Текст книги "Леди-Солнце"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Глава 6
ЗАМУЖЕСТВО ЭЛИНОР
Король Эдуард все ж таки узнал имена людей, которые убили его отца. Главным был некто Уильям Огл. От одного звучания этого имени душа Эдуарда наполнялась ужасом и жаждой мести, необузданная ярость Плантагенетов готова была обрушиться на убийцу, – но того и след простыл, и найти его не удавалось. Нет на земле такой кары, какой бы не заслужил этот негодяй, говорил король и клялся, что тот не уйдет от возмездия.
Сэр Джон Молтреверс и сэр Томас Герни удрали на континент на следующий день после преступления, что, без сомнения, свидетельствовало об их вине. Они тоже будут найдены, пообещал себе Эдуард, и, когда он расправится с убийцами, отец будет наконец отомщен…
Итак, те, кто совершил злодеяние, исчезли и их ищут, а те, кто замыслил убийство… Мортимер уже заплатил своей жизнью за жизнь отца, а мать до сих пор в замке Райзинг и без разрешения короля не смеет покинуть его. Эдуарду сообщали, что уныние и тоска ее так велики, что зачастую переходят в приступы сумасшествия.
«Что ж, – думал он, – это расплата за злодейский умысел». Она – его мать, и он не стал добавлять ей новых горестей и мучений: свершенные ею грехи уже превратили ее земную жизнь в ад…
Жена и ребенок – вот кто приносил утешение королю, вот к кому стремился он, когда становилось невмоготу от тяжкого бремени государственных дел, от горьких мыслей о замученном отце, о казненном дяде, о преступной матери…
«О Филиппа! – часто восклицал он мысленно. – Ты как светлый луч среди мрака! Ты и наше дитя…»
Зайдя как-то в покои Филиппы, он застал ее с письмом в руках – это было очередное послание из Эно от ее матери. Взаимная привязанность в семье Филиппы не угасла с ее отъездом из родного дома – мать постоянно посылала ей подробные сообщения о здоровье, времяпрепровождении и настроении всех членов семьи и получала не менее подробные ответы.
– Как прекрасно, как живо и образно она пишет! – воскликнула Филиппа. – Будто побывала дома. И знаешь, что еще?..
Он видел, что Филиппа радостно возбуждена.
– Хорошая новость, Эдуард! – продолжала она. – Моя мать хочет нанести нам визит.
– Тебе это будет особенно приятно, – любезно заметил он.
– Да, разумеется, я так и напишу ей. И про тебя тоже – какой ты изумительный и как мне хорошо с тобой. Я каждый день пишу про это.
– Не забудь в числе изумительных упомянуть и нашего сына, – с улыбкой сказал Эдуард.
– О, конечно! Разве я могу забыть?
– Кстати, что он поделывает, этот маленький разбойник?
– Как всегда, кричит, чтобы привлечь мое внимание. Жить не может без меня!
– Я не стану осуждать его за это. – Эдуард снова улыбнулся, с любовью глядя на супругу.
– И он уже все понимает, что происходит вокруг, такой умница, клянусь тебе!
– Не сомневаюсь, – согласился король. – Он разделяет с нами заботы, связанные с нашими отношениями с Шотландией, Францией, и все остальные. Особенно внутренние.
Она уловила, что в последних его словах прозвучала горечь, и быстро добавила:
– Все глаз не могут отвести от крошки Эдуарда! Говорят, с каждым днем он становится все больше похож на тебя.
– Тогда, пожалуй, он уже на пути к тому, чтобы стать вместилищем всех на свете достоинств… в глазах его матери. Верно?.. А теперь расскажи подробней о предполагаемом визите. – Король сменил шутливый тон на серьезный.
– Мать пишет, что хочет все увидеть своими глазами.
– Значит, мы должны как следует подготовиться, чтобы не ударить лицом в грязь.
– О Эдуард! Как ты добр ко мне!
Он мрачно усмехнулся про себя, потому что хорошо знал: все торжества будут оплачены из тех денег, которые Филиппа привезла с собой как свадебный подарок. А собственных денег в казне – кот наплакал. Да и когда бывало по-другому? Плантагенеты всегда славились расточительностью. Одни короли тратили больше на себя – как, например, Генрих III, другие – на фаворитов, как мой несчастный отец или моя мать… Некоторые – на постоянные войны, таким был мой дед… Ну а я? Я, кстати, не прочь покрасивей одеться. Люблю, чего греха таить! Но разве король не должен появляться в пышном одеянии, чтобы поразить своим видом и друзей, и врагов? Не в рубище же ему ходить, в самом деле! Иначе как отличить его от простого смертного?..
Он встряхнул головой, чтобы отогнать эти мысли, и продолжил разговор:
– Да, нам следует порадовать гостью отменным приемом! А твой отец приедет с ней?
– Он не может уехать из Эно, у него какие-то дела. И с ним там сейчас Изабелла, единственная из моих сестер, кто еще не замужем.
– Полагаю, и она долго не задержится в девичестве.
– Не смейся. Ей так грустно без нас – все разъехались. Я – здесь, Маргарет – замужем за императором Людовиком Баварским, Жанна – за графом Жюльерсом. Все стало по-другому в нашем доме – семья распалась.
– К разговору о семье, дорогая, – сказал Эдуард. – Я хочу, чтобы моя сестра Элинор приехала к тебе.
– Приехала? Ты имеешь в виду, она останется со мной?
– Да, при твоем дворе. То, что случилось с матерью… После этого мы все так много пережили, думаю, Элинор тоже. Я, правда, не разговаривал с ней об этом, но тебе, полагаю, будет легче поговорить и утешить, если потребуется. Возьми ее под свое покровительство.
Филиппа смотрела на него участливым взглядом.
– Дорогой Эдуард, я сделаю все, что смогу. Давно ждала подобного разговора.
Он тоже посмотрел ей в глаза и подумал, есть ли еще у кого-либо такая жена?
И решил: нет и быть не может!..
* * *
Для Элинор было счастьем приехать ко двору Филиппы и остаться там. Молодая королева тепло приняла девочку, и та отогрелась душой в ее обществе.
Юная Элинор претерпела уже немало душевных потрясений. Она рано поняла, что ее родители враждуют друг с другом. До ее ушей доходили слухи о каких-то странных отношениях отца с другом и советчиком Хью Диспенсером, его тело они с Джоанной увидели позднее из окон замка болтающимся на веревке, и долго после этого им снилась эта жуткая картина. Потом отец куда-то исчез, а мать вернулась из Франции с темноволосым неприятным мужчиной по имени Роджер де Мортимер. Вскоре отец умер, а мать еще больше отдалилась от них, и сестры стали еще больше бояться ее.
Чуть ли не единственным утешением Элинор в эти годы была ее нежная дружба с Джоанной, и новым ударом судьбы стал для нее отъезд младшей сестры в Шотландию. О, как они обе плакали, прижимаясь друг к другу в ночь перед расставанием, расставанием, они это чувствовали, – навсегда.
После отъезда сестры Элинор жила в страхе, что и с ней в любой момент может произойти то же самое – она будет навсегда оторвана от родного дома, от Эдуарда, Филиппы, от милой наставницы леди де Валенс.
Элинор так обрадовалась, когда ее привезли ко двору Филиппы! Она могла каждый день видеть приветливое лицо недавно обретенной родственницы, проводить с ней время и вместе восхищаться маленьким Эдуардом. Она вела задушевные беседы с молодой королевой, и обе они не были отягощены дворцовым этикетом, от которого Элинор так страдала раньше в резиденции матери.
Филиппа вселяла в нее радужные надежды на будущее, говоря, что уверена: Элинор выйдет замуж только так, как выходила она сама за Эдуарда, – по любви. Она не уставала рассказывать о том, как познакомилась с Эдуардом, как полюбила его с первого взгляда, когда тот появился в их замке, и как боялась, при всей привязанности к сестрам, что выбор королевского посланца падет не на нее, а на кого-то из них.
Элинор здоровела душой. Мрачные предчувствия вовсе оставили ее. Она часто теперь виделась с братом-королем, и жизнь начала приносить ей все больше радости.
С прибытием графини Эно дни сделались еще приятней, еще веселей. Счастье, лучившееся из глаз Филиппы, озаряло и Элинор.
Король Эдуард повелел устроить торжественный прием, достойный матери королевы, и решил принять участие в различных играх и турнирах, где бы мог показать всем силу и ловкость, а также роскошные наряды, к которым, в отличие от деда, питал немалую склонность. Он знал, что у него привлекательное лицо и красивая фигура, и стремился подчеркнуть прекрасными одеяниями эти достоинства, чем доставлял удовольствие не только самому себе, но и простым людям, когда они видели короля на улицах или ристалищах.
– …Пусть турниры состоятся в разных местах, – говорил он. – В Лондоне и вблизи него. Сначала устроим их в Дартмуте, потом в Степни, а затем, самый грандиозный, – в Чипсайде. Я проеду по лондонским улицам со свитой из пятнадцати рыцарей, и мы станем вызывать на состязание всех, кто решит сразиться с нами.
– О, представляю, какое это будет зрелище! – вскричала Филиппа. – Только, умоляю, будь осторожен!
– Я прикажу соорудить на улицах галереи для зрителей, – говорил Эдуард, – и все смогут наблюдать за поединками.
– Моя мать будет безгранично благодарна тебе за торжественность, с которой ты намерен ее встретить, – произнесла Филиппа, думая в это время о денежных расходах, которые понесет казна от всех этих зрелищ.
Ее не переставала поражать бедность Англии. Она знала о расточительности таких нехороших людей, как Гавестон, Диспенсер, Мортимер. Но почему маленькое графство Эно кажется таким богатым и процветающим по сравнению с огромным английским королевством? Что-то здесь не так и нуждается в переменах… Может быть, она и заговорила бы об этом с королем, но тот был так воодушевлен предстоящими празднествами, так горел от возбуждения, что она ни о чем таком не стала говорить, тем более что мать наверняка прибудет не с пустыми руками.
И вот графиня Эно в Лондоне. Торжественная встреча, слезы радости, долгие объятия. Но им не терпится остаться вдвоем. И, как только это произошло, графиня сказала дочери:
– Дай взглянуть на тебя как следует, дорогое дитя… Твое лицо излучает радость. Похоже, ты и в самом деле так счастлива, как пишешь мне об этом.
– Да, матушка, – заверила ее Филиппа. – Я не выдумала ни одного слова.
– Так я и думала, ты всегда была честна и правдива. Как обрадуется твой отец, когда я расскажу ему об этом. Значит, Эдуард хороший супруг?
– Мне кажется, лучше быть не может! – воскликнула дочь. – Я это поняла в то мгновение, когда впервые увидела его.
– Такое счастье выпадает далеко не всякому, дитя мое…
Они еще долго говорили о благоприятной судьбе Филиппы, а потом мать сказала:
– На континенте идут упорные разговоры о том, что Эдуард претендует на корону Франции. Неужели это так?
– Но он ведь имеет на нее право по линии матери, – ответила Филиппа.
Графиня покачала головой. В глазах у нее была тревога.
– Король Филипп никогда не согласится с этим, – сказала она. – И тогда начнется долгая, изнурительная война.
– Думаю, Эдуард понимает это, – сказала Филиппа и повторила: – Но у него есть все права. Его мать – дочь покойного французского монарха, а он – его внук.
Графиня кивнула.
– Твой отец поддержит вас, если дело дойдет до войны. Но, Боже, как я хочу, чтобы этого не было! То, что можно выиграть, никогда не сравнится с тем, что потеряют обе страны. А разлука? Ты будешь находиться в постоянной разлуке с мужем и с нами… Хотя такова судьба многих королей и королев, – добавила она с грустью.
Филиппе грустить не хотелось.
– Не бойтесь, матушка, – уверенно сказала она. – Эдуард достаточно умен. И он уже вышел из-под влияния матери. Вы не представляете, как он изменился, хотя еще так молод.
– Как его, наверное, тяготит бремя власти! – воскликнула графиня.
– Однако он способен нести его и делает это с честью, – ответила дочь. – Можете не сомневаться.
Мать расцеловала ее раскрасневшиеся щеки.
– Оставим эти разговоры, дитя мое. А где же наш чудо-ребенок? Скорее покажи мне его!
Крошку Эдуарда немедленно принесли, и графиня была безмерно обрадована его видом и тем, какой неподдельный интерес он проявил к бабушке. Говорили они и о делах в Эно, о своей семье. Графиня посетовала, что приходится расставаться с дочерьми:
– Мы остались с Изабеллой, но придет и ее очередь. С отъездом каждой дочери мы с отцом отрываем от сердца его частицу. Однако ничего не поделаешь – это жизненная неизбежность. Мои рассказы отцу о том, что ты нашла истинное счастье, послужат ему огромным утешением…
Вскоре началась череда торжеств, которые должен был венчать турнир в Чипсайде. Там приготовили арену и удобные деревянные крытые галереи с местами для наиболее почетных зрителей.
Филиппа брала с собой Элинор на все празднества, на них присутствовала графиня Эно со свитой, в которой был не слишком молодой, но весьма привлекательный мужчина – граф Рейнольд из Гельдреса во Фландрии. Он был очарован юной невинной девушкой и старался чаще находиться рядом с ней и занимать разговорами. Элинор хотя и стеснялась его внимания, но отнюдь не сторонилась и позволяла развлекать себя.
Филиппа радовалась за нее – никогда раньше не слышала она, чтобы Элинор смеялась так заразительно и беззаботно.
– Бедняжка, – говорила она матери, – у нее такое безрадостное детство. Я иногда чувствую себя виноватой перед ней за то, что была счастлива у себя дома и сейчас здесь, и готова сделать все, что смогу, для ее благополучия.
– Ты всегда была доброй душой, – ласково отвечала мать.
Но Филиппа не случайно затеяла этот разговор.
– По-моему, ей нравится общество Рейнольда, а он восхищен ею. Думаю, Элинор будет с ним спокойно: ведь он настолько старше, что ни о какой любви или замужестве не может быть и речи. Зато она многому может научиться у него. Правда, матушка?
– Конечно, он давно уже не мальчик, – согласилась графиня. – У него, как и у нас с твоим отцом, четыре дочери. Однако он недавно потерял супругу, и не удивлюсь, коли он подумывает о браке.
– Если бы он был моложе, а Элинор старше, они вполне могли бы влюбиться друг в друга.
Мать улыбнулась.
– Ты полагаешь, дитя мое, что влюбляются только одногодки? Судишь по себе? Молюсь, чтобы ваша счастливая любовь длилась вечно и была всегда столь же сильной, как вначале, но, поверь мне, любовь вспыхивает не только между ровесниками. Судьба создает подчас такие любовные пары, что со стороны иному подобное сочетание может показаться невероятным.
В течение трех дней король в сопровождении пятнадцати избранных им рыцарей разъезжал верхом по улицам Лондона, призывая всех желающих выйти на арену и помериться с ними силами, а остальных – быть просто зрителями. Он выглядел великолепно. Ему исполнилось девятнадцать, и он все больше становился похож на деда: очень высокий, стройный, волосы цвета спелой ржи, пронзительно-голубые глаза, правильные черты лица… Так и должен выглядеть истинный король, говорили о нем подданные и гордились им. Он проезжал по улицам в развевающемся зеленом плаще с вышитыми золотыми стрелами и алой шелковой подкладкой. Рыцари, следовавшие за ним, были в ослепительно белых куртках с зелеными рукавами… О, это было зрелище!
Яркое солнце сентября милостиво посылало на них теплые лучи, а из окон всех домов их провожали любопытные и восторженные взгляды, и приветственные крики раздавались отовсюду. Наконец-то ИХ король проезжает по ИХ улицам, и можно открыто приветствовать его, единственного владыку, возмужавшего и сильного!
Он уничтожил ненавистного Мортимера, которого все они так презирали, он лишил власти недостойную мать, но сделал это, не прибегая к леденящему душу насилию. Он запрещает поносить ее и говорить о ней злые слова, что доказывает его сыновнюю преданность. Правда, он не желает навещать ее, не желает ее видеть и иметь с ней дело – и это можно понять после всего, что она натворила вместе с любовником.
Так рассуждали подданные, а еще говорили, что, милостью Божьей, у них есть другая королева – румяная, полногрудая, пышущая здоровьем, добрая и так красиво одетая: шелковое платье, расшитое золотом и жемчугом, плащ из парчи с горностаевой отделкой, а на голове – корона… Быть может, ей недостает красоты королевы-матери, но о той и вспоминать не хочется после всего, что про нее стало известно. И пускай у Филиппы наружность попроще, зато сколько в ней мягкости, доброты, чистосердечности!.. Она осчастливила их короля, родив наследного принца. А разве можно забыть многочисленные свидетельства ее доброты – как она спасла от казни несчастную маленькую девочку, как помогает бедным?..
Да, жители Лондона довольны королем, королевой и маленьким принцем. Поэтому с радостью стекаются к месту торжеств и с восхищением взирают на королевскую семью.
Многие считают при этом, что в Англию снова приходят великие дни великого Эдуарда I…
И вот Филиппа с матерью, принцессой Элинор и небольшой свитой из дам самого благородного происхождения поднимаются на галерею.
Звучат трубы. Зрители разражаются приветственными возгласами. Начинается торжественное праздничное шествие.
Впереди идут музыканты, за ними – всадники: это оруженосцы из окружения короля. За ними – сам король, чья страсть к дорогим нарядам вскоре станет очевидной для всех, ибо каждый день турнира будет знаменоваться новым, еще более пышным облачением. А в первый день празднества и король, и сопровождающие его рыцари, и оруженосцы были одеты, как дикие степные татары – в длинных меховых плащах и высоких шапках, тоже из меха, и выглядели они устрашающе.
Выехав на арену, король остановился перед тем местом, где сидела королева с графиней Эно, Элинор и небольшой свитой, и отвесил низкий поклон, а Филиппа, поднявшись, ответила ему на приветствие, и одновременно с ней встали все, кто был на галерее.
Когда они усаживались на свои места, раздался вдруг какой-то скрежещущий звук, затем женские крики: галерея покосилась и начала валиться, поднимая клубы пыли.
На мгновение воцарилась тишина, взорвавшаяся затем невообразимым шумом. Король бросился к упавшей постройке и подбежал туда, когда Филиппа поднималась с земли целая и невредимая, отряхивая испачкавшееся платье. К счастью, она совсем не пострадала, как и остальные, но некоторые все-таки обрели легкие ссадины.
Эдуард был вне себя от волнения и гнева.
– Как это могло случиться? – грозно вопрошал он.
Филиппа постаралась успокоить его:
– Ничего страшного, мы только немного запылили наши наряды… О Эдуард, надеюсь, этот случай не омрачит твоего настроения. Оно было таким праздничным, пусть таким и останется.
Но он не слушал ее. Она видела, как свирепая гримаса исказила его лицо, и ей стало не по себе: она знала, в роду Плантагенетов бывали весьма невоздержанные, страшные в ярости правители. Ей рассказывали, что предки ее супруга, короли Генрих III и Иоанн Безземельный, в приступах злого бешенства могли кататься по полу и рвать зубами тростниковые циновки. Правда, за дедом и отцом такого не замечалось, и она надеялась, что Эдуард тоже сумеет держать себя в руках. Однако он весь трясся от злости.
– Найти тех, кто строил галерею, и немедленно привести ко мне! – приказал он. И снова повторил, уже во весь голос, потому что все замерли и, казалось, не спешили исполнить приказание: – Тотчас же отыскать и доставить сюда!
Филиппа сочла возможным осторожно вмешаться:
– Все окончилось благополучно, никто, слава Богу, не пострадал… Мало ли что может случиться с постройками, милорд…
– Такого не должно случаться в моем королевстве! – отрезал он, глядя на милое лицо со следами пыли и грязи.
Его жена, его Филиппа, мать его ребенка, могла сейчас лежать среди разбросанных досок и бревен… мертвая… Мысль об этом усилила ярость.
– В чем дело?! – закричал он. – Где эти люди? Клянусь Богом, они пожалеют, что родились на свет!
Филиппа положила руку на его рукав, но он стряхнул ее пальцы. Ему хотелось дать волю гневу, который он считал справедливым.
Незадачливых плотников наконец нашли. Они приблизились к королю, дрожащие и испуганные. Молодой король, выглядевший в татарском наряде гораздо старше, пугал их. А еще больше страшил вид рухнувшей галереи и женщин с расцарапанными лицами, растрепанными прическами, запачканными и даже порванными платьями.
Бедняги не могли выговорить ни слова.
– Почему не проверили, выдержит ли ваша постройка, если на нее взойдут люди? – спросил король.
– Милорд, – произнес наконец один, – у нас не было времени. Мы закончили только перед самым… самым…
– Глупцы и негодяи! – вскричал король. – Вы понимаете, что это могло стоить жизни королеве?
Филиппа быстро вмешалась:
– Милорд, галерея была легкая и невысокая. Вы же видите, никто даже не ранен.
Но Эдуард не хотел ничего видеть и слышать. Он уже закусил удила и продолжал разжигать свое возмущение, доводя себя до неистовства, нарочито преувеличивая опасность происходящего. Он был полон желания обрушить самое жестокое наказание на беспечных работников, чья нерадивость испортила праздник и чуть не погубила королеву.
– Заберите этих людей отсюда! – крикнул он. – Накиньте им веревку на шею и повесьте на любой перекладине!
Наступила тишина. Один плотник, совсем еще мальчик – видимо, подмастерье, – рухнул на колени и начал вслух молиться.
Эдуард отвернулся от несчастных и повторил:
– Уведите их! Пусть свершится то, что должно свершиться.
Филиппа взирала на происходящее с ужасом. Она думала о семьях этих несчастных, которые останутся без кормильцев, думала о любящих женах, о матерях, оплакивающих сыновей, и понимала, что не может… не должна допустить казни.
Внезапно она опустилась на колени перед королем, схватила его за руку и произнесла:
– Милорд, вы всегда говорили, что любите и почитаете меня. И не один раз подтверждали ваши слова, выполняя мои просьбы и желания. Сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы вы подарили жизнь этим людям… Если они будут повешены и умрут, я никогда не смогу забыть о них… Посмотрите на меня! Посмотрите на этих женщин! Мы живы и здоровы… Галерею строили в спешке. Наверное, эти люди сделали бы лучше, будь у них больше времени… Пожалуйста, милорд, прошу вас… Во имя вашей любви ко мне пощадите этих людей!..
Король молча смотрел на нее – на дорогое ему лицо с добрыми заплаканными глазами, на растрепавшиеся волосы, разметанные по плечам… Лицо, которое он привык видеть веселым, радостным, спокойным…
Он колебался. Она, не поднимаясь с колен, умоляюще взирала на него. Царило молчание.
Она заговорила вновь:
– Милорд, если вы не соблаговолите исполнить мою просьбу, я никогда уже не смогу быть полностью счастливой, потому что буду считать себя виновной в смерти людей, не желавших мне зла и всегда бывших верными вашими подданными.
Снова молчание. Наконец все услышали негромкие слова короля:
– Отпустите этих людей. Моя королева просит за них с таким рвением, что я не в силах отказать ей.
Филиппа закрыла руками лицо, по которому струились теперь слезы радости. Одобрительные крики толпы были оглушительными. Людей становилось все больше – видимо, слухи о происшедшем растеклись по ближайшим улицам.
– Боже, благослови королеву!
– Боже, благослови добрую королеву Филиппу!..
* * *
Графиня Эно возвратилась домой, довольная поездкой и убежденная, что ее дочь счастлива в замужестве и за нее можно не волноваться… Пока что…
Филиппа тоже была в восторге от свидания с матерью, от приема, оказанного ей королем, но одно обстоятельство омрачало удовольствие от прошедших торжеств. Не будучи искушенной в делах государства, она все же понимала, каких больших денег стоили все эти праздники, турниры и пиршества, – даже если вспомнить, что часть расходов окупилась с помощью даров ее матери. Не понимала она другого: почему ее родная крошечная страна так богата по сравнению с Англией? Неужели жители графства Эно хотят и умеют работать лучше, чем англичане?
Она заговорила об этом с Эдуардом, и он, вначале удивленный ходом ее мыслей, не мог затем не признать основательности и глубокого смысла ее вопросов. Действительно, хозяйство королевства отнюдь не процветает, во многих его графствах царит нищета. Возможности, которые существуют в любой стране, не используются, а потому нет притока денег и других богатств, торговля хиреет. В царствование его отца и потом при Мортимере никто не задумывался над тем, что запасы в казне не вечны, что их необходимо пополнять, а не только расходовать для собственного удовольствия, как это делали фавориты отца и матери.
Еще больше был удивлен Эдуард, когда услышал от Филиппы вполне зрелые суждения – правоту их он не мог ни признать – о производстве шерсти в Англии, шерсти, которая считается лучшей в мире. Филиппа сказала, что, как ей кажется, куда выгоднее было бы здесь же, в Англии, выделывать сукно из шерсти, вместо того чтобы отправлять ее в Низинные страны – Нидерланды и Фландрию, – откуда потом за бешеные деньги доставлять обратно готовую материю.
– Ты говоришь очень разумно, – похвалил он, – но, увы, наши люди никогда не отдавали должное ткацкому ремеслу. Они не привыкли работать так тяжело и усердно, как у вас во Фландрии. Им нравится держать овец, выгонять их на пастбище и ждать, когда наступит время стрижки.
– Но разве они не понимают, что станут гораздо богаче, если начнут как следует работать? – искренне удивилась Филиппа. – Стране необходимо процветание, Эдуард, тогда люди будут счастливее и спокойнее.
Он задумался над ее серьезными и справедливыми словами.
– Ты можешь сказать мне яснее, что у тебя на уме? – спросил он.
Ответ не заставил себя долго ждать:
– Я бы сделала вот что… Привезла бы в Англию лучших ткачей из Фландрии. Создала бы здесь целое поселение. Они начнут выделывать сукно… сначала немного, потом все больше… И у нас будут свои ткани, самые лучшие в мире.
– Моя мудрая королева! Но с чего же начать?
– Ты разрешишь мне написать одному человеку, самому искушенному в ткацком деле из всех, кого я знаю?
– Дорогая жена! Сделай это немедленно!..
Она так и поступила, и вскоре во Фландрию было отправлено ее послание к некоему Джону Кемпу. Если он согласится приехать в Англию с мастерами и подмастерьями, писала ему Филиппа, а также с необходимым имуществом, то будет находиться здесь под особым покровительством короля, ибо он, король, полон желания создать у себя в стране процветающее ткацкое производство и возлагает на означенного Джона Кемпа большие надежды…
Переписка затянулась – Джон Кемп пожелал многое прояснить и уточнить, прежде чем дать согласие, – но дело все же сдвинулось с места, и по прошествии года в графстве Норфолк зародилось производство шерстяных тканей, которому суждено было принести в будущем процветание не только этому графству, но и всей Англии на долгие-долгие годы.
* * *
А принцесса Элинор собиралась замуж. В избраннике – а им стал не кто иной, как Рейнольд, граф Гельдрес, – она видела нечто невообразимо привлекательное, даже возвышенное. Наверное, тут не обошлось без влияния рассказов Филиппы, но Элинор легко убедила себя, что у нее тоже любовь с первого взгляда. А может, так оно и было?
Ей исполнилось тринадцать, но многие девушки в этом возрасте уже выходили замуж, да и Филиппа была не намного старше, когда обручилась с Эдуардом.
Насколько Элинор могла видеть, ее возлюбленный пришелся по вкусу Эдуарду, и он одобрял предстоящий брак сестры.
Филиппа подозревала в этом одобрении причины политические и вновь стала задумываться, продолжает ли ее супруг помышлять о французской короне, потому что ему тогда необходимо заполучить как можно больше друзей и сторонников на континенте. Так поступили в свое время его мать и Мортимер, когда обратились к ее отцу, графу Эно, за помощью. «Если бы не политическая необходимость, – подумала она с содроганием, – они с Эдуардом никогда бы не встретились, не полюбили друг друга… Как много зависит от случая…»
Случаем было и знакомство Элинор с Рейнольдом. Счастливым ли – станет ясно только в будущем, но Филиппа надеялась на лучшее и искренне поддерживала в юной девушке родившееся первое чувство, тем более что знала: Эдуард хочет этого брака.
– …Ой, в нем столько, что так волнует… – сбивчиво говорила Элинор Филиппе об избраннике, и в самом деле очень волнуясь.
Филиппа соглашалась с ней.
– Правда, он такой старый, этот Рейнольд… – протянула Элинор и умолкла, ожидая, что собеседница станет яростно разубеждать ее, и так оно, к ее удовольствию, и произошло.
– Совсем не старый, – возразила Филиппа, – а, как говорится в таких случаях, искушенный и умудренный жизнью.
– А ты могла бы полюбить Эдуарда, если бы он до тебя был уже женат?
– Я полюбила бы его, что бы с ним ни случилось! – страстно воскликнула Филиппа.
– Даже если у него было бы четыре дочери?
– Хоть сто! Я любила бы их всех, как сестер!
– Ну, дочери или сестры – это все-таки разница.
– Если любишь, то никакой разницы нет.
Элинор решила спросить о более определенном:
– А как, по-твоему, он красивый? Я говорю о Рейнольде.
– Очень! – уверенно сказала Филиппа.
– У него в стране его называют Рейнольд Смуглый. По-твоему, у него темный цвет лица? Скажи!
– Да, но это ему очень идет. Он выглядит таким сильным и… немножко свирепым. Как настоящий мужчина.
– А мне больше нравятся светлые. Такие, как наш Эдуард.
– Я полюбила его не за цвет кожи, не думай, – решительно заявила Филиппа.
– Я и не думаю… Но смуглое лицо это и правда очень красиво. Верно?
– Конечно. Только не говори этого Эдуарду.
И они обе рассмеялись. Им было очень хорошо и легко вдвоем.
Филиппа всячески содействовала скорому замужеству Элинор, но все же она нет-нет, да и спрашивала у Эдуарда, что он думает об этом союзе и будущем зяте.
– Ты ведь знаешь, – говорил он, – я перебрал уже несколько возможностей в поисках супруга для Элинор. Был Альфонсо Кастильский, а также сын и наследник короля Франции. Вел переговоры и с королем Арагонским насчет его сына… Но все кончалось ничем. Сестру трижды отвергали, и я уже начал бояться, как бы это не сказалось на ее дальнейшей судьбе. Не заклятие ли какое тяготеет над ней?
– О нет! – воскликнула Филиппа. – Не говори так! Она такая милая, умная и добрая…
– Темные силы выбирают не только плохих, моя дорогая… Но пока люди вокруг не стали так думать и говорить про нее, – а это может привести к тому, что она вообще останется незамужней, – я хочу, чтобы она сочеталась браком с неплохим человеком.
– Значит, ей суждено выйти за него лишь потому, что до этого ты получил три отказа? Разве это хорошо? Разве так следует поступать в королевских семьях?
– Ты права, моя милая, это не совсем хорошо. Но, как я уже говорил, я хочу, чтобы моя сестра как можно скорее вышла замуж, а Рейнольд для нее неплохая партия. И нравится ей, ты сама знаешь… – Эдуард помолчал и заговорил уже о другом: – Просто диву даюсь, почему в этих маленьких провинциях на севере от Франции так много всего, чего нет у нас – денег, оружия, товаров… Всего, что так необходимо для жизни, для победы в сражениях. – Он опять замолчал на какое-то время и затем продолжил: – А ведь вполне может быть, если я не стану сражаться за французскую корону, то в один прекрасный день отправлюсь на войну с Шотландией… В любом случае, Филиппа, мне потребуется помощь, и гораздо лучше и надежней получить ее внутри собственной семьи. Или от тех, кто стал ее членом. Ты меня понимаешь, дорогая?
