Текст книги "Лорд-обольститель"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Ну, еще мадам де Сент-Жиль. Своего рода компаньонка.
– Понятно.
– В ее доме есть мансарда, где можно было бы оборудовать мастерскую, и просторная комната, где я могла бы принимать заказчиков. Мадам де Сент-Жиль считает, что если я буду продолжать действовать так, как сейчас, рано или поздно придет время, когда заказы иссякнут. В этом случае придется вернуться в Англию… где меня никто не знает.
Он опять на несколько секунд погрузился в молчание. Затем медленно произнес:
– Возможно, она права. Хотя… довольно рискованное предприятие. Но запомни, Кейт, если это не сработает, ты всегда можешь вернуться домой.
Я крепко обняла отца. Как не хотелось его обманывать! Но я просто не могла сказать, что жду ребенка…
Он заметно повеселел с момента страшного открытия. Из-за того, что он утратил остроту зрения, семейную традицию теперь продолжала я, получившая шанс, который мог никогда не представиться. Отец это понимал. Иви уехала в очень трудный момент, но тут в нашем доме появилась Клэр, сумевшая наполнить его теплом и уютом…
Сейчас его все устраивало, и я твердо решила ничего не говорить.
Было приятно видеть, как все в доме радуются моему приезду. В то же время их трогательная радость заставляла меня испытывать муки раскаяния при мысли о не таком уж отдаленном будущем. Стол украшал традиционный мясной пирог, и я постаралась воздать ему должное, поскольку знала, что количество съеденного мною непременно станет предметом обсуждения.
Было интересно знать, что происходит в деревне.
Клэр была осведомлена обо всех подробностях деревенской жизни. Милая Клэр! Я чувствовала, как она радуется тому, что стала частью семьи, частью сообщества. Должно быть, она была очень одинока перед тем, как приехать к нам.
Дик Мэдоуз уже получил сан. В церкви появился новый викарий, а Дик пробовал свои силы в роли викария где-то в Центральных графствах. Франческа по-прежнему вела хозяйство своего отца.
– Бедная Франческа, – с чувством произнесла Клэр, – тут она и состарится.
Ее глаза наполнились слезами сочувствия. Она хорошо представляет себе то, что ждет Франческу… то, как она будет ухаживать за отцом, а когда он умрет, станет уже слишком поздно думать о собственной семье. Такая участь выпала на долю очень многих дочерей и чуть было не постигла Клэр.
– А как поживают близнецы? – поинтересовалась я.
Наступила тишина. Я перевела взгляд с отца на Клэр.
– Случилось нечто ужасное, – произнес отец. – Бедная Фейт…
– Ужасное?!
Клэр покачала головой и умоляюще посмотрела на отца.
– Расскажите ей сами, – попросила она.
– Это очень расстроило Клэр, – пояснил отец. – Она одной из последних видела ее в живых.
– Так что, Фейт Кэмборн умерла?
– Несчастный случай. Ты же знаешь Папоротниковый обрыв?
Еще бы не знать Папоротниковый обрыв. Когда я была маленькой, мне категорически запрещалось туда ходить. «Не ходи к обрыву!» – то и дело слышала я. Эти слова звучали очень часто. Папоротниковым обрывом называли место, где дорога резко уходила вверх, на плоскогорье и тянулась по краю очень высокого обрыва. Двести лет назад там кто-то покончил с собой. А название объяснялось обилием папоротников.
– И Фейт Кэмборн…
– Она упала, – сказал отец. – Мы точно не знаем, что это было, случайное падение… или самоубийство.
– Вы не думаете, что кто-нибудь мог…
– О нет! Только не это! Мы лишь не уверены, она прыгнула сама или поскользнулась и потеряла равновесие…
– Но она не стала бы убивать себя. Такое робкое создание. О боже, как это ужасно! Бедная Фейт! Так страшно, когда что-нибудь подобное происходит с кем-то из твоих знакомых.
Перед глазами стояла Фейт, и я не могла представить себе ее без Хоуп. Они всегда были вместе. Фейт льнула к сестре так, как если бы ее поддержка была основным условием существования. Бедная, бедная Фейт.
Клэр боролась с эмоциями и не могла вымолвить ни слова. Я вспомнила, как близко она дружила с сестрами.
– Там, наверху, очень опасно, – проговорил отец. – Сейчас это место огородили высоким забором.
– Все равно что запереть двери конюшни после того, как лошадь убежала, – прокомментировала я. – Ах, бедная Фейт! А что же Хоуп и доктор с женой?
– Убиты горем… Все трое. Хорошо, что Хоуп скоро выходит замуж и уезжает.
– Вы не думаете, что Фейт… вам не кажется, что это как-то связано с помолвкой Хоуп?
– Мы не знаем, – ответил отец. – Полицейский вердикт гласил: «смерть по неосторожности». Всем будет лучше, если так все и оставить.
– Да, пожалуй.
Клэр тихонько плакала.
Я коснулась ее руки. Она подняла на меня глаза, полные слез.
– Фейт была моей близкой подругой, – произнесла Клэр. – Конечно, я дружила с обеими… но мне кажется, что с Фейт больше… больше, чем с Хоуп. Это ужасно!
За столом воцарилась тишина. Затем отец заговорил:
– Что бы она делала, когда Хоуп вышла бы замуж?
– Бедная Фейт, – кивнула Клэр, – она не смогла бы жить без сестры.
Отец попытался сменить тему, так явно огорчающую Клэр.
– Кейт получила замечательное предложение. Одна парижская знакомая готова сдать ей квартиру в самом центре Парижа. Там есть мастерская и все необходимое для работы. Кейт может снять ее на некоторое время и посмотреть, как пойдут дела. На данный момент недостатка в заказах не наблюдается.
Клэр уже улыбалась.
– Ах, Кейт, я так рада, что все у тебя складывается хорошо. И обожаю слушать рассказ о той вечеринке, когда этот… как его… барон или что-то в этом роде… сообщил им всем, какая ты замечательная художница.
– Это было более чем заслуженно, – заметил отец.
– Как ты станешь жить в чужом городе, вдали от семьи и друзей? – спросила Клэр.
– Я буду скучать по вас, – ответила я. – И время от времени приезжать домой. Кажется, я поступаю правильно. Честно говоря, другого варианта и не представляю себе.
– Давайте выпьем за успех Кейт, – предложила Клэр.
Она подняла бокал, но я видела, что слезы, непролитые по Фейт, все еще стоят у нее в глазах.
* * *
Я часто задумывалась над тем, сколь многим обязана Николь, и как только приехала в Париж, чтобы поселиться в доме мсье Ренье, очередного заказчика, тут же отправилась навестить свою новую подругу.
– Что ты решила? – тут же спросила она, переходя на «ты».
Я могла ничего не говорить. Николь и так все поняла. Она обняла меня и на мгновение крепко прижала к себе.
Затем отстранилась.
– Начинаем готовиться, – заявила она.
Теперь я виделась с ней почти каждый день. Нам предстояло так много обговорить и устроить. Мы решили, что мансарда будет моей мастерской. Кроме того, требуется помещение, где я смогу встречаться с заказчиками. У нас будет общий salon, а моя спальня будет располагаться рядом с мансардой.
– Там наверху есть нечто вроде отдельной квартиры, – сообщила Николь. – Когда родится ребенок, ты сможешь ее занять. Во всяком случае, первые месяцы тебе будет там удобно… пока малыш не начнет ходить.
Она продумала абсолютно все. Разумеется, я должна оставаться Кейт Коллисон. Но теперь меня следует называть не мадемуазель, а мадам. Мы распустили туманные слухи о трагически погибшем муже.
– Рана еще слишком свежа, – наставляла меня Николь. – Поэтому мы не хотим обсуждать этот болезненный вопрос. Ты сохранила фамилию Коллисон, потому что она очень много значит в мире живописи, а речь идет о древней семейной традиции. – Она помолчала, а затем продолжила: – Как только выполнишь полученные заказы, начнешь сообщать клиентам, что им предстоит позировать в твоей мастерской. Тем временем мы позаботимся о том, чтобы мастерская полностью отвечала запросам модного и знаменитого художника. Мне кажется, ты могла бы писать миниатюры вплоть до самых родов. Как бы то ни было, мы сможем обсудить это, когда подойдет время. Я слышала об одной акушерке. Она очень хорошо знает свое дело и обслуживает только знатных рожениц. Мы прямо сейчас начнем готовиться к рождению малыша. У него будет все самое лучшее. Предоставь это мне.
– Мне следует распоряжаться деньгами экономно, – насторожилась я. – Сейчас очень хорошо платят, так что есть возможность кое-что отложить. Но нужно подумать о будущем.
– Будущее само позаботится о себе, если ему не мешать. Ты должна вести себя как великий художник. Это очень важно. Деньги – ерунда. Не следует о них беспокоиться. Тебя должно интересовать только искусство. Кажется, мы все продумали очень хорошо. Все, что остается делать, – ждать рождения ребенка, при этом продолжая писать миниатюры и складывая монеты в мешки!
– Николь, – однажды обратилась я к ней, – все-таки, почему ты все это делаешь для меня?
Она помолчала, затем коротко ответила:
– Дружба.
И добавила:
– В каком-то смысле это делается для себя. Я была очень одинока. Дни были такими долгими, такими медленными… Теперь они пролетают, как пули… Я всегда хотела иметь детей.
– Ты имеешь в виду… его детей?
– Нет, – покачала она головой, – это было невозможно. Ему была нужна не жена, а любовница.
– И разумеется, господин барон, как всегда, думал только о себе.
– Я никогда не говорила ему, что хочу детей.
– Он мог бы догадаться. Все женщины хотят детей.
– Только не такие, как я.
– Как ты можешь сортировать женщин! Каждая женщина – индивидуальность. В природе не существует двух одинаковых людей.
– Наверное, ты права. Но, тем не менее, всех женщин можно условно разделить на группы. Я хочу сказать, что женщины, которые избирают такой образ жизни, как у меня, обычно не хотят детей.
– Этот образ жизни выбрала не ты.
– Что ж, за нас очень часто делают выбор другие. Только самые решительные могут этому противостоять. Нет, я должна честно признать, что приняла этот образ жизни потому, что он казался мне вполне подходящим. Я ведь вкусила респектабельности. И поняла, что это не для меня…
– Николь, благодаря тебе я очень быстро взрослею.
– Я рада, что могу чем-то помочь, но хотела заметить, что нет смысла обвинять кого бы то ни было в том, кем мы в итоге становимся. Все ведь зависит только от нас самих.
– Не в звездах, нет, а в нас самих, – процитировала я [22]22
Цитата из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».
[Закрыть]. – Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.
– И нам следует быть снисходительными к другим людям. – Она смотрела на меня чуть ли не умоляюще. – Воспитание оказывает сильное влияние на нашу жизнь. Видишь ли, меня научили находить радость в удовлетворении желаний людей, способных обеспечить мое будущее. В принципе, это мало чем отличается от традиционного отношения к браку. Вспомни об этих любящих мамашах, выгуливающих своих дочек перед потенциальными покупателями и панически боящихся продешевить. Со мной было то же самое. Только честнее. И гораздо строже спрос. В отличие от них я должна была постоянно поддерживать интерес к себе. – Она рассмеялась. – Звучит аморально, не правда ли? Особенно для такой девушки, как ты, воспитанной любящими родителями в уютном семейном кругу. Вполне очевидно, что наследственность и воспитание сделали тебя художником. То же самое сделало меня куртизанкой.
– Твои воспитатели сделали тебя умной, чуткой, доброй. Я очень благодарна тебе, Николь. И даже не знаю, что бы я без тебя делала.
– Все это не только ради тебя, – покачала головой Николь. – Мне необходимо чем-то заполнить свою жизнь. Ах, Кейт, мне не терпится поскорее взять на руки нашего малыша!
– Мне тоже, Николь, мне тоже!
В другой раз она спросила:
– Ты хоть немного успокоилась по его поводу?
– По поводу барона?
– Да.
– Я ненавижу его так же сильно, как и прежде.
– Это нехорошо.
– И не смогла бы иначе, даже если бы очень постаралась. Я всегда буду его ненавидеть.
– Не надо. Это может навредить ребенку. Не забывай, что речь идет о его отце.
– Очень хотела бы об этом забыть.
– Попытайся его понять.
– Понять его! Я отлично его понимаю. Он – живой атавизм. Ему следовало родиться во времена варваров. Такому человеку нет места в цивилизованном мире.
– Он иногда рассказывал мне о своем детстве.
– Я уверена, что это был самый ужасный в мире ребенок, что он мучил животных и отрывал крылья мухам.
– Ничего подобного. Он любил животных. Как сейчас любит своих собак и лошадей.
– Неужели он способен любить кого-то, кроме себя самого?
– Ты снова вскипаешь, а я ведь предупреждала, что это вредит ребенку.
– Все, что связано с этим человеком, вредит всем окружающим.
– Но он – отец ребенка.
– Господи Боже мой, Николь, прекрати напоминать об этом!
– Я хочу, чтобы ты увидела его в новом свете. Для этого не мешало бы понять, каким человеком был его отец.
– Уверена, таким же, как он сам.
– Он был единственным сыном. Объектом всеобщего внимания.
– Не сомневаюсь, что это его вполне устраивало.
– Нет. Я хочу сказать, что он все время находился под пристальным наблюдением… Мальчик был обязан преуспевать во всем. Быть только первым, впереди всех. Ему беспрестанно напоминали о предках…
– Об этих диких и невежественных викингах, опустошавших прибрежные деревни, убивавших мирных людей, отнимавших нажитое добро, насиловавших женщин? Охотно верю.
– Его научили быть стоиком, научили ощущать свою значимость, свою власть, научили считать свою семью самой великой в мире. Его даже назвали в честь одного из предков. Судя по всему, так звали первого предводителя викингов, вторгшегося на нашу землю.
– Я знаю. Он разорял побережье и так досаждал французам, что они отдали ему часть своей страны, лишь бы утихомирить буйных захватчиков. Позднее эти земли назвали Нормандией. В самом начале нашего злосчастного знакомства он поспешил сообщить мне, что он – не француз, а нормандец. Мне кажется, он и в самом деле вообразил, что вернулись те смутные времена. Во всяком случае, так он себя ведет.
– Но, вместе с тем, существуют же и другие черты его характера. Не будь такой предвзятой, Кейт.
– Что ты имеешь в виду?
– Любовь к искусству. Я расскажу тебе кое-что. Он собирался стать художником. Можешь себе представить, какая буря разразилась в клане Сентевиллей, когда об этом стало известно! В семье никогда не было ни одного художника. Древний род воителей. Разумеется, его попытки были пресечены в корне.
– Не понимаю, как он это допустил.
– А он и не допустил. Просто стал и тем, и другим… но поскольку усилия не были направлены в одно русло, он не преуспел ни в том, ни в другом.
– О чем это ты?
– Он не стал художником, но говорят, что во Франции нет человека, который бы разбирался в живописи лучше, чем он. Он не останавливается ни перед чем, чтобы утвердить свое влияние, и все же в нем живет сентиментальная жилка, которая вступает в жестокое противоречие со всей его натурой.
– Сентиментальная жилка! Брось, Николь, это уже слишком!
– Разве не он заявил о твоем таланте? Разве началом своей карьеры ты не обязана именно ему?
– Это объясняется всего лишь тем, что его восхитила моя работа. Он признал мой талант и то, что я пишу миниатюры не хуже своего отца.
– Все же он это сделал, и ты не можешь этого отрицать! Он приложил немалые усилия, чтобы помочь тебе начать карьеру.
– А затем приложил еще большие усилия, чтобы ее разрушить. Нет, я всегда буду ненавидеть его истинную сущность. Он – чудовище.
– Не волнуйся, – проговорила Николь. – Это вредно для ребенка.
* * *
По мере того как проходил месяц за месяцем, я проникалась все большей благодарностью к Николь. Она с энтузиазмом исполняла свою роль в задуманном нами действе. Все, что она делала, было исполнено щедрости и благородства. Мое присутствие сделало ее жизнь содержательной и осмысленной, рассеяло монотонность ее дней. Она излучала умиротворенность и выходила из себя лишь тогда, когда я пыталась выразить ей свою благодарность.
Мое жилище было уютным, а мастерская – просторной и светлой. Лучшей я и желать не могла. Раз в неделю Николь принимала своих друзей. Я всегда участвовала в этих вечеринках, что обеспечило меня множеством новых заказчиков. Можно было не опасаться нехватки денег и даже позволить себе довольно высокую арендную плату, хотя Николь отказывалась ее брать. Тем не менее я настояла на том, чтобы оплачивать свое жилье.
Она учила меня жить по-новому. Теперь я была мадам Коллисон, знаменитая художница. Николь, которая не обращала внимания на условности, все же решила, что в моем случае будет лучше следовать им. Исходя из этого она распространяла слухи о моем умершем муже и ребенке, которому предстояло родиться спустя несколько месяцев после кончины отца. Это интриговало людей и окружало меня ореолом загадочности, вызывая интерес не только к таланту художника, но и к его личности.
Мне очень нравились эти вечера, но по мере того, как рос живот, я все больше нуждалась в отдыхе. В salonНиколь приходили самые разные люди. Тут часто звучала музыка. Николь мастерски и с душой играла на рояле. Иногда она приглашала профессиональных музыкантов, отдавая предпочтение начинающим, тем, которые хотели заявить о себе. Николь была очень благожелательным и – что бы там ни думали о ее прошлом, – очень хорошим человеком.
Она вела увлекательную и насыщенную событиями жизнь. Меня все чаще охватывало ощущение счастья. Николь настаивала на том, что я обязана быть счастливой. Она грозила пальцем, а я опережала ее, выпаливая:
– Ради здоровья ребенка!
В последние месяцы беременности я по большей части возлежала на диване, укрывшись бархатным покрывалом, а люди подходили и присаживались возле меня. Иногда они становились на колени, и это заставляло меня почувствовать себя королевой.
Акушерка, на которой остановила свой выбор Николь, переехала к нам, так как приближалось время родов.
Затем наступил самый важный день.
Роды были тяжелыми, но наконец послышался крик… громкий и требовательный.
А затем акушерка произнесла:
– Этому все будет нипочем.
Я поняла, что родился сын.
Когда его положили мне на руки, Николь стояла рядом и гордо улыбалась. Она сообщила мне, что он очень большой и весит девять фунтов, а также то, что он просто идеален.
– Он далеко пойдет… наш мальчик, – добавила она.
Она боготворила его с момента рождения, и теперь мы говорили только о нашем изумительном малыше.
– Как ты его назовешь? – спросила Николь. На мгновение мне показалось, что она хочет предложить имя Ролло, и я почувствовала, как во мне вскипает гнев.
– Кендал… в честь моего отца, – быстро ответила я. – Его имя должно начинаться с буквы К… на всякий случай…
Она засмеялась.
– Ну конечно же, он должен быть Кендалом! У него должны быть магические инициалы на тот случай, если он вдруг окажется великим художником!
Она сидела рядом, укачивая его, а я не могла на него налюбоваться. И приятно было видеть Николь такой счастливой.
Затем она отдала его мне, и я, прижав сына к груди, поняла, что все, случившееся со мной в прошлом, стоило радости его рождения.
Воздушный змей
Я и представить себе не могла, что можно быть такой счастливой. Прошло уже два года со дня рождения моего сына, который с каждым днем становился все крепче и красивее, не переставая изумлять нас с Николь. Его первый зубик, первая улыбка, первое произнесенное им слово, тот момент, когда он впервые стоял без поддержки, покачиваясь на пухлых ножках, все это доставляло нам необыкновенную радость, тем более бурную, что мы щедро делились ею друг с другом.
Вся наша жизнь вращалась теперь вокруг него. Первым словом, которое он произнес, было собственное имя, прозвучавшее в его устах как Кенди. Впоследствии он довольно часто его произносил. Кендал был очень умным ребенком и не мог не осознавать собственной значимости. Иногда мне казалось, что он считает, будто весь мир создан исключительно для него.
Каждое утро, пока я работала в мастерской, он находился на попечении Николь. Число заказчиков постоянно росло, и дни, когда у меня не было работы, выдавались крайне редко. Меня это радовало, поскольку теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что Кейт Коллисон – известный и признанный обществом художник. Заказчики приезжали даже из других городов, а это свидельствовало о том, что моя слава вышла за пределы Парижа.
– Отлично, отлично, – произносила с улыбкой Николь. И неизменно добавляла: – Что я говорила!
Она оказалась права во всем. А я, как мать самого очаровательного в мире ребенка, могла позволить себе отбросить все сожаления и безмятежно наслаждаться своим счастьем.
Раз в месяц я писала отцу, рассказывая о своих успехах. Он был в восторге от того, как у меня идут дела, и, конечно же, понимал, что мне не удается выкроить время для поездки домой. Его зрение неуклонно ухудшалось, так что отец не чувствовал себя в силах предпринять поездку в Париж. Единственной его отрадой были письма. Он был в восторге от моих достижений и считал, что мне, женщине, невероятно повезло получить поддержку такого человека, как барон, а кроме того еще и открыть в Париже собственную мастерскую.
« Моя милая Кейт! – писал отец. – Я все время думаю о тебе и безмерно горжусь тобой. Твой успех – единственное, что может заставить меня смиренно принять свою участь».
Я тоже много думала о нем. Он был счастлив в Коллисон-Хаус, и я проникалась все большей благодарностью к Клэр за то, что она ухаживала за моим отцом с такой любовью. Он часто упоминал ее в своих письмах. Было ясно, что как дом, так и отец находятся в хороших руках. Лучших рук я и желать не могла.
У меня не было никаких серьезных проблем. Я старалась не думать о бароне, а когда изредка допускала его в свои мысли, то с единственной целью напомнить себе, что хотя он и обошелся со мной самым мерзким образом, все же благодаря ему я получила заказчиков и сына. То, что мой ребенок отчасти принадлежит и ему, как-то не укладывалось у меня в голове. Всякий раз, когда эта мысль вторгалась в мое сознание, я тут же старалась ее отогнать. Однако с тревогой замечала, что Кендал все больше начинает напоминать своего отца. Было ясно, что он будет высоким и широкоплечим, к тому же его волосы уже были очень светлыми, а глаза серо-голубыми. Я утешала себя тем, что мой сын будет воспитан совершенно иначе. Он не будет походить на того человека. Он проникнется совсем другими ценностями и, очень может быть, станет художником…
Кендал любил сидеть в мастерской и наблюдать за тем, как я работаю, хотя, конечно, когда приходили заказчики, я его уводила. Он потребовал, чтобы я дала ему краски, и теперь постоянно рисовал что-нибудь.
Это было счастливое время, и, видя его русую головку, склоненную над листом бумаги, я думала, что все мои жертвы были не напрасны. Кендал оправдывал все.
Однажды утром я работала в мастерской, а Николь повела малыша на утреннюю прогулку в Люксембургский сад. Моей моделью была молодая женщина, которая хотела подарить свой миниатюрный портрет мужу на день рождения. Я познакомилась с ней на одной из вечеринок Николь, как, впрочем, и со многими другими заказчиками. Она болтала без умолку, что меня вполне устраивало. Мне нравилось улавливать смену настроений на лицах моделей…
Внезапно она сказала:
– Входя в дом, я встретила мадам де Сент-Жиль с вашим сынишкой.
– Они шли на утреннюю прогулку.
– Прелестный маленький мужчина!
Я бывала без меры счастлива, когда кто-нибудь начинал хвалить Кендала.
– Я тоже так думаю, но вы же знаете, что материнская любовь бывает слепа.
– Нет никаких сомнений в том, что он красивый ребенок. Дети – это так прекрасно. Надеюсь, что у меня тоже будут дети… со временем. Конечно, я еще молода. Но и вы тоже молоды, мадам Коллисон. Должно быть, вы вышли замуж в очень юном возрасте. Но как это грустно… то, что ваш муж так и не увидел своего сына.
Я молчала.
Она продолжала:
– О, простите! Мне не следовало так говорить. Ведь это наверняка очень больно… даже сейчас. Простите меня!
– Ничего страшного.
– Говорят, что время лечит, и у вас есть такой милый сынишка. На прошлой неделе мой муж ездил в Сентевилль. И ночевал в замке…
Моя кисть зависла над пластиной из слоновой кости. Я не могла позволить ей дрогнуть. Каждый штрих был очень важен.
– Так что же? – пробормотала я.
– Он говорит, что принцессе постоянно нездоровится. Как я поняла, это у нее уже давно… Все началось после родов.
– После родов? – услышала я свой голос.
– Ах, разве вы не слышали? Прошло столько времени… Ребенку уже, должно быть, столько же, сколько и вашему малышу. Вы, кажется, говорили, ему два года? Да, да… наверное, они родились почти одновременно.
– Я не знала, что у них родился ребенок.
– Мальчик. Слава Богу, мальчик. Я слышала, что здоровье принцессы может не позволить ей иметь других детей.
– Очень жаль, ведь она еще так молода.
– О да, очень молода. Но роды были тяжелыми. Как бы то ни было, а у них теперь есть сын.
– Вы его видели?
– Мельком. Он показался мне довольно болезненным.
– Это удивительно.
– Да, можно было бы ожидать, что сын барона будет похож на своего отца, не правда ли?
– Как они его назвали? – спросила я. – Наверное, Ролло.
– О нет, нет. Так зовут барона.
– Я слышала, что его так зовут, и предположила, что ребенка назвали в его честь.
– Нет, малыша зовут Вильгельм.
– А, Вильгельм Завоеватель.
– Эта несчастная кроха никак не похожа на завоевателя. Но я слышала, что дети часто перерастают свои болезни.
– Да, я тоже такое слышала.
– О своем малыше вы можете не тревожиться, он – олицетворение здоровья.
После этого я была вынуждена закончить сеанс. Перед моими глазами то и дело всплывал образ принцессы, заточенной в этой суровой крепости. Она ее так боялась… Кроме того, ей пришлось именно там вынашивать ребенка и тяжко страдать при родах, подорвавших ее здоровье. Вряд ли это обрадовало барона. Его наследник, Вильгельм Завоеватель, слабый и болезненный ребенок…
Позже, в тот же день, когда мы с Николь остались одни, я рассказала об этом разговоре. Она лишь кивнула.
– Ты знала? – спросила я.
– Я слышала об этом.
– И ничего не сказала мне.
– Нет, учитывая то, как ты взрываешься всякий раз, когда я упоминаю его имя. Кажется, ты до сих пор не успокоилась.
– И, тем не менее, я предпочла бы узнать об этом от тебя.
– Постараюсь учесть это в следующий раз, когда услышу новые сплетни.
– Пожалуйста, не забудь. Я хочу быть в курсе событий…
– Даже если речь идет о… некоторых людях?
– Да, даже о них. Как вы сегодня погуляли?
– Очень хорошо. Кендал начинает интересоваться скульптурой. Ему очень понравилась статуя Шопена, и мне пришлось рассказать все, что я знаю об этом композиторе. Даже напеть отрывки из его произведений. Боюсь, это звучало ужасно, но Кендалу понравилось.
Несколько недель спустя меня ожидало потрясение. Кендал пробудился после дневного сна и, как всегда, был полон энергии. Последнее время мы просто не поспевали за ним, и Николь часто говорила, что, когда он ползал, справляться с ним было намного проще. Они с Николь гуляли все утро, а я пообещала повести его на прогулку после дневного сна. Мы отправились в магазин, где я обычно покупала кисти. Сделав необходимые покупки, мы вернулись домой.
Еще у входа я услышала, что Николь с кем-то оживленно разговаривает. Гости, подумала я, и уже собралась вести Кендала наверх, в наши комнаты, когда появилась Николь. Она выглядела обеспокоенной.
– Кейт, – произнесла она, – приехал твой отец.
Я замерла на месте, не в состоянии поверить в то, что поняла ее правильно. В этот момент в дверях появилась Клэр.
– Кейт! – Она подбежала и обняла меня. Вслед за ней в холл вышел отец. Кендал с любопытством смотрел на гостей. Необходимо было срочно принять какое-то решение.
– Отец! – воскликнула я, и мы обнялись.
– У нас для тебя новости. Мы должны были сообщить их тебе лично… – произнес отец.
– Какой милый мальчуган! – воскликнула Клэр.
Я почувствовала, что заливаюсь краской, при этом утратив дар речи. Разумеется, я часто представляла себе, как рассказываю отцу о Кендале, понимая, что не смогу вечно хранить в тайне существование своего сына. Но подумать не могла, что это будет происходить вот так…
– Нам предстоит долгий разговор, – наконец проговорила я. – Николь, отведи его, пожалуйста, наверх. Он сможет познакомиться с моим отцом немного позже.
– Я хочу увидеть его сейчас, – заявил Кендал.
– Ты уже увидел его, милый. Вначале я должна с ним поговорить.
Николь решительно взяла малыша за руку и увела прочь.
Вместе с отцом и Клэр мы вошли в salon.
– Вначале сообщите мне ваши новости, – произнесла я, одновременно подыскивая слова, которыми смогла бы объяснить существование Кендала.
– Мы с Клэр поженились! – выпалил отец.
– Поженились!
– Три недели назад. Мы не стали сообщать тебе, зная, что ты слишком занята и не сможешь приехать на свадьбу. В общем, мы решили не создавать тебе лишних трудностей, а преподнести сюрприз, совершая свадебное путешествие.
– Ах, отец! – только и смогла вымолвить я.
– Ты не рада, – быстро произнесла Клэр.
– Конечно же, рада. Думаю, это замечательно. Никто не сможет позаботиться о нем лучше, чем ты.
– Я хочу заботиться о нем, – с чувством произнесла она. – Особенно сейчас…
Отец улыбался, неопределенно глядя в мою сторону, и я поняла, что он очень плохо видит.
Я медленно произнесла:
– Как вы уже догадались, у меня тоже есть что вам рассказать.
– Ты хочешь поговорить с отцом наедине? – спросила Клэр.
Я покачала головой.
– Нет, Клэр. Ты член семьи. А этот маленький мальчик – мой сын.
В комнате повисло гнетущее молчание.
– Не знала, как вам рассказать, – быстро промолвила я. – И не могла даже приехать в гости…
– Ты замужем? – спросил отец.
– Нет.
– Я… все понял.
– Нет, – возразила я. – Я так не думаю.
– Что случилось с Бертраном? Ты собиралась выйти за него замуж.
– Отец моего ребенка не Бертран.
– Кто же?
– Бедная, бедная Кейт! – прошептала Клэр.
– Нет! – с жаром воскликнула я. – Не бедная. Так случилось… и теперь, когда у меня есть малыш, я ни о чем не жалею.
Отец был совершенно растерян.
– Но ты же должна была выйти замуж…
– Появился другой мужчина.
– И ты не могла выйти за него замуж?
Я покачала головой. Отец разрывался между своими принципами и любовью к дочери. То, что я родила ребенка вне брака, стало для него сильным потрясением. Я чувствовала, что должна прояснить ситуацию, потому что мне никак не хотелось, чтобы он считал, будто я аморально предавалась плотским утехам, не думая о последствиях.
– Ребенок – результат насилия, – тихо произнесла я.
– Насилия! Мое милое дитя!
– Пожалуйста, если ты не возражаешь, давай не будем говорить об этом.
– Конечно, не будем, – поддержала меня Клэр. – Кендал, родной, что бы там ни случилось, сейчас Кейт счастлива. И с работой у нее все хорошо. Это должно служить всем нам утешением. И малыш такой прелестный…
– Спасибо, Клэр, – сказала я. – Быть может, я смогу позже рассказать вам… Все произошло так неожиданно.
– Нам следовало предупредить тебя о своем приезде, – вздохнула Клэр. – Но мы так хотели преподнести сюрприз.
– Это необычайно радостный сюрприз. Я счастлива вас видеть. Просто…
