Текст книги "Леди-Солнце"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
– Дорогой Эдуард, – продолжала мать, – ты знаешь, что все мои мысли только о тебе. Все, что я делаю, – лишь для твоей пользы. Впрочем, зачем я говорю? Ты и так это прекрасно чувствуешь… Твоя мать не ошибается, скажи?
Ее красивые глаза наполнились слезами. Она прильнула к нему. Он поцеловал ее в щеку.
Королева-мать продолжала чуть дрожащим голосом:
– У меня была нелегкая жизнь, сын мой. Порой, оглядываясь назад, я удивляюсь, как смогла все это вытерпеть. Меня так баловали и нежили в детстве при дворе французского короля, моего отца… Но когда я приехала в Англию… – Она содрогнулась. – Когда вспоминаю все, через что пришлось пройти… – Голос ее окреп. – Однако это стоило того, потому что теперь у меня есть ты. И если я увижу тебя твердо сидящим на троне… если ты станешь, я уверена в этом, великим королем… Тогда я уйду из этого мира счастливой.
– Дорогая миледи! – воскликнул он. – К чему говорить о смерти? Вы еще будете жить долго… очень долго.
– Я стану молиться об этом, сын мой, и, знай, я откажусь умереть, пока о тебе не скажут, что ты стал таким же великим, как твой дед. До тех пор я буду все время с тобой…
Кажется, она в достаточной степени сумела дать ему понять, что он еще очень молод и долгое время должен будет чувствовать зависимость от нее и необходимость в ее опеке…
Трудно сказать, думал ли он то же самое, но он понял, что в договоре с Шотландией нельзя менять ни одного пункта, иначе война, к которой они еще не готовы, придет в их дом.
Филиппе он сказал, что, к сожалению, в судьбе Джоанны изменить ничего нельзя, девочке придется вскоре отправиться ко двору шотландского короля. Филиппа поняла его и больше не заговаривала на эту тему.
* * *
В теплые июльские дни отряд из богато разодетых всадников и всадниц неспешно продвигался на север к Бервику. Во главе отряда ехала королева Изабелла, а рядом с ней – одна из самых несчастных маленьких девочек во всем королевстве, принцесса Джоанна.
Много раз приходила ей в голову полубезумная мысль – удрать от всех, скрыться где-нибудь в лесу и чтобы ее никогда-никогда не нашли. И, возможно, она бы осмелилась на этот отчаянный поступок, если бы рядом с ней не находился огромный мужчина с суровым лицом, которого она страшно боялась, даже больше, чем матери. Мужчину звали Мортимер, граф Марч.
В дороге королева Изабелла резким, непримиримым тоном внушала дочери, что та не смеет вести себя, как капризный ребенок, а должна понять и принять судьбу так, как и следует принцессе. Не она первая, не она последняя вынуждена покидать родной дом так рано. Зато в Шотландии ее примут со всеми почестями, какие положены, и пусть она не забывает ни на минуту, что, оставляя Англию принцессой, в Шотландии станет королевой. Разве она не хочет быть королевой?..
Однако Джоанну совсем не утешали слова матери.
Во время остановок в огромных спальнях различных дворцов и замков, лежа на кровати рядом с Элинор, Джоанна искала утешения в бесконечных разговорах с ней. Искала, но не находила – и все равно была рада, что та поехала ее проводить.
Элинор очень хотела успокоить сестру, но не знала, как это сделать, какие убедительные слова найти, тем более что к ней самой все чаще приходила мысль, что и ее рано или поздно ожидает та же печальная участь.
Впрочем, порой пример брата Эдуарда и их обретенной сестры Филиппы скрашивал грустные размышления, и она пыталась внушить Джоанне, что все не так безнадежно – ведь только погляди, как эти двое любят друг друга, как им хорошо! А Филиппу тоже ведь оторвали от дома, от семьи…
Говорили сестры и о том, что им обеим было бы не так страшно и тоскливо, если бы Филиппа и Эдуард поехали с ними. Но он ведь король, и на его плечах заботы обо всем королевстве.
У себя во дворце Эдуард не оставлял мысли о младшей сестре, так рано вырванной из семьи, и нередко испытывал угрызения совести оттого, что ничем не помог ей. Он злился, что еще молод и неопытен, что провалил шотландскую кампанию и приходится расплачиваться за это счастьем сестры. И в то же время понимал – или уверял самого себя, – что нельзя поступить иначе, а если бы можно было, он не посчитался бы ни с кем и сделал по-своему. Уж можете поверить!..
Королева Изабелла осталась недовольна отказом Эдуарда сопровождать ее к месту обручения дочери. Она всячески пыталась уговорить его, улучшить настроение сына. Велела устроить потешный турнир, в котором было много состязающихся, много шума и блеска. Обычно Эдуард любил такие представления и с удовольствием принимал в них участие, но в этот раз недолго побыл на нем и удалился. Он уже не мальчик, сказал он себе, чтобы его можно было отвлечь подобным зрелищем и заставить таким образом изменить свое решение. А он решил остаться в Лондоне в обществе любимой Филиппы, лишь она умела его по-настоящему успокоить.
Отряд королевы-матери достиг Бервика, где и состоялась церемония помолвки, на которой взору всех присутствующих предстала печальная маленькая невеста, сгибающаяся под тяжестью драгоценностей, украшающих ее наряд, и малолетний жених, который, казалось, – да так оно и было на самом деле, – не понимал, по какому случаю затеяли этот праздник.
Обряд обручения был необычайно пышным, и больше всех выделялся на нем великолепный Роджер де Мортимер, граф Марч, который привел с собой сто восемьдесят рыцарей и столько же оруженосцев, – все они блистали нарядами и доспехами.
За обручением последовали дни торжеств. Были турниры и всякие другие состязания, на которые маленькая невеста взирала с неослабевающим интересом. Ее страх немного улегся, когда она увидела, что жених и будущий супруг всего-навсего тщедушный маленький мальчик, да еще младше ее на целых огромных два года.
Подошло время расставания с матерью и соотечественниками. На прощание королева Изабелла обняла ее и преподнесла красивые драгоценные украшения, которые не вызвали у девочки никакой радости. Прощание с матерью не оказалось для нее грустным – слишком велик был всегдашний страх перед этой женщиной.
Изабелла и Мортимер ехали во главе великолепного отряда на юг Англии, а Джоанна, переданная под наблюдение и опеку самых благородных дворян Шотландии и их жен, совершала путешествие в столицу этой страны, Эдинбург. Там она предстала пред шотландским королем, старым-престарым мужчиной – таким он ей показался, – который был настолько слаб, что еле двигался. Однако глаза у него были на редкость живые и добрые, и в них таилась улыбка.
Это был сам Роберт Брюс, ее свекор. Он повелел, она сама слышала, чтобы с ней обращались с особым вниманием и заботой, не забывая, что она очень мала и находится на чужбине.
Она слышала, что он умирает от какой-то страшной болезни, вид у него и вправду был устрашающий, но, как ни странно, он не вселил в нее страха, какой она всегда испытывала перед матерью и Мортимером.
Однако по дому она тосковала. Как хотелось ей оказаться в детской в Виндзоре! Вновь увидеть рядом с собой милых наставниц, а также сестричку Элинор и братика Джона. Но больше всего хотелось увидеть Эдуарда и Филиппу.
Ребенок, она уже начинала понимать, что следует быть выдержанной и терпеливой. Ведь рано или поздно с ней все равно случилось бы то, что случилось. От этого никуда не уйти: все принцессы рождаются для этого – для того, чтобы останавливать войны и приносить согласие. Недаром, как она уже знала, ее стали называть здесь Джоанной, Дарительницей Мира.
* * *
События, происходящие тем временем во Франции, начали вызывать новые заботы у английской короны.
В жизни этой страны за последние несколько лет стали сбываться угрозы и проклятия, с которыми обрушились на нее тамплиеры [5]5
Католический духовно-рыцарский орден, основанный в Иерусалиме в начале XII века.
[Закрыть]. Французский король Филипп IV Красивый, отец английской королевы Изабеллы, совершил, как считали многие, роковую ошибку – он подверг рыцарей этого ордена безжалостным преследованиям, чтобы воспользоваться принадлежавшими им богатствами. Завершающим актом этой трагедии явилось сожжение гроссмейстера ордена, великого магистра Жака де Молле, на парижской площади. Когда языки пламени уже лизали его обнаженное тело, несчастный воззвал к Богу с последней мольбой – не прощать содеянного королю и его наследникам и отомстить за мучения – свои и своих сподвижников. Эти слова были услышаны тысячами людей, пришедших поглазеть на казнь. И когда в течение года после этого умерли один за другим папа римский, приложивший руку к преследованию тамплиеров, и король Франции, многие поддались страху, ибо убедились, что проклятие де Молле оказалось действенным.
И в самом деле: у короля Филиппа IV было трое сыновей. Все они ненадолго становились французскими королями – Людовик X Сварливый, Филипп V, известный под прозвищем Длинный из-за несоразмерного роста, и Карл IV Красивый, – но никто из них не произвел наследника. Разве после этого могли у кого-либо остаться сомнения в том, что проклятия великого магистра достигли неба?
После смерти Карла Красивого взоры французов обратились от королевской династии Капетингов к представителю другого знатного рода – Валуа, к Филиппу, сыну младшего брата короля Филиппа IV.
Среди английских толкователей законов существовало другое мнение по поводу наследования французского престола. У покойного короля Филиппа IV помимо сыновей была дочь Изабелла, мать юного Эдуарда, ставшего недавно королем Англии. Да, во Франции действует Салический закон, согласно которому наследование не может происходить по женской линии, а если у этой женщины есть сын? Разве внук короля не является законным наследником престола?
Это стало рьяно обсуждаться в английском парламенте, и всех его членов воодушевила возможность расширить территорию страны, а также получить в казну – и в собственные карманы – новые богатства. Увлекся этими перспективами и молодой Эдуард. Он не сумел пока что покорить Шотландию, так почему не получить подарок в виде целой Франции?! Ведь он действительно имеет законное право на этот трон как внук французского короля!
Французы избрали королем Филиппа Валуа, который стал Филиппом VI.
В Англии горячие головы призывали немедленно двинуть армию на континент. Эдуарду также хотелось этого, он жаждал военной славы: если бы удалось завоевать французскую корону, он совершил бы то, чего не смог сделать даже его великий дед.
Но Мортимер и королева Изабелла были против такого похода.
– Не надо думать, – говорил Мортимер, – что победы можно добиться за несколько недель. Даже если она будет, начнется большая война: французы ни за что не согласятся, чтобы англичанин завладел их троном. Они станут яростно сопротивляться, и недели войны превратятся в месяцы, месяцы – в годы. Страна обнищает, и МЫ вместе с ней.
Изабелла соглашалась с этими словами и мягко внушала сыну:
– Время для этого еще не наступило, мой дорогой. Ты должен повзрослеть. У тебя мало военного опыта.
Эдуард залился краской и резко возразил:
– Если бы шотландцы приняли открытый бой…
Мать умиротворенно улыбнулась.
– Такова их военная тактика, сын мой. Каждый, кто вступает в бой, должен быть готов к различным ходам противника.
Наполовину искренне, наполовину нарочито – чтобы подольше поддерживать в сыне ощущение зависимости от нее и от Мортимера – она постоянно напоминала ему о молодости и неопытности.
Постепенно те, что торопились вступить на землю Франции, поостыли, и разговоры об этом почти прекратились.
Эдуард не оставил мечту о французской короне. Она должна стать моей, дал он себе клятву.
* * *
Вскоре после коронации Филипп VI призвал к себе вассалов, чтобы принять их присягу на верность. Среди них должен был находиться и английский король Эдуард III, имевший владения во Франции, а вернее – их остатки.
Когда до него дошел призыв французского короля, Эдуард созвал парламент, которому надлежало решить, пристойно ли для него откликаться на подобное приглашение, тем более что он был намерен вскоре предъявить претензии на французский трон.
Обсуждение было долгим и бурным, и в конце концов решили, что ехать во Францию надо, но ни в коем случае не следует оглашать там намерений в отношении французской короны. Визит должен быть обставлен как можно пышнее, чтобы у французов не было никаких сомнений в том, что английский король богат и могуч. И еще советники Эдуарда придумали один хитрый ход, который тот сделает уже во дворце, когда встретится лицом к лицу с французским королем.
Прощание с Филиппой было долгим и бурным. Впервые со дня их венчания они расставались, и Эдуард обещал вернуться как можно скорее.
Жарким днем Эдуард прибыл во дворец короля Франции, одетый богато и совсем не по-летнему. На нем была пурпурная бархатная мантия, вышитая золотом и отороченная мехом леопарда, сбоку повязан меч. На голове красовалась золотая корона, золотыми были и шпоры на королевских сапогах.
Король Франции тоже не ударил лицом в грязь: он восседал на троне в голубой бархатной мантии с золотыми лилиями и выглядел ничуть не хуже английского гостя.
Французского короля поразил не роскошный наряд Эдуарда, а та его часть, которую ему посоветовали надеть его придворные: это была корона.
Увидев ее на голове Эдуарда, король Филипп пробормотал оруженосцу, стоявшему возле трона, но так, чтобы слышали почти все, что, насколько он понимает, присяга в вассальной верности и корона не очень совместимы. Конечно, Эдуард тоже король, и все присутствующие здесь об этом знают, но ведь сейчас происходит не встреча двух королей, а нечто другое… Не так ли?.. И, значит, тот, кому позволили иметь владения во Франции и кто приносит присягу на верность королю, должен стоять при этом с непокрытой головой, а также без меча на поясе.
Эдуард услыхал эти слова – именно с такой целью они и были произнесены и ответил:
– Сир, я приношу присягу только из уважения к вам и в самых общих словах. Но при этом остаюсь королем Англии, в знак чего и ношу на голове эту корону.
В огромном зале послышался ропот. Король Филипп внимательно посмотрел на стоящего перед ним юношу, почти мальчика, и внезапно у него мелькнула уколовшая его мысль, что тот еще доставит ему немало неприятностей и что вести себя с ним следует со всей осторожностью.
– Я принимаю ваши слова, милорд, – произнес он, – при условии, что по возвращении в Англию вы поищете и найдете соответствующие бумаги, которыми закреплены наши отношения по части земель во Франции и где сказано, какие слова подтверждения требуются от вас. Найдете и в письменном виде выразите то, что не смогли сейчас облечь в приемлемые слова.
Король Филипп остался доволен своей витиеватой речью, с помощью которой, как он считал, поставил на место заносчивого мальчишку, не нарушив при этом ни правил вежливости, ни этикета.
Еще лучше он почувствовал себя, когда Эдуард ответил:
– Я согласен, сир.
– Принимаю ваше согласие как слово чести, – сказал Филипп.
Однако его хорошее настроение улетучилось и сменилось крайним негодованием, когда Эдуард вдруг заявил, что вообще-то пора уже все земли во Франции, принадлежавшие раньше Англии, вернуть в полное ее владение.
– С чего бы это?! – вскричал Филипп. – Они были завоеваны у вашего отца в честной борьбе.
Все, находившиеся в зале, притихли: они уже начали понимать, что имел в виду молодой английский король, так и не снявший короны. Уж не хочет ли он сказать, что имеет право на все французские земли?.. Нет, это чересчур безрассудно и попросту глупо! Но каков юнец! Впрочем, только в незрелую голову могут прийти подобные мысли!..
Возможно, именно тогда, стоя перед троном французского короля в окружении шушукающихся придворных, Эдуард твердо решил, что ему просто надо стать взрослее и опытнее, чтобы получить свое, потому что сомнений в своем праве на Францию у него не было, нет и никогда не будет…
А пока… что ж, пока он все-таки произнесет необходимые слова о вассальной верности французскому королю, имея в виду те немногие земли, что остались в его владении во Франции.
Так он и сделал, положив при этом руки, согласно обычаю, между ладонями короля Филиппа, а тот в ответ поцеловал его в губы.
Эдуард не стал задерживаться во Франции и почти сразу же после церемонии отправился в Англию, куда и прибыл благополучно, к огромной радости юной супруги, которая призналась, что не находила себе покоя в его отсутствие, рисуя самые мрачные картины шторма и прочих несчастий.
Он смеялся над ее страхами и рассказывал много и подробно о путешествии по Франции.
– Это изумительная страна, Филиппа. Когда я проезжал по ней, то все время твердил себе: «Она должна быть моей… Она будет моей…»
– Они никогда не согласятся на это, – отвечала она.
– Конечно, нет. Мне придется воевать за нее.
Лицо Филиппы вытянулось от огорчения, но Эдуард не понял ее чувств и с обидой спросил:
– Ты не веришь, что я смогу сделать так, как говорю?
– О нет. Ты сумеешь все! Но я не люблю сражения. Война заберет тебя от меня. Нам придется расстаться.
Он пообещал, что подарит Францию ей, но это не обрадовало Филиппу.
Через три дня пришло известие из небольшого замка Кардросс на реке Клайд, что там скончался шотландский король Роберт Брюс. Окончилась жизнь человека, проведшего большую ее часть на полях сражений, а последние годы – в неравной битве с проказой.
Филиппа была рядом с Эдуардом, когда он узнал об этом.
– Брюс умер, – проговорил он задумчиво. – Наша маленькая Джоанна будет теперь королевой Шотландии.
* * *
Изабелла становилась все беспокойнее: друзья покидали ее. Сэр Джон – верный друг, столько сделавший для ее благополучного возвращения в Англию и спокойного существования здесь в течение какого-то времени, беззаветно и безнадежно влюбленный в нее, – сэр Джон вернулся к себе на родину, в графство Эно. Большинство ее союзников отвернулись от нее.
Она поражалась, как много людей осудило ее за то, что она выдала Джоанну за наследника шотландского престола: они считали, что это жестоко с ее стороны – отправлять маленькую девочку в чужую страну, где такой варварский народ и такие суровые зимы. Подумать только, отдать семилетнюю крошку за пятилетнего несмышленыша, чей отец умирает от проказы!.. А если и она заразится этой ужасной болезнью?!
Но с такими взглядами можно было поспорить: обручение Джоанны – это политика, в которой далеко не все разбираются, хотя осмеливаются судить и рядить. Куда труднее было бы возразить тем, кто осуждал ее за связь с этим прохвостом, с этим проходимцем. Она хорошо знала, что именно такими словами недоброжелатели честили ее любовника.
Мортимер, этот сильный, великолепный мужчина, никого и ничего не боялся, но изощренным умом не блистал. Заглядывать вперед не хотел, да и не умел. Однако извлечь личную пользу, быстро обогатиться и столь же быстро возвыситься умел не хуже, если не лучше, чем фавориты покойного короля. Новые угодья, деньги, драгоценности, казалось, сами текли ему в руки.
Из-за всего этого среди знати и простого люда зрело недовольство его высокородной покровительницей. Ее жалели, осуждали, удивлялись и гадали, как этот проходимец мог околдовать ее. Иначе чем объяснить, что она совершенно не замечала его бесчисленных проступков?
Ответ был прост – страсть Изабеллы к нему, молодому и неутомимому в любви красавцу, затмевала все, она была столь же сильной и непреодолимой, как в первые дни знакомства.
Возможно, если бы они действовали менее открыто, их связь была бы принята обществом: многие в стране еще хорошо помнили, что претерпела королева из-за любовных прихотей супруга. Но такая открытая связь с Мортимером становилась все больше похожа на прямой вызов: они появлялись на людях только вместе; все их поведение свидетельствовало, что им совершенно безразлично, как на них посмотрят окружающие. Разве такое можно простить?..
Изабелла часто с удивлением вспоминала свои недавние действия, приведшие к успеху. Неужели это была она? Как ловко ей удалось тогда убедить своего супруга и его всемогущего советника и любовника Хью Диспенсера отпустить ее во Францию и отправить затем к ней их сына… Как быстро и без ненужной крови сумела она, вернувшись в Англию, заставить мужа отказаться от трона… С тех пор они с Мортимером правят всей страной… В общем, сбылось все, о чем они мечтали, будучи во Франции, а потом в графстве Эно… А возможно, еще и до этого – когда только познакомились и полюбили друг друга в замке Тауэр…
Так почему она не испытывает сейчас никакой радости, никакого удовлетворения от того, что сбылись их надежды? Счастливец Мортимер не перестает наслаждаться этим. Наверное, он все-таки мудрее, чем она. Во всяком случае, крепче стоит на ногах. Почему же, почему она не может быть такой, как он?!
Мортимер действительно был мудрым, если за мудрость принять его девиз: ни о чем и ни о ком не жалеть – что сделано, то сделано. Увы, она не могла всегда следовать этому девизу. Ее по-прежнему мучили видения: она слышала порой его дикие, нечеловеческие вопли, когда раскаленный железный прут входил в тело мужа, причиняя немыслимые страдания… в тело, незадолго до этого содрогавшееся от наслаждения, доставляемого молодыми фаворитами…
Но что с ней? – часто вопрошала она себя. С ней – с дочерью одного из самых жестоких королей ее времени, человека, который беспощадно разорял и казнил тысячи людей – в том числе рыцарей ордена тамплиеров?.. Ведь она – его дочь, почему же она страдает из-за убийства мужа? Может, проклятие лежит и на ней?..
Изабелла все чаще стала замечать, что даже близкие охладевают к ней. Вот хотя бы герцог Эдмунд Кент, сводный брат ее мужа, его мать была тоже француженкой, и он привязался к Изабелле со дня ее прибытия в Англию. Покоренный, как и многие, ее красотой, он остался верен ей, и когда она вернулась на остров во главе армии, чтобы свергнуть с трона мужа и возвести на него сына. Эдмунд Кент охотно поддерживал ее тогда…
Но вчера на конной прогулке, когда они ехали рядом, он проявил необыкновенную холодность, чтобы не сказать – суровость. И главное, подозрительность.
Внезапно он заговорил о сводном брате. Она запомнила их разговор почти слово в слово.
– Мне кажется, – вдруг изрек он, – в замке Беркли с ним обращались не лучшим образом.
От этих слов ее обуял страх, она почувствовала, что бледнеет, и не была уверена, что собеседник не заметил этого. Однако, быстро овладев собой, она ответила, как ей думалось, вполне спокойным тоном, хотя внутри у нее все дрожало:
– О, насколько мне известно, Томас Беркли вполне дружественно относился к нему.
– По-моему, он из людей Мортимера? – спросил Кент.
– Да… кажется… Родственник по жене. Той, что осталась в Уэльсе.
Наступило молчание. Эдмунд ехал, хмурясь и глубоко задумавшись. Она и Мортимер всегда считали его недалеким, простодушным человеком, не умевшим скрывать свои чувства. Он и сейчас их не скрывал – видно было, он не верит ей.
Изабелла попыталась заговорить о другом, но Эдмунд снова вернулся к тому же:
– В замке Кенилуорт у нашего кузена Ланкастера королю было хорошо. Это я твердо знаю. Но вот в Беркли…
«О Господи! – хотелось ей закричать. – Довольно! Остановись!.. И без того страшные видения не дают мне покоя…»
В отчаянном усилии заговорить о другом она произнесла с вымученной улыбкой:
– Скажу вам по секрету, у меня есть основания полагать, что наша юная королева беременна.
Эдмунд не удержался от вежливой ухмылки: ему были симпатичны племянник Эдуард и его жена.
Изабелла продолжала, не давая ему возможности вернуться к опасной теме:
– Да благословит их небо! Как будет доволен наш народ! Особенно если родится мальчик.
Эдмунд согласился с этим, и, к радостному облегчению Изабеллы, они какое-то время беседовали о родительском счастье и о детях. У Эдмунда было четверо детей, и он мог говорить о них бесконечно.
Изабелла успокоилась и поздравила себя с маленькой победой, но тут им повстречалась небольшая группа людей, которые вынуждены были посторониться, чтобы дать проехать всадникам. Никаких приветственных возгласов в свой адрес, как бывало прежде, королева не услыхала. Их не было. Правда, один возглас достиг ее слуха, и был он достаточно отчетлив:
– Шлюха!
Она сделала вид, что ничего не произошло, но, бросив искоса взгляд на Эдмунда, увидела, как лицо его залилось краской, губы крепко сжались, а в глазах появился недобрый блеск.
* * *
Возвратившись во дворец, она сразу же отыскала Мортимера. На него – и только на него! – уповала она, когда было тяжело. Он, и только он, мог всегда найти и находил слова утешения.
– Ну вот… – сказала она. – Я своими ушами услышала… и окончательно убедилась, что народ отвернулся от нас.
– К чему переживать из-за каких-то слов? – отвечал он.
– Дорогой Мортимер, дело не в словах… Как ты не понимаешь? Они поднимут против нас бунт.
– Хотел бы я это видеть! Пусть только посмеют!
Рядом с ним она не могла не верить его словам – он выглядел таким сильным, спокойным и уверенным в себе. Где бы ни появлялся он в последнее время – великолепно одетый, всегда в сопровождении немалого отряда вооруженных до зубов рыцарей, – весь его вид говорил о силе, богатстве и величии.
Изабелла поведала ему о кратком, но полном скрытого значения разговоре с графом Кентом.
– Я увидела в его глазах сомнения, недоверие… Если народ выступит против нас, они могут сделать его вождем. Его королевское происхождение…
– Кент! – фыркнул Мортимер, прервав ее. – Он никогда ничего не возглавит!
– Он может, – настойчиво повторила королева.
– Отъявленный глупец! Вот он кто…
– Но он сводный брат короля.
– Его никогда не любили.
– Но он ни у кого не вызывал и ненависти…
– Ни любви, ни ненависти, – подтвердил Мортимер, не принимая намека. – Он никто.
Изабелла не успокаивалась:
– Его вполне могут использовать желающие начать свою игру против нас… Мортимер, я очень боюсь… Его слова о короле, о том, что с ним плохо обращались… Он начнет разнюхивать, выяснять подробности…
Глаза Мортимера сузились. Он размышлял.
– Все, кто был там… – заговорил он, – кто действовал… Молтреверс, Герни, Огл… они сейчас не у нас в стране.
– Знаю. Но что, если их найдут и заставят говорить?
Снова Мортимер молчал некоторое время.
– Нужно преподать урок тем, – заговорил он медленно, – кто хочет заняться выяснением того, чего выяснять не следует.
– Урок? Кому? – недоуменно спросила она.
– Я бы начал с Кента, – сказал Мортимер. – Мой выбор падает на него.
– На Кента?! Он же брат короля! Дядя моего сына…
– Любовь моя, всегда лучше начинать с головы…
* * *
Эдмунду, герцогу Кентскому, было двадцать девять лет. Ему исполнилось шесть, когда его отец Эдуард I отошел в мир иной. Мальчик почти не знал отца – великого воина, большую часть жизни проводившего в походах и сражениях. Эдмунда и его брата Томаса, герцога Норфолкского, который был всего на год старше, воспитывала их нежная мать – француженка Маргерит. Когда Эдуард II женился на Изабелле, он представил жену мачехе, и Маргерит одобрила выбор пасынка.
Очень скоро многим стало ясно, какой плохой правитель их король, к тому же отдававший предпочтение в любви мужчинам. Когда Эдмунд повзрослел, он стал, как и другие, противником монарха. Позднее он присоединился к тем, кто поддерживал королеву Изабеллу, и лишь недавно засомневался в ней, что и заставило Мортимера вынести ему приговор.
Сам же Мортимер, хотел он это видеть или нет, становился все более невыносим, шепот и даже громкие разговоры о нем начали звучать повсюду. Его роль во дворце сравнивали с ролью Диспенсера и Гавестона при прежнем короле: так же, как они, он мнил себя чуть ли не правителем Англии, так же награждал себя титулами, поместьями, так же считал государственную казну своей. Но, кроме всего прочего, он уже был недалек от того – так думали очень многие, – чтобы в ближайшее время перелезть из постели Изабеллы на королевский трон…
Это необходимо было предотвратить.
Эдмунд Кент уже совещался по этому поводу со своим родным братом Томасом, а также с кузеном Ланкастером, и они пришли к единодушному мнению – дольше терпеть нельзя. Беспокоило их и то, что юный король пребывает под сильным влиянием матери, а это означало – под влиянием все того же Мортимера. Таким образом, положение становилось все более угрожающим – для страны и для них самих. Необходимо было действовать, не откладывая в долгий ящик.
Какой-то бродячий монах из нищенствующего ордена пришел в дом герцога Кента и попросил, чтобы сам хозяин принял его по очень важному делу.
Когда они остались вдвоем, монах заговорил:
– Милорд, то, что я скажу, может показаться невероятным, но я ручаюсь за достоверность. Король Эдуард Второй не умер, он до сих пор в этом мире.
Эдмунд Кент молчал, не зная, что ответить, и монах продолжил:
– Могу открыть вам, где он находится, милорд, – в замке Корф. Управитель замка хорошо мне знаком, и именно от него я узнал эту тайну. Он клянется, что это чистая правда, что короля держат там взаперти, дурно обращаются с ним, и он живет только одной надеждой – увидеть кого-то из тех, кого любит и кому может доверять. Управитель сказал, что король упоминал ваше имя.
– Я… я не могу в это поверить, святой отец, – с трудом выговорил наконец Кент. – Однако, если то, что вы говорите, правда, я должен немедленно увидеть короля.
– Простите, милорд, – отвечал монах, – но вам надлежит действовать с чрезвычайной оглядчивостью. Человек, сообщивший мне этот великий секрет, тут же пожалел о сказанном, ведь под угрозу поставлена и его жизнь, и жизнь пленника. Если вы отправитесь в замок Корф, необходимо принять все меры предосторожности.
– Разумеется! – вскричал Кент. – Я прекрасно понимаю… Но зачем они все это делают? – продолжал он. – Чего они хотят?
Монах подсказал ответ:
– Хотят, чтобы все думали, что король мертв, а они могли бы править через его сына.
Кент не стал уточнять, кто такие эти «они», – он понимал, о ком говорит монах и что он, как многие в стране, его единомышленник, – и все же счел нужным заметить:
– Но ведь король Эдуард добровольно передал трон сыну.
Монах усмехнулся.
– Видимо, так. Однако наследник не слишком-то хотел садиться на него, пока отец жив. Его заставили это сделать. И вы, милорд, знаете кто.
– Изабелла… и Мортимер.
Монах мрачно кивнул.
– Я отправлюсь в замок Корф как можно скорее! – сказал Кент.
– Я поеду с вами, милорд, если позволите. Без меня, боюсь, вы ничего там не добьетесь. Только, умоляю вас, пускай все будет сохранено в тайне.
Кент согласился с этим и никому, даже жене, не сказал, куда собирается ехать.
Он был действительно недалеким человеком, Эдмунд герцог Кентский, сын Эдуарда I и дядя Эдуарда III, – бесхитростным, легковерным и беспрерывно колебавшимся в своих воззрениях и симпатиях во время правления сводного брата, вернее, его фаворитов. Потому и решил Мортимер сделать именно Эдмунда, а не его старшего брата Томаса герцога Норфолкского козлом отпущения и жертвой в своей хитрой и жестокой игре, желая показать вероятным противникам его и королевы, что их ждет, если они осмелятся перейти от слов к враждебным действиям.
