Текст книги "Придворный Медик. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Виктор Молотов

Соавторы: Алексей Аржанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 17

Как обычно! Хоть пополам разорвись. В кабинет стоит очередь из пациентов, от меня ждёт помощи молодой парень, у которого уже начали проклёвываться серьёзные проблемы с сердцем. А тем временем в дневном стационаре опять что-то пошло не так. Удивлён только, что на этот раз проблема возникла из-за Марии Рудиной. До сегодняшнего дня она работала отлично.

– Давайте не будем обсуждать работу медсестры при пациенте, – настоял я. – Тогда временно меняемся. Я пойду разберусь с проблемой, а вы принимайте людей.

– Простите, пожалуйста, а как же я? – вмешался в наш разговор Никита Круглов. – Павел Андреевич, не в обиду вашему коллеге, но я бы хотел и дальше наблюдаться у вас. Всё-таки мы уже начали, и вы даже назвали диагноз…

Круглов прав. Но я и не думал его оставлять. Если Гаврилов узнает, что этот пациент пришёл от Анны Николаевны Шолоховой, это только лишний раз всё усложнит.

– Никита Алексеевич, а я вас бросать и не собираюсь. Пройдёмте за мной в дневной стационар, – предложил я. – Там я вас направлю на дополнительные обследования, а пока вы их проходите, я уже закончу со своими делами.

Может, в дневном стационаре его и оставлю. Но это маловероятно. Лечить атриовентрикулярную блокаду на нашем уровне – занятие практически бесполезное. Лекарственными средствами избавиться от этого недуга невозможно.

Суть заболевания в том, что импульс из одной части сердца в другую проводится урывками. Из-за этого предсердия и желудочки сокращаются неравномерно. А такой разлад приводит к нарушению кровообращения во всём организме. В том числе в головном мозге и в самом сердце.

Причём это отклонение в работе сердца может часто встречаться у людей любых возрастов. И у молодых, и у пожилых. Однако далеко не каждый чувствует себя так, как Никита Круглов. Атриовентрикулярная блокада делится на несколько степеней. А также бывает неполной и полной. На первых двух степенях пациенты вряд ли что-то почувствуют.

А вот на третьей нарушение работы сердца будет уже заметно выражено. И именно с такой проблемой обратился ко мне Круглов.

Повезло ещё, что блокада не полная. В противном случае он мог бы запросто потерять сознание ещё по пути в императорскую клинику.

В экстренной ситуации таким пациентам вводится атропин, чтобы увеличить количество сердечных сокращений и временно восстановить ритм, но в долгосрочной перспективе это бесполезно. Оптимальный вариант – ставить кардиостимулятор.

Можно было бы отправить Круглова к нашему кардиолекарю Миротворцеву, но… есть у меня ещё одна мысль. Всё-таки парень молодой. Возможно, эта блокада вылезла не просто так. Вполне может оказаться, что её появление спровоцировало другое заболевание.

Тогда и в кардиостимуляторе нет никакого смысла. Нужно сначала избавиться от первоисточника всех проблем. А дальше – наблюдать. Если я прав, то блокада исчезнет самостоятельно.

Я отправил пациента в дневной стационар, а сам задержался в кабинете, чтобы выяснить, что же натворила Мария Рудина.

– Не знаю, как с ней поступить, Павел Андреевич, – Евгений Кириллович принялся напряжённо шагать туда-сюда по моему кабинету. – Между прочим, ваш дворецкий, который от бронхиальной астмы лечится, сейчас чувствует себя ещё хуже. Это с ним она ошибку допустила. Вы пройдите к ней, сами всё поймёте! Мне кажется, нужно доложить об этом кому-то из руководства – чем, разумеется, займётесь вы. И потребовать новую медсестру! Эта слишком неопытная. Я не хочу садиться в тюрьму из-за неё. Она ведь так рано или поздно кого-нибудь прикончит!

Вот разошёлся! Но я его понимаю. Ситуация двойственная. С одной стороны, не хочется рисковать больными, как и собственной шкурой. Но с другой, Рудина может набраться опыта только в том случае, если останется работать. Ещё не факт, что это она виновата в произошедшем.

– Я разберусь и после этого свяжусь с вами, Евгений Кириллович, – пообещал я и направился в стационар.

Народу с утра почти не было. Всех, кто уже пришёл, Гаврилов успел распределить по палатам. Я быстро выбил направления на дополнительные анализы для Круглова и отправил его обследоваться, а затем прошёл в процедурный кабинет.

Мария, закрыв лицо руками, сидела в углу комнаты. Согнулась пополам и в целом создавала впечатление человека, у которого случилось непередаваемое горе.

– Мария, не вешать нос, – строго произнёс я. – Рассказывайте, что случилось?

– А Евгений Кириллович вам так ничего и не рассказал? – она убрала один палец, чтобы приоткрыть правый глаз. – Вы уже составляете на меня докладную, да?

– Пока что никто ничего не составляет. И господин Гаврилов умолчал о вашей ошибке. Хочу узнать от вас, во всех подробностях и предельно честно – что пошло не так?

– Я дала пациенту Кондратьеву не тот препарат, – призналась Мария Рудина. – Но я не знала, что ему нельзя его принимать. Он жаловался на повышенное давление. В итоге эти таблетки от давления вызвали у него новый приступ бронхиальной астмы. Сейчас ему уже гораздо лучше благодаря Евгению Кирилловичу. Но я понимаю, что могла убить пациента.

Так, а вот это уже интересно. Кажется, я догадываюсь, что она дала дворецкому. Правда, учитывая как Виктор Шолохов ведёт дела, всё ещё есть риск, что это очередная попытка убийства. Но я не думаю, что он стал бы снова лезть в клинику после того случая со стражником Григорьевым и Дубковым.

– И какой же препарат вы ему дали? – уточнил я.

– Вот этот, – она указала на открытый коробок с таблетками.

Как я и думал! Бета-адреноблокатор. Вещество, которое отключает рецепторы адреналина. Другими словами – не даёт сосудам сужаться под воздействием собственных гормонов. Вот только у этого препарата есть побочный эффект. Адреналин расширяет бронхи. А если перекрыть эти рецепторы, то бронхи, наоборот, сузятся.

Человек без заболеваний дыхательной системы не почувствует этих побочных эффектов. Но астматик или пациент с хронической обструктивной болезнью бронхов запросто может задохнуться от этих лекарств.

К этой группе относятся так хорошо известные гипертоникам «бисопролол», «метопролол», «пропранолол» и другие схожие препараты. От давления, ишемической болезни сердца и аритмий они помогают отлично!

Но астматикам такое давать нельзя.

– Скажите, Мария, а почему вы дали Кондратьеву именно этот препарат? – поинтересовался я, а затем указал на шкаф с лекарственными средствами. – Вот, посмотрите, здесь же куча других таблеток от давления. Сартаны, «-прилы», амлодипин, моксонидин. Вариантов – уйма! Почему именно бета-блокаторы?

– Так ведь я же не сама подбирала этот препарат, Павел Андреевич, – опомнилась Мария. – Господин Гаврилов велел мне дать ему лекарственные средства в соответствии с ранними назначениями. Он уже лечился от гипертонической болезни.

О-о, так вот где собака зарыта. Теперь всё встаёт на свои места. Оно и понятно, что медсестра не стала бы самостоятельно давать пациенту лекарства без ведома врача. Значит, Гаврилов просто поручил ей скопировать лечение из ранних выписок.

И я уже догадываюсь, кто заполнял эти выписки в прошлом. Усевшись за компьютер, я прогнал всю историю болезни Фёдора Кондратьева и наткнутся на то самое обращение по поводу гипертонической болезни.

– Вот! Вот отсюда я взяла препараты, – указала на экран Мария.

– Эдуард Дмитриевич Дубков, – обнаружив знакомую подпись, вздохнул я. – Ну кто бы сомневался?

Он ведь раньше лечил семью Шолоховых, а также занимался здоровьем их слуг. И за каким-то чёртом назначил бета-блокаторы астматику! Болван бестолковый… Странно, что Кондратьеву хуже не стало ещё в тот момент. Видимо, тогда симптомы бронхиальной астмы ещё не достигли своего пика.

А теперь этот препарат для него смертельно опасен.

– Подытожим, – заключил я. – Мария, я правильно понял, что сами вы препараты не назначали, а лишь следовали указаниям Евгения Кирилловича?

– Да, но… Господин Булгаков, пожалуйста, не сваливайте всю вину на Евгения Кирилловича! – запаниковала Мария. – Лучше уж пишите докладную на меня. У господина Гаврилова было много пациентов. Поэтому он и попросил меня взять лечение из старых выписок.

– Не волнуйтесь, никто не пострадает. Ни вы, ни Гаврилов. С Кондратьевым я сейчас сам поговорю. И на будущее – выписки Дубкова за пример не берите. Если Гаврилов занят, лучше звоните сразу мне. В любое время суток дам совет.

– Спасибо вам огромное, Павел Андреевич, – с облегчением выдохнула Мария. – Будто камень с души сняли. Когда вы зашли в процедурный кабинет, я уже думала – всё. Срок моей работы подходит к концу.

– Так просто вы от нас не отделаетесь, – улыбнулся я. – Но держите в уме. Если что-то не ясно – спрашивайте. Нет ничего постыдного в незнании. На то и был создан процесс учёбы.

Оставив Марию наедине с собой, я прошёл в палату, в которой лежал дворецкий Шолоховых. Фёдор Захарович выглядел куда лучше, чем я думал. Видимо, Гаврилов хорошо постарался над восстановлением проходимости его бронхов.

– Ну как вы, Фёдор Захарович? – я присел рядом с пациентом. – Выглядите бодро. Одышки больше нет?

– Да всё в порядке, Павел Андреевич, зря всю эту шумиху подняли, – улыбнулся старик. – Никаких претензий к медсестре у меня нет. А её, бедную, ваш коллега так отчитал, что мне самому было смотреть больно. Ошиблась, с кем не бывает? Главное, что случилось это со мной, а не с дворянином.

– Тут я с вами не соглашусь, – покачал головой я. – Касаемо медсестры – всё ясно, мы её и не планируем наказывать. Ошибка произошла по вине другого человека. Но уж больно бьёт по ушам ваша фраза о слугах и дворянах! Для нас разницы нет. Все вы для меня – пациенты. И помощь всем оказывается одинаковая.

– Да это вы просто такой принципиальный, Павел Андреевич, – тихо посмеялся дворецкий. – Не все лекари мыслят так же, как и вы.

Что ж, минус одна проблема. Претензий нет, причина проблемы найдена, пациент восстановлен – я даже ещё раз осмотрел его «анализом». Состояние бронхов уже пришло в норму.

Я набрал номер Гаврилова, кратко пересказал ему всё, что мне удалось выяснить, а также предупредил, что нам пора меняться местами. Круглов уже закончил обследование, а это значит, что дальнейшую консультацию я могу продолжить в своём кабинете.

– Так… Чёрт возьми! – выругался Евгений Кириллович. – Это что же получа… – послышался грохот упавшего телефона. Похоже, на нервах Гаврилов выронил мобильник. – Что же получается⁈ Вы теперь на меня докладную писать будете? На имя главного лекаря?

– Я вообще ни на кого писать докладные не собираюсь. По моему мнению, виноват только один человек. И он уже здесь не работает. Думаю, мы с вами не будем бить пяткой в грудь и требовать, чтобы Дубкову продлили срок заключения, верно? Зачем нам такой геморрой?

– Ну… Я с вами полностью согласен. Тогда что будем делать?

– Выводы – вот что мы будем делать. Рудиной я уже всё объяснил. Вы, думаю, тоже поняли, где допустили промах. Порадуемся, что пациент отделался лёгким испугом, и продолжим работу, – заключил я.

Привык же Гаврилов вечно искать виноватых. Я даже догадываюсь, как он мыслит. Если он не обвинит кого-то, то обязательно обвинят его. И тогда встречи с руководством не избежать!

Я вернулся в свой кабинет, а Гаврилов направился в дневной стационар. Никита Круглов передал мне все результаты анализов. Я пролистал несколько обследований, которые не дали никакого чёткого понимания о том, что на самом деле творится с больным.

Но вскоре остановился на одном из важнейших анализов крови. И мне сразу всё стало ясно.

Вот ведь зараза! Так и думал, что само сердце полностью здорово. А вот с другим органом придётся повозиться…

* * *

Александр Громов взял больничный на неделю. Отец на эту тему с ним даже разговаривать не стал, но и противиться решению Александра не посчитал необходимым.

С этого дня Громов-младший должен был каждое утро являться в дневной стационар Максима Ломоносова, чтобы разворачивать продуманный им план.

А точнее, их общий с лекарем сценарий борьбы с Павлом Булгаковым. Прошлым вечером Громов и Ломоносов быстро пришли к общему знаменателю. Поняли, что их цели упираются в Булгакова, а потому стали действовать сообща.

– Итак, Александр Ярославович, – Ломоносов вошёл в палату Громова и запер за собой дверь. – Если я вас правильно понял, сегодня мы нанесём по соседнему отделению двойной удар. Вы уже свою часть выполнили?

– Разумеется, – улыбнулся Александр и задумчиво щёлкнул пальцем по капельнице. Лечиться ему было не от чего, поэтому Максим Владимирович принял решение провести курс капельницы с обычными витаминами. Витамины-то лишними точно не будут! – Сегодня во второй половине дня, господин Ломоносов, вас ждёт очень приятный сюрприз. Я уже связался со всеми знакомыми. Единственное, в чём я сомневаюсь – удастся ли вам справиться с таким потоком? Не уверен, что вы когда-либо работали в таком режиме.

– Вот уж давайте обойдёмся без оскорблений, – хмыкнул Максим Владимирович. – Вы меня недооцениваете. Я, может, и молод, но опыт у меня богатый. Ради победы в соревновании отделений я и не такое готов выдержать.

– Ни в коем случае даже не думал вас оскорблять, – тут же отступил Громов. – Я просто беспокоюсь, что моему новому союзнику будет непросто. А мы ведь хотим быстро решить наши проблемы без особых усилий, верно?

Александр с трудом сдерживал свои истинные эмоции. Ломоносов ему не нравился. Максим Владимирович казался нудным, заносчивым и очень дотошным лекарем. В своём деле он разбирается хорошо, но терпеть его характер – сущее мучение.

Но придётся терпеть. На что только не пойдёшь ради того, чтобы восстановить свою репутацию в глазах отца? А заодно и отомстить Булгакову.

– Текст я уже подготовил, – заключил Ломоносов, неспешно поправил очки, а затем протянул Александру Громову распечатку, где не хватало только его подписи. – Моё имя здесь уже стоит, как видите. Как только укажете своё, этот документ сразу же попадёт на стол главного лекаря.

– Но помните мои условия? – спросил Громов. – У меня должна быть возможность вернуть всё на свои места. Иначе сделка с Булгаковым не выйдет.

– Подпишите документ – и делайте с ним всё что хотите, – кивнул Ломоносов. – Думаю, рычаг влияния на Павла Андреевича вы получите очень сильный.

От этой мысли Громов чувствовал дрожь в конечностях. Да, именно этого он и добивался. Уже сегодня он сможет надавить на Булгакова. И тогда ему придётся выбирать. Либо сотрудничать, либо рисковать своим рабочим местом.

* * *

– Павел Андреевич, мне очень не нравится ваш взгляд, – напрягся Никита Круглов. – Что вы там нашли?

– Нашёл причину вашей блокады, – прямо сказал я. – Не накручивайте себя. Всё не так плохо, как вы думаете. Но лечиться всё же придётся. Но не у кардиолекаря. А у…

Проклятье! А как же в этом мире называют эндокринолога? Эндокринолекарь? Звучит отвратительно. Будто наждаком по барабанной перепонке прошлись!

– В общем, дальше вы наблюдаться будете у специалиста по эндокринной системе, – объяснил я. – У вас проблемы с щитовидной железой. Именно она и вызывала блокаду. Распространённая ситуация. Скорее всего, вам назначат заместительную терапию – и всё встанет на свои места.

Вот и минусы моего текущего «анализа». Я ведь осматривал его щитовидную железу, но никаких отклонений не увидел. И сейчас не вижу. Чтобы найти воспалительный процесс в ней, нужен «гистологический анализ». Если бы уже добрался до этого уровня, то смог бы в несколько раз быстрее выставить правильный диагноз.

– Заместительная терапия? – переспросил Круглов. – А что это значит?

– Это значит, что вам придётся регулярно принимать гормоны щитовидной железы, которых у вас не хватает. Смотрите, в норме эти вещества регулируют обмен веществ и, как вы уже могли понять, оказывают влияние на сердце. Много тиреоидных гормонов вызывает быстрое сердцебиение, тахикардию или даже фибрилляцию предсердий. А их недостаток, наоборот, замедляет сердечный ритм и ухудшает проводимость миокарда. Именно из-за этого у вас и возникла блокада.

– Но мне казалось, что такие заболевания должны проявляться в виде других симптомов. А я вроде неплохо себя чувствую, если исключить слабость и потери сознания, – пожал плечами Круглов.

– А вес у вас, случайно, не увеличивался за последнее время? – уточнил я.

– Ну, пару килограммов я точно набрал. Возможно, просто питаться лучше стал?

– Вряд ли. Чувство холода бывает? Запоры? Как работает желудочно-кишечный тракт? – продолжил опрос я.

– Хм… – протянул пациента и задумчиво потёр затылок. – А ведь и вправду бывают такие эпизоды, Павел Андреевич. Но я думал, что чувство холода как-то связано с потерей сознание. То есть… Как бы приближение к смерти. Я не прав?

– Не правы, – я приступил к заполнению направления. – Всё это – игра гормонов. А точнее – следствие их недостатка. Сейчас же пройдёте к специалисту. Там вам помогут. А касаемо вашей тайны, которую вы так хотите сохранить – больше никому можете не рассказывать, как конкретно вы обнаружили нарушения в организме. Всё будет описано в моём направлении. Узкий специалист не станет расспрашивать вас о ваших взаимоотношениях с госпожой Шолоховой.

Круглов смущённо покраснел, принял моё направление и покинул кабинет, чтобы приступить к основному этапу своего лечения.

М-да… Анна Николаевна прямо-таки молодец! За счёт её знакомых мы план уже перевыполнять начали. Хорошо ещё, что она герпесом их всех не перезаражала. Тогда бы у Виктора Петровича появились бы подозрения. И то не факт!

Судя по её поведению, женой своей Шолохов совсем не интересуется. Он тому же Дубкову уделял куда больше внимания. Ему лишь бы интриги плести да палки мне в колёса вставлять. Странный старикашка. Никак не успокоится! Видимо, месть у местных дворян – это дело принципа.

После окончания приёма я вновь встретился с Гавриловым, чтобы обсудить результаты нашей работы, но замер в коридоре между стационарами. В отделении Максима Ломоносова собралась такая толпа, какой я ещё ни разу не наблюдал в нашем дневном стационаре.

Это что же там происходит? Такое ощущение, что Ломоносов не приём ведёт, а концерт устраивает.

– Вы видели, что творится? – стукнул ладонями по столу Гаврилов, когда я прошёл в нашу ординаторскую. – А теперь, Павел Андреевич, взгляните на отчёты. Обратите внимание на эффективность работы наших отделений.

Сравнялись… Совсем недавно Ломоносов отставал от нас почти на десяток пациентов, а теперь у нас идентичные результаты. И судя по тому, какая толпа собралась в коридоре, в ближайшие сутки он нас обгонит.

Очевидно, Ломоносов что-то предпринял. Внёс корректировки в свой изначальный план. Кто-то помог ему набрать такое количество пациентов. Сам бы он с этим не справился. Скорее всего, у нашего коллеги появился союзник.

В этот же момент мне пришло сообщение от секретаря главного лекаря.

«Павел Андреевич, вас срочно вызывает господин Преображенский. На ваше имя пришла жалоба».

Ещё лучше. И почему у меня такое ощущение, что все эти события взаимосвязаны?

– Вы куда это? – удивился Гаврилов, когда я молча пошагал к выходу из кабинета. Но мне не хотелось лишний раз упоминать ему имена начальников. Чем меньше знает, тем ниже будет у него давление.

– Скоро вернусь. Срочное дело, – ответил я и вышел в коридор.

Где меня уже ждал старый знакомый. Александр Ярославович Громов.

– Добрый вечер, господин Булгаков, – улыбнулся он. – К главному лекарю идёте?

– Ну кто бы сомневался, что без вас тут не обошлось, – покачал головой я.

– Не спешите ругаться. Я хочу помочь вам, – он поднял лист бумаги с текстом жалобы, подписанной им и Ломоносовым. – Примите мои условия, и я откажусь от своих слов. В противном случае, господин Преображенский даст ход этому делу.

Глава 18

Тяжело быть лекарем. Как мне хочется накинуться на Александра Громова и придушить его голыми руками. Но нет! Сейчас он – пациент императорской клиники. А я давал клятву Гиппократу: «Не навреди!»

Ладно, шутки шутками, а разбираться с этим засранцем как-то надо. Раз он уже умудрился внедриться сюда в роли пациента, значит, они с отцом отставать от меня не планируют. Как раз наоборот – продолжают наступать, ещё более настырно, чем ранее.

Даже жалобу написали, скоты! Ну и дурацкая же тактика. Это и я так могу сделать! Вызову у себя сейчас гипертонический криз, напрошусь в дневной стационар Ломоносова, а потом ка-а-ак начну катать одну жалобу за другой, что меня в его отделении чуть ли не пытают!

Это же слишком очевидный обман. Уж не знаю, что там Громов с Ломоносовым выдумали такое, что даже главный лекарь решил срочно вызвать меня к себе в кабинет. Но почему-то мне кажется, что весь этот разбор полётов высосан из пальца.

– Во-первых, давай обойдёмся без «вы», – начал я. – Интересно у тебя работают манеры. Пока ты не раскрыл свой обман с зельем правды, вёл себя так, будто мы старые приятели. А теперь что? Будем по имени-отчеству друг к другу обращаться? Избавь меня от этой фальши.

– Ладно-ладно, – закивал Громов. Похоже, он не ожидал, что я так отреагирую на его слова.

Полагаю, он думал, что я сразу же начну паниковать. Как же так? Ведь меня сам Преображенский к себе вызывает! Надо ведь срочно придумать, как отменить жалобу. Верно? Нет. Не верно. Теперь-то я насквозь вижу Александра Громова. И дважды на одни и те же грабли не наступлю.

Хотя и в прошлый раз мне удалось обойти ловушку. И черенком от граблей в итоге получил сам Александр, а не я.

– Слушаю твои условия, – я скрестил руки на груди и облокотился о стену. – Только быстрее. Я тороплюсь к главному лекарю.

– Если примешь мои условия, то торопиться тебе будет уже некуда, – прошептал Александр. – Заявление я заберу. Ломоносов препятствовать этому не станет.

– Слушаю, – сухо повторил я.

– Сразу же после окончания рабочего дня ты можешь пройти в наши покои и снова поговорить с моим отцом, – начал объяснять Громов. – Только на этот раз беседа будет честной. Никаких зелий правды. Только искренность. И начать нужно уже сейчас. Ты так и не рассказал нам, жив ли твой младший брат и где он находится. Подтверди, что он не погиб вместе с остальными членами семьи. И тогда я заберу жалобу. А потом ты повторишь то же самое моему отцу. Мы ведь уже догадались, что ты не один выжил в ту ночь. Так чего ж ты так упираешься?

– «Чудесное» предложение, Александр. Уже догадываешься, как я на него отвечу? – я закатил глаза и подавил в себе приступ ярости.

На самом деле его условия я хотел выслушать чисто из интереса. Никаких согласий я давать не собирался.

Хотелось мне показать ему, что я на самом деле думаю о нём и о его отце на практике, но в клинике этого делать нельзя. Так я только лишних проблем наберусь. Очевидно, теперь он пользуется совершенно другой тактикой. Со стороны может показаться, что Громов цепляется за мизерные шансы выдавить из меня информацию, поэтому и говорит первую попавшуюся в голову дребедень.

Но на самом деле он меня провоцирует. Беспардонно упоминает моего младшего брата. Уточняет, что они с отцом уже знают о том, что Кирилл жив. Хотя на самом деле это не так – я готов поклясться, что они тычут пальцем в небо.

Цель этого разговора – расшатать меня и принудить к насилию. Громов не так уж плохо читает эмоции. Он видит, что я искренне хочу зайти в соседний кабинет и приложить к его голове дефибриллятор.

Ведь если я вспыхну и отвечу ему физической силой, тогда у Александра появится ещё один повод для шантажа. Сначала «бедный» жалобщик сообщил главному лекарю о нарушениях его прав, а сразу после этого обвиняемый специалист ещё и поколотить его умудрился!

После такого меня точно отсюда турнут. Но я на это не куплюсь. Александр получит по заслугам, но не сейчас. Я выжду удобный момент.

– Не советую отказываться, – настаивал Громов. – Если тебя уволят из этой клиники, то…

– Дай сюда, – я вырвал у него из рук текст с жалобой. Надо ведь хотя бы понять, в чём меня обвиняют!

Громов не стал сопротивляться. Он бы с радостью закатил скандал на глазах у свидетелей, но, к моему счастью, в этот момент в коридоре было пусто.

Так… Интересно. Александр жалуется на то, что мы с Евгением Кирилловичем в грубой форме выгнали его из своего кабинета, так как сочли, что у него нет показаний для лечения в дневном стационаре.

Сразу две несостыковки. Сомневаюсь, что Гаврилов стал бы грубить пациенту. Тем более дворянину. А меня самого в кабинете в тот момент вообще не было!

А… Тут уточняется, что я давал советы Гаврилову по телефону. Расплывчатое понятие. Может, и давал! Но явно по другому поводу. Я бы запомнил, если бы Евгений Кириллович упомянул Александра Громова.

А дальше в тексте жалобы появляется абзац от самого Максима Владимировича Ломоносова. Вот уж мой конкурент тут оторвался по полной программе! Будто бы Александр Громов поступил к нему чуть ли не в критическом состоянии. По-хорошему надо было класть его в круглосуточный стационар, но господин Ломоносов героически вытащил его из острого состояния и записал в своё отделение.

Да уж, пробивает до слёз! Только слёзы эти от смеха, а не от умиления.

Дальше Ломоносов прикладывает результаты анализов и пытается доказать, что Громов действительно был в тяжелом состоянии в тот момент. И чёрт меня раздери, какой же тут бред… Вот теперь я точно знаю, о чём поговорить с господином Преображенским!

Уверен, главный лекарь будет в плохом настроении из-за поступившей жалобы, но я планирую очень быстро зарядить его позитивными эмоциями.

– Убедился, Павел? – самодовольно улыбнулся Александр Громов. – Тут, можно сказать, сразу две жалобы. И от врача, и от пациента. Как ты планируешь с этим справиться? Понимаешь ведь, что мы поставили тебе шах и мат?

– О да! – с сарказмом ответил я. – Даже не знаю, что мне терпеть делать. На, держи свою филькину грамоту, – я отдал Громову его жалобу и прошёл мимо него.

– Стой! Ты куда? – оторопел он.

– Сказал же – к главному лекарю. Как поговорю с ним, сразу же загляну проведать вас с господином Ломоносовым, – улыбнулся я. – Может, помогу Максиму Владимировичу вылечить своего старого безнадёжно больного друга.

Больного на голову, если уж на то пошло. Всё понимаю: дворянские семьи вечно грызутся между собой. Но давить на людей, упоминая погибших родственников? Это хорошо, что я умею противостоять эмоциональному натиску. Другой человек на моём месте мог бы поступить куда более агрессивно.

В общем, семья Громовых пока что кажется мне даже опаснее, чем тот же Виктор Шолохов. Да, барон там что-то воротил вместе с Дубковым, даже до покушения на жизни людей дело доходило, но всё же в их действиях я вижу мелочность.

А вот Ярослав Громов вместе со своим сыном явно готовит что-то более крупное. Недаром же на них напал тот же убийца, что и на мою семью? Не просто так они допытывают меня уже вторую неделю?

Думаю, когда закончится вся эта эпопея с жалобой, нужно ещё раз навестить Громова-старшего. Уже без предупреждения. Ему придётся объясниться.

Я поднялся на четвёртый этаж и прошёл мимо секретаря в кабинет Андрея Фёдоровича Преображенского.

– Добрый вечер, Андрей Фёдорович. Вызывали? – я запер за собой дверь и присел напротив главного лекаря на широкий кожаный диван.

– А вы не спешите без команды рассиживаться, господин Булгаков, – сделал замечание он. – Вы не на отдых пришли. Вы вообще представляете, какую жалобу мне только что передали?

– Представляю, текст уже видел, – устраиваясь поудобнее, произнёс я. – Из таких жалоб только баню строить.

– Чего? – не понял Преображенский. – Булгаков, вы что несёте?

– Липа, – объяснил я. – В бане её часто используют. И жалоба эта тоже – липа.

– Вы каламбуры, что ли, пришли мне рассказывать? – оторопел Преображенский. – В каком месте это – липа? Тут все анализы приложены. Вы не приняли пациента, который нуждался в срочной помощи. Причём пациента важного! Хорошо ещё, что он к своему отцу пока что не обратился.

– Каждое слово в этом тексте сфабриковано, – невозмутимо продолжил отстаивать свою позицию я. – Во-первых, обратите внимание, что господин Громов жалуется, что я посоветовал Гаврилову не принимать этого пациента. А теперь взгляните сюда, – я поднялся и показал главному врачу перечень своих звонков. – Как видите, в этот момент мы с Евгением Кирилловичем даже не созванивались.

– Вы могли удалить…

– Мог, – перебил его я, затем открыл на своём телефоне документ. – И знал, что вы будете сомневаться. Поэтому запросил выписку от своей службы связи. Здесь перечислены все мои звонки. Печать и подпись организации стоит. Можете ознакомиться.

Всё это я сделал, пока поднимался на четвёртый этаж. Вот он – прогресс! Одна минута – и на телефоне уже есть документ, который может меня оправдать.

– Так… Допустим, – закончив изучать мои выписки, кивнул Преображенский. – В таком случае получается, что это Гаврилов выгнал пациента!

– Сомневаюсь. Тем более, как вы могли заметить, жалоба написана на меня, а не на Евгения Кирилловича. К нему претензий у Александра Ярославовича почему-то нет.

Главный лекарь тут же изменился в лице. Он понял, к чему я это веду. Вся эта жалоба пропитана личными мотивами. И топить пытаются именно меня. Причём мотивация Ломоносова главному лекарю известна. Ведь он сам организовал нам конкурентную среду.

– Так, а что насчёт жалобы Максима Владимировича? – спросил Преображенский. – Он всё подробно расписал. В тот вечер пациент нуждался в срочной госпитализации. И анализы это подтверждают. Получается, что наказать я должен не вас, а Евгения Кирилловича?

– Господин Гаврилов тут точно ни при чём. Он отправил домой абсолютно здорового человека, который зачем-то пытался улечься в дневной стационар. Как вы сами понимаете, мы могли бы провести его в своём отделении, чтобы увеличить эффективность в отчётах. Но мы сторонники честной конкуренции.

– Да где ж он здоровый, когда у него все маркёры указывают на острое повреждение миокарда? Такое впечатление, что у Александра Ярославовича инфаркт намечался!

– Обратите внимание на номера, которые написаны на этих анализах. Вбейте хотя бы один из них в медицинскую информационную систему. Сразу же поймёте, к чему я клоню, – пояснил я.

Искать результаты в системе можно двумя способами. Нужно ввести паспортные данные пациента или индивидуальный номер конкретного анализа.

Пальцы Преображенского застучали по клавиатуре, и уже через минуту он, поправив очки, уставился на монитор.

– Какая-то Симбирцева Евгения Фёдоровна… – прошептал он. – Не понял. Я что, в номере ошибся?

– Не ошиблись. Анализы сдавал не Александр Громов. А молодая женщина со стенокардией. У неё врождённая патология сосудов. Я недавно принимал её, а потом перенаправил к господину Миротворцеву в кардиологию. Совершенно случайно запомнил код её анализов. Три единицы и три тройки. Быстро откладывается в голове.