Текст книги "Страшные Соломоновы острова (СИ)"

Автор книги: Виктор Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Все, спохватившись, закурили. Я, пару раз затянувшись, потихоньку стал распутывать очередной мохнатый клубок мыслей в башке.

– С Евангелием – самое простое. В те годы русской Библии вообще не существовало. По-моему, Геннадиевская и есть первая. Во всяком случае, из дошедших до нас. По пергаменту я не эксперт. Я эксперт по оводам.

Ребята недоумевающе взглянули на меня. Димыч с материнской нежностью приложил свою клешню к моему лбу. Я мотнул головой, стряхивая непомерную тяжесть.

– Ну чего уставились? Ну, шлялся я в молодости по Якутии, видел там ровдугу. Замша такая оленья. В ней дырки от укусов оводов, пауты по-сибирски. Они оленям шкуру прокусывают и в мясо свои личинки откладывают. Чтобы те родились сразу как на продовольственном складе. Якуты оленя кушают, из шкуры замшу делают, а дырки остаются. Два таких маленьких прострела – на последней странице, сами посмотрите, – ткнул я пальцем в дисплей. – А пергамент – та же шкура. Только выделка поизящнее. Теперь по поводу вил. Начну сначала. Ребята, мы нашли клад. С большущей буквы К. По нашему договору, он делится на всех в оговоренных пропорциях. Так?

Немцы дружно кивнули, Димыч тоскливо посмотрел в сторону. Ребят ему было искренне жаль. Начиналось самое трудное и неприятное. Я собрался.

– Каждый имеет право голоса, но основной голос – Дитера. Это его находка. Дитер, слушай меня внимательно. Это – из страны уйти не должно. – И показал рукой в салон. – Продаваться тоже не может. Ты понимаешь? Хватит с нас Синайского кодекса.

Дитер, кивнув, ободряюще посмотрел мне в глаза, и у меня отлегло от сердца.

– Сдавать государству – тоже не выход. Скорее всего, книгу по-тихому попытаются толкнуть, самое позднее через полгодика. На свою же голову. Я думаю, ее надо вернуть церкви. Но не абы кому, а настоящему священнику. С именем, ба-альшущим авторитетом и доброй славой. Такой есть. Лично знаком. Ну а все остальное – совсем просто. Кстати. А что думает наша дама? – я, повеселев, посмотрел на Хелю.

– А дама не возражает. Но все равно любопытно, сколько она может стоить? И что это за история с Синайским кодексом? – светло улыбнулась Змея.

– С кодексом – обычная история. Был наш, стал ваш. В первый раз официалы мощно бомбили музеи и церкви еще при Сталине. Ну и втюхали англопупам старейшую Библию в мире за стольник косарей ихних фунтов в 1933 году. Себе пять страничек на развод оставили, и все. Обычное дело – государственные интересы, епть. А сколько стоит наша, мне сложно даже представить. Какие-то дикие миллионы. Баксов. Подозреваю, что лет сто уже подобные вещи просто не продаются. Ну, вернее, с 1933 года.

Поэтому цену можно запрашивать любую. Но конца торгов никто из нас не увидит. Без вариантов. И тел никто не найдет. Такие раритеты в руках частника – это смертный приговор без исключений и права обжалования. А также для всего его ближнего круга родных и знакомых. Просто так , на всякий случай, как говорится. Так что...

– Не жили богато, не фиг начинать, – резюмировал Димыч и, ухмыляясь, облапил Хелю. – Что, маркиза, профукала свое богатство?

– Кто знает... Поживем – увидим, – протянула загадочно девушка и сквозь длиннющие ресницы обожгла ничего не подозревающую жертву прицеливающимся взглядом.

– Ну что, на чаек сподобимся? Время позволяет. Или... погнали наши городских? – поинтересовался я чаяниями народных масс, отходя от машины и облегченно потягиваясь.

– Я бы попила, – на всякий случай, моментально вживаясь в образ умирающей от голода сиротинки, отреагировала Хеля. – И вопросов еще куча. А в нашем пепелаце да по местным дорогам – какие разговоры? Только успевай закрывать рот, чтобы пломбы не повылетали.

Мы восхищенно зааплодировали, оценив перл. А Змея в благодарность сделала такой книксен, что, по-моему, даже валяющиеся в беспорядке по лагерю лопаты попытались встать торчком.

Мужики мгновенно мобилизовались и раскатали дастархан. Вскоре мы прихлебывали оказавшийся очень кстати чаек с непритязательными бутербродиками.

– Ну, спрашивай. Ч-черт! – зашипел обжегшийся горячим чаем Димыч и выпученными как у Громозеки глазами попытался разглядеть ошпаренную нижнюю губу.

Хеля смешливо фыркнула и кокетливо изобразила задумчивость.

– Ну, например... – неторопливо протянула она. – Понятно, что мы уже все решили и решили правильно. Но почему бы не попробовать смоделировать еще какой-нибудь, компромиссный вариант. Такая, знаете ли, гимнастика для ума.

– Как хотите. Мне – неинтересно. Я думаю, мы приняли оптимальный вариант. И мне это чертовски по душе. Хотя и идет вразрез со многими устоявшимися в голове стереотипами, – равнодушно покачал головой Дитер.

Одобрительно хмыкнувший Димыч очень по-свойски ткнулся в немца плечом и, согревая его взглядом, протянул пачку сигарет. Мелкий благодарно закурил.

Я, чтобы убить время и не огорчать нашу красавицу, предложил:

– А давай ты будешь выдвигать свои версии альтернативы, а мы постараемся добросовестно их обмозговать? Годится?

Она кивнула и, аккуратно подбирая слова, потянула ниточку.

– Ну, например. Почему вариант абсолютно легально сдать государству вам представляется таким уж безысходным? Ведь если приехать не в полицайамт, а в мэрию какого-нибудь крупного города по пути домой... Ну, есть ведь шанс придать процессу передачи книги незамалчиваемый впоследствии характер? То есть нейтрализовать корыстные побуждения местных властей. А значит, запустится механизм легального оформления находки, и мы сможем претендовать на законное вознаграждение. Не так ли?

Хеля с интересом взглянула на меня. Я едва сдержал скептическую ухмылку и постарался изобразить участливое сожаление.

– Нет. Ни одного шанса. Если мы доведем до властей гарантированную уникальность находки и, стало быть, ее запредельную рыночную стоимость, жить нам останется часы. Дальше пятидесяти километров от города уехать нам не дадут. Все будет просто и незатейливо – ДТП с неопознанным "КАМАЗом"-миксером и четыре хладных тела в рваной мешанине железа на обочине.

Самый мягкий, но нереальный вариант в нашей ситуации – это предельно честный чиновник среднего ранга, с которым будет первый разговор, потому что без подтвердившейся важности встречи до сановного тела мэра нас никто не допустит. И этот чиновник честно запускает процедуру оформления. Первое – он просто-напросто еще один покойник. Второе – нас интенсивно начинают трясти менты на предмет утаенных сокровищ, потому что никто не поверит, что мы себе ничего не открысятничали. И задерживают на вполне законных основаниях. А после суток-других в пресс-хате мы будем готовы рассказать и подписать что угодно. Правда, это будем уже не мы, а скулящие куски мяса.

За это время подчищаются все концы, а даже если инфа и просочится наружу, то тут же выяснится, что какие-то чудаки приволокли дешевую подделку и громогласно требовали признать ее оригиналом Декларации о независимости США. Когда твое консульство обо всем этом узнает и примчится выручать тебя и Дитера, вам все это будет уже глубоко по барабану. Предъявленные вами паспорта стопроцентно исчезнут, и фигурировать в деле вы будете как лица БОМЖ, требующие признать себя папой римским. Да и не будет, скорее всего, никакого дела. Как и нас. Так оно спокойнее, знаешь ли. Серьезные деньги – серьезные люди.

Чисто теоретически, есть, конечно, мизерный вариант проскочить между этими жерновами и даже уцелеть. Но. Ты готова поставить на кон свою жизнь? А наши?

Девушка отрицательно покачала головой. Задумалась.

– Ну хорошо. А если все-таки попытаться задействовать наши каналы и вывезти книгу с целью найти какой-нибудь солидный русский фонд, который сможет и легализовать возвращение находки на родину, и учесть наш финансовый интерес? – взвешивая каждое слово, произнесла она.

– Тогда ты, даже в случае нашего согласия, гарантированно теряешь нас как друзей. Потому что должна будешь думать о супервесомых гарантиях со своей стороны и раздражаться, что они нас не удовлетворяют. А таких гарантий у тебя просто не может быть. И вообще, когда один человек с пеной у рта вынужден доказывать другому, что он хороший и ему можно верить на слово – дружбе конец.

Дальше. Какие такие надежные каналы у вас есть, чтобы их можно было задействовать либо втемную, либо с гарантированным соблюдением тайны? Сопоставь их с уровнем находки. Особенно учитывая ваш национальный спорт – повальную склонность к стукачеству. Простите, не хотел обидеть. И еще.

Зачем ехать из Питера в Москву через Нью-Йорк? Книга и так гарантированно останется в стране, в надежных руках. По сути, мы просто вернем ее хозяину – верующим людям, для которых наша находка будет иметь только одну ценность – духовную.

Пойми, любой другой вариант, кроме уже выбранного, предполагает ответной ставкой нашу собственную жизнь. А за что? За эфемерную возможность искупаться однажды в шампанском? Извини, я себя ценю несколько дороже.

А так нам остается чистая совесть, наша грешная жизнь в целости и сохранности и бесценная дружба. И, кроме того, Хеля, за нас, всех четверых, многие и многие тысячи светлых людей молиться будут! Кому как, а мне этого хватит за глаза и за уши. Даже много. Я не прав?

Змейка, соглашаясь, слабо улыбнулась в ответ, а Дитер встрепенулся и непривычно, чисто по-расейски, ухмыляясь, заговорил:

– А знаете, очень смешно, но я поймал себя на абсолютно нелепой мысли. Витя говорил очень по-немецки, безупречно аргументируя сказанное и технически грамотно расставляя акценты. А я его слушал очень по-русски. И думал: "И когда же тебе надоест тянуть кота за гениталии? Ну, реально – запарил".

Через секунду тишины берег озера взорвался от сумасшедшего хохота. Димыч, трясясь как в падучей, лупил себя кулаком по коленкам и через раз – Дитера по макушке. Я, содрогаясь от не дающего вздохнуть смеха, отказывался верить собственным ушам и, не в силах произнести ни слова, жестами просил девушку повторить. Дитер счастливо ржал вместе с нами.

– Хеля! – прорыдал Димыч. – Ты все точно перевела?

– Я очень хороший специалист, мальчики. Очень! – заражаясь всеобщим весельем, прыскала в кулачок девушка.

– Братан! Ну я же тебе говорил, что у нас земля живая! – сграбастал подельник немца в свирепые объятия. – Погоди, еще женим тебя на какой-нибудь козырной нашей тетке, совсем на человека похож станешь.

Дитер внезапно посерьезнел и как-то очень просто сказал:

– А вот это с некоторых пор – моя мечта.

– Ну что, други мои, по машинам? – привычно изобразил я рыночного глашатая.

Все как-то разом подхватились и стали доупаковывать "Ниву" и наводить окончательный блеск на готовившейся вновь осиротеть полянке.

– Последний вопрос, – подошла ко мне Хеля. – Как все-таки поточнее узнать, что же мы такое нашли? Ну, чисто по-женски. Любопытно до обморока.

Я ободряюще погладил ее по плечу.

– Узнаем. Обязательно. Дай только на трассу выехать и связь поймать. В инете есть сканы всех рукописей, хранящихся в госфондах, музеях и церковных библиотеках. Тем более что в нашем случае поиск предельно упрощен. Рукописи Евангелие одиннадцатого века в русской редакции существуют, в лучшем случае, в пяти-шести версиях. Или я найду аналог, или у нас – неизвестный ранее экземпляр. Мне нужно будет от силы полчаса. Кроме того, отец Василий наверняка даст развернутую консультацию по нашему вопросу. Потерпишь?

Девушка благодарно кивнула и отошла к машине.

Вскоре наш застоявшийся рысак бодро месил кашу колеи по направлению к отчему дому.

И снова нас нещадно мотало по салону, но притерпевшиеся пассажиры, приобретя необычайную цепкость, вполне освоились и даже умудрялись высматривать в залепленных грязью окошках достойные их внимания осколки пейзажей.

Закончился разбитый проселок, пошла грейдерка – предвестник цивилизации и маячившего где-то на горизонте асфальта. Димыч, уткнув нос в планшетник, выискивал кратчайшую в паутинке дорог, стремясь, согласно моим вводным, вывести пепелац на нужную трассу. Ребята пытались поймать связь. Я рулил и маялся ответственностью принятого решения.

Машинка выкатилась на берег очередной речушки, и я удивленно нажал на тормоз. Дорога упиралась в никуда. Неширокий бревенчатый мост зиял солидным провалом, открывая взгляду любопытствующих полуистлевшие бревна обнажившихся опор. Мы не торопясь выбрались наружу из салона и как былинные богатыри выстроились на берегу, приставив ладошки козырьком ко лбу, защищая глаза от яркого вечернего солнца. За нашими спинами тянулись гигантские собственные тени.

Я оглянулся. Ни на одном из берегов не было никаких признаков жилья и, стало быть, полностью отсутствовала возможность поспрошать какой-нибудь недалекий объезд или брод.

– А что, ребятки, закручинились? Нету тут дороги, нету. Уж давненько как. Повертать придется, – послышалась старушечья бодренькая скороговорка совсем рядом.

Мы, чуть не подпрыгнув от неожиданности, с изумлением уставились на махонькую бабулю, стоящую возле машины. Хеля, охнув, схватилась за сердце.

– Добрый вечер, бабушка. Испугали прямо,– поздоровался я, приходя в себя. – А не подскажете нам, есть ли тут объезд какой-нибудь?

Старушка смешливо сощурила выцветшие глазки.

– А чего хошь скажу, милай. Чего ни спросишь. А только ведь забыл, поди, чего поспрошать хотел? Потом-то локотки кусать кинешься, а только поздно будет. Ну да ничего. Локотки – они для того и придуманы.

Ее горохом рассыпающийся говорок звонко перекатывался в черепной коробке и абсолютно не давал возможности сосредоточиться на какой-то отдельной мысли. А старушка не переставала бубнить.

– Ты не майся, не майся. Правильно вы все задумали. От большой напасти себя убережете. А тебе, соколик, и о себе еще подумать надобно. С весны, поди, из рук все валится-то?

Я недоуменно потряс головой.

– А ты не тряси башкой-то как мерин стоялый. А лучше ту вещичку, что по весне из землицы поднял, отнеси-ка назад, где взял, да и прикопай поглубже. Негоже ей на свет появляться-то. Великая в ней сила таится. Злая. Много беды наделать может. Она тебя, милок, и точит. А прикопаешь – все помаленьку и наладится. Верно тебе говорю, – дробно тараторила бабуля.

Спохватившийся Димыч мерно загудел:

– Бабуль, а чего это ты нам тут загадки загадываешь? Знаешь дорогу – скажи. А нет, так и на том спасибо.

Старушка озорно подбоченилась, глядя на нашего штурмана.

– Ой, силен. Ой, могуч. Ничего не боишься. Хороший какой, го-ордый. Спина прямая. А только тут ведь как – или ты гордыню сломаешь, или она тебя. Будет, будет тебе урок. Вижу. А там уж как сложится. Но ты ведь боли не боишься? Правда, она разная бывает, боль-то. Ну да ладно, выпутаешься.

Димыч нахмурил брови.

– Чего-то ты мать, того... Это с чего ради мне гнуться? Как умею – так и живу.

– А ежели поклон земной, к примеру, отбить сподобишься? А спина-то и не гнется. А? Ты подумай, подумай, милок. Время есть пока, – и бабулька просеменила к немцам. Остановилась перед девушкой, замерла. – Хелена, говоришь? Смешная-я... Ты, девонька, прикидывай поменьше, а больше сердечко слушай. Оно не обманет. Бабушка твоя послушала и тебе дорогу верную указала. В детках наше счастье, в детках. Мужики – они что, вечно воюют где-то, пропадают. А нам деток растить надо. В любви зачатых и любовью согретых, – осыпала она своими скороговорками Хелю и повернулась к Дитеру.

– Ну что, горемыка, думаешь, спрятался? Думаешь, никто не видит, оно и ладно? А от себя-то куда убежишь? Маманька-то любила тебя, звала... А померла одна. Плакала. Простил бы ты ее, сынок. В прощении – сила. И покой. Вижу, плохо тебе. От того и хворюшка приключилась. Погибельная. Доктора – они что, им правду говорить совесть не велит. А весны-то тебе и не увидать. Ну да ладно, помогу. Ты ведь и не жил еще совсем. Разве ж это жизнь была? Так, брел куда вели, как бычок на привязи. Только смотри у меня, не оплошай. Я ведь не от каждого смертушку-то отвожу. Понял, как дышать полной грудью, так и дыши, – она подошла к замершему немцу и ткнула его сухонькой щепотью в левую грудь. – Вот так оно и ладно будет, – и обернулась к нам.

– Ехать вам надобно, ребятки, раз к утру в городе быть хотите. А только все равно не успеть вам. Ну да ладно, совсем заболтала вас, старая. Езжайте уж.

Мы как завороженные побрели к машине. Наши тени послушно втянулись в салон, я завел двигатель, приоткрыл окошко и, трогаясь, спросил запоздало:

– Откуда ты такая взялась, бабуля?

Она, семеня вдоль дороги, прочастила неохотно:

– Откуда, откуда... Любопытный какой. Оттуда. От дедушки. Каждому дедушке, милок, своя бабушка полагается. Не знал? И не казнись ты, не майся за те полшажка, не сделанные в дальних горах. Не трусость то была – мудрость древняя. Она тебя и отвела тогда от края. Есть в тебе эта искорка. Береги ее. Пригодится еще не раз. Вижу. Езжай давай.

И я тронул газ, разворачиваясь и набирая скорость.

Вслед нам донеслось:

– И прекратите мне старика спаивать. Ишь, взяли моду... Он же только зимой в себя приходить начинает. Прям как дети малые...

Мы ехали молча, пытаясь переварить услышанное. Я на секунду обернулся. Дитер слепо уставился на грязные потеки на стекле. По лицу его текли слезы. Хеля, съежившись, забилась в уголок, выставив перед собой сцепленные в замок пальцы...

Я вспомнил.

Задыхаясь от ощущения неизбежной потери, резко ударил по тормозам, в два приема развернул "Ниву" и понесся обратно. Димыч уколол меня понимающим взглядом и промолчал.

Через минуту мы вновь стояли на том же месте. Вокруг, насколько хватало глаз, на обоих берегах – никого.

– Тень, – мрачно сказал Димыч.

– Что "тень"? – обернулась к нему девушка.

– У нее не было тени. Поехали.

Я молча взял Димычеву руку и аккуратно укусил ее за локоть.

И мы поехали дальше.

Глава 16. Что можно увидеть в непроглядной тьме веков

Через час с небольшим «Нива» жизнерадостно шлепала по оживленной трассе, вынюхивая очередную заправку и периодически роняя на дорогу солидные пласты подсохшей глины. Усадив Димыча за баранку, я озадачил его поиском топлива, мойки для нашей ласточки и горячего перекуса для всей компании. Желательно в одном флаконе. Сам, конфисковав Хелин телефон как носитель фотографий-образцов, нырнул в дебри инета. Ребята потихоньку возвращались к жизни, чему немало способствовала атмосфера салона. Нелегко долго предаваться тягостным раздумьям, находясь внутри грохочущего ведра с гайками.

К моменту, когда мой друг сворачивал с трассы, я обнаружил искомое, выцепил в паутине нужный скан, обозначил кулаком ребятам энергичное "йесс!" и лихорадочно вгрызся в комментарии.

Заправившись, мы отогнали машину к как-то сразу поскучневшему мойщику, оставили ему мой номер телефона для связи и вернулись в стекляшку заправки с явным намерением испытать на себе особенности гостеприимства местных хлебосолов от нефтянки.

Зайдя вовнутрь и устыдясь целеустремленной походки девушки в дамскую комнату, мужская часть компании быстренько проделала постылую формальную процедуру омовения верхних конечностей в аналогичном помещении для джентльменов и с облегчением занялась пристальным изучением меню. Вернувшаяся Хеля застала процесс в самом разгаре и охотно подключилась к выбору блюд. Вскоре стол стал заполняться многочисленными тарелочками, арматурой для еды и прочими зубочистками-салфеточками. Взгляды друзей нетерпеливо скрестились на моей переносице.

– Может, поедим сначала? – сделал я безуспешную попытку потянуть театральную паузу.

– А в лоб? – с молчаливого одобрения друзей озвучил Димыч малопривлекательную альтернативу и поерзал ногами, поудобнее устраивая между ними рюкзачок с находкой.

Поняв, что с мыслью об аплодисментах придется расстаться как с классово чуждым пережитком прошлого, я вздохнул и выложил планшетник на стол.

– Ладно, слушайте, монстры нечуткие, – давясь солидным куском жаркого, впопыхах подцепленного с ближайшей тарелки, промычал я. – Мы все угадали правильно. Это Евангелие одиннадцатого века...

И я рискованно позволил себе замолчать, ожидая искреннего восхищения присутствующих моими выдающимися дедуктивными способностями. Но эти ходячие желудки, самодовольно переглянувшись и хлопнув друга по ладошкам, требовательно уставились на меня, продолжая набивать свои ненасытные утробы.

"И эти циничные мародеры – мои лучшие друзья?!" – мысленно возопил я, огорошено наблюдая, как законные лавры первооткрывателя бодро устремляются в загребущие лапы чавкающих стяжателей от археологии. Но почувствовав, как нехорошо раскаляются лобные доли от предвкушения соприкосновения с неэстетичным кулаком напарника, натужно улыбаясь, продолжил скучным голосом запойного учителя истории в школе для глухонемых:

– В общем, так. Это – так называемое Остромирово Евангелие. Писано диаконом Григорием с октября 1056 года по май 1057-го. Писал не он один, потому что как минимум миниатюры и заглавные буквы выводились другой рукой. На сегодня это старейший точно датированный памятник древнерусской письменности. Существует в одном экземпляре, хранящемся ныне в Российской национальной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. Но... – тут я позволил себе победно улыбнуться. – Экземплярчик-то у них, т-того... Существенно поущербней нашего будет. Потому что с 1720 года таскался по вельможным рукам. Начиная с Петра Алексеевича и заканчивая Екатериной Второй, в тряпках которой и был случайно обнаружен Я. А. Дружининым. Что делал благочинный коллежский регистратор, впоследствии титулярный советник, в платяном шкафу императрицы – история умалчивает.

– Трамвая ждал, – догадливо заржал Димыч.

Я, воспользовавшись паузой, спешно набивал рот салатом.

– Шутка отметается как скабрезная и недостойная высокого звания истинных любителей истории, каковыми, безусловно, являются все присутствующие, – устыдясь, спохватился я. – Мужик вообще-то был справный, манифесты нужные кропал. У Екатерины был архивариусом, а Александр Первый его даже пенсиона персонального удостоил. Был министром внутренней торговли и закончил свою жизнь на должности члена Совета министра финансов Империи.

– Ну, мы тоже мужики справные. И что? Только вот Хеля почему-то все чаще остерегается к нам м-м-м... спиной поворачиваться. Не знаешь, почему? – ради научной добросовестности возразил мой друг и с трудом уклонился от просвистевшей над ухом маслины.

– А почему такое название – Остромирово? – после минутного колебания, со вздохом опустив вторую маслину обратно в тарелку, вернула нас в дебри исторических загадок улыбающаяся девушка.

– Имя заказчика, – урча, отозвался я, с наслаждением проглатывая очередной кус. Облизав соус с пальца, ковырнул им планшет в поиске нужной страницы. – Остромир – дальний родич князя Изяслава, одного из сыновей Ярослава Мудрого. В крещении принял имя Иосиф и стал четвертым новгородским посадником. По-нашему – мэр города. Вполне мог позволить себе такой заказ. Как он жил – не знаю пока, но помер достойно. Водил новгородцев на Чудь, где и сгинул в сече.

– Интересно, – задумчиво протянул Димыч. – Начнись у нас заваруха, много нынешних мэров в окопы прыгнет?

Мы понимающе, криво ухмыльнулись. Да, невеселая вышла шутка. Я продолжил.

– Подозреваю, что книга писалась сразу в двух экземплярах. Такое практиковалось. Причем менее удачный как раз и осел в Салтыковке. У них там и первые двадцать три страницы другим почерком написаны, и миниатюрки пообсыпались, и вообще более затрапезный вид. Подвергалась реставрации, что подтверждает ее совсем уж плачевное в прошлом состояние. Ей вообще изначально не очень везло. Сначала книгу таскали по монаршим покоям, потом, уже при Сталине, какие-то вахлаки сперли ее прямо с витрины экспозиции, соблазнившись роскошным окладом. Причем оклад тут же раздербанили, книгу в мусорку, а сами благополучно попались через часок-другой. Такая вот судьба.

– Ха! – шумно возликовал Димыч. – Ну наша-то – совсем новье. Муха не... сидела. Пусть батюшка тихо млеет на радостях. Не какалик презентуем – Весч!!!

Все дружно согласились и позволили мне поклевать чуть-чуть съедобного. Хеля, извиняюще улыбнувшись, упорхнула в комнатку, за белую дверь с женским силуэтом на табличке.

– Кстати, о батюшке, – вспомнил напарник. – Че за мужик? И где искать его будем?

Я поморщился.

– Слушай, не будь уродом. Различай все-таки иногда людей не только как мужиков и теток. И давай тогда уж дождемся Змею. А то получается, что мы с тобой вдвоем разговариваем. Некрасиво.

Димыч, соглашаясь, пожал плечами. Вскоре показалась Хеля. Я вернулся к теме.

– Если мы сделаем крючок где-то под сотенку верст, то сможем заехать в Свято-Троицкий монастырь .Там обитает отец Василий. Уникальная личность. По слухам, духовник нашего Вовчика. Отсюда – предельно возможная независимость и недосягаемость для любых внутренних интриг, каковые присутствуют в богоугодных заведениях не в меньшей, если не в большей степени, чем в миру. Доверие у меня к нему абсолютное. Потому что, во-первых, не я его, а он меня нашел, вернее, выделил. А во-вторых, имея удовольствие общаться, неоднократно восхищался умом, проницательностью, силой духа и внутренним светом этого человека. На мой взгляд, лучшей кандидатуры для передачи книги просто не может быть.

– Это где он тебя подобрал? – остро ревнуя, подозрительно осведомился Димыч. – На какой такой помойке ты без меня валялся?

Все заулыбались.

– Об этом потом как-нибудь, – отмахнулся я. – А сейчас вот что. Скажите, пожалуйста, как вы отнесетесь к легкому приступу самой безобидной разновидности паранойи у вашего лучшего друга?

– Кто параноик? – не на шутку разобиделся ревнивец.

– Нет, Димыч, – успокоил я соратника. – Лучший друг – это я. Короче. Имею просьбу. Хотелось бы искреннего понимания нужд больного человека. И вашего великодушия.

– Ну не томи! На руках тебя погадить штоль отнести? Легко, – добродушно кивнул мой отзывчивый друг.

– Нет. Одолжите мне ваши телефоны. До утра. Утром верну. Мания у меня, понимаете? Или книжек о шпионах в детстве перечитал. Не суть, – набычился я.

Ребята в недоумении протянули свои мобилы. Я, быстренько лишив их аккумуляторов, распихал девайсы по своим карманам.

– А как отзвонятся с автомойки, я и свой таким же макаром разберу, – успокоил я ребят.

И тут моя мобила захрюкала, изображая звонок. Включившись, я услышал срывающийся голос мойщика, который энергично сообщил, что наша в-бога-душу-мать-через-коромысло-в-пень-ее-раком-ласточка – готова. И он лично собирается идти домой умирать. У нас есть пять минут. Раскурочивая на ходу свой телефон, я поспешил за ребятами и вскоре выруливал на ночную трассу, устремляясь в сторону монастыря.

Эх, дороги. Ни конца вам, ни края.