Текст книги "Избранное"

Автор книги: Виктор Коклюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Санитарный день

Прошлым летом художника Ипатова занесло случайно в деревню Ольховку. Поехал на этюды, думал, на недельку, но прожил там почти месяц, сроднился с природой, сдружился с многодетной семьей Егора Карпухина и, покидая гостеприимный дом, искренне предложил:

– Будете в Москве – заходите.

Егор бывал в Москве не часто. Даже, можно сказать, редко – всего два раза. А тут, проводив гостя, засобирался. И предлог подвернулся: детям кое-что для школы купить.

– Ты там дураком-то не выкажи себя, – напутствовала жена. – Они ведь там – интеллигенция!

– Ладно, разберемся, – коротко, по-хозяйски ответил Егор.

И поехал.

Ипатов встретил его приветливо.

– Ну, ты располагайся, – гостеприимно предложил он, – а мне нужно по делам. А потом я тебя развлеку как-нибудь...

Оставшись один, Егор с любопытством обошел квартиру и решил вздремнуть. Пока он размышлял, где ему лучше приклонить усталую голову, в коридоре заблямкал звонок.

"Вернулся. Забыл чтой-то", – подумал Егор, открыл дверь и увидел молодую модную женщину.

– Это квартира художника Ипатова?

– Его самого, – подтвердил Егор.

– Я немного опоздала, – сказала женщина, уверенно проходя в квартиру. – Извините.

– Да ничего, – пробормотал Егор, не зная, как ему поступить и что сказать.

– Мне куда? – деловито спросила гостья.

– Вот, пожалуйста, – неловко взмахнул рукой Егор.

Женщина поняла его жест по-своему, быстро прошла в комнату, на которую указывала протянутая пятерня Егора, и плотно прикрыла за собой дверь.

"Понятно", – определил Егор, ничего не поняв.

Ложиться спать теперь было неудобно, он прошлепал на кухню, посмотрел в окно на шумную улицу, потом вышел в коридор, чтобы пройти в ванную, и тут услышал:

– Я готова!

"Зовет за чем-то", – понял Егор, осторожно приоткрыл дверь в комнату, где была гостья, и – обомлел. Женщина абсолютно голая стояла посреди комнаты и вопросительно смотрела на него.

– Я готова, – повторила она. – Вы скоро?

– Я... с-счас! – пролепетал Егор и поспешно закрыл дверь. "Елки-палки, что ж это такое?! Выходит, она это... того самого!.."

– Так мне долго ждать-то?! – донеслось из-за двери.

"Вот ведь как у них, у городских-то: долго, говорит, ей еще ждать! А мне что делать?! Это ж она, получается, не к нему, а ко мне пришла! Ну да, ведь он же говорил: "Развлеку", и вот десяти минут не прошло...". Он вдруг вспомнил, сколько времени – год целый! – он ухаживал за своей Нюркой, и даже обидно ему стало.

"Эта-то посимпатичней будет, – невольно сравнил он, – хотя и моя Нюрка тоже не топором рублена". Он представил, что его жена вот так запросто, без долгих разговоров, приходит к кому-то в дом, и прошептал: "Вернусь – убью, гадину!".

Неведомая сила подталкивала открыть дверь и глянуть еще разок, но образ жены, вызванный воображением, стоял перед глазами. "Корову сейчас, поди, доит, – подумал Егор. – Корова-то у нас сейчас хорошая. Такую бы корову годов десять назад!.. А эта-то фефела, она разве что понимает! Булки небось думает, на грядках растут!"

Егор вспомнил виденное только что холеное сдобное тело натурщицы, и злость на нее, сытую и гладкую, охватила мужика: "Тебя бы, дуру, на место моей Нюрки, ты б враз потускнела! Ты б пошастала бы по квартерам! Ты!.."

– Так вы будете работать? – снова донесся голос натурщицы.

"Ра-бо-тать! Работу себе нашла!" – Егор резко распахнул дверь и, хмуро глядя в сторону, сказал:

– Ты вот что, милочка, ты давай обувайся, одевай свои шмутки и... и дуй, девка, отсюда подобру-поздорову!

Выпроводив гостью, Егор оделся, взял пустой, приготовленный для покупок чемодан и – поминай как звали!

– Чего ж порожний-то приехал? – встретила его жена.

– Чего, чего, – проворчал Егор, не поднимая на жену глаз, – закрыто там все – вот чего. Санитарный день!

Хочу купить собаку

В прошлую субботу Николай Петрович встретил своего приятеля Сергея Ивановича. Они, как известно, живут в одном доме, но с работы возвращаются с разницей в 15 минут и поэтому видятся в год раз пять-шесть, изредка – семь.

Сергей Иванович стоял на улице у столба и читал какое-то объявление.

– Ты что – меняться надумал? – строго спросил Николай Петрович.

– Ну что ты! – смутился Сергей Иванович. – Просто вот... собаку хочу купить.

– Собаки бывают разные, – глубокомысленно поведал Николай Петрович. – Бывают, которые для охоты, а бывают – кусаются.

– Ну, ты меня знаешь, – сказал Сергей Иванович, – я этого не потерплю! Чуть что, сразу: "К ноге! На место!"

– Ты так командуешь, – сказал Николай Петрович, – что тебя ни одна собака не послушает. Ты командуешь ну... ну.... извини, конечно, ну... как все равно взаймы просишь! Ты командуй уверенно: "На мес-то!" Чтоб она тебя уважала. Ну-ка, попробуй.

– Да как-то неудобно, так вот ни с того ни с сего, – сказал Сергей Иванович.

– А когда будет с того с сего – ты не сумеешь, – убежденно произнес Николай Петрович. – Ну-ка, давай, давай смелее!

– Ко мне! – крикнул Сергей Иванович.

– Не, не пойдет, – уверенно определил Николай Петрович. – В твоем голосе не чувствуется уверенности в своем праве на команду.

– Как это не чувствуется? – обиделся Сергей Иванович. – Вот, слушай внимательно, я еще раз: "Ко мне! Ко мне!"

– Знаешь что, – сказал, подумав, Николай Петрович. – Ты только не обижайся, но я скажу правду.

– Говори, – разрешил Сергей Иванович.

– Эта собака тебя не любит, – сказал Николай Петрович.

– Почему?! – опешил Сергей Иванович.

– Потому что собака – друг человека, а ты: "Ко мне, ко мне!" – передразнил Николай Петрович. – Ни ласки, ни теплоты в голосе – одно желание покомандовать, власть свою показать. Ты уж извини, что я вот так правду в глаза...

– Может быть, сахару ей дать? – предложил Сергей Иванович.

– Чтобы зубы у нее болели? Вот поэтому я и говорю: не лю-бит! – сокрушенно вздохнул Николай Петрович. – Они, животные, ведь все-е чувствуют.

– Ты вместо того, чтоб лекции-то мне читать, показал бы лучше, – резонно сказал Сергей Иванович. – А то: не умеешь! Чувствуют! Ты вот сам покажи.

– Ну что ж, – сказал Николай Петрович, – это верно: лучше один раз услышать, чем сто раз услы... уви... Короче, смотри и слушай!

Он сделал шаг назад, подтянул рукава на рубашке и зычно выкрикнул:

– Д-джек, ко-о... мне!

После этого тишина на улице показалась Сергею Ивановичу как-то еще тише. Но потом вдруг в окне соседнего дома появилась женщина и быстро, рассерженно заговорила:

– Опять вы со своими собаками под окнами гуляете, опять вы шумите, опять вы людям отдохнуть не даете!

В довершение ко всему рядом с Сергеем Ивановичем и Николаем Петровичем остановился участковый милиционер и назидательно проговорил:

– Выгул собак производится в специально отведенных местах.

– Да она у нас... маленькая... малюсенькая такая, – показал Николай Петрович ладонью у земли и огляделся по сторонам.

Участковый тоже огляделся, никого не увидел и констатировал:

– Убежала. – И укоризненно добавил: – Если уж завели собаку, то смотреть надо за ней лучше – это вам не игрушка!

Он вежливо козырнул и ушел. Николай Петрович и Сергей Иванович молча проводили его взглядами, молча пожали на прощание друг другу руки и разошлись до следующей встречи...

Ключ

Алло, Люся, это я! Я искал у тебя в сумочке ключ от почтового ящика, а нашел записку: «Приходы ко мэне. Гога». Это твой брат? А он тебе по отцу или по матери? По какой матери? Ну ладно, я тебе потом позвоню.

Алло, Люся, я искал ключ у тебя в шубе и нашел пистолет. Это зажигалка? Я хотел прикурить, а человек напротив в окне упал. Положить на место? Люсь, он прямо в окно упал – мне не поднять! Ну ладно, я тебе потом позвоню.

Алло, Люся, это я! Я спустился к почтовому ящику без ключа, засунул палец в дырочку, а вытащить не могу! Сосед мне мобильный телефон принес, каждая минута – десять долларов! А я тебе уже полчаса дозваниваюсь!

Ой, Люсь, оказывается: если палец поднять вверх, он вытаскивается! Ну ты представь, какие дырки некруглые! Кто круглый?! Ну ладно, я тебе потом позвоню!

Алло, Люся, звонил твой брат. Как узнал? Я спросил: "Гоги – это вы?", он сказал: "Да". Люся, у него был растерянный голос. Я спросил: "Что-нибудь случилось в семье?", он сказал: "Моя ничего не знает!"

Алло, Люся, это я! Я искал ключ в шкафу и нашел деньги! Люся, их так много – нам их, наверное, подложили. Но ты не беспокойся – я их выкинул в мусоропровод! Нет, Люся, я не дурак: я отпечатки пальцев стер, и теперь никто не узнает, что они у нас были!

Алло, Люся, это мы! Гоги пришел! Он зачем-то в мусоропровод лазил и теперь чихает!

Алло, Люся, "Скорая помощь" – "02" или "03"? А то я набрал "02", а вместо врачей приехала милиция! Схватили твоего больного брата, кричат: "Это ты стрелял из пистолета?!" Он вытащил автомат, они говорят: "Нет, это не он!" Мне говорят: "Может, ты стрелял?" Я говорю: "Врать не буду – прикуривал".

Алло, Люся, они попросили показать, как я прикуривал. Странная какая-то зажигалка... Я два раза прикурил, сейчас в квартире никого нет!

Алло, Люсь, подожди, не клади трубку, скажи: а где же ключ от почтового ящика? Как зачем? Я от мамы почтовый перевод жду! Жить-то на что-то надо!

Поздним вечером

Было часов одиннадцать вечера. Фонари освещали пустоту улиц. Одинокие прохожие шли торопливо, редкие машины проносились быстро.

Николай Иванович вышел из автобуса, огляделся – район новый, незнакомый. Как ему объясняла Люся, где-то тут, за магазином, должен быть корпус № 3. Он свернул за угол, двинулся между домами, осторожно поглядывая на светящиеся окна, и вдруг сзади раздался грубый окрик:

– Стой!

Николай Иванович вздрогнул и хотел обернуться, но властный мужской голос приказал:

– Стой, не вертись!

Николай Иванович повиновался, замирая от страха и чувствуя, как противно начинает дрожать все тело.

– Куда ты, голубчик, направился? – прозвучал сзади вопрос.

– Т-тут к одной з-знакомой, – пробормотал Николай Иванович. – В гости просто...

– Погулять захотелось? – с издевкой спросил голос.

– Так ведь я т-того... немножко...

– А дома тебя ждут, дурака!

– Д-дома... жена в командировку уехала. На два дня.

– Стоит тебя одного оставить, ты уж и хвост трубой.

– Т-так ведь я того... Другие тоже ведь...

– Ну и кобель же ты! – с чувством сказал голос.

– Кобель, конечно, – согласился Николай Иванович. – Т-так ведь не узнает никто...

– Ну ладно, хватит с тобой время терять. Давай сюда шею! – сурово приказали сзади.

– К-как это – шею?! Не-ет! Я б-больше ни того, я б-больше не буду! – быстро забормотал Николай Иванович, обернулся и увидел метрах в пяти от себя гражданина, надевающего на собаку ошейник.

– Ну, пошли домой! – скомандовал гражданин собаке, и они направились к подъезду.

– Вот жизнь с-собачья! – пробормотал растерянный донжуан и торопливо зашагал дальше искать корпус № 3, где его ждала Люся.

На здоровье!

Сейчас буду рассказывать правду, какой бы горькой она ни была...

Вчера в больницу попал. Ногу подвернул... Лучше бы я голову себе свернул сразу!

Представляете: лежу в приемном покое, жду, когда врач придет, и вдруг подходят вместо врача два санитара.

– Этот, что ли? – говорит маленький длинному и показывает на меня.

– Сейчас посмотрим, – говорит длинный, – разве, – говорит, – их тут всех подлецов упомнишь!

Достал из кармана ворох каких-то бумаг, покопался в них и говорит:

– Этот! Вот, – говорит, – написано: смерть наступила в тринадцать ноль-ноль.

Я говорю удивленно:

– У-у кого наступила?

Маленький говорит:

– А тебя вообще не спрашивают! Совсем, – говорит, – обнаглели! В позапрошлом годе, – говорит, – вот так же один старикашка заведующего испугал. Тот только себе налил, а старикашка – хвать и – выпил! И за закуской тянется...

Длинный говорит:

– Да, бывают в жизни загадочные явления! Но я на всякий случай еще раз проверю.

Проверил и говорит:

– Нет, все правильно, вот написано: Анисимова Аграфена Петровна... 1883 года рождения.

– Идиоты! – заорал я. – Я жаловаться буду!

– В позапрошлом годе, – говорит маленький, – вот так же одна бывшая старушка жалобу написала. Скоро уж ответ, наверное, придет...

– Разберутся, – говорит длинный. – Сейчас насчет этого строго!

Тут маленький говорит задумчиво:

– Однако, – говорит, – непонятная старушка попалась: в брюках, с усами и лысина вон блестит!..

Длинный говорит:

– Ну и что, может, она панкует!

– В позапрошлом годе, – говорит маленький, – рокеров привезли, так вместо рокера мотоцикл похоронили. Металлистов, – говорит, – легко перепутать...

– Врача! Врача мне позовите! – заорал я.

Тут открывается дверь и входит врач: халат накрахмаленный, взгляд строгий. На груди стетоскоп, на голове – пыжиковая шапка, чтоб не сперли.

– Почему, – спрашивает, – больной так дико кричит? Опять лекарства в счет следующего квартала даете, чтоб план перевыполнить?

– В позапрошлом годе, – говорит маленький, – мы им лекарства на кухне в котел закладали, чтоб всем без обиды! А в этом, раз вы ругаетесь, решили вообще не давать!

– К тому же это не больной, – говорит длинный, – а вот... – Покопался в своих бумажках и говорит изумленно: – Оказывается, у меня две бумажки слиплись, и это получается не Аграфена девятнадцатого века рождения, а... аппарат – искусственная почка!

Врач поджал губы и говорит понимающе:

– Это, – говорит, – наверное, японцы делали, наши так не могут!

– Наши меня делали! Наши! – закричал я.

– Во дает! – обрадовался маленький. – Значит, научились! Ну, взяли, что ли?! – скомандовал он своему длинному напарнику и ухватил меня за ногу.

– Ой! – заорал я, дернулся и... вывих-то выправил. Вскочил и бежать оттуда сломя голову. Да так, что по дороге в столб врезался и теперь уж и сам не пойму: то ли это в действительности было, то ли мне примерещилось!

Здравствуй, дядя!

У редактора отдела прозы Николая Ивановича Журкина работы много. Поэтому домой он вернулся утомленный, поужинал и хотел прилечь отдохнуть, но тут его внимания потребовала жена.

– От тети Фаи письмо пришло, обижается, что не пишем.

– Ну вот и напиши, – сказал Николай Иванович, укладываясь на диван.

– Я уже написала, – призналась жена, – да только знаешь, я ведь институт давно кончала, ты бы посмотрел, может, где ошибки, а то неудобно...

– Ну ладно-ладно, давай, – нехотя согласился супруг.

Он поднялся с дивана, сел за письменный стол, начал читать и сразу сморщился, как от кислого.

– Ну, что это такое?!

– Что? – встрепенулась жена. – Где?!

– Ну вот: "Дорогая тетя Фая!"

– А что?

– А то, что имя какое-то вычурное, надуманное, нетипичное.

– Так ведь ее ж так зовут.

– Мало ли кого как зовут, – снисходительно и устало произнес супруг. – Имя должно быть простое и невольно как бы определяющее внешний облик. Понятно?

– Это да, только ведь...

– Вот возьми, к примеру, у Толстого: Болконский – и сразу представляется эдакий, понимаешь ли, красивый, благородный человек. Не надо оригинальничать, а надо всегда идти от жизни. Вот давай подумаем вместе: тетя у тебя женщина полная, значит, и назвать ее нужно Полина!

Женщина испуганно вытаращила глаза, а Николай Иванович жирно перечеркнул в письме "Фая" и написал сверху "Полина".

– Ну вот так-то лучше, – сказал, смягчаясь. – А это вот что у тебя: "Извини, что долго не писала"? Во-первых, последнее слово имеет двойной смысл...

– Ой! – только и молвила женщина.

– ...а во-вторых, это так старо, затаскано, столько раз было, что совершенно никуда не годится!

– А что же годится? – растерянно пролепетала супруга.

– Начинать надо всегда коротко, динамично и главное – сразу заинтересовать читателя, – объяснил Николай Иванович. – Вот, допустим, так: "Здравствуй, дорогая тетя Полина! Вчера я чуть не попала под трамвай". Ты же сама говорила, что вчера что-то такое с тобой случилось. И не надо выдумывать, надо писать то, что хорошо знаешь.

Супруга глубоко и судорожно вздохнула, а Николай Иванович зачеркнул в письме первое предложение, вписал новое, опять уткнулся в письмо и опять передернулся.

– А это у тебя что: "У нас все по-старому"?! Как по-старому? Что по-старому?! И вообще, что за манера писать фразу, не несущую смысловой нагрузки? Это мы вычеркиваем, – твердо произнес супруг, – и даем описание трамвая и пейзаж...

Редактирование продолжалось еще с полчаса. А когда письмо было готово, Николай Иванович привычным движением сунул его в ящик письменного стола и сказал жене:

– Ну вот и все.

Две страницы

Было это так давно, что, вспоминая то время, все дни теперь представляются солнечными и радостными.

Работал я тогда выпускающим в издательстве. Располагалось оно на тихой улочке в старом двухэтажном особнячке.

Наш производственный отдел занимал на втором этаже одну комнату, вероятно, бывшую спальню, потому что, как только я приходил на работу, мне сразу хотелось спать. И я торопился быстрее покинуть издательство, что вплотную совпадало со служебными интересами. Рукопись, верстка, сверка, чистые листы, сигнальный экземпляр – все это, вызывающее в душе писателя благоговейный трепет, я носил в кирзовом портфельчике из издательства в типографию и обратно, и самая хорошая для меня книга была та, где меньше листов.

Хорошо было весной или в золотую осеннюю пору не торопясь брести переулками, разглядывать афиши, газеты. Или в дождь сидеть в пустом утреннем кафе и смотреть, как по тротуарам бегут куда-то по лужам люди.

В типографиях работало много молодых разговорчивых женщин. Если я попадал в обеденный перерыв, я пил с ними чай. Случалось, ходил для них в магазин, а чаще просто слонялся по цехам. Дни катились один за другим плавно и легко. А то, что они катятся легко лишь под горку, я еще не знал. Это теперь, как только мне становится хорошо, я сразу настораживаюсь и смотрю по сторонам.

А тогда, в тот солнечный, жаркий, июльский день, я, широко улыбаясь, вошел в типографию и выложил на стол технолога по набору рукопись, в которой, как тут же выяснилось, не хватало последних двух страниц. В портфеле были еще пирожки в промасленной бумаге, сырые плавки и в углу мятая пробка от кефира. А двух страничек не было.

Технолог Мария Петровна – добрая женщина, после того, как я достал пробку и пирожки, сказала, чтобы я не волновался и позвонил своему начальнику. Я позвонил. Василий Владимирович – человек мягкий и болезненный, обреченно сказал: "Я так и знал!", а потом замолчал, видимо, полез за валидолом.

Я представил, как он кладет в рот таблетку, и закричал в трубку: "Василий Владимирович, не волнуйтесь! Они здесь, здесь они!"

Мария Петровна глядела на меня внимательно, словно я ей колбасу из магазина принес, но сдачу отдать забыл. Я поспешил и ее заверить: "Я сейчас все принесу!"

Забрал рукопись, вышел из типографии и сел тут же неподалеку на бульваре на лавочку. И стал вспоминать, где мог потерять страницы: на пляже или в кино? В кино я только купил билеты на вечер, они вот – в кармане. На пляже? "Точно! – вспомнил. – Когда я съел там один пирожок, чем-то вытирал руки..."

Рядом в песочнице малыши лепили куличики, пенсионеры на соседней лавочке играли в шахматы. "Хорошо быть малышом или пенсионером", – подумал я и немного успокоился. А когда человек спокоен, ему легче принять нужное решение. И я решил сам дописать те две страницы. Вспомнил автора рукописи – писателя в очках и с привычкой почесывать за ухом, и окончательно утвердился в своем намерении.

Рукопись обрывалась на словах "Он решил завтра же...". Как я разобрался, речь в книге шла о строительстве завода и о любви. Завод построили, но вот вернулся ли главный герой к своей жене, оставалось неизвестным. Сначала я подумал, что вернулся. А потом засомневался: два дела в одной книге не могли кончиться удачно.

Съел пирожки, выбросил из портфеля пробку и подумал: "А что – мне больше всех надо? Пускай вернется, а если ему не понравится, уйдет опять!" Достал записную книжку и на пустых страничках "Э", "Ю", "Я" продолжил: "...вернуться к своей жене, но не навсегда".

Написал и тут же остро ощутил, что больше не смогу сочинить ни слова. От робкой попытки описания природы: "Было лето, было жарко, хотелось кваса, а его не было", сразу отказался.

Я почти физически чувствовал, как стрелки часов, завершая круг, затягивают на мне петлю. Надо было срочно что-то делать! Вспомнил школьные уроки литературы, сочинения... и спасительная мысль пришла сама собой – списать!

В библиотеке на просьбу получить книгу про строительство и любовь мне охотно выдали целую стопку. Привычно, как сочинение из учебника, заменяя осень на весну, Петра Филипповича на Филиппа Петровича, я переписал последние две страницы из книги, где фотография автора походила на того писателя в очках.

В типографии, пока секретарша Танечка маникюрила свои ноготки, я выстукал на пишущей машинке две странички и с облегчением сдал рукопись технологу.

И вроде бы все сошло удачно, но с того дня поселилась во мне ноющая тревога. Я старался быстрее возвращаться из типографии в издательство и с порога вопросительно заглядывал в глаза Василию Владимировичу. Первым кидался к зазвонившему телефону. И что же? Мое поведение Василий Владимирович истолковал неправильно, меня скоро перевели на повышение, и я уже больше не ходил по типографиям, а сидел за канцелярским столом и поглядывал в окно, как птичка из клетки.

А книга та, как ни удивительно, вышла с двумя моими страничками. Я часто вспоминаю тот случай и думаю: может быть, я переписал две страницы у того же самого писателя, тем более что они и внешне были похожи? А может быть?..

"Нет, – всякий раз невольно теряюсь я, – тут определенно какая-то загадка!"

Давно это было. Так давно, что, кажется, и не было никогда...