Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

До 15 июня он находился на лечении в бухарской больнице, а потом родственники договорились о его обследовании в больнице города Ташкента, куда он и был госпитализирован. А в это время продолжалось следствие по его избиению. Видимо, не всех устраивало, что бухарский следователь может докопаться до нежелательной для многих истины. Из прокуратуры Союза в Бухару прилетел заместитель начальника Главного следственного управления С. И. Герасимов, взял все следствие в свои руки. Однако вскоре неожиданно для себя почувствовал, что бразды правления стали переходить в руки Гдляна и Иванова. Они стали допрашивать, вести другие процессуальные действия, подключили к их выполнению следователя Абдурахимова, человека из того круга лиц, которые подлежали проверке.

Сергей Иванович Герасимов к этому времени в центральном аппарате проработал несколько месяцев. В силу этого, видимо, не смог противостоять гдляновскому напору и скоро вовсе был отключен от следствия.

Руки же Гдляна и Иванова оказались развязанными.

Первое, что они делают, – получают заключение от врачей, что с М. Барнаевым можно проводить следственные действия. 4 июля 1985 года того доставили к Гдляну, у которого уже вызрела, надо сказать, весьма циничная, более того, садистская версия. Он предложил написать М. Барнаеву заявление, что тот был избит 24 мая 1985 года дядей И. А. Шариповым, тем самым, к оговору которого во взяточничестве склоняли Максуда. К этому времени у Гдляна уже было на руках «признание» Шарипова в избиении племянника. Потом на суде Шарипов расскажет, что «признание» у него выбили путем шантажа и насилия.

Гдлян воплощением своей версии мог убить двух зайцев. Получить дополнительный компроматериал на Шарипова и благополучно закончить историю с Барнаевым. Но тот снова проявил упрямство. Отказывался подтверждать ложь. Его до поздней ночи мотали по следственным кабинетам, а потом Иванов вынес постановление о задержании и поместил его в камеру. Хотя по больничным документам он еще значился на излечении.

Изнурительные допросы, издевательства сломили М. И. Барнаева, он «признался» в том, чего не знал и чего не совершал, чего в действительности не было.

Если Гдлян и Иванов захотят опровергнуть написанное мною, нашу версию в истории с М. Барнаевым, то пусть объяснят, почему они не привлекли И. Шарипова к суду за избиение племянника? Почему все материалы по данному факту, по задержанию и аресту Барнаева, его содержанию под стражей свыше 60 дней были выброшены из дела? Мы их потом частично обнаружили, частично восстановили. В течение четырех лет М. Барнаев значился обвиняемым. И только в июле 1990 года он был полностью реабилитирован, ему возместили материальный ущерб.

Вряд ли Гдлян, Иванов дадут вразумительный ответ. Хотя для нас он абсолютно прост. Материалы выбросили из дела, частично уничтожили, только потому, что в них усматривалась явная фальсификация доказательств, беззаконие и произвол.

После этого естественно возникает вопрос – а как же с ответственностью? По ряду известных причин, мы не смогли и не успели предъявить обвинения за все, что натворили с Барнаевым. Не хочу говорить сейчас о конкретизации и персонизации ответственности. Скажу лишь одно, что только за сокрытие и уничтожение материалов дела, по которым арестовывались граждане, виновных в этом необходимо было отдать под суд.

Егор Лигачев и другие

Е. Лигачев в фальшивых обвинениях Гдляна и Иванова занимает особое место. Оба уделили ему пристальное внимание в своих выступлениях на страницах печати, на телевидении, в выступлениях на митингах, собраниях перед широкой аудиторией граждан.

Его фамилия появилась не случайно, не случайно выбрали время для ее тиражирования. Оно совпало с тем периодом, когда Гдлян и Иванов наиболее активно уголовное дело перелицовывали в политическое, которое в последующем и использовалось как таран, большой «компромат» против партии.

Особенно часто Е. Лигачев замелькал в документах и высказываниях Гдляна осенью 1988 года, хотя его личность кулуарно обсуждалась и ранее.

В 1986 году Горбачеву М. С. была передана большая информация Гдляна и Иванова о ходе расследования дела в Узбекистане. Б. Ельцин говорил об этом на сессии Верховного Совета СССР в апреле 1990 года, в других выступлениях.

М. Горбачев лично ознакомился с запиской следователей и предал ее гласности на заседании Политбюро ЦК КПСС. Хотя прокуратура Союза систематически информировала ЦК о положении дел в Узбекистане. Чем же именно записка привлекла внимание Генерального секретаря? Предполагаю, что М. С. Горбачева не знакомили подробно с предшествующими информациями прокуратуры, стараясь не отвлекать от более важных дел, где требовалось его личное участие. Они оседали в отделе административных органов ЦК или у секретаря, курирующего правоохранительные органы. Могла привлечь и тем, что Гдлян и Иванов указывали в записке о сложностях в расследовании, о трудностях в привлечении к уголовной ответственности высокопоставленных лиц.

Для А. Рекункова обращение следователей непосредственно к Генеральному секретарю ЦК КПСС явилось полной неожиданностью. О письме он узнал на самом Политбюро, куда его пригласили также неожиданно. Генеральный прокурор, как правило, не участвовал в этих заседаниях, «го приглашали тогда, когда рассматривались правовые вопросы. В неудобном оказался он положении, сложно было отвечать ему на некоторые вопросы М. С. Горбачева. Может быть, впервые за сорокалетнюю работу в прокуратуре Рекунков оказался в такой ситуации. Но он нашел выход. Человек большой воли и стойкости, хорошо знающий «кухню» партийных, государственных органов, он не растерялся. Доложил коротко, что делается в Узбекистане и других регионах, какие задействованы силы и какие имелись результаты. А доложить было что. Активно велось расследование приписок, обмана государства, взяточничества в аграрнопромышленном комплексе. Дела пошли в суды, шло реальное возмещение материального ущерба, укреплялись кадры правоохранительных органов. Что касается вопросов, поставленных Гдляном и Ивановым, то Рекунков попросил дать ему время на тщательное ознакомление с запиской следователей и последующего доклада по ней. Политбюро согласилось с ним.

Записка не содержала ничего нового для прокуратуры. Написана в общих выражениях, с жалобами на трудности. Скорее всего, она направлялась в ЦК в расчете зафиксировать себя в высших органах власти и управления. Сложностей у прокурорских работников всегда хватало. Объективно трудно собирать доказательства по делам о взяточничестве, особенно в отношении высокопоставленных должностных лиц. И не потому что кто-то мешал, хотя и такое встречалось, а из-за того, что сами следователи оказывались не всегда готовыми вести такие дела.

Генеральный прокурор все это знал, знал он и авантюризм Гдляна и Иванова. Потому он не спешил, не хотел принимать скоропалительных, необдуманных решений, требовал веских доказательств. Ему нужен был двойной запас прочности. К этому-то как раз Гдлян и не был готов. Пожалуй, только отсутствие достаточных улик, неуверенность в собранных материалах и были главной причиной удаления времени ареста и привлечения к уголовной ответственности ряда руководителей Узбекистана и страны. Ответственно могу утверждать, что прокуратуру Союза ССР, ее руководство сложно обвинять в противодействии гдляновскому расследованию. Наоборот, обвинения должны быть иного порядка: в отсутствии жесткого прокурорского надзора за группой, в том, что ряд санкций на аресты был дан преждевременно, без всестороннего и глубокого изучения собранных доказательств.

Рой Медведев абсолютно был прав, когда на сессии Верховного Совета СССР говорил о ненадлежащем надзоре или об отсутствии его вообще. Он прав и в другом: «… где нет надзора и контроля, там беззаконие, нарушение законности, вседозволенность всегда начинают давать плоды». Эти плоды – сотни исковерканных человеческих судеб.

На записку Гдляна и Иванова Генеральный прокурор СССР вскоре дал в ЦК объективный ответ, в целом правильно отражавший суть происходивших процессов, и о ней постепенно забыли. А. Рекунков не нашел оснований для наказания следователей, а те остались довольны тем, что попали на «глаза» Горбачеву.

Гдлян и Иванов среди следователей открыто бравировали своей связью с Ельциным. Дали ему кличку «Марксист». К кличкам в то время было удивительное пристрастие. Усманходжаева, например, закодировали под кличкой «Пантера», Яхьяева назвали «Коброй», а Чурбанова Ю. «Зятьком».

Первый пробный удар оппозиции с использованием следователей был сделан в начале работы XIX Всесоюзной партийной конференции. Многие, видимо, помнят публикацию в журнале «Огонек» под названием «Противостояние». Помнят, что в ней Гдлян и Иванов безапелляционно заявили о присутствии на конференции четырех делегатов-взяточников. Публикация вызвала широкий резонанс не только в стране, но и за рубежом. К ней мы вернемся чуть позже и рассмотрим детально обоснованность обвинений, выдвинутых Гдляном и Ивановым в отношении делегатов.

1988 год ознаменовался рядом событий, лихорадивших страну. Национальные противоречия в Закавказье впервые вылились в открытые кровавые столкновения. В этом же году продолжилось размежевание Ельцина с Политбюро ЦК и в целом с партией.

К концу 80-х годов стало очевидно, что КПСС перестает быть авангардной, направляющей силой общества. Произошел отрыв ее руководящих органов от самих партийных масс. В ряде мест партийная верхушка погрязла в меркантильности, шло ее нравственное и идейное разложение.

Ельцин и его окружение хорошо осознавали это, ибо сами являлись ярчайшими представителями партократии, во многом не избежавшими упомянутого разложения. Поэтому они ушли от нелегкой и долгой борьбы за очищение партийных рядов, а повели борьбу с партией в целом, с ее лидерами, не подверженными коррупции и стяжательству. Временный же отказ от привилегий, который был сделан, как пропагандистское шоу, будет с лихвой компенсирован после прихода Ельцина к государственной власти.

Противостояние носило острый характер. Это было и противостояние личностей. В первую очередь, Е. Лигачева и Б. Ельцина. Именно Е. Лигачева, а не безвольного и колеблющегося из стороны в сторону М. Горбачева. Е. Лигачев в последние годы играл в партии одну из ключевых ролей. С ним многие связывали честность и неподкупность, большую скромность и порядочность, преданность идее, трезвость ума и трезвый образ жизни. Сильным было и влияние Е. Лигачева на М. Горбачева. Оппозиция поняла, что именно Лигачев – главная фигура, главная сила противодействия. Поэтому и приняла решение концентрировать удары по Лигачеву. Но к этому тоже пришли не сразу, как не сразу оформился союз оппозиции Гдляна. Наоборот, материалы дела, воспоминания отдельных лиц свидетельствуют о попытках Гдляна и Иванова сначала собрать хороший компромат на Ельцина, А. Н. Яковлева, М. С. Горбачева и только позже в протоколах стала мелькать фамилия Е. Лигачева.

Вот что, например, рассказал Гани Мирзабаев, бывший председатель Бухарского облпотребсоюза. Он лично был знаком с М. С. Горбачевым, отдыхал вместе с ним в санатории «Красные камни», фотографировался с ним. В 1984 году, после ареста Г. Мирзабаева, эти фотографии Гдлян изымет при обыске. Заполучив их, он и Иванов в изоляторе стали требовать от Г. Мирзабаева показаний на Горбачева, что якобы Мирзабаев привозил тому ценные подарки, в том числе и каракулевые шкурки на шубу Раисе Максимовне.

«Я отрицал, потому, что действительно этого не было. На это Гдлян мне сказал, что они сумеют развязать мне язык. И действительно начали «развязывать».

Мирзабаев Г. утверждал, что к нему четырежды применяли физические пытки. «В общем, как хотелось, так и издевались. Все четыре раза присутствовал только Гдлян из следователей… Каждый раз я кричал, орал от боли очень громко, называл свою фамилию, просил о помощи. Гдлян сидел на стуле, вставал, ходил вокруг меня, постоянно курил и говорил: «Ну что, Гани Мирзабаевич, будете говорить или нет? Я вам говорю и даже требую от вас, дайте показания на Горбачева, иначе вы не выйдете, покончите жизнь самоубийством, живым отсюда не выйдете».

Далее Мирзабаев рассказал, что около месяца сидел в камере с арестованным Погосяном. «Он плакал и сказал мне, что он не выдержал всех издевательств и дал показания на М. Горбачева. Погосяна потом перевели в другую камеру. Дней через 12 стало известно, что он якобы покончил жизнь самоубийством, а кто говорил, что убили сокамерники».

На М. С. Горбачева вымогали показания и у других арестованных.

Любопытные показания дала содержавшаяся под стражей Р. Абдуллаева. Она рассказала, что Гдлян и Иванов постоянно хвастали о наличии у них материалов в отношении «кремлевской мафии»: «Они выстроили пирамиду от Узбекистана до Москвы. На одном из допросов Иванов заявил: «… Мы должны закончить эту пирамиду вашими людьми по идеологии, т. е. Яковлевым и Разумовским». Я это предложение не поддержала, заявив, что никогда не была у них в кабинете. Спустя какое-то время Иванов мне предложил давать показания на Ельцина, о том, что во время его пребывания в Узбекистане Ельцин получил в подарок или как взятку дорогой ковер стоимостью более четырех тысяч рублей. Я тогда сказала, что не знаю такого факта. Далее, когда Ельцин начал набирать очки в избирательной кампании, Гдлян и Иванов переориентировались и стали собирать показания на Лигачева, т. е., как я поняла, они разыграли «Ельцинскую козырную карту».

Да, Гдлян быстро уловил изменения в политической конъюнктуре, в расстановке сил в стране. Думается, были у него соображения и другого плана. Лигачев Е. задел национальные чувства армян своей позицией в Карабахском вопросе, после первых столкновений вокруг него. Мне они хорошо памятны, ибо в 1987–1989 годах постоянно выезжал в Закавказье, руководил следственными группами по расследованию массовых беспорядков, убийств и разжигания национальной розни. Для многих работников центрального аппарата прокуратуры СССР Закавказье стало «южным фронтом». Там гибли люди, в том числе следователи, оперативные работники, направленные из других регионов страны.

Я хорошо помню приезд Е. Лигачева в Азербайджан. Еще не было Сумгаита, но карабахский вопрос обсуждался на всех уровнях. Лигачев был направлен в Баку как представитель Политбюро, а А. Яковлев выехал одновременно с ним, но только в Армению. Помню выступление Лигачева и его высказывание о Карабахе, как о неотъемлемой территории Азербайджана. Армянские националисты не могли ему простить этого. Ответа долго ждать не пришлось. В Лигачева полетели «камни». Гдлян придал огласке и широкому тиражированию протокол допроса И. Усманходжаева, в котором говорилось о передаче взяток Лигачеву. Его фамилия упоминалась Гдляном и Ивановым во многих выступлениях перед избирателями вместе с другими фамилиями лиц, получавших взятки.

15 мая 1988 года Е. К. Лигачев обратился к Генеральному прокурору СССР со следующим заявлением.

«12 мая 1988 года по ленинградскому телевидению следователь прокуратуры СССР Иванов заявил, что в уголовном деле «замелькали новые члены Политбюро», при этом была названа моя фамилия. В связи с этим считаю необходимым сообщить следующее. Данное заявление является провокацией, злым вымыслом. Оно по меньшей мере бросает на меня тень подозрения в преступлении. И сделано это заявление, прежде всего, в карьеристских целях, а также для того, чтобы отвести от себя ответственность за обвинения, которые ему предъявлены в письмах граждан в связи со злоупотреблениями, допущенными при ведении следственных дел.

Хотелось обратить ваше внимание на следующее обстоятельство. Лживое сообщение идет в нарушение установленного порядка проведения следствия по уголовным делам.

Прошу рассмотреть, результаты опубликовать в печати».

Обращение Егора Кузьмича вполне обоснованное и справедливое. Но он не знал, что еще в 1986–1987 годах Гдлян пытался получить на него любой ценой показания о передаче ему, Лигачеву, взяток. При этом такие понятия, как истина, совесть и честь двумя следователями были давно забыты и отброшены.

Бывший первый секретарь Каракалпакского обкома партии К. Камалов пояснил: «… Гдлян и Иванов мне дали список лиц, от которых я якобы получал взятки, а также дали список лиц, которым я якобы давал взятки «наверх», т. е. вышестоящим руководителям. Сам я не назвал ни одной фамилии, ни одной суммы. Все называли Гдлян и Иванов. Они принудили признаться, что я храню ценности Рашидова, деньги в сумме 31 млн. руб. Я категорически отказался дать показания в отношении некоторых лиц, названных Гдляном и Ивановым. Они требовали от меня показаний на Лигачева, Капитонова, Долгих, Соломенцева, Теребилова, Рекункова, но я категорически отказался. Показаний в отношении М. С. Горбачева, Лукьянова они не требовали, давали понять, что они (Гдлян и Иванов) пользуются поддержкой первых лиц в государстве».

Под Лигачева Е. К. «разрабатывали» многих, но долго не могли получить желаемого результата. Гдлян и его следователи ездили по всем местам в Узбекистане, где побывал Лигачев. Допрашивали всех, кто с ним общался или просто постоял рядом. Не избежал этой участи и шестидесятилетний генерал милиции А. Мухаммадиев, бывший начальник УВД Самаркандского облисполкома, а затем заместитель министра внутренних дел Узбекистана. Гдлян продержит генерала под стражей 27 месяцев. Потом его полностью реабилитируют, признают невиновным. А. Мухаммадиев связывает свой арест с тем, что отказался давать ложные показания на «верха». Он рассказал: «Со мной стали работать Гдлян и Иванов. Они сразу мне сказали, что я им не нужен: «Ты не фигура, нам нужен Рашидов, другие руководители – МВД СССР, республики, руководители партии, правительства Союза и республики». Гдлян и Иванов говорили мне, чтобы я дал показания о передаче взятки Е. К. Лигачеву. Они мне рассказали, что когда он был в Самарканде, то ему руководители области дали, якобы, дипломат с деньгами и ценностями, а я, как начальник УВД и сопровождающий его, дал ему шахский золотошвейный халат. Я им доказал, что в период пребывания в Самарканде Лигачева меня не было, а поэтому не мог дать халат, да и такого халата у меня не было. Они требовали подтвердить передачу Лигачеву дипломата с деньгами и ценностями, что я, якобы, это видел. Я ответил Иванову и Гдляну, что раз я не был в Самарканде, то и не мог видеть Лигачева с дипломатом. Они меня оскорбляли, называли дураком, афганским душманом, упрямым ишаком, хромым Тимуром, сволочью, такое продолжалось на протяжении почти всего периода ведения Гдляном и Ивановым следствия».

Подобные показания дали и другие люди, арестованные по делам гдляновской группы.

До октября 1988 года, несмотря на все усилия собрать что-нибудь, компрометирующее Е. Лигачева, не удавалось. И только после ареста И. Усманходжаева надежда забрезжила. Гдлян детально изучил эту личность, его карьеру от простого паренька из кишлака до первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Он хорошо знал, что И. Усманходжаев личность слабая, подвергающаяся внушениям. Потом он рассчитывал на эффект резкой смены среды обитания – со свободы за решетку. Но у Гдляна появились свои непредвиденные сложности. Распоряжением Генерального прокурора А. Сухарева для работы с Усманходжаевым была создана другая следственная группа, а Гдляна отстранили от его допросов по ряду причин.

К концу 1988 года все настойчивее пробивались на свет факты нарушения законности им лично. В прокуратуру СССР, в другие высшие органы страны увеличился поток жалоб на действия группы, все больше высказывалось сомнений в ее объективности. К тому же Верховный суд СССР оправдал Кахраманова, бывшего заместителя министра внутренних дел Узбекистана. Он также возвратил на доследование материалы дела, связанные с обвинением X. Яхьяева.

В суде выявились крупные пробелы следствия, грубые процессуальные нарушения. Поэтому решение А. Сухарева имело под собой объективное и разумное основание.

Теперь о хронологии событий вокруг Усманходжаева.

19 октября 1988 он был арестован первым заместителем Генерального прокурора СССР А. Васильевым и сразу же допрошен заместителем начальника Главного следственного управления прокуратуры СССР В. Титовым, следователем КГБ СССР В. Рацем.

На первом допросе Усманходжаев отрицал получение и дачу кому-либо взяток. 20 октября проведен повторный допрос теми же лицами, но с участием начальника следственной части прокуратуры СССР Г. Каракозова. Результат тот же, однако Усманходжаев попросил время подумать по существу возникших в отношении его подозрений. Поздно вечером он написал заявление на имя А. Сухарева, в котором сообщил о получении взяток от нескольких лиц, перечислил их фамилии.

21 октября он был допрошен Каракозовым, Титовым, Рацем и следователем Н. Московцевой, полностью подтвердил содержание своего заявления.

На следующий день Усманходжаев не допрашивался, была суббота.

23 октября, в воскресенье, в следственный изолятор проникли Гдлян и Московцева. Сделать это не составляло большой сложности, ибо Гдлян находился в дружеских отношениях с начальником изолятора Пухаревым. К Гдляну привели на допрос Усманходжаева и тот дал показания о передаче взяток ответственным работникам ЦК КПСС: Капитонову – 100 тысяч рублей, Соломенцеву – 100 тысяч, Гришину – 30 тысяч, Романову – 25 тысяч, Могильниченко – 25 тысяч, Бессарабову – 10 тысяч, Ишкову—10 тысяч рублей. Кроме этого Усманходжаев заявил о передаче 50 тыс. рублей бывшему Генеральному прокурору СССР А. Рекункову и 20 тыс. – его заместителю О. Сороке. Он же дал обещание возвратить государству 4,5 млн. рублей, нажитых преступным путем.

В этот же день Усманходжаев написал с помощью Гдляна заявление, что он, якобы добровольно, до начала допроса сообщил о передаче взяток. Делалось это под внушением того, что добровольность в заявлении о передаче взяток согласно закону освобождает взяткодателя от ответственности. Конечно, в случае с Усманходжаевым ни о какой добровольности нельзя вести и речи. С ним просто совершили обманный трюк. Сейчас, когда хорошо знаешь гдляновскую «кухню» следствия, после прочтения протокола допроса Усманходжаева, естественно, возникает ощущение, что 23 октября Гдлян просто забыл фамилии других руководящих работников. Если бы он их вспомнил, то Усманходжаев обязательно сообщил, что и им передавал взятки, даже тем, которые умерли еще в 20-х годах. Добавлю также, что в протоколе допроса, в отличие от заявления, не указаны в числе взяточников Романов, Рекунков, Сорока. Но это уже детали. Гдляна они не беспокоили. Допрос длился с 11 часов 10 минут до 20 часов 15 минут. В протоколе полностью отсутствует какая-либо детализация о месте, времени, причинах передачи взяток.

То, что забыл Гдлян 23 октября, он компенсировал через два дня. Вместе с Каракозовым убедили Сухарева в необходимости работать с Усманходжаевым только им. При этом предъявили письмо Усманходжаева, в котором тот просил Генерального прокурора поручить ведение его дела лично Гдляну. Сухарев согласился, ибо не предвидел, чем это все обернется.

25 октября в показаниях, данных на допросе у Гдляна, впервые появится Лигачев, которому, якобы, Усманходжаев передал две взятки по 30 тысяч рублей каждая. Кроме него он сообщил о передаче по 50 тысяч Ю. Н. Чурбанову и Н. Щелокову, 40 тысяч – бывшему председателю Верховного суда СССР В. Теребилову, 15 тысяч – бывшему прокурору Узбекистана А. Бутурлину.

Допрос длился с 19 часов 10 минут до 21 час. 40 мин. Это время проставлено в протоколе, к которому опять же приложено заявление Усманходжаева с добровольным сообщением о переданных взятках.

На последующих допросах будут названы еще новые фамилии лиц, якобы получавших взятки, их в списке уже насчитывалось несколько десятков.

26 октября на допросе у А. Д. Васильева, проведенном с участием Гдляна и Н. Московцевой, Усманходжаев подтвердил, что одну взятку он передал Лигачеву в Ташкенте в июне 1984 года во время работы XVI Пленума ЦК КП Узбекистана. Вторую передал в ноябре того же года в Москве в связи с приездом, связанным с подготовкой к празднованию 60-летия УзССР. В обоих случаях деньги вручались в дипломатах. Кроме этих показаний Гдлян не располагал еще чем-либо, что могло хоть как-то бросить тень подозрения на Лигачева.

Однако уже 1 ноября 1988 года на допросе с применением видео-звукозаписи Усманходжаев полностью и категорически отказался, что он передал взятку Е. Лигачеву, заявил, что он его оговорил: денег Лигачеву, как и других ценностей, никогда не передавал. Данный допрос вели те же лица, что и 26 октября.

Чтобы лучше ориентироваться в суммах и лицах, в восприятии достоверности показаний Усманходжаева, я забегу вперед и нарушу хронологию. Усманходжаева можно назвать преступником, коли 27 декабря 1989 года Верховный суд СССР вынес в отношении его обвинительный приговор, но только в получении трех взяток в размере 50 тыс. рублей от бывшего первого секретаря Хорезмского обкома партии М. X. Худайбергенова, также осужденного к длительному сроку лишения свободы. Все остальные обвинения лопнули, как дутый мыльный пузырь или еще на следствии, или в суде. Замечу также, что на момент рассмотрения дела Верховный суд СССР возглавлял его новый председатель Е. А. Смоленцев.

Знакомясь со списками лиц, названных Усманходжаевым в качестве взяткополучателей, мне бросилась в глаза одна особенность. В списке указано много тех, с кем Гдлян когда-либо конфликтовал, кто переходил ему дорогу, пытался как-то пресечь беззаконие, творившееся в его группе, пытался объективно выяснить события, происходящие в Узбекистане. Возьмем, к примеру, бывшего прокурора УзССР А. Бутурлина, он первый во всеуслышание заявил о безобразиях Гдляна, первый доложил Генеральному прокурору СССР, что так нельзя вести следствие, как ведет его Гдлян.

На В. Теребилова Гдлян стал собирать компромат после того, как Верховный суд страны вполне обоснованно и правомерно оправдал Т. Кахраманова, возвратил на доследование материалы дела в отношении X. Яхьяева. М. Соломенцев, Могильниченко имели непосредственное отношение к проверке в разное время заявлений и жалоб о произволе гдляновской группы. Лигачева надо было облить грязью по ряду причин, о которых я уже упоминал ранее.

С Усманходжаевым Гдлян использовал хорошо отработанную тактику шантажа и давления. Исходил он в ней из выведенных им же постулатов: «В Узбекистане все брали взятки, а если брали, то обязательно передавали «наверх». Поэтому, когда на гдляновский крючок попадался действительный взяточник, то из него выжимали все. На объективную, действительную правду нанизывали столько лжи, что правда зачастую переставала быть таковой. Подследственному упорно и методично, играя на его эмоциях, прибегая к психологическому давлению, предлагали приписать всего лишь «нолик». Делали это изощренно и зачастую весьма искусно. Просили, угрожали, требовали, например, к взятке в тысячу рублей приписать еще один «О» и сделать из тысячи уже 10 тысяч. К одной взятке тоже добавить «0» и сделать десять взяток, а кому – фамилии всегда находили, подсказывали, иногда предлагали сразу список. Убеждали, что мол разницы нет – одна взятка или пять, десять. Будешь сговорчив, то и за десять получишь столько, сколько за одну, или вовсе освободим от ответственности. Не скажешь – подведем под расстрел, «намажем лоб зеленкой» – любимое выражение Иванова. Будешь молчать – арестуем жену, детей, других родственников. И задерживали, арестовывали, калечили десятки, сотни людских душ и судеб.

Усманходжаева, выражаясь жаргоном гдляновской группы, «прессовали» плотно, «зацепили» на простой вещи. Ему внушили: «Ты первый секретарь ЦК КП республики, занимал ответственную должность, и одной взятки хватит, чтобы расстрелять, слишком большая от нее опасность для общества. Хочешь жить – у тебя единственное спасение, единственный зонтик, за который ты можешь ухватиться. Дай показания на «верха», покажи, что они тебя затащили в «болото». Ты не хотел, а они принудили давать взятки. Скажешь – ты уже будешь не первым, не главным в пирамиде, ты будешь более мелкой сошкой. Так что хватайся за спасительный зонтик, и ты уйдешь от большого наказания».

Иными словами, гдляновский принцип коротко можно выразить так: «Топи других, честных и нечестных, глядишь, по их трупам сам выберешься». И надо сказать, эта методика «доказывания» зачастую срабатывала, приносила свои губительные плоды.

К сожалению, многие, как в то время, так и сейчас, не могут и не хотят понять всей ее опасности. Рассуждают весьма наивно: «Подумаешь, грубо допросили, может быть, и угрожали, может незаконно содержали под стражей, но зато миллионы вернули государству. Без ошибок не бывает».

Нет, не мелочи это и не ошибки, это процессуальный бандитизм, а сами Гдлян, Иванов и некоторые из близкого их окружения – «юридические убийцы». Они фальсифицировали доказательства о совершении, якобы, людьми таких преступлений, за которые суд, не разобравшись, мог вынести смертный приговор. Вот в чем опасность, на первый взгляд, не так уж страшных прегрешений. Но из них выстраивалась цепочка к человеческой трагедии в виде длительного лишения свободы, а возможно и потери жизни. Не понять этого, значит не понять и причин нашей принципиальной непримиримости с Гдляном.

Несмотря на то, что Усманходжаев отказался от заявления о передаче взятки Лигачеву, по данному факту провели расследование. Допросы по указанию А. Я. Сухарева проводили в основном его заместители и старшие помощники. Лигачева допросил заместитель генерального прокурора В. И. Кравцев. Опрашиваемый дал на все поставленные вопросы весьма ясные и лаконичные отрицательные ответы. По поводу заявления Усманходжаева о передаче взятки он сообщил: «Я считаю заявление Усманходжаева о передаче мне денег в сумме 60 тыс. рублей явной клеветой и оговором. Ничего этого, как я уже говорил, не было и нет. С какой целью и почему Усманходжаев оговаривает меня, точно сказать не могу. Человек он слабохарактерный, легко поддающийся внушению. Считаю, что о причинах оговора меня должно ответить следствие».

О них уже говорилось. Хочу добавить, что Егор Кузьмич дал абсолютно точную характеристику личностным качествам Усманходжаева. Она во многом перекликается с оценками, данными другими лицами, хорошо его знавшими. Например, бывший секретарь ЦК КП Узбекистана Р. Абдуллаева на одном из допросов сказала: «Усманходжаев властолюбив, труслив, бесхребетный и беспринципный человек. Он сегодня говорит одно, завтра другое».