Текст книги "Круги жизни"

Автор книги: Виктор Виткович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Человек и конь

Было это тут, в Андижане. Однако прежде о том, как попал сюда и что здесь делал… Весна 1923 года. Перешел в девятый класс школы. Начались каникулы. Из Ташкента в Ферганскую долину уезжал особый отряд по борьбе с басмачами, молодежный отряд. Узнал случайно, побежал, запыхавшись, упросил взять и меня. Посмеялись, но взяли. В Андижане, в штабе полка взглянули строго. Пятнадцать лет, низенький, говорил дискантом. Может, напомнил комиссару сына? Может, просто пожалели мальчишку? Словом, дальше меня не пустили, оставили при штабе вестовым.

Жил в казарме. Научился чистить коня, развозил пакеты, чувствовал себя орудием высшей справедливости, хоть басмачей и не видел. Только пленных. Был у нас Усманов, прекрасный наездник, любитель и знаток лошадей. Басмачи напали на его родное селение, сожгли его и угнали с собой гордость Усманова – жеребца Гырата, названного в честь легендарного коня богатыря Гёроглы. Жажда отомстить бандитам привела Усманова к нам.

Однажды Гырата в стычке с басмачами отбило другое соединение Красной Армии. Узнав об этом, Усманов возликовал и отправился за своим конем. Однако командиру части, отбившей Гырата, скакун пришелся по сердцу, он захватил его в бою и отдавать не хотел. Усманов не раз ездил к нему, тщетно упрашивал, умолял, пытался выкупить коня, обменять на других лошадей и в конце концов ночью Гырата украл. Дальше уже не случай, простая логика событий привела Усманова на скамью подсудимых. Его судил реввоентрибунал за кражу коня.

Весь наш эскадрон поехал выручать Усманова, и мы выручили бы его, ибо еще до суда объяснили трибуналу, в чем дело. Знали заранее: Усманова оправдают и коня ему вернут, но сам Усманов об этом не знал. И то ли потому, что в сознании его не укладывалось, как можно судить за кражу собственного коня, то ли просто не вынес позора (суд происходил открыто в красной чайхане, вокруг помоста толпился народ, – словом, пока прокурор читал обвинительное заключение, а Гырат в качестве вещественного доказательства стоял у чайханы, отмахиваясь хвостом от мух, Усманов вдруг вскочил на него, гикнул и, прежде чем мы успели опомниться, скрылся вдали.

Дело приняло серьезный оборот: за побег с реввоентрибунала Усманову грозила суровая кара. Поиски ни к чему не привели. В штабе полка сложилось мнение – ушел к басмачам. В этом не было бы ничего удивительного: в те времена случалось, что человек, даже яростно рубившийся с басмачами, сам оказывался скрытым басмачом, принадлежащим к другой группировке, враждующей с первой. И все же нам, знавшим ближе Усманова, как-то не верилось. Мы в душе посмеивались над командиром эскадрона, который, и сам в это не веря, на допросе пленных для порядка спрашивал их об Усманове.

Так продолжалось до тех пор, пока наш командир скорей в шутку, чем всерьез, не задал одному захваченному в стычке басмачу излюбленного вопроса самого Усманова – вопроса о Гырате.

Неожиданно басмач ответил: по слухам, на Гырате ездит курбаши Палванкуль, главарь одной из небольших шаек, совершавшей набеги из глубины гор. Эта весть опечалила нас: было ясно, с Усмановым приключилась беда, скорей всего нет в живых, раз конь в чужих руках. Чего греха таить, жалея Усманова, мы не раз помянули недобрым словом командира, из-за неуступчивости которого разгорелся сыр-бор.

Прошел месяц. И в один августовский день все завершилось, как в эпосе. Дело было ночью, я проснулся от конского ржанья и того характерного гула, за которым угадываешь слитное дыхание множества лошадей. Выбежав из казармы, увидел в призрачном свете лупы табун коней. Наш командир стоял на крыльце, а перед ним… перед ним навытяжку… Усманов! Поблескивая белыми зубами, докладывал командиру:

– … у них больше ста сабель, но не осталось ни одного коня!

То, что сделал Усманов, было и впрямь удивительным. Ускакав в то памятное утро с суда, решил угнать у басмачей табун и привести на суд вместо Гырата. Пристал к басмачам, чтобы завоевать доверие, подарил Гырата главарю шайки. Когда басмачи привыкли к Усманову, вызвался однажды пасти лошадей и той же ночью угнал весь табун вместе с Гыратом.

Остается сказать тебе, что спустя полчаса после прибытия табуна горнист проиграл боевую тревогу. Усманов повел эскадрон в горы. Шайка Палванкуля была разбита в ожесточенном коротком бою. И разбежавшиеся басмачи потом переловлены поодиночке. Остается сказать еще, что через несколько дней Усманова опять судил реввоентрибунал. «Принимая во внимание смягчающие обстоятельства», трибунал ограничился двадцатью сутками гауптвахты. А когда Усманов с гауптвахты вышел, командир выстроил батальон, объявил Усманову от имени командования благодарность и вручил именные золотые часы.

Смерть птицы

Было это тут же, в Андижане, в том же двадцать третьем. Шел я мимо ряда чайхан, возле одной увидел толпу. Протискался. На помосте чайханы густо сидели люди в халатах, чалмах, тюбетейках. По обрывкам узбекских слов, которые тогда уже знал, понял: только что кончился бой перепелов. Страсти еще не улеглись.

Как всегда, на помосте сидели две партии – друг против друга. Каждая ставила деньги на своего перепела. В клетке шевелился перепел-победитель. Во главе проигравшей партии сидел старик с реденькой бородкой, в железных очках и чалме, судя по общему уважению, опытный биданабоз, специалист по перепелиным боям. Во главе выигравшей – сравнительно молодой узбек (а может, таджик), красивый, хотя и рябой, со сросшимися бровями, из-под которых насмешливо посверкивали глаза. Он подшучивал над проигравшими. Я не настолько знал язык, чтобы понимать его остроты.

Вдруг к старику подошел какой-то ремесленник: лоб повязан платком, на плечах простой халат. Вынул из своего рукава перепела, молча протянул старику. Тот не спеша взял птицу за ножки, не говоря ни слова, стал разглядывать. Рябой биданабоз искоса взглянул и лениво усмехнулся: перепел выглядел жалким, тщедушным.

Обычно в клетке перепел втягивает голову, свешивает хвост и делается похожим на шар, при каждом шаге словно бы кивает, кажется толстым, важным. Но когда его извлекают из рукава, со слипшимися перьями, и он испуганно вертит головой, обнажая ржаво-бурое горлышко, перепел выглядит маленьким и несчастным. Поэтому я был удивлен, когда, протянув птицу обратно, старик сказал ремесленнику:

– Твоему перепелу цены нет! Всех побьет. Его надо подержать в темноте еще дня четыре. Да кормить…

Он сказал чем, но я не понял. Тут рябой биданабоз пошел в атаку, он направлял уколы своих острот не на старика – на перепела! – хотя косвенно слова его относились и к старику сопернику. «Ежели волк не сожрет, коза до Мекки дойдет!» – образец его насмешливого красноречия. Он всячески раззадоривал старика, пока тот опять не протянул руку к ремесленнику и взял перепела. Рябой поблескивал глазами, а старик испытующим оком разглядывал и разглядывал птицу, дул в маховые перья и под брюшко, провел пальцем по серому роговому клюву, потом поднял голову и сказал: – Собирайте! – Это значило: готов сейчас же этого перепела выпустить в бой и отвечать за него всем своим авторитетом.

Пронесся говор. Рябой биданабоз тоже взял перепела, мельком оглядел, вернул старику и развязал пояс. Вытащив из него пачку бумажных червонцев, небрежным жестом положил на помост. Тотчас же со всех сторон к нему потянулись руки с деньгами. По количеству рук понял: его перепел – знаменитый боец, имеющий прочную славу победителя многих поединков. Тщательно пересчитав деньги, рябой объявил ставку, не помню цифру, помню: ее размер всех поразил.

Старик повернулся к ремесленнику – хозяину перепела, спросил, сколько поставит тот. Ремесленник смущенно выложил пять измятых рублевых бумажек. Старик с сожалением, почти с укоризной сказал:

– Вырастил такого бойца, а денег нет… Жаль!

И повернулся к людям. Кое-кто начал класть перед ним по одной, по две бумажки: видно было, в авторитет старика верят, но слава того перепела заставляла людей опасаться делать крупные ставки. В результате кучка денег перед стариком оказалась ничтожно мала по сравнению с тем, сколько собрали противники. Бою явно не суждено было состояться.

Вот тут-то старик всех удивил, извлек из своего шелкового пояса солидную стопку денег, подсчитал, положил на помост, развернул пояс еще на один оборот, вынул какие-то бумаги – оказалось, документы на владение домом и садом. Над толпой пронесся вздох изумления, из соседних чайхан повалил народ. Наконец оба биданабоза особым движением подбросили перепелов друг на друга. И возгорелся бой.

Толпа, тесно сгрудившись, не дышала: на карту была поставлена жизнь и судьба старика. Даже перешептываться опасались, чтобы не потревожить дерущихся птиц. Взъерошенные, остервенелые, с глазами, от ярости ставшими буро-красными, перепела наскакивали один на другого, норовя клювом угодить в голову. Наскакивая, они чуть приоткрывали крылышки. Сразу стало видно: достойные соперники! На своих ножках с длинными пальцами, без шпорцев, они прыгали по войлоку, разостланному на помосте. Иногда, превращаясь в два осатанелых крутящихся шара, взлетали и опускались опять, не прерывая драки ни на секунду.

Вдруг старик протянул обе руки и, прикрыв голову своего перепела ладонью, взял его под брюшко и вывел из боя. Все оживились, громко заговорили, принялись за чаепитие. По условиям перепелиных боев каждый биданабоз, чтобы дать отдых птице, может ее взять, однако в течение всего боя имеет право сделать это не больше трех раз.

Спустя несколько минут бой возобновился. Опять все сидели не дыша. Никакими словами не передать тебе степень напряжения этого боя. Скажу все же, очень скоро стало видно, что перепел рябого дрался с большей ловкостью, да и по силе явно превосходил.

Старик и рябой по очереди брали своих птиц, давали им короткий отдых. Причем последние два раза старик брал перепела, спасая его в опасный момент, рябой же брал перепела скорей из вежливости, чтобы все видели: уважает седины. Это увеличивало всеобщий азарт. Наконец перепел рябого изловчился и клюнул противника в глаз. Глаз сразу вытек. Перепел ремесленника не прекратил битвы, продолжал сражаться и с одним глазом. Видно было, с каждым мгновением слабел. Слабел, но сражался!

Все сидели бледные. Чаще и чаще перепел рябого нападал, а тот, второй, изворачивался. В следующую секунду перепел ремесленника сам нападал, но тут же получал отпор клювом в голову. Удары в голову становились все страшней. И хоть каждый удар был бесшумным, он звучал, как барабан, исторгая из сотен глоток клокочущий вздох.

Вдруг перепел ремесленника упал. Все на помосте вскочили, чтоб лучше видеть. Перепел вновь встал на ножки, стремительно бросился на противника, не долетев до него, опять упал. Голова его откинулась, в клюве показалась капля крови.

Не вздох, а стон прокатился по чайхане. Все не двигались с места. В наступившей тишине увидел: рябой биданабоз протянул руку к кучке денег, лежавшей перед ним, и подвинул ее старику. Жест великодушия, он показался мне фальшивым.

Но старик как ни в чем не бывало вынул из кучки червонец, подозвал чайханщика.

– Возьми… – протянул червонец. – Выкопай могилу и похорони с честью!

Чайханщик бережно поднял с помоста мертвую птицу и унес. А старик стал выдавать выигрыши (выигрыши?!) каждому из своей партии. Под конец повернулся к ремесленнику, стоявшему позади, протянул и ему скромный выигрыш – десять рублей.

– А за то, что вырастил такого перепела… – И добавил ему еще двадцать пять рублей из объемистой кучи денег, оставшейся перед ним.

Совершенно сбитый с толку, я спросил какого-то узбека: в чем дело? Тот объяснил: оказывается, есть старинный обычай – если побежденный перепел не бежал с поля битвы, а погиб наступая, победителем считается он. Это бывает исключительно редко. Перепел ремесленника умер, выиграв бой.

Удивительный обычай. Как правило, в нынешних играх и состязаниях, да и в средневековых рыцарских поединках победителем считается тот, кто физически победил. Только в любви побеждает сердце, а не сила, и то, как тебе известно, далеко не всегда. Жизнь слишком рано заставляет нас ценить силу, а потом и связанные с нею власть, деньги, удобства, но вместе с ними из сердца человека часто уходит то, что единственно в состоянии сделать его счастливым: близость с правдой, когда победитель – тот, кто не бежал с поля боя. Великий инстинкт природы – весеннюю битву самцов – люди сумели превратить в зрелище, но присуждают победу здесь, в Средней Азии, так, как будто победители не перепела, а люди, и не просто люди, а самые лучшие из них.

20 апреля. Наманган

Сегодня остро пожалел, что нет рядом здесь Арсения Тарковского – поразмышлять вместе о судьбах искусства. Музыка и стихи: вот жердочка, по которой мы ходим друг к другу. Видишь ли, мне очень хотелось из Андижана съездить поглядеть знаменитую араванскую пещеру, испещренную рисунками первобытных людей. Однако, чтобы добраться до Аравана, а оттуда в пещеру, пришлось бы потратить дня два: их у меня не было. Вздохнул и поехал в Наманган.

Что же касается размышлений о судьбах искусства в связи с рисунками первобытных людей, – не Арсению, так тебе расскажу о недавней поездке из Баку в Кобестан.

Магия искусства

Представь себе: у подножия горы и на склоне тысячи скал, иссеченных ветрами и солнцем, меж скал кое-где цветет дикая вишня, тянутся из тени на свет кривые стволы инжира, вдали темнеет Каспийское море, а на скалах кремневыми скребками выбиты рисунки: начиная от мезолита, кончая периодом бронзы.

Вряд ли где-нибудь еще найдешь столь комфортабельное, с точки зрения пещерного человека, естественное поселение с великолепными укрытиями от врагов, непогоды и хищных зверей, с просматриваемой отсюда до самого моря степью, с дивным, будто специально созданным природой, охотничьим угодьем: на макушке горы – плато, по краям – отвесные скалы: загони по единственному пологому склону на это плато диких коз, оленей либо коней, гони к краю, и они, деваться некуда, сорвутся с высоты, разобьются – подбирай мясо!

Впрочем, у людей, живших тут не одно тысячелетие, было и другое средство настичь и одолеть зверя: рисунки! Да, да, эти самые рисунки на камне. Смешная (и, увы, вечная, несмотря на наивность) вера людей в прямое практическое воздействие искусства: нарисуй быка – и убьешь! Ну и рисовали быков, коз, диких ослов, птиц. Есть и рисунки специально испорченные – козам отрезан зад. Этот магический способ, как виднее, должен был действовать вроде разрывного снаряда – убивать наповал.

Излазил лишь малую толику скал, но рисунков увидел неисчислимо. И знаешь, что тогда заставило меня сперва хмыкнуть, потом засмеяться. Выполнены почти все рисунки со знанием дела, однако имеют вполне конкретную цель. Изображены, к примеру, женщины с невероятной величины бедрами и грудями, цель ясна: чтобы жена родила, вскормила, продолжила род. Тебе бы понравились, красиво выглядят на скалах «ладьи солнца» – первобытные божества, но и их рисовали, обращаясь за помощью к божеству, правда, в важных случаях жизни, и это придает им некоторое величие.

Любопытная подробность: последние (по времени) рисунки примитивны, будто сделаны наспех. Вера в практическое действие искусства, как видно, была поколеблена, рисовали скорей по традиции, чем по нужде: не рисунки – знаки бывших рисунков! Мне почудилась своего рода канцелярская отписка: «Тебе, дураку, потребен рисунок – на! И катись! А не убьешь козу – сам будешь виноват!» И вдруг… Ахнул! Вся ирония слетела с меня. Передо мной на скале…

Идут три быка один за другим, передний наклонился, пьет воду. Никакой практической цели (это ясно), рисунок выполнен из чисто художнической потребности. Глянул влево: та же рука – косяк кобылиц в движении, в живом повороте, и отдельно в стороне (как и положено) жеребец. Какая прелесть! Вот бы тебе показать! Ты восхищаться умеешь! Стал обходить скалу. Ура! Еще!.. Две девушки тоненькие-тоненькие в каком-то несомненно модном первобытном наряде. И рядом… недоконченный (у меня сердце упало) рисунок: немое свидетельство трагической судьбы художника.

Для удовольствия рисовать?! Как можно позволить! Неизвестно еще, что может из этого выйти! Чего доброго, навлечет гнев злых духов! На себя! И на всех! Нет, не глупец! Злоумышленник! Рисунки «для дела»! Для «мяса»! Рассуждение фанатиков всех времен. Еще Дидро писал: «Уверен, что когда Полигнот с острова Фазоса и афинянин Мирон, отказавшись от одноцветной живописи, попробовали писать четырьмя красками, современные им почитатели искусства сочли эти попытки вольнодумством». Что сделали кобестанцы со своим художником? Убили? Или, что было хуже по тем временам, изгнали из племени? Одинокий, беззащитный, он стал бы легкой добычей хищных зверей. (Видел нарисованного льва на скале!)

…Въехали в Наманган и сразу попали на улицу неописуемой красоты. Деревья полуторного роста по сравнению с другими городами. Был раньше обычай: рождался сын – отец сажал двадцать деревьев: когда сын вырастет, построит себе из них дом… Приходили сваты от жениха, родители невесты спрашивали: «Сколько деревьев вырастил жених?» Если не выращивал, негодный, ледащий жених…

Заглянул в «чайхану стариков». Над каналом такой ширины, что не перепрыгнешь, у самой воды – длинный помост, накрытый коврами. Чайханщик подал чайник чаю, крепко заваренного. Я налил чай в пиалу и вспомнил случай, когда-то его рассказал мне Ганиев.

Горсть серебра

Было это тут, в Намангане. Чайханы в ту пору были частными. Как-то раз забрел Наби Ганиев в чайхану, сидел, пил чай.

– Вижу, заходит узбек, молодой, красивый, в новенькой чустской тюбетейке. Блеснул глазами в сторону самовара, там застыл старик чайханщик. «Бирта чой!» («Один чай!») Старик повел глазом. Мальчишка проворно бросил в чайник щепотку заварки, налил кипяток из самовара, схватил пиалу и поставил перед пришедшим.

Как и положено, тот «пролил» чайник (несколько раз налили в пиалу и обратно, чтоб лучше настоялся). Держа ладонь на крышке, неторопливо оглядел сидящих в чайхане, явно предвкушая удовольствие от чая, налил в пиалу, поднес к губам, глянул, не отхлебнул ни глотка, поставил пиалу, вынул из кошелька горсть серебряных монет, бросил их прямо в чай и молча ушел.

Видели бы вы, что началось! Старик подскочил, будто его укололи шилом снизу, и с проклятиями бросился на мальчишку. Тот завопил, метнулся из-под его рук, кинулся наутек. Подобрав полы халата, чайханщик помчался за ним, оба исчезли за углом. Тогда посетители чайханы поднялись и степенно покинули чайхану. Выйдя следом, я спросил одного, в чем дело, он ответил:

«Деньги берут за лисий мех, а не за лисью нору. Ты, я слышу по выговору, – ташкентец. Вы, ташкентцы, забыли обычаи. Есть старый обычай… Если чайханщик нальет жидкий чай, каждый может бросить в пиалу горсть серебра. Это значит: тебе нужны деньги? Вот тебе деньги! И чайханщик опозорен на всю жизнь. Закрывай чайхану и занимайся другим делом. Никто не придет!»

Так на моих глазах повернулась судьба старика, рухнуло дело его жизни. И поделом! Имел право зарабатывать деньги на чем угодно, только не на чае. Не вам говорить, что для нас, для узбеков, чай. Сколько раз в жизни потом хотелось мне бросить горсть серебра равнодушным чиновникам, плохим поварам, бессердечным писателям. Если бы можно было этим способом их опозорить: «Тебе нужны деньги? Вот тебе деньги!», и после этого никто бы не подавал им руки.

Чай в Средней Азии, надо сказать тебе, не прихоть, не просто «утренний» или «послеполуденный» чай. Чай нужен здесь людям как воздух: без него человеку «нечем дышать». Чай возвращает организму влагу, которая необходима, чтобы человек мог работать, перенося любую жару. Ташкентский физиолог, ныне президент Узбекской академии наук, профессор А. Садыков написал в свое время научную работу о водно-солевом обмене, необходимом для человеческого организма в условиях Средней Азии. Из этой работы явствует: человеку здесь надо потеть, иначе он завянет, как дерево. Вот почему на каждом сельском и городском перекрестке – одна, а то и две чайханы, вот почему безостановочно кипят самовары вдоль трассы любого строящегося канала, вот почему можно увидеть даже милиционера, чаевничающего на посту.

Чайхана издревле была народным клубом и гостиницей. Чайханщик и теперь за плату предоставляет делающим плов очаг, казан, ножи и другую посуду.

Плов в мужской компании – старая традиция. Настоящий плов только в чайхане, из дому не полагается приносить ничего, чтобы даже следа «женской экономии» не чувствовалось в плове. Все покупается в складчину на базаре – рис, баранина, масло, морковь, лук, специи и вязанка дров. Такую вязанку дров на один плов можно и сейчас купить на любом базаре Узбекистана.

Кстати, о луке: знаешь ли ты, что тут издревле укоренилось мнение, будто сердцевинка луковки (матовая) вредна, вызывает тяжелые болезни, сердцевинку привычным жестом вырезают и выбрасывают. Научись! Как-никак народы Средней Азии имеют дело с луком три тысячи лет.

Но вернусь к деревьям. Сидел в наманганской чайхане. С деревьев стекали запахи разогретой солнцем листвы. Навстречу от земли поднимались прохладные ароматы цветов и арычной воды, не мог оторвать глаз от игры света и тени.

Тень! Рассказывают: в 1942 году, в разгар эвакуации, в городе Красноводске скопились десятки тысяч беженцев. Знаю Красноводск, в то время там почти не было деревьев. Беженцы, ожидая поездов на восток, сидели, сгрудившись, со своими детьми и вещами в тени низеньких домиков. Но тысячи людей не могли найти тени, им негде было укрыться от лучей солнца. Нашлись предприимчивые дельцы, которые стали тень продавать: раскрыли зонтики, некоторые попросту натянули на колышки парусину и брали плату с тех, кто хотел посидеть в тени. За тень собирали горсти серебра, Пусть презрение потомков навсегда почиет на них.

21 апреля. Наманган

Сейчас напишу тебе, а днем распрощаюсь на неделю с Арипом: он опустит мое письмо в Ташкенте – быстрей к тебе долетит. Я на попутном самосвале покачу по Великому Киргизскому тракту в сердце Тянъ-Шаня, гляну одним глазом на Токтогульскую плотину. А там и через Тянь-Шань переберусь!

Вот какой вопрос хочу тебе задать: «Существует ли у тебя на земле уголок, один-единственный – вспомнишь, и из груди вылетает счастливый вздох! – словом, тот уголок, о котором человек говорит: «Хотел бы я под старость там поселиться и там умереть»? Таким заветным уголком земли уже много лет стали для меня дикие ореховые и фруктовые леса южной Киргизии.

Поедешь направо, голову потеряешь (от красоты), налево – кроме головы, потеряешь машину (это вместо коня). Не поеду нынче ни направо от Великого Киргизского тракта – через Базаркурган в орехово-фруктовые леса Арсланбоба, ни налево – через Караван на озеро Сары-Челек, которое может разве только присниться: не поеду, потому что не сезон – дорога завалена снегами и впрямь погубишь машину. Да и при всей дикой красоте, лучшее время года начнется там недели через три, когда горы запестреют цветами. Но не рассказать тебе об Арсланбобе и Сары-Челеке значило бы тебя обделить.

Впервые Арсланбоб я посетил в 1937 году. Вдвоем с Алагушем Чалом, местным охотником, ездили мы по ореховым лесам, охотились на уларов – горных индеек, жарили их на вертелах, расположившись у опушки яблоневого леса. Видели ощетинившихся дикобразов – они трясли хвостами, угрожающе били задними лапами о землю и уходили от нас в заросли дикой сливы – алычи. Это была жизнь в лесу чудес – великолепном лесу, где яблоки, груши и сливы сами в рот глядят, где ветер-волшебник, пройдясь по деревьям, вызывает ореховый дождь, где птицы ярки, и звери доверчивы, и на муравейниках видны отпечатки медвежьих лап.

Второй раз побывал в Арсланбобе в 1956 году вдвоем с Алексеем Козловским. Увидели тогда восьмидесятиметровый Большой водопад, обрывающийся с голых скал под семизубцем вершины Баубаш-ата, белоснежным, словно парящим в воздухе над склонами гор, покрытыми бархатистой зеленью ореховых лесов. Увидели и Малый водопад, к которому издревле стекались паломники.

И впрямь чудо! Несколькими струями с двадцатиметровой высоты обрывается он в узкую полукруглую расселину, где на поросших мхом отвесных скалах висят кустарники. Открытой стороной расселина обращена к солнцу под таким углом и столько в воздухе водяной пыли, что большую часть дня, упираясь обоими концами в воду, тут стоит яркая, совершенно правильная радуга. Купаться под ней наслаждение! Вбегаешь по скользкой скале под самую радугу, почти задевая ее головой, съеживаешься под ударами водяных струй, таких ледяных, что под ними и выстоять-то можно мгновение, выбежишь, чуть отдышишься и бросаешься под радугу вновь.

Когда последний раз посетил Арсланбоб, напрасно искал я глазами в ореховых лесах возле ручьев енотов-полоскунов. Правда, один рабочий орехолесхоза сказал, что видел какого-то зверька с темными кольцами на хвосте и «рисованной» полумаской на глазах. Видно, полоскуны, хоть и редко, тут все же встречались.

Расскажу тебе, почему их искал: романтическая история, знаю ее с чужих слов, поэтому не могу поклясться, что все подробности – чистая правда. Однако поделились ею со мной по свежим следам, и это, несмотря на ее необычность, в известной мере ручательство подлинности.