Текст книги "Драконы - кто они?(СИ)"

Автор книги: Виктор Нехно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

И всё же, думается, соратники Беовульфа, как и поверившие им местные летописцы, были правы: герой умер не от страха. Он умер от радости. В самом деле: только что имелась чёткая перспектива превратиться в большой кусок драконьего дерьма (легко опознаваемого ввиду его содержания в не переваренной драконом кольчуге и прочих доспехах), и вдруг, ни с того, ни с сего – великая слава, великое богатство и небывало могучая власть! Вот сердце старика и не выдержало.

Так или иначе, но факт остаётся фактом: именно Беовульф открыл собой печальный список героев, погибших в битве с драконом либо с какой-то иной химерой. И – собой же его и закрыл, оставшись в нём в почётном единственном числе.

–

Поэма заканчивается весьма нравоучительной сентенцией: 'Из всех земных вождей Беовульф более всех был щедр, милостив к своим людям и жаден до славы!'

С нею нельзя не согласиться. Как же Беовульфу удалось бы сотворить свои подвиги, если бы он не платил с достаточной щедростью своим людям из числа тех, кто фактически эти подвиги подготовил и содеял? А насчёт жадности, в том числе – до славы, так это – непременная и общая черта всех встреченных нами героев из когорты победителей драконов. Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься...

И, кстати, отметим: воздушный дракон злодействовал над полями и селениями тех англов-гаутов, которые не захотели бежать от данов на неуютные Британские острова, но предпочли вести осёдлый образ жизни на прежней родине. При этом – не забывая днём изъясняться данам в уважении и любви, а по ночам устраивая им всяческие ужасы.

А вот морские, водные драконы в изобилии водились у берегов воинственных бродяг данов. Не благодаря ли их влиянию даны превратились в ужасных морских разбойников?

Но – оставим право разбираться в этом жителям Западной Европы. Пусть сами решают, кто тогда был прав, кто – виноват, кто действовал, а кто – злодействовал. Им это ближе, а значит, и виднее. Нам же пора попытаться взглянуть на изучаемый предмет глазами свидетелей, имеющих родственную с нами ментальность и привычные способы реагирования на действительности. Для этого отправимся вглубь собственной истории, во времена Киевской Руси. Думается, там нелепое прилепится, хаотичное упорядочится, абсурдное обретёт смысл и содержание, а драконы предстанут в своём истинном обличии.

Варяги и славяне, драконы и флористоны.

1

Судя по свидетельствам былин, как наиболее достоверных источников информации о драконах, драконы появились на Руси в девятом – десятом веках; то есть – в самом начале правления династии Рюриковичей. Из чего возникает естественный соблазн возложить вину за это на варягов. Не своих же собственных предков ругать за все их беды и несчастья? Им и без того несладко пришлось. А если согласиться с утверждением, что Рюрик был никто иной, как ужасавший всю Европу вождь викингов, конунг Рорик Ютландский, то такой соблазн приобретает воистину ужасную силу. А если вспомнить об утверждении Богданова: 'Варяги по своему происхождению были гунны, выходцы из Монголии', то такое желание становится практически неодолимым.

Схема рассуждения проста: гунны привели за собою из Китая в Европу драконов. Драконы, очутившись на омываемом Гольфстримом благодатном атлантическом побережье, разъелись до генетического перерождения в трёхголовую популяцию. Именно к этой популяции и относились 'наши', отечественные Змеи Горынычи. Именно с таким, судя по описанию – неотличимым от Змея Горыныча трёхголовым драконом сражался Беовульф. Так что перебраться на Русь трёхголовые драконы могли только из Ютландии, и только вместе или вслед за варягами.

Всё бы так, если бы не одно 'но': Рорик Ютландский был не гаутом, над полями которых барражировали тучеобразные драконы, а даном. Данов же, как мы выяснили, курировали морские драконы. К тому же – во время правления Рюрика драконы ничем заметным себя не проявили. А вот когда Олег, захватив Киев и возглавив Полянское княжество, принялся облагать данью окрестные племена и присоединять к своим владениям соседние княжества, драконы вдруг появились; да ещё и в изрядном количестве.

Для начала предположим, что оное чудище издавна проживало в землях восточных славян. В какой-то мере подтверждает такую версию научный вывод, что слово 'Горыныч' информировало вовсе не о склонности Змея к поджигательcкой деятельности, а о том, что он, по мнению славян, был 'сыном Горы'. Ведь Змей, как и все сухопутные драконы, селился в горных пещерах; а для глаз стороннего наблюдателя зрелище огромного Змея, выбирающегося из пещеры, вполне могло восприниматься как акт его рождения горой. То есть Горыныч – отчество (если, конечно, в данном случае можно так его назвать, поскольку, ввиду отсутствия сведений об отце Змея, приходилось величать его по матушке). А называли друзей и недругов по именам и отчествам именно восточные славяне.

Попытаемся найти Змея Горыныча или, хотя бы, его родственников в восточно-славянском эпосе. А где искать чудищ, если не на полном чудес острове Буяне?

Остров Буян в допушкинские времена находился не в обычном океане, а в небесном. Достичь острова могли только боги, потому что пути к нему охранял от людей и прочих незваных посетителей огромный двенадцатиголовый змей, плававший в небе-океане под видом огромной чёрной тучи.

На самом Буяне, в качестве возможного кандидата в родственники Горынычу, можно отметить Громоносного змея. Одно время жил там и Огненный змей по имени Змиулан – до тех пор, пока он не похитил жену Перуна Додолу, облачно-дождевую богиню лета и молодости. Но Перун поймал злодея, отобрал у него Додолу, а самого Змиулана истерзал молниями, разорвал на куски и разбросал куски по всему свету. Из этих кусков впоследствии народилась всякая нечисть.

Как считали славяне, радуга – тоже небесный змей. Этот разноцветный змей пьёт воду из озёр и рек, а возможно, и из небесных колодцев, а как напьётся досыта, превращается в грозовую тучу.

Что ж, можно констатировать, что Змей Горыныч имел родственные черты и определённое сходство с любым из перечисленных змеев. Во время полёта он, подобно двенадцатиголовому охраннику и пьяной вдрызг радуге, походил на чёрную грозовую тучу. Он мог рычать, словно Громоносный змей, и извергать огонь, как Огненный Змиулан. Если говорить о внутренних качествах, то ими он, в первую очередь, весьма напоминал коварного, злобного, дурно воспитанного Змиулана. Но тот умел менять обличия, обладал свойством превращаться во что угодно, чем и пользовался, прячась от Перуна. А Змей Горыныч даже свои собственные обличья, в случае отсечения их вместе с головами, восстанавливать, вновь отращивать не умел.

Нет, не приняли бы его за своего на Буяне. Там тем, что чудес делать не умеют, делать нечего. И на должность трёхголового помощника двенадцатиголового змея тоже не приняли бы. За что ему платить целую четверть оклада охранника, если он только во время полёта кажется страшным, а как сойдётся в бою с каким-нибудь смельчаком (а только такие и могут решиться на посещение божественного острова), вечно ему все головы оттяпают. А это уже не чудо, и не служба, а обычное головотяпство.

2

А хотя... Именно то, что людям казалось головотяпством, и являлось чудом. Просто древние люди, из-за отсутствия у них опыта воздухоплавания, не обращали должного внимания на то, что это, воистину величайшее (в прямом смысле слова) в мире чудо происходило у них на глазах. В отличие от них мы, люди современные, знаем: во время нахождения высоко в небе летательный аппарат, например – самолёт, кажется маленьким – маленьким, меньше комарика. Но, в процессе снижения с высоты, слабо жужжащий комарик превращается в крикливую и быстро увеличивающуюся в размерах птицу; а в момент приземления он уже огромный, как дракон, и так же, как дракон, изрыгает пламя из сопел своих двигателей, и ревёт не хуже чем гром, а иной раз ещё и машет перед собой огромными мечами острых лопастей...

А вот Змей вёл себя строго наоборот. Он, во время высокого полёта в виде тучи, нередко закрывал собою половину неба. Страшно себе представить, что произошло бы с флорой и фауной Земли, в том числе – и с людьми, если бы он, к моменту посадки, претерпел воздействие тех же законов физики, что и любой другой летательный аппарат. Он просто раздавил бы своей массой всё и всех.

Но Змей, по мере снижения, не увеличивался, а постепенно уменьшался в размерах и, в конце концов, ужимался до вполне уязвимых габаритов. Что и давало шанс отрубить ему головы; иначе ведь дотянуться до его шей мечом не удалось бы. Из чего можно сделать вывод: Змей Горыныч, подобно его иностранным родственникам, целенаправленно помогал людям убить его. Причём делал это тонко, тактично, незаметно для сражавшихся с ним людей. Зачем совершало это чудо чудовище, явственно желавшее слыть злобным и кровожадным?

К тому же, ради производства чуда во время снижения, Змей Горыныч вынужден был производить аналогичное чудо во время набора высоты, но в обратном порядке: не уменьшаясь в размерах, а увеличиваясь; не скрываясь с глаз наблюдателей, но становясь для их восприятия всё более огромным и страшным.

Невольно возникает вопрос: он что, вопреки законам сохранения массы и энергии увеличивал толщину и длину костей, массу и силу мышц, площадь кожных покровов, размеры внутренних органов и уровень их секреции?

Как, с прагматической точки зрения науки физики, можно объяснить все эти чудеса? Только одним способом: предположить, что Змей есть нечто типа весьма эластичного пузыря. К примеру, метеорологический зонд тоже, для пущей заметности, чёрный, и он тоже, с подъёмом на высоту, из-за уменьшения давления атмосферы постепенно расширяется. На высоте тридцати километров от земли зонд настолько раздувается, что лопается. Но если, из-за производственного дефекта или конструктивной доработки, до достижения критической высоты шар начнёт потихоньку 'травить' из себя газ, то зонд начнёт плавно снижаться. Остаётся прицепить к шару камуфляжные крылья, подвесить ножки, приклеить к дырочке краник в форме драконьей головы с зажигалкой вместо губ и дуделкой в горле, и – вот вам макет дракона. Открыл краник – дуделка зарычала или засвистела; чиркнул зажигалкой – полыхнуло пламя. Спасайся, кто может, у кого коленки от страха не подогнулись!

С точки зрения физики такая версия, пожалуй, сгодилась бы. Но ведь Змей – не механизм, а живой организм! И, по внутренним ощущениям нашей родной, субъективно напрягшейся и болезненно вздрогнувшей биологии, такой жестокой глупости – делать из живого и довольно умного существа воздушный шар, готовый лопнуть от случайного сучка или загореться от молнии из соседней тучи – законы эволюции живого мира никому не позволят. Остаётся привычно воскликнуть: 'Сказки! Фантазии!'; как то и делали вплоть до недавних времён учёные энциклопедисты.

Но нынешние, уже не советские, а российские энциклопедисты так уже не восклицают; неужто ищут объяснение вне пределов сугубо материалистической науки? Неужто осмелели до осторожного предположения, что марксистко-ленинский подход к естествознанию весьма ограничивает обзор и понимание действительности?

Что ж, давайте-ка и мы осмелеем вот до какого предположения: драконы (как и прочие подобные им существа) являются порождениями не привычной нам материально-вещественной природы, а природы нами не видимой и не осязаемой, 'потусторонней', энергетической. Они – выходцы, лазутчики из 'параллельного' мира, столь же реального, как и наш, но сотворённого из иной, 'тонкой' материи.

Нет научных подтверждений существования таковой материи? А чем, в таком случае, является промелькнувший в кратких научных комментариях 'отсутствующий на Земле лёгкий, серебристого цвета металл', из которого сделаны 'летающие тарелки'? Если это и в самом деле металл, то почему он, несмотря на его безусловное присутствие в земных хранилищах, 'отсутствующий на Земле'? Потому что учёным не удаётся запереть его в какую-нибудь клетку периодической таблицы Менделеева? В таком случае надо что-то менять: или таблицу, или научные взгляды на окружающее нас мироздание. Таблица, как то неоднократно подтверждено множеством экспериментов и научных открытий, абсолютно верна. Значит...?

Кстати: есть учёные, готовые представить новую, непривычную, но экспериментально обоснованную и вполне научную картину мироздания. Среди них есть такие величины, как член-корреспондент Академии наук Беларуси Альберт Вэйник. Но его голос почему-то не слышен; лично я совершенно случайно узнал о его открытиях ещё в девяностых годах из какого-то околонаучного журнала, вскоре прекратившего своё существование. С тех пор, несмотря на все попытки, ничего нового о нём и о его работах я не нашёл. Так что, в случае каких-то неточностей в передаче информации, валите всё на меня.

3

Теперь – то, что я знаю об открытиях Вэйника. Он, с помощью простых и оригинальных опытов, доказал истинность давних предположений, что те элементарные частицы, из которых построены атомы, в свою очередь состоят из ещё более мелких частиц. И, благодаря этому открытию, научно открыл окно в 'параллельный' мир – тот самый, который наши предки антинаучно называли потусторонним. В том мире, рядом с нами, а то и кое в ком из нас, живут разыскиваемые нами по всей Галактике 'братья по разуму' – разнообразные существа энергетической природы. Те самые, которых наши предки издревле именовали духами, при этом непременно подразделяя их на добрых и злых.

Так вот; Вэйник утверждает, что принципиальное отличие того мира от нашего состоит всего лишь в том, что в том мире отдельные микрочастички не сливаются в нейтроны, протоны и электроны. По своей принципиальной сути оба мира нераздельно и постоянно существуют один в другом; но 'потусторонние' объекты представляют собою не вещи и предметы, а полевые образования, состоящие из уже упомянутых мельчайших частичек. А поскольку органы наших физических чувств и приборы наших физиков выстроены из глыб атомов и молекул, то их чувствительности зачастую не хватает для опознания того, что оказывает слишком уж малое воздействие даже на электрон.

Но Вэйник смог 'поймать' эти частички; если и не все, то, как минимум, две их разновидности. Микрочастички одной разновидности обладают, условно говоря, положительным зарядом (зарядом жизни, созидания и добра), а микрочастички другой – отрицательным (небытия, разрушения, зла). Причём, в отличие от 'нашего' мира, в 'потустороннем' сила притяжения возникает между одноимёнными зарядами, а разноимённые отталкиваются.

Определил Вэйник всё это с помощью цветочных лепестков. Кому не известно, что есть цветы 'добрые', улучшающие самочувствие человека, дарящие ему энергию, а есть – 'злые'. Как утверждает Вэйник, свежий лепесток розы, подвешенный на тонкой ниточке, тянется к предмету с доброй аурой. К примеру, к фотографии хорошего, доброго, 'душевного' человека. Есть желающие проверить себя, друзей, цветок и теорию Вэйника? Я лично не решился. Для проведения столь ответственного эксперимента нужно быть абсолютно уверенным в его научной безукоризненности, в полном отсутствии посторонних помех и привнесённых загрязнений. Вдруг какой-нибудь бесёнок незаметно дунет в нежелательном направлении; и – что тогда? Заниматься до одури цветочным самобичеванием? Расставаться с кем-то из лучших друзей? Пусть уж лучше Вэйник сам за свою теорию отдувается; он – учёный, он в этом – профессионал, он знает, как это делать. Мы же лишь примем её к сведению, а жить будем не по правилу лепестка на ниточке, а по требованиям Божьих заповедей, по нормам человеческой нравственности, по указаниям государственных законов и по подсказкам своей совести. А поскольку теория Вэйника легка и изящна, словно лепесток розы, а при этом дополнительно притягивает нас двигаться по пути, указываемому только что перечисленными основополагающими ориентирами, то нам не составит труда взять её с собой в дальнейшее путешествие.

Конкретное устройство потусторонних полевых образований, насколько уж мне известно, неизвестно даже Вэйнику. Похоже на то, неизвестно оно и представителям новой науки энеологии. Недавно двое из них мелькнули на телевидении, и даже продемонстрировали прибор, обнаруживающий духов и прочие полевые образования. Прибор, на первый взгляд, довольно смешной: нечто типа стаканного электрокипятильника. Но экран соединенного с кипятильником компьютера вроде бы что-то показывал. Жаль только, что отсутствовала информация о направленности заряда пойманного кипятильником образовании. А без этого – не определить, как воспринимать, каким образом общаться и к какому лагерю отнести обнаруженное потустороннее создание: к числу положительных? к сонму отрицательных? Или – к безличной массе равнодушных нейтралов?

Нам же, дилетантам, можно лишь предполагать, что духи добра состоят из притянувшихся в единое образование положительных микрочастиц, а духи зла – из отрицательных. А тот 'отсутствующий металл', о котором в начале текущего отступления от темы зашла речь, возможно, представляет собой плотную композицию из 'нейтральных', незаряженных частичек; таких, каким всё равно, кого на себе возить – ангелов или аггелов. Но нельзя и исключать, что, с учётом специфики работы 'тарелок', тот материал, из которого они построены, имеет заранее определённый по силе заряд. Какой он по знаку, положительный или отрицательный, – вопрос, по-моему, неуместный; каждый спрашивающий может сам назвать его полярность в зависимости от того, к продукции каких сил, добрых или злых, относит он сделанные из этого 'металла' 'тарелки'. Но лично я думаю, что положительный ответ на этот вопрос является отрицательным.

4

Возвращаясь к драконам и прочим страшилищам, из сказанного выше можно сделать вывод, что для них быть духами очень даже удобно. Сжал усилием неизвестной нам энергии отдельные частички своего полевого 'тела' в более плотное, непрозрачное образование с заранее заданной формой – и, для посюстороннего зрителя, превратился из 'ничего' в какое-то видимое существо. Скажем, в Змея Горыныча. Если, конечно, общая 'масса' полевого образования позволяет. Не позволяет – превратился во что-нибудь поменьше. Или – сделал плотными только внешние покровы, а внутри, в невидимом для людей мраке и уюте, остался 'прозрачным' самим собой.

Уменьшил усилие сжатия – расстояния между отдельными частичками увеличились, и летящий по небу чёрный дракон по размерам, а при желании и по форме превратился в подобие грозовой тучи. Снизу-то, на большом расстоянии не видно, что на самом деле 'тело' дракона, точно так же как и изображаемая им туча, вовсе не является плотным.

Кстати: жители гор знают: туча лишь издали кажется единым плотным образованием; но стоит, по горной тропке, достичь того уровня, на котором туча касается склона – и вмиг она распадётся на мириады взвешенных в воздухе микроскопических капелек; попросту говоря, превратится в обычный туман. Выглянет солнышко, отдаст капелькам свою энергию, те станут прозрачным паром, раздуются – расширятся и словно исчезнут; но это же не значит, что исчезла из земной атмосферы составлявшая их вода! Она осталась; просто наши природные приборы, глаза, её не замечают.

Видимо, примерно так же происходит и с существами из потустороннего мира (или, если угодно иное наименование, с духами; в том числе – и с бесами). И если принять это предположение, то становятся ясны все странности поведения ужасных видом пришельцев из того мира в наш.

Начнём с попытки понять, почему они столь старательно и изобретательно принимают самые отвратительные и страшные внешние формы. Ведь они могут практически мгновенно менять свой облик; как, скажем, настигнутый Перуном Змиулан из тучи превратился в мелкого увёртливого змея, затем – в коня, потом – в корову, затем опять в тучу и, наконец, в приземный туман (который, кстати, наиболее соответствует внешнему облику обессилевшего, 'павшего на землю' духа). Зачем же им самих себя уродовать, если можно предстать перед людьми в виде неземных красавцев или земных красавиц?

Есть свидетельства, что некоторые из потусторонних существ так и делают – если хотят вызвать к себе у людей доверие и какие-то положительные эмоции. Но тем энергетическим созданиям, что появляются перед нами в обликах страшных чудищ, наши положительные эмоции, очевидно, не нужны. Что это означает? То, что они питаются энергией не положительных, а отрицательных, негативных человеческих эмоций: страха, гнева, отвращения и прочих.

А почему ни одно из этих ужасных чудищ, по сути, не сопротивлялось попыткам его насильственного умервшления?

Полноте! О каких умерщвлениях идёт речь? Говорить всерьёз о том, что кто-то из смертных взмахом своего меча (если даже этот меч 'волшебный') убил духа – всё равно, что утверждать: древнеперсидский царь Дарий, наказав море поркой кнутами, сделал ему больно. Зато можно всерьёз утверждать, что в битвах между людьми и потусторонними чудищами никаких убийств не было. Ни чудища не убивали людей, ни люди не убивали чудищ. Каждый раз это был великолепный спектакль, на котором очередной герой щедро выбрасывал сгустки вожделенной негативной энергии как самому чудищу, так и невидимым 'богам', слетевшимся, словно грифы на кровавое пиршество, на бесплатную энергозаправку.

Чудище лишь изображало борьбу и умирание. И чем дольше, артистичнее, талантливее оно играло свою роль, чем больше, за время 'битвы', тратил нервов и эмоций герой (либо сдавшийся на милость 'победителя' трус), тем веселее, довольнее и сытнее были невидимые зрители. Ведь на самом деле никакой борьбы не было, да и быть не могло. Геракл, вместо того чтобы отшибать головы у гидры, с таким же успехом мог бы разгонять палицей струйки тумана, клубившегося над соседним озером.

По той же причине чудища не делали никакого вреда собственным убийцам. Ну нечем было им грызть – кусать своих врагов; зубы да когти – нежные, слабые, бутафорские, рассчитанные на устрашение доверчивых людей, испугавшихся страшного вида представших перед ними чудовищ (как правило – 'выползших из тёмной пещеры').

Рассуждая теоретически, практически любому победителю любого чудища вовсе не обязательно было махать тяжёлым мечом или огромной дубиной для того, чтобы 'снести' чудищу голову; для этого хватило бы шпажки, а то и прутика. Ведь почему так легко, с первого же удара, отлетали головы чудищ? Очевидно, потому, что относительно плотными были лишь тонкие внешние покровы; а под ними было лишь столько частиц тонкого, распылённого вещества, чтобы эти покровы не опадали, да плюс какой-то запас на производство тех или иных фокусов.

Причём – чем больше были размеры чудища, тем меньше оставалось у него строительного материала не только на упомянутый запас, но и на качественную имитацию когтей и зубов. То есть – чем чудище было крупнее и страшнее, тем оно было безвреднее, безопаснее для того человека, что подвергся его нападению.

Зачем же тогда чудища, те же драконы, старательно мутировали в сторону увеличения своих размеров?

Очень просто: духи учитывали материалистическую психологию потенциальных жертв. Ведь у жителей нашего, сугубо материального мира – как? Чем больше противник по размерам, тем он 'здоровее': сильнее, опаснее. Даже такая мелочь, как чижик, перед дракой обязательно пыжится; а уж дракону, как профессионалу драк, и тем паче положено. Резон прямой: чем больше испугается человек до драки, тем легче будет дракону убедить его в необходимости добровольно полезть в открытую для него глотку.

Именно ради такого эффекта драконы и росли. И именно ради него постепенно отказались от свойства восстанавливать утраченные части тела. Вспомним: все сухопутные древнегреческие чудища обладали свойством регенерации; и все они были сравнительно мелкими. А вот огромные водные чудища, с пастью размером в автобус, таким свойством не обладали; а потому, едва герой успевал ткнуть в них копьём или мечом, сразу же 'тонули'. Попросту – исчезали в воде, скрывались с глаз своих 'убийц'. А если некоторые шутники, наподобие 'убитого' Унфертом морского дракона, и 'выбрасывались' на берег, то только в тех случаях, когда уверены были: никто из людей к ним и близко не подойдёт. Побоятся, что выбросившийся дракон – своего типа наживка на удочке других людоедов.

Примерно также поступали крупные скандинавские драконы и большинство 'наших' Змеев Горынычей. Потерпев 'поражение', они сразу же приступали к исполнению последнего акта разыгрываемой им пьесы – трагедии мучительного умирания, с протяжными криками, мучительными стонами, ужасными конвульсиями и изливанием из только что перерубленной шеи потоков пенистой крови. Причём, заметьте, кровь всегда лилась только из последней шеи; из тех двух, что были перерублены ранее, не проливалось ни капли. Экономия ресурсов называется! По той же причине особо крупные драконы не разменивались на 'отращивание' отрубленных голов.

Точнее, не отрубленных, а отделённых, отброшенных самим чудищем. А что чудищу оставалось делать? Иначе пришлось бы объяснять, как получилось, что меч, не задерживаясь, 'прорезал' ему шею и вышел с другой её стороны, но голова осталась на месте. Да, весьма не исключено, что объяснить противнику данную странность и, соответственно, удивить его удалось бы; но, как мы уже выяснили, целью чудищ являлось не удивлять, а ужасать. Чудища питались энергией негативных человеческих эмоций; а любое удивление несёт в себе тенденцию любопытства как стремления к новому знанию. Но процесс познания не может не иметь своим движителем заряд положительной энергии; которая, по всей очевидности, не усваивается организмом страшилищ, а то и является для них губительной.

К тому же – удивившемуся, заинтересовавшемуся противнику может возжелаться всмотреться в чудо чудное внимательнее. А если он – русский, то захочется и пощупать странное чудище: 'Эй, приятель, а не притворяешься ли ты всамделишным и настоящим? А то очень уж ты похож на клубы дыма, обтянутые чешуйчатой кожицей'.

Нет уж; для чудища лучше потерять все свои головы, чем вернуть людям потерянный ими разум. Они верят, что – отрублено? Пусть будет отрублено; отделил голову, как ящерица хвост, и – срочно, пока никто не увидел через щель отруба, что внутри – пустота, выдувай наружу очередной муляж. Или – 'умирай'; и – срочно выливай запасы 'крови'. (Не правда ли, весьма напоминает ту уловку, что применяют бомбардируемые глубинными бомбами подводные лодки?) Причём 'крови', как отмечают все источники, выливается из чудищ так много, что всё пространство вокруг чудища бывает залито ею.

Зачем такой расход дефицитного материала? А чтобы агрессор не осмелился ковыряться в останках чудища. Кровь-то – 'ядовитая'! А то вдруг высмотрит что-то из того, на что раньше внимания не обращал. Либо, того хуже, попытается отпилить кусочек дракона на память, да и обнаружит то, что ему знать не положено.

Что обычно происходило после победной для какого-то героя битвы? Видится такая картина: вонючее окровавленной чудовище, продолжая легонько конвульсировать, лежит на поле боя. Герой, нагруженный чудовищными сокровищами и соответствующей славой, уходит, шатаясь от физической и нервной усталости, подальше от заражённой кровью местности. По дороге он скромно и небрежно, не останавливаясь, сообщает робко выглядывающим из-за укрытий местным жителям о совершённом им великом подвиге. Счастливая весть мгновенно распространяется по округе. Вскоре люди огромной толпой примчатся посмотреть на мёртвое чудище, но... ничего, кроме поляны, истоптанной ногами победоносного героя, не увидят.

Дракон-то – не дурак; не стал ждать их, собрал все свои временно разделённые части в новое обличье да и перебрался на другое место жительства. А если прежняя пещера очень уж удобная, да и дракон нравом понаглее, то через какое-то время вновь там объявился. Но, конечно же, внёс кое-какие изменения в свою внешность. Был большим, стал чуть меньше, был без рогов, надел рога. Мол, я – не я, и рожа не моя. Но при этом остался таким же наглым и свирепым.

Вот, кстати, и ответ на вопрос, почему археологи не обнаружили ни одной косточки из останков какого-то из чудищ. А они и не могли их обнаружить. Не было косточек. И не было останков. Что вовсе не означает, будто не было и чудищ. Были; и до сих пор живы и здравы; в том числе – и те, что 'погибли'. Просто сейчас они не рискуют выползать в зримом облике на поверхность. При современных видах имеющегося у людей вооружения это не только глупо, но, для любого из страшилищ, ещё хуже и ещё опаснее: смешно. Пришла пора действовать иными способами.

Но об этом – несколько позже; а сейчас попытаемся взглянуть на 'нашего' Змея Горыныча с позиции только сделанных выводов. Наверняка это поможет нам увидеть то, что мы не замечали ранее, и понять то, что ещё недопоняли; ведь без понимания, в чём состояла коренная суть прежних чудищ, не понять и чудищ нынешних.

Добрыня и Змей

1

ПЕРЕЧЕНЬ ОСНОВНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Альдебер Жак и др. 'История Европы' (перевод с фр). 'Просвещение', 1996.

(12)2. Богданов В.В. 'Этническая и эволюционная история Руси'. 'Белые альвы', 2001.

(9)3. 'Былины, летописи, сказания'. 'Эксмо', 2007.

(7)4. 'Былины'. 'Просвещение', 1985.

5. 'Всемирная история', т. 2, Госполитиздат, 1956.

6. Гумилёв Л.Н. 'Конец и вновь начало'. 'Айрис-Пресс', 2003.

7. Гумилёв Л.Н. 'Древняя Русь и Великая степь'. 'Мысль', 1989.

(1)8. 'Древнее зеркало'. 'Конкорд ЛТД', 1993.

9. Егер Оскар. 'Всеобщая история стран мира'. 'Эксмо', 2008.

(2)10. 'Золото мифов'. Ростов-на-Дону, 'Феникс', 1996.

11. 'История Древнего Мира'. 'Харвест', 'Аст', 2000.

(13)12. 'История Украинской ССР', т. 1. Киев, 'Наукова думка', 1981.

13. Лавренов С.Я. Попов И.М. 'Крах Третьего рейха'. 'Аст', 2000.

14. 'Легенды Армении'. 'Крон-Пресс', 1996.

(10)15. 'Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима'. 'Правда', 1988.

16. 'Мировая художественная культура'. 'Книголюб', 2000.

17. 'Мифы античности и средневековой Европы'. 'Вече', 2006.

18. 'Мифы и легенды'. 'Стрекоза-Пресс', 2007.

(8)19. 'Предания земли русской'. 'Феникс', 1996.

20. Сидихменов В.Я. 'Китай: страницы прошлого'. 'Русич', 2000.

21. 'Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время'. Отв. редактор -

д. и.н. А.И. Милюкова. 'Наука', 1989.

22. Тойнби А.Дж. 'Постижение истории'. 'Прогресс', 1991.

Вариантов этой былины довольно много; в основном они синкопические, но встречаются и разночтения. На мой взгляд, наиболее целостное, спокойное и непредвзятое освещение событий представлено в варианте, изложенном народным сказителем Т.Г. Рябининым [4]. Его и будем брать за основу, по мере необходимости дополняя сведениями из других источников.