуру.
– Инна Николаевна, я вообще умею… Я очень много умею… – говорила она, долго примериваясь, как ударить ножом по скорлупе. – Я борщ знаете как хорошо варю! Лучше мамы. – И ударяла совсем слабо, и долго пыталась разломить яйцо пополам.
Ни один желток не попал в миску с белками, но прошло уже пять минут, а разбито было всего три яйца.
– Дай-ка я это сделаю. А ты пока поищи в том ящике венчик.
Инну даже радовало, что здесь не может быть миксера или шейкера, только старый мамин венчик.
Инна покорно рылась в ящике.
«Я опять все сделала неправильно, – думала Инна, легким сноровистым движением разбивая белую скорлупу. – Если она не сделает этого сама, она никогда не научится. Элементарный закон воспитания… Конечно, я же никогда не воспитывала ребенка. А взрослого-то труднее…»
– А что такое венчик? – жалобно спросила Надя. – Какой он из себя?
Пришлось самой поискать в ящике…
Инна снова разбивала яйца – восьмое, девятое, – точно, машинально, глядя на Надю, которая говорила, сидя на табуретке рядом:
– Инна Николаевна, а я у вас спросить хотела. По-английски яйца тоже яйцами называются или как-то по-другому? Ну, мужские…
«Ничего себе вопросик! – подумала Инна, сразу опустив глаза в миску и не донеся руку, потянувшуюся за следующим яйцом. – А что здесь такого? Почему я думаю, что в России все закомплексованные ханжи?»
– По-другому. «Balls». В переводе – «шары», – сказала Инна, глядя на невесту сына, разбивая следующее яйцо.
– А то мы с Лекой поспорили. Он говорит: Как же это по-другому может называться?.. А я говорю, что по-английски всегда все по-другому. Он у вас постеснялся спрашивать. А что тут такого?
– Конечно, ничего, – весело сказала Инна, занеся нож над следующим яйцом.
И вдруг почувствовала резкий, омерзительный запах. Так и есть – предыдущее яйцо было гнилым, его черный белок уже расползался, смешиваясь с остальными, безнадежно портя их.
– Ну вот! Теперь – все выкидывать. Как там у вас, у авиаторов, говорят: автопилот?
Надя кивнула.
– Подвел меня автопилот. Ну ничего, у нас еще девятнадцать яиц осталось. Нам хватит…
Миска была снова пуста, чисто вымыта, Инна разбивала яйца и выливала в нее белки, уже не глядя на Надю, а та сидела рядом, говорила:
– Знаете, Инна Николаевна, Лека – он просто чудо. Он в постели все так замечательно делает, будто наизусть всю меня знает, как меня целовать надо, что мне нравится…
Инна не изменилась в лице, но слишком сильный удар ножом – и поврежденный желток внутри скорлупы уже расползался в белке, и Инна быстрым движением вылила это все во вторую миску, к желткам, и взяла следующее яйцо, и ничего этого Надя не заметила, а продолжала говорить:
– Ну и я. И я вроде тоже… ничего. Инна Николаевна, вот с вами об этом можно поговорить. Вы же нормальный человек, западный. Не то что моя мама. С девчонками я тоже никогда об этом не говорю. Они вечно треплются по всему факультету, кто с кем и как. А про Леку вообще такие слухи ходили…
– Какие?
– Совершенно разные. Галка говорила, что он ни одной девчонки не пропускает, а Иришка – наоборот. Мол, дурак закомплексованный, импотент, наверно. Я-то думаю, что она за ним бегала, а он ее послал, вот она и злится, – засмеялась Надя.
– А ты их не слушай. Ты же с ним. Зачем тебе доверять чужим людям?
– Да это все давно было, когда мы еще только познакомились. Все меня уговаривали: не спи с ним, он тебя бросит, он вон какой красавец. А потом, когда поняли, что мы уже живем, вообще говорить перестали. Леку же все боятся.
– То есть как – боятся? – Инна разбила последнее яйцо.
– Ну, не боятся. Но… побаиваются… как вам сказать. Леке лишнего слова не скажешь. Он не отругает, но так взглянуть может… Он вообще очень замкнутый. Даже… Даже со мной, – грустно произнесла Надя.
«Она ждет участия? Совета? Просто внимания? Она же знает его лучше, чем я, – подумала Инна, начиная взбалтывать белки венчиком. – Или она меня боится? Тьфу, типун мне на язык!»
– Я уверена, что с тобой все-таки не так, как с другими. Ты – самый близкий человек, с тобой он может расслабиться.
В комнате зазвонил телефон.
– Там папа подойдет, – остановила Инна Надю, вскочившую с табуретки.
Надя послушно села обратно и произнесла:
– Наверно, вы правы…
Вновь – телефонный звонок.
– Но иногда мне кажется, что никакой я ему не близкий и вообще не человек… Он к телефону не подходит, – добавила она, когда телефон затрезвонил в третий раз, и зачем-то пояснила: – Николай Павлович.
Инна бросила венчик и побежала в комнату, сказав на ходу:
– Теперь сахара туда насыпь!
– А как? – неслось в ответ.
– Сыпь и взбивай, – крикнула Инна, уже снимая трубку.
Звонил Миша Борисов, Лешин однокурсник и свидетель на свадьбе. Долго подробно, обстоятельно Миша выяснял, где и когда будет церемония, куда надо прийти и как все будет проходить.
Инна отвечала на его вопросы, косясь на отца. Николай Павлович сидел в кресле и как ни в чем не бывало читал журнал «Огонек» за 1976 год, взятый из огромной пыльной пачки.
Когда Инна наконец повесила трубку, Николай Павлович, не поднимая глаз, наставительно произнес:
– Вам звонят, вы трубку и берите.
Инна молча вышла из комнаты.
На кухне Надя пыталась выдернуть венчик из слипшегося белка.
– Что случилось?
– Не знаю, – растерянно сказала Надя. – Я сахар туда высыпала, а оно больше не перемешивается.
– Ты что, сахар весь высыпала, сразу? – Инна разглядывала то, во что превратились взбитые белки.
– Да… Вы же сами сказали: «Сыпь и взбивай», – совсем тихо сказала Надя.
– Вот именно. Я имела в виду – одновременно сыпь и взбивай. Чуть-чуть насыпала – взбиваешь. И еще чуть-чуть.
– Вот я всегда так. Во всем. Вечно я стараюсь-стараюсь, а оказывается, что все не то. – Надя опустила голову. – Не получатся теперь меренги. И опять все из-за меня.
– И вовсе не из-за тебя. – Инна уже отмывала миску и венчик. – Это я непонятно сказала, а не ты плохо сделала…
«Что я на нее набросилась? Что это со мной? Почему меня так раздражает ее откровенность, ее слова о Леше? Все! Перестать злиться, успокоить Надю, испечь меренги», – мысленно приказала себе Инна и решительно произнесла:
– А меренги обязательно получатся. Пошли в магазин!
Солнце светило уже не так ослепительно, но все равно было жарко. Инна и Надя шагали по раскаленному за день асфальту, Надя не замолкала:
– …Мне поэтому и казалось поначалу, что я ему не нужна, что он меня не любит. Понимаете, Инна Николаевна, он такой… Будто никого для него нету. Вот учеба, работа – есть. Он, когда занимается, может целый день не есть, ни с кем слова не скажет, к телефону не подходит. Мне иногда кажется, что он – как из старых фильмов про всяких коммунистов, ученых, летчиков…
Инна вздрогнула.
– …Он такой же целеустремленный. Только я этого не понимаю. Я глупая, наверно.
– Нет, Надя. Просто ты – женщина. Женщине важнее любовь, а мужчине – дело.
«Что я говорю? – подумала Инна. – Прописные истины. Она их знает наизусть».
Но Надя с жаром закивала в ответ:
– Да! И это очень здорово, что у Леши есть свое дело. Он будет крутым профессионалом, каких мало…
«Как она смешно говорит эти молодежные словечки. «Крутым». Это ей совсем не идет. Она же сама как из старых фильмов и книг. Настоящая спутница жизни. Любящая, заботливая, не изменит, не бросит… Да, не бросит. Это хорошо. Это справедливо. Я бросила своего мальчика, пусть с ним больше не будет такого», – грустно размышляла Инна.
А Надя шагала рядом и все говорила:
– Мне казалось, что я – так, просто девчонка, на моем месте может быть любая, что Леке все равно, со мной он или без меня. Он всегда так смотрит… будто поверх голов. Я знаю, это все глупости, это все только кажется, потому что он такой высокий и близорукий чуть-чуть… И вот мы год уже вместе, и он как-то оттаял, что ли. Может, я привыкла, притерпелась. А может, он действительно стал считать меня своей, родной. Понимаете, Инна Николаевна, он стал смотреть на меня. Именно на меня, а не просто так. Прямо в глаза. И я чувствовала, что он что-то важное видит во мне, во мне одной, понимаете?
– Да. Конечно. Это и есть любовь, – кивнула Инна и подумала: «Она все время говорит «понимаете?», будто от моего понимания что-то зависит… А может быть, правда зависит? Я же мать».
– Да, я тоже так думаю. Только вот последнее время… неделю… может, больше. Все это куда-то подевалось. Все как тогда, год назад. Или еще хуже… Я понимаю, он волнуется, раздражается на меня. Это все очень серьезно, сплошные нервы: свадьба, и вы приехали, он с вами наконец познакомился… Но он последние дни… Нет, в постели все хорошо, как всегда. Но он вообще стал какой-то неласковый, хмурый. Какой-то совсем чужой…
– Мы, кажется, пришли, – сказала Инна растерянно.
Потому что это действительно только казалось.
Пять минут быстрой ходьбы от дома, десять – если не спешить.
Сперва налево, в переулок, там – через двор, потом прямо…
Инна помнила это все годы, что не была здесь, не ходила в маленький магазинчик «Молоко», она могла пройти этот путь с закрытыми глазами, она знала его наизусть…
И она сейчас провела Надю по этому пути, и они стояли у серой пятиэтажки, и вот здесь, на первом этаже, – стекло витрины, и деревянная дверь, и над ней синие буквы «Молоко».
Нет. Белые. Белесые, стертые следы букв на серой стене. Дверь другая, обитая железом, запертая на замок. Грязное, заляпанное краской стекло, завешанная изнутри бурой бумагой витрина.
– Здесь раньше кооперативное кафе было, – сказала Надя. – А полгода назад то ли их выгнали, то ли сами переехали.
– Как – кафе? Когда – кафе?
– Ну, года полтора, – смутилась Надя. – Наверно, до этого что-то другое было.
– Здесь молочный был! Лучший во всем районе! – воскликнула Инна и зачем-то обратилась к прохожему, толстому, солидному мужчине лет пятидесяти: – Скажите, здесь же раньше, давно, никакого кафе не было?!
– Не было, точно не было, – прогудел толстяк. – Тут винный был. Хороший был магазин!
Инна остолбенела. Она понимала, что все это глупо, что надо повернуться и уйти. Но что-то заставляло ее спрашивать вновь:
– Когда здесь был винный?
– Всю жизнь был.
– Как это – всю жизнь? Чью?
– Мою всю жизнь, – рассердился толстяк. – Я здесь девять лет живу!
И пошел прочь…
Надя повела Инну в универсам.
Инна о его существовании не знала, его построили лет пять назад – совсем близко от их дома.
– Я не понимаю, почему у вас до сих пор очереди? Нигде в мире такого нет, – говорила Инна Наде, стоя в длиннющем хвосте в кассу. – Это же большой супермаркет, здесь есть все продукты – почему так получается, что опять эти очереди?
– Народу много, все с работы идут, – отвечала Надя.
А стоящая впереди тетка – высокая, полная, с черными, давно не стриженными и небрежно заколотыми волосами – обернулась, говоря:
– Народу-то больше, чем людей. – И тут же, посмотрев на Инну, бросилась обниматься. – Инуха! Сколько лет, сколько зим! Ну мать, я не ожидала. Какими судьбами? Ты что, прямо оттуда?
– Оттуда, Таня, оттуда, – кивнула Инна, обнимая подругу.
– А это дочка, что ли? Там родила?
– Нет, это невеста Леши, – улыбалась Инна. – Татьяна, что ж до тебя не дозвониться?
– Так я переехала, квартиру поменяла!
– Ну и о'кей! – засмеялась Инна. – Придешь на свадьбу сына.
– А Пашка-то долго не женился, знаешь? Все холостой ходил. И весь положительный, говорят, не гуляет, не пьет. Вот так, Инуха, старая любовь не ржавеет…
– Надо же! Танька! Встретились! В Москве! – ахала Инна.
– Так, городок маленький!..
Уже придя домой, застав там Лешу и отослав Надю к нему («Вон из кухни! Жених ждет!» – с веселым смехом), взбивая белки, постепенно насыпая в них сахар, двигая рукой с венчиком быстро и монотонно, как автомат, Инна все вспоминала встречу с подругой: «Как она изменилась! И зачем красит волосы в этот вульгарный черный цвет? Она же русая, золотисто-русая. Может, поседела? Наверно. И ужасно потолстела…»
Меренги сгорели. Инна забыла о них. Она настороженно прислушивалась к голосам сына и невестки за дверью, твердя про себя, как заклинание: «Она отличная девочка! Она ему пара! Она замечательная! Он будет счастлив…»
Глава 14
Ухажер
В той ее жизни Пашка Хиппа был забавным. Он носил длинные волосы до плеч, такую косматую, неухоженную шевелюру, за что и получил свое прозвище.
Во времена их молодости было модно «хипповать», небрежно одеваться, разрисовывать лицо фломастерами.
Хиппа изо всех сил следовал моде, выдерживая яростные нападки учителей, мечтающих видеть его аккуратно подстриженным и чисто отмытым.
Нос у него был курносым и широким, брови белобрысыми, их совсем не было видно, а нескладные руки свисали длинными плетями вдоль такого же нескладно-длинного туловища.
Он держался с вызывающей независимостью, устраивал на уроках целые представления, доводя учителей до слез, за ним табунами бегали восьмиклашки, а он небрежно бросал им:
– Брысь, малявки! Расступись – Хиппа идет.
Только в одном случае Пашка терялся, краснел и не знал, что сказать, – когда видел Инну.
Он был безумно влюблен в нее, но не пользовался взаимностью, и об этом знала вся школа.
Иннины мысли были поглощены Юрой, и ухаживания несчастного Хиппы она воспринимала как досадную помеху, однако было немного приятно, что этот лохматый бунтарь становится в ее присутствии смирнее кролика.
На выпускном вечере она смилостивилась, и ошалевший от счастья Хиппа протанцевал с ней все танцы, отгоняя других претендующих на Иннино внимание кавалеров.
Он пытался звонить ей, дежурил у подъезда, смотрел преданными, собачьими глазами, но больше ему никак не удавалось с ней встретиться.
Инна невежливо бурчала в трубку, что занята, а вечерами ее провожал до подъезда Юра. Пашка понимал, что в подъезде они целуются, но не мог заставить себя покинуть наблюдательный пост в детской беседке. Только время, которое Юра проводил в подъезде, тянулось мучительно долго. Бедный Пашка даже жалел, что они кончили школу. Он готов был вытерпеть самый нудный урок, лишь бы иметь возможность сорок пять минут наблюдать впереди и наискосок Иннин точеный профиль и пшеничную прядь волос, свесившуюся на щеку…
Почему Инна вспомнила сейчас о нем? Да, просто вышла из дома после очередной стычки Нади с Алешкой и посмотрела на беседку, в которой когда-то постоянно маячила нескладная косматая фигура…
Интересно, где сейчас Хиппа?
Она смутно чувствовала необходимость показать сыну, что ее могут интересовать только мужчины более старшего, чем он, возраста.
Ее американского мужа Алешка, похоже, вообще не воспринимал всерьез. Он не знал и не видел его – так, нечто эфемерное…
Да и не только в Алешке дело. Ей самой надо было отвлечься от засасывающего круговорота странных мыслей и непонятных желаний…
Пожалуй, ей нужно найти мужчину… Не просто бугая на ночь, а такого, чтобы Алеша воочию увидел связывающую их крепкую, ниточку, понял, что каждому свое… что они из разных поколений, разных миров… да, в конце концов, что она его мать и у нее своя, отдельная жизнь.
Насколько сильно она желала раньше привязать его к себе, настолько неистово хотела теперь оттолкнуть, осадить, охладить пугающе опасный огонь, загорающийся порой в его глазах.
Как странно, что все происходящее в детстве так прочно врезается в память… Инна всего два раза перепутала цифры номера Пашиного телефона.
– Пашу можно?
– Вы ошиблись… Таких нет…
И вдруг хрипловатый баритон:
– Это я…
– А это я, – чуть усмехнулась Инна. – Узнал?
– Инка? – Растерянность и робость, словно не прошло двадцать долгих лет. – Ты что, из Америки?
– Из Москвы, сына женить приехала…
Она говорила небрежно и немного покровительственно, ведь Хиппа сразу же занял подчиненную позицию.
– И как там у вас? Как живешь? Замужем?
– Конечно. А ты?
– Да… – признался он, словно нехотя. – Дочке уже пятнадцать.
– Маловата для моего, а то бы породнились… – пошутила Инна.
– Ты… сильно изменилась?
– Не знаю… Сам посмотри.
– Ну да! – быстро и суетливо зачастил Паша. – Надо бы повидаться! Ты когда свободна?
– Сейчас подумаю… – Она выдержала паузу. – Столько хлопот с этой свадьбой… Может, только сегодня вечером…
– Прекрасно! Давай встретимся! Где?
– Я дома, – усмехнулась она. – Адрес помнишь?
– Конечно!
Паша явился точно в срок с цветами, шампанским, конфетами.
Инна открыла дверь и даже обомлела от неожиданности.
Вместо хипповатой шевелюры две обширные залысины, когда-то тощая фигура заплыла жирком, животик отчетливо нависал над ремнем. Кажется, он даже ростом меньше стал, какой-то приземистый. А курносый нос еще более раздался в ширину.
– Инка! – восхищенно воскликнул он, окидывая ее взглядом. – Ну ты даешь! Все такая же!
Она обняла его по-дружески, подставила для поцелуя щеку.
– А ты… посолиднел…
Она быстро поставила на журнальный столик легкую закуску.
Да, ничего не изменилось. Старая любовь не ржавеет. Паша просто пожирал ее глазами, пока она доставала бокалы, показывала ему блокнот с фотографиями Тэда и их ранчо, усаживала дорогого гостя так, чтобы они оказались как можно ближе…
Когда придет Алешка, Хиппа уже освоится немножко, и их беседа станет волнующе интимной, насыщенной воспоминаниями. А Пашин влюбленный взгляд и так достаточно красноречив – его только слепой не заметит… Как здорово все-таки, что ее образ так ярко впечатался в Пашино сердце. Небывалая удача.
Они пили шампанское, Инна рассказывала об Америке, расспрашивала Пашу о семье, о бывших одноклассниках. Они вспоминали детство, перебивая друг друга, и Инна удивлялась, сколько мелких деталей сохранила Пашина память. Что она ответила классной, как она была одета на Светкином дне рождения, какую прическу носила…
Только Юру они не вспоминали, не сговариваясь, как самое болезненное… Ведь от этого вечера ожидалось только приятное.
Инна нервно поглядывала на часы, не забывая обворожительно улыбаться. Где же сын?
Она вдруг поймала себя на мысли, что злится на его задержку… Конечно, торчит у своей Нади и совсем забыл, что дома мать ждет, волнуется.
Когда наконец раздался звонок в дверь, Инна вспорхнула с места, с деланным испугом глянула на Пашу, словно в Алешкино отсутствие они занимались чем-то предосудительным.
– Ой! Совсем заболтались! Сын пришел…
Алешка удивленно глянул на ее неестественно сияющее лицо, заметил, что она отводит взгляд.
– А у нас гости…
Она подтолкнула Лешу в спину.
– Кто? – удивился он.
– Иди, иди в комнату, познакомься… Пашенька, – мурлыкнула она ласковой кошечкой, присев на подлокотник его кресла. – Оцени мое произведение… – И хихикнула: – Представляешь, у нас мог быть такой же…
Алешка замер в дверях, исподлобья глядя на развалившегося в кресле мужчину.
– Лешенька, это Паша, мой школьный ухажер…
Он еще не видел мать такой развязной. А ухажер сияет, как самовар, и не может оторвать от нее влюбленных глаз.
– С какого класса ты меня любишь? – щебетала Инна. – С девятого?
– С восьмого… – кашлянул он.
– Чувствуешь, сын, какой стаж?! Серебряную свадьбу можно справлять…
Леша молча рассматривал гостя.
Мать обняла гостя за плечи и любовно взъерошила ему остатки шевелюры.
– Знаешь, как он был неотразим! Все девчонки за ним бегали. Вот такущие патлы… Хиппарь! Помнишь, Пашенька, у тебя джинсы были все в заплатках? А классная еще заставляла всех скинуться тебе на новые штаны… – Инна нежно прижалась к нему, погладила по щеке. – Он у нас был как лорд Байрон. Бунтарь с нежной душой. Верность мне хранил… Да, Пашенька?
– Насколько я понимаю, у вас вечер воспоминаний? – мрачно спросил Леша.
– Не совсем, – улыбнулась Инна. – Мы еще не такие старые, чтобы жить только воспоминаниями.
В секунду Алеша зафиксировал несколько разрозненных деталей и соединил в одну картину. Деда нет дома, сидит на лавочке со стариками, на диване валяется смятый плед, у матери на губах размазана помада, а Паша под его тяжелым взглядом медленно заливается краской…
Паше действительно было не по себе – этот парень, сверлящий его глазами, ее сын, был точной копией того, давнишнего, торчавшего вечерами в ее подъезде, ходившего с ней по улице в обнимку. Словно снова возник из далекого прошлого счастливый соперник.
И он шагнул к нему, парень, заморочивший голову его Инке… Нет, не он, его взрослый сын.
Паша невольно напрягся, осторожно высвободился из Инниных объятий.
– Повеселился, дядя, а теперь дуй отсюда! – вдруг сказал Алексей. – Ты сам встанешь или тебе помочь?
Леша недвусмысленно поиграл крепкими бицепсами.
Инна вскочила и встала между ними. Что за бес в него вселился?!
– Алексей! Ты с ума сошел? Это мой гость! Это друг моего детства, дорогой мне человек… Как ты смеешь!
Паша тоже встал.
– Алексей… – Он старался сохранить достоинство. – Я не понимаю…
Ему хотелось врезать по носу этому мальчишке. С каким удовольствием он бы расквасил это лицо двадцать лет назад…
– Сейчас поймешь! Хиппарь облезлый! Это мой дом, и чтоб я тебя в нем больше не видел!
– Алеша! Прекрати! – крикнула Инна срывающимся, визгливым голосом.
– Ничего, Инка, я уйду…
Она вцепилась в Пашу:
– Останься!
Он, не глядя на нее, молча разжал ее пальцы и двинулся к двери.
– Быстрее шевелись, – насмешливо подгонял его Алешка. – Или брюхо мешает?
Он теснил Пашу к выходу, приступая к нему почти вплотную и не отрывая от его смятенного лица гневно горящих глаз.
– Извини, Паша… – только успела сказать Инна, прежде чем Леша с треском захлопнул дверь за ее гостем.
– Хиппарь… – презрительно бросил он. – Слабак!
Инна за плечи повернула сына к себе и влепила ему звонкую, безжалостную пощечину.
У Алексея синий огонек метнулся в глазах.
Они мучительно долго смотрели друг на друга, пока наконец этот бешеный огонек не погас, Алексей опустил голову и пробормотал виновато:
– Я больше не буду…
Инна упала в кресло и истерически расхохоталась.
«Злой… Гадкий… Глупый… Маленький… Защитник… Он же ревнует… просто ревнует…» – Инна с остервенением собирала со стола посуду. Вот так же точно дулся на нее Юра, когда ему казалось, что она слишком долго смотрела на какого-нибудь молодого человека. Он считал, что Инна должна смотреть только на него, уделять внимание только ему… Совсем как Алешка…
– Ты поступил по-хамски, – как можно тверже сказала Инна.
Он упрямо дернул плечом.
Ей вдруг захотелось обнять его, почувствовать под рубашкой крепкое, поджарое тело, помириться так, как мирилась с Юрой, шаловливо целуя в шею и накручивая на палец колечки волос…
– А нечего… – пробурчал он.
– Что? Что нечего?
– Нечего водить сюда хахалей, – процедил он, не поворачиваясь.
– А вот это не твое дело.
– Мое! – запальчиво воскликнул он.
Инна швырнула поднос на стол и вышла в прихожую. Хватит! Это уже переходит все границы. Это просто какая-то патология. Она немедленно привезет сюда его Надю. Пусть будет все время под боком, на глазах. Он будет заниматься своей невестой, и другие глупости сами собой улетучатся из головы.
– Ты куда? – насторожился Алешка, когда она щелкнула замком, и не выдержал, выглянул из кухни.
– Скоро узнаешь.
Инна помнила адрес Надиного общежития, они с Алешкой провожали ее после очередных покупок.
Она поймала такси, велела ждать у проходной и решительно направилась к окошку вахтерши.
– Сорри… Кэн ю хелп ми? Плиз… – Она протянула свой заграничный паспорт. – Екатьеринитшева Надья… Как есть найти? Видеть нау, иммидеатли, сейтшас…
Надменное выражение сурового лица вахтерши сменилось подобострастной улыбкой.
– Третий этаж, – заговорила она громко и пронзительно, как с глухой, словно так иностранка поняла бы лучше, и растопырила три пальца. – Триста пятая… – и продемонстрировала Инне пятерню.
Инна быстро кивнула и торопливо пошла по коридору.
Из кухни тянуло запахом жареной картошки, несколько студенток курили в коридоре, взъерошенный парень в тренировочных штанах нес мимо горячий чайник… И все поневоле провожали взглядом незнакомую роскошную даму с бронзовым загаром, словно сошедшую с заграничной картинки…
Инна нашла триста пятую и требовательно постучала.
Надя открыла дверь и отступила на шаг, удивленно ойкнув:
– Вы?.. Что-то случилось?
В глазах мелькнули беспокойство и настороженность.
Еще три девчонки, сдвинув на край стола тетрадки, раскладывали по тарелкам картошку и колбасу. Они тоже вытаращились на впорхнувшую в комнату леди.
– Добрый вечер, – обворожительно улыбнулась Инна и тут же приняла солидный, величественный вид. – Вы имеете ужин? Сорри, я помешала. Я есть Надеждина свекровь.
– Будущая… – пролепетала Надя.
– Неважно, – царственно кивнула ей Инна. – Собирайся, квикли. Такси ждет.
– Куда?
– Ты переезжаешь к нам, – как само собой разумеющееся, заявила Инна. – Все вещи собирай. У тебя есть чемодан?
Надя удивленно смотрела на нее, не шевелясь, словно в столбняке.
– А зачем? Я думала… после свадьбы…
– Какая разница! – усмехнулась Инна. – Вы ведь все равно имеете лав. Так зачем мучиться? Это нонсенс. Предрассудки.
– А… почему не пришел Алеша? – робко задала вопрос Надя, вытягивая из стенного шкафа чемодан и сумку.
– Я за него, – отрезала Инна и повернулась к остолбеневшим Надиным соседкам. – У нас в Штатах принято, что мать вводит в дом невесту сына. Это есть уважение, дань традициям. Это твоя полка?
Она подошла и принялась снимать с полки стопки книг и тетрадей, запихивая их в сумку.
Надя лихорадочно заметалась по комнате, хватая то одно, то другое. Глуповатая счастливая улыбка появилась на серьезном личике. А бледные щеки покрыл горделивый румянец.
Инна заметила: Наде безумно приятно, что девчонки видят, какая у нее роскошная, молодая, современная свекруха… И какая заботливая… И какая иностранная…
Носик у нее вспотел, очки поползли вниз, и Надя, запихивая в чемодан одежду, то и дело поправляла их пальцем.
«Лягушонок… – вдруг неприязненно подумала Инна. – Что он в ней нашел? – И тут же осадила себя: – Серьезная, умная девочка, разве лучше, чтоб им вертела молодая стерва?»
Предполагаемой стерве она, пожалуй, в первую же встречу выцарапала бы глаза.
– Ты готова, Надюша? – спросила она как можно ласковее. – Попрощайся.
– Пока, девчонки! – Надя вдруг всхлипнула, обняв подружек.
– Вы поможете нам снести вещи вниз? – коварно спросила Инна.
– Конечно!
Все общежитие, неизвестно кем оповещенное, высыпало в коридор посмотреть, как девчонки из триста пятой тащат чемоданы и баулы, а позади величественно шествует обалденная дама, Надькина американская свекровь, забирающая бедного птенчика в свое роскошное гнездо…
В такси Надя вдруг робко спросила:
– Почему же Алеша мне ничего сегодня не сказал? Я бы заранее собралась…
– Это сюрприз, – сверкнула белозубой улыбкой Инна.
Да… для Алеши это оказалось настоящим сюрпризом.
Инна открыла дверь своим ключом, и они с Надей втягивали в прихожую вещи, когда он выглянул из своей комнаты на шум с предназначенной для Инны обиженной миной на лице и увидел рядом с ней свою невесту.
– Лека… – Надя сразу же бросилась к нему, – как здорово! Твоя мама меня в пять минут забрала… Почему же ты молчал, вредина?! Знаешь, я просто обалдела!
Она хихикнула глуповато, и Инна заметила, как Алешка вдруг невольно отстранился от нее.
– Это что за фокусы? – Он смотрел на мать.
Господи, он говорит с ней, как старший с неразумной девчонкой!
Инна выпрямилась, приняла строгий вид и твердо сказала:
– Твоя будущая жена будет жить у нас. Она должна привыкнуть. А я должна убедиться, что у вас все будет хорошо. Это мой материнский долг.
Алешка фыркнул, как бешеный кот, и ляпнул:
– Ты хочешь убедиться, удобно ли нам спать?
– Лека… – смутилась Надя, залившись краской.
– Возьми Надины вещи, – сказала Инна. – Освободи в шкафу место. И веди себя как мужчина. Не буду вам мешать…
Она шагнула к своей комнате. Оглянулась выжидающе…
Алеша рывком втянул чемодан в «супружескую спальню», метнул на мать какой-то растерянный взгляд и дернул свою Надю за руку:
– Иди сюда!
Похоже, что Надин переезд его совсем не обрадовал.
«Ничего, – подумала Инна, услышав, как клацнула на двери защелка. – Сейчас они лягут под одно одеяло, обнимутся и решат все недоразумения. Все влюбленные ссорятся одинаково и мирятся простым и веками проверенным способом…»
Но почему-то ей было неприятно, что ее сын сейчас рядом с ней, в соседней комнате, будет обнимать этого невзрачного лягушонка…. Неужели эта бледная отличница имеет над ним великую, женскую власть? Неужели он теряет голову и забывает все на свете, держа ее в объятиях?
