Текст книги "Драконы - кто они?(СИ)"

Автор книги: Виктор Нехно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

И тогда (здесь стоит процитировать подробнее) 'улыбнулся Беовульф из последних сил:

–Виглаф, быть тебе моим наследником... сними с моего пальца это кольцо и – помни обо мне. Смерти я не боюсь – пожил довольно и умер в бою, как положено воину, а не древнему старцу. Сейчас же принеси мне сокровища; я гаснущим взором хочу их увидеть.

Встал Виглаф и пошёл в пещеру. Сделал всё, как велел князь. Увидел Беовульф всё это золото и серебро и молвил:

–В моём кургане схорони его навеки от жадных глаз. Я буду лежать и слушать зов моря и ветра.

Сказал так и заснул вечным сном'.

Так было, или несколько иначе, но факт остаётся фактом: именно Беовульф открыл собой печальный список героев, погибших в битвах с драконами либо какими-то иными химерами. И – собой же его и закрыл, оставшись в нём в почётном единственном числе.

Поэма заканчивается словами: из всех земных вождей Беовульф более всех был щедр, милостив к своим людям и жаден до славы! Воистину достойный пример для подражания всем современным политикам... Не так ли?

ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

Страсти по Фафниру

Через много веков, как утверждают исследователи – в начале тринадцатого века, примерно в тех же краях знаменитый воин Зигфрид также сражался с драконом. Вариантов легенды о его приключениях много, мы будем в основном придерживаться варианта, изложенного в источнике [10]. Но, поскольку в имеющемся там произведении германского эпоса 'Песнь о нибелунгах' описания этой битвы нет, вначале обратимся к свидетельству из скандинавского эпоса. Там её описание имеется; хотя в нём Зигфрид представлен под именем Сигурд. В принципе, звучание похоже; и, чтобы не обижать скандинавов, до поры до времени будем называть героя Сигурдом и мы.

Как и в случае с Беовульфом, бой шёл за огромные сокровища, хранившиеся в пещере дракона. Сигурд, как раньше Беовульф, а перед тем – Геракл, ждал чудище у выхода из пещеры. И только чудище, как то ни покажется странным, в отличие от предыдущих было не многоголовым, а всего лишь одноголовым.

Видимый регресс в развитии драконьей анатомии можно объяснить тем, что в те времена, когда геройствовал Сигурд, германские и скандинавские князьки и корольки, упразднив институт старейшин и твёрдо взяв управление войском в свои руки, управляли своими минигосударствами монопольно. Но скандинавский вариант легенды объясняет такое строение дракона тем, что раньше он был обычным одноголовым карликом по имени Фафнир: мелким, птиценогим, но удивительно сильным и невероятно злобным. За сотни лет работы охранником собственных сокровищ карлик озлобился ещё больше; вследствие чего и превратился в дракона.

Но, очень на то похоже, параллельно с увеличением массы тела карлик, слывший отчаянным драчуном, неукротимым забиякой и умелым рубакой, утрачивал большую часть своих сил и навыков. Вследствие чего скандинавский герой, подобно героям греческим, первым же ударом снёс ему голову.

Клад, содержавшийся в двух огромных сундуках, был невероятно богат и огромен; но Сигурд не поленился, всё, до самого никчемного бриллиантика, аккуратно переложил в предусмотрительно привезённые кожаные мешки. Затем он навьючил мешки на свою лошадку, сам тоже на неё уселся и потихоньку поехал...

Вы думаете, домой? Чтобы уложить в личный сейф экспроприированные им сокровища? А вот и не угадали! Поехал он в далёкую южную страну Фраккланд. Думается, для нас, удивлённых, проследить за этим путешествием будет довольно интересно; а может быть, и познавательно.

Ехал Сигурд, без остановок на всякие нужды и без перекуров, целый день. К вечеру он подъехал к высокой горе; смотрит – на вершине горы пылает огромный костёр. Что сделал бы любой скоробогатей при виде такого зрелища? Понятно, что: пришпорил бы лошадку, чтобы убраться оттуда побыстрее и подальше. Ведь с ним – такое богатство. А там – такой кострище. Наверняка возле него греется, бездельничает, свирепеет уйма таких же, как и Сигурд, отчаянно-смелых искателей приключений, готовых прикончить любого владельца хоть какого-то имущества; но, в отличие от Сигурда, пока что неимущих.

Но Сигурд, приметив узкую заросшую тропку, сворачивавшую к горе, устремил коня по ней. Тропка превратилась в крутую каменистую дорогу; видать, протоптал её не один – два таинственных разбойника, а целая орда! А Сигурд только нахлёстывает спотыкающуюся, уставшую, перегруженную лошадку, заставляя её карабкаться всё выше и выше. И наконец выехал к огненному валу, окружившему огромным высоким кольцом всю вершину горы. Осмотрелся: а с этой стороны костра – никого; о чём это говорит? Разбойники то ли, спрятавшись за скалами и кустами, сидят в засаде, то ли, для большего тепла и пущего удовольствия, забрались внутрь огненного кольца.

Что, поняв это, делает Сигурд? Конечно же, оставляет нагруженного сокровищами коня тем разбойникам, что спрятались по этому сторону кольца, а сам идёт прямо в костёр. Зачем? Очевиден лишь один ответ: чтобы угостить тех разбойников, что внутри кольца, свежеприготовленным барбекю из самого себя (герой ведь был в кольчуге).

Правда, в одном из улучшенных и дополненных вариантов легенды сообщается, что Сигурд перескочил через огненный вал на коне. Сразу – вопрос: а почему кони других героев не смогли то же самое сделать? Тем паче что некоторые из тех коней, возможно, несли на себе только седока; а конь Сигурда, кроме здоровенного героя, тащил груду сокровищ (позже он, уже под именем Зигфрида, будет рассказывать, что перевозить их удаётся только на сотне подвод). Конь был никакой не волшебный, обычный доморощенный коняга; как бы он, вместе с такой тяжестью, взмыл на высоту аж до неба? Ведь, как опытные наездники и знающие коневоды в один голос возражают, заставить коня идти на стену огня невозможно. Благодаря знанию этого непреложного факта Александр Македонский победил Дария. А если конь Сигурда всё-таки на подвиг самосожжения решился, тогда герой – он, а не Сигурд. Но этого (скоро вы сами поймёте, почему) ни в коем случае допустить нельзя. Как и нельзя допустить, чтобы отобранные у дракона бриллианты превратились в дым и кислый газ. Вдруг конь, вместе со всем грузом, упадёт в огонь? Реакция ясна: углерод алмазов це плюс кислород о два – це о два. В переводе на русский – вода в виде обжигающего руки и сердце пара.

Так что, как ни крути, неувязочка получается. Если Сигурд – герой, значит, обязан идти в огонь самолично, а коня и бриллианты придётся оставить наружи и без охраны.

А что при этом делает костёр? Быстро и качественно жарит барбекю из одетого в кольчугу героя? Нет! Расступается перед ним, словно перед струёй из брандспойта, пропуская его внутрь огненного ограждения. А там – не поверите! – на высоком ложе, за оградой из раритетных, старинных – престаринных щитов и копий спокойно спит златокудрая дева.

Сигурд, конечно, усомнился: вдруг опять, как и с огнём, обман? Вдруг она только на вид – северная дева, а на самом деле – какой-нибудь восточный дэв? И решил: надо проверить!

Увы, дева, по тогдашней моде уложенных на вечный сон дев, была одета в кольчугу; тесную, жёсткую и совершенно не прощупываемую. Но для настоящего героя девичья кольчуга – не препятствие; несколько умелых рывков просунутым под кольчугу мечом – и средневековая ночная рубашка распахнута. Герой, всмотревшись, понял, что на этот раз не надули: дева! Да к тому же – красавица!

А тут и она, чтобы не затруднять героя стараниями разбудить её, сама вдруг проснулась. Грациозно приподнявшись на ложе, дева сообщила заинтересовавшемуся ею герою, что она – не просто дева, а – небесная валькирия по имени Сигрдрива, помещённая сюда на вечный сон самим богом Одином. А затем спросила слегка растерявшегося героя: что молодой человек тут с нею делает? Зачем так поступает? Нет уж; не надо пустых оправданий; пусть, если он – честный человек и храбрый воин, немедленно поклянётся, что он её любит и намерен на ней жениться!

Благородный юноша так и сделал. И наверняка почти не слукавил. Какой мужчина не влюбится или, по крайней мере, не захочет видеть рядом с собой молодую, красивую, готовую ответить ему взаимностью женщину, если её присутствие будет напоминать ему (и другим) о совершённом им великом подвиге? Только ненормальный; или ненормально, до трусости предусмотрительный. Отважный Сигурд таким не был.

Но – сразу же после произнесённой им клятвы деву вновь окружил высокий огненный вал (правда, непонятно, как при этом Сигурд, находившийся в непосредственной близости к деве, оказался за его пределами; ведь он этот вал уже миновал). Но дева не поторопилась погружаться в прерванный Сигурдом вечный сон, а прокричала сквозь гул огня герою, что, если он захочет исполнить свою клятву, огонь вновь расступится перед ним.

Что сделал влюблённый герой? Закричал 'Будь моей навеки!' и – опять бросился в костёр? Нет! Подумал, сел на коня да отправился восвояси. А потом, за повседневной героической суетой, забыл о данном им обещании.

Что и говорить – некрасиво он поступил. Не по-мужски.

Жаль деву; но – тем прекраснее и величественнее смотрится из нашего далека то воистину оперное зрелище, которым могли любоваться жившие в то время люди. Особенно – зимой и по ночам. Представьте себе: вокруг – устоявшийся мрак отсталых представлений об устройстве мира и человеческого общества, бездорожье научно-технической неразвитости, стынь бескультурья, скрежет голодных драконьих зубов, и только верхушка самой высокой горы сияет до самого неба заревом пламени от непреодолимого для людей огненного кольца. А внутри этого огненного кольца ждёт своего избавителя прекрасная валькирия, заточённая туда за то, что полюбила молодого красавца Агнара и помогла одержать победу в битве ему, а не его противнику, старому хрычу Гуннару, как того требовал от неё Один.

Даже сейчас, в эпоху развитой цивилизации, победившей эмансипации и победоносного прогресса, прямо-таки петь и плакать хочется от умиления и восхищения. Но и возмущение человеческой несправедливостью берёт: 'Надо же, врали на языческих богов, что они – жадные, свирепые и безжалостные. А вот Один, пожалуйста вам, какой чудесный вечный огонь вокруг не послушавшейся его служанки построил! Себе, после своей гибели, ни одного памятничка не соорудил; видать, денег и ресурсов не хватило; зато на поддержание огромнейшего пламени вокруг неё сколько сотен лет тратился! Вот это был бог так бог... Один он такой, Один! Да, напрасно, напрасно его убили – сгубили – забыли... Не пора ли его реанимировать?'

Да, дороговато обходился Одину этот светильничек. Тем более что – средства ему, и в самом деле, черпать было неоткуда; всё-таки – давненько помер. И всё же – не даром, не даром тратился. Какой воистину божественный имидж себе создал, какой славой воссиял на всю Европу, какую заработал популярность среди народов, какую веру в силу любви пробудил в сердцах людей! Да и – ему самому от людей энергетическая подпитка.

Плывут корабли покорённой викингами Англии – хэллоу Одину! Идут полки французской Нормандии – салют Одину! Усядутся зимой вокруг бесплатного тепла измёрзшиеся германские язычники – хайль Одину! Смотрят летописцы и сказители на сияющий до неба, отражающийся от облаков, видный на всю Европу факел...

Вот досада! Подвели летописцы – сказители. Никаких упоминаний о столь необычном, весьма заметном, да ещё и в течение нескольких сот лет существовавшем объекте – ни в одном из исторических свидетельств, кроме показаний самого Сигурда, и в помине нет.

Так что же это получается: не было огненного кольца на верху горы? Ах, какое разочарование! Но... как же, в таком случае, Один поступил с непослушной валькирией? Где она, бедняжка, в момент встречи с Сигурдом летаргировала – томилась – находилась?

А где ещё она могла сотни лет в безвестности находиться, а при этом ещё и прилично сохраниться, как не в уютной, с прохладным климатом, охраняемой драконом пещере?

В самом деле: определить женщину вечно, и в жару, и в холод, и в дождь, и в снег находиться на свежем воздухе – это даже для жестокого Одина чересчур жестоко. Крыши-то над дамой нет; все осадки, весь высокогорный ультрафиолет – её. Если бы не замёрзла и не сопрела, то уж точно выжарилась бы. Да и от птичек, орлов – ястребов – воронов и прочих стервятников – защиты никакой. Такую конструкцию устройства для вечного хранения живого существа, предусматривающую лишь одну степень защиты – от него самого, мог придумать только молодой и малоразвитый эгоцентрист, но никак не мудрый тысячелетний бог.

Мудрый Один определил бы такую ценность, как вечно молодая, вечно красивая, умная и находчивая женщина туда, где обычно и хранятся сокровища – в пещеру. В пещере сами собой поддерживаются стабильная температура и нормальный уровень влажности, да и специального сторожа нанимать не надо; дракон и драгоценности посторожит, и деву, в случае её плохого сна и неправильного поведения, на место поставит. То бишь – положит.

А кто же тогда перенёс валькирию из пещеры на верхушку горы?

Да Сигурд же и 'перенёс'. Не в буквальном смысле слова, в виртуальном. Ехал потихоньку на перегружённой лошадке и думал: как бы поэффектнее, понаряднее преподнести будущим слушателям свои приключения? Не рассказывать же, что сдуру – сослепу, сразу же после входа в тёмную пещеру (дело-то было глубоким вечером), отыскал не клад, а спавшую на столе женщину. И не объяснять же всем непонятливым, что любой уважающий себя наследник недобрых традиций викингов (а также, чего уж греха таить, и любой носитель добрых рыцарских традиций) имеет полное право распоряжаться своей боевой добычей. Как имуществом, так и людьми. А при этом просто обязан убивать тех, что ему не нравятся. А все те, что ему нравятся, просто обязаны его полюбить. Иначе они ему не понравятся – со всеми ужасными для них последствиями.

Спящая дева наследнику викингов, он же – славный рыцарь, понравилась. Внешне. Пока спала. Пока молчала, не возражая насчёт желания воина полюбить её. Сигурд и не стал её убивать, а, как продолжатель рода викингов и благородный рыцарь, согласился с согласием дамы. И даже поторопился его исполнить, не стал время тратить на снятие с неё одежды, срезал их напрочь мечом.

И тут вдруг баба проснулась, как будто и не спала. Да как заорет благим матом: я здесь по секретному заданию Одина! Уж от него-то ты, насильник, не скроешься! Женись, негодяй, если чего-то хочешь, а не то – вмиг в Вальхалле, в качестве чучела для рубки окажешься!

Вот незадача: спящая красавица оказалась валькирией. А с такими дамочками связываться ой как опасно. Они, как известно, дурные, наглые и очень сильные; чуть что не по ним – хвать за шиворот, и – швырь человека на тот свет.

Что делать; пришлось герою извиняться, обещать жениться. Хорошо хоть, что поверила, дура!

Валькирия немножко успокоилась, и Сигурд, взяв в руки факел, отправился искать сокровища. Увидел в дальнем тёмном уголке железную решётку, а за нею, в специальной нише – два огромных сундука с драгоценностями. Герой разрубил мечом решётку, пересыпал содержимое чужих сундуков в свои мешки, навьючил мешки на лошадку, и – поскакал с горы галопом. Женщина – в крик: 'А я?' А он – ей: 'Жаль, что бедняга Грани повредил ногу. Я за тобой потом приеду!'

А что было потом, известно из германского эпоса. Именно туда, как утверждают исследователи, отправился славный герой. Но там он, разумеется, представился не простым рейнским парнем Сигурдом, а нидерландским королевичем Зигфридом. Что ж, очень разумно; все монтекристо примерно так делают.

Нужно упомянуть, что некоторые исследователи средневековых текстов утверждают, что скандинавские сказания о Сигурде и германская 'Песнь о нибелунгах' являются разными историями, поскольку каждая из них отражает разные миры. Скандинавский вариант описывает причудливый мифологический мир, в котором, помимо людей, живут и действуют сказочные персонажи – боги, валькирии, подземные карлики. Германский вариант достоверно и точно отображает реальный мир придворной жизни в многочисленных западноевропейских княжествах 10-12 веков.

И всё же, думается, такое мнение не вполне объективно. Расхождения в восприятии общей картины мира ещё не означают, что в произведениях описаны разные события; ведь манера описания зависит не от событий, а от индивидуальных способностей и общего мировоззрения каждого из авторов. Утверждать обратное – всё равно что заявлять, что скандинавы и германцы прибыли к нам с разных планет. Или что Наполеон до Ватерлоо и после – разные люди, потому как жили в совершенно разных мирах.

А главное – подтверждений тому, что Зигфрид ранее был именно Сигурдом, довольно много. Правда, большинство из этих подтверждений имеют источником рассказы самого Зигфрида; потому как он, до своего появления в германской истории, действовал в одиночку, а свидетелей своих подвигов не оставлял в живых. А эти рассказы, весьма на то похоже, во время их изложения в светских тусовках подвергались значительным творческим доработкам. Надо же было приспособить их звучание и содержание к тем возвышенным рыцарственным нравам, что царили при королевском дворе! Что, впрочем, меняло лишь антураж и кое-какие детали произведённых героем подвигов, но ничуть не меняло их коренной сути.

Так, высокому окружению Зигфрида было известно, что он однажды победил дракона; и даже омылся в его крови, тем самым сделавшись неуязвимым для любого оружия. Не омытым кровью и, соответственно, незащищённым осталось только пятнышко на спине, куда он позже и был поражён.

Ещё было известно, что своё огромное богатство Зигфрид добыл тем, что помог двум братьям – великанам, королям живших под землёй великанов – нибелунгов, поделить их несметные сокровища. Братья дележом остались недовольны; в ответ на такое хамство Зигфрид выхватил меч и убил их обоих. Попутно он зарубил дюжину набросившихся на него охранников – великанов, а также семь сотен отборных бойцов помельче. После чего делить сокровища оказалось не для кого; и пришлось Зигфриду, в качестве некоторой компенсации нанесённого ему морального ущерба, забрать их себе.

Здесь будет уместно вспомнить, что сокровища, экспроприированные Сигурдом у дракона Фафнира, также являлись предметом спора между двумя братьями: самим Фафниром и его младшим братом Регином (в одном из германских вариантов младшего брата звали Нимером). Сокровища эти достались братьям (которые в то время оба были подземными карликами) в качестве наследства от преждевременно погибшего отца – колдуна. И знакомцы Сигурда, братья – карлики, так же, как и знакомцы Зигфрида, братья – великаны, достичь взаимоприемлемого компромисса при дележе сокровищ не смогли.

Регин, на том основании, что папа перед смертью не успел составить завещание, предлагал по-честному разделить всё пополам. Фафнир же всё папино наследство считал своей собственностью. Мотивировал он своё эгоистичное мнение тем, что он старше и намного сильнее Регина, и на аргументированные доводы брата, что тот тоже, с таким же точно риском для жизни добывал данное наследство, а именно – укокошивал несговорчивого старика, не обращал ни малейшего внимания. Предлагал же Фафнир Регину лишь одно: немедленно скрыться с глаз, не то... в их подземном доме появится ещё один труп.

Несомненно, Регин был умнее и дальновиднее своего агрессивного брата. Что видно хотя бы из того, что отвечать на агрессивный выпад брата аналогичным выпадом он не стал, но решил пойти другим путём. И немедленно, не оставляя тугодуму Фафниру времени на раздумья и перемену объявленного решения, эмигрировал из родного подземелья к берегам далёкого Рейна.

Начал Регин намеченный им путь к новой справедливости с того, что взялся учить и воспитывать маленького, но уже тогда крепенького и жадненького мальчика Сигурдика. Как только мальчик вырос в большого сильного Сигурда и достаточно созрел для роли отнимателя и делителя, Регин рассказал ему историю о кладе и объяснил, каким образом можно этот клад экспроприировать. Сигурд восхитился полученными знаниями, выявил горячее желание поучаствовать в осуществлении великих планов, а при этом наверняка пообещал своему вождю и учителю, что по возврату честно поделит с ним экспроприированные богатства. После чего Регин, не откладывая дела в долгий ящик (вчера было рано, а до завтра оттягивать – терпения уже нет), пошёл к наковальне и, напевая 'мы кузнецы, и дух наш молод', выковал для Сигурда необыкновенно острый меч Грам.

Мы уже знаем, чем для Фафнира оказался этот Грам братского участия в его судьбе. Хотя есть и кое-какие сомнения.

Так, в германском варианте повествования сообщается: когда герой, с методичностью гильотины перерубив семьсот четырнадцать толстенных шей (плюс бессчётное количество ударов по подставленным мечам и щитам), вошёл в пещеру, на него набросился семьсот пятнадцатый защитник клада нибелунгов – хозяин пещеры, подземный карлик-цверг по имени Альбрих. Альбрих был карликом злобным, неуживчивым, но кристально-честным; из пещеры он не выходил, солнечного света не терпел, гостей не любил, потому и согласился на предложенную ему нибелунгами работу на дому.

Так вот: Зигфрид этого карлика, в отличие от глупых доверчивых великанов, не стал убивать. Видимо, надоело мечом махать; а может быть, просто утомился. А карлик, в качестве ответного жеста доброй воли, поклялся, что отныне будет ему верно служить. После чего Зигфрид дело охраны честно завоёванных им сокровищ доверил этому честному карлику.

Так и тянет уточнить: а Альбрих, случайно, не носил ли раньше имя Фафнир? И не поменял ли своё прежнее имя на новое в те же сроки, что и его героический сюзерен? Очень вероятно, что так оно и было; а значит, судьба Фафнира вовсе не окончилась трагически, но пошла по альтернативному, более приемлемому для него варианту.

А вот о дальнейшей судьбе Регина ни в повествовании о Сигурде, ни в повествовании о Зигфриде не говорится. Даже имя его не упоминается. Из чего можно сделать вывод, что старый больной Регин, после обретения его воспитанником клада, перестал существовать. Не исключено, что посодействовал ему в этом изготовленный им Грам. Что ж; чему Регин учил своего воспитанника, что из него и для него ковал, за что боролся, на то и...

А Сигурд, сделавшись богачом, занялся улучшением своего имиджа. Перво-наперво он сменил своё простое имя на более звучное и аристократичное, а также сделался (или назвался, теперь уж не выяснить) нидерландским королевичем; правда, без портфеля. Попутно, для более надёжной популяризации себя и пущей красоты своих подвигов, он усовершенствовал изложенную выше историю появления в его руках огромных сокровищ, разделив эту историю на две (дракон – отдельно, братья – отдельно, но на том свете – вместе). Ради той же красоты Сигурд-Зигфрид сделал ликвидированных им карликов великанами, из вполне очевидного рассуждения: нибелунги, цверги – какая в этом разница для настоящего героя? Что те, что другие – подземные жители; если что – всегда можно сказать, что во тьме их пещеры ничего толком не разобрал, рубил всех подряд. Зато потом, в высшем свете и при дневном свету, хвастаться единовременным истреблением четырнадцати великанов и семи сотен иных богатырей куда полезнее и приятнее, чем признаться в поодиночном убийстве двух пожилых карликов, один из которых по глупости притворился драконом.

Но вот Зигфрид, повзрослевший, возмужавший, в шикарных доспехах, в сопровождении свиты из двенадцати таких же рыцарей-проходимцев появился перед дворцом короля Бургундии Гунтера. И – был с почётом принят; и поселён в лучших покоях дворца. Почему? Очевидно, потому что наслышан был о мягком и тактичном поведении бургундского короля; вот и повёл себя очень агрессивно. Вот Гунтер, по укоренившейся в нём привычке, и реши: 'Людей, которые (охотно) пускают в ход свой меч, всегда лучше иметь среди своих друзей, нежели чем среди врагов'.

Цели приезда Зигфрида в Бургундию автор легенды не скрывает и даже очень приветствует, поскольку цель эта весьма благородна: жениться на принцессе Крымхильде, сестре Гунтера. В неё скандинаско-нидерландский искатель приключений страстно влюбился заочно, ещё до приезда в Бургундию. И продолжал настойчиво любить все долгие месяцы своего пребывания в королевском дворце; хотя, интригами Гунтера, так ни разу её и не увидел. Возможно, потому и не разлюбил.

В неодолимом порыве этой заочной, но вполне осознанной и хорошо мотивированной страсти влюбчивый герой совершенно забыл о своей клятве жениться на оставленной им в горах валькирии. Во всяком случае, за время своей жизни при дворе бургундского короля ни разу о покинутой им деве не упоминал – несмотря на то, что некоторые исследователи скандинавского и германского эпоса, из числа уверенных в тождестве Сигурда и Зигфрида, ради улучшения имиджа полюбившегося им героя пытаются утверждать обратное.

Вскоре и бургундский король, то ли по бытовавшей тогда моде, то ли из подражания нидерландскому королевичу, заочно влюбился в королеву Исландии, могучую воинственную Брюнхильду.

Ну, и любил бы на расстоянии; нет, Гунтер решил сделать ей предложение. А это было делом очень опасным. Брюнхильда заставляла приехавших к ней женихов состязаться с ней в метании копья и прыжках в длину, а проигравших ей – убивала. И тогда король попросил Зигфрида, как искушённого в делах искусства войны и обращения с дамами, сопровождать его во время свадебной поездки в Исландию.

Зигфриду эта идея очень не понравилась. Он попытался убедить короля отказаться от знакомства с исландкой: мол, очень уж у неё характер вздорный... Но король был непреклонен. Тем самым перед Зигфридом был поставлен выбор, по какой причине и каким образом ему покинуть королевский дом и двор: в составе почётной свиты короля, или ввиду того, что двор закрывается для приёма гостей ввиду намеченного отъезда хозяина.

Делать нечего; пришлось Зигфриду соглашаться на первый вариант. Но при этом он не преминул изыскать свою особую выгоду: заставил Гунтера поклясться, что тот, в случае удачного сватовства, женит его на своей сестре. Гунтер клятвенно пообещал. В итоге через семь недель, ушедших на приготовление шикарных нарядов королю, королевичу и двум вассалам, свадебная ладья была спущена на воду и, увлекаемая потоком Рейна, отправилась в дальний путь. 'Зигфрид вызвался быть кормчим и довести ладью до царства Брюнхильды, а Гунтер стоял у руля'.

Ох, хитрец всё же Зигфрид! Он, наверное, для того захватил должность кормчего (штурмана – шкипера – капитана), чтобы, не согласовывая своих решений с Гунтером, делать остановки в пути там, где ему захочется! Но мы сейчас расшифруем умственную тайнопись его планов.

Взглянем на карту: ладья, через некоторое время после отплытия, должна была оказаться в тех местах, где некогда жили Регин и его приёмный сын Сигурд. И если в тексте легенды сыщется намёк на то, что во время одного из привалов Зигфрид навестил Регина, то станет окончательно ясно, что наши тревоги о судьбе Регина напрасны; Регин – жив и здрав, а благородный Зигфрид есть не менее благородный Сигурд.

Такого намёка в легенде нет. Но... не мог же герой беспечно проплыть мимо жилища одинокого больного приёмного отца? Конечно, не мог! Почему же проплыл? Неужто карлик (априори – бессмертный, не способный умереть от хвори и болезни) к тому времени и в самом деле погиб? Но кому нужно было его убивать, кроме... самого Сигурда, не пожелавшего делиться сокровищами с приёмным отцом? Нет, сотворить такую подлость не мог! Ведь оставить в безлюдных горах практически незнакомую невесту – одно дело, а убить вырастившего и воспитавшего тебя отца – совсем другое... Вывод: Зигфрид – не Сигурд, а настоящий нидерландский королевич.

Перед впадением в Северное море Рейн прорезает своим руслом земли Нидерландов. И вот тут уж, конечно, Зигфрид не утерпел? Навестил, более чем через год разлуки, своих любимых и любящих родителей? Обнял престарелого отца, поцеловал соскучившуюся, заплаканную мать...

Не веря своим глазам, ведём пальцами по строкам: утерпел. Не навестил. Неужто не захотел? Или – Гунтер ему не разрешил? Не может такого быть; если уж родную сестру ему отдал, то препятствовать встрече с родителями не стал бы. Тем паче что и самому Гунтеру было бы полезно лично познакомиться с руководством Нидерландского королевства. У королей – судьба сложная; мало ли что приключится... Да и германские сказители не простили бы ему такого неуважения по отношению к их любимому герою. Сразу записали бы в легенде: так и так, обижал подлый Гунтер нашего славного Зигфрида; потому и приказал убить его, что привык против него подличать.

Такой ремарки нет; значит, Зигфрид всё-таки сам не захотел свидеться с родителями. Видимо, решил, что вначале нужно хорошее дело сделать, другу помочь. Но на обратном пути обязательно с родителями свидится; хотя бы на пристани рядом с ними минутку постоит. Расскажет им, где и как живёт, пригласит их на свою свадьбу с бургундской принцессой, познакомит папу и маму с будущим родственником и его невестой...

Но на обратном пути Зигфрид к родителям тоже не заглянул. Даже с лодки ручкой им не помахал. Странно. Очень странно. Как-то это... не по сыновнему. И не по человечески. И даже не по-королевски. Неужто он сомневался в том, что нидерландские король и королева узнают в нём своего сына? Даже интересно: да кто же такие, откуда родом были его чёрствые родители? Кто их, таких бездушных, в короли определил?

Открываем справочники и энциклопедии, ищем: кто царствовал в Нидерландах в 10-12 веках?

Что такое? Везде – одна и та же несуразица: 'В 10-11вв. на территории Н. образовался ряд феод. владений (графства Голландия, Гелдерн и пр.) Вплоть до 2 четв. 15в. Н. оставались феод. раздробленными', и обрели статус королевства лишь в 19 веке.

Что это? Историческая ошибка? Или... королями назначил своих родителей сам Зигфрид? А хотя... они для него такие же родители, как и для тогдашних нидерландцев – короли. Да и сам он такой же нидерландец, как и королевич...

Значит, Регина Сигурд всё-таки... того. Теперь понятно, что и с девой Сигрдривой он тоже... не того. Сам, значит, на лодочке катался, жениться на королевне планировал, а в это время несчастная валькирия... Где она, бедняжка, была? Чем занималась? Страдала то от холода неразделённой любви, то от жара окружавшего её огненного кольца, или маялась в тёмноте и сырости от тоски, одиночества и вони разлагавшегося у входа в пещеру драконьего тела?

Отнюдь; Сигрдрива тоже времени зря не теряла. Она, как и Сигурд, ради творческого имиджа взяла себе звучный псевдоним Брюнхидьда, а в чисто практической области достигла даже больших успехов, чем оскорбивший её своим небрежением герой: сделалась королевой Исландии. Так что договор, который заключил с Гунтером Зигфрид, с современной точки зрения был обычной бартерной сделкой: я тебе – свою невесту, ты мне – твою сестру.