Текст книги "Лорд-обольститель"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Я вздрогнула. Барон смотрел на меня.
– Кейт, – слабым голосом произнес он.
– Как вы себя чувствуете?
– Странно. Очень странно…
– Это был снаряд. На вас упала стена.
– Я помню… Малыш?
– Невредим.
– Слава Богу.
– Спасибо также и вам.
Улыбка тронула его губы, и он опять закрыл глаза.
Я почувствовала, как на мои собственные глаза наворачиваются слезы. Он выздоровеет. Он и в самом деле неуязвим.
Было радостно сознавать, что он с нами. Одно присутствие этого человека, в котором сейчас едва теплилась жизнь, создавало ощущение безопасности и покоя.
В комнату заглянул Кендал. Я протянула руку, и он подбежал ко мне.
– Он спит?
Я кивнула.
– Он тяжело ранен?
– Видимо, да.
– Как ты думаешь, он захочет пойти со мной завтра в сад, чтобы поиграть со змеем?
– Только не завтра, – ответила я. – Но когда-нибудь… вполне возможно.
* * *
Все последующие дни были посвящены только барону.
Когда обстрелы прекратились, все вздохнули с облегчением, хотя наступившая тишина казалась лишь зловещим предгрозьем. Первые дни барон в основном спал. Врач прописал ему какое-то снотворное. Это был очень добросовестный молодой человек, искренне озабоченный возникшей ситуацией.
– Мы ожидали большой поток раненых, – говорил он, – но, видимо, неприятель понял, что от такой тактики мало проку. Немцы, конечно, могут продолжать обстреливать Париж, но он ведь очень большой, а жители, видя, как враг уничтожает их город, лишь сильнее ожесточаются и обретают решимость защищать его до последней капли крови. Эти пруссаки умеют воевать, и я думаю, что они попытаются, не расходуя снарядов, попросту заморить нас голодом.
– Мрачная перспектива.
– Безусловно. А этим Бонапартам придется за многое держать ответ.
Он был убежденным республиканцем. Меня политика совершенно не интересовала, но я была безмерно благодарна ему за помощь.
Жанна каждое утро отправлялась на поиски съестного, а когда она возвращалась, мы с радостным волнением распаковывали ее корзинку. В доме был изрядный запас муки, из которой можно было печь хлеб. Это позволило бы какое-то время продержаться, если бы закончились все остальные продукты.
Днем я обычно гуляла с Кендалом, а Жанна оставалась дома, чтобы в случае необходимости оказать помощь барону. Я никогда не уходила далеко и, конечно же, не спускала глаз с Кендала.
Объяснив ему, что случилось с Николь, я еще раз изумилась тому, как легко дети приспосабливаются к обстоятельствам. Похоже, он понял, что идет война, которую французы уже проиграли, вследствие чего все мы очутились в осажденном городе.
Полки магазинов были практически пусты, так как большинство продуктов раньше завозилось из окрестных деревень. Тогда мы часто слышали, как грохочут по мостовой подводы, направляясь на рынки и в магазины. Теперь никто не приезжал в Париж и никто не мог его покинуть.
Дни шли сплошной чередой, неотличимые друг от друга, зато тихие. Эта монотонность настораживала, потому что во время осады изменения наступают, как правило, без предупреждения.
К барону быстро возвращались силы. Его нога все еще была в плачевном состоянии, но более жизнеспособного человека трудно было бы себе представить, и он стремительно восстанавливался после ранения.
Он уже мог сидеть, для чего я подкладывала под его больную ногу подушки. А вскоре пришел черед палки, на которую барон опирался, ковыляя по комнате. Поначалу его изматывали даже самые короткие прогулки, и уже через несколько минут он обессиленный валился на кровать.
Странно было видеть этого человека лишенным столь привычной для него мощи.
– Вы похожи на Самсона, – говорила я ему, – у которого остригли локоны.
– Но ты же помнишь, – отвечал он, – что его волосы отросли вновь?
– Да. К вам тоже вернется былая сила.
– К чему она инвалиду?
– Все могло быть гораздо хуже.
– Но могло быть и лучше, – не без иронии заметил он.
– Вы намекаете на то, что если бы я не проявила ослиное упрямство и не отказалась покинуть Париж, как вы предлагали ранее, то сейчас с вами этого бы не произошло? И Николь была бы жива…
Мой голос сорвался, и он поспешил утешить меня:
– Мы все совершаем ошибки… иногда.
– Даже вы, – съязвила я в порыве внезапно проснувшейся враждебности.
– Да, – ответил он, – увы, даже я.
Наши отношения изменились. Это было неизбежно. Он был пациентом, я была его сиделкой, а все мы находились в крайне опасной ситуации. В любую секунду смерть могла пожаловать за любым из нас.
В глубине души я надеялась на то, что если она явится, то заберет меня и пощадит Кендала и барона. Я лежала ночами без сна и думала: в этом случае барон позаботится о Кендале. Я ни за что на свете не хотела бы, чтобы из моего сына вырос еще один Ролло, но он вырастит Кендала, и он его искренне любит. Поэтому, пожалуйста, Господи, возьми меня и пощади их…
Слуг у нас уже не осталось. Они ушли еще до смерти Николь. У некоторых из них хватило ума покинуть город. Это в основном были деревенские девушки, которым было куда возвращаться. Так что в огромном доме оставались лишь Кендал, барон, Жанна и я. Консьерж с женой по-прежнему жили в своей квартирке, но старательно избегали нас.
Я проводила с бароном очень много времени. Входя в комнату, где он лежал, я неизменно замечала радость, озаряющую его глаза. Иногда он говорил:
– Тебя не было так долго.
Я на это отвечала:
– Теперь вы не нуждаетесь в постоянном уходе. Вам уже гораздо лучше, а у меня, знаете ли, есть и другие дела.
Так я разговаривала, с оттенком суровости, как и прежде.
– Посиди со мной, – просил он. – Поговори… Что там еще затевают эти безумцы?
И я пересказывала ему все, что слышала о войне, в частности то, что пруссаки окружают Париж и стремительно продвигаются на север страны.
– Они захватят большие города, – уверенно заявил барон, – но не станут связываться с небольшими замками вроде Сентевилля.
Также рассказала я и о том, что из магазинов почти полностью исчезли продукты, и если так будет продолжаться, скоро вообще нечего будет есть.
– А вы посадили себе на шею еще один голодный рот, – усмехнулся барон.
– Я вам задолжала, – ответила я. – И предпочитаю расплачиваться с долгами.
– Значит, баланс изменился. Теперь должник ты!
– Нет. Но вы спасли жизнь моему сыну, и за это я буду ухаживать за вами, пока вы не поправитесь настолько, чтобы стоять на собственных ногах.
Он попытался взять меня за руку, но я быстро ее отняла.
– А тот небольшой проступок?
– Вы имеете в виду свою дикую выходку? Нет, этот долг вам никогда не оплатить.
– Я все же попытаюсь заслужить у тебя отпущение грехов, – кротко проговорил он.
Общий тон наших бесед не менялся, хотя подчас в них закрадывались игривые нотки, и мы начинали подтрунивать друг над другом.
Барон выздоравливал. Рана затягивалась, прогулки по дому теперь давались ему намного легче. Но после обеда я неизменно заставляла его ложиться в постель, а сама отправлялась гулять с Кендалом, оставляя дом на попечении Жанны.
Он всегда нетерпеливо ждал моего возвращения.
– Мне не нравятся эти ваши походы, – однажды сказал барон.
– Но мы же не можем все время сидеть дома.
– Я не нахожу себе места, ожидая вашего возвращения, а это мешает моему выздоровлению. Никакая уважающая себя сиделка не станет подвергать пациента подобным испытаниям.
– Очень жаль, что я не соответствую вашим представлениям о сиделках.
– Кейт, – посерьезнел он, – посиди со мной. Я считаю, что ты могла бы стать кем угодно, стоит лишь захотеть. Хочу сказать одну странную вещь… Вот лежу я здесь, искалеченный, слабый. Возможно, останусь инвалидом на всю оставшуюся жизнь… Мы находимся в осажденном городе, где смерть постоянно заглядывает в окна, и не знаем, какая новая трагедия подстерегает нас в каждое мгновение жизни… И все же я счастлив. Кажется, я еще никогда не был таким счастливым.
– В таком случае вы, должно быть, влачили необычайно убогое существование.
– Не убогое… бессмысленное. Вот в чем дело.
– И вы считаете, что нынешний этап вашей жизни исполнен смысла, хотя всего лишь лежите… восстанавливаете силы… едите, когда нам удается добыть немного еды… и беседуете со мной.
– Вот именно, в этом все дело! То, что ты рядом со мной… заботишься, как ангел-хранитель… не позволяешь подолгу ходить… кормишь кашей… это самое странное из всего, что со мной когда-либо происходило.
– Для меня это тоже весьма необычный опыт.
– Кейт, это все неспроста.
– Что?
– То, что я так счастлив… счастливее, чем когда-либо в жизни… находясь здесь, с тобой.
– Будь вы покрепче, – съязвила я, – то живо раздобыли бы лошадь, так что через час и след бы ваш простыл.
– Для этого потребовалось бы намного больше времени. Кроме того, лошадей скоро не будет. Их съедят.
Я содрогнулась.
– Им же надо что-то есть, – продолжал барон. – Но мы о чем-то говорили… Я бы покинул город только с тобой и малышом… и, конечно же, мы взяли бы с собой Жанну. Но это время, проведенное здесь… в нем есть что-то необыкновенно ценное для меня.
– Разумеется, ведь вы поняли, что когда-нибудь сможете ходить.
– Скорее всего, волоча ногу.
– Лучше так, чем не ходить вообще.
– И все же это самое счастливое время моей жизни. Как ты можешь это объяснить?
– Зачем объяснять то, что является заведомой неправдой? Вы бываете счастливы лишь тогда, когда торжествуете победу над своими врагами.
– Моим врагом сейчас является боль.
– И над ней вы тоже скоро одержите победу.
– Но откуда эта удовлетворенность жизнью?
– Вы считаете себя великим человеком, которого не может постигнуть никакое несчастье. Об этом заботятся боги ваших скандинавских предков. Если бы кто-нибудь попытался вам навредить, старина Тор поразил бы его молнией. А если бы и это не помогло, верховный бог Один заявил бы: «Вот шествует один из наших избранных героев. Протопим же Валгаллу, чтобы оказать ему достойный прием».
– А знаешь, Кейт, ты настолько часто бываешь права, что я устал изумляться твоему дару предвидения.
– Отлично. Давайте я перевяжу вашу ногу.
– Позже. Посиди. Давай поговорим…
Я вопрошающе посмотрела на него.
– Как странно, – произнес барон, – даже вспоминать то время, которое мы провели в башне. О, какое это было время! Какое удивительное приключение!
– Я все это восприняла несколько иначе.
– Но забыть невозможно!
– Вот с этим согласна, – язвительно откликнулась я.
– Кейт.
– Что?
– Когда я лежал здесь, в самом начале… и наблюдал за тобой… Я только делал вид, что нахожусь без сознания…
– Подобные хитрости вполне в вашем духе.
– Ты ухаживала за мной так… мне показалось… нежно…
– Вы были ранены.
– Да, но это была… особая забота… словно я тебе не безразличен. Не так ли?
– Я думала лишь о том, что вы спасли жизнь моему сыну.
– Нашемусыну, Кейт.
Я промолчала, а он продолжал:
– Я влюблен в тебя.
– Вы? Влюблены! Это невозможно, если только речь не идет о вас самом. Но этой любовной связи столько лет, что она не заслуживает особого упоминания. Более того, эти комментарии совершенно излишни.
– Мне приятно твое общество, Кейт. Мне нравится, как ты все время ставишь меня на место. Это вдохновляет и подстегивает, не позволяя расслабиться. Ты отличаешься от всех женщин, которых я когда-либо знал. Ты – великий художник, и ты очень хотела бы презирать меня, но у тебя это плохо получается. Ты притворяешься, Кейт… вот в чем все дело. Ты ведь и сама знаешь, что я тебе нравлюсь… и очень сильно.
– Я благодарна вам за то, что вы спасли жизнь Кендалу. И уже много раз об этом говорила. Как и о том, что я благодарна за то, что вы пытались увезти его из города.
– Я хотел увезти и тебя.
– Вы приехали за мальчиком.
– Я приехал за вами обоими. Ты же не думаешь, что я мог бы забрать его и оставить тебя? Я никогда не смог бы это сделать… Ты очень беспокоишься о Кендале?
Я кивнула.
– Он стойкий парень. И мой сын. Выкарабкается… впрочем, как и все мы.
– Я боюсь, что со мной что-нибудь случится. Да, я очень этого боюсь. Что тогда будет с ним? Что случается с детьми, если их родители погибают… или умирают от голода?
– О Кендале можешь не беспокоиться. Я обо всем позаботился.
– Что вы имеете в виду?
– Я его обеспечил материально.
– Когда вы успели это сделать?
– Когда увидел его, когда убедился в том, что он мой сын. Я все устроил так, что он будет хорошо обеспечен, что бы ни произошло с нами.
– В оккупированной стране? Вы же представляете себе, что происходит с имуществом людей, проживающих на захваченной врагом территории. А ведь все идет к тому, что Франция падет окончательно…
– Я разместил его деньги как в Париже, так и в Лондоне. В конце концов, он наполовину англичанин.
– Вы в самом деле это сделали?
– Ты смотришь на меня так, словно я волшебник. Может быть, в твоих глазах я действительно волшебник, и это бесконечно приятно предполагать, но в принятых мною мерах нет ничего сверхъестественного. Это может сделать любой коммерсант. Видя, куда мы катимся, я собирался уехать на какое-то время из страны, но при этом забрать с собой тебя и малыша. Впрочем, этот план провалился. Но, во всяком случае… если малыш останется один, в Лондоне есть люди, которые его разыщут и позаботятся о нем.
Я не могла вымолвить ни слова. Он излучал силу и власть, даже лежа на одре болезни в осажденном Париже. Да, пока он с нами, ничего страшного не произойдет.
– Ты довольна мной, – утвердительно произнес барон.
– Вы очень хорошо поступили… вы очень добры.
– Брось, Кейт! Речь идет о моем собственном сыне! Я всегда хотел иметь такого наследника. Он – воплощение всего, о чем я мечтал… и ты тоже.
– Я рада, что вам не безразлична его судьба.
– Быть может, когда-нибудь он станет великим художником. Этот дар он унаследовал от тебя. От меня же он получил привлекательную внешность… – он замолчал, но, не дождавшись комментариев, поскольку от волнения я не могла вымолвить ни слова, продолжал: – …привлекательную внешность, силу, целеустремленность и умение добиваться желаемого.
– Откуда же еще он мог получить все вышеперечисленные качества? – насмешливо произнесла я. Однако к моей иронии примешивалась нежность.
– Если бы ты оказалась дома, когда я приехал, то успел бы увезти вас из Парижа, – продолжал барон. – Я собирался забрать вас всех: тебя, малыша, Николь… и, конечно, гувернантку… Бедная Николь…
– Вы любили ее.
– Она была очень хорошая… настоящий друг. Мы понимали друг друга. Не могу поверить, что ее больше нет.
– Вы давно познакомились?
– Ей было восемнадцать. Отец не хотел, чтобы я женился слишком молодым, потому подыскал для меня любовницу. Я должен был созреть для брачных отношений и осознать всю меру своей ответственности… Отец придавал большое значение качеству потомства.
– Как при разведении лошадей.
– Хорошее сравнение. Как бы то ни было, принцип тот же самый.
– Я так понимаю, что Николь не соответствовала вашим требованиям?
– Николь была красивой и умной женщиной. Верной супругой банковского клерка. Мои родители оговорили все условия с ее матерью, а затем… Мы понравились друг другу, и наши отношения всех устраивали.
– Быть может, они устраивали вас и ваших расчетливых родителей. А как насчет Николь?
– Она ни разу не дала мне понять, что ее что-то не устраивает. Для Франции это обычное дело, особенно для таких семей, как моя. Родителям было ясно, что мне нужна любовница, и они подыскали мне подходящую женщину. А вот к супружеству отношение совсем иное.
– Так вот как заключаются идеальные браки. Однако в вашем случае что-то не сработало. Или я ошибаюсь?
– С возрастом мы становимся мудрее и начинаем понимать, что, имея дело с людьми, нужно быть готовым к любым неожиданностям.
– Значит, вы все-таки это поняли?
– Да, я все-таки это понял.
– Вы считали, что кровь принцев улучшит ваш род? – Я рассмеялась. – Однако совершенно очевидно, что вы не удовлетворены своим браком… несмотря на королевскую кровь.
– Меня никак не устраивает мой брак, Кейт. Я часто спрашиваю себя, каким образом разорвать его. Если удастся вырваться отсюда, я исправлю эту ошибку. Нельзя же провести всю свою жизнь… в кандалах. Надо быть последним глупцом, чтобы оставить все, как есть. Разве не так?
– У вас все равно нет выбора. Вы построили далеко идущие планы, но они потерпели неудачу. Вы считали, что принцесса – это кукла, которую можно запереть в замке и подчинить своей воле. В ее обязанности должно было входить вливание ручейка голубой крови в могучий поток багровой крови Сентевиллей. Хотя, наверное, вы думаете, что королевская кровь не идет ни в какое сравнение с кровью варваров-викингов. Тем не менее вы избрали принцессу, а затем посадили ее туда, куда хотели… и вдруг обнаружилось, что она вовсе не кукла, а живой человек, который не имеет ни малейшего желания посвящать свою жизнь вливанию королевской крови в ваших потомков. По этой самой причине она и обратилась за поддержкой к другому мужчине, который, в отличие от варвара-барона, стремился удовлетворить именно ее потребности. Теперь вы ничего не можете с этим сделать. В Англии есть поговорка: вы сами постелили свою постель, вам в ней и спать.
– Я живу по другим правилам. И тебе это должно быть хорошо известно.
– Если вас что-либо не устраивает, вы это отбрасываете. Таковы ваши правила?
– Да, Кейт.
– И что же вы собираетесь предпринять? Для аннулирования брака с особой королевской крови требуется специальное разрешение.
– Она мне изменила, а значит, такое разрешение получить нетрудно.
Я расхохоталась.
– Рад, что удалось тебя развеселить.
– Очень забавно. Онавам изменила. Согласитесь, это смешно. Говорите, измена… Но в чем же она заключается? У принцессы был любовник до замужества. До, а не после. Она сделала то, что вы делаете постоянно, только в ее случае все было гораздо более человечно и цивилизованно. И вы говорите о ееизмене. Теперь понятно, почему я смеюсь?
Он немного помолчал, а затем заговорил снова:
– Кейт, если бы мы могли вернуться в то время, когда были вместе… знаешь, что бы я сделал? Я бы женился на тебе.
Я опять рассмеялась. Хотя и было приятно это слышать, я постаралась не подавать виду.
– Каким образом? – иронически поинтересовалась я. – Женщину невозможно повести к алтарю против ее воли. Это ведь гораздо сложнее, чем изнасиловать.
– Ты согласилась бы.
– Ни за что.
– Я иногда думаю об этом. Честно говоря, лежа здесь, я много думал об этом. Жениться на Кейт! Признать мальчика своим сыном! У нас родились бы и другие дети, Кейт. Теперь мне ясно, как нужно было поступить.
– В жилах этих детей не текла бы голубая кровь.
– Это была бы моя и твоя кровь. Вот о чем я мечтаю. Вот чего я хочу больше всего на свете.
Я встала, и он забеспокоился:
– Что ты на это скажешь? Куда ты идешь?
– За бинтами, – ответила я. – Пора делать перевязку.
Барон улыбнулся, склонив голову набок. Он подсмеивался надо мной, однако я не сомневалась в том, что он говорил правду.
Внезапно я почувствовала себя необычайно счастливой.
* * *
Приближалась зима, и она обещала быть особенно суровой. У нас было запасено много дров для камина, но мы расходовали их очень осторожно, никогда не превышая установленной нормы. Терпеть холод было гораздо легче, чем голод. Мы заворачивались в меховые накидки и одеяла и собирались в комнате, где лежал барон. Его ноге был необходим покой. Медицинское обслуживание стало недоступным. Врач больше не приходил к нам, и оставалось лишь гадать, что с ним случилось.
Временами на улицах вспыхивали беспорядки, и я перестала выходить из дома, к немалой радости барона.
Кендал был чрезвычайно смышленым ребенком и понимал, что мы попали в очень неблагоприятную ситуацию. Он часто сидел на кровати барона и слушал не только его рассуждения относительно войны и ее реалий, но также и саги о славных подвигах викингов-захватчиков. Он обожал эти истории и забрасывал барона вопросами. Некоторые из своих повествований барон по просьбе малыша повторял множество раз, и если какие-то их детали не совпадали, Кендал немедленно предъявлял претензии рассказчику. Эти люди получали явное удовольствие от общения друг с другом.
Позже, вникнув в подробности осадного бытия, я поняла, как нам повезло. Жанна оказалась настоящим сокровищем. Иногда она покидала дом, а возвращаясь, непременно приносила какую-нибудь еду. Это мог быть картофель… овощи… вино… У нас все еще оставалось достаточно муки. Как же я была благодарна Николь за ее запасливость! Она всегда интересовалась кухонными делами, потому что любила устраивать вечеринки и следила за тем, чтобы в кладовых всегда был изрядный запас продуктов, подлежащих хранению. Поэтому хотя наш дом и нельзя было назвать рогом изобилия, но мы и не голодали на протяжении хотя бы первых трех месяцев осады Парижа.
Все въезды в город были перекрыты, и никто не мог ни покинуть его, ни проникнуть извне. Как сообщила нам Жанна, единственным средством сообщения с внешним миром были почтовые голуби.
Жанна была очень смелой, и мне порой казалось, что она совершает вылазки в город в поисках приключений.
Так прошли осенние месяцы.
Наступил декабрь, но, по всей видимости, ближайшее будущее не сулило окончания осады. В истерзанном городе воцарилась зима. Дни были мрачными. За окнами шел снег, и все погрузилось в напряженную тишину.
Однажды Жанна вернулась из очередного своего похода с куском соленой свинины.
– Это с постоялого двора «Ананас», – пояснила она.
Я вспомнила здание, на вывеске которого красовался упомянутый плод. Оно находилось всего в нескольких кварталах от нашего дома.
Жанна сказала, что хозяин постоялого двора ее старый приятель. Иногда за хорошую цену он соглашался продать ей что-нибудь из продуктов. У барона было немало денег, но вся ирония происходящего заключалась в том, что люди теперь не нуждались в деньгах. Им вообще ничего не требовалось, кроме еды.
Мы приготовим свинину на Рождество, решила я. Устроим настоящую пирушку. После нескольких недель на хлебе и вине свинина покажется нам изысканным деликатесом.
Это Рождество мне не забыть никогда. День был холодный и темный. В честь праздника Жанна зажгла свечи, и мы все собрались в комнате барона.
Я точно знаю, что ни до, ни после этого Рождества не ела ничего вкуснее этой жесткой солонины. Голод и в самом деле лучшая в мире приправа.
Мы беседовали, и Кендал вспомнил прошлое Рождество, когда у нас было много гостей. Он тогда выбрался из постели и смотрел в замочную скважину. Дамы были одеты в нарядные платья, играла музыка, все танцевали и смеялись…
– Еще бы, – заметил барон. – Тогда Париж не был в осаде.
– Сколько она еще продлится? – спросил Кендал.
– Кто знает, кто знает… Но не думаю, что долго. Скоро будем праздновать ее окончание. На улицах запылают костры…
Мы посмотрели на слабенький огонек, мерцающий за каминной решеткой.
– В прошлом году мы дарили друг другу подарки, – вспомнил Кендал.
– Мы сделаем это и сейчас, – заявил барон.
– Правда?! – взволнованно воскликнул Кендал.
– Но только увидим их… внутренним зрением. Как ты находишь эту идею?
– Отличная идея! – закричал Кендал. – Что же вы подарите мне, барон?
– Угадай.
Мальчик задумался, и барон поспешил к нему на помощь:
– Хорошо, я скажу. Это пони… твой собственный. Белый пони.
– Где я буду на нем кататься?
– В полях.
– Но здесь нет никаких полей.
– Тогда мы поедем туда, где есть поля.
– И я буду сам сидеть на нем?
– На первых порах его будет вести грум.
– Кто это?
Барон объяснил ему.
– А как его будут звать? – не унимался Кендал. – Ведь у него должно быть имя.
– Ты сам выберешь ему имя.
Кендал задумался. Затем наклонился к барону, обхватил его руками за шею и что-то прошептал на ухо.
– Это подойдет? – спросил он.
– На мой взгляд, очень неплохое имя.
– В конце концов, ведь это же вы подарили мне пони, и это ваше собственное имя. Правда?
– Правда. А теперь так зовут еще и пони. Ха, Ролло! Самый лучший и самый красивый пони во Франции!
На лице Кендала играла торжествующая улыбка. Я знала, что сейчас он мысленно мчится по бескрайним полям верхом на пони.
Внезапно он перестал улыбаться и забеспокоился:
– Вы больше никому ничего не подарили.
– В самом деле. Мы так увлеклись твоим пони… Так, Жанна… что же ей подарить?
Кендал снова прошептал ему на ухо.
– Пожалуй, хорошая идея. Подойди сюда, Жанна. Я приколю это тебе на платье.
– Какая чудесная брошь! – воскликнул Кендал.
– Разумеется, – кивнул барон. – Она сделана из бриллиантов и изумрудов. К тому же очень идет нашей Жанне.
– Спасибо! Спасибо! – расчувствовалась Жанна, искусно подыгрывая барону. – Я и не мечтала о такой броши.
– А теперь мама, – сказал Кендал. – Что вы для нее приготовили? Это должно быть нечто очень красивое.
– Так и есть, – ответил барон, беря меня за руку и делая вид, что надевает мне на палец кольцо. – Вот! – воскликнул он. – Не правда ли, оно изумительно! Это фамильная ценность.
– Настоящее золото? – спросил мальчик.
– Настоящее не бывает. А синий камень… это сапфир. Самый чистый сапфир в мире. Остальные – бриллианты. Это кольцо хранится в моей семье уже много поколений. Его торжественно вручают каждому продолжателю рода.
– Это такое кольцо, которое дарят невесте?
– Именно! – воскликнул барон. – Как ты это узнал?
– Узнал, и все тут, – с важным видом ответил Кендал. – Так, значит, моя мама теперь…
Он умоляюще смотрел на барона. Несколько мгновений никто не произносил ни слова.
– В таком случае, – нерешительно произнес Кендал, – вы становитесь моим папой. Я очень рад. У меня никогда не было папы. У других мальчиков есть, и я всегда только мечтал о папе.
Я едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не выбежать из комнаты, с трудом скрывая нахлынувшие на меня чувства.
Вместо этого я заставила себя произнести:
– Теперь моя очередь дарить подарки.
Мы принялись играть в «Угадайку». Это была старая игра, но Кендал ее очень любил. Один игрок загадывал какой-нибудь предмет, а остальные пытались отгадать, что он имел в виду.
Затем, в виде праздничного исключения, мы съели еще по кусочку солонины, хотя благоразумие говорило мне, что было бы лучше оставить ее на следующий день.
Но сегодня было Рождество, самое странное Рождество в моей жизни, и, несмотря ни на что, я отнюдь не чувствовала себя несчастной.
* * *
После Рождества обстановка опять изменилась, потому что возобновился обстрел. Было похоже на то, что вражеский огонь был сосредоточен на оборонных сооружениях, а не на центре города, потому что больше всего пострадали форты Ванв и Исси.
У нас больше не было ни солонины, ни других деликатесов. Барон признался мне, что хозяин «Ананаса» все эти месяцы хранил продукты специально для него. Предполагая наше пребывание в осажденном Париже, барон таким образом принял необходимые меры предосторожности.
– Я думал, что успею увезти тебя, – рассказывал он, – но решил на всякий случай подготовиться. Как оказалось, не напрасно. Я позволил трактирщику забрать себе половину всех продуктов. Просто хранить их, не имея возможности накормить голодающую семью, было бы слишком сильным соблазном. Я удивился, что он все не забрал себе. Даже при таких обстоятельствах он боялся «мсье барона»!
Последние слова были произнесены с гордостью, и я подумала: на самом деле он не изменился, его всего лишь смягчили обстоятельства, в которых мы сейчас оказались. Если жизнь вновь войдет в нормальное русло, он тут же станет прежним.
А возможно, и нет. Наблюдая за тем, как барон играет с Кендалом, нельзя было не прийти к мысли о том, что их связывают глубокие и прочные чувства. Мне это было приятно, хотя и вызывало определенные опасения.
Теперь меня радовали их взаимоотношения, но я часто спрашивала себя, что произойдет, когда мы покинем этот странный, похожий на сон мир, где оказались по воле капризной судьбы.
Наступил январь. Жанна приносила с улицы вести о людях, умирающих голодной смертью. А также о кровавых преступлениях. Парижане слишком ослабели для массовых беспорядков, но ради собственного спасения многие были готовы на все, что угодно.
У нас почти не осталось продуктов. Барон заявил, что у него огромный запас жизненных сил, поэтому он почти не нуждается в еде. Я заметила, что он часто отдает свою порцию Кендалу. Это тронуло меня, как и все остальное, что он делал для моего сына, и я почувствовала, что уже почти люблю этого человека.
Погода немного изменилась. Холодный ветер утих, и выглянуло солнце. Я ощутила непреодолимую потребность выйти на улицу, но решила никого не предупреждать о своих планах, потому что знала, что домашние неизбежно станут возражать и попытаются воспрепятствовать моим намерениям.
Вражеские пушки молчали, и в военном плане на улицах было почти безопасно. Должно быть, пруссаки поняли, что самым эффективным способом вынудить парижан к сдаче является голод.
Позже я пожалела, что отправилась на эту прогулку. Никогда не забуду того малыша. Он сидел, прислонившись к ограде, очень похожий на Кендала, по крайней мере, сзади. Сначала я решила, что ребенок от слабости потерял равновесие, и подбежала, чтобы помочь ему.
Когда я коснулась его плеча, он упал на спину, бледный и холодный. Должно быть, ребенок умер несколько часов назад… умер… от голода. Я уже ничем не могла ему помочь. Если бы у меня и была с собой еда…
Я стремглав бросилась бежать домой.
В вестибюле меня встретил Кендал.
– Ты выходила на улицу, мама?
– Да… да… совсем недалеко.
– Там солнышко, – вздохнул он.
Солнечные лучи падали на его лицо, подчеркивая бледную кожу и тусклые глаза, которые когда-то были такими яркими и живыми. Это исхудавшее личико…
Я отвернулась, потому что не могла больше на него смотреть, и прошептала:
– Господи, пусть этот кошмар закончится. Не допусти, чтобы это случилось с… только не с Кендалом.
Барон, хромая, подошел, взял меня за руку и увлек в свою комнату.
– Что случилось? – спросил он, когда мы остались одни.
Я припала к нему, едва сдерживая рыдания.
– Скажи мне, Кейт, – ласково произнес он.
– Ребенок… там, на улице… мертвый ребенок… мальчик… похожий на Кендала.
Он погладил меня по голове.
– С нашим сыном все будет в порядке. Это не может продолжаться вечно. Им придется покончить с этим. Скоро, уже совсем скоро. Иначе и быть не может. Мы выживем.
Я стояла, прильнув к нему. Он крепко обнял меня и продолжал:
– Не сдавайся. Это на тебя не похоже. Уже скоро.
Никто не смог бы успокоить меня лучше, чем он. Я поверила в то, что он всегда позаботится о нас и что он не может потерпеть поражение. То, что случилось с ним, убило бы любого другого человека. Но только не барона.
Так постепенно рос его авторитет в моих глазах. Я знала, что пока он с нами, мы не пропадем. Он смог обеспечить нас провизией. Он отдавал Кендалу пищу, в которой нуждался сам. Он любил мальчика, который был его сыном.
Я продолжала стоять, прижавшись к нему, и он коснулся губами моих волос. Перед моими глазами промелькнула какая-то сцена из жизни в башне, когда он держал меня в объятиях. Теперь все совсем иначе. Я была рада, что меня обнимает мужчина и что этот мужчина – барон.
