Текст книги "Леди-Солнце"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Они много ездили верхом, и, где бы ни появлялись, их радостно приветствовали толпы людей. Молодая королевская чета излучала взаимную любовь, а люди любили их и сходились во мнении, что они созданы друг для друга.
Восхищение Филиппой усилилось, когда стало известно, что эта юная леди привезла с собой значительные ценности, которые передала в королевскую казну, сильно оскудевшую от затрат Изабеллы и Мортимера на армию и самих себя, а также от расходов на недавний поход в Шотландию. Как же было не оценить тот вклад, что внесла в финансы страны эта дочь обыкновенного графа из мало кому известной провинции на континенте! Как же было не приветствовать ее, не проявлять самых горячих чувств!
Полюбили ее, но отнюдь не за щедрость, и ее новообретенные родственники – брат Эдуарда Джон Элтем и две его сестры – Элинор и Джоанна. Их любовь можно было назвать обожанием, причина его, наверное, крылась в том, что бедным детям так не хватало любви родительской.
– Я люблю тебя, – признавалась Филиппе Элинор, – потому что ты так часто улыбаешься мне.
– Я очень люблю тебя, – вторила ей Джоанна, – потому что у тебя такие румяные щеки.
Отношение к ней этих девчушек было приятно Филиппе – оно хотя бы частично восполняло отсутствие сестер, с которыми она рассталась впервые в жизни.
– Как мне их не хватает, – часто говорила она. – Всех троих.
– Нас у тебя тоже трое, – объясняла ей Джоанна. – Ведь и братец Джон тоже считается? Верно?
Филиппа отвечала, что да. Конечно, да…
Довольно скоро она почувствовала, что в королевской семье царит какая-то напряженность в отношениях, ничего определенного заметить еще не могла, но что-то витало в воздухе. Впрочем, полагала Филиппа, у нее чересчур обостренное восприятие, ведь она приехала сюда из своего счастливого мирного дома и так близко не сталкивалась раньше ни с одной семьей. Но, как бы то ни было, что-то вызывало у нее неприятные ощущения и заставляло быть настороже.
Впоследствии она поняла, что волны напряженности исходят от двух человек – от ее свекрови и от Мортимера, графа Марча. Она сама старалась видеть их обоих как можно реже, потому что они немного пугали ее. Королева-мать держалась с ней несколько отчужденно, было видно, она изучает ее, приглядывается к ней. Так же вел себя и граф Марч. Оба словно искали в ней постоянно и упорно скрытые недостатки, что-то, в чем можно было бы ее затем обвинить. Внешне, однако, все выглядело благопристойно, даже слишком дружелюбно порой, и это «слишком» вызывало у Филиппы легкую дрожь страха, укрепляло недоверие к их искренности.
Нельзя так поддаваться ощущениям, которые легко могут обмануть, уговаривала она себя и вновь вглядывалась в королеву Изабеллу. Даже в ее красоте Филиппа находила нечто странное и опасное – в том, как бесшумно и грациозно та движется, с какой внезапностью возникает в комнате, где, Филиппе казалось, она пребывает в полном одиночестве. Даже речь у юной королевы в ее присутствии становилась менее гладкой и связной, и с этим она ничего не могла поделать. Как ни гнала от себя беспокойные мысли и ощущения, они не покидали ее. Что-то нездоровое, недоброе прозревала она в королеве-матери и в ее ближайшем друге и сподвижнике.
В холодных красивых чертах Роджера Мортимера Филиппа видела жестокость и грубость и не понимала, почему этого человека все до такой степени почитают, а больше всех – сама Изабелла. Нет, пожалуй, не почитают – так ей казалось лишь вначале, – а попросту боятся. И сама она тоже.
Эти новые для нее чувства ей трудно было носить в себе, и она собиралась поделиться ими с Эдуардом, но в последний момент обычно не решалась, опасаясь, что слова прозвучат как осуждение его матери.
С Эдуардом они чаще всего говорили о самих себе, о том, как любят друг друга, как прекрасно началась их совместная жизнь. Говорили о детях, которые у них непременно появятся, и очень скоро.
– Это будет мальчик, – уверенно заявлял Эдуард.
– Мы назовем его Эдуардом, – вторила она.
Они могли часами обсуждать, каким он станет, этот мальчик, и Филиппа уверяла, что ее очень разочарует, если тот не повторит все черты отца.
Затем они обрывали бесконечные разговоры о еще не родившемся сыне, начинали смеяться и шутливо возмущаться, что ни о чем больше не могут говорить, затем совсем замолкали, целовались, снова любили друг друга, и жизнь представлялась им еще лучше, еще прекрасней… Филиппа забывала о страхах, и ей казалось странным, что она когда-то могла их испытывать…
Нередко, когда Эдуард был занят с советниками, Филиппа заходила в учебную комнату принцесс. Напряженность ощущалась даже здесь… напряженность, связанная с недавним прошлым королевской семьи. Подтверждение этому Филиппа услышала как-то из детских уст сестер Эдуарда.
Девочки хорошо помнили, что происходило вокруг них, охотно рассказывали о том времени, когда жили с матерью во дворце Тауэр и к ним была приставлена по распоряжению отца леди Диспенсер, жена отцовского любимца Хью Диспенсера. А их мать была очень этим недовольна.
Филиппа, к этому времени уже достаточно знавшая о том, что происходило не так давно при дворе английского короля, понимала, что король таким образом пожелал избавиться от двух женщин, мешавших его счастью с фаворитом, молодым красавцем Хью. Народ тоже знал об увлечении своего владыки и яростно ненавидел нового королевского любовника. Кончилось тем, что красавца казнили, а короля заставили передать корону сыну.
Однако Филиппа не осмеливалась говорить об этом с Эдуардом, понимая, как будет неприятен ему подобный разговор, – он мрачнел при любом упоминании об отце.
– …Ух, как много людей было тогда на улицах! – продолжали рассказывать девочки о дне казни.
– Так страшно!
– А потом нас повели к нашей матери…
– И нам все равно было страшно, – повторила Джоанна.
Даже сейчас она выглядела испуганной. Филиппа поняла, что страх глубоко проник в эти юные души – страх перед матерью.
Дети продолжали обрывочно передавать впечатления, накопившиеся за их недолгую жизнь.
– …Один раз, – говорила Джоанна, – мы видели человека, который висел на веревке. Он был мертвый.
– Это был Хью Диспенсер, – пояснила Элинор. – С ним сначала такое сделали! Просто ужас!.. А потом повесили на веревке, и он качался… качался…
– Этого больше не будет, – сказала Филиппа, внутренне содрогаясь. – Забудьте обо всем.
– Но я не могу, – сказала Элинор. – Иногда, когда лежу в кровати ночью, начинаю его видеть. Хотя совсем темно.
– Я тоже, – добавила Джоанна.
– Не бойтесь, с этим навсегда покончено! – воскликнула Филиппа.
О, как она была наивна!
– А ты, дорогая сестра, видела, как человек раскачивается на веревке? – спросила ее Элинор.
– Нет, – твердо ответила Филиппа. – И вы тоже не видели. Это был, наверное, просто плохой сон.
Две пары детских глаз вопросительно уставились на нее.
– Просто дурной сон, – повторила она. – И не надо беспокоиться, потому что все сны исчезают, когда просыпаешься и видишь, что вокруг уже светлый день.
Кажется, девочкам пришлось по душе такое объяснение. Они несколько раз воскликнули: «Это был сон!» – и заметно успокоились.
Им хотелось побольше узнать о замужестве.
– На что оно похоже? – спросила как-то Джоанна.
Филиппа искренне ответила, что это самое-самое чудесное, что только может произойти между двумя людьми.
– Между всеми? – поинтересовалась Элинор.
– Конечно!
– Но ты вышла замуж за Эдуарда, а не за кого-то другого, – сказала Джоанна. – Я тоже хочу выйти за него!
– Нельзя выходить замуж за родного брата, – объяснила Филиппа. – Кроме того, он уже женат. На мне.
– Когда я была совсем маленькой, – вспомнила вдруг Элинор, – меня уже выдали за Альфонсо, короля Кастилии. С тех пор я ничего о нем не знаю. Может, он меня совсем не любит?
– Он не может любить или не любить, – сказала Филиппа. – Ведь он никогда не видел тебя, верно?
– И я его тоже.
– А Эдуарда ты видела раньше? – спросила Джоанна.
– Конечно…
И Филиппа рассказала им про замок Валенсьен, как она там встретила Эдуарда, как они вместе гуляли по лесам и полям и она полюбила его, а он ее, а потом сделал предложение стать его женой.
Девочки внимали ей с полуоткрытыми ртами – никогда раньше не доводилось им слушать такие искренние и взволнованные слова о чувствах, о любви.
Вдруг лицо Джоанны вспыхнуло, и, уткнувшись в колени Филиппы, она пробормотала:
– А меня хотят выдать за сына короля Шотландии и увезти туда… Не позволяй им этого, дорогая сестра! Я не хочу в Шотландию!
Филиппа нежно погладила ее светлые волосы.
– Не волнуйся, милая. Ты еще совсем маленькая. До той поры пройдут годы и годы. А там будет видно.
Это немного успокоило девочку, но она все же повторила:
– Не хочу к шотландцам, даже когда буду совсем старая. Там очень холодно, и они наши враги.
– Оттого тебя и хотят сделать женой сына Роберта Брюса, – попыталась объяснить ей Филиппа. – Королевские браки иногда помогают делать из врагов друзей и останавливают войны.
– Он такой еще маленький, – с презрением сказала Джоанна. – Даже меньше меня. И очень уродливый. Прямо тьфу!
Лицо у нее сморщилось, она опять была готова заплакать.
– Ты же никогда не видела его, – возразила Филиппа. – Зачем так говорить?
– Мы слышали от людей, – сказала Элинор. – А отец у него больной и страшный, как дьявол.
Филиппа вновь повторила, что Джоанна еще слишком мала и не стоит пока думать обо всем этом, и перевела разговор на другое, но видела, что обеих девочек беспокоит будущее, и ей было их жаль – она не понимала, зачем детей раньше времени посвящают в дела о заключении браков и вообще ведут при них такие разговоры.
* * *
Оставшись наедине с Эдуардом, она вспомнила о страхах Джоанны и рассказала о разговоре с ней.
– Бедные девочки. Живут в постоянном страхе, в постоянном ожидании чего-то неприятного, что может… должно случиться с ними.
Эдуард слегка нахмурился.
– Насколько мне известно, – сказал он, – за ними хорошо смотрят. У них хорошие наставницы, и девочки имеют все, что им нужно.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, – заверила его Филиппа, – но, по-моему… возможно, я ошибаюсь… им не хватает главного – любви. В нашей семье родители были постоянно рядом с нами и все мы чувствовали себя счастливыми.
– Твоя семья не совсем обычная, моя любовь, – сказал Эдуард, усмехнувшись. – Поэтому в ней появляются такие, как ты.
Она не могла не ответить ему радостной улыбкой, но продолжила разговор о том же:
– Джоанне обязательно предстоит стать женой сына Роберта Брюса?
– Да, так гласит один из пунктов договора о мире, и я не вижу в этом ничего плохого. Нам необходим мир. Постоянные войны с Шотландией стоят огромных денег и немалых потерь. Эта страна слишком дикая и гористая, и над ней невозможно одержать полную победу. Даже моему деду это не удалось. И я целиком за мирное решение наших споров, чему и должен служить этот договор.
Филиппа с восхищением слушала умные речи молодого супруга.
– А шотландцы думают так же? – поинтересовалась она.
Он кивнул.
– Роберт Брюс просто мечтает о мире. Он очень болен. Уже много лет медленно умирает от проказы, и теперь конец его близок. Единственный его наследник – сын Давид, которому сейчас всего пять лет. Ему и предстоит стать королем Шотландии.
– А Джоанне – его женой?
– Совершенно верно, дорогая.
– Но они так малы, что брак может состояться не раньше чем через десять лет, не так ли?
– Совсем наоборот. Все должно свершиться в самое ближайшее время. Союз с Шотландией должен быть скреплен брачной церемонией. Только в этом случае можно рассчитывать, что он будет прочным.
– Но Джоанна, разумеется, останется здесь, пока не вырастет?
Снова на юном лице Эдуарда появилось хмурое выражение, делавшее его гораздо старше.
– К сожалению, дорогая, ей придется отправиться в Шотландию. Это входит в условия союза.
– Бедный ребенок! Значит, не напрасны ее страхи?!
– Перестань сокрушаться, Филиппа. Такова судьба многих принцесс. Им следует примириться с мыслью о том, что они участницы и даже заложницы политики. Так повелось издавна.
Филиппа снова не могла не подивиться тому, как решительно и совсем по-взрослому излагает мысли ее Эдуард.
– Джоанна еще так мала! – не сумела она тем не менее воздержаться от сочувственного восклицания.
– Принцессы быстро взрослеют, – с улыбкой сказал Эдуард.
«И бывшие принцы тоже», – мысленно добавила Филиппа.
Он поцеловал ее в губы.
– Не хочу, чтобы тебя беспокоили подобные вещи. Иди ко мне, моя любовь. Нам всегда не хватает времени, когда мы бываем наконец вдвоем… Забудем об этих надоевших шотландцах и обо всем, что с ними связано. Они всегда были занозами в нашем теле. Даст Бог, будущий союз избавит нас от этой заботы на многие годы, если не на века. Иди же ко мне…
Она утонула в его объятиях и забыла обо всем, в том числе и о Джоанне. Но только на время. Позднее к ней вернулось чувство сострадания к несчастному ребенку, а также почти не оставлявшее ее беспокойство, которое вселяли в нее королева-мать и Роджер Мортимер, граф Марч.
* * *
Договор с Шотландией был подписан. Эдуард по просьбе Филиппы рассказал ей об его условиях.
Он как король отказывается от претензий на феодальное владение этой страной, возвращает ей Скунский камень [4]4
Древний шотландский коронационный камень, хранившийся в Скунском аббатстве, был увезен Эдуардом I в ознаменование покорения Шотландии.
[Закрыть]и еще некоторые из отобранных его дедом сокровищ. Шотландцы обязуются выплатить королю Англии в течение последующих трех лет двадцать тысяч фунтов. Одним из главных пунктов мирного соглашения обе стороны считают заключение брака между Давидом, сыном Роберта Брюса, и Джоанной, дочерью покойного короля Англии Эдуарда II, причем бракосочетание должно состояться ровно через четыре месяца после подписания соглашения.
Филиппа была в ужасе – несчастная малышка принесена в жертву! Но она понимала, что ничего не поделаешь: за такое решение ратовала и сама королева-мать вместе с графом Марчем. Так ей сказал Эдуард. Все они хотели насладиться миром, миром прочным и вечным.
Слушая юного супруга, Филиппа думала о том, что он все еще под огромным влиянием матери. И это ее не удивляло, она видела силу обаяния Изабеллы, ее умение вести себя с сыном – постоянно выказывая ему преувеличенное восхищение, почтение, любовь… Любовь, которой она так обделяла остальных детей.
Да, Филиппа сознавала, что ничем не может помочь бедной Джоанне – она была еще слишком молодой и неопытной. Эдуард тоже от всей души жалел сестру, но и он твердил, что так должно быть: Джоанна вскоре покинет родной дом и уедет в холодную, чужую, враждебную страну.
Наступила Пасха. Прошли богослужения, застольные торжества, королевский двор стал готовиться к отъезду на юг страны.
В первый день путешествия в селении неподалеку от Йорка произошло событие, которое дало возможность многим его свидетелям открыть доселе неизвестные им стороны характера их молодой королевы и полюбить ее еще больше.
Филиппа ехала на коне рядом с Эдуардом во главе блестящей кавалькады, когда на дороге появилась женщина и, упав на колени, протянула к ним руки.
Движение остановилось. Женщина, оборванная и грязная, поднялась и кинулась к Филиппе. Снова опустившись на колени, она что-то начала быстро говорить.
Филиппа наклонилась к ней и ласково спросила, чего та хочет.
– Я наслышалась о вашей доброте, миледи, – ответила она. – Ее видать и по вашему лицу. Моя дочь… Я прошу за дочь…
– Что с ней, добрая женщина?
– Ее хотят повесить, вот что! Ей всего-навсего десять лет, и она голодная. Умоляю, миледи, спасите ее! У меня больше никого нет…
– Чем она провинилась? – спросила Филиппа.
– Она своровала украшение… Но она ведь ребенок. Клянусь, миледи, она хорошая девочка.
– Боюсь, моя любовь, – сказал Эдуард, – это будет не последняя к тебе просьба в таком духе.
– Но я должна все узнать и помочь ей, – твердо ответила Филиппа.
– Уберите женщину с дороги! – властно крикнула королева-мать. – Она мешает нам проехать!
Две королевы какое-то мгновение внимательно смотрели друг на друга. Взгляд Изабеллы был нетерпеливым и несколько удивленным. Удивление было вызвано твердостью в глазах юной невестки.
Филиппа повернулась к Эдуарду:
– Вы хотите доставить мне удовольствие, милорд?
Тон был скорее утвердительным, нежели вопросительным.
– Больше всего на свете, – ответил тот.
– Тогда, – сказала она, – задержимся здесь ненадолго, и я разберусь в том, что случилось. Не хочется, чтобы наши подданные думали, будто я не желаю даже выслушать мольбы матери, чью дочь собираются казнить.
– Поступайте, как хотите, дорогая.
– Как вы добры ко мне! – воскликнула она.
Итак, они задержались в этом селении. Филиппа повидала девочку, укравшую какую-то безделицу, и поговорила со слугами и дворецким в поместье, где была совершена кража, а также с сельским судьей, вынесшим малолетней воровке столь суровый приговор. И девочка была спасена от веревки палача.
Ее мать вновь упала на колени перед Филиппой и поцеловала край ее платья. Эдуард, довольный происшедшим, снисходительно улыбался, а люди, которые видели и слышали все, что сейчас произошло, растроганно восклицали:
– Да будет благословен день, когда наш король привез добрую королеву Филиппу к нам на остров!
Пышный кортеж продолжил свой путь и благополучно прибыл в замок Вудсток в Оксфордшире, где было решено остановиться на отдых. Этот роскошный дворец был когда-то любимым пристанищем Генриха II, основателя королевской династии Плантагенетов.
– Здесь мы пробудем некоторое время и хорошенько отдохнем, ибо со дня нашей свадьбы у нас было великое множество дел, а также утомительные переезды. С нами останется небольшое число придворных и слуг, остальные могут вернуться к своим делам и семьям, – решил молодой король.
Филиппа простилась здесь с друзьями из Эно, которые сопровождали ее все эти дни. Остался при ней только Уолтер де Манни, достойнейший рыцарь, принесший присягу на верность английскому королю.
– Теперь, когда почти все твои связи с Эно порвались, – сказал Эдуард Филиппе, – когда ты осталась со мною на острове под названием Англия, скажи мне, дорогая, не грустно ли тебе, не одиноко?
– Они по-прежнему мои друзья, – отвечала она, – те люди, что сопровождали меня в Англию. И я щедро их наградила и отпустила с благодарностью в сердце. Что же до грусти и печали, им нет места в моей душе, пока я с тобой, пока ты меня любишь…
Их недолгую жизнь во дворце Вудсток вполне можно было назвать идиллической.
Глава 4
ЗЛОВЕЩИЕ ИГРЫ В ЗАМКЕ КОРФ
Изабелле некуда было скрыться от жутких теней, преследующих ее. Иногда ей казалось, что она сходит с ума. По-прежнему к ней во сне являлся убитый муж, он заверял, что остался в живых и не покинет ее больше никогда.
Видение приходило не только по ночам, когда она лежала на постели рядом с любовником, но и днем. Временами ей мерещилось его лицо в толпе на улице или за столом королевского совета.
Мортимер посмеивался над ее страхами. Он обладал сильным, решительным характером, ему было несвойственно богатое воображение и чужды угрызения совести – тем более в отношении человека, который чуть не сгноил его в тюрьме. Мортимер жил сегодняшним днем и не желал думать ни о прошлом, ни о том, что может с ним случиться в будущем.
Изабелла же думала и о том, и о другом. Она вспоминала любимцев мужа, Пирса Гавестона и Хью Диспенсера, принявших страшную, мучительную смерть, хотя и не идущую ни в какое сравнение с тем, что пришлось на долю их покровителя – короля. Она вспоминала, как упорно они не хотели видеть угрозу и, словно мотыльки на огонь, сами стремились к ужасному концу. Всем вокруг было ясно, чем может окончиться для них сомнительное положение любовников короля… Всем, кроме них самих… Никакого внимания не обращали они на всеобщую ненависть, которая кольцом стягивалась все туже и туже вокруг их гибких красивых тел.
Если она так охвачена страстью к Мортимеру, к его большому сильному телу, не следует ли и ей задуматься над его судьбой? И над своей тоже…
Он отметал все разговоры о возможных несчастьях и слышать не хотел о каких-то тучах, которые могли сгущаться над его головой. Зачем беспокоить себя мыслями о плохом? Особенно сейчас, когда согласно одному из условий перемирия с Шотландией Роберт Брюс должен уплатить Эдуарду двадцать тысяч фунтов. Эдуарду – значит, короне, а короне – значит, им с Изабеллой.
Первый взнос уже поступил, и Мортимер тут же наложил на него руку, а это означало, что деньги будут довольно быстро истрачены – Мортимер умел это делать. Он любил жить широко, ни в чем себе не отказывая. Да разве не заслужили они – Изабелла и он – права на такую жизнь после всего, что перенесли за последние годы? Он был узником Тауэра вместе с дядей, который умер там, в темнице, от голода… Его ожидала та же участь, если бы не молодость, богатырское здоровье и Изабелла… А она – разве не унижал ее муж, отвергавший ее как супругу и отдававший предпочтение любовникам? Разве не оскорбительно было для нее, что он приходил к ней в спальню лишь потому, что обязан был заботиться о наследнике трона, о продолжении королевского рода? И она покорялась, возненавидев его…
Теперь они вправе взять свое, получить то, чего были лишены. И они уже получили: он стал едва ли не самым богатым и могущественным человеком в Англии, а вместе они, по существу, правят страной. Эдуард по молодости лет воображает, что это делает он, – и пускай тешит себя подобными мыслями как можно дольше…
Изабелла не могла быть такой безмятежной, как Мортимер. Многое мешало этому – и не только страшные видения, часто посещавшие ее, но и то явное, что происходило вокруг: юная Филиппа начала вызывать у нее тревогу, чем она не замедлила поделиться с Мортимером.
– Что ты думаешь о ней? – начала она как-то разговор.
– Ничего не думаю, – отвечал он. – Кто она такая? Простая полудеревенская девчонка. Подружка нашего мальчика в его постельных играх, и больше никто. Он пожелал побаловаться семейной жизнью – что ж, пускай наслаждается ею, у него теперь есть хоть какое-то занятие.
Изабелле не понравился его легкомысленный тон.
– Тот случай на дороге, – сказала она, нахмурясь, – он говорит о многом. Она проявила настойчивость, и Эдуард поддержал ее.
– Да, девочка пожалела бедную женщину. Выказала милосердие. Ну и что?
– Только то, что мой сын дал понять: он не собирается ей ни в чем отказывать. Это может иметь серьезные последствия.
– Такое не будет продолжаться долго. Сейчас он охвачен первым чувством, незнакомым ему раньше. Оно быстро улетучится, и он увидит свою возлюбленную другими глазами. Поймет, что она всего лишь пухлая простушка из какого-то затерянного графства, а вокруг – множество куда более привлекательных женщин.
– Однако сейчас она в силах верховодить им, – настаивала королева.
– Как такое недалекое существо может верховодить Эдуардом? – возражал Мортимер.
– Он взрослеет, меняется. И нам все труднее будет удерживать власть над ним, – говорила она.
– Не надо беспокоиться, дорогая, когда еще и в помине нет причин для этого.
– Этот мир с Шотландией… – начала она.
– Я целиком его поддерживаю, – перебил он. Больше всего ему нравился пункт о выплате двадцати тысяч фунтов.
– Но многие в Лондоне недовольны, – закончила она свою мысль.
– Чума на их головы!
– Не говори так. Это может возмутить всю страну.
– Я не боюсь их возмущения!
– Ты прекрасно знаешь, народ может быть очень опасен. Многие считают, что нельзя отдавать Скунский камень, а также отправлять в эту варварскую Шотландию маленькую девочку, чтобы выдать там замуж за сына прокаженного.
– Эта девочка станет королевой.
– Народу не нравится… Мортимер, ты помнишь, как эти люди, на которых ты готов наслать чуму, поддерживали меня недавно? Как встречали на улицах?
– Они любили и любят свою королеву. Стоит тебе сейчас появиться перед ними, они снова завопят о преданности.
– Этого больше нет, Мортимер.
– Если и нет, то лишь временно, дорогая. Им не понравилось одно, не понравилось другое… Они слишком много возомнили о себе, эти лондонцы. Всюду суют свой нос!
– Вчера, когда я появилась на улице, кто-то крикнул мне: «Шлюха!»
– Ты видела того, кто посмел это сделать? Его следует повесить! Четвертовать!
– Он смотрел прямо на меня, а потом медленно пошел и скрылся в толпе. Ему помогли скрыться… Они отвернулись от меня, Мортимер… Отвернулись от нас!
– Наплевать на этот сброд!
– Иногда я думаю, Мортимер…
Он успокоил ее тем единственным безошибочным способом, каким действовал всегда, – и словами тоже: когда было необходимо, он находил нужные слова.
О, этот милый, прекрасный Мортимер! Могучий в любви, преданный ей до последнего вздоха!.. Ты, только ты истинная королева Англии, говорил он ей. Ослепительно красивая, умная, любвеобильная… Забудь, что здесь другая королева. Она значит не больше, чем ее мальчишка-супруг. Оба они – марионетки в наших руках, дорогая. А мы, Изабелла и Мортимер, были, есть и будем настоящими правителями страны. Были и будем…
* * *
Каждую ночь Джоанна засыпала в слезах. Напрасно ее уверяли, что она станет счастливой в Шотландии. Она знала, этого не будет. Никогда! Знала, что у нее есть там жених по имени Давид Брюс, пяти лет от роду, который ей уже заранее был противен… Ну его совсем!.. Она с ним не будет играть!
Она слышала, что королевских невест часто с самых ранних лет отправляют из родного дома к женихам, чтобы они привыкали в новой стране к новой жизни, но от этого ей не становилось легче. Да и не всех отправляли. Вот Элинор, ее родная сестра, намного старше, чем она, однако остается дома, с братьями, с их новой сестрицей Филиппой, такой простой и славной, которую она полюбила. Но что толку любить кого-то, если ее, Джоанну, отрывают от всех? Разве можно любить на таком расстоянии?..
Она слыхала от слуг историю о том, как Филиппа спасла какую-то девочку от виселицы и как доволен был король, а его мать и этот гадкий Мортимер не хотели помочь девочке и торопились продолжить путешествие.
Что, если она тоже попросит Филиппу заступиться за нее, поговорить с Эдуардом, чтобы ее не отправляли невесть куда совсем одну? Она ведь еще маленькая, ей страшно… и очень грустно. Говорят, что Эдуард ни в чем не отказывает Филиппе, – может, он и в этом послушает ее и тогда Джоанна останется с родными и будет спасена?..
О, в этом единственная ее надежда! Надо обязательно поговорить с Филиппой. Во что бы то ни стало!
Филиппа выслушала ее серьезно и внимательно. Такое бедное маленькое существо, хотя и настоящая принцесса!..
Да, ответила ей Филиппа, выслушав почти бессвязную просьбу. Не просьбу, а мольбу… Да, ответила она, люди говорят правду: Эдуард позволил ей спасти ту девочку от казни и был рад, что так получилось. Но ведь то было просто воровство, а не дело государственной важности. А будущий брак Джоанны с шотландским принцем, а может, и королем к тому времени, – это политика… Однако Филиппа не отказывается, она непременно поговорит с Эдуардом.
Она выполнила обещание. Ответ был таким, какого она и ожидала, – он очень сожалеет, но сделать ничего не может. Брак Джоанны – один из пунктов мирного договора и очень важен для обеих стран.
– Но Джоанна совсем ребенок, – попыталась в который уже раз возразить Филиппа. – Разве нельзя заключить сейчас брак по доверенности, чтобы закрепить его, а девочку оставить дома хотя бы еще на несколько лет?
Эдуард отвечал на все ее возражения одно: таково условие договора с Шотландией, и оно не может быть нарушено – шотландцы хотят воспитать будущую королеву в своих традициях.
Сам же он, Филиппа это видела, страдал от предстоящего расставания с Джоанной, потому что был привязан и к сестрам, и к брату.
Возможно, будь Эдуард постарше, он и решился бы на какой-нибудь шаг, чтобы помочь Джоанне, но, молодой и неопытный, да еще после бесславного похода в Шотландию, он не мог поступать по-своему и менять что-либо в столь важном договоре, заключение которого потребовало немалых усилий обеих сторон.
До сих пор не мог он без стыда вспоминать, как по-мальчишески безрассудно вел себя, когда преследовал ускользающих от него шотландцев, и как чуть не стал, к позору для себя и страны, их пленником.
Что ж, теперь следует получше обдумывать все и больше обращать внимания на советы опытных людей, не гнушаясь принимать от них даже слова осуждения.
Все же, не желая разочаровывать Филиппу, он обещал ей еще раз подумать над ее просьбой и попытаться сделать что-нибудь.
Это «что-нибудь» означало разговор с матерью.
Королеве Изабелле было приятно, что сын обратился к ней с просьбой о совете и помощи. Она сделала вид, что задумалась над тем, о чем он сказал ей, хотя ни минуты не сомневалась в верности принятого решения и в том, что Джоанне надлежит уехать немедленно туда, где ее ждет будущий король и его умирающий отец. Ведь нарушение этого условия договора могло привести к тому, что шотландцы потребуют обратно деньги, которые уже передали в английскую казну и которые осели в руках Мортимера.
Но с сыном она начала говорить о другом.
– Мы имеем дело с племенем варваров, мой дорогой, – сказала она. – Ты сам убедился в этом, когда гонялся за ними по лесам и болотам, а они вели с тобой нечестную игру – и выиграли.
Невольная краска выступила на лице Эдуарда. Однако он не мог не отметить, как мягко, с каким тактом мать напомнила ему о его военной неудаче.
Она продолжала:
– Трудно предположить, что может случиться, если мы нарушим условия договора. Вероятно, опять начнется война.
– Миледи, – сказал он, – мне известно, что жители Лондона против этого брака.
– Жители – это толпа, мой сын. А толпа всегда зависит от того, в какую сторону дует ветер.
– Королеву очень беспокоит судьба Джоанны, – пробормотал Эдуард. – Моя сестра совсем ребенок… и отрывать ее от дома… от родных…
Изабелла внутренне напряглась. «Королева»?! Так ее сын сказал не о ней, а об этой девчонке из Эно!.. Ничего, миледи Филиппа вскоре поймет, что приехала сюда не для того, чтобы управлять страной, у которой уже есть хозяйка…
– Наша милая Филиппа… – произнесла королева Изабелла. – Ах, у нее такое мягкое сердце. Я видела, как изумились люди, когда она позволила той грязной женщине взять над собой верх.
– Вы говорите о матери девочки, которую Филиппа спасла от веревки? Насколько мне известно, народ одобрил ее заступничество.
– Не весь народ, мой дорогой сын, а только преступники. Они смеялись и говорили между собой, что теперь будет не страшно и попасться на воровстве: их выручит добрая миледи Филиппа, стоит только ее хорошенько попросить…
– Но ведь то была маленькая девочка…
– Конечно. И наша дорогая Филиппа тоже еще очень молода. Но она повзрослеет. И многому научится, надеюсь. Ведь она такая прелестная. Я так рада за тебя, Эдуард…
Он расплылся в улыбке. Ему всегда было приятно слышать о восхищении Филиппой.
