Текст книги "Страшные Соломоновы острова (СИ)"

Автор книги: Виктор Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Пусть Хеля с тобой, – проникаясь жутью момента, попросил я. – Я лучше с Дитером.

Димыч окрысился.

– А ленту кто держать будет? У меня хвост собран на двести патронов. Да. Еще. Я перебегаю дорогу и буду чуть впереди, за обочиной. Получается вилка градусов шестьдесят. Если ты начнешь первым, я попробую их состворить. Если вдруг по звукам выстрелов почуешь, что они где-то в районе первого столба, то все – бежать бесполезняк. Зашхерьтесь в кустах и умрите напрочь. Пусть хоть по ушам вашим ходят. И постарайся все не высаживать до железки. Оставь на крайняк хоть что-то в диске на ближний бой, не дай бог конечно. Нам надо поумерить их прыть. Нужно, чтобы они не бежали за нами, а шли с опаской. И одно ухо строго в мою сторону держи. Все. Пошли. Дитер, ду бист майне цвай нумер. Гоу, твою мать! – и они, хватая куртки со стены, ломанулись с пулеметом во двор.

Я, встряхиваясь, молча подал Хеле ее камуфляж и, накидывая свой, поторопил ее жестом.

– Витя, это что? – уставилась она на меня округлившимися блюдцами своих глазищ.

– Хеля, все потом. Твоя задача лечь, где скажу, и делать, что скажу. Очень прошу – не теряй головы, когда мы начнем стрелять. Пошли.

Мне пришла в голову нелепая мысль о двусмысленной фривольности своего наставления и, глупо хихикнув, я увлек Змею во двор, к солидному штабелю бруса, второй год терпеливо ожидающего, когда мы с напарником начнем, наконец, ладить надстройку дома под биллиардную.

Усадив девушку на землю, боком к брусу, я, облокотившись на верхний край штабеля, отщелкнул вперед г-образный предохранитель автомата и передернул затвор. Почувствовал явственный мандраж и, чтобы успокоиться, несколько раз громко вдохнул и выдохнул сквозь стиснутые зубы. Хеля тут же заполошно попыталась дернуться куда-то в сторону.

– Сидеть! – перекидываясь на нее мыслями и сразу успокаиваясь, громко прошипел я. И для верности пригвоздил ее ступню к земле своим берцем. Девушка, съежившись, уткнулась лицом в коленки и закрыла голову скрещенными руками.

Ощупывая взглядом все пространство поворота у четвертого столба, я пытался вспомнить, сколько метров по ГОСТу между опорами осветительных фонарей. Вроде бы пятьдесят. Сердечко молотило в груди как сбрендивший швейный агрегат старика Зингера. Время растянулось неимоверно. Хеля внизу что-то бормотала в коленки сквозь всхлипывания, скороговоркой по-немецки. Поворот оставался пустым.

Есть! Быстрые сторожкие тени показались в зыбком свете уличного фонаря. Боясь опоздать и выпустить их за границу светового пятна, уловив краем глаза характерность силуэтов вооруженных людей, я, нажав на спусковой крючок и потеряв долю секунды, преодолевая упругость незнакомого курка, почувствовал яростную злобу своего наконец-то дорвавшегося до любимой работы оружия. И тут же ослепнув, рухнул вниз, к девушке, изо всех сил вжимаясь спиной в промозглую сырость холодного бруса.

Незамедлительный лай ответных очередей мгновенно был перекрыт показавшимся бесконечным ревом Димычева монстра, хлестанувшего упругой плетью выстрелов в ночную мглу. И тут же он прервал свой великолепный вой. После нескольких секунд замешательства противная сторона вразнобой стала огрызаться, пытаясь нащупать источник наибольшей опасности.

Я, встав на колени, повернулся лицом в сторону неведомых стрелков, уткнулся лбом в шершавую древесину и, высунув своего финна кожухом поверх штабеля, на предельно короткий миг рванул курок, отчаянно пытаясь выдать максимально короткую очередь. И, едва удержав его в руке, снова сполз вниз. Справа, уже чуть ближе к нам, опять уверенно замолотил "МГ".

Спохватившись и мимоходом цыкнув на замершую Хелю, я на карачках переместился к другому краю штабеля, матеря себя последними словами за забывчивость в отношении смены позиции. Почувствовав через секунду ее копошение у своего бока, попытался определить, сколько времени прошло и где могут быть наши убивцы.

Что-то изменилось в характере боя. Эхо стрельбы раздробилось по округе, и оглушительные автоматные выхлесты явно не экономивших боезапас супротивников разбавились точечным цоканьем коротких, в два-три выстрела, очередей. Периодически впивающиеся в брус алчные жала пуль заставляли еще сильнее прижиматься к моим ногам дрожащую девушку и напрочь отбивали желание высунуться, чтобы попытаться визуально оценить ситуацию.

Уловив краем уха невнятный шорох сзади, я как ошпаренный обернулся на звук, падая на колени и выставляя перед собой ствол автомата.

– Только стрельни, гад лысый, убью, – запаленно прошептал один из двух показавшихся из-за угла дома человекоподобных крабов. – Хватай девку в зубы и бегом на карачках за нами до бани. Быстро. С бандюками спецы уже работают. Ствол не бросай, – и зашелестел сырой травой, удаляясь.

Я, с трудом сдерживая звериный рык буйной радости, рвущийся из груди, прижал ладонь к Хелиной шее, пригибая ее спину плашмя к земле, и, максимально быстро перебирая конечностями, увлек за собой впавшую в окончательный ступор девушку, волоча по земле за ремень автомат, повисший на кисти левой руки.

– Ну что, все живы? – выдохнул напарник, втаскивая нас за дальний угол банного сруба.

Хеля отчаянно мотала головой, пытаясь прекратить этот дурной сон. Дитер, привалившись спиной к бревнам, часто дышал, не закрывая рот. Но выглядел вполне адекватным.

– Дай сюда автомат, и посидите здесь тихонько. Я сейчас, – перехватил Димыч у меня ремень "Суоми" и метнулся в темноту, в сторону соседского участка.

Мы затаили дыхание, вслушиваясь в затихающую перестрелку. Снова вынырнул напарник, уже без оружия, и распластался вдоль стены.

– Эх, покурить бы. Уши опухли, спасу нет. Мелкий, давай сюда артиллерию. Береженого бог бережет.

Девушка, как в забытьи, перевела фразу немцу. Тот, поковырявшись за пазухой, протянул Димычу до боли знакомую по военным фильмам немецкую гранату-колотушку. Мой друг деловито открутил металлический колпачок с торца рукоятки и удовлетворенно цыкнул зубом.

– Ну вот. Ежели чего, это и будет наш последний и решительный... Хотя, перестраховка, конечно. Уже минуты две совсем тихо. Слышите?

И тут с дороги раздался оглушительный, усиленный мегафоном металлический голос.

– Виктор! Это говорит Олег. Все закончилось. Выходите к дому медленно, спокойно, и руки держите на виду.

– Во блин, спасители. Хорошо, что штаны снять не попросили, – пробормотал подельник, засовывая гранату в щель между нижним венцом и землей. – Пошли штоль сдаваться... благодетелям? – и первым шагнул на тропинку, ведущую к дому.

Мы потянулись за ним. По периметру двора рассыпались сюрреалистические, угловатые фигуры в черном. Две из них загородили тропу, пропуская нас мимо себя, и двумя-тремя скользящими движениями охлопывали каждого, пропуская к стоящему на крыльце и чего-то бормотавшему в рацию Олегу.

– Все живы-здоровы? – отрывисто поинтересовался он и, выждав секунду, обратился к Димычу:

– Где стволы?

Напарник молча пожал плечами. Чекист посуровел.

– Не шути так, сержант. Здесь не детский сад.

Димыч набычился и, глядя в упор на Олега, прогудел:

– Не знаю, о чем вы говорите, и вообще – у меня шок. Разговаривать не могу.

Чекист нетерпеливо дернул плечом.

– Ладно. Об этом потом. Быстро собирайтесь. Вы едете с нами в город. Это не обсуждается, – надавил он голосом в сторону напрягшегося друга. – Не дергайся. Побудете на нашей квартире до завтра. Все вместе. Одни. Слово! Не мурыжить же вас в камере, в самом-то деле, – и оглянулся в сторону затормозивших у калитки трех машин: двух микроавтобусов-"Мерседесов" и "Гелендвагена".

Димыч метнулся в дом и вскоре показался оттуда с коробкой "кедровки", мотнув мне головой.

– Давай по-быстрому чего-нибудь пожрать с немцами подсуетись. И кстати, – он вновь обратился к Олегу. – Они тоже не могут говорить. Мы все в шоке.

Тот криво усмехнулся.

– Да ладно. Я понял. Поехали.

Вскоре кавалькада автомобилей, принюхиваясь к ночной дороге, аккуратно выруливала по направлению к городу.

– Дитер! – хохотнул мой друг, обращаясь к немцу. – Не исключено, что тебе вскоре представится возможность написать книгу о своих мытарствах в русской тюрьме. Это не коп, конечно, но с впечатлениями там тоже все в порядке. Могу даже название звучное подкинуть за долю малую. "Маленький узник большой совести, или Как я стал героем". Как тебе, а?

Глава 23. Лирика как разновидность многоточия

Невысокий молчаливый парень, сопровождавший нас вместо отставшего на трассе Олега, открыл дверь квартиры в стандартной девятиэтажной точке, в громадном скопище безликих домов района Ржевка-Пороховые, и жестом пригласил вовнутрь.

Убедившись, что пожеланий и просьб гостей не последует, и казенная трешка не вызывает у прибывших серьезных нареканий, он попросил меня выйти вместе с ним на площадку и пояснил, что охрана будет находиться в квартире напротив.

Специальной тревожной кнопки в помещении нет, но особая необходимость в ней вряд ли возникнет, так как входная дверь находится под постоянным наблюдением. Напомнив, что покидать квартиру и пользоваться телефонами категорически не рекомендуется до получения им отдельных распоряжений, он нырнул в противоположную дверь. Я вернулся к друзьям.

Ребята осваивали кухню, напоминая вяло тревожащихся осенних мух. Хеля потрошила пакеты, изображая на столе нечто вроде легкого перекуса. Димыч споласкивал найденные в шкафчиках чайные чашки. Я молча сел рядом.

– Ну чего, по граммульке и в люлю? – обозначил друг наше ближайшее будущее.

Я молча кивнул. Соратник плесканул в чашки любимого напитка и, убедившись, что все подняли посуду, тихо сказал, обращаясь к немцам:

– Ребята, вы молодцы. У меня никогда не было много друзей, да и не надо в принципе. И то, что судьба подарила нам с Витьком еще сразу двоих – это самый большой плюс от всей нашей поездки. Во всяком случае, лично для меня. За вас!

Дождавшись, пока все, поднявшись, чокнулись чашками и выпили, он сгреб присутствующих в свои медвежьи объятия. Девушка трогательно прильнула губами к небритой щеке тамады, прижавшись к нему на мгновение всем телом.

– Дитер, Хеля, – дав ребятам выдохнуть и закусить, озвучил я насущное. – Здесь, сейчас проводить разбор полетов бессмысленно, да и котелок совсем не варит. Давайте отдыхать, отложим все разговоры на потом. Запомните главное. Мы сидели на даче и кушали. Началась стрельба, и нам ничего лучшего не пришло в голову, кроме как спрятаться за баней. Что мы и сделали. Любые попытки приватных и не очень разговоров пресекайте на корню.

Требуйте вызова по повестке и обязательного присутствия консула и адвоката. Это я все говорю на тот случай, если завтра с утра нас попробуют разъединить и поработать с каждым индивидуально. Хотя, очень надеюсь, что все пройдет в максимально щадящем режиме, с учетом того, что вопросов и претензий у нас к некоторым деятелям гораздо больше, чем у них к нам. А лишнего кипеша и огласки никому не надо. Да и поимели с нас, судя по всему, немало. Так что давайте укладываться баиньки, – и, пропуская в ванную немца, пошел взглянуть на квартиру.

Определив дальней комнате роль девичьей светелки и убедившись, что во второй есть где упасть мужикам, я, прихватив по пути подушку, решил расположиться в зале на диване. Указав освежившемуся Дитеру его спальное место и быстренько сполоснув рожу и руки, сам вышел на балкон выкурить крайнюю на сегодня сигаретку. Подо мною сонный город лениво перемигивался глазками светофоров, редкие машины вольготно скользили по пустым перекресткам, отводя душу от дневной толчеи.

Сзади тихонько скрипнула дверь.

– Не помешаю? – робко спросила Хеля, облокачиваясь о поручень балкона рядом со мной.

Я вместо ответа обнял ее за плечи.

– Витя, что мне делать? – тихонько спросила она. – Димыч, он...

– А я? – глупо вырвалось у меня.

Девушка подняла ко мне взволнованные, бездонные глаза.

– Витя, ты лучший из мужчин, наверное. Честно. Я не знаю, как это описать. Просто знаю, что это так. Но ты не мой мужчина.

Я вздохнул, окончательно прощаясь с несбыточными надеждами и испытывая странные чувства к этой удивительной девушке. Чувство родства и желания защитить от всего на свете. И очень боясь разрушить эту трогательную атмосферу доверия, негромко спросил, утверждая:

– А Димыч – твой?

Она помолчала, как будто вслушиваясь во что-то сокровенное внутри себя, и обреченно уронила голову на грудь.

– Мой. И он это знает.

Я молча курил и ждал продолжения.

– Понимаешь, командор, я уже давно взрослый, состоявшийся человек и знаю, как обращаться с мужчинами. У меня бывали влюбленности и порывы страсти. Но это все не то. То, что сейчас происходит со мной, не имеет названия. Я не потеряла голову, у меня нет неодолимой тяги к нему, как у самки.

Я просто хочу в нем раствориться. Стать неотделимой частью. Быть его судьбой навсегда и везде. В палатке, в сугробе... Если нужно, я готова таскать за ним эти дурацкие пулеметные ленты и выпрашивать потом свидание в тюрьме. Даже если цена этому – жизнь, пусть так.

Я затаил дыхание. Даже пошевелиться в этот момент казалось кощунством. А Хеля печально продолжала, казалось, забыв о моем существовании.

– Может, это зов крови? Я ведь не совсем немка. Помнишь старушку у моста? Она все сказала правильно. И про имя мое, и про бабушку... Про имя сейчас не хочу. А остальное... Я – поздний ребенок от второго брака. Мама родила меня в тридцать семь лет, а сама появилась на свет в сорок шестом в Магдебурге. Ее отец был советским солдатом.

Я непроизвольно напрягся и стиснул зубы.

– Нет-нет, ты неправильно понял, – встрепенулась девушка. – Никакого принуждения не было. Это осознанный выбор. Просто в Германии совсем не оставалось здоровых свободных мужчин, и многие наши женщины шли этим путем. А у бабушки еще и чуть заметная хромота после ранения в результате бомбежки в сорок четвертом.

Как сейчас у вас говорят – ей ничего не светило. Она рассказывала, что работала при русской комендатуре, а этот солдатик служил во взводе охраны. Или как правильно? Он успел захватить войну в самом конце, но все равно был таким трогательным и наивным, что бабушке, несмотря на всю свою миловидность, пришлось приложить массу усилий, чтобы у них завязались отношения.

Этот роман длился два месяца, потом солдат неожиданно пропал, а бабушку уволили с работы. Она рассказывала мне, что он был первым мужчиной в ее жизни, и ребенок, моя мать – от Бога. Еще через месяц ей каким-то чудом удалось перебраться к родственникам в Гамбург. Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Я молча протянул пачку и чиркнул зажигалкой.

– Так что, командор, войны мы в себе носим гораздо больше, чем тебе это представлялось там, у костра, – невесело улыбнулась Хелена. – Мы с бабушкой много разговаривали о ее жизни. Она ни о чем не жалела. Говорила, что пусть короткий, но этот роман был лучшим временем в ее жизни. Отсюда и мой интерес к России, и выбор профессии. Я чувствовала: что-то обязательно случится в моей жизни, и это непременно будет связано с вашей страной. Но оказалась совершенно не готова к такому. И Димыч...

Я же вижу, как нравлюсь ему и он не может не чувствовать моего расположения. Но, Витя, мне иногда кажется, что ему проще снова схватить пулемет и убежать с кем-то сражаться, чем посмотреть мне в глаза или взять меня за руку. И я не знаю, что делать. Навязывать себя – немыслимо, а надеяться на естественный ход событий бесперспективно. Ты же его знаешь?! – она вновь с непонятной мольбой взглянула на меня. – Я не понимаю, чем ты в состоянии мне помочь. Но если можешь – помоги. Иначе мое сердце просто не выдержит, – и снова опустила голову, невидяще всматриваясь в блеклые желтки уличных фонарей.

Я собрался с мыслями.

– Тебе не нужна никакая помощь, Хеля, и ты это отлично знаешь. Димыч сейчас – бычок на веревочке, а кончик той веревочки у тебя в руках. Просто тебе очень страшно. Надо думать и надо решать. А что решать – непонятно. И ответственность колоссальная. Стоит ли твое женское устремление той возможной огромной боли, которую ты можешь принести ставшему таким близким тебе человеку? Думай сама, – и легонько прикоснувшись губами к ее виску, обозначил движение вовнутрь квартиры.

– Нет, – решительно встряхнулась девушка. – Одно я знаю точно. Думать тут бесполезно и вредно. Думать – это значит взвешивать. Искать резоны. Но это же кощунство! Да и для чего-то у меня есть сердце?! А оно умеет говорить, и я слышу его голос. Спасибо тебе за помощь. Ты озвучил то, что я боялась произнести вслух самой себе. В конце концов, я тоже немного русская. А ныряние в прорубь – одна из наших национальных забав. Не так ли, командор? – и чмокнув меня в нос юркнула в освещенное пространство зала.

"Ну-ну, – подумал я, следуя за ней. – Лишь бы не в омут".

Еще через пять минут в омуте был я. В долгожданном омуте сновидений.

Глава 24. Почем нынче бремя тайных фронтов

– Виктор, подъем, – услышал я сквозь сон негромкий голос и почувствовал легкое тормошение своего плеча чьей-то, в меру деликатной, рукой.

Неохотно просыпаясь, открыл глаза. Надо мной стоял Олег.

– Ну, давай, спящая красавица, поднимайся. Труба зовет.

Я опустил ноги на пол и, усаживаясь, уже осмысленно взглянул на чекиста. Тот сделал приглашающий жест на выход. Ожесточенно потирая рожу ладонями и прогоняя остатки сна, я молча встал и пошел в дальние комнаты посмотреть, как там ребята. Дитер лежал, вольготно раскинув руки, в верхней одежде поверх покрывала. Димыча не было. Я аккуратно поскребся в комнатку Хели. Тишина. Отчаянно робея и ожидая каждую секунду чего угодно, просунул нос в неширокую щель открываемой двери.

На постели, так же в одежде, на боку спал напарник с сурово нахмуренными бровями. А в объятиях его, уютно прижавшись спиной к необъятной груди моего друга, доверчиво дремала Хеля. Я аккуратно втянул нос обратно в щель и, успокоено выпрямившись, вернулся в зал.

– Ну, все в порядке? – с легкой иронией осведомился Олег.

Я кивнул.

– Тогда пошли кофе пить, – и направился на выход.

Зацепив по пути куртку, я пересек лестничную площадку и зашел вслед за своим спутником в противоположную квартиру. Пройдя по коридору мимо закрытых дверей в комнату, мы оказались на кухне. На столе стояла банка с растворимым кофе, пачка рафинада и несколько пакетиков с сухариками и крекерами. Олег включил не так давно, по-видимому, кипевший чайник.

Тот, пробормотав свою недолгую песнь, отключился, просигнализировав о готовности к применению.

– Курим? – выкладывая сигареты на стол, поинтересовался я.

Олег молча поставил пепельницу. Поразмыслив о пагубности некоторых своих новоприобретенных привычек, я подошел к встроенной раковине, включил холодную воду и сполоснул шайбу. Чекист индифферентно протянул рулон бумажных полотенец.

– А почему не в ванной? – с дежурным интересом протянул он.

– Лениво, – бормотнул я. – Да и фиг его знает, чего у вас там. Может, какой-нить секретный смеситель присобачен, с прямым выходом на Старую площадь. Потом подписками замучаете.

– Это да. Это мы можем. Алмаз? – продемонстрировал Олег свою осведомленность некоторыми полузабытыми штрихами моей пестрой биографии и, дождавшись фирменного пожатия плечами, продолжил. – Ну, давай еще пару ремарок перед открытием занавеса, чтобы окончательно проснуться, и начнем.

Я подумал.

– Слушай, а какая у тебя полевая кличка была? Ну не похож ты на кабинетного полкана. Ведь волчара еще тот, а?

Олег с явным интересом воззрился на меня.

– Интересно. А почему именно полковник? А вдруг подпол или вообще майор проштрафившийся?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Чего в голову пришло, то и сказал. Ну, возраст, ухватки... Да и на штрафника ты не смахиваешь. Спокойно держишься. Не чувствуется в тебе рвения оправдать в последний раз оказанное высокое доверие. Ну так чего, обзовешься?

Чекист, задумчиво насыпая сахар в чашку, поднял на меня глаза.

– Интересный ты человек, Витя. И словарный запас интересный. От чистой фени и простонародного, абсолютно естественно употребляемого арго – до столь же привычных эвфемизмов в построении, при нужде, замысловатых по конструкции фраз.

Я скорчил рожу.

– Последствия хобби. Считай, что растаял. Ну так чего, на что в полях по молодости откликался?

– На Капу, – и уловив мое недоумение, пояснил. – Стрелял неплохо. Обычно правки не требовалось. А при использовании ПБС звук характерный. "Кап", и готово. А у тебя, интересно? Погоди, дай попробую угадать. К специальной терминологии отношения не имеет? – и, дождавшись моего отрицательного жеста, отхлебнув кофе, пожевал губами.

– Умник, старый, хан, лысый... – уловив мою реакцию, тут же зацепился. – Лысый?

Я подтвердил. Он довольно улыбнулся.

– А чего ж так неавантажно? Не сам что ли выбирал?

– Ну да. Как-то само собой приклеилось. Хотя и аналог хану тоже есть. Но это уже в инете. От любви к Стругацким.

– Понятно, – отозвался Олег. – Ну, давай к делу. Ваша эпопея успешно и, главное, благополучно завершена. Госпожа Ребекка Ланге своевременно освобождена и вручена заботам любящих родителей. Принесены все мыслимые извинения и, кроме того, ее папенька в силу профессиональных навыков абсолютно грамотно оценил как роль дочурки в происшедшем, так и квалификацию органов. С этой стороны проблем нет.

Дальше. Благодаря событиям вчерашнего вечера и ночи нам удалось плотненько прихватить весьма одиозную структурку, бывшую до недавнего времени почти недосягаемой. Здесь особая благодарность вам. Вы создали ситуацию, а мы смогли грамотно ею воспользоваться.

А теперь очень серьезно, Витя. Я не сильно умею извиняться. Но! По поводу вчерашнего должен сказать пару слов. То, что произошло на даче – не наша комбинация, а чистейшей воды форс-мажор. Такое редко, но, увы, случается. Кстати, свои соображения имеются? – он непонятно взглянул на меня.

Я с неохотой ответил:

– Да, конечно. А оно тебе надо?

– И все же... – ждал Олег.

Я пожал плечами.

– Да пожалуйста. Только, ежели чего, от меня ты извинений не дождешься. Не обессудь. Итак. Версия у меня только одна. Причин нас гасить, даже не спрашивая, как зовут, не было ни у кого. Исключение может быть только одно. Месть.

Отсюда выводы. Прихватили вы кого-то крупного из южных людей. И структура его обладала бригадой не просто бандюков, а обстрелянных боевиков-профи. По повадкам видать. Кстати. Твой парнишка с пистолем жив, надеюсь? Уж больно быстро его задавили очередями.

Олег хмуро кивнул.

– Ранен. Но оттянул на себя двоих и, угомонив одного, отлежался в лесу. Как боевая единица, он был уже бесполезен. Продолжай.

Я продолжил.

– Так вот о бригаде. Таковыми могут быть армяне либо азеры, со школой Карабаха. Либо чечены, ингуши, даги. Тоже понятно, почему. Поскольку попытка нас убрать за версту отдает полным отсутствием здравого смысла, то предпринята она была либо сынком взятого вами мафиози, либо преемником. Скорее все-таки, сынком или другим близким родственником. В общем, маладым и гарячим, но, тем не менее, полностью в теме и с возможностями.

Взяли вы "папашку", скорее всего, с помощью моего телефона. Ну и вскипела молодая кровь – наказать неверных, сотрудничающих с органами не по понятиям. Для них месть – святое дело. А до вас дотянуться – руки коротки. И вели они нас с самого начала, скорее всего. Попытка умыкнуть Натаху – их работа? А шефа ее взяли, так?

Олег утверждающе хмыкнул.

– Одно мне непонятно. Как они нас нашли и почему вы позволили им подойти к даче? Чего скажешь, Капа? – с вызовом уставился я на Олега.

Тот недовольно нахмурился, но смолчал.

– Как нашли – понятно, – отозвался он. – Мусульманин мусульманину – брат и сестра. А гастарбайтеров хватает в каждом дачном поселке. Система у них тоже, надо сказать, весьма жестко структурирована. Важно, чтобы приказ на "отследить и доложить" пришел откуда надо. У наших мстителей, соответственно, была и мотивировка, и возможности. Непонятно, почему так быстро нашли, если искать не на конкретном направлении, а по всему радиусу вокруг Питера. Но с этим мы уже разбираемся.

То же касается и беспрепятственного выхода к даче. Они не поехали к поселку с трассы, а ушли на Сосново, зарулили к карьеру в километре от садоводства и пошли напрямик через лес. Это, опять же, проводники. И машину ДПС, которая рванула к вам с поворота с асфальта, встретили через километр импровизированными ежиками. Все колеса в хлам, гайцы в круговой обороне. Время шло на минуты.

Ты пойми главное. Никто вас использовать не собирался. Поэтому и охраны как таковой не было. Так, человек-маячок, для пригляду.

Так что спасибо и тебе, и сержанту твоему. Вахлаки, конечно, но по-другому совсем худо было бы. Где вы такой арсенал раздобыли? – прищурился чекист.

– Нашли, значит, – поскоблил я щетину на подбородке.

– Ну а ты как думаешь... У соседа на участке, под компостом. В самом что ни на есть дерьме. И гранатка под баней. В подполе дома кое-что по мелочи завалялось... Живчики вы с корешком, я погляжу. С выдумкой прячете. Ну да ладно. Я не изверг. Куда положили, там и заберете. Достойные экземпляры. Чисто по-мужски завидую.

– Это как? – удивился я. – Оставляете что ли?

– Ну да, – легко согласился Олег. – Оставляем. Полноразмерные макеты образцов стрелкового оружия времен Второй мировой войны.

Уразумев, я скорбно опустил головушку. Бедный Димыч.

А чекист продолжил.

– Ты мне лучше вот чего скажи, герой-фронтовик. А что мы еще не нашли и где его искать? И сколько у вас добра этого припасено? Вопрос, как ты понимаешь – не праздный.

Я набычился.

– Ничего я тебе не скажу. Делай, чего хочешь. И задай себе вопрос, пожалуйста. Это что за такая у нас жизнь пошла, что взрослые, абсолютно адекватные мужики, не пацаны вовсе, предпочитают под статьей ходить, но не спешат сдавать родному государству всякие огнестрельные штучки, найденные ими в полях и лесах нашей необъятной, а? И ведь не зря, как выяснилось.

А ты думаешь, таких мало? Много, Олег. Много. И ведь никто их действия не координирует. И не для криминала все это припасается. И еще спрошу, раз ты у нас слуга государев. А почему на исходе седьмого десятка лет все это оружие до сих пор в массовом, подчеркиваю – массовом порядке валяется неприбранное? Так же, как и бойцы непогребенные.

Почувствовал, что не на шутку завожусь, но, мысленно махнув рукой, продолжил.

– А сказать тебе, друже, чего это ты с нами так деликатничаешь? Что, совесть мордует?! Подставил ненароком случайных людей, да еще и бульончик на этом деле сварганил. Наверняка ведь взяли вы там, в лесу, сыночка этого. Живьем взяли. Если и есть пара дырок, то они не в счет. И совсем кердык теперь папе-мафиози. А только не было у тебя права не предусмотреть карьер. Не было! Да и не допустить огневого контакта с заведомо невооруженными людьми ты был просто обязан, – я уже почти кричал.

У Олега заходили желваки на скулах. Он тяжело взглянул на меня.

– Ничего я тебе, Витя, объяснять не буду. Поймешь – хорошо. Не поймешь – так тому и быть. Каждый, Виктор, должен делать свое дело. Я делал свое. И поверь мне – хорошо сделал.

Я, оскалившись, продекламировал:

– "Как просто быть ни в чем не виноватым

Солдатом, солдатом".

Волшебное слово – приказ. Да?

Ладно я с Димычем. Когда это наша держава граждан своих за людей держала? А немцы причем? Вы же девчонку совсем под пули кинули! Ты, боевой офицер! И добро бы сам был уверен, что жучара этот твой мафиозный гарантированно огребет по полной. Так ведь знаешь, что нет. Ты в клювике добычу в контору притаранил, а распоряжаться ей совсем другие будут. И тут уж как карта ляжет. Если сторгуются эти коты сытые с пухлыми лапками за твоей спиной, то не исключено, что барыга этот через месяцок на свободе гулять будет. И не только за бабки, скорее всего. А за информацию, за компромат небезынтересный. Окажется полезным – будет гулять. Пусть не здесь, а на исторической родине. Пусть пощипанный, но на свободе.

Я выдохнул и судорожно закурил, остывая.

– Знаешь, Олег. Без обид, но... Есть у меня приятель. Из бывших ваших. Хоть и говорят, что ваших бывших не бывает, но все же... Так вот, ушел он из конторы в самом конце девяностых. Ушел в никуда, как голой жопой в сугроб сел. Всю жизнь в погонах, а тут... Сам понимаешь. Без жилья и за три года до пенсии. Так вот, аргументы у него очень простые были. Шел, мол, служить государству. А служу – непонятно кому. Страшная штука – совесть.

Тяжело с ней служить, когда главная добродетель – беспрекословное подчинение приказу. А отдают его тебе сплошь и рядом не очень достойные люди, для которых понятие совести с успехом заменено целесообразностью, а то и просто конкретной выгодой.

Я ухмыльнулся от неожиданно пришедшей в голову крамольной мысли.

– А то, что мы с тобой сейчас на эти темы разговариваем, говорит о том, что хреновые у тебя педагоги были, братан. Раз совесть твою не до конца выкорчевали. Либо служишь ты не как положено. Ненадежный ты кадр, получается. Мои соболезнования, – и преувеличенно озабоченно затянувшись, выпустил шикарное кольцо из сигаретного дыма.

Олег, помолчав, с непроницаемым видом сказал:

– Не мы разговариваем, а ты разглагольствуешь. Почувствуйте разницу. Резюмирую. Ни одного ангела я в этой кухне не наблюдаю. У каждого свои скелеты в шкафу. С этим – все. Я к тебе еще домой загляну на днях. Будет желание – договорим.

Теперь опять по делу. Вся ваша эпопея должна выглядеть следующим образом. Поехали, покопали, нашли книгу, отвезли в монастырь, вернулись в Питер и зависли отмечать на даче. С патрулем ДПС свои по-тихому разберутся. С нашей подачи. Им сор из избы выносить тоже, сам понимаешь... По отношению к вашей компании, как к фигурантам, все действительно будет сведено к необременительным формальностям. Линию поведения ты выбрал верную. Услышали стрельбу и спрятались за баней. Всем все понятно, но так всем удобнее.

Ну, есть и еще один фактор в вашу пользу. Думаю, догадываешься, о чем я. Иначе не наглел бы так. На даче уже прибрано, стекла вставите сами. Вот ключи от дома и "Нивы". Ваш монстр стоит не возле твоего дома, а на платной парковке на Хрулева. Ребятам скажи, чтобы языками попусту не чесали. Ни к чему себе и другим жизнь осложнять. Гони кредитку и забирай свой телефон. И жди в гости на днях. Как у вас говорят – есть тема. Вернее, может быть, – скупо улыбнулся он.

– Да всегда пожалуйста, – готовно воскликнул я, поднимаясь с табуретки. – А что за тема?

– Быстро будешь знать – быстро состаришься, – отозвался Олег. – А пока освежай в памяти все, что знаешь о Гессе.

Я оторопел.

– О том самом Рудольфе?

– Какой умный мальчик! – допивая кофе, картинно удивился чекист и взглядом указал мне на выход. – С таким умом да с таким языком – и столько прожить?! Удивительно! Держи еще один пазлик для полноты картины. Уда. Слово-то знакомое?