Текст книги "Лорд-обольститель"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Николь
Глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи Кента, я испытывала странные чувства. Поля, живые изгороди, луга и перелески, все это казалось таким свежим даже в конце лета. Ничто вокруг не изменилось. Изменилась я.
Дома это, несомненно, заметят. Я не смогу вести себя, как прежде. Не буду выглядеть, как прежде. Станут ли они задавать вопросы? Что я буду им отвечать? Одно я знала наверняка: никто не услышит от меня ни слова о моем позорном опыте.
Казалось, что с каждым днем я все сильнее ненавижу этого человека. Если бы он, будучи варваром, действительно так сильно меня желал, я бы его, конечно, все равно не простила. Но, возможно, несмотря на все негодование, чувствовала бы себя немного польщенной. Однако это было не так. Он всего лишь стремился отомстить Бертрану и избрал меня орудием своей мести. Попросту использовал, словно я была неодушевленным предметом, который можно взять, а затем выбросить за ненадобностью. Так он относился ко всем людям, ни для кого не делая исключений. Ему и в голову не приходило, что они обладают какими-то чувствами… или приходило? Возможно, ему просто не было до этого дела. Все окружающее существовало лишь для того, чтобы доставлять ему удовольствие.
Но на этот раз господин барон просчитался. Он сломал мою жизнь… и жизнь Бертрана… но не достиг ожидаемого результата. Его замысел провалился. Он мог заявить, что я была его любовницей, пусть и против своего желания, но не мог заставить меня выйти замуж за Бертрана.
Мы все-таки утерли ему нос.
Я не должна все время думать о нем. Он для меня умер. Я надеялась, что больше никогда его не увижу. Нужно было подумать о себе и о том, как жить дальше. Впрочем, существовал только один приемлемый вариант: вести себя так, будто ничего не случилось.
Удастся ли мне это?
На станции я наняла экипаж и вскоре уже оказалась у дверей родного дома.
Оттуда донесся крик.
– Это Кейт! Она приехала!
Все выбежали на улицу. Первым я увидела отца. Его лицо светилось от счастья.
– Кейт! – кричал он. – Моя Кейт!
Он сжал меня в объятиях. Затем отстранил меня от себя и внимательно посмотрел в лицо. Я почувствовала, что заливаюсь краской. Неужели все настолько очевидно? Но в его лице не было ничего, кроме безудержной радости… и гордости. Да, прежде всего гордости.
– Мое дорогое дитя, – проговорил он. – Твой успех превзошел все мои ожидания.
Его глаза слабеют и не способны уловить разницу, подумала я.
Тут я увидела Клэр. Она скромно стояла в сторонке. Рядом с ней наша кухарка миссис Бэйнс, разнорабочий Джерри и служанки. Все они радостно улыбались.
Клэр подошла ко мне и робко взяла за руку. Я поцеловала ее.
– Ты очень хорошо выглядишь, – произнесла она. – Мы все были счастливы, когда услышали, что твоя миниатюра пользуется таким успехом.
Миссис Бэйнс испекла пирог с мясом. Я любила его в детстве, и с тех пор мне приходилось частенько его есть, потому что он считался моим любимым блюдом. Ужин подадут рано, сообщили мне. Миссис Бэйнс была убеждена, что путешествия возбуждают аппетит.
Клэр проводила меня в мою комнату.
– Ах, Кейт, – вздохнула она, – я так рада, что ты вернулась.
Я внимательно посмотрела на нее.
– Ты знаешь об отце, – ответила я.
– Да, он рассказал, когда вернулся.
– Что теперь будет?
Она задумалась.
– Это очень странно, но он не выглядит чересчур расстроенным, – проговорила она. – Думаю, благодаря твоему успеху. Он нам все рассказал. Как этот… барон, что ли?.. устроил специальный прием и представил тебя, и как ты уже одна отправилась самостоятельно писать портрет принцессы, и как на тебя посыпались другие заказы. Он считает свой талант драгоценным даром, а теперь вот передал его тебе…
– Ты и в самом деле думаешь, что он именно так ко всему этому относится?
– Конечно. Мы с ним это обсуждали. – Она застенчиво опустила глаза. – Наверное, это все из-за Иви… моего родства с ней. Он чувствует, что я его понимаю.
– Только благодаря тебе самой, Клэр, – заверила я ее. – Иви была для нас надежной опорой, но она не воспринимала живопись всерьез. Она признавала наши картины «красивыми», но я уверена, она считала то, чем мы занимаемся, приемлемым лишь потому, что оно служило источником дохода. Отец хорошо знает, что ты и в самом деле понимаешь его.
– О, я надеюсь…
– Это так, – кивнула я.
– Должно быть, твое путешествие было необычайно увлекательным. Ты выглядишь… – она замолчала, а я вся сжалась в тревоге, – …по-другому, – закончила она.
– По-другому?
– Ну, наверное… более опытной. Но это естественно. Путешествия, признание. Ты изменилась. Выглядишь очень… уравновешенной, что ли? – Она рассмеялась. – Не заставляй меня объяснять. Я этого никогда не умела делать. Когда ты приведешь себя в порядок, обязательно поговори с отцом. Ему не терпится поскорее получить тебя в свое полное распоряжение.
Вымывшись и переодевшись с дороги, я поспешила к нему. Он был в своем кабинете. На стенах висели две миниатюры. На одной была изображена моя мать, на другой – я в детстве. Это были изысканные вещицы. Я всегда считала их его лучшими работами. Он наотрез отказывался расстаться с ними.
– Кейт, – воскликнул он, – как хорошо, что ты наконец дома! А теперь расскажи мне… все.
Все? Этого я сделать, разумеется, не могла. Лишь на короткое мгновение представила себе, как бы мой любимый, добрый и довольно-таки неискушенный отец отреагировал на известие об изнасиловании своей дочери.
– Миниатюра принцессы… – продолжал он.
– Тоже всем понравилась.
– Барон приезжал на нее посмотреть?
– Нет. Мне пришлось самой отвезти ее. Он заплатил.
– Моя дорогая Кейт, ты будешь богата. Принцессу было легко писать?
– В каком-то смысле, да. Она просто юная девушка.
– Но она принцесса!
– Она оказалась довольно приятной и добросердечной.
– А барон… – последовала длинная пауза, – …миниатюра ему действительно понравилась? Он реагировал с таким же энтузиазмом, как и на свой собственный портрет?
– Не знаю. Хотя, думаю, она ему понравилась.
– Чудесно. Этому человеку непросто угодить.
Мне хотелось закричать: «Пожалуйста, перестань говорить о нем! Я смогу обрести спокойствие, только забыв его!»
– А как ты поживаешь? – сменила я тему. – Ты уже смирился с… неизбежным?
– Твой успех все изменил, Кейт. Я всегда считал тебя необычайно талантливой, но опасался, что будет очень непросто заставить других признать это. Но теперь, благодаря барону…
– Как твои глаза? – перебила его я.
– Мне кажется, я вижу хуже, чем когда мы отправлялись в наше путешествие. Будто смотрю в туман… пока он в отдалении… но постепенно приближается. Это была сумасшедшая затея, Кейт, но самое удивительное – то, что она сработала. Если бы барон не оказался истинным ценителем искусства, этого бы никогда не произошло.
Неужели он не может говорить о чем-то еще, не упоминая постоянно этого человека? Похоже, барон завладел всеми его мыслями.
– Теперь меня ожидают другие заказы, – быстро проговорила я.
– Да. Это чудесно.
– Через три недели мне предстоит вернуться в Париж, в дом Дюпонов. Ты ведь помнишь, что мне заказали портреты их дочерей?
– Прекрасно! А когда я думаю, что всем этим ты обязана барону…
– Кажется, пора обедать, – перебила его я. – Клэр будет недовольна, если мы задержимся.
Так мы и пообедали в этот вечер – отец, Клэр и я. Я терзала мясной пирог (к великой радости Клэр) и отвечала на бесчисленные вопросы своих сотрапезников.
Клэр смотрела на меня своими большими глазами олененка и буквально лучилась счастьем, потому что я наконец-то была дома, а отец примирился с подкрадывающейся слепотой.
Я была изумлена тем, сколько раз отец упомянул барона. Этот человек преследовал меня даже здесь, и мне казалось, он сидит рядом с нами за обеденным столом.
Этой ночью он мне приснился. Я лежала на кровати в башне, а он медленно приближался… Я закричала и проснулась, с облегчением обнаружив, что нахожусь дома, в своей собственной постели.
И задумалась над тем, удастся ли мне когда-нибудь изгнать этого человека из своей жизни.
* * *
Несколько дней спустя я получила письмо от мадам Дюпон. Она выражала надежду, что я не стану откладывать свой приезд надолго. Ее невестка также хотела обратиться ко мне, горя желанием увидеть изображение своей дочери на коллисоновской миниатюре.
«Разумеется, – писала она, – я знаю, что вы пообещали написать портрет супруги мсье Виллефранша. Но, пожалуйста, не позволяйте ему навязать вам другого заказчика, поработайте вначале с дочкой моей невестки».
Я и в самом деле пользовалась популярностью. И этим была обязана ему.Однако мне не удавалось проникнуться чувством благодарности, не чувствуя ничего, кроме ненависти и отвращения.
Я, видимо, поеду в Париж раньше назначенного времени. Было невыразимо тяжко оставаться в атмосфере постоянных расспросов относительно моего пребывания во Франции и постоянных упоминаний о бароне, который стал главным героем рассказов отца о нашем с ним знаменательном путешествии.
Более того, жизнь в Фаррингдоне была совсем не такой, какой я ее помнила. Семья викария казалась мне откровенно скучной, а с Кэмборнами я никогда не была особенно близка.
Клэр, напротив, успела подружиться со многими в деревне. Она уже считала себя чуть ли не уроженкой Фаррингдона. Все свободное время Клэр проводила в церкви, украшая ее, обсуждая планы сбора денег на колокола, и вообще, активно участвуя во всех делах прихода. Ее любили все, но ближе других она была с сестрами Кэмборн. Из ее рассказов я узнала, что у Хоуп уже был воздыхатель, и Клэр очень беспокоилась относительно Фейт.
– Что она будет делать, – вздыхала она, – если ее сестра выйдет замуж? Она ведь не сможет остаться с ними, как ты считаешь? Мне кажется, бедняжка мучается тяжкими предчувствиями. Как жестоко распорядилась природа, создав двух людей настолько близкими друг другу… что их невозможно разделить…
Я ее почти не слушала. Проблемы деревни казались мне невероятно тусклыми.
И была по-настоящему счастлива, когда пришло время прощаться.
– Тебе предстоит выполнить целую серию работ, – сказал отец. – К двум предыдущим добавился заказ этой… невестки. Постарайся развить свой успех.
– Это может надолго задержать меня в Париже, – заметила я.
– Чем дольше, тем лучше… пока. Тебе необходимо приобрести известность. Позже ты сможешь сама выбирать заказчиков, но пока нельзя отказываться ни от какой работы и нужно приложить все усилия для того, чтобы зарекомендовать себя.
– Мне кажется, о тебе есть кому позаботиться.
– Клэр просто чудесна. Я хочу сказать по секрету, что с ней намного легче, чем с Иви.
– Я тоже так думаю. Иви замечательно вела хозяйство, но Клэр… как бы сказать… она как-то мягче… человечнее…
– Ты права. Я и мечтать не мог о такой женщине, как Клэр. Так что… не беспокойся, со мной все будет в порядке. Сосредоточься на работе. Тебе предстоит стать самым знаменитым художником, носящим фамилию Коллисон.
Когда пришло время отправляться в путь, я вздохнула с облегчением.
* * *
Несмотря ни на что, возвращение в Париж наполнило мою душу радостью. Ранним вечером я сошла с поезда на Северном вокзале и сразу же испытала то самое волнение, которое этот город вызвал во мне еще в первый приезд. Меня захватила парижская суета, и я с удовольствием погрузилась в неумолчный шум. Французы разговаривали намного громче, чем это было принято в Англии, а их руки были столь же выразительны, как и голоса. Откуда-то доносилась музыка, и я с наслаждением вдохнула смешанный запах поездов и духов. И тут же подумала: с прошлым покончено, у меня начинается новая жизнь.
Но когда носильщик поднес мои сумки к выходу в город и подозвал экипаж, при виде кучера в синем сюртуке и белой шляпе меня опять охватила нервная дрожь. Я поняла, что никогда не смогу забыть о прошлом. Даже когда вошла в фиакр и услышала дружелюбный голос, спрашивавший, куда меня следует доставить, я с подозрением уставилась в улыбающееся лицо и увидела перед собой совсем другого человека.
Взяв себя в руки, я назвала адрес мадам Дюпон. Когда экипаж покатился по такому знакомому бульвару Гусман, я погрузилась в сладкие грезы. Улица Фобур Сент-Оноре пролегала совсем рядом.
Особняк Дюпонов располагался на бульваре Курселль, уютно устроившись в ряду высоких белых домов, принадлежавших, как я уже знала, в основном владельцам загородных поместий.
Видимо, Дюпоны тоже относятся к их числу, поскольку они были гостями барона, а, по моему мнению, барон водится либо с очень богатыми людьми, либо с людьми очень высокого происхождения.
Но вот экипаж остановился, и кучер галантно поднес мои сумки к парадному входу роскошного особняка.
Дверь открыл слуга в темно-синей ливрее с серебряными галунами. Он почтительно поклонился. Было ясно, что меня здесь ожидали.
– Мадам попросила, чтобы вас проводили к ней сразу же по приезде, – сообщил он. – Сюда, пожалуйста.
Он подал знак юноше в такой же темно-синей ливрее, но с меньшим количеством серебра, что, судя по всему, указывало на более низкое служебное положение. Юноша подхватил мои сумки, и я прошла следом за ним в просторную комнату с темно-синими стенами и фигурными белыми портьерами. Нечто вроде приемной. Слуга постучал в какую-то дверь и отработанным изящным жестом распахнул ее, одновременно объявив о прибытии мадемуазель Коллисон.
Ко мне подошла улыбающаяся мадам Дюпон.
– Добро пожаловать, мадемуазель Коллисон! – воскликнула она. – Ваш приезд – большая честь для нас. Нам не терпится поскорее взглянуть на миниатюры, которые вы для нас напишете. Я хочу, чтобы ваше пребывание здесь было приятным… и, надеюсь, вы согласитесь выполнить заказ моей невестки. Ей хочется обрести портрет дочери, и, кроме того, чтобы она на нем выглядела хорошенькой. – Мадам Дюпон приложила палец к губам, как будто пытаясь скрыть улыбку. – Я не думаю, что это будет легко, не то что с моими девочками. Но уверена, что вам удастся ее порадовать. Возможно, вы вначале захотите пройти в свою комнату, а затем… быть может… познакомитесь с девочками? Насколько я знаю, вам необходимо вначале поговорить с ними… заставить раскрыться… Во всяком случае, так сказал барон.
– Спасибо, мадам Дюпон, – ответила я, – вы очень добры.
– Полагаю, ваше путешествие было чрезвычайно утомительным.
– Оно было долгим, а, кроме того, пересекать Ла-Манш всегда нелегко.
– Разумеется. Не хотите ли подкрепиться прямо сейчас или подождете до обеда?
Я сказала, что буду ждать обеда. Мадам Дюпон вызвала служанку, которая повела меня на второй этаж, в очаровательную комнату с огромными окнами от пола до потолка, темными стенами и белыми шторами. Видимо, это было отличительной чертой дома Дюпонов, что казалось мне весьма привлекательным.
У моей кровати было прелестное изголовье, украшенное гобеленом, на котором я узнала мотивы Фонтенбло – белые завитки цветов на темно-синем фоне. Белое свежее покрывало являло собой изящный образчик broderie anglais [19]19
Английская вышивка (фр.).
[Закрыть]. Туалетный столик был задрапирован темно-синим бархатом, и на нем стояло трюмо в белой раме.
Мое настроение значительно улучшилось.
Приезд в Париж был, несомненно, лучшим вариантом из всех возможных. Теперь я в этом не сомневалась. А после всех испытаний, которые выпали на мою долю, после всех страданий и тревог я наслаждалась уважением и предупредительностью, окружившими меня в этом доме. Мое настроение становилось все лучше и лучше. Я была признанным художником. Мои работы ценились очень высоко. Нужно оставить в прошлом весь пережитый ужас и начать жить с чистого листа. Какое счастье, что я получила такую возможность…
Я переоделась в платье из зеленой парчи. Зная, что мне предстоит вращаться в изысканном обществе, я привезла с собой немного платьев, но таких, что отвечали самым высоким требованиям. За свое кратковременное пребывание во Франции я усвоила понятие, которое французы называют « chic», кроме того, вероятно, меня изначально что-то роднило с жителями этой страны. Мне нравилось, как они сочетают цвета, мне была близка и понятна элегантность, благодаря которой самые некрасивые женщины становились весьма и весьма привлекательными. Так или иначе, но я сделала первый шаг к новой жизни. За ним последуют и другие шаги, так что со временем я напрочь забуду о бароне.
Мне не терпелось познакомиться с людьми, которых предстояло изобразить на своих миниатюрах. Мысли уже были заняты тем, где я буду работать и как писать портреты юных сестер Дюпон.
* * *
Приподнятое настроение не оставляло меня на протяжении всего вечера. Обедала я вместе со всей семьей, и при этом мадам Дюпон обращалась со мной так, будто бы я была очень важной персоной. Да, великим художником, которого оценил сам барон де Сентевилль. Мсье Дюпон оказался кротким джентльменом, готовым безоговорочно исполнять все капризы своей супруги и всячески угождать ей. Позднее я узнала, что в небольшом домике на левом берегу он содержит хорошенькую любовницу, а посему ни в чем не перечит жене, дабы та не мешала ему вкушать маленькие радости жизни. Их дочери, Эмили и Софи, показались мне не особенно содержательными личностями, но поскольку нужно было их писать, я заставила себя проявить к ним интерес. Девушкам было семнадцать и шестнадцать лет. Это означало, что им вскоре предстоял выход в свет. Отсюда и необходимость в миниатюрах. За обеденным столом они то и дело прыскали и перешептывались, что раздражало, и вообще было дурным тоном. Но меня это не касалось. Нужно было изобразить их лучше, чем они были на самом деле, вот и все. А искать несуществующую глубину характеров в этих бессодержательных личиках было абсолютно бесполезно.
А вот я, напротив, очень интересовала этих девушек. Они украдкой поглядывали в мою сторону на протяжении всего обеда, после чего косились друг на друга, как бы обмениваясь впечатлениями. В присутствии подобных девиц всегда начинало казаться, что у меня щека в саже или расстегнулись пуговицы на блузке.
Тем не менее мадам Дюпон их боготворила и любовалась ими сквозь розовые очки материнства. Как мне вскоре предстояло узнать, она задалась целью подыскать дочкам богатых и знатных мужей. Мсье Дюпон стремился всячески потворствовать любым устремлениям членов своей семьи, только бы они не посягали на мир и покой его заречного любовного гнездышка.
Мадам Дюпон сообщила мужу, что, несмотря на молодость, я являюсь признанным художником. Одна из Коллисонов… все ведь слышали о коллисоновских миниатюрах, которые считаются одними из лучших в мире. Их писали представители всех поколений этой семьи. Не правда ли, мило! Мне показалось, досточтимая мадам Дюпон гордится своей дальновидностью, проявившейся в том, что она заполучила меня до того, как цены на мои работы взлетели до небес.
Она называла меня великим художником, потому что барон де Сентевилль совершенно отчетливо дал ей это понять, а ведь все знали, что он является одним из самых тонких и уважаемых знатоков искусства во Франции. К его мнению прислушиваются даже император и его августейшая супруга. Миниатюра, которую я написала с барона, была признана шедевром, равно как и портрет принцессы де Креспиньи.
– Я уверена, что портреты наших девочек также будут пользоваться успехом. Барон и принцесса обменяются своими портретами. Разве это не очаровательно, когда жених с невестой дарят друг другу произведения искусства! Да еще оправленные в драгоценные камни! Портрет барона обрамлен бриллиантами и сапфирами… Это так мило, гораздо интереснее обмена кольцами. Во всяком случае, у вас, мои милые, портреты будут наготове, так что, когда придет ваш черед…
Мадам Дюпон щебетала без умолку. Я была этому только рада, потому что можно было уклониться от активного участия в общем разговоре.
Сначала мне предстояло писать портрет Эмили, поскольку она была старшей из сестер. Следующим утром мне показали мансарду. Света было достаточно, к тому же отсюда открывался изумительный вид на Париж. Я усадила Эмили так, чтобы свет мягко падал на ее лицо. Как и у предыдущей модели, принцессы, у нее был довольно крупный нос. Но в лице Мари-Клод чувствовался характер, здесь же мне не удавалось обнаружить ничего подобного.
Впрочем, она была счастлива, и это придавало ее лицу некоторое очарование. Весьма привлекательными были темно-карие глаза. С оливкового оттенка кожей предстояло повозиться, но я надеялась, что удастся передать ее свежесть, так как было ясно, что самой привлекательной чертой Эмили является то, что в определенное время принадлежит каждому из нас: молодость.
Она наблюдала за тем, как я смешиваю краски.
– Хотелось бы, чтобы вы изобразили меня красивее, чем я есть, – робко произнесла она.
– Я постараюсь написать красивый портрет. Мне нравится ваше платье.
Оно было светло-лиловым и выгодно оттеняло ее черные волосы и смуглую кожу.
– Его выбрала маман.
Маман, как всегда, на высоте! Какими бы ни были ее недостатки, она умеет хорошо одеваться и так же хорошо одевать дочерей.
– Оно идеально, – заметила я. – Поговорите со мной… непринужденно… раскованно… будто бы я ваша подруга.
– О чем же мне говорить?
– О том, что любите… О своих нарядах… о подругах…
Она будто лишилась дара речи. Я представила себе, как она будет хихикать, рассказывая сестре о сеансе позирования.
В конце концов Эмили немного осмелела и рассказала о том, что ее вскоре представят ко двору. Вот приедет ее кузина Франсуаза, и их будут представлять вместе. А Софи придется ждать еще целый год. Для Эмили сейчас шьют новые платья, и, конечно, ей не терпится поскорее их примерить. Ее представят императору и императрице Евгении. А потом будут балы, и она будет знакомиться с множеством разных людей. Это все будет ужасно увлекательно, и, если повезет, она в ближайшем обозримом будущем выйдет замуж.
– А вам этого хотелось бы?
– Ну… все будет зависеть от…
– От жениха, – закончила я. – И какого вы хотели бы заполучить жениха?
– Красивого, смелого, благородного. Кроме того, маман будет настаивать на том, что он непременно должен быть богатым.
– Непростая проблема. Если бы вам пришлось выбрать только одно из этих качеств, на чем бы вы остановились?
Она удивленно взглянула на меня. Я поняла, что не стоит пытаться вносить шутливые нотки в беседы с мадемуазель Эмили.
– Скоро состоится одна свадьба, – сообщила она. – Очень пышная. Софи тоже позволят присутствовать.
– Правда? И кто же будет венчаться?
– Барон де Сентевилль и принцесса де Креспиньи.
– Вот как? – пролепетала я.
– На следующей неделе в Нотр-Дам. Улицы будут запружены народом. Это будет ужасно интересно!
Я приказала себе забыть о нем, и вдруг он опять предстал передо мной, будто никуда и не исчезал. Я не могла продолжать работать. Моя рука вдруг утратила твердость.
– Недостаточно света, – произнесла я. – Придется остановиться.
Эмили это ничуть не огорчило. Она была из тех моделей, которые быстро устают.
– Я хорошо получаюсь? – поинтересовалась она.
– Пока рано делать выводы.
– Можно взглянуть?
– Я бы подождала денек-другой.
– Хорошо. До свидания. Вы отыщете свою комнату?
– Конечно. Благодарю за беспокойство.
Она умчалась, чтобы хихикать с сестрой, обсуждая сеанс и странную художницу. В этом не было никаких сомнений.
Я спустилась в свою комнату и долго сидела у окна, глядя на суету парижской улицы.
Итак, на следующей неделе… он будет женат… Мне-то что до этого? Я вычеркнула его из своей жизни. Бедная маленькая принцесса! Хотела бы я знать, о чем сейчас думает Мари-Клод…
* * *
Работа над миниатюрой продвигалась успешно. Это было нетрудно. Один мазок кисти, и готова линия подбородка. У нее было лицо в форме сердечка, что очень его украшало. Я собиралась сделать на этом акцент. Меня беспокоил цвет кожи, но когда она радовалась, ее щеки слегка розовели. Это нужно запечатлеть. Кроме того, в такие моменты она полностью преображалась, даже глаза становились как будто больше.
Да, под моей кистью постепенно рождался весьма привлекательный портрет мадемуазель Эмили. Скоро я его закончу и приступлю к юной Софи.
Это в принципе легкие деньги, размышляла я. Барон за меня установил цены. Он как-то сказал во время одного из наших ужинов наедине: «Люди будут ценить тебя настолько, насколько ты сама себя ценишь. Если будешь брать с них мало, они сочтут тебя второсортным художником. А если установить высокую цену, они поверят, что ты этого стоишь… даже если это не так. Людям нравится верить в то, что они получают качество, пропорциональное заплаченным деньгам».
Благодаря ему я могла стать богатым и модным художником, получающим множество выгодных заказов.
Я работала быстро, не видя необходимости в остановках, одновременно изучая характер младшей сестры. Было ясно, мне и здесь не придется копать слишком глубоко. Тем лучше. В каком-то смысле это облегчало мою задачу, хотя и делало ее менее интересной. Не то что работа с бароном. Там я каждый день открывала что-то новое…
Мне не удавалось изгнать его из своих мыслей. Я объясняла это его грядущей свадьбой.
В этот торжественный день сеанс позирования был отменен.
Занялся рассвет, предвещая ясный, солнечный и жаркий день. Я представила себе, как бедная маленькая принцесса просыпается в этот последний день своей свободы, как ее охватывает леденящий ужас. Неужели она поладит с этим чудовищем, с этим воплощением безнравственности? Я содрогнулась, представив себе их союз. Скорее всего, он отвезет ее в свой замок. Перед моим мысленным взором возникла картина – скованная ужасом малышка Мари-Клод, ожидающая барона в супружеской опочивальне. Ведь она его панически боится, уж это я знала наверняка. И вне всяких сомнений, у нее на то были все основания…
В доме тихо. Семья уехала на свадьбу. Слуги тоже наверняка отправились поглазеть на кортеж, поскольку это событие считалось весьма значительным. Я представила себе толпы, которые собираются у собора, чтобы посмотреть, как жених и невеста прибудут туда в разных экипажах, а уедут вместе.
И тут я испытала непреодолимое желание выйти на улицу, смешаться с толпой, увидеть его в последний раз. Всего лишь раз, сказала я себе, а потом уже никогда… никогда.
Я надела пелерину и вышла на улицу. Остановив фиакр, что по-прежнему давалось мне нелегко, я попросила кучера доставить меня к Сент-Шапель [20]20
Святая капелла (Сент-Шапель) (фр. Sainte Chapelle) – часовня-реликварий. Построена в 1245–1248 гг. на территории бывшего Королевского дворца на острове Сите в Париже.
[Закрыть]. Это совсем недалеко от собора, так что остаток пути я пройду пешком.
Кучеру хотелось поговорить. По акценту он сразу узнал во мне иностранку, впрочем, как и все остальные возницы, с которыми мне доводилось иметь дело. Я забавлялась, наблюдая за их реакциями на мое произношение. По большей части они были настроены дружелюбно и стремились помочь, но встречались и такие, кого мой иностранный выговор искренне возмущал. Они презирали меня за то, что я не француженка, и даже делали вид, что не понимают меня. Но сегодняшний возница был, несомненно, дружелюбен.
Видела ли я Лувр? А Пантеон? Нужно обязательно побывать на Монмартре. Я сообщила ему, что не впервые в Париже, уже успела немного осмотреть город и нахожу его очаровательным.
Это привело его в восторг.
– Тут тесновато, – говорил возница, – все эта свадьба… Высшее общество… Сбегаются толпы зевак. Сегодня женится барон де Сентевилль. Говорят, тут будет сама императрица. Он женится на принцессе де Креспиньи.
– Я слышала об этом.
– На вашем месте я бы не стал сейчас туда соваться. Вы не увидите ничего, кроме толпы.
Я поблагодарила его за совет, расплатилась и сошла у Сент-Шапель.
На этот раз я даже не заметила этого величественного сооружения, возвышающегося здесь последние шестьсот лет, и сразу направилась к Нотр-Даму.
С трудом пробираясь сквозь толпу, я думала о том, что зря пришла, что все равно ничего не увижу, да и вообще не хочу ничего видеть.
Но тут я ошибалась. Над толпой пронесся ропот, все притихли, затем раздался тысячеголосый вопль, и я увидела их в открытом экипаже. Следовало признать, что барон выглядел достаточно величественно. На нем была какая-то униформа синего цвета, расшитая золотыми галунами, благодаря чему его волосы казались еще светлее, чем я запомнила. Голову украшала треуголка, похожая на адмиральскую. Кажется, он имеет какое-то отношение к флоту. Какое-нибудь почетное звание… Рядом с ним сидела Мари-Клод, очень красивая в платье из белого атласа, расшитого жемчугом, и головном уборе из кружев и ландышей.
Толпа вокруг ликовала, а я молча смотрела на него. Разумеется, он меня не видел, а если бы и увидел, какое ему до меня дело?
Экипаж скрылся за поворотом, и толпа начала рассасываться. Мне захотелось войти в собор и побыть там немного в тишине. Я должна запретить себе думать о нем. Это все меня не касается. Бедняжка Мари-Клод! Ее вынудили выйти за него, но тут ей уже никто не может помочь.
Меня удивило, как быстро опустели улицы. Я подошла к ступеням паперти и заглянула в лицо химере… самой злобной из всех. На моих глазах камень изменил форму и принял очертания его лица. Это походило на мой рисунок.
Я вошла внутрь и присела на скамью. Попыталась было перекрыть другими образами воспоминание о том, как они сидели рядом в экипаже. Мне это не удалось. Союз крайних противоположностей, подумалось мне. Вряд ли они будут счастливы. Впрочем, его судьба меня не интересовала. Он не заслуживал ничего, кроме мести. Но было безмерно жаль принцессу.
Прекрати думать о нем! – мысленно прикрикнула я на себя.
И вспомнила очаровательную историю о том, как Людовик Шестнадцатый в честь рождения дочери, Марии Терезы Шарлотты, обеспечил приданым сто девушек из бедных семей. Это было его благодарением. Он лично присутствовал на общей свадьбе этих девушек здесь, в соборе Нотр-Дам, и печатью на их брачных свидетельствах стала королевская лилия, выгравированная на рукояти его сабли. Я представила себе, как сто молодых людей приближаются к сотне девушек, и каждый из них протягивает руку своей избраннице…
Такое очаровательное и вместе с тем величественное зрелище было редкостью даже для этого собора. Я тут же подумала о другом, более позднем событии, имевшем место семьдесят лет назад, во время революции. В собор, названный тогда Храмом Разума, занесли сидящую на носилках проститутку, в то время как полуголые мужчины и женщины разнузданно плясали вокруг нее, приветствуя свалившуюся на них свободу…
Мне захотелось взглянуть сверху на этот город, очаровывавший меня во всех своих проявлениях, и я направилась к старой башне.
Когда я вошла в башню и принялась карабкаться вверх по каменным ступеням, меня обволокла звенящая тишина. Воздух был сырым и холодным. Я считала ступени, и когда уже преодолела половину пути, мне показалось, будто кто-то поднимается вслед за мной. Почему бы и нет? – подумала я. – На эту башню взбирается много желающих полюбоваться панорамой Парижа.
