Текст книги "Леди-Солнце"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Фламандцы оказались не только работящими, но и разумными и спокойными и вскоре начали процветать, несмотря на окружавшую их неприязнь, которая, впрочем, со временем поутихла и не проявлялась так открыто, как раньше.

На шотландский престол при поддержке короля Англии вновь взошел Эдвард Бейлиол, он соглашался отдать англичанам весь юг Шотландии от реки Форт, но Эдуард оставил ему эту часть при условии, что тот признает его сюзереном, – что и было беспрекословно выполнено.

Не все шотландцы согласились с такими условиями и восставали против них. Бейлиол был слабым правителем и нуждался в постоянной поддержке, и Эдуарду приходилось часто отправляться в Шотландию самому, чтобы наводить порядок.

После огорчительных событий в Кларендже Филиппа уже не решалась поручать детей чужим заботам, и поэтому она… нет, не оставалась с ними, а наоборот, брала с собой – даже крохотную Джоанну – и устремлялась вместе с мужем в дальние и не слишком спокойные походы. Впрочем, однажды она решила после долгих мучительных раздумий все же отправиться без детей, их же оставить в аббатстве Питерборо, что привело в смятение достойного аббата Адама де Боутби.

Он выразил сомнение, что монастырь подходящее место для таких крошек, но королева рассказала ему, что произошло во время ее отсутствия в Кларендже, добавила, что король весьма нуждается в ней во время походов, и кончилось тем, что аббат, поговорив с монахами, без особой охоты согласился принять детей с их нянями и другой прислугой. «Мы не обещаем отменных удобств, – сухо сказал он на прощание, – но от голода и холода дети страдать не будут…»

Каково же было изумление Филиппы, когда по возвращении из путешествия она увидела, что дети сильно изменили жизнь аббатства. Глазам ее представилась удивительная картина: маленький Эдуард сидит на плечах у его преподобия аббата, а Изабелла скачет, как на лошади, на спине монаха, опустившегося на четвереньки. Что касается Джоанны, то ее колыбель качает один из четырех келарей [10]10
  Келарь – кладовщик, ведающий монастырским хозяйством.


[Закрыть]аббатства, и, как поведали Филиппе, когда эту ответственную работу пытается делать кто-то другой, девочка громким криком выражает протест.

Дети и не хотели уезжать оттуда, и Филиппа пришла к выводу, что, если в замке Кларендж на них почти не обращали внимания, то здесь оно было чрезмерным и детей успели избаловать.

– Все говорит о том, – сказала она Эдуарду, – что они должны находиться только со мной… Только с нами…

Прошло время, и Филиппа родила еще одного – четвертого ребенка, на этот раз мальчика. Она решила назвать его Уильямом, на что король согласился без всяких споров. Однако у бедного младенца не оказалось в достатке тех жизненных сил, что были у его брата и сестер, и через несколько месяцев он умер.

Печаль королевы не знала границ, и еще долго после того, как его захоронили в кафедральном соборе Йорка, она продолжала скорбеть о нем. Эдуард не уставал утешать ее, говоря, что у них осталось трое здоровых, полных жизни детей, за которых они должны благодарить Бога, и вскоре родятся еще.

Горькое известие пришло также из Шотландии, куда недавно отправился младший брат короля Эдуарда, Джон Элтем, названный так по месту, где родился. Как раз в это время неисправимые шотландцы подняли очередной бунт против Бейлиола, и Джону предстояло утихомирить их. Такое случалось уже не впервые в самых разных местах, и на этот раз Джон возглавил войско, двигавшееся в сторону Перта. Вскоре дело дошло до сражения, в котором он и был убит.

Эдуард очень любил брата и тяжело перенес потерю. Джону только что исполнилось двадцать, он не был женат, хотя в брачных предложениях недостатка не было. Он был в расцвете сил, полон смелых устремлений и светлых надежд. И вот теперь его нет… Куда легче для крошки Уильяма: он ушел из жизни, вообще не зная ее. Но Джон… Дорогой Джон… В двадцать лет…

Не мог Эдуард не припомнить их совместные детские годы. Они тогда редко видели родителей, и, если приходила мать, казалось, что к ним явилось неземное создание. Никогда не знавали они никого прекраснее. Она, правда, одаривала вниманием его, Эдуарда, Джон интересовал ее куда меньше, однако младший брат не обижался. Во всяком случае, Эдуард этого не помнил, зато хорошо помнил, что принимал повышенное внимание матери к себе как должное.

Его сестры тоже не пользовались особой благосклонностью королевы Изабеллы, она почти не замечала их. Бедная Элинор и еще более несчастная Джоанна!.. Как они сейчас? Сумела ли Элинор привыкнуть к супругу, который старше ее почти в три раза? Уезжала она такая счастливая, с несметным количеством подарков и всяческого добра, но разве в этом счастье?.. У нее только что родился сын, тоже Рейнольд, как и его отец. Наверняка она будет хорошей матерью… Но Джоанна! Маленькая Джоанна… Уже несколько лет прозябает во Франции в замке Гейяр с подростком-мужем, которого никогда не любила и, наверное, так и не сможет полюбить…

Как же ему повезло, что у него есть Филиппа! Как счастлив он с ней!..

Чем больше он думал о семье, тем чаще вспоминал о матери и решил, что откладывать уже нельзя, надо как можно скорее повидать ее.

Он отправился в замок Райзинг.

Мать не скрывала огромной радости от свидания с сыном. Она порывисто обняла его и заплакала, но вскоре успокоилась, и он с облегчением увидел – или ему так показалось? – что она вообще стала спокойней и уравновешенней.

– Да, – сказала она, слегка отстранив его от себя и улыбаясь. – Теперь я вижу, ты самый настоящий король.

– Я стал взрослым мужчиной, – ответил он.

– Это хорошо, сын мой. Ты был таким ребенком, когда на твоей голове оказалась корона.

Он вспомнил обстоятельства, при которых это произошло, и внутренне содрогнулся. Не желая продолжать этот разговор, он спросил:

– Вы удовлетворены пребыванием в этом замке, миледи? Вас ничто не беспокоит?

Она молчала некоторое время, и он уже пожалел о своем вопросе. Потом она ответила:

– Здесь спокойно. Ты прав.

– Спокойно… – повторил он. – Это ведь то, о чем многие мечтают. Разве не так?

– В молодости я не думала о покое. Только с возрастом, когда становишься мудрее, начинаешь понимать его преимущества. – Она снова слегка улыбнулась. – Тебе, мой сын, было бы нелегко проводить здесь месяцы и годы… Взаперти… Почти не видя людей. Правда, у меня хорошие, преданные слуги. Я немного езжу верхом. С моим соколом на руке. Много читаю, молюсь. Молюсь о прощении грехов.

– Вы… вам лучше стало теперь? Как ваше здоровье?

– Ты спрашиваешь, не оставили ли меня припадки безумия? Они случаются, Эдуард, время от времени… Но реже, чем раньше, и они уже не так продолжительны. И меньше сновидений… кошмарных снов… Теперь я наяву вспоминаю о своих злых деяниях.

– Думаю, миледи, это занятие не прибавляет вам здоровья. Вы уже достаточно намучились.

– Нет, мой дорогой! Большая часть моей души еще требует молитв и покаяния… И прощения… – Она погрузилась в молчание. Он тоже ничего не говорил. – Да, прощения, – повторила она и добавила: – Мне сообщили, твой брат Джон убит. Бедный мальчик. Я была ему плохой матерью.

– В детстве он называл вас богиней. Еще недавно говорил мне, что никогда не видел женщины красивей, чем вы.

Она, словно не слыша, покачала головой.

– Я почти не смотрела в его сторону, – тихо произнесла она. – Меня интересовала в детях только та власть, какую я могу получить благодаря им… Я была очень дурной матерью, мой мальчик… Смерть Джона лишний раз напомнила мне об этом.

– Не нужно все время думать только об одном, миледи.

– Во всяком случае, его гибель ускорила твой приезд ко мне, ведь так, Эдуард?

– Я знаю, мне следовало приехать раньше.

Снова, не отвечая ему, она продолжала говорить о своем:

– Ты был снисходительным судьей, Эдуард… Но все-таки убил Мортимера… – Ее голос дрогнул, когда она произнесла это имя. – Мне не следует думать о нем, иначе опять меня одолеют кошмары… Эдуард, я бы хотела как-нибудь навестить тебя. Повидать Филиппу, детей… Они ведь мои внуки…

Он подошел к ней, поцеловал в лоб.

– Вы обязательно приедете, матушка. Филиппа очень хочет этого. И увидите еще одного Эдуарда.

– Уверена, он похож на тебя… Каким ты был в его годы. Рада, что ты назвал его тоже Эдуардом…

Ей хотелось о многом расспросить сына. Например, о том, найдены ли убийцы его отца… Исполнители… Но она не решалась. Не смела напоминать лишний раз ему и себе самой о том… о тех, кто все это замыслил и дал приказ претворить в жизнь… В смерть…

Они говорили о разном, и она уже поняла, что ее заточение может быть окончено в любое время, если она того захочет. Она снова сможет находиться при королевском дворе. Люди забудут ее грехи. Возможно, уже забыли… Человеческая память коротка…

Прощаясь с ней, Эдуард был нежен, внимателен.

Да, несомненно, ее жизнь могла бы сейчас измениться, если бы она того захотела. Но она еще не знала, хочет ли этого… Сын приехал к ней, он пробыл долго, они о многом поговорили, а многое невысказанное было и так понятно обоим. И на прощание он сказал ей… Как же он сказал?.. Сказал, что она была и остается его матерью и, что бы она ни совершила, это дело рук его матери, которую он с детства любил, даже боготворил… Кажется, он говорил именно так. Впрочем, возможно, она не все точно запомнила, у нее голова шла кругом от этого свидания.

Но она поняла главное: он готов простить ее. Уже простил.

Она воспряла духом. Однако все равно сегодня нужно будет позвать придворную даму, чтобы та ночевала у нее в спальне: она боится, как бы кошмарные видения не посетили ее вновь, – встреча с сыном всколыхнула слишком много воспоминаний.

Глава 8
КОРОЛЬ И ЦАПЛЯ

Граф Робер д'Артуа, кузен королевы Изабеллы, прибыл в Англию. Почему? Да просто смертельно рассорился с королем Филиппом VI и тайно покинул Францию, переодевшись обыкновенным торговцем.

Робер д'Артуа был рожден, чтобы причинять беспокойство и неприятности всем вокруг. Его уделом в жизни, как ему казалось, было никогда не получать того, что полагалось ему по праву. Поэтому он всегда питал зависть к людям и был полон желания навредить тем, кто имел то, что, по его разумению, должен был иметь он сам.

Главным же предметом его зависти, даже ненависти, был король Франции.

Сам Робер был правнуком другого Робера, первого графа д'Артуа, кто, в свою очередь, являлся младшим братом французского короля Людовика IX Святого, правившего Францией сто лет назад и возглавившего два крестовых похода в Святую Землю. Поэтому можно понять, каким ударом для человека с таким характером, как у молодого Робера, было то, что, будучи королевского рода, он оказался сейчас на задворках, а вперед вылезли какие-то Валуа, один из которых и стал королем. Мало того – Роберу даже пришлось несколько лет биться за права на графский титул и земли, принадлежавшие его прадеду.

Король Филипп IV, отец Изабеллы Английской, изволил отказать ему в законных правах, и то же самое делали три его бездарных сына, сменявшие друг друга на престоле. Не помогло даже то, что Робер женился на сестре одного из них, – все было напрасно.

Когда королева Изабелла приехала из Англии во Францию, он, пораженный красотой этой женщины, стал одним из ее поклонников, а также союзников в борьбе за английский престол. А после того, как ее родной брат, став королем Франции, дал понять, что не желает больше присутствия сестры в своей стране, именно Робер д'Артуа заранее предупредил ее и помог уехать вместе с сыном и Роджером де Мортимером в графство Эно, где она собрала армию, и, высадившись затем на берега Англии, заставила мужа передать корону сыну Эдуарду, а на самом деле ей и ее любовнику Мортимеру…

Роберу д'Артуа было безразлично, кто займет английский престол, просто натура у него такая, что не может без интриг. И уж если не удается заполучить обратно свои земли, то он утешится, хотя бы отчасти, тем, что причинит беспокойство и вред кому-нибудь, и отведет душу, видя, что и у других людей забот полон рот и бед тоже хватает.

При Филиппе VI граф Артуа не изменил привычек и продолжал строить всевозможные козни и встревать чуть ли не во все происки, направленные против короля, которому завидовал, так же как и всем предыдущим, чьи права на трон не желал признавать.

И пришла пора, когда терпение Филиппа лопнуло и он решил, что, пока Робер д'Артуа в стране, спокойствию в ней не бывать.

Король собрал совет, на котором было постановлено предъявить графу ряд обвинений, и в результате появился вердикт об изгнании его из Франции и лишении всего, что ему принадлежит, – а этого оставалось еще не так уж мало.

Однако Робер был не из трусливых. Он не подчинился и тянул с отъездом, не оставляя в то же время попыток так или иначе насолить королю, и тогда был издан указ об его аресте, о чем он, к счастью для себя, узнал загодя.

Это и заставило его, переодевшись торговцем, спешно бежать. Куда? Разумеется, в Англию. Ведь если бы не он, припомнил вовремя Робер, сыну Изабеллы никогда бы не стать королем. Это он сопроводил их в Эно, представил графу и таким образом положил начало триумфальному походу в Англию.

Появление графа Робера д'Артуа на берегах Темзы выглядело весьма впечатляюще.

Он вошел в огромный зал Вестминстерского дворца вместе с другим людом: в зале в это время проходил королевский обед, и по давней традиции всем разрешалось беспрепятственно входить туда и наблюдать короля и королеву за трапезой.

В толпе произошло движение, когда сквозь нее протиснулся и подошел почти вплотную к королевскому столу какой-то торговец, если судить по одежде. К нему бросилась стража.

Король Эдуард как раз подносил ко рту сочный кусок миноги.

– В чем дело? – спросил он.

Торговец шагнул вперед.

– Дайте мне поговорить с королем! – повелительно сказал он.

Стражники не знали, как поступить, они выжидательно смотрели на Эдуарда. Все прочие не сводили глаз со странного торговца.

– Мой дорогой, любезный брат, – заговорил он, обращаясь к Эдуарду, – я прибыл издалека и рассчитываю на ваше гостеприимство. Знаю, вы не откажете в нем.

Эдуард не верил глазам.

– Это… это вы? – вопросил он. – Не может быть… Нет, конечно, это вы… Робер д'Артуа!

– Да, ваш преданный друг и даже родственник. Как приятно видеть вас среди ваших верных подданных.

Король поднялся, обнял Робера и усадил рядом с собой, предложив разделить с ним трапезу, что тот исполнил с великой готовностью, не забывая при этом подробно рассказывать о французском короле и его гнусных деяниях.

О, этот мерзкий человек совсем не похож на короля Англии! Никакого сходства! Подумайте только, брат мой Эдуард, а вернее, племянник, он отказал мне в моих законных притязаниях и даже угрожал арестом… Нет, будь я проклят, если вернусь во Францию, пока на троне бесчестный Филипп Валуа! Только когда мы его свергнем, моя нога ступит на родную землю!..

Так заявлять во всеуслышание перед толпой придворных и простого люда было по меньшей мере безрассудно, но ведь Робер д'Артуа отличался всегда именно этим.

– Найденыш! – продолжал он. – Именно так называют его во Франции. Он и думать не смел, что окажется на троне… Да и не был бы там, если б не целая цепь различных несчастий и дурацких совпадений, точнее, множество смертей, порою довольно странных… Вначале король-отец, затем три его сына, один за другим. Разве не странно?.. И вообще, кто такие Валуа? Откуда он взялся, наш дорогой Филипп? Всего-навсего племянник короля… Полагаю, имелись и имеются куда более достойные претенденты на престол. За ними не нужно далеко ходить…

При этих словах он бросил лукавый взгляд на Эдуарда, чьи щеки слегка покраснели – то ли от намека, который он уловил в словах Робера, то ли от возбуждения, вызванного радостью неожиданной встречи.

Филиппа внимательно вглядывалась в этого решительного человека, прошедшего, как видно, огонь, воду и медные трубы, слушала его многословные развязные речи, и он все меньше нравился ей.

Что-то ей подсказывало – уж чего-чего, а беспокойства и неприятностей он принесет немало.

* * *

И, увы, она как в воду смотрела. Но все это было еще впереди…

А пока Робер быстро вошел в ближайшее окружение короля, стал появляться с ним повсюду – он ведь тоже королевских кровей.

Он неизменно принимал участие в королевской охоте, предлагал советы и услуги в войне с Шотландией, сыпал рассказами и анекдотами из своей жизни, изобилующей всевозможными приключениями. И не прошло много времени, как он сделался если и не всеобщим любимцем, то уж наверняка кумиром женской части избранного общества. Ему нельзя было отказать в обаянии – еще достаточно хорош собой, несмотря на то что далеко не молод, блестящий рассказчик, острый на язык, умеющий веселиться и веселить других, он быстро завоевал симпатии многих.

Побыв вместе с королем и его свитой в Шотландии, он стал много говорить и об этой стране, о которой у него было свое суждение.

– Зачем уделять так много внимания, – вопрошал он, – бедному маленькому королевству? К чему поддерживать какого-то Бейлиола? Он неудачник, и другого ему не суждено. Никогда он не сумеет воссоединить свою страну. Он ничтожен и как друг, и как враг. Зато король Филипп в связи с делами в Шотландии выказал себя вашим истинным недругом, милорд. Разве не так? Явно встал на сторону ваших противников. Одно то, что он предоставил убежище юному королю Давиду, говорит о многом.

– Конечно, – соглашался Эдуард, – он не проявляет ко мне дружеских чувств, я это хорошо знаю.

– Мой дорогой друг и хозяин, позвольте вам откровенно сказать: весьма печально и вызывает удивление у многих то, что родная сестра пребывает в изгнании в чужой стране, а не у брата.

– Я предлагал им жить в Англии и обещал, что после смерти Бейлиола их права на трон будут восстановлены.

– О, конечно, однако они не воспользовались вашим любезным приглашением. А почему? Потому что король Филипп посоветовал не делать этого. Попросту запретил. Разве не очевидно, что этот коварный враг решил взять под свое крылышко двух невинных детей с единственной целью – затруднить ваши отношения с Шотландией?

– Я понимаю это, Робер, – отвечал король.

– Шотландия! – воскликнул тот, щелкнув пальцами. – Что она такое? Несчастная маленькая страна… Но сколько крови пролито за то, чтобы овладеть ею! А теперь кто-то хочет выдернуть ее из ваших рук, из-под самого носа!.. – Он помолчал, прежде чем продолжить. – А вообще-то я восхищаюсь вами, Эдуард. Но и удивляюсь немного. Вы тратите столько сил и политического мастерства на Шотландию, в то время как вас ожидает корона совсем в другом месте. Корона, на которую вы имеете полное право!

– Вы говорите о короне Франции? Но многие считают иначе.

– Кто? Филипп Валуа? Еще бы! Он хочет ее только для себя. Король-найденыш! Появившийся невесть откуда…

– Он получил одобрение народа, Робер. И я слышал, что он достойный король.

Робер презрительно рассмеялся.

– Любого, кто взойдет на престол после тех трех недоумков, назовут достойным. Хвала Господу, их правление было недолгим!.. Кстати, ваша прекрасная мать, как вам известно, была и остается их сестрой, а потому после их царствования – если это можно назвать таким словом – все права на престол принадлежат только ей, и никому другому!

– Но вы хорошо знаете, Робер, что во Франции действует Салический закон, согласно которому наследование по женской линии запрещено.

Робер снова щелкнул пальцами.

– Я не говорю о том, что должна править Изабелла. У нее, к счастью, имеется сын, милорд, которого вы не можете не знать… – Он ухмыльнулся. – Сын, уже носящий на голове корону. Корону Англии. Почему бы ему, этому молодому, полному сил мужчине, вместо того чтобы играть в военные игры с ничтожной Шотландией, которая и так сама падет к его ногам, почему ему не вступить в борьбу за другую корону, более достойную его ума и усилий?

– Ах, Робер, вы почти убедили меня. Но подумайте, сколько крови должно пролиться при осуществлении подобных планов. Их ведь не решить за месяц и даже за год. Предвижу, борьба будет очень долгой…

– Ничто великое не дается легко!

– И опять вы правы. Благодарю за то, что печетесь о величии Англии. Хотя…

– Это будет только справедливо, – поспешил сказать Робер.

Разговор происходил в лесу во время конной прогулки, и, когда к ним подъехал кто-то из королевской свиты, Робер предпочел ретироваться. Он и так уже сказал достаточно. На какое-то время. Впечатление от его слов будет более глубоким, а результат более плодотворным, если вливать яд постепенно. Небольшими дозами.

Забавно будет, продолжал размышлять Робер, если и вправду начнется настоящая война. Король Филипп перепугается до смерти… Ведь он не хочет ее. Ему выгоднее, чтобы страна при нем жила спокойно, без лишних потрясений, – их и так было достаточно в прошлые годы… Интересно, что он почувствует, если все-таки вынужден будет вступить в войну, дабы отстоять свой трон?..

Робер испытал прилив сил. Он чувствовал себя прекрасно – как рыба в воде, – что бывало всякий раз, когда начинал плести очередную интригу.

Война! – мысленно воскликнул он и прищелкнул пальцами. Война между Англией и Францией. Это звучит серьезно. Филипп коварен и неглуп. Эдуард молод, но уже достаточно искушен. Спор между ними может воспоследовать длительный и обещает быть интересным…

Он был доволен собой. Никогда раньше его козни не оплачивались такой высокой ценой.

Что ж, посмотрим…

* * *

Эдуард понимал, что его шансы сбросить с трона короля Филиппа не слишком велики. Военные действия на чужой и довольно далекой земле всегда считались делом нелегким; даже простая защита собственных владений во Франции требовала немалых усилий от всех английских королей, начиная с Вильгельма Завоевателя. Война с близкой Шотландией истощила казну его великого деда и, как считают многие, привела того к преждевременной смерти. И сейчас в этой стране бессмысленно ожидать скорого замирения… Нет слов, чертовски приятна мысль о правах на французский престол, но следует ли от мыслей о правах переходить к делу и пытаться отвоевать корону силой оружия – это требует самых серьезных раздумий. Правда, Робер д'Артуа непрерывно подстегивает его разговорами, не перестает убеждать, что дело это вовсе не трудное, если взяться с умом. Но Эдуард уже знает, что такое война и насколько легче рассуждать о ней, чем сражаться на поле брани. Помимо всего прочего, хватает дел самой Англии, которые требуют постоянного внимания.

Его не оставляло стремление найти и покарать убийц отца. И наконец их поиски завершились.

Зять Мортимера Томас Беркли, в чьем замке произошло убийство, был уже арестован, но сумел доказать, что находился далеко от замка в тот роковой день и потому никакого отношения к смерти короля Эдуарда II не имеет. Он был, правда, опозорен и впал в немилость, но наказания не последовало.

Другой человек, замешанный в аресте короля и содержании его под стражей, Джон Молтреверс, продолжает скрываться во Фландрии и, по слухам, немало способствует сейчас оживленной торговле этих провинций с Англией, так что пускай этим и занимается.

Уильяма Огла, главного исполнителя мерзкого убийства, удалось схватить в Неаполе. Но Эдуард опасался, что, если этого человека доставят в Англию и тот заговорит, то порасскажет такое – и про королеву Изабеллу тоже, – о чем лучше молчать. Поэтому Уильям Огл не должен достичь берегов королевства, он должен умереть раньше, и он погиб на пути из Неаполя в Лондон – конечно, по нелепой случайности…

Королева продолжала спокойно жить в замке Райзинг и, казалось, похоронила там всю гордость и былые амбиции. Оно и к лучшему, считал ее сын, это полезней для мира в стране.

Робер д'Артуа – отнюдь не источник спокойствия – постоянно пребывал рядом с Эдуардом. Он был неизменно весел, любезен и знал, чем и как угодить королю Англии. Прижившись во дворце, он уверял его, что вернется во Францию только вместе с ним.

– У нас похожие судьбы, Эдуард, – часто говаривал Робер. – Нам обоим предстоит добиться того, что положено по праву. Вам – трон, мне – мои владения. Я знаю, только с вашим восхождением на французский престол я смогу вернуть все то, что принадлежит благородному роду д'Артуа. Все, включая и ночной горшок.

– Да уж, – благодушно отвечал Эдуард, – в этом вы можете быть вполне уверены.

Робер не переставал говорить о своих потерях и притязаниях, но умел делать это не назойливо, а весело, с немалым чувством юмора.

– Было бы неплохо, – говаривал он, – если б Господь Бог не допустил битвы при Куртре [11]11
  Куртре – город на реке Лис, где в 1302 году фламандская пехота разгромила французскую конницу («Битва шпор»).


[Закрыть], где погиб мой дед от руки этих безумных, но храбрых фламандцев. А еще раньше умер от болезни мой отец, и я остался сиротой. С сиротой же, как известно, можно делать все, что вздумается бессовестным людям. И легче всего лишить его наследства. Что они и постарались сделать… Кто именно? Один из королей Франции, кто правил в то время и кто женился на дочери моей тетушки Мао и забрал себе, – а вернее, как бы передал милой тетушке, – все земли, принадлежавшие мне как законному наследнику деда и отца.

– Как бесчестно он поступил! – возмутился Эдуард.

– Они утверждали, что моя тетка совершенно случайно показала документы, по которым мой дед якобы объявлял ее наследницей. Каково, а?

– Это был подлог?

– Конечно! Ну а потом достойная дама скончалась, и все состояние перешло к ее нежной дочке, супруге короля. Вот такой простенький замысел для ограбления всего нашего рода. Тоже королевского!.. А как они со мной обращались при этом, милорд! Словно я был не прямой наследник, а какой-то найденыш, вроде нынешнего короля. О, такого я не забуду и не прощу!

– Разумеется, трудно забыть, если все так и было.

– Клянусь, что не солгал ни в одном слове!.. Надеюсь, и вы, мой храбрый король, не любите, когда вас лишают законного наследства. Или хотя бы его части. Потому что одну половину – Англию – вы получили и достойно правите в ней, а что касается второй половины… За нее вам так же, как и мне, предстоит бороться. И если решитесь на борьбу, то, без сомнения, победите. Убежден в этом. Вам осталось убедить самого себя!

Эдуарду уже приелась эта тема, и он пожелал узнать, кто же подделал завещание и как все это происходило. Тот охотно откликнулся на просьбу короля:

– Документы, по которым меня лишили наследства, были поддельными. Я удостоверился в этом, и вот каким образом… В замке, принадлежавшем деду, была одна женщина… – Он загадочно улыбнулся, видимо, припомнив нечто приятное, связанное с ней. – Одна весьма милая и преданная мне женщина, ее звали Ла Дивьон. Когда на меня обрушилось это несчастье, она шепнула мне по секрету, что у нее сохранилось подлинное завещание, где проставлено мое имя. Мое, а не моей тетки. И показала мне его.

– И как вы тогда поступили, Робер?

– Можете поверить, не пропустил ни слова мимо ушей и тотчас начал действовать с еще большим упорством. Но… но тут троном овладел нынешний король, отличающийся от предшественников решительностью и жестокостью. До него мое дело о наследстве тянулось ни шатко ни валко, а этот Валуа решил все закончить быстро, одним махом. После того, как я ему сообщил о подлинном завещании, которое у Ла Дивьон, он сразу показал себя…

Д'Артуа многозначительно замолчал.

– Что же он сделал, Робер? – снова спросил король. – Не томите!

Граф д'Артуа еще не успел поведать ему все подробности о злоключениях во Франции, и Эдуарда они продолжали интересовать.

– Что сделал? Велел арестовать бедную женщину и подвергнуть пытке. Она вначале говорила только правду и стояла на своем, но не выдержала мучений и сделала признание, что солгала в мою пользу, когда намекала о каком-то другом завещании. Но, и вырвав признание, они не успокоились. Несчастную женщину – а какая она была красивая! – сожгли на костре как лжесвидетельницу. Однако и этого Филиппу показалось мало! Ведь оставался еще я сам, кто знал всю правду, и нужно было избавиться и от меня… Был распространен слух, будто бы во время допроса Ла Дивьон призналась еще в одном преступлении – будто по моему приказанию отравила мадам Мао, мою тетку… Услыхав об этом, я понял, чего теперь ждать, и, не теряя времени, переоделся в простую одежду и бежал из Франции к доброму другу, единственному другу – к вам… Думаете, Филипп успокоился? Ничуть. Объявил во всеуслышание – до вас, наверное, тоже дошли эти слухи, милорд? – что у меня в замке найдена восковая кукла, изображавшая французского короля, и в нее воткнуты иглы. Таким образом, обобрав до нитки, он еще обвинил меня в колдовстве, в черной магии… – Он перевел дух, улыбнулся Эдуарду, щелкнув по привычке пальцами. – Не слишком ли много свалилось на одного человека? А, милорд?

– Пожалуй, если все это так.

Робер с укором взглянул на короля.

– Можете не верить, но возвращение во Францию мне теперь заказано. Разве вам не известно, милорд, некоторые люди устроены так, что ненавидят тех, кому причинили зло? Филипп Валуа именно из таких… Но все равно, его дни сочтены, и возмездие не за горами. Он дождется того часа, когда армия короля Эдуарда Английского вторгнется во Францию. О, как я мечтаю об этом дне!

– Ах, мой друг, – сказал Эдуард, взволнованный его горячностью, – все это не делается так быстро.

– Ну, месяц, два…

– Мой дед, кого до сих пор считают великим воином, – произнес задумчиво Эдуард, – так и не смог покорить Шотландию. Мой предок Ричард Львиное Сердце ни разу не дошел до Иерусалима во время крестовых походов. Вильгельм Завоеватель отступился от Уэльса… Говоря о победах, мы зачастую забываем обо всем, что им сопутствует, – о долгих маршах под дождем и снегом, о топких дорогах, о гнилых болотах, об удушающей жаре… Забываем о тяготах бивачной жизни… Перед тем, как выступить в очередной военный поход, необходимо уяснить, что ты обретешь в случае победы и чего лишишься в случае поражения.

– Разве так должен рассуждать великий полководец? – вскричал Робер. – Что я слышу? Мысль о поражении не смеет приходить вам в голову, Эдуард!

– Если полководец хочет стать великим, он должен рассуждать именно так, – отвечал король. – Он обязан предусмотреть все, что может произойти с ним и с его воинами. Быть готовым ко всему. Но это до битвы. А в сражение должен идти только с мыслью о победе, с уверенностью, что обретет ее. Бояться надо лишь одного – самонадеянности.

– Я не перестаю удивляться вашим словам, Эдуард. И это говорите вы, в котором столько смелости, столько решительности, вокруг кого сам воздух накаливается от напряжения…

– Перестаньте, Робер, прошу вас. Я уже не так юн, чтобы выслушать подобную лесть и верить ей. Мне еще предстоит доказать себе и всем вокруг, на что я способен.

Оба замолчали.

– Хотите, я скажу вам кое-что? – начал Робер. – Король Неаполитанский не так давно сказал мне, что советовался, по обыкновению, со звездами, и те предсказали ему: король Франции будет вскоре побежден. Он потерпит сокрушительное поражение в битве, и его победителем будет… один человек.