Текст книги "Страшные Соломоновы острова (СИ)"

Автор книги: Виктор Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11. О суровых кладоискательских буднях и таинствах походной кулинарии

– Все. Дальше лезть нет смысла. Приехали, – донес я животрепещущую информацию до немцев. Мы с Димычем только что вернулись с очередной прогулки-разведки вдоль дороги и, убедившись в полной ее непроходимости, вернулись к машине.

– Справедливости ради, я и сюда-то добраться особо не рассчитывал. До места нам максимум километр, так что не вижу особых поводов для уныния. Сейчас подыщем вкусное местечко, поставим табор и вперед – на обзорную экскурсию. На мой взгляд, под бивуак берег озера – самое то.

Возражений, как и следовало ожидать, не возникло. С трудом развернувшись в раскисшем месиве проселка, мы вернулись чуть назад, где я помнил уходящую вправо к озеру совсем уж заросшую колею. Вскоре "Нива" неторопливо выкатилась на вполне уютный холмик на берегу, с одной стороны подпираемый густейшим разнолесьем, а с другой – бесконечным зеркалом воды.

Димыч с пилой-топором и верным собутыльником Дитером в качестве безотказного шерпа-волонтера уже шагал на заготовку дров в сторону леса, а мы со Змеей занялись палатками, тентом и обустройством места для костровища и вечерних посиделок. Душа настойчиво просила фэн-шуя. Поэтому мы не торопясь натаскали камней от воды и соорудили шикарное ложе для костра. После чего я в хорошем темпе и из подручного материала быстренько завершил композицию, украсив очаг рогульками и поперечиной, предназначенной для подвешивания котелка.

А вскоре со стороны леса, по-над высоченной травой, величаво скользя в нашем направлении, появилось устрашающих размеров бревно. Продрейфовав ближе к лагерю, оно ненавязчиво продемонстрировало восхищенным зрителям прилепившегося к нему снизу взопревшего Димыча и в энергичных, незатейливых выражениях, его же голосом, обрисовало свое негативное отношение к жизни в целом и такого рода лесозаготовкам в частности. После чего со вздохом облегчения грохнулось оземь.

Чуть поодаль незадачливый Симпсон, растопырившись во все стороны веером из длинных смолистых сосновых сучьев, вертясь и оступаясь, окончательно лишался остатков сил, пытаясь протащить свою икебану сквозь хваткие заросли буйного чертополоха. Циничная трава насмешливо глумилась над психикой удачливого бизнесмена, и было понятно, что шансов на победу у настырного сучконоса нет. Мы поспешили на помощь начинающему впадать в истерику борцу с разбушевавшейся флорой и сообща завершили драматичную дровозаготовительную эпопею. Пора было приступать к главному.

– Ну что, рецидивисты от археологии, докладываю обстановку, – привычно начал я. – Примерно в километре от нас, слева по берегу, должна быть нежилая деревня. От нее по азимуту двести в полутора километрах находится еще одно озеро. В стародавние времена наши пращуры таскали по этому перешейку разнообразные плавсредства, оглашая окрестности бойким матерком и неистребимым запахом перегара.

Наша задача – постараться угадать их маршрут исходя из особенной местной топографии. Понятно, что самые сладкие места – это старт и финиш. Но. Сильно сомневаюсь в продуктивности поиска на берегу. Люди отсюда ушли в шестидесятых годах прошлого столетия, так что мусора там должно быть – мама не горюй. Да и камрады местные здесь тоже... не лаптем щи хлебают. Сориентируемся на месте, конечно, но лично я склонен вдумчиво прошуршать саму траекторию волока.

По логике вещей, могла у них быть где-то на пути следования какая-нибудь полевая харчевня. Ближе к финишу, на берегу, например, возможно, стояла небольшая часовенка. Да и сам волок сулит приятные находки. Пусть даже терялось по монетке-крестику в месяц, все равно за минимум семьсот лет это составит... кошмарные горы хабара. Осталось их разыскать.

Предлагаю сейчас пройти по возможности весь маршрут с целью определиться с местами, оптимальными для поиска. А приборы включать уже на обратном пути. Сегодня основное – разведка. Завтра у нас последний день, хочется провести его так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно... – тут я прервался, осознавая, что опять ударяюсь в патетику, и с неохотой выходя из кумачового образа Корчагина, бдительно осмотрел соратников на предмет иного, неправильного, мнения. Таковых не нашлось.

– Предлагаю попытаться пройти по берегу. Может, у кромки воды чего любопытное увидим, – пристраивая "фискарс" с клюшкой на плече, рокотнул Димыч.

– Пошли! – на сей раз, примеряя на себя личину легендарного Петрухи – соратника товарища Сухова, сговорчиво согласился я.

И мы пошли.

На берегу ничего сногсшибательного не обнаружилось, а сама деревушка, кроме глубокого уныния от созерцания окончательной разрухи в завершающей стадии, никаких других особых чувств не вызывала. Остатки истлевших до состояния трухи срубов совершенно терялись во вставших стеной зарослях, и было понятно, что даже просто подойти к ним – весьма проблематично. Метрах в двухстах от берега начинался мощный сосновый бор с вдавленным в него песчаным языком уходящей вглубь проплешины.

Поскольку этот язык совпадал по направлению с нужным нам азимутом, было решено считать его отправной точкой начала поиска. Да и береговая линия, изгибаясь маленькой бухточкой, подводила к той же мысли.

– Хеля, послушай, – обратился я к девушке. – Сейчас наступила самая интригующая часть поиска. Нам надо угадать траекторию. И мозги, а вернее, чуйка каждого из присутствующих приобретает колоссальную ценность. А также каждая имеющаяся в наличии пара глаз. Мы сейчас пойдем по лесу. Через полтора километра будет следующий берег. Попробуй представить себя на месте тех людей. Смотри очень внимательно на рельеф местности.

Где бы ты повела упряжки с ладьями? Где бы отдохнула? Где, возможно, меняла бы лошадей? Внимательно смотри на почву под ногами. Вряд ли волок проходил по глинистым местам. Лошади моментально раздолбают глину копытами до состояния болота. Но и явные возвышенности – тоже не лучший вариант для дороги. В общем, включайте с Дитером интуицию и попробуйте стать на время теми самыми артельщиками, волокущими суда по этим местам. Оценивайте каждый холмик, каждую ложбинку. Наличие-отсутствие деревьев смущать не должно. За прошедшее время их тут четыре поколения сменилось как минимум. Угу? – и уставился ей в лицо, мимолетно отмечая понимающий кивок.

"Нет, ну глазищи... Погибель просто..." – вихрем пронеслось в моем мгновенно закипающем мелкими пузыриками мозгу, и я колоссальным усилием воли задержал на уровне Хелиного воротника, норовившего сползти все ниже и ниже, свой красноречиво изголодавшийся взгляд. Одновременно стараясь придать ему максимально равнодушное выражение. Надеясь, что получилось, я вновь встретился с ней взглядом и понял, что зря надеялся.

– Все ясно, командор. Пошли? – с непередаваемой интонацией произнесла Змеюка, невинно улыбаясь, и медленно пошла вперед, грациозно переступая изумительными ножками и давая мне великолепную возможность оценить сзади все нюансы покроя ее камуфляжа.

"Нет, ну не зараза, а?! Солдатик Джейн, епть!" – хекнул я завороженно и попытался перенастроить свою чуйку с эротических угадываний особенностей ее фигуры на собственно поиск древних дорог. Почему-то предполагаемая траектория волока упорно рисовалась мне в виде зазывно покачивающихся при ходьбе, невыносимо манящих женских бедер. Я даже догадывался, чьих.

Но собрался, сконцентрировался и выдал последнее напутствие присутствующим.

– Народ! Давайте так. Каждый идет как бы в одиночестве, не глядя на остальных, и самостоятельно оценивает местность с учетом озвученных требований к волоку. И запоминает приглянувшиеся места. А на финише обменяемся мнениями и аргументами в защиту своих мнений. Только идти в одиночестве – не значит теряться. Лады?

И мы, рассыпавшись мелким горохом, углубились в лес.

Никакого намека на дорогу не было в принципе. Это и хорошо, и плохо. Хорошо – потому что, скорее всего, сюда просто не ходили за ненадобностью после того, как зачах этот древний промысел. Стало быть, любой писк прибора заслуживал самого пристального внимания. А плохо – из-за того, что никакой другой привязки, кроме топографии, у нас не оставалось. Ну да ладно. Известно кратчайшее расстояние, есть логика человека, прокладывающего путь, есть своя чуйка, наконец. Не бином Ньютона, в самом-то деле.

Я шел, наблюдая, как забавно крутят головами немцы, старательно вытягивая шеи. А глаза сами по себе сканировали окружающую местность. И в голове потихоньку прорисовывалась растаявшая в глубине веков дорога. Что радовало, так это безальтернативность виртуальной трассы. Ни разу на всем протяжении нашего движения у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что другой маршрут просто не мог существовать. Уж больно красноречиво направлял нас лес по пути наименьшего сопротивления. И я сосредоточился на оценке возвышенностей.

Незаметно лес посветлел, и мы вывалились на берег весьма обширного озера. До противоположного берега было навскидку километра четыре. И никаких следов обитания человека – на этом.

Возникла оживленная дискуссия по определению приоритетных мест поиска. За небольшим исключением таковыми постановили считать пять точек. Четыре холмика и седловинку где-то на полпути между озерами. Ну и саму гипотетическую дорогу, естественно. Взнос Хели в общее дело оказался несколько скромнее ожидаемого, потому что на мой вопрос, где бы лично она выбрала места для отдыха, наша очаровательная кобра ответила просто и емко:

– Везде,– и тут же опустилась на ближайший пенек.

Мужики в растерянности закурили, кляня себя за проявленную нечуткость по отношению к даме, а дама с чувством глубокого удовлетворения прикидывала, какие она с этого может снять дивиденды.

– Давайте подстрахуемся, – предложил я. – Сегодня забьем на приборы и двумя парами пройдем обратно, параллельно маршруту с обеих сторон. Хотелось бы иметь уверенность, что с траекторией мы не промахнулись. Берем по сто-сто пятьдесят метров в сторону, и вперед. И еще. Грибочки, Димыч, не пропускай, пожалуйста. Жареха из белых будет весьма кстати. Масло, лук и картофан лежат в котловых. Я видел. Дитер, пошли? – и мы двинулись в лес, забирая вправо.

Я решил, что лучше компания в лице Мелкого, чем Змея, вознамерившаяся избрать меня объектом для состругивания дивидендов.

Через пятнадцать минут добросовестного продирания сквозь девственный лес мне стало совершенно ясно, что конь тут не просто не валялся, а отсутствовал как природное явление в принципе. Вымучив из своих горемычных мозгов убежденного двоечника два подходящих немецких слова – "линкс" и "форвертс", я направил стопы Дитера по направлению к теперь уже очевидной дороге.

Выйдя на нее и указав немцу на манящую уютом упавшую сосну неподалеку, я уселся и закурил в ожидании нашей сладкой парочки. Через десять минут она проявилась в ста метрах дальше нас по ходу движения.

Обменявшись единодушными мнениями и бегло обобрав друг с друга лохмотья паутины и остальные прочие сучочки-веточки, мы целеустремленно посвятили остаток пути поиску боровиков. Коих и набрали в более чем достаточном количестве.

Количество восторженных эмоций, проявленных Хелей в процессе сбора лесных даров, не поддавалось описанию. Ее легкие опасения по поводу нашей квалификации грибников-экспертов были с негодованием отметены со всем пролетарским пылом как яркий пример подрывной вражеской пропаганды.

Оказавшись в лагере, Димыч, посопев, посмотрел на время и полез в пепелац за спиннингом.

– Часик покидаю. Места есть вроде. Кувшинки там... Топляки. Щуки здесь наверняка – море,– озвучил он свои телодвижения и ушел по берегу в сторону волока.

Я, поразмыслив, уразумел, что поваром мне предстоит быть сегодня по-любому, и цинично рассудил, что не использовать импортную рабочую силу в неблагодарном деле чистки грибов и овощей – просто грех и интеллигентское чистоплюйство.

В целях успешного освоения ремесла быстренько продемонстрировал новоявленным гастарбайтерам эталонную версию процесса и, убедившись, что все при деле, взял клюшку и решил с полчасика побродить по бережку.

Совсем недалеко от нас конфигурация берега позволяла предположить бывшее здесь когда-то устье невеликой речки. Может быть, ручья. А это значит, что возможная мельница – чуть выше. Да и просто... день на поиске и без поиска – моветон. Прямо не по себе как-то.

Включил прибор и побрел себе потихоньку по бережку, догоняя Димыча. Он, понятливо ухмыльнувшись, спросил:

– Что, тоже усек? – и снова отдался рыбалке.

Удивительная штука – время. Занимаясь какой-нибудь тягомотиной, просто диву даешься, как медленно оно ползет. А вот на копе, да еще с находками, к примеру, несется вскачь как пришпоренный гонцом победы породистый рысак. Я поднял голову от очередной ямки у кромки воды. Смеркалось. Пора возвращаться.

Находочка была, и приятная. Таки выцепил я на песочке у самой воды великолепную шумящую подвеску "утиные лапки". На вид – оловянистая бронза. Сохран приличный, даже три лапки из четырех – на месте. Великолепная плетенка, ориентировочно десятого-двенадцатого века. Попадались уже подобные.

Я подошел к лагерю. У воды под восторженные крики немцев Димыч дочищал увесистую щуку под три кило. Надо же, вытащил, изверг. Подойдя к ним, я прикинул время, которое мне предстоит провести со сковородкой, обжигаясь у костра, и кисло шутканул в сторону удачливого рыболова:

– Красава. Домонгол штоль? Как сохранчик?

Димыч гулко расхохотался и мстительно ответил:

– А вот будешь жарить, увидишь. А у тебя чего?

– Да так, безделушка Хеле. Потом, у костра покажу. Кстати, костер и пилка-колка дров – с тебя.

Тот кивнул, соглашаясь, и, сполоснув рыбину, направился к тенту. Мы потянулись за ним.

Готовить вкусняшки на костре – это просто. Главное – запастись всем необходимым. В первую очередь огнем, приятной компанией и терпением.

Итак. Делается обстоятельный костер. С одной его стороны на поперечину подвешивается котелок с башкой, хребтом и примерно половиной используемого мяса зазевавшейся щуки. Вода должна на два пальца покрывать ингредиенты. С другой – на угли высыпается неслабый ворох прошлогодних сосновых шишек, а сверху на них водружается тяжеленная чугунная сковорода с налитым в нее стаканом растительного масла. Пока масло калится, чугунину двигаем туда-сюда, выставляя на шишках строго по уровню горизонта. После чего в ее пышущее жаром нутро высыпаются заблаговременно нашинкованные мелкими кусочками грибы.

Главное – не забывать их вдумчиво перемешивать мастерски изготовленной Димычем из полешка аккуратной лопаточкой и не спешить хвататься за чугунную ручку голыми руками. На левой, хватательной руке, крайне желательно иметь три хэбэшных перчатки, вдетых одна в другую. Примерно через десять минут, дождавшись, когда грибочки закручинятся, выделяя сок, туда же высыпается мелко покрошенный лук в солидном количестве, а чуть позже и картошка мелкими сантиметровыми кубиками в соотношении с грибами примерно один к одному. Можно меньше. Будет еще вкуснее.

Через полчаса с момента закипания котелка уха солится, обогащается разрезанной пополам крупной луковицей и облагораживается десятком горошинок черного перца и парой лаврушек. Потом в юшке с помпой и под восторженным взглядом Хели гасится специальная березовая тлеющая головня, а после возвращения ее в костер выплескивается в варево тридцать граммов водочки (в нашем случае – "кедровки"). Все, уха готова. Снимаем ее с подвеса и ставим у костра, бочком к жару. Пусть настаивается.

Параллельно, не забывая участвовать в светской беседе, постоянно перемешиваем на сковороде грибочки и, убедившись в их скорой готовности, присаливаем по вкусу. Как только потемневшие от грибного соуса картофельные кубики созреют, сковородку можно снимать и перекладывать жареху в подходящую по объему посудину. А освободившуюся чугунину использовать для быстренького обжаривания великолепного щучьего филе.

В процессе приготовления пищи богов можно периодически причащаться "кедровкой", не позволяя однако соратникам кусочничать безвозбранно. Легкий голод просто обязан иметь место. Иначе эффект мельчает.

Ну вот, собственно, и все. Жареную щуку стряхиваем в миски, снимаем перчатки и разливаем по кружкам настоявшуюся юшку.

Можно пировать и смущенно рдеть под благосклонными взорами зрителей, шаркая ножкой от присущего только вам обаятельнейшего смущения.

Глава 12. Жизнь как сон, увиденный во сне

Выслушав очередной заковыристый Димычев тост «Ну, за дам-с!» – новоявленные гусары дружно вскочили, залихватски тяпнули по стопарику, толкаясь и мешая друг другу с дикими извинениями, облили хохочущую Хелю соком, пытаясь все сразу и одновременно обеспечить ее запивкой, и вновь уселись с явным желанием посибаритствовать вдумчиво и со вкусом.

– Мальчики, вы просто не понимаете, что вы сейчас сделали. И это – самое большое удовольствие, – пропела, лучась счастливой улыбкой, девушка, отправляя по назначению очередную ложку с жарехой.

Мы с Димычем непонимающе переглянулись.

– Вы на пустом месте из ничего соорудили такой ужин. М-м-м... нет слов. И убивает то, что для вас это – сама собой разумеющаяся обыденность. Колоссально! Начало двадцать первого века, стопроцентные горожане, без сертификата "Курсов по выживанию"... – она лукаво стрельнула глазками в сторону Дитера.

– Нет, ну там нас учили множеству полезных вещей, – забормотал тот, защищая честь альма-матер. – Ориентирование, основы передвижения в лесу, психологические тренинги... Правда, студенты снабжались армейскими сухими пайками, а основной упор делался на то, чтобы избежать ошибок и дождаться помощи. А то, что здесь, это... – и он восторженно развел руками.

– Ну, я и говорю, – продолжила девушка и сладко потянулась. – Жаль, что вы мужчины. Вам не понять, как может быть счастлива женщина, находясь в таких условиях с тремя настоящими мужиками и чувствуя: что бы ни случилось, ее защитят, напоят, накормят и, поймите меня, пожалуйста, правильно – согреют. Понимаете?! Не купят, не достанут у кого-то по знакомству или на распродаже, а своими руками, в любых условиях, привычно и умело...

А как, оказывается, красивы руки мужчины, уверенно делающего настоящую, исконно мужскую работу... Никогда не думала, что простая заготовка дров или работы по лагерю могут быть столь притягательны для женского глаза. Да. А какие у вас порою взгляды, мальчики... Теперь я точно знаю, что такое настоящее женское счастье. И никакой конкуренции. Мечта! – загадочно улыбнувшись, она мельком уколола Димыча взглядом и с намеком провела пальчиком по краешку порожней стопки.

Тот всполошился и, едва не рухнув в костер от старательности, молниеносно наполнил емкости. Хеля благодарно приняла "кедровку" и поднялась. Мы подскочили как ошпаренные.

– Сидите, пожалуйста. У меня есть тост, – раздумчиво, как бы вслушиваясь сама в себя, произнесла наша прекрасная боевая подруга. – За вас, мальчики. За настоящих мужчин! Как я вас всех уже ревную к вашим настоящим и будущим спутницам... За вас! – и выпила с какой-то залихватской удалью.

Мы не менее лихо остограмились, выпячивая грудь и ловя в подтексте произнесенного намек каждый на себя, ненаглядного. Эх, мужики... Кутята – они кутята и есть.

Я, вспомнив про свой козырь и напуская на рожу максимум безразличия, полез в карман и, доставая из него пакетик с недавней находкой, сказал:

– Хеля. От нашего столика – вашему. Пока вы тут с грибами сражались, мне там, на бережку, на лопату презабавная муля прыгнула. Женский оберег – "утиные лапки". Ранние карелы, приблизительно двенадцатый век. По моему глубокому убеждению, раньше люди гораздо больше нашего понимали в тонких материях. И прекрасно осознавали, изготавливая такие вещи, что это не просто украшение. И самое главное – вкладывали душу. Любой ювелир средней руки без особого труда добавит к этой карелочке недостающие фрагменты и получится вполне приличная память об этой поездке и нашем к тебе отношении. Владей и... береги себя, – и протянул ей подвеску.

Хеля привстала и приняла на ладонь подарок. Полюбовалась задумчиво и испытывающе посмотрела на меня. Может, мне показалось, но в глазах ее блеснула крошечная слезинка.

– Иди сюда, гаденыш. Целовать буду, – услышал я и, почувствовав ее руки на своих плечах, утонул в Поцелуе Женщины.

Потом была секундная темнота в глазах на грани обморока и явственный звон в голове. Как школяр, право слово.

– О-о-о! – услышал я восторженный и явно завистливый рев друзей и, потихоньку приходя в себя, рухнул назад, на пенку.

– Видел бы ты сейчас свою рожу, старый, – сокрушенно покачал головой Димыч. – А может и хорошо, что не видел. А то закомплексуешь еще. Лечи тебя потом.

Потихоньку мы угомонились, и сразу стал слышнее треск горящих сучьев, гудение языков пламени, жадно облизывающего смолистые, сахарные поленья...

Тишина.

Я смотрел на лица друзей и в который уже раз поражался, как отсвету костра удается так четко, контрастно высветить на них мельчайшие оттенки настроения, ход мыслей. Как незаметно сползли с этих на удивление родных лиц прикипевшие, казалось, навечно привычные маски однажды выбранного образа, столь необходимого в недавней, городской жизни.

Магия огня. Древняя и потаенная, очищающая и обжигающая одновременно. Ну какие тут найдешь слова? Только вздохнешь обескуражено, осознавая свое бессильное косноязычие, и намекнешь Димычу взглядом: "Давай брат, не тормози. Наливай".

Налил. Молча выпили... Хорошо.

– Ребята. Я не знаю, как будет правильно, но мне столько хочется спросить, – начал чуть сконфуженно Дитер и взглянул на нас с Димычем.

Мы кивнули поощряюще.

– Мои вопросы, возможно, покажутся сумбурными, где-то нетактичными. Но я буду стараться быть предельно искренним, а это, оказывается, не так просто, – затянул он опять.

– Дитер, хорош напрягаться. Говори как есть, не парься, – цыкнул Димыч зубом и философски взвесил бутылку в руке.

– Ну, хорошо. Я – немец. Живу в Германии. Хорошо знаю и люблю свою страну и свой народ. Я европеец по факту и по мироощущению. Мне понятна и прозрачна разница в менталитетах других европейских народов как фактор индивидуальности. Но мне очевидна и наша общность, которая много на чем замешана. Здесь, сейчас я тоже общаюсь с европейцами по факту и по мировоззрению. Ну, я так думаю, во всяком случае. Но полное ощущение, что вы не отсюда, а с другой планеты. Европейцы с Марса, например. Вы и здесь, и не здесь. Я сейчас не о пресловутой "русской загадке". Это уже давно расхожий штамп. Я о другом. Шайзе, затрудняюсь с формулировками, – сокрушенно помотал он головой.

– Ну, пока ты формулируешь, скажи, пожалуйста, – вклинился Димыч. – Вот ты – человек, европеец. Так? Так. Скажи-ка мне, мил человек, что есть в тебе самое ценное? Буквально одним-двумя словами. Можешь?

Дитер удивленно приподнял брови, недоумевая.

– Вопрос поставлен некорректно. Требуется уточнение. Ценное в какой сфере? Профессиональной, интеллектуальной, духовной... Мне надо подумать. Это очень неожиданно.

– Все ясно, – вздохнул Димыч и повернулся ко мне. – А у тебя?

Я даже не думал, как-то вырвалось само по себе:

– Душа.

– Вот и вся разница, морда твоя европейская. А то заладил, понимаешь: Марс – не Марс, здесь – не здесь... – удовлетворенно забулькал напарник "кедровкой" по стопкам.

И огорошил немца еще одним тестом.

– Ну-ка, прикинь. Вот шлялся ты где-нибудь вдали от своего фатерланда лет эдак пятнадцать. А еще лучше – сидел где-нибудь в Азии за контрабанду, например. Неважно. Истосковался по родным берегам – спасу нет. И вот ты дома. Какое будет твое первое желание? – и настырно уставился на немца.

Тот заерзал.

– Димыч, пойми. Я не умею отвечать на такие вопросы экспромтом. Они слишком глобальные. Или интимные. Мне подумать надо. Ну, не знаю... Может, посидеть на ступеньках своего дома, зайти в любимое кафе... Нет, не могу вот так сразу, – взмолился Дитер.

А Димыч все наседал.

– Нет, сокол ты наш задумчивый. Думать тут не надо. Нужно просто сказать. Или скучать не приходилось? – додавливал экзекутор. И, потеряв терпение, снова спросил у меня: – А твое какое будет первое желание?

Я помолчал, представляя себе соответствующую картинку. Почувствовал легкий озноб.

– Не скажу, что точно сделаю, но первое желание будет – выйти в поле, рухнуть в траву, прижаться к земле всем телом и говорить с ней... Наверное, так, – и встряхнулся, отгоняя наваждение.

А Димыч раздавая стопки, довольно проурчал:

– Вот и вся разница. Какие мы на фиг европейцы, если у нас земля живая? Если душа к ней сама тянется. Понял, менталитет ты наш импортный? На, накати, урюк, – и протянул ему дринк.

Дитер, как в забытьи, выпил. Мы тоже.

– Я попробую помочь Дитеру. Мне тоже очень многое хотелось бы услышать от вас, – подала голос Хелена, все это время с неослабевающим вниманием слушавшая наш разговор. – Скажите, почему в вас нет страха? Поясню. Основополагающим чувством типичного европейца является страх. В этом мало кто признается, но это так. Мы очень ценим тот уровень жизненного комфорта, который нас окружает, и очень боимся его потерять.

И каждый из нас предельно четко осознает, что эта удобная, привычная жизнь – не навсегда, а только до тех пор, пока ты можешь оплачивать свои счета. А существование вне этих привычных удобств, потеря достигнутого статуса – внушает ужас. И не отпускает ощущение зыбкости и ненадежности. Даже враждебности этого мира к тебе.

Он, мир, терпит тебя только потому, что ты кредитоспособен. А если возможность платить исчезает, ты моментально оказываешься на обочине. Пусть вас не обманывают гарантии по социалу. Это все равно нищета, и ты становишься изгоем, теряя друзей и близких.

А это очень страшно. И ведь причина твоих затруднений никого не интересует. Это не обязательно лень или усталость, последствия алкоголизма или наркомании. Нет. Ты такой же трудолюбивый, как и был. Просто твоя фирма разорилась или ты серьезно заболел. Да мало ли что.

Поверьте, это очень страшно. И этот страх толкает людей на все, чтобы не потерять работу. На подлость, интриги, предательство близких... Он принимает характер устойчивой фобии. Под этим прессом проходит вся наша жизнь.

И это все понятно и логично. Так устроен мир. А вы – другие. Хотя проблемы у личности, по сути, те же. Но в вас нет этого страха. Нет, ну, наверное, он есть, конечно, но не в такой глобальной форме и масштабах – точно. И это не отдельный пример отдельных людей. Это тенденция. И у вас, и у нас. Почему в вас нет этого страха? В чем секрет? – Хеля, выдохнув, замолчала и уставилась на нас.

Димыч недовольно покачал головой и рявкнул:

– Да потому что все херня, кроме пчел. А по совести, пчелы – тоже херня.

Я не выдержал и зааплодировал. Умеет соратник удивить, чего уж там... Хеля на секунду замерла, переваривая услышанное, а затем рассмеялась облегченно.

– Это очень непросто, но я поняла. Спасибо, Димыч. Ты предельно ясно ответил на мой вопрос.

– Всегда, пожалуйста. Обращайтесь, ежели чего, – парировал мой друг.

– Есть еще, по сути, аналогичные версии ответа. Бог дал, Бог и взял. Перемелется – мука будет, – решился добавить я.

Девушка кивнула, принимая реплику.

– А у меня есть еще один вопрос, но я не буду сейчас его обсуждать, – вдруг оживился притихший было Дитер.

– ???

– Попробую объяснить. Он возник не сегодня. И мне всегда было тяжело и неуютно обдумывать его. Но я не буду сейчас задавать этот вопрос, потому что, кажется, стал нащупывать понимание. Это даже не вопрос, а скорее загадка. Рискну показаться самонадеянным, но обозначу ее как Великую Немецкую Загадку. Я ее обязательно озвучу, но мне надо еще немножко подумать, – окончательно запутал нас немец.

– Дитер, – удивился Димыч. – Сам-то понял, что сказал?

– Я – понял. Мы еще к этому вернемся обязательно. Попозже. А сейчас, чтобы нормально вести дискуссию, мне надо перестроиться немного. Понимаете, в чем сложность общения с вами. Задавая вопрос, никогда нельзя предугадать, в какой плоскости будет ответ. Основная проблема для меня в том, что у вас, русских, очень необычный формат мышления. Вы мыслите образами.

– Расшифруй, – заинтересовался я.

– Сейчас. Ну, вот хотя бы так... Можно взять какой-нибудь кубик, например, деревянный, покрашенный, с ребром в пять сантиметров, показать его немцу и попросить составить свое мнение. Немец, скорее всего, будет добросовестно описывать то, что он видит. То есть характеристики предмета.

А русский посмотрит, постучит им по столу, поцарапает и скажет, например, что кубик – полная херня, потому что сделан из дерьма и дерьмом покрашен. Сразу делается вывод, хотя подтекст задания был абсолютно иным. Я, конечно, сильно утрирую, но по сути именно так.

Понимаете разницу? И так во всем. К вам просто надо приноровиться и научиться думать как вы, – он явно беседовал сам с собой, и занятие это, похоже, ему чрезвычайно нравилось.

– Может, товарищу больше не наливать? – озаботился я.

– Ерунда. Ты, Дитер, меньше думай и больше кумекай. А еще лучше – врубай чуйку, копарь! Так оно вернее будет, – оборвал Димыч хаотичный ход мыслей нашего немецкого друга и, подняв бутылку, подозрительно посмотрел на присутствующих.

Мы вздохнули и протянули стопки для очередного возлияния.

– Вообще-то, интересная поездка получается, – закусил я весьма аппетитной щучкой. – Обычные темы для разговоров у нас это коп, если нет женщин – о женщинах и о бардаке в стране. Раньше это называлось политикой. А с вами все шиворот-навыворот.

– Ну, это нормальный процесс притирки. Новые люди, свежие впечатления... – улыбнулась Хеля.

– Ну не знаю. Не в первый раз с новичками ездим. В основном все их вопросы о находках. Кто, где и чего нашел. Эти рассказы они готовы слушать до утра, – не согласился я.

Девушка оживилась.

– Ну-ка, ну-ка. О находках, пожалуйста. Что тебе за твою поисковую жизнь запомнилось больше всего?

Я задумался.

– Хм. Странно, но в голову лезут почему-то не находки, а поездки и люди. Были, конечно, и находки, но не того уровня, о которых всю оставшуюся жизнь положено говорить с придыханием. Наверное, я тебя разочарую, но кладов мы с Димычем найти пока что не удосужились. Скажу больше. Я знаю многих и многих копарей, но никто из них не поправил существенно своего материального положения, занимаясь поиском. Скорее, наоборот.

Зато знаю нескольких, которые относили найденные ими иконы, энколпионы и прочие весьма недешевые "предметы культа", если уместен этот термин, в церковь батюшке. А люди они, мягко сказать, небогатые. Хотя среди нас всякие есть, конечно. Как и везде, впрочем. Но у большинства основной стимул и привлекательность поиска ограничивается тремя пунктами. Азарт предвкушения находки, ощущение свободы на выездах и... вот такие вот разговоры. Сиречь – общение.