Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Гдляновские «миллионы» – мифы и реальность

Изъятые миллионы, пожалуй, самая весомая козырная карта Гдляна и его сторонников. Миллионы принесли ему известность и славу, популярность и идолопоклонничество. Миллионы вознесли его вместе с Ивановым в кресло народного депутата СССР.

Не будь миллионов, страна вряд ли узнала бы о двух следователях, в общем-то ничем не выделявшихся среди других коллег по профессии.

Миллионы транслировали по телевидению, их фотографировали, а снимки тиражировали в газетах и журналах. С миллионами запечатлены Гдлян, Иванов и следователи из числа их близкого окружения.

Автор этих строк тоже запечатлен на фоне кучи денег, облигаций, ювелирных изделий. Было это в 1988 году. Гдлян вступал в предвыборную борьбу, ему нужна была реклама. Он и Г. Каракозов убедили А. Рекункова устроить демонстрацию изъятого добра в зале прокуратуры Союза ССР. Видимо, Рекунков не совсем понял, не сразу сориентировался, для чего понадобилась Гдляну эта выставка. Не исключаю, что и сам он хотел ею подкрепить как-то авторитет прокуратуры. На демонстрацию пригласили большое число журналистов и фотокорреспондентов. Зал находился под усиленной охраной милиции, солдат внутренних войск. Это не случайно, ибо в наспех переоборудованном помещении выставили денег, ценностей на несколько миллионов рублей.

Хорошо помню тот день, стрелки часов приближались к двенадцати. К этому времени зал был заполнен следователями, журналистами, работниками прокуратуры Союза ССР. Я находился в своем кабинете. Неожиданно подал голос прямой телефон с Рекунковым. Взял трубку. Генеральный сухо пригласил к себе. Я поднялся на пятый этаж, вошел в его кабинет. Сейчас уже не помню, находился в нем кто-нибудь, кроме Рекункова, или он был один. Генеральный спросил меня: «Знаешь ли ты, что в зале демонстрируются миллионы и приглашены журналисты?» Я ответил утвердительно. Тогда он сказал, что надо как-то свернуть это мероприятие, пора журналистам уходить. «Спустись вниз, в зал, скажи несколько слов прессе, сообщи, что мы готовы выйти на большой брифинг. Для этого пусть назовут перечень вопросов, – продолжал Рекунков, – на которые мы бы ответили. А сейчас надо завершить весь показ».

Я пошел исполнять его указание. Рекунков не случайно пригласил меня. Будучи в то время первым заместителем начальника Главного следственного управления прокуратуры страны, я по распределению обязанностей одновременно возглавлял отдел, который осуществлял надзор, курировал и организовывал следствие по делам о хищениях, взяточничестве, о других корыстных преступлениях. Мои полномочия не распространялись на следственную часть прокуратуры Союза, которую возглавлял тоже заместитель начальника Главного следственного управления Г. Каракозов. Однако в нашем отделе концентрировалась вся информация о делах названной категории по всей стране. Поэтому Рекунков полагал, что я смогу очень коротко осветить для журналистов состояние борьбы с коррупцией в Союзе. Потом я узнаю о звонках Рекункову из высоких инстанций по поводу выставки. Ему высказали слова неодобрения, сказали, что она вызывает не совсем здоровый ажиотаж.

Перед журналистами я стоял не более 10 минут, со мной рядом оказались Гдлян, С. Салаутдинов. Пока я говорил о подготовке большого брифинга по материалам следствия не только в Узбекистане, но и в других регионах, фоторепортеры запечатлели меня с Гдляном. Эти снимки будут опубликованы в некоторых журналах.

После того, как я возглавил группу по расследованию гдляновских нарушений, Иванов вспомнит о фотографиях, покажет их по ленинградскому телевидению. Конечно, снабдит соответствующим комментарием, с критикой в мой адрес, дескать тогда был с нами, а теперь переметнулся к другим. Меня это совершенно не выводило из равновесия, ибо их человеком я никогда не был.

Скажу откровенно, гдляновскими миллионами в первые месяцы следствия, можно сказать вообще в 1989 году мы почти не занимались. На нас свалился огромный объем работы, связанной с нарушениями законности при задержаниях, арестах, в целом при привлечении граждан к уголовной ответственности. Начав следствие, мы понимали, что от нас скоро потребуют хоть каких-то, но результатов, пусть промежуточных, пусть предварительных, но потребуют. Уж слишком большие споры разгорелись вокруг гдляновского вопроса. Кроме этого, на нас действительно обрушились десятки, сотни заявлений от граждан из Узбекистана с просьбами и требованиями восстановить справедливость, реабилитировать невиновных.

Я также хорошо понимал: начни мы проверять сразу реальность изъятых миллионов, чистоплотность Гдляна и его следователей – нас тут же обвинили бы в предвзятости, в стремлении к компрометации группы, так как основным вопросом в понятии многих были задержания и аресты граждан.

Однако уже в первые месяцы мы стали получать информацию о серьезных нарушениях в работе с вещественными доказательствами, о злоупотреблениях некоторых следователей группы Гдляна. Мы накапливали ее, откладывали в сторону, копировали наиболее важные протоколы допросов. И только в начале 1991 года у нас реально появилась возможность, да и мы посчитали – настало время заниматься вплотную ценностями.

Первое, на что обратили внимание, это на разные цифры изъятых миллионов, которые называл сам Гдлян, рекламируя свою работу. В одном случае это было 40 миллионов, потом 44, затем в прессе и на телевидении сообщалось, что он привез очередной 45-ый миллион. Сорвалась с его уст и цифра 140 миллионов. Об этом говорилось на сессии Верховного Совета СССР в апреле 1990 года. Так где же правда? Сколько же все-таки Гдлян и его группа изъяли, реально вернули государству?

Ответить на эти вопросы оказалось весьма сложно. Дело в том, что в то время в следственной части не было жесткого учета и контроля вещественных доказательств. Порядок наводить стали после увольнения Каракозова, Гдляна, Чижука, Иванова и некоторых других работников следственной части. Толчком к этому послужило и наше расследование. Огромным препятствием к установлению истины было полное обезличивание изъятых денег, облигаций, ювелирных изделий по гдляновским делам. Все складывалось в одну кучу, в один мешок и после этого уже никто не мог точно сказать, у кого и какие ценности изъяты, кому они принадлежат.

И все-таки, несмотря на это, я могу утверждать, что Гдлян крупно блефовал, когда называл цифру в 140 миллионов рублей, им изъятых. Правда, это было один раз и больше никогда он эту цифру не называл. В пылу саморекламы он присоединил к своим миллионам несколько миллионов, реально отысканных у расхитителей, взяточников и возвращенных государству другими следственными группами, работающими в Узбекистане. Самые большие изъятия были по делам о приписках хлопка, и особенно в начале расследования. Пожалуй, чаще всего удача в этом сопутствовала узбекским следователям и оперативным работникам, а также прикомандированным работникам правоохранительных органов из других регионов страны. Но об этих миллионах мало кто знает. Смолчала о них и демократическая пресса, ибо их изъяли другие следователи, люди более скромные, да и сработали они гораздо профессиональнее.

Хорошо зная Т. Гдляна, его тщеславие и неуемное самовозвеличивание, я не верил а реальность и 45 миллионов. Меня насторожила и вакханалия з изъятии, хранении и учете изъятых ценностей. Обратился к Генеральному прокурору СССР А. Я. Сухареву с просьбой создать компетентную ревизионную комиссию и провести полную инвентаризацию вещественных доказательств, их движение по делам Гдляна за 1983–1988 годы. Такая комиссия была скомплектована и в августе 1990 года приступила к ревизии. Это была очень сложная, весьма объемная и кропотливая работа. Вычитывались протоколы обысков и выемок, осмотров вещдоков, квитанции на сдачу ценностей в банки и Гохран. Сверялись протоколы показаний, расписки о получении и выдаче денег, ювелирных изделий.

После долгих дней работы комиссия представила сводный акт и таблицы-приложения к нему. Выводы оказались неожиданными для многих. Изъятие денег и ценностей по 45 изученным гдляновским уголовным делам характеризовалось следующими данными:

Изъято

денег – 14 679 733 руб. 85 коп.

– ювелирных изделий и золота на сумму – 10 526 239 руб. 75 коп.

– облигаций на сумму – 1 886 830 руб. 50 коп.

– иных ценностей на сумму – 889 349 руб.

– Итого на сумму – 27 982 153 руб. 10 коп.

Наложен арест на имущество – 1 258 130 руб. 77 коп.

Наложен арест на вклады – 447 201 руб. 06 коп.

Итого – 1 705 331 руб. 83 коп.

Итак, с большими натяжками набиралось 30 млн. рублей. Конечно сумма немалая, но где же остальные 15 миллионов? Я ведь хорошо помню видеосъемки: самолет, трап, улыбающийся Гдлян, а следом за ним несут мешки с миллионами, счет которым, по его словам, перевалил цифру «40».

Да, Гдлян блефовал в миллионах, но не верилось, чтобы вот так, на одну треть, на 15 миллионов было приписано. Если это не блеф, или маленький блеф, то куда же делись миллионы?

Не этой ли недостачи испугались Гдлян и Иванов, убегая в Армению еще за одним депутатским мандатом? Думаю, их меньше всего трогали нарушения законности при арестах, задержаниях и допросах. С этим многие, к сожалению, свыклись. Когда в Закавказье в 1988–1989 годах пришлось возглавлять следственные группы по расследованию фактов разжигания межнациональной розни и их последствий, мы слышали, что гдляновские миллионы воюют в Карабахе и понятно, на чьей стороне. Конечно, это предположение или одна из возможных версий. Поэтому вернемся к более реальным фактам, к тому же акту ревизии. В нем отмечено, что в ходе расследования при изъятии, хранении и сдаче ценностей по 23 делам допускались серьезные нарушения требований ст. 154, 159, 160 УПК Узбекской ССР, а также недобросовестное исполнение служебного долга членами следственной группы.

Изъятые в ходе обысков и выемок у обвиняемых, их родственников и знакомых деньги, ювелирные изделия, облигации, по многим делам на месте не пересчитывались, иногда не опечатывались, что создавало условия для злоупотреблений и безответственного отношения в последующем к их сохранности.

Осмотры ценностей производились несвоевременно, порой спустя 2–3 месяца, и поверхностно, особенно это относится к ювелирным изделиям. Как правило, указывалось общее количество колец, браслетов, цепочек и т. п. Характерные их особенности, индивидуальные признаки, например номера часов, не указывались. Специалисты по большинству дел не приглашались. Ювелирные изделия сдавались в Государственное хранилище Министерства финансов СССР, куда ценности, изъятые у различных лиц, нередко направлялись в одной упаковке, в результате чего они обезличивались (дела по обвинению Камалова, Нурумбетова, Раджапова, Худайбергенова, Каньязова, Усманходжаева, Чурбанова, Каримова, Гаипова, Мирзабаева, Илиади и др.).

В отдельных случаях изъятие производилось без вынесения постановления о производстве выемки и составления соответствующего протокола. Поэтому об изъятии можно судить только на основании протоколов допроса. Не во всех случаях вручались копии соответствующих документов об изъятии (дело по обвинению Чурбанова и других, дело Мирзабаева), не все ценности опечатывались и упаковывались.

Эти нарушения допускались многими следователями, в том числе и Гдляном, принимавшим участие в обысках и выемках.

После ознакомления с указанными материалами ревизионной комиссии невольно возникал вопрос: «Так что же, изъятые ценности растащили или их потеряли?» Не будем торопиться с выводами, что-то утверждать или опровергать. Сначала обратимся к вещам бесспорным. Самые большие изъятия были по делам Каримова А. и Худайбергенова М. (более 6 млн. у каждого), Худайбергенова Атауллы – 5 млн. 800 тыс., около двух млн. рублей по делу Нурумбетова Касима, более чем по миллиону – по делам Усманходжаева И., Камалова К., около миллиона – у Раджапова А. Р., полумиллиона – у Мирзабаева Гани и Норбутаева X.

У других лиц изъятия были незначительными. Также бесспорно и то, что Гдлян в «свои» миллионы включил более 8 миллионов, изъятых следователями и оперативными работниками в Бухарской области по уголовному делу, ими возбужденному, и которое потом примет Гдлян вместе с вещдоками к своему производству. Эти миллионы им тоже демонстрировались в зале прокуратуры, других местах, а также на экранах телевизоров. Так что чужой труд Гдлян нередко выдавал за свой. За изъятие ценностей следователи постоянно получали поощрения в виде денежных премий в размере одного, двух окладов, очередные звезды и просто благодарности. Конечно, поощрять надо, спору нет. Но были вещи, которые, кроме как обман, квалифицировать нельзя.

В той же Бухарской области одновременно работало несколько следственных групп прокуратуры и МВД республики. Однажды Гдляну стало известно, что местные следователи наметили провести большое изъятие ценностей, они вышли на места хранения и готовились к производству обысков. Гдлян необоснованно запросил у них дело, не имеющее ничего общего с его следствием, те вполне законно отказали. Тогда Гдлян и Иванов, договорившись об участии в обысках вместе с бухарскими следователями, изъяли около 800 тысяч рублей. Все это взяла группа Гдляна, продержала больше двух недель, доложила об успешной операции, записала в свой актив «удачу», а деньги потом вернула на депозитный счет прокуратуры Бухарской области. Конечно, это была показуха, другими словами назвать нельзя.

В «погоне» за миллионами они не брезговали никакими средствами. Пытаясь добиться выдачи денег, прибегали к незаконным задержаниям и арестам. Людей месяцами держали под стражей, шантажировали их родственников, заставляли собирать деньги. Могу утверждать, что среди изъятого находятся многие ценности, деньги, абсолютно не принадлежащие преступникам. Люди в страхе за себя и судьбу своих близких отдавали и то, что нажито честным трудом. За время следствия в Узбекистане по гдляновским материалам незаконно было задержано и арестовано более 100 человек, так называемых хранителей ценностей. В группе их называли еще «заложниками». По делу А. Каримова, например, было арестовано 23 «заложника». Некоторые без вины отсидели по девять месяцев в следственных изоляторах.

Характерно и то, что все материалы, связанные с их арестом, из дел изымались и «сбрасывались» в так называемую «яму». Суды их не видели. Матчанова Пашшо, мать-героиня, воспитавшая 10 детей, пробыла в тюремной камере 9 месяцев. В это же время был арестован и ее муж. Пятеро несовершеннолетних детей остались без куска хлеба, на произвол судьбы. Благо, соседи, родственники не оставили детей в беде, приютили и кормили все это время. Матчанову П. обвинили в хранении преступно нажитых ценностей. Но в суд направили дело только в отношении мужа. Материалы, касающиеся ареста Матчановой П., Иванов из дела изъял и скрыл от суда. Его афера, однако, обнаружилась во время судебного заседания. Суд вернул в связи с этим все дело на дополнительное расследование. Затем оно будет прекращено за отсутствием в действиях арестованных преступления.

Матчанова П. далеко не единственная многодетная мать, ставшая жертвой произвола. Аналогично арестовали Алимову П. – мать девяти детей, Талиеву Бебизаду – мать одиннадцати детей, Саидову Ануру – мать двенадцати детей. Они и многие другие женщины задерживались и арестовывались не за какие-то убийства или преступления, а просто по надуманным подозрениям и обвинениям.

Если быть точным, то в Уголовном кодексе Узбекистана, как и в кодексах других республик, не было и нет статьи, предусматривающей ответственность за хранение ценностей, нажитых преступным путем, как это указывали в документах Гдлян, Иванов и их следователи. Есть ответственность за укрытие преступлений и то не всех, а наиболее опасных, тяжких и менее тяжких. Их перечень приводится в кодексах. Укрыватель должен точно знать, какое преступление он скрывает, и только после этого может наступить его уголовная ответственность. Гдлян же, при полном попустительстве со стороны прокурорского надзора, вместо законодателя установил новый состав преступления, за который и сажал людей. Он совершал откровенный произвол, издевательства над десятками невиновных людей. Однако нашлись у него и Иванова защитники, которые с их подачи пустились, в том числе и на страницах газет, журналов, в длинные рассуждения о невозможности победить мафию, не нарушая закон. Конечно, законы нуждаются в совершенствовании. Но позволительно спросить: с какой мафией боролись Гдлян и Иванов, арестовывая невиновных, многодетных и беременных женщин, глубоких старцев? В этих ли арестах был смысл борьбы с коррупцией? Конечно, нет.

Материалы в отношении «заложников» не предъявляли судам только потому, что опасались обнародования фальсификации следствия.

Действуя незаконными методами, доводили людей, не имеющих никакого отношения к преступлениям, до оговоров, клеветы на себя и других. Вынуждали их сдавать следователям свои личные сбережения, брать деньги в долг у родственников, знакомых, собирать по всему кишлаку. Нередко они покупали з магазинах ювелирные изделия и сдавали их под страхом ареста, как вещи, нажитые преступным путем. Без преувеличения можно сказать, что такое «изъятие» шло по всему Узбекистану.

Как это происходило наглядно свидетельствует пример с Д. Бекчановым. Его, инвалида II группы, неоднократно вызывали на допросы и требовали выдать 500 тысяч рублей. Он отказывался, говорил, что никогда преступных денег не имел и не хранил. Однако под угрозой ареста себя, жены и детей согласился собрать и принести следователям сто тысяч. В течение нескольких суток он занимал у родственников, знакомых деньги. Договоры займа заверил в нотариальной конторе. Они нами будут потом осмотрены. Допросим и нотариуса, лиц, которые одалживали деньги Бекчанову. К полученным в долг деньгам Бекчанов добавил свои сбережения и выдал следователям 97 тысяч рублей. Однако их следователи оформят, как преступно нажитые и хранимые Бекчановым якобы по просьбе одного крупного взяткополучателя.

Другого «заложника», Бекембетова, держали под стражей 11 суток, «уговорили» выдать несколько сот тысяч. Выпустили на свободу, но предупредили – в случае невыполнения обещанного снова арестовать его и членов семьи. Бекембетов собрал 50 тысяч рублей и вместе с сестрой принес деньги в прокуратуру. Следователь тут же при понятых принял деньги, однако составил фальшивый протокол, что якобы деньги изъяты в пристройке дома Бекембетова. Когда мы расследовали данный случай, то нашли понятых, и те сразу же сказали, как все происходило. Никакого изъятия в доме не было, деньги принесли в прокуратуру. Мы не успокоились на этом, хотя показаний понятых в совокупности с подобными же показаниями Бекембетова, его сестры, родственников вполне было достаточно для выявления лжи. Поехали к Бекембетову и установили, что никакой пристройки к дому не было и нет. Да и сам следователь на очной ставке с Бекембетовым был вынужден признать свою фальсификацию.

Мы много раз убеждались, что с помощью такой фальсификации следователи пытались создать «доказательства» виновности невиновных лиц.

При изучении гдляновских материалов следствия нам бросались в глаза показания «заложников» с «признанием» своей вины в укрывательстве преступного имущества, денег. Они рассказывали, где хранили и на какую сумму, детально описывали места, как к ним добраться и достать «награбленное». Однако, что поражало, следователи не торопились выезжать с обысками, за изъятием ценностей. Гдлян объяснял это своей следственной тактикой. Но ведь обыски зачастую вообще не проводились, ибо следователи знали о ложности показаний, знали, что в названных местах ничего не хранится. Делали проще – арестованного освобождали и заставляли принести то, что он «хранит». Как дальше развивались события, ясно из приведенных выше примеров.

Вещественные доказательства – одно из самых уязвимых мест Гдляна. Мы вплотную подошли к их исследованию, однако прекращение дела Генеральным прокурором Н. Трубиным помешало расследовать до конца многие факты недостач, подмены ценностей. Но то, что мы успели выяснить, вполне свидетельствовало об обстановке, царящей в группе Гдляна и создающей возможность для растаскивания вещдоков.

Помню, еще в конце 1989 года на большом партийном собрании в прокуратуре СССР я публично с трибуны сказал Гдляну, что ему придется очень много возвращать ценностей. И он тогда промолчал, не возразил, не опроверг, как обычно делал со свойственной ему категоричностью и темпераментом. А начал бы возражать, я бы ему привел конкретные примеры.

Парадоксальные записи встречаются в протоколах обысков, выемок гдляновской группы, такие как: «Изъято 60 и более золотых монет», «В дипломате доверху лежат деньги». А сколько же точно монет, денег? Никто не знает.

Гдлян, оправдывая вакханалию с изъятием ценностей, неоднократно говорил, что в местах обнаружения пересчитывать было опасно, да и ценностей находили много. Возможно, даже соглашусь, по поводу количества обнаруженного. Что касается опасности, то ее ни в одном случае не было. Но вот другой пример. При одном из обысков изъяли двухсотграммовую стеклянную банку с золотыми монетами, указали наличие на них герба, орла, но подсчитать сами монеты никто не удосужился. Обыск проведен с 18 до 18 часов 30 минут, в светлое время. Здесь уж не скажешь, что много изъяли, всего одна двухсотграммовая баночка.

Отдельные ценности вообще после изъятия не осматривались, не упаковывались и не опечатывались.

Установлены и такие факты – при обыске деньги, ювелирные изделия после их упаковки опечатывались одной печатью, а при вскрытии и осмотре упаковки обнаруживался оттиск совершенно другой печати.

В ходе ревизии из общего количества ценностей, изъятых по делу Иззатова в марте 1984 года, установлена недостача изделий из золота (24 единицы) на сумму 5274 рубля, 15 наручных часов на сумму 1049 рублей и одного ковра. А дело в суд направлял лично Гдлян. Кому-кому, а ему-то должно быть известно, куда подевались эти вещдоки.

По делу Меллеева Н. усматривается недостача магнитофона «Шарп», фотоаппарата «Сонио», двух сигналов «Италия» и автомобильного магнитофона «Шарп» на сумму 5200 рублей, изъятых еще в 1984 году.

17 октября 1983 года у обвиняемого Рахманова при личном обыске изъяли деньги в сумме 92 руб. 50 коп., золотое кольцо (400 рублей) и часы «Ориент» (245 руб.) Сведений о дальнейшем движении ценностей или их нахождении нет. Дело в суд направлял Гдлян. Об исчезновении изъятого он скромно умолчал. А вот Рахманов до сих пор пишет жалобы и просит вернуть принадлежавшие ему вещи.

Перечень недостающего очень велик. Открытых вопросов осталось множество. Вот почему и приходится только удивляться, как при таких материалах и фактах Н. С. Трубин прекратил дело, скрыл безобразия и преступления. Каким же надо быть большим «конъюнктурщиком», чтобы пойти на такой обман, на сделку с совестью.

Представляют большой интерес материалы дела о разворовывании имущества, изъятого у А. Рузметова. Ни Трубин, ни его не непосредственные помощники их вообще не читали – слишком торопились с прекращением дела. А жаль, они бы очень много открыли для себя.

Рузметова Арслана – командира Каршинского объединенного авиаотряда арестуют 21 октября 1985 года. В тюрьме он проведет 3 года 9 месяцев 21 день, затем будет полностью реабилитирован. Вместе с его арестом заберут из дома и личную автомашину марки ВАЗ-2107 с пробегом 8 тысяч километров. В машине находился магнитофон «Шарп» с радиоприемником японского производства «стерео» с двумя колонками. Машина была полностью укомплектована, в багажнике находилось новое запасное колесо. Оно и еще четыре колеса, так же новых, были финского производства. На сидениях японские чехлы черного цвета, велюровые. На заднем стекле стояла импортная солнцезащитная решетка. В салоне автомашины хранился японский калькулятор, солнцезащитные очки, три видеокассеты и двадцать магнитофонных кассет.

В день ареста машину осмотрят следователи Регеда В. Р. и Туктаров Р., составят об этом протокол и подтвердят наличие перечисленных вещей в салоне и на автомашине.

В ноябре 1987 года дело в отношении Рузметова А. примет к своему производству следователь Р. Бисеров. Осматривая вещественные доказательства, он установит, что машина растаскана. О чем подробно доложит Гдляну. Тот даст ему указание срочно возвратить автомашину жене Рузметова. Вызвали ее, оформили акты осмотра и передачи. В этих документах зафиксировано отсутствие радиоаппаратуры, декоративных приспособлений, солнцезащитной решетки, японского магнитофона. Шины на колесах заменены на старые. Не было и кассет. Саму машину транспортировали к дому Рузметова А. уже на буксире. 23 мая 1988 года Рузметова напишет заявление Гдляну о возврате похищенных вещей. Однако оно останется без внимания.

После освобождения А. Рузметов восстановит автомашину и потратит на ремонт более трех тысяч рублей. Платил он сам из своих же денег, хотя платить должен был Гдлян и его команда. А сейчас и к Трубину можно предъявить иск. Ограбление Рузметова на этом не закончилось. Во время его ареста в доме провели обыск и в числе других вещей изъяли 56 видеокассет импортного производства, которые Рузметовым приобретались по цене 200–250 рублей за штуку. Возвратят ему только 43 видеокассеты, но уже отечественного производства, непригодные для эксплуатации. На некоторых из них зафиксированы следственные действия.

Приступив к расследованию разворовывания вещественных доказательств, мы обнаружили документ, который нас заинтересовал. Он небольшой, и я его воспроизведу: «Акт от 28 октября 1986 года, г. Ташкент. Мы, нижеподписавшиеся, – руководитель следственной группы Прокуратуры Союза ССР Гдлян Т. X., начальник штаба группы Непомнящий Д. С., следователь следственной группы Власов Ю. М. и старший инженер хозяйственного отдела Прокуратуры Союза ССР Бондаренко В. И. составили настоящий акт в том, что после включения отопительной системы кипятком залило коробку, в которой находились видеомагнитные ленты, изъятые у Рузметова Арслана, стоявшие на полу у окна в кабинете следственного отдела. В результате 13 видеокассет пришли в полную негодность, так как магнитная лента покоробилась, а кассеты деформировались».

Под этими строками стоят четыре подписи ранее названных лиц, подпись Гдляна стоит первой.

На наш официальный запрос по поводу отопительной системы вскоре пришел ответ, приведу выдержку: «В кабинете следотдела в течение всего отопительного сезона 1986–1987 годов неполадок с отопительной системой не было».

После этого встал вопрос о допросе лиц, подписавших акт от 28 октября 1986 года. Гдляна мы не смогли допросить. Депутатская неприкосновенность, как броня, прикрыла этого нечистоплотного человека.

Пригласили на допрос Власова Ю. Следователь Джамалдаев X. предъявил ему для ознакомления акт и спросил, что он может пояснить по поводу него.

Ответ: «Данный акт мне хорошо знаком, он подписан и мной, в числе остальных подписавших его лиц. В один из дней, не могу сказать, что именно в этот день 28 октября 1986 года, который обозначен в акте, но было это именно в октябре 1986 года, ко мне в кабинет зашел Давид Семенович Непомнящий вместе с техником хозуправления прокуратуры СССР В. Бондаренко. У них был этот акт уже ими обоими подписанный, не помню только, была ли подпись Гдляна, кто-то из них двоих, а может и вместе оба объяснили, что ночью произошел прорыв отопительной системы, когда в кабинете никого не было, и залило видеокассеты, как они сказали, пришло в негодность 13 штук видеокассет, попросили меня подписать данный акт о том, что эти кассеты пришли в негодность. Не верить этим людям у меня не было оснований и я подписал акт. Сами эти кассеты я не видел, они мне их не предъявляли, я их об этом и не просил. Таким образом мною этот акт был подписан, что стало с этими кассетами – я не знаю. Кто был старший участка по делу Рузметова А. в это время, я не помню, они должны были быть на подотчете у него. Я точно сейчас не помню, но в тот период в кабинете, о котором сказано в этом акте, работал Непомнящий Д. С., который был в то время начальником штаба следственной группы. Мне приходилось заходить в этот кабинет и я видел, что у батареи отопления стояли коробки с вещдоками по делу Рузметова-Гаипова. Но надо сказать, что мне не довелось видеть сам момент затопления этого кабинета, также я не знаю ничего о том, когда было обнаружено или устранено это, то есть эта авария, не знаю кто устранял, вызывали слесаря или нет, то есть ничего об этом мне неизвестно, кроме того, что по просьбе этих названных мною выше лиц подписал предъявленный мне сейчас акт».

Бондаренко В. также заявил, что он подписал акт, но самой аварии, прорыва отопительной системы он не видел, не знает и куда делись 13 видеокассет.

Оставалось допросить Непомнящего Д. С. После некоторого запирательства он полностью подтвердил фиктивность акта. Рассказал, что 28 октября 1986 года получил от Гдляна указание о списании рузметовских видеокассет. Далее он пояснил: «Я составил данный акт сам лично на машинке, на которой я работал в кабинете. Все, что записано в акте, так же как и сам акт, является полной фикцией. Никаких магнитных лент, пришедших в полную негодность, не было, прорыва отопительной системы не было, все это я выдумал, чтобы выполнить указание Гдляна. Первым этот акт, подготовленный мною, подписал Гдлян Т. X., за ним его подписал я, а после нас двоих его подписали Власов и Бондаренко, кто из них первым подписал акт я не помню, также я не могу точно сказать, где ими акт был подписан. Гдляну на подпись данный акт представил я, после того, как я его подготовил в одном экземпляре, акт был передан мною Гдляну Т. X., а дальнейшую судьбу данного акта я не знал потому, что более не видел его. Я удивился тому, что этот акт у вас оказался, т. к. не думал, что Гдлян его к уголовному делу приобщит. Он же знал, что данный акт фиктивный. То, что в акте названы 13 штук видеокассет, изъятые у Рузметова А., я могу объяснить тем, что Гдлян Т, X. мне сказал конкретно, чтобы я акт составил по видеокассетам Рузметова А. У Гдляна Т. X. никогда не было в обычае что-либо просить, в данном случае тоже он в очень требовательном, повелительном тоне дал мне указание составить акт, что я и сделал без возражений. Я сейчас не могу толком объяснить, почему в этом вопросе я так безропотно подчинился Гдляну Т. X. Может, этому способствовал громадный авторитет Гдляна Т. X. в то время. Нельзя сказать, что я не осознавал сути того, что делал, составляя этот акт, но тем не менее составил. Сейчас мне стыдно это осознавать, но что было, то было. Что касается непосредственно судьбы кассет, не знаю и не видел, как Гдлян Т. X. – сам лично или через кого – забрал эти кассеты из общего числа видеокассет Рузметова А.».