Текст книги "Леди-Солнце"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Теперь можно сесть за письмо к Филиппе – рассказать о том нелепом и страшном, что с ней произошло, и как все это, к счастью, закончилось…
Несчастная Элинор, подумала Филиппа, когда получила наконец письмо из Гельдреса, и упрекнула себя за то, что так глубоко и остро переживает собственную беду, заключающуюся лишь в том, что ее супругу приглянулась женщина, которую он и видел-то всего один день… Но, возможно, и ночь?..
* * *
Король Эдуард продолжал всячески показывать, что не помышляет ни об одной женщине, кроме Филиппы, и, чего греха таить, ей это доставляло огромное удовольствие. Ни она, ни он ни разу не обмолвились и словом о том, что было или могло быть связано с существованием женщины по имени Кэтрин Монтекут, словно ее и не было на свете. Куда бы король ни отправлялся, он просил, чтобы Филиппа непременно сопровождала его; будучи щеголем, он уделял ее нарядам внимание ничуть не меньшее, чем своим.
Для всеобщего увеселения и чтобы окончательно развеять мрачные мысли, задумал он устроить грандиозный турнир в Виндзоре и пригласить на него лучших бойцов из Англии, а также с континента, в том числе и французских. Его забавляло, как будет раздосадован король Филипп, если самые знаменитые мастера поединков приедут из Франции ко двору английского короля по его зову. А в том, что те ответят на его приглашение, Эдуард почти не сомневался, ибо был прославленным бойцом, с которым многие почитали за честь сразиться.
Испытывая, подобно деду, глубокий интерес к легендам о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола, Эдуард решил, что и у него на турнире будет круглый стол, за который усядутся самые красивые дамы королевства во главе с королевой, а рядом с ними – их рыцари, которые станут состязаться не только в умении владеть мечом и копьем, но и в любезности и искусстве вести беседу. Было объявлено, что на турнире не будет ни врагов, ни друзей, – все равны, откуда бы ни пожаловали.
Вскоре отовсюду начали прибывать участники и гости на это многообещающее торжество.
Среди прекрасных дам, присутствующих на турнире, будут и дети, и в первую очередь принцессы Джоанна и Изабелла, чему те были безмерно рады: а вдруг какой-нибудь рыцарь, участник поединка, и одну из них назовет дамой сердца?
Будет с принцессами и Джоан – двоюродная сестра их отца, она немного старше, чем они. О ее красоте ходили легенды, и Джоан называли Прекрасной Девой Кента. Она так хороша, что даже Изабелла отрицать этого не могла, хотя ее это сильно раздражало: принцесса была вынуждена наблюдать, как все любуются Джоан, а уж потом смотрят на нее.
Отец прекрасной Джоан – тот самый несчастный герцог Кентский, который был казнен по приказу Мортимера и королевы Изабеллы. Джоан не помнит этого – она тогда была очень маленькой, но многим еще памятны те злополучные времена.
Джоан знает, что красива, так что рыцари сердца на предстоящем турнире ей обеспечены.
– Я, возможно, скоро возьму и выйду замуж, – заявляет она принцессам.
– За кого? – интересуются те в один голос.
– Не знаю еще, – небрежно бросает она. – Может, за Уильяма Монтекута, его отец был в плену во Франции, а мать – самая красивая женщина в Англии… Только она уже старая, – добавляет Джоан. – А может, я…
Но ее перебивает Изабелла, чтобы сказать, что Джоанна недавно выходила замуж и это так плохо, так скучно и противно. Бр-р-р…
Джоан снисходительно улыбается.
– Вы несчастные принцессы, – говорит она, – вас насильно заставляют выходить за разных там принцев или королей и уезжать из дома. А со мной никогда такого не будет. Я буду долго выбирать и выйду за самого-самого лучшего… И красивого, – добавила она решительно.
Еще она сообщила, что сейчас колеблется, кому отдать предпочтение – Уильяму Монтекуту или еще одному, его имя сэр Томас Холланд, он очень богат… Уильям – красивый юноша, но графом станет, только если умрет его отец. Он не такой богатый, как сэр Томас, который, правда, уже не молод… Но к чему ей титулы графини в будущем, если в ней и так королевская кровь? Правда? А деньги – это наряды, драгоценности… Верно?..
Принцессы видели, что ей очень тяжко, она вся в раздумьях и сомнениях и завидовать ей особенно не в чем…
Изабелла потом сказала Джоанне, что эта зазнайка все выдумывает. Нет у нее никаких женихов, да и никто не позволит ей выходить замуж за кого заблагорассудится. Еще чего!..
Ее чар не сумел избежать и их брат, принц Эдуард, – это сестры видели собственными глазами. Он все чаще и чаще вступал с ней в беседу, постоянно старался попадаться на пути, это льстило Джоан, и она давала ему понять, взглядом и тоном, как ценит его внимание.
– Воображает, будто настоящая дочь короля. А вот и нет!.. – съязвила Изабелла.
Так или иначе, но во время конных прогулок возле Джоан все время были трое: Уильям Монтекут, Томас Холланд и Эдуард, принц Уэльский. А их юная дама выглядела в седле еще привлекательней, чем на каменных плитах дворца или дорожках сада.
Среди множества гостей, прибывших на турнир, был Уильям Монтекут, граф Солсбери. Первым делом он нанес визит королю Эдуарду.
– Дорогой мой Уильям! – воскликнул тот, обнимая его.
– Я спешил увидеться с вами, милорд, – отвечал граф Солсбери. – Ненадолго задержался, чтобы повидать семью, узнал, что старший сын уже отправился в Виндзор, и вот я здесь.
– Добро пожаловать. Как хорошо, что мы снова вместе. – Король помолчал, прежде чем задать вопрос: – Скажи мне, а твоя супруга тоже прибыла сюда?
– Нет, милорд. Она просила передать вам извинения и надеется на снисхождение к тому, что не сможет присутствовать на торжестве.
– Ничего серьезного, полагаю?
– Просто недомогание, которое помешало отправиться в неблизкий путь.
Эдуард не мог определить, что почувствовал при этих словах – разочарование или облегчение, но понял: она снова поступила правильно.
– Пойдем к королеве, Уильям! – позвал он. – Она тоже тяжело переживала твое пленение. Ты, надеюсь, расскажешь нам обо всем. Тебя там содержали в достойных условиях? Ты выглядишь не так уж плохо.
– Я не могу пожаловаться. Король Филипп велел, чтобы со мной обращались хорошо. Но перед освобождением… я не могу не сказать вам об этом… мне пришлось поклясться, что я не возьму в руки оружия, направленного против Франции.
– Знаю, мой друг. Это входило в нашу договоренность с Филиппом… Так идем же к королеве. Мы обо всем поговорим там…
* * *
Многие уверяли, что на их памяти не случалось еще такого прекрасного турнира. Такого ошеломляющего зрелища.
Был январь, стояли сильные морозы, но это не помешало королю Эдуарду удивлять публику нарядами – красным бархатом и золотистым шелком, меховой оторочкой и драгоценностями. Позаботился он и о том, чтобы Филиппа с дочерьми были одеты со всей пышностью.
Но, конечно, самой яркой звездой должен был быть он сам. Никто пусть и не помышляет одолеть его ни в одной схватке турнира! Зная его искусство владеть копьем, его умение управлять лошадью, мало кто надеялся на благополучный для себя исход.
Девизом всего празднества были слова «рыцарский дух», «рыцарское достоинство». Эдуард хотел вернуться, как в свое время сделал его дед, к тем дням, когда эти понятия стояли во главе всего, были основой жизни. А когда еще они проявлялись так ярко – если судить по дошедшим легендам и рассказам – как не в век короля Артура и его рыцарей Круглого стола? Кто, как не он, возглашал, что лишь того можно назвать истинным рыцарем, кто умеет жалеть и славить слабых больше, чем самого себя, а также защищать их от всех напастей? А слабые – это женщины. Значит, их надо защищать и славить. А еще истинный рыцарь должен верить в Бога и служить щитом церкви, охранять ее, выказывать смирение и покорность Всевышнему и бороться с силами зла.
В одежде и украшениях короля Эдуарда присутствовали цвета королевы: он выбрал их преднамеренно – чтобы упредить всяческие толки и досужие вымыслы насчет его отношений с графиней Кэтрин Солсбери, а также дать понять, что ему известно о слухах и это его отнюдь не радует.
О, как зрители приветствовали каждую его победу! И с каким наслаждением он делал очередной круг почета по арене и отвешивал глубокий почтительный поклон возле того места, где восседала дама его сердца – королева, в честь кого он бился и побеждал! А она нежно ему улыбалась, понимая, что все это означало одно – искреннее раскаяние. Конечно, в мыслях он мог быть не совсем чист, но он не переставал говорить всем, в том числе и самому себе, что она, Филиппа, его женщина, его королева, мать его детей и он ценит и любит ее.
Рядом с королем, когда тот не находился на арене, всегда был Уильям Монтекут, граф Солсбери, и все видели – он продолжает оставаться ближайшим другом монарха. Кого-то из тех, кто наслушался всяческих сплетен, это, возможно, и удивляло, но только не самого Уильяма. Такое отношение казалось ему естественным: он немало сделал для короля и оказался в плену, находясь у него на службе. Так что же, кроме благодарности, мог он заслужить?
Уильям выразил желание принять участие в турнире и вышел на арену. Конечно, он ослаб в плену, утерял былую сноровку и не смог оказать должное сопротивление сопернику, который довольно быстро выбил его из седла и свалил на землю в первом же бою. Многие кинулись на помощь поверженному графу, а огорченный король приказал, чтобы раненого немедленно отнесли в Виндзорский замок, где его осмотрят королевские лекари.
В воздухе повисла напряженность, не потому, что такие случаи бывали редко во время турниров – вовсе нет. Подчас они оканчивались даже смертью. Но то, что на этот раз жертвой оказался граф Солсбери, было принято за перст судьбы.
Доктора обнаружили у графа множество переломов и сказали, что остается лишь молиться о благополучном исходе.
Король надеялся на лучшее и молил Бога о выздоровлении друга. Ему лишь сорок три года, говорил Эдуард, он, я уверен, справится с обрушившимся на него несчастьем.
Турнир продолжался. Он был самым великолепным из всех, которые когда-либо устраивал или в которых принимал участие король Эдуард, и он был очень доволен. Особую радость вызвало у него известие о том, что французский король основательно расстроился, когда узнал, что лучшие турнирные бойцы Франции приехали в Англию и тем выказали пренебрежение такому же состязанию, которое устроил их король примерно тогда же.
– Все было бы прекрасно, – сказал король Эдуард жене после окончания торжеств, – если бы не то, что случилось с Уильямом Монтекутом.
– Бедняга, – отозвалась Филиппа, – наверное, следовало бы послать за его женой?
– О, совсем не обязательно, – возразил король, пряча глаза. – Будем надеяться, наш друг встанет на ноги недели через две…
Он искренне раскаялся, мой Эдуард, мелькнуло в голове у Филиппы, и, возможно, столь же искренне не хочет уже видеть графиню Солсбери. Она подавила в себе желание обнять и приласкать его, как малого ребенка, сказать, что очень любит, что может понять его восхищение прекрасными женщинами, даже страсть к ним, ибо не считает себя таковой. И еще хотела бы сказать ему, что пускай он не опасается – она еще сильнее любит его после того, как поняла, что он сумел преодолеть вожделение, побороть искушение ради нее, Филиппы… А может, заслуга в этом вовсе не его, а графини? Может, это ее честь и верность долгу оказали столь благотворное воздействие?.. Ответ Филиппе неизвестен…
– Я хочу устраивать подобные турниры ежегодно, – продолжал говорить король. – И велю моим плотникам соорудить здесь, в Виндзоре, такой круглый стол, чтобы за него могло сесть сразу более двухсот человек.
Филиппа согласилась, что мысль превосходная. Рыцарство должно возобладать во всем. Рыцарей необходимо воодушевлять на благородные подвиги души и тела, а всем прочим пусть это лишний раз напомнит о славных днях короля Артура, когда девизом сильных мира сего была защита слабых.
– Ты задумал мудрое и доброе дело, – сказала она.
Чуть не на следующий день было начато в Виндзоре сооружение Круглой башни, за строительством которой неусыпно наблюдал сам король, и Филиппа могла лишь радоваться этому: куда лучше, чем вести постоянные войны вдали от дома. Перемирие с Францией, перемирие с Шотландией – что может быть отрадней для души, жаждущей покоя и процветания людей и всего королевства?
Королевский двор тоже был захвачен замыслом монарха. Самые разные люди следили за тем, как идет сооружение башни, давали советы, предлагали помощь, удивлялись, радовались, обсуждали… Король хочет, чтобы на турнир Круглого стола съезжались все рыцари, а потому решил запретить другие турниры в дни, когда будет происходить этот. Сколько же народа понаедет! А сколько зрителей!..
В самый разгар строительства башни умер Уильям Монтекут, граф Солсбери. Его ранения оказались куда тяжелей, чем хотелось думать многим.
* * *
Прекрасная Кэтрин стала вдовой. Король Эдуард часто размышлял о ней, о том, что теперь она свободна. Но в глубине души он знал, что и сейчас она не пойдет на связь с тем, кто несвободен, не станет участницей прелюбодеяния. Ни за что на свете!..
Филиппа снова была беременна, и Эдуард старался чаще бывать рядом с ней. Пожалуй, никогда раньше он не уделял так много внимания семье, испытывая потребность поступать так, чтобы у Филиппы не могло зародиться ни тени сомнения в его преданности ей и детям.
Бывало, что у него мелькала мысль – он старался тотчас же отогнать ее, – мысль о том, что, если бы она вдруг умерла, он бы мог взять в жены Кэтрин и как бы тогда на это посмотрели люди… Нет, даже думать о жизни без Филиппы было невыносимо! Сколь многим он ей обязан, если только припомнить. Кто-то может говорить о ее простоте… Но если так, то в ней простота мудрости – разве не свойство мудрого человека чувствовать себя счастливым и делать счастливыми других?.. А что такое счастье, как не залог успеха в жизни?..
И еще одна смерть близкого ему человека произошла примерно в то же время: Робер д'Артуа, оставленный им во Франции, был тяжело ранен там при невыясненных обстоятельствах, и его привезли умирать в Англию. Похороны состоялись в Лондоне после торжественного отпевания в соборе святого Павла.
Король скорбел о его кончине – ведь как-никак этот человек приходился ему родственником по линии матери.
Робер д'Артуа был всегда довольно независим, так считал он сам и везде и всем говорил об этом. Но что определенно можно было сказать о нем, так это то, что он, как никто, умел быть источником беспокойства и неприятностей для других людей и даже стран. При этом он был обаятелен, весел, остроумен, находчив, смел, и король Эдуард не без удовольствия проводил с ним время. И не только он.
Эдуард нередко думал, что, если бы не Робер, он вряд ли решился бы начать борьбу с королем Франции за его корону. И еще ему приходило в голову, что эта война между двумя примерно равными по мощи королевствами может длиться очень долго – если не вечно, – не приводя почти ни к каким результатам и унося тысячи и тысячи жизней…
Но дело начато – его надо продолжить и завершить.
Весь год он провел в Англии с семьей и, вспоминая потом об этом, думал, что этот год был счастливейшим в его жизни.
Наступил октябрь. Филиппа уехала в замок Уолтем близ Винчестера, чтобы там разрешиться от бремени.
Все с беспокойством ожидали родов после несчастья, случившегося год назад с малюткой Бланш. Роды прошли удачно, дитя появилось на свет здоровым, к тому же это была долгожданная девочка. Король был в восторге. При крещении малышку назвали Мария.
Как весело и радостно было всем, когда взглянуть на нее пришли королевские дети – Эдуард, Изабелла, Джоанна, Лайонелл, Джон, даже двухлетний Эдмунд. Семь здоровых красивых детей. И только двоих не было с ними – Уильяма и Бланш.
Семь – хорошее число, добрый знак, говорил король Эдуард.
Он был спокоен и доволен, ублаготворен семьей, и союз с графиней Солсбери казался туманной грезой.
Глава 13
БИТВА ПРИ КРЕСИ (26 АВГУСТА 1346 ГОДА). ЧЕРНЫЙ ПРИНЦ
Эдуарда, принца Уэльского уже можно было считать мужчиной. В пятнадцать лет он был довольно высоким, вполне зрелым и хотел, чтобы это признали окружающие, особенно отец.
Король восхищался сыном, но старался этого не показывать. Душа его больше лежала к дочерям, однако он не мог не видеть, как привлекал всеобщее внимание старший сын. Все сыновья удались на славу: Лайонел – тоже высокий, крепкий, красивый; и Джон, к которому приклеилась кличка Джон из Гонта, был мальчонка хоть куда и сам напоминал об этом, если ему казалось, что кто-то забыл; даже маленький Эдмунд – на редкость удачный ребенок, никто не посмеет отрицать. С сыновьями, надо прямо сказать, ему повезло. А о дочерях и говорить нечего!..
Шли дни и месяцы, складываясь в годы, и жизнь не стояла на месте. Снова король Эдуард думал о борьбе за французскую корону, и чтобы она, эта борьба, была не такой вялой и малодейственной, как раньше, а вылилась бы в одну или несколько значительных битв, победа в которых принесла бы ему и Англии желанный результат.
Он понимал уже, что начинать серьезные военные действия нужно только на севере Франции, ибо те места ближе всего к берегам Англии, что дает возможность обеспечивать войско всем необходимым. Он больше не хотел попадаться в ловушки, которые уготовили сами себе многие полководцы, когда победа была уже у них в руках, но потом быстро ускользнула, ибо они не могли ее удержать, оказавшись без продовольствия, достаточного количества оружия и лошадей. Нет, он не допустит повторения подобных промахов, сделает все, чтобы их не было.
Не следовало забывать и о роли Фландрии. Ведь не напрасно он в свое время так сдружился с выдающимся фламандцем Якобом ван Артевельдом. Однако в последние месяцы известия оттуда были малоутешительными: среди фламандцев начались волнения. Им становилось все труднее жить, они начали ссориться между собой и дружно обвинять в ухудшении положения Якоба, который, по их мнению, надавал множество обещаний, но почти ни одного не выполнил.
Эдуарду, когда он в очередной раз думал о Фландрии, пришла в голову мысль: объявить эту страну герцогством, а герцогом сделать старшего сына, принца Эдуарда. Чем больше он раздумывал над этим, тем больше ему нравился замысел. Ведь если это произойдет, то лучшей позиции, с которой атаковать Францию, и придумать нельзя! Можно представить ярость и досаду короля Филиппа, когда тот узнает о таком ходе Эдуарда.
Прежде всего необходимо было связаться с Якобом ван Артевельдом. Это было сделано, и тот заверил, что по-прежнему считает себя другом Англии и полагает, ему удастся снискать расположение и согласие главных городов Фландрии. Не так еще давно люди верили ему, и он постарается использовать их доверие или вновь завоевать его, так как искренне считает, что только в союзе с Англией его страна обретет лучшее будущее.
Король Эдуард, в восторге от такого ответа, призвал старшего сына и поведал о своем решении и надеждах. Юный Эдуард с неменьшим восторгом и воодушевлением откликнулся на слова отца и сказал, что готов сражаться вместе с ним и давно уже мечтает об этом часе, который почему-то никак не наступает.
– Итак, мы отправляемся во Фландрию, – заключил их недолгий разговор король. – И как можно скорее. Но без всякого шума. Я не хочу, чтобы враги узнали о наших планах. Мы едем в Сэнвидж и садимся там на корабль – на «Ласточку», которая будет уже готова к отплытию. И для начала возьмем с собой совсем немного людей. Но помни, мой сын, это нужно держать в строгом секрете. Я поставлю в известность лишь твою мать и еще нескольких самых преданных людей.
Филиппа выслушала сообщение супруга с печалью. Все это означает, что приходит конец мирным дням, а она-то надеялась, что они будут длиться до конца их жизни. Снова ею овладели мрачные предчувствия. Однако она ни слова не сказала о том, как страшит ее предстоящая война и что она не одобряет планов Эдуарда и продолжает считать, что цель, даже если будет достигнута, отнюдь не оправдает тех средств, что будут затрачены на ее осуществление.
В последний день июня она с грустью в сердце попрощалась с мужем и сыном, и оба Эдуарда отправились в порт Сэнвидж, где взошли на борт корабля.
Увы, дела у Артевельда шли вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы и как казалось вначале. Прошла та пора, когда толпы жителей главных городов Фландрии – Брюгге, Гента, Ипра – встречали его как своего спасителя. Его искренние надежды и помыслы, которые он пытался внушить соотечественникам – и те верили ему, – не оправдались. Они если и не совсем отвернулись сейчас от него, то больше не принимали на веру его горячие призывы и, хотя не слишком любили графа Луи, который, как они считали, стыкнулся с королем Франции, все же не понимали, зачем нужно менять своего правителя на чужеземного мальчишку, английского принца, о ком они ровным счетом ничего не знали. Если выбирать из двух зол, уж лучше пусть остается все по-прежнему – оно хоть уже известно.
Тем временем король Эдуард с сыном оставались на «Ласточке», ожидая приглашения от ван Артевельда. Оно задерживалось… Оно и вовсе не придет. Его звезда закатилась. Многие фламандцы стали задаваться вопросом: зачем нам такой вождь? Что он для нас сделал? Нашпиговал свои речи пустыми обещаниями, сам процветает, а мы живем все хуже и хуже. Не пора ли от него избавиться, пока он не наделал еще больших бед?.. И для кого он старается? Для англичан? Хочет сменить нашего правителя на чужеземного? Уж не предатель ли он? Не продался ли английскому королю? А с предателями следует поступать только одним путем…
Когда Якоб ван Артевельд вернулся в Гент из поездки по другим городам, его уже поджидали те, кто окончательно отвратился от него, возненавидел и желал воплотить ненависть в действие. Их враждебность он сразу почувствовал, да они и не пытались ее скрывать. Он ловил ненавидящие взгляды, что бросали на него на улицах, и потому поторопился к дому, который велел по возможности укрепить, опасаясь нападения.
И вправду, ожесточенная толпа подступила вскоре к его окнам. Люди требовали, чтобы он вышел к ним, и было понятно по их настроению, что, если он этого не сделает, они взломают двери и ворвутся в дом.
Он помнил, что умение говорить с ними, дар убеждения приносили ему в былое время успех, заставляли слушать, верить и идти за ним. Подойдя к широкому окну, он растворил его, посмотрел на собравшуюся толпу и содрогнулся: лица, искаженные злобой, в руках у многих палки, железные прутья. Да, сейчас они ненавидели его с той же страстью, с какой еще совсем недавно любили. Что ж, таковы законы толпы, человеческого стада.
Он попытался заговорить:
– Друзья и соотечественники! Выслушайте меня! Я хочу…
Но они не хотели его слушать, и напрасно он старался их перекричать.
В ответ неслись яростные враждебные выкрики:
– Иди к нам, Якоб!
– Мы покажем, что намерены сделать с тобой!
– Паршивый предатель!
– Обманщик!
– Разве не стало многим из вас лучше? – пытался он докричаться до них. – Разве я не открыл дорогу вашим товарам в Англию? Разве ткачи не сумели…
Он понимал, что убеждать бесполезно. Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, они пришли убивать. В эти минуты им не нужно было благоденствие, они хотели одного – мести. Разделаться с тем, кто был одним из них, а потом вознесся почему-то высоко, дружит с королями и осмеливается командовать ими, решать за них, как им жить. Некоторые уже пытались проникнуть в дом с разных сторон.
– Я обещаю!.. – беспомощно кричал он. – Обещаю принести вам больше процвета…
Чья-то сильная рука ухватила его за плечо. Другие руки вытащили его из окна, бросили на землю. Они топтали его, били палками и железными прутьями. Насмехались.
Все напрасно… Это была его последняя мысль.
С нею он умер.
* * *
На борту корабля король Эдуард с нетерпением ожидал вестей от Якоба ван Артевельда и пребывал в беспокойстве и гневе.
И вот он их получил, эти вести. Но не от него, а о нем.
Боже! Он не мог поверить тому, что услышал.
Якоб мертв! Убит! Растерзан в Генте озверевшей толпой. Но ведь этот человек столько сделал для Фландрии!.. Немыслимо! О, люди, как вы жестоки, как неблагодарны! Как не умеете отличать пользу от вреда!.. Просто не верится…
– Тем не менее это так, – отвечал посланец и снова в подробностях рассказал, что произошло в славном городе Генте и как его жители расправились с недавним любимцем, посчитав его не кем иным, как изменником, продавшимся англичанам и призывающим их принца править Фландрией.
Эдуард был совершенно уничтожен. Рухнули его новые планы, растаяла еще одна мечта.
– Он был славным человеком, – сказал король о Якобе. – Честным. Это так редко в наши дни. И он желал своей стране только добра.
Он щедро вознаградил посланца и, отпустив его, сразу же призвал к себе сына.
– Теперь ты видишь, Эдуард, – сказал он ему, после того, как поведал о случившемся, – что воистину человек предполагает, а Бог располагает. Порою кажется, ты вот-вот ухватил что-то, оно уже в руках – но нет!.. Это лишь мечты, видения.
– Отец, разве мы не пойдем туда и не отомстим за смерть друга? – спросил принц.
Король покачал головой.
– Якоб мертв. Ничто уже не вернет его на эту землю. У нас же одна главная цель – завоевать корону Франции. И мы не должны размениваться на малые войны, которые уведут нас в сторону. Я надеялся, фламандцы выступят на моей стороне как единая страна. Этого не получилось. Значит, забудем и начнем действовать с другого конца.
– Что же станем делать?
– Сын мой, мы возвращаемся в Англию. И оттуда будем готовить мощную атаку на Францию.
* * *
Теперь он станет опираться только на собственные силы. Напрасно он думал, что Францию можно завоевать чужими руками. Он серьезно подготовится и примерно в это же время будущего года вторгнется туда во главе обученной и сильной армии. И не нужно ему никаких союзников.
Слава Господу, сейчас еще действует перемирие. Его нужно использовать как можно лучше.
Филиппа была несказанно рада, что они так скоро вернулись. С самого начала она не одобряла эту затею. Она была огорчена смертью Якоба ван Артевельда, которого любила от чистого сердца и считала незаурядной личностью, и не могла без слез думать о его жене и детях, в том числе о своем крестнике Филиппе, оставшихся без кормильца.
– Почему? – вопрошала она, не рассчитывая на ответ. – Почему люди не могут отличить хорошее от плохого? Разве они не понимают, что такие, как Якоб, не ищут славы и наград, но думают лишь о благе людей и страны?..
Однако печаль о друге не мешала ей испытывать удовлетворение от того, что муж и сын снова с нею, хотя в бочку меда и примешивалась ложка дегтя, так как она хорошо понимала: они здесь не задержатся…
По всей Англии застучали молотки и топоры, загудели кузнечные горны. Мастера делали луки и стрелы, арбалеты, конскую сбрую, ковали мечи, копья, кинжалы, доспехи и другую амуницию. Кузнецы, плотники, шорники, те, кто шил шатры и палатки, не сидели без дела. А раз была работа, то жилось им и их семьям намного лучше, чем раньше.
Они знали, для чего понадобились, для какой цели работают с утра до ночи. Чтобы «прогуляться» по Франции и потом водрузить на красивую голову своего короля французскую корону. Разве он не имеет на нее все права? Ведь он из династии Плантагенетов, а еще ее родоначальник, король Генрих II, владел графством Анжу во Франции, отчего и назывался Анжуйским. К тому же мать Эдуарда разве не дочь французского короля? Французы твердят, что по их закону королевский престол не может перейти к женщине. Но ведь это ИХ закон, а не наш. И Эдуард-то это мужчина, да еще какой!
В общем, англичанам хотелось верить в справедливость притязаний их короля на французский трон – и они верили в это.
Повсюду в стране под стук топоров и молотков, под звон наковален звучали речи о том, что Филиппу Валуа не усидеть на троне, потому как все англичане готовы в любую минуту пойти и посадить на него своего любимого монарха.
К следующему лету наготове была армия из двадцати тысяч воинов, и они не прохлаждались без дела, а учились как следует владеть оружием – луком, копьем, мечом, боевым топором… Они обрушат все это на противника, когда придет срок.
* * *
Если бы Филиппа опять не ожидала ребенка, она бы непременно отправилась с мужем и его огромной армией на континент.
Но ей пришлось только с печальной улыбкой взирать на готовящегося к походу супруга, который часто напоминал ей малое дитя, получившее наконец долгожданную желанную игрушку.
Он был уверен в победе, что ее совсем не удивляло: это было ему свойственно – верить в успех. Тоже, в общем-то, детская черта, но она помогала справляться с трудностями или напрочь отметать их. Верой в удачу, в победу он умел заражать других, и они верили ему и в него. Если же очередная мечта не сбывалась, он не тратил время на то, чтобы сокрушаться, не рвал на себе волосы, но тут же придумывал что-либо новое – указ, поход – и хотя бы частично, но добивался успеха.
Так и теперь – потерпев неудачу в превращении Фландрии в свое герцогство, он немедленно переключил все помыслы на прямую атаку Франции, не представляя, быть может, до конца размеров этого предприятия и во что оно выльется.
Перед расставанием он был особенно нежен с Филиппой и детьми.
– Я вынужден вновь покинуть тебя, дорогая, – говорил он жене. – Но ты остаешься не только королевой и моей любимой супругой, ты будешь временным правителем при малолетнем нашем сыне Лайонеле, который станет попечителем королевства. И не страшись: рядом с вами всегда будет граф Кентский, он знает, что и как делать.
Восьмилетний Лайонел, когда его привели к отцу, серьезно выслушал слова о том, что с этих пор он будет называться попечителем королевства. Правда, что это такое, он знать не знал, но звучало весьма внушительно и можно было похвастаться перед младшими братьями, а также поставить на место старших сестер, чтобы не задавались. В основном это относилось к Изабелле, отцовской любимице.
Когда он спросил у матери, что надо делать, та объяснила ему, что необходимо лишь слушать и исполнять то, что она скажет. А что все-таки? – поинтересовался мальчик, и мать ответила, что, например, нужно присутствовать на заседаниях парламента и, когда он будет там, вести себя спокойно, не бегать, не шуметь, а слушать, о чем говорят, или хотя бы делать вид, что слушаешь…
Такое показалось не чересчур трудным, и он успокоился.
Король Эдуард и его старший сын отбыли, и период временного правления начался.
Но вскоре королева уехала из Лондона в Виндзор, где по прошествии некоторого времени родила еще одну девочку, крещенную под именем Маргарет. Это был ее десятый ребенок, восемь из которых жили и здравствовали.