Текст книги "Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева"

Автор книги: Виктор Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

И в своем стремлении ко всеобщему благоденствию я вполне свободен, и никто меня к этому не принуждает. Иван сегодня серьезно болен. Если он завтра умрет, то это произойдет точно по законам природы и общества. Но если он завтра выздоровеет и после этого не будет болеть еще пятьдесят лет, то это тоже будет по законам природы и общества. Если завтра будет война, то это будет в силу законов природы и общества. Но если завтра войны не будет, то это тоже будет в силу законов природы и общества. Что же в таком случае значат законы природы и общества? Они значат только то, что они принадлежат мировой действительности, но вовсе не есть сама мировая действительность. Сама мировая действительность ровно ни от чего не зависит, потому что кроме нее и вообще нет ничего, от чего она могла бы зависеть. Значит, она зависит сама от себя, то есть она есть свобода. А я тоже вхожу в эту мировую действительность и, следовательно, тоже не только подчинен законам, но и вполне свободен от всяких законов. Поэтому мое стремление к всеобщечеловеческому благоденствию есть акт моей свободы, и к этому меня никто не принуждал. Это есть только результат моей причастности к мировой действительности, которая выше своих же собственных законов. Никаких других миров я не знаю и знать не хочу.

В заключение я хотел бы обратить ваше внимание на то второе слово, которое входит в термин «мировоззрение». Это слово – «воззрение». Вы, конечно, хорошо знаете, что когда говорят о воззрениях, то меньше всего имеют в виду какие-нибудь процессы физического зрения. «Воззрение» и «взгляд» обычно имеет смысл «мышление», «понимание», «система отношений человеческого субъекта к объектам». Пусть это так. Не будем отрицать известной правильности такого понимания термина. Но я и здесь хотел бы взывать к буквальному пониманию, к такому пониманию, которое обладает всеми признаками непосредственности, наглядности, общедоступности и общечеловеческой простоты. Другими словами, под «воззрением» я просто понимаю «здравый смысл». То, что обычно понимается под воззрением, это есть теория, наше построение, а всякая теория и всякое построение вполне может ошибаться и быть неправильным. Но «здравый смысл» – это есть прямое и непосредственное узрение и наблюдение, и оно не может ошибаться. Вы меня никогда не убедите, что Солнце, планеты и созвездия никак не движутся. И почему? А потому, что это всякий видит своими собственными глазами. И вы не сможете меня убедить, что Солнце не оказывает никакого воздействия на Землю, на жизнь, на человека. А почему? А потому, что я ощущаю это своими прямыми непосредственными ощущениями.

Само собой разумеется, что для науки одного здравого смысла мало. Наука, это неоспоримое и достойное человеческое право, требует кроме наглядных наблюдений еще и построения на их основании целой системы мыслительных понятий. Но я с вами сегодня говорил не о науке и не о мыслительной системе, а только о тех простых наблюдениях, к которым взывает здравый смысл. А такие наблюдения приводят к тому, что человеческий труд имеет космическое оправдание.

Стремитесь сделать жизнь лучше для самих себя и для всего человечества. Это и будет вашим настоящим мировоззрением. Кто не трудится для всеобщего благоденствия, тот не имеет мировоззрения, а имеет только миропрезрение.

Повторяю еще и еще раз: в настоящей своей беседе с вами я претендую только на здравый смысл. То, что мир существует, это не нуждается в доказательствах и это есть требование самого обыкновенного здравого смысла. А если мир существует, то он есть нечто; он есть именно мир, а не что-нибудь другое. Но если мир существует именно как мир, то он есть нечто одно, то есть, целое. Но целое предполагает, что существуют также и части целого, поскольку, если нет частей целого, то нет и самого целого. А если целое существует, то оно порождает свои части, а части воспроизводят целое, каждая по-своему. Но если части воспроизводят целое, а целое состоит из частей, то каждая часть, воспроизводя целое, тем самым воспроизводит и все другие части. Эти части противоположны одна другой. И тем не менее, каждая часть предполагает другую часть и ее воспроизводит. Взаимная борьба частей и целого в своем первичном и нормативном смысле имеет своей целью воспроизводить целое, без которого невозможна не только взаимная борьба частей, но даже и их существование. Следовательно, борьба противоположностей имеет своей целью объединение этих противоположностей в одном мировом целом. Взаимная борьба частей целого единственно только и обладает тем смыслом, что в ее основе лежит мирное их состояние. Так что все мировое в основе своей есть нечто мирное. Бороться стоит только ради достижения всеобщего мирного состояния. А иначе борьба бессмысленна и в корне уничтожает себя самое. Мировое значит мирное. И я настаиваю: для понимания этого не нужно никакой философии, никакой науки и никакой системы мышления. Для этого нужен только здравый смысл. И какую бы философию вы ни строили, без этого отождествления мирового и мирного вам все равно не обойтись, если вы хотите рассуждать здраво.

Однажды меня спросили: неужели вы веруете в такой мир, который является каким-то невообразимым живым существом, беспрекословно повелевающим нам постоянно стремиться к мирному состоянию, к мирному строительству жизни? На этот вопрос я ответил также вопросом: а зачем мне еще и веровать, когда я и без того знаю?

1986

Комментарий

Что ж, Лосеву было не привыкать изъясняться со своим читателем на языке или способом, который один известный критик и ценитель творчества философа назвал однажды «переложениями для там-тама», сравнивая с общеньем Миклухи-Маклая и папуасов. Констатация суровая и несколько, может быть, излишне экспрессивная, но оснований не лишенная. Взять для примера хотя бы главный (и единственный опубликованный при жизни) труд автора, посвященный имяславию, его теоретическим основаниям – книгу «Философия имени» (1927). Здесь не отыщешь ни слова «Бог», ни имени Иисус, ни самого термина «имяславие». Всё зашифровано! И только разве что знатоки языка Эллады смогут оценить скрытое авторское указание на существо дела, когда в заключительных строках параграфа 13-го им внезапно встретится слово «ономатодоксия» (а это – «имяславие» в звучании по-гречески) или в самом конце книги обнаружится текст греческого же гимна со своеобразно двойственным (в книге так и не указанным) названием. Авторство гимна традиция приписывает то ли язычнику Проклу, тогда гимн следует называть «К богу», то ли христианину Григорию Богослову – и тогда название должно быть «К Богу». Греческое четверостишие как бы итожит напряженный интеллектуальный поиск всей книги, показывает истинную направленность или, что в данном случае безразлично, истинный исток его.

Но у «Философии имени» хотя бы основная терминология и аргументация носят очевидно философский характер. Здесь же, в статье «О мировоззрении» с первых строк объявляется одна-единственная установка: будем, читатель, опираться только на ваш здравый смысл. Избранный язык – почти бытового уровня с применением иллюстраций «на пальцах». Ну, а собственно методология оставляется разве что за требованием критического использования слов и понятий – в свете, впрочем, всё того же здравого смысла. И, оказывается, можно и в таких условиях убедительно рассуждать, для примера скажем, о соотношении части и целого, не упомянув ни давнего платонизма с его диалектикой, ни русской недавней идеи всеединства, ни модного еще в СССР (во всяком случае, для времени начала «горбачевской перестройки», когда составлялась статья) системного подхода. Можно учить тонкой науке узрения истины, так и не заговорив о феноменологии (а ведь когда-то много сил и страсти отдал Лосев именно на «феноменолого-диалектическую чистку» философских понятий). Можно распахнуть перед собеседником жизненно важную, если не сказать, необходимую даль актуальной бесконечности, в которой уже сам читатель найдет перспективу непреложного (и для Лосева, надо заметить, излюбленного) логического вывода: если есть мир – а он по самому устройству своему суть и мир и мip, – то обязательно существование Творца мира. Можно обнаруживать универсальную «солнечную» энергию символа, не отсылая к «Ареопагитикам» и трактатам св. Григория Паламы. Можно отстаивать личную необходимость труда «в пользу соседа», не связывая себя ни с коммунистической утопией – а читатель 80-х гг. (тогда настали сроки) вполне мог проверить выполнение известного обещания «Программы КПСС», ни с либеральной идеологией новоевропейской личности. Разве что скрытую полемику с одним из творцов упомянутой идеологии можно при большом желании разглядеть в задиристом лосевском выпаде: «Никаких других миров я не знаю и знать не хочу» (для этого нужно вспомнить вольтеровское: «Всё к лучшему в этом лучшем из миров»). Можно в несколько строк выстроить очерк учения о свободе как причастности к мировой действительности и о труде как источнике радости и чудо-действии, вовсе не навязывая своим оппонентам (глядишь, потом и сами, добровольно дойдут) христианскую доктрину человеческой жизни как соработничества Богу. О многом из того, что составляет незримый историко-философский фундамент статьи 1986 года, Лосев годами размышлял, говорил в кругу друзей, что-то сумел изложить печатно – многочисленные книги служат тому свидетельством. И вот теперь всё это ушло в подтекст. А самое, может быть, главное (как надежно и компактно лежащую в ладони палочку, что завершающий свой этап бегун передает только что стартовавшему соучастнику эстафеты) автор уложил в немногие страницы, можно сказать, дофилософского, донаучного, добогословского рассуждения и адресовал его всем – молодым и старым, атеистам и верующим, философствующим и к философии не склонным, ученым и учащимся.

Нет, заговорив о «правильном мировоззрении», он ничего, пожалуй, специально не скрывал и не шифровал. Ему нужно было подводить итог своих исканий, потому-то он и стремился выразиться максимально ясно и доходчиво, на всем и каждому понятном языке. Это стремление более чем естественно для опытного педагога с семидесятилетним стажем. И ему, прирожденному мыслителю со стажем ничуть не меньшим, уже не требовалось в очередной раз проделывать привычный путь сугубо критического труда. В конце жизни с ее почти вековой высоты непрестанной философской работы он лишь удостоверялся сам и заодно убеждал нас в верности своих давних прозрений, лишь подтверждал основательность изначальной уверенности: цельное знание, союз знания и веры – осуществимы.

Сказанное призвано разъяснить, почему выделение имяславских моментов работы «О мировоззрении» (а далее мы немного остановимся именно на них) представляет собой весьма непростую задачу, но одновременно и задачу важнейшую, позволяющую говорить о внутреннем единстве многолетнего творчества Лосева, на каком бы языке он, в самом деле, ни выражался и для какой бы аудитории он ни вынужден был приноравливаться.

Имяславие, впрочем, ныне не только возвращается в архивных публикациях тех или иных документов (тут особенно активны исследователи творчества П.А. Флоренского и А.Ф. Лосева) и всё чаще и чаще становится предметом нешуточной полемики на страницах различных богословских и философских изданий. Имяславие сегодня напомнило о себе с самой неожиданной стороны, когда пришла тихая весть о некоем идейном единстве многовекового размаха. Совсем недавно произошло одно чрезвычайной важности событие, о котором стоит рассказать довольно подробно, на время отступая от нашего чисто «лосевского» повествования.

Дело в том, что в мартовском выпуске «Вестника РАН» за 2001 год А.А. Зализняк и В.Л. Янин опубликовали новую и, бесспорно, из самых важных – важнейшую находку Новгородской археологической экспедиции. Еще 13 июля предшествующего года на Троицком раскопе в культурном слое, уверенно датируемом первой четвертью XI века, была обнаружена цера – книга из дощечек, на четырех восковых страницах которой в кириллице воспроизведены строки нескольких Псалмов Давидовых. Находка сама по себе сенсационная, ибо эта (пусть, заметим, небольшая и пусть с давно известным содержанием) книга является самой древней в славянском мире, она старше знаменитого Остромирова Евангелия. Однако исследователей поджидала еще одна, уже почти фантастическая удача. Когда для сохранения драгоценной находки пришлось отделить слой воска (с текстом на нем) от деревянной подложки, вдруг… на мягкой липовой древесине обнаружился отпечаток более раннего вполне связного текста, причем содержание его оказалось совершенно неизвестно науке! Небольшое повествование в одну страницу публикаторы условно – по первой строке – назвали «Закон христианского наказания»; последнее слово, конечно, надо понимать в смысле «наставления» или «наказа». Перед современным читателем предстала тысячелетней давности письменная клятва или своеобразная «формула обращения», которая призвана наикратчайше изложить некоторые основные христианские истины (здесь представленные в серии изречений, обобщенных итогом: «Таковы слова Иисуса Христа») и знаменательно отметить сам момент отречения от прежнего язычества и перехода в правую веру.

Как бы, наверное, радовался Алексей Федорович этим строчкам на деревянных скрижалях! Сколько драгоценного для него, сколько близкого его поискам, как нетрудно заметить, содержит новооткрытый «Закон». Вот, например, какой интересный материал извлекается из новгородского документа непосредственно к теме лосевской критики новоевропейского индивидуализма и возрожденческого титанизма – к одной из сквозных тем раннего «восьмикнижия» и знаменитой «Эстетики Возрождения». В «Законе» четко проведена граница между «я» и «мы», она разделяет и даже почти рассекает текст на две половины. Только в той части, где речь исходит из уст пока еще язычника (вплоть до точки, фиксирующей момент перехода – «От идольского обмана отвращаюсь»), употребляются формы первого лица единственного числа: «я наставлен», «я отвращаюсь». Но далее в лице новообращенного христианина говорится уже только с использованием множественного числа: «да не изберем», «да будем». Тут мы вполне можем припомнить определение из работы «О мировоззрении» – труд чудодейственен и имеет космическое оправдание, если и поскольку он направлен именно на всеобщее (а не только на индивидуальное) благоденствие. И о христианском соработничестве, упомянутом у нас выше, «Закон» гласит абсолютно прямо: «Да будем работниками Ему, а не идольскому служению». Наконец, нельзя не сказать о той завершающей фразе, которая по самому положению своему призвана быть эмоциональной кульминацией и, вместе, смысловым центром «Закона». Вот она:

«Всех людей избавителя Иисуса Христа, над всеми людьми приявшего суд, идольский обман разбившего и на земле святое свое имя украсившего, достойны да будем».

На земле – Имя… Православию на Руси недавно исполнилось тысяча лет. Едва ли не столько же, как мы теперь узнали благодаря подвигам археологов, исполняется имяславию – тому православному учению о почитании Имени Божия, для богословского, логико-философского и жизненно-практического утверждения которого столько сил положил Лосев со единомышленники.

Конечно, ключевые для статьи «О мировоззрении» лосевские построения о части и целом, о символическом и прежде всего символическом их отношении (как сказано: «части реальны в качестве материальных символов мирового целого») восходят к имяславским изысканиям автора. Имяславие, дерзнувшее разрешать вопрос о взаимоотношении Творца и твари, Бога и человека, могло выступать, по мнению Лосева, только как символизм, причем символизм в его диалектической обработке. Именно символическое миропонимание позволяет одолеть крайность абсолютного апофатизма, когда Бог непознаваем и не открывается никаким образом, как непознаваем и мир, составленный из пресловутых «вещей в себе», чуждых человеку, и одновременно – крайность абсолютного рационализма, в рамках которого нет ничего сверхчувственного, не оставлено места тайне и чуду, а потому и самой жизни, получается, нет. Именно в символизме части и целого заключено подлинное знание – учит нас старый имяславец, смеясь над теми, кто мировоззрению предпочитает миропрезрение. Это для презревших мир «чисто символическое» (как часто мы слышали и слышим подобный словооборот!) есть совершенно условное, абстрактное, необязательное, безответственное, это для них, как точно определил в свое время Николай Заболоцкий:

Системой выдуманных знаков

Весь мир вертúтся, одинаков;

Не мир, а бешеный самум,

Переплетенье наших дум…

А для подлинного мировоззрения ничего нет номинально-условного, нет пустяков, нет пустых дел и не может быть пустых слов, знаков, символов. Здесь нет моей оставленности Богом, отсутствует разрыв между мною и миром, между «я» и «мы», между моим трудом и всеобщим благоденствием, потому-то для меня Mip значит Родина («родное») и Мир («мирное»). С таким мировоззрением жить радостно и светло. Источник радости, настаивает Лосев, носит бесконечный, космический масштаб, – и вместе с тем полагает мою ответственность – масштаб этот и обязывает всемирно. Ибо

велие Имя Его,

как гласит вторая строка Псалма 75-го, что начертан на воске новгородской церы поверх новообретенного древнего «Закона».

Примечания

Часть I

1.1. Бесконечность «торжественная» и бесконечность «живая»

¹ Ответы А.Ф. Лосева на вопросы Д.В. Джохадзе // А.Ф. Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983. С. 148–149.

²Лосев А.Ф. Языковая структура. М., 1983. С. 17.

³ Там же. С. 149, 168, 179, 199, 150 и мн. др. аналогично.

⁴Кантор Г. Труды по теории множеств. М., 1985. С. 71–91, 302–305.

⁵ На важность идеи языковой континуальности уже обращалось внимание исследователей творчества Лосева; см.: Постовалова В.И. О лингвофилософской концепции А.Ф. Лосева // Античная культура и современная наука. М., 1985. С. 322.

⁶ Историков науки должны заинтересовать тогдашние творческие контакты А.Ф. Лосева и П.А. Флоренского с выдающимся математиком, лидером московской школы теории функций Н.Н. Лузиным.

⁷Джохадзе Д.В. Алексей Федорович Лосев. Краткий очерк жизни и деятельности // А.Ф. Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983. С. 13.

⁸Лосев А.Ф. Языковая структура. С. 9 и 56.

⁹ Там же. С. 113, 149, а также 131–143 в связи с обсуждением принципа валентности языкового знака.

¹⁰Лосев А.Ф. Что дает античность? // Литературная учеба. 1986. № 6. С. 86.

¹¹ Из показаний очевидца: в свое время автор этих строк ввел новое понятие «эпистемация» (см.: Троицкий В.П. Текст, информация, «эпистемация» // Научно-техническая информация. Сер. 2. 1981. № 2. С. 1–5), которое было призвано оформить важную особенность коммуникации посредством текста – текст поставляет конкретному читателю некую информацию, всегда оставаясь превыше отданного, «эпистемация» же как бесконечная сумма всех прочтений – информация текста для культуры в целом – показывает, насколько данный текст содержательно высок. Пока приходится констатировать, что попытка ввести идею актуальной бесконечности в теоретический арсенал информатики не встретила должного понимания.

¹²Лосев А.Ф. Языковая структура. С. 177–178.

¹³ Еще свидетельство очевидца – его можно посчитать юмористическим, когда б не важность проблемы актуальной бесконечности (здесь – актуальной бесконечности слова). На одной из конференций под эгидой Научного совета по истории мировой культуры (при АН СССР) Лосев, выполняя почетную функцию председательствующего и в соблюдение регламента ученых говорений, напомнил очередному выступающему: «Ваше время истекло». Далее не произошло ровным счетом ничего, если не считать того, что регламент был-таки нарушен. Но если вдуматься, услышать от самого Лосева такое – это ж как приговор судьбы звучит! – значило бы для докладчика, наверное, немедленно провалиться сквозь кафедру или уж, во всяком случае, дрогнуть, садясь на место и запоздало «доходя»… Двойственность вполне тривиальной языковой ситуации чрезвычайно показательна и одновременно поучительна.

¹⁴Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. М., 1988. Кн. 2. С. 152.

1.2. Виртуоз мысли

¹ Здесь и далее приводятся цитаты из «Жизни Плотина» Порфирия по изданию: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 462–476 (перевод М.Л. Гаспарова). См. также: Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980. С. 193–198. Первая цифра с точкой обозначает номер главы, остальные цифры соответствуют номерам строк.

² Часть примеров заимствована у Д.С. Лихачева из статьи «Слово об Анне Михайловне Астаховой»: Лихачев Д.С. Прошлое – будущему. Статьи и очерки. Л., 1985. С. 466–467.

³Аверинцев С.С. Памяти учителя // Контекст – 90. Литературно-теоретические исследования. М., 1990. С. 4.

⁴Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927. С. 18–19.

⁵ Да, по всей видимости, у Лосева была написана и такая работа; о ней как о законченном труде есть прямое упоминание в одной из книг раннего «восьмикнижия»: Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1927. С. 114.

⁶ Авторство этой характеристики принадлежит, видимо, P.O. Якобсону.

⁷Лосев А.Ф. Диалектика числа у Плотина. Перевод и комментарии трактата Плотина «О числах». М., 1928. С. 5.

⁸Лосев Алексей. В поисках смысла // Вопросы литературы. 1985. № 10. С. 222.

⁹ Ответы А.Ф. Лосева на вопросы Д.В. Джохадзе // А.Ф. Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983. С. 148–149.

¹⁰Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн. 1. М., 1992. С. 37.

1.3. Русский Прокл

1 В период с 1930 по 1954 год была, впрочем, одна публикация А.Ф. Лосева – перевод и небольшой комментарий трех трактатов Николая Кузанского. Но имя переводчика даже не указано в выходных данных книги, его нужно с лупой искать посреди (в недрах) набранных петитом примечаний: Кузанский Николай. Избранные философские сочинения. М., 1937. С. 357.

²Лосев А.Ф. Значение наук и искусств в диссертации Руссо «О влиянии наук на нравы» // Человек. 1995. № 1. С. 91 – 104.

³ Читаем из бодрого лосевского обращения к молодежи: «Вали, ребята, вали!., в ум, в мысль, в живую мысль и в живой ум, в живую науку, в интимно-трепетное ощущение перехода от незнания к знанию и от бездействия к делу и в эту бесконечную золотистую даль вечной проблемности, трудной и глубокой, но простой, здоровой и усладительной» (Лосев А.Ф. Сокровище мыслящих // Студенческий меридиан. 1982. № 4. С. 28).

⁴Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн. 2. М., 1988. С. 152.

⁵Лосев А.Ф. В поисках построения общего языкознания как диалектической системы // Теория и методология языкознания. Методы исследования языка. М., 1989. С. 68.

⁶ Наиболее полную и научно выверенную публикацию работ А.Ф. Лосева с 1993 года ведет известное московское издательство «Мысль».

⁷Jacobson R., Pomorska K. Dialogues. Paris, 1980. Р. 45.

⁸Марин. Прокл, или О счастье // Приложение в кн.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 490.

⁹Лосев А.Ф. Первозданная сущность // Символ (Париж). 1992. № 27. С. 261.

¹⁰Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн. 2. М., 1988. С. 240.

¹¹Лосев А.Ф. История эстетических учений. Предисловие // Путь. 1993. № 3. С. 251. Предисловие написано в 1934 году.

1.4. «Новый альянс» или старый синтез: об одной интерпретации теории относительности

¹ П.А. Флоренский по воспоминаниям Алексея Лосева // Контекст – 90. М., 1990. С. 7–9.

²Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927. С. 6, 162.

³ Обязательные здесь кавычки призваны напомнить, что вместо какого-то абстрактного пространства Лосев признает только «выраженное» и только потому «фактичное» пространство.

⁴ Второе «восьмикнижие», воплотившись в «Истории античной эстетики», венчает жизнь Лосева и придает ей атрибут пифагорейского числового комплекса-загадки.

⁵Лосев А.Ф. Письма // Вопросы философии. 1989. № 7. С. 153.

⁶Лосев А.Ф. Диалектика мифа // В кн.: Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 405. Здесь творческий темперамент и писательское мастерство Лосева особенно проявились на ниве «отрицательной» поэтики, каковая заслуживает специального и наверняка поучительного исследования. А термин «дыра», с которого это исследование естественно было бы начать, самым серьезным образом обрел к концу века новое (положительное) содержание в ходе развития именно общей теории относительности: теорией сначала было предсказано явление неограниченного гравитационного сжатия массивных космических тел, а затем удачным подбором названия «эффект черной дыры», закрепившимся за явлением, ею сразу и отвоевана очередная территория у «абсолютного ничто» и занята определенная ниша в массовом, популярном сознании.

⁷ Античный космос и современная наука. С. 21.

⁸ Там же. С. 194, 197, 198.

⁹Уилер Дж. Гравитация, нейтрино и Вселенная. М., 1962. С. 218. Сам Эйнштейн отдал многие годы жизни на попытку создания геометризованной картины мира в «единой теории поля». Интересен и до сих пор мало исследован вопрос о том, в какой степени все-таки недостает «соматичности», «пластичности» либо «скульптурности» (только здесь, в примечании, и только до разрешения вопроса и уместны эти предварительные, эскизные определения) подобным попыткам «великих объединений».

¹⁰ Античный космос и современная наука. С. 137.

¹¹ Там же. С. 130 и 138.

¹² Противопоставление сконструировано по материалам работы «Музыка как предмет логики», см.: Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 226–227, 260.

¹³ См.: Кузнецов Б.Г. Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие. М., 1972. С. 78, 469, 579–580; особо важна целиком глава «Эйнштейн и Моцарт».

¹⁴ Музыка как предмет логики. С. 271, 296, 331.

¹⁵ Античный космос и современная наука. С. 209–211; Диалектика мифа. С. 590–595.

¹⁶ Диалектика мифа. С. 524–525.

¹⁷ Там же. С. 590.

¹⁸Флоренский П.А. Мнимости в геометрии. Расширение области двухмерных образов геометрии (опыт нового истолкования мнимостей). М., 1922. С. 52. Разумеется, подобный вывод нашел в советской печати немало критиков. Так, говоря об «идеалистах чистой воды», один из них писал: «Использовав в теории Эйнштейна то, что скорости не могут превысить известной величины, [они] решили, что за этим пределом, за звездами движется уже не материя, а рай. Это утверждение Флоренского, ученого человека, протоиерея. Вообще, какие угодно чертовщинные [!] выводы можно было сделать. Эйнштейн тут ни при чем, но за него немедленно ухватились» (Шмидт О.Ю. Задачи марксистов в области естествознания // Научное слово. 1929. № 5. С.8).

¹⁹ Античный космос и современная наука. С. 212. Отметим, что Лосев уточняет трактовку Флоренского, подчеркивая, что в данных релятивистских иллюстрациях имеются в виду не сами «идеи», но некие «тела как абсолютные носители идей, или – абсолютные воплощенности идей».

²⁰Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн. 2. М., 1988. С. 99.

²¹ Диалектика мифа. С. 592, 593; курсив Лосева. Заметим, что Лосев понимает конечность мира строго диалектически, а именно, он признает для «всех реальных, возможных и мыслимых объектов» их актуальную бесконечность (Там же. С. 593). Потому, казалось бы, вместо конечности и (одновременно и вместе с тем) бесконечности следовало бы говорить, например, о конкретном. Но такого обозначения Лосев избегает, причем упорно! Уместно даже поставить вопрос о некоторой культурно-исторической загадке: Лосев, с одной стороны, по необходимости говорит о категории конкретности, когда характеризует творчество некоторых русских философов и приветствует, скажем, победу над «отвлеченностями» у Вл. Соловьева (показательно уже название раздела «Идея Софии – конкретность» в монографии: Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990. С. 258), но сам он, с другой стороны, никогда не проводит строго оформленного употребления термина конкретность в собственных исследованиях (в отличие от того же Флоренского – вспомним, что подзаголовок его труда «У водоразделов мысли» читается как «Черты конкретной метафизики»). Видимо, потому в обзорной работе Н.О. Лосского «Идея конкретности в русской философии» (1933) Лосев просто не упоминался и ему (несправедливо?) было отказано в принадлежности к мощной философской традиции. Напоминание же о том, что для Лосева «реально, вещественно и чувственно творимая действительность» есть прежде всего миф (Диалектика мифа. С. 422), мало что разъясняет. Не следует забывать, сколь онтологично отношение Лосева к используемому категориальному аппарату, потому остается констатировать – затронутая тема («загадка») вряд ли сводится к поверхностным «спорам о словах». Как и почему миф глубже конкретного – вот в чем вопрос.

²²Кузнецов Б.Г. Эйнштейн. С. 339, 452. Типологизации, распределения по школам – всегда тяжкий и чаще всего малополезный труд, если он применяется к творчеству крупного мыслителя. Вспомним хотя бы существенные поправки в оценке очевидной, казалось бы, «рационалистичности» Эйнштейна, принадлежащие тому же исследователю: Кузнецов Б.Г. Идеалы современной науки. М., 1983. С. 98 – 104.

²³Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984. С. 3, 14, 20.

²⁴Хоружий С.С. Обретение конкретности // Флоренский П.А. Сочинения. Т. 2. У водоразделов мысли. М., 1990. С. 7.

²⁵Линде А.Д. Физика элементарных частиц и инфляционная космология. М., 1990. С. 248.

²⁶Пригожин И. От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М., 1985. С. 62, 216.

1.5. «Античный космос и современная наука» и современная наука

1 Далее при ссылках на данную работу будем использовать сокращение «Античный космос», цифрами в скобках указывая страницы по изданию 1927 г.

²Лосев А.Ф. Письма // Вопросы философии. 1989. № 7. С. 153.

³ Уже состоявшаяся естественнонаучная и общекультурная реабилитация алхимии и отчасти астрологии удостоверяется книгами: Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979; Чижевский А.Л. Земное эхо солнечных бурь. М., 1973; 1976. О магии кроме Лосева всерьез среди ученых говорил у нас, пожалуй, только П.А. Флоренский – см. в его книге «У водоразделов мысли» (М., 1990) главу «Магичность слова» и оба приложения к главе.

⁴ Выбор был ясен уже по крайней мере в 1916 году, он зафиксирован («Эту дерзость мы себе не позволим…») в первой крупной публикации Лосева «Эрос у Платона».

⁵Лосев Алексей. О вечной молодости в науке // Студенческий меридиан. 1984. № 5. С. 22. Текст представляет собой существенно «смятенную» запись ответного слова юбиляра на торжественном вечере в МГПИ им. В.И. Ленина, состоявшемся 12 декабря 1983 года.