Текст книги "Избранное"

Автор книги: Виктор Коклюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Про бюст

На днях подходит ко мне один... говорит: «Виктор Михайлович, сейчас проводится конкурс „Бюст-99“, не хотите принять участие?»

Я говорю: "Так там это... женщины вроде..."

Он говорит: "Да какая вам разница – спонсор наш, мы вам почетную третью премию и деньги!"

Я спрашиваю: "А почему я? Я не то что на женщину – жена говорит: на человека не похож!"

Он говорит: "Не знаю, почему выбор пал на вас, – дело после банкета было, и спонсор собственноручно писал... Мы потом египтологу дали, и он нам эти иероглифы расшифровал! Но тоже после банкета!"

Я говорю: "Да что я показывать-то буду? Если у меня там нет ничего!"

Он говорит: "Не современно вы рассуждаете, Виктор Михайлович! Многие деятели культуры согласились бы за деньги и не такое показать! А тут конкурс! Телевидение!"

Я, как представил себя с бюстом по телевизору, кричу: "Ни за что!"

Он говорит: "Ну хорошо, сколько вы хотите?"

Я думаю: "Чтоб отвязался, скажу: "Тысячу долларов"". Говорю: "Тысячу зеленых!" Он говорит: "Нет проблем!"

И тут внутри у меня что-то дрогнуло. Думаю: "Детям надо купить... жене. Что я, в самом деле, изображаю из себя?!"

Говорю: "Ладно, где обнажаться?"

Приехали в концертный зал, там ведущий. Говорит: "Раздевайтесь". Я разделся. Он посмотрел на мою грудь и говорит: "А вы ничего дома не забыли?"

Я говорю: "Теперь так носят! Один парижский кутюрье называет это "Воспоминание о детстве"".

Ведущий говорит: "Может, для него и воспоминание о детстве, а я, глядя на вас, вспоминаю сумасшедший дом!"

Тут, который меня привел, шепнул ему что-то, и он говорит: "Впрочем, мы здесь собрались не для дискуссий – идите на подиум!"

Ой, страшно мне стало! Но сказал себе: "А если бы я был в разведке?! Как Штирлиц?! Который красиво носил ненавистную фашистскую форму! А мне легче: я без формы – только в трусах!"

Ведущий говорит: "Кстати, как у кутюрье этого фамилия?" А у меня из всех французских фамилий в башке только одна вертится: Мишель Легран. Я говорю: "Мишель Ноган!"

Ну, началось представление! Двадцать две женщины и я. У всех бюсты – к стенке не подойти, за метр уткнутся! И я со своим... детством.

Бабоньки косятся на меня, говорят: "Голубой, что ли?" Я говорю: "Это я от холода посинел, а вообще-то я розовый!"

Они говорят: "И какое же вы надеетесь занять место?"

Я говорю: "К-как какое – третье!"

Одна востроглазая говорит: "Это было бы возможно, если бы нас всего трое было!"

Я говорю: "Если бы нас трое было – я бы первое занял!"

Она говорит: "Почему?" Я говорю: "По нумерации бюстгалтера!" Она говорит: "А вы носите?"

Я говорю: "Если надо – надену! И не ваше дело!"

Она говорит: "Стерва!"

Я говорю: "Сама стерва!"

Ведущий кричит: "Девочки, прекратите скандал, публика услышит!"

Я говорю: "Я вам не девочка!"

Ведущий говорит: "Ну хорошо, я буду называть вас – госпожа! Прошу приготовиться!.. Пошли!.."

И мы пошли. Эти-то, мои соперницы, идут потрясывают, а я, когда моя очередь дошла, как появился... в зале истерика началась. Бинокли друг у друга рвут, чтоб лучше разглядеть. А я думаю: "Штирлицу труднее было! А я потерплю, зато жене пальто купим и детям ботинки!"

Иду по подиуму, бедрами покачиваю, про пальто думаю. А ведущий объявляет в микрофон: "Новейшее течение в области культуры тела, разработанное французским кутюрье Мишелем Ноганом, – "Воспоминание о детстве"! Представляет бюст Виктория Михайлович!.."

И тут я понял, где они прокололись. Но уже радость победы наполнила мою грудь. Походка стала уверенной, грациозной. Не иду – гарцую! Думаю: "Эх, скорее бы лето – всегда буду обнаженным ходить!"

А зрители-ценители притихли, чувствуется: сумбур у них в головах – кому ж охота от новых веяний отставать? И потихоньку один за другим стали мне аплодировать.

Вот так я и получил свою третью премию и, довольный, пошел домой.

Я помню все

У меня генетическая память очень развита. Например, я помню, как сидел на ветке. Рядом подруга обезьяна скалится в улыбке... Вдруг другой обезьян как даст мне по башке!

Динозавров помню... огромные. Мы на них охотились. Подбежим кучей, динозавр кого-нибудь прибьет, мы его съедим.

Помню, как бежал за мамонтом с камнем в руке... Потом мамонт развернулся и бежал за мной. В яму, замаскированную травой, я упал первым, он – следом. Только сейчас я понял, что соплеменники использовали меня как приманку!

Татаро-монгольское иго помню плохо. Чтоб живым остаться, я глаза широко не раскрывал.

Пугачева помню... Помню, выпили и кричим: "Слава царю!", а когда опохмелились – его уже в клетке везут! Я крикнул: "Слава...", мне как дадут по башке. Я до старости хлеб одним зубом жевал!

Лермонтова помню... На Кавказе было... Он – поручик, я – горец. Лежим мы с Махмудом в засаде, вдруг Лермонтов на коне! Я прицелился, а Махмуд говорит: "Нэ надо, его свои убьют". Я говорю: "Почему?" Махмуд говорит: "Аллах их знает! Навэрно, у них поэтов много, а дураков мало!"

Однажды японцем родился... И что удивительно: русских не любил, а в следующий раз – русским на свет появился. Помню, под Мукденом бегу в атаку, а навстречу мне мой внук японец... Вообще-то, предыдущая память стирается, а у меня, еще когда в первобытном веке по голове ударили, эта стерка сломалась. Я кричу японскому внуку: "Я твой дедушка!" А он мне по-русски отвечает: "Я твой матушка!.. И застрелил меня на хрен!

Отчетливо помню Октябрьскую революцию. Зимний дворец! И я бегу... в обратную сторону. Мужик какой-то кричит: "Грабь награбленное!" Ну, его и ограбили. Солдат, помню, орет: "Хватит, навоевались!" Ну, его и укокошили. А я живым остался.

Помню, в 30-м году приехали к нам в деревню из города раскулачивать... корову свели на колхозный двор, стали доить. За рога дергают, кричат: "Почему молока нет?!" Я говорю: "Под хвост подуй, может, засорилось!" Они как дунут мне... очнулся аж в Сибири!

В 41-м, помню, добровольцем пошел. Дали винтовку... одну на тридцатерых. Сказали: "Стрелять коллективно: один целится, другой кричит: "Огонь!"... который в толстых очках нажимает на курок... тридцатый бежит за пулей и бьет ею фашиста по голове.

Помню, ползу по грязи с бутылкой бензина, а фрицы с танка смотрят и говорят: "Правей бери, там суше..." А там уже Петька из нашей роты сидит, кремнем искру высекает. Не успел он... Танк как бабахнет!

В 57-м меня в космос запустили... Помню, академик Королев погладил меня меж ушей, говорит: "У, сука!" – я тогда собакой был. Главное, вместе со мной блоху запустили. Так что первая блоха в космосе тоже наша! Я уж от голода сдох, а она все ползает, радуется, что ей столько еды в полет дали!

Вновь родился в Казахстане... В семье немцев, высланных с Поволжья. В начале 91-го проголосовал за сохранение Союза, а теперь – живу в Германии и, когда выпью шнапса, пою русские народные песни. И думаю: "Как бы сделать, чтобы хоть следующую свою жизнь прожить спокойно?!."

На всех парах!

Давно это было...

Работал я тогда в бане инженером по технике безопасности. В мои обязанности входило давать всем желающим помыться журнал – расписываться, что если кто из них ошпарится, никто ответственности не несет. Работа простая, но требовала аккуратности.

Вместе со мной трудился мой давнишний приятель еще по институту Никодимов. У него работа была посложней – начальник ОТК. Каждого он должен был проверить: хорошо ли тот вымылся, чистое ли надел белье. Никодимов стоял обычно у входа в предбанник, строгий, справедливый, насупленный, пальцем проводил по спине, когда сомневался.

– Это, брат, такое дело, – говорил он мне, – ни на минуту нельзя отвлечься, так и норовят прошмыгнуть!

Директор бани товарищ Касаткин уважал Никодимова и на собраниях, совещаниях и планерках всегда ставил его в пример главному технологу Бочкарю.

Технология у нас и в самом деле была устарелая – мылись по старинке, как отцы и деды. Бочкарь выписывал заграничные журналы, по ночам пропадал в бане, подолгу засиживался в душевой. По вторникам, когда баня была выходная, писал дома в ванной диссертацию и заранее ругал будущих оппонентов: "Подлецы! Что они понимают!"

В начале года Касаткин погорячился, вызвал на соревнование металлургический завод, и вот теперь баня заметно отставала по всем показателям, особенно по производству чугуна. А главное – мы не обеспечивали потребности. Попробовали увеличить количество помывочных мест за счет чердака, установили там большой кран, но вода лилась на головы моющихся внизу, так что пришлось отказаться.

Главный инженер Г. Н. Быстрый предложил смелое решение: выносные ванны-балконы. Сделали, но желающих мыться на балконах не было – сказались консерватизм мышления и плохие погодные условия. По-разному мы относились к своим неудачам: Быстрый писал стихи и рассылал в журналы, Касаткин жаловался жене...

Ходить бы нам в отстающих, да распределили нам после института молодого специалиста Соловьянову Наталью Львовну. Баня, конечно, мужская, но Наталье Львовне сказали: "Вы туда не мыться идете, а работать! Баня отстающая, так где, как не там, показать себя молодому специалисту!" Еще сказали так: "Рано вы стали бояться трудностей, в ваши-то годы, эх-эх-эх!"

В понедельник Наташа вышла на работу. Я тогда на контроле стоял, подменял Никодимова. У него отгул был за работу в стоматологической поликлинике. Нас раньше на картошку посылали, а потом на зубы бросили. Зубов больных много, стоматологов не хватает, вот и стоишь целый день дергаешь, сверлишь что-нибудь. Не у каждого и не сразу получалось, конечно, сколько выдернули не тех зубов, сколько дыр просверлили не там, но раз надо – так надо! У нас в бане никто не отказывался, бывало, надергаешься, идешь домой – с ног валишься!

Так вот, значит, стою я на контроле, проверяю качество помывки, вдруг – что такое?! Баня опустела, а в центре, рядом с весами, стоит – она!

Видел я красивых женщин – не скрою. И в кино, и в журналах, и в жизни доводилось, помню, ехал как-то в трамвае, смотрел в окно... Но тут даже меня проняло. Как я склонил голову, чтобы в ухо кому-то заглянуть, так и остался стоять.

Директор, мне рассказывали потом, тоже сильно удивился: он как раз в телевизор наблюдал – у нас в бане везде телекамеры были установлены, чтобы людей напрасно не нервировать и постоянно быть в курсе производственного процесса.

Поначалу встретили молодого специалиста недоверчиво, поставили на легкую работу: шайки выдавать. Работа легкая, но опасная, потому что шаек всегда не хватало. А тут смотрим – лишние остаются. Значит, справляется – не зря учили!

Бросили на замерку пара. Да и грех специалиста с дипломом возле шаек держать! Стала Наталья Львовна температуру пара измерять по Цельсию и данные в дневник заносить. Ходит по бане серьезная, на градусник смотрит. И что же – наладила работу, раньше замечания были: то холодно, то чересчур жарко, а тут – ни одной жалобы на температуру!

Конечно, не все шло гладко, как хотелось бы. Так, например, один из мывшихся – инженер Стреухов П. К. – во время замера температуры забрался под лавку и наотрез отказался оттуда вылезать. Требовал брюки и справедливости. А токарь-инструментальщик Краюхов, между прочим, член цехкома, надел на себя таз, чем причинил урон банно-прачечному предприятию на 2 рубля 07 копеек.

Хотелось бы особо отметить неблаговидную роль в этом деле жены Краюхина – Зои Павловны Краюхиной, придавшей этому факту широкую огласку, после того как Краюхин заявился домой босиком и в шайке.

Между тем работа бани заметно стабилизировалась: клиентов стало меньше, а у нас больше свободного времени для их культурного обслуживания. Главный инженер Быстрый начал писать поэму "Мыло и брызги" и мечтал сделать из бани корабль и плыть куда-нибудь, плыть... Поэт, что с него взять! Он часто вылезал на крышу и стоял там с блокнотом в одной руке и с бутербродом в другой, представляя, как плывет в неведомые страны.

Бочкарь наконец-то смог закончить свою диссертацию "Значение мочалки в эпоху НТР" и теперь не спал ночами, представляя, как его будут поздравлять с успешной защитой. А я наконец смог заняться своим любимым делом – пускать кораблики. В детстве мне запрещали играть в лужах, и я теперь наверстывал упущенное.

И вдруг разом все рухнуло! После того как наша баня обогнала металлургический завод, доведя экономию горячей воды до 100%, а холодной – до 97,5%, Соловьянову сильно повысили – назначили воздушной гимнасткой в цирк. "У вас есть опыт работы с людьми, – сказали ей. – А зрители – тоже люди! А кому, как не молодым, преодолевать трудности!" А одно ответственное лицо, уже в коридоре, ласково положив руку на плечо, сказало: "Не боги горшки обжигают!"

С тех пор я Наталью Львовну больше не видел. Да и некогда было по циркам ходить – народ повалил в баню валом, брали сразу по две шайки, мылись остервенело. По экономии воды, мыла и мочалок мы сразу оказались в отстающих.

Директор решил славировать и вместо завода вызвать на соревнование местный драматический театр, чтобы резко вырваться вперед по посещаемости. Но Касаткина неожиданно не поддержали наверху. И даже наоборот – освободили нас всех от нашей работы.

Последний раз собрались мы в предбаннике: инженер со стихами, Никодимов с клещами, Бочкарь с диссертацией и я – с мечтами о своем счастливом будущем. Сфотографировались на память на фоне батареи парового отопления и осторожно на цыпочках разошлись.

"Вот что может сделать красивая женщина! – думал я потом, вспоминая Соловьянову. – Если, конечно, она настоящий специалист!"

Давно это было, а кажется, что вчера...

Нобелевский лауреат

Да, Люся, я съел эту конфету.

Ты, Люся, можешь смеяться надо мной, но мне нужны силы. Мне еще нужно съездить в Шведцию, чтобы получить Нобелевскую премию. Мне еще нужно написать роман, за который мне дадут Нобелевскую премию. А в чем я поеду, Люся? В этом пиджаке, чтобы король Шведции забыл шведский язык?

А ботинки, Люся? Даже ты обходишь их стороной, когда я их в коридоре ставлю, а королева шведская? Люся, меня выдворят из их страны за оскорбление нравственности!

Потом банкет... Мне пить нельзя, Люся, – я много разговаривать начинаю... Ну, представь, ты – королева... Ну я прошу, представь, ты -королева... ну надень на голову эту кастрюлю, чтобы легче было представить!

И вот, Люся, представь: ты – королева, а тебе рассказывают, что дешевую обувь у нас не продают, чтобы из страны никто не мог уйти. Уходят только те, у кого есть в чем, Люся, твое величество! Это политическая хитрость, Люся, они разрешат выезд, скажут: мы никого не держим, а выезжать не в чем! Но даже, если ты найдешь в чем и полетишь в Стокгольм самым дешевым рейсом – с посадкой в Улан-Баторе... знай, Люся, что билет туда будет стоить 10 000 конвертируемых тугриков! А если я еще скажу, что у нас месячный проездной на метро дороже минимальной зарплаты, у королевы, Люся, так вытянется лицо, что корона на плечи упадет.

Люся, держи кастрюлю ровно, на меня лапша падает. Ну ты представь, я прохожу таможенный досмотр весь в лапше! Меня посадят, Люся. Скажут: то они вывозят танки, то – лапшу. Люся, они скажут, что лапша имеет оборонно-стратегическое значение, потому что ею кормят солдат!

Люся, Нобелевский комитет не будет ждать, пока я сучки в тайге обрубать буду! Они мою премию отдадут. А я еще название не придумал. А ты, Люся, спрашиваешь, кто съел конфету.

Я знаю, Люся, что ты берегла ее на Новый год, чтобы было чем угостить маму. Но я сделал это не для себя, Люся, а чтобы наш народ мог гордиться. И ты, Люся, тоже чтобы могла гордиться мною в новых колготках. Потому что все думают, что это у тебя "паутинка", и только один я знаю, что это они у тебя так везде заштопаны.

Шубу твою, которую не доела моль... я проверял, Люся, она не доела – пуговицы оставила... Люся, моль – не люди, она должна питаться регулярно. Шубу твою мы продадим с аукциона Сотбис, а тебе купим манто из песца. И в этом манте писцецовом, Люся, мы поедем в Монте-Карло, поставим в рулетку на "зеро" и выиграем миллион.

И вот тогда, с миллионом, Люся, мы вернемся сюда и будем богатыми любить свою бедную родину!

Ну что ты, как дура, стоишь с кастрюлей на голове?! Сними ее, сложи в нее с меня лапшу, давай поужинаем, и я сяду наконец за роман.

Авиаторы

Итак, начинаем занятия по воздушному пилотажу для новых русских.

Сначала теория: у самолета два крыла спереди, два сзади... Не надо считать на компьютере, я подскажу: три! Вон механик четвертое сейчас прилепит, и начнем практические занятия. Не отвалится оно – механик опытный, у него две судимости!

Самолет маленький, поэтому заранее решите: кто полетит с парашютом, а кто – со своим животом.

Если прыгнете с парашютом, не забудьте дернуть кольцо... Вы запоминайте, а то вон, тоже новый русский – Колдубаев, дернул с пальца обручальное кольцо и – вниз. Пока он летел, на аэродроме все уши позатыкали – так он орал! Почему разбился – вон он, второй с краю сидит, с синяком под глазом. Да не от падения – это жена ему за кольцо!

Вернемся к техническим данным: то, на чем держатся колеса, называется "шасси". Сукой буду, не выдумал! Так назвали. Для престижности.

Нет, под водой самолет не летает. Это не в наших силах... Сколько? Но учтите, что не глубоко. И оставьте завещание.

Напоминаю: чтобы получить права, нужно представить справку от психиатра. Я знаю, что вы можете купить что угодно, но покупайте хотя бы у разных! А то в прошлый раз двадцать справок, и все от Рабиновича!

Кстати, Рабинович, выйдите в коридор, вы нам цену сбиваете. У нас свой психиатр есть. А я говорю: есть – он двадцать лет в психушке просидел! Он психа от нормального по цвету отличает. Кто в белом – те врачи, остальные – психи!

Если что непонятно, задавайте вопросы. Сколько давать гаишнику, если пролетел на красный свет? Там пролететь можно только на тот, а это бесплатно!

Если кончился бензин?.. Ну, подлетите к колонке, заправитесь, их сейчас на каждом углу!

Ну что еще?! Вы летите, а на вас кто? Ангел?! Ну вы совсем обалдели! Я же просил: на занятия только в трезвом виде! Что – "я не падаю"! А на полу сидите!

Ну что еще? Опять, если ангел? Дали на храм тыщу баксов и думаете, вас за каждым углом ангел ждет?! Налоговый инспектор вас ждет!

Наша фирма имеет многолетний опыт. Чкалов, Сент-Экзюпери – все наши выпускники. Геринг учился плохо – мы его отчислили, а надо было сразу убить. Два раза подкладывали ему в фюзеляж мину, но кто-то ее воровал!

Что – "не я"! Конечно, не ты – ты тогда еще и не родился! Геринг – это маршал авиации в фашистской Германии. Да не мог он вчера быть на презентации! Да, здоровый такой... на груди – орел... Ну это Гера Тамбовский по кличке Маршал!

Вернемся к техническим данным: пропеллер в самолете называется "винт". Да не гвоздь, а – винт! Перед тем как запустить мотор, подается команда: "От винта!"... Да не "от гвоздя", в натуре! А "от винта"! После чего самолет выруливает на взлетную полосу...

Нет, баб с собой нельзя... Сколько? Баксов или баб? Если баксов, тогда можно – сделаем прицеп! И последнее: в самолете есть "черный ящик", поэтому, если будете падать – молчите, а то потом понять невозможно, отчего самолет упал, – сплошная матерщина!

Ну вот, четвертое крыло уже поставили. Да крепко поставили – я же вижу, его веревками привязали! Я туфту не гоню, наша фирма имеет международный сертификат с 1861 года! Тогда не было авиации? Авиации, может, и не было, а наша фирма – была!

Штучка

У американцев есть такая штучка: прикладываешь к запястью – и сразу известны давление, группа крови...

Я вспомнил, когда в поликлинике в очереди сидел. Рядом тетка с историей болезни в руках сидела. Я говорю: "У американцев есть такая штучка..."

Она говорит: "Иди ты со своей штучкой подальше!"

Я говорю: "Напрасно вы так, штучка маленькая, но прикладываешь ее... – я глянул на историю болезни в руках соседки, – и точно знаешь: группа крови первая, фамилия Позднева..."

"Иди ты со своей штучкой!.." – начала соседка и запнулась, как подавилась. А я говорю: "На что жалуетесь, мадам Позднева?"

Она говорит: "Как съем – полнею". И смотрит вопросительно. Я говорю: "С этим можно бороться, особенно если не есть". Она говорит: "А где ваша маленькая штучка?"

Я нашарил в кармане оторванную пуговицу, приставил к груди соседки, она говорит: "Ой, уже полегчало!" Я говорю: "Не спешите, мадам, сейчас поставим диагноз. Вы, – спрашиваю, – замужем?" – "Нет", – говорит она и розовеет. Я говорю: "А что ж по вечерам делаете?" Она говорит: "Ем!"

Я говорю: "Понятно. Антифигоз называется. Вам надо пить..." Она говорит: "Я и выпиваю тоже". Я говорю: "Таблетки пить – транцатулин".

Пошутил и пошел в кабинет, потому что была моя очередь. Вышел – очередь в два раза больше, и все ко мне!

Одна женщина кричит: "Сексуальную неудовлетворенность лечите?" Я говорю: "Только микстурой". Очередь стала меньше. "А запои?" – спрашивает мужчина. Я говорю: "Лечу, но срок исцеления – пять лет!"

Очередь еще поубавилась.

"Прерывание беременности?" – спрашивает молодая. Я говорю: "На десятом месяце!"

Старушка говорит: "Милок, я плохо вижу". Я говорю: "Ваше счастье, бабуля, если увидите хорошо, что происходит, – совсем ослепнете!"

Вроде всех разогнал, только парень один остался... здоровый, как слон, сзади. Я говорю: "А у вас-то какие проблемы?"

Он говорит: "Это у тебя проблемы, я – крыша". Я говорю: "Грыжу не лечу принципиально". Он говорит: "Начнешь, когда двадцать процентов станешь отстегивать!"

Я обратно в кабинет, говорю врачу: "Можно у вас спрятаться?" Он говорит: "Конечно". Открывает дверь шире и говорит слону: "Коль, заходи!"

И вот стоим мы: я – у окна, если выпрыгнуть, надежда только на костыли. Напротив – слон Коля, выражение глаз, будто на тебя автомобиль смотрит! А у стены этот самый доктор Геббельс, не помню, как его фамилия.

"А ну-ка, покажи свою американскую штучку!" – говорит Геббельс.

Я достал пуговицу.

Слон говорит: "Ну, я таких от ширинки десяток оторву!"

Обыскали они меня. Врач говорит: "Проглотил, наверное". Слон говорит: "Возни, конечно, много, но достанем..." И засучивает рукава.

Я говорю: "У меня, честно, ничего не было, я пошутил!" Геббельс говорит: "Зато мы не шутим!" И закрывает дверь на ключ.

Я говорю: "А рентген?" Врач говорит: "Мы тебе сейчас и рентген, и пурген сделаем!"

Я говорю: "Обращаюсь к вашему интеллекту: если бы у меня был такой прибор, разве б я к вам пришел?!"

Слон говорит: "К какому еще Интеллекту он обращается – нас же тут двое?!"

А врач, видать, сообразил что-то и говорит: "Ладно, давайте работать вместе: вы будете всех пуговицей прослушивать, а я всем рецепты выписывать – бумаги у нас много, – показал он в угол, – целый рулон! А Коля фармацевтом будет – лекарства будет изготовлять!"

"Не! – уперся слон. – Фармазоном я не смогу – я лекарства перепутаю!"

"Не перепутаешь, – говорит Геббельс, – мы будем только воду наливать!"

Я говорю: "А если я откажусь?" Геббельс говорит: "А зачем тебе – поживи еще!"

Пришел я домой, руки трясутся, лицо бледное... Жена увидела, говорит: "Тебе лечиться надо! Я слышала, у нас начали лечить при помощи такой американской штучки – вот завтра бери деньги и иди к ним!"