Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

К показаниям Д. Непомнящего можно добавить, что Гдлян имел доступ ко всем вещдокам, хранившимся в этом кабинете. И еще, акт о списании видеокассет составили в первой половине дня, а во второй половине Гдлян улетел самолетом из Ташкента в Москву. Можно полагать, что кассеты улетели вместе с ним и исчезли.

Исчезли не только они. 21 октября 1986 года в доме Рузметова А. провели обыск. Длился он долго и закончился поздно. На следующий день обыск продолжили. Рузметову X. с детьми поместили в одной из комнат, а сами следователи хозяйничали всю ночь в других.

После обыска Рузметова X. обнаружила исчезновение ряда ювелирных изделий, которые не были внесены в списки изъятых ценностей. Ее заявления в группу Гдляна и прокуратуру остались без реагирования. Речь, например, шла об исчезновении части коллекции зажигалок иностранного производства, а также браслета с национальным орнаментом из золота 583-й пробы стоимостью около 800 рублей. Конечно, заявления Рузметовых можно поставить и под сомнение – заинтересованные они люди. Но нас насторожили другие обстоятельства. Квартира, где проходил обыск, состояла из пяти комнат. На обыск приехало также пять следователей и трое понятых. Один из следователей печатал протокол, около него сидели понятые. Другие следователи осматривали комнаты и делали это одновременно. Каждому досталось по комнате. Но понятых-то только трое, и сидели они в зале. Следователи из комнат выносили ценности в зал и клали на стол. Обнаруженное заносилось в протокол. Когда начинался обыск, то в доме из семьи Рузметовых был лишь один тринадцатилетний ребенок.

Я не хочу ставить под сомнение порядочность и честность большинства следователей, в том числе и из группы Гдляна. Но обстоятельства складывались так, что мы вынуждены были начать расследование сообщения об исчезновении изделий из дома Рузметовых. Как ни горько говорить, но ведь уже были установлены факты разворовывания вещей из машины, перед нами лежал и фиктивный акт на списание видеокассет.

Установили понятых, начали их допросы. Весьма любопытные показания дала Э. Шеварева, женщина с высшим педагогическим образованием, безупречной репутации, абсолютно незаинтересованное лицо: «Когда обыск закончился, следователь, который составлял протокол, сложил в свой дипломат три футляра с золотыми украшениями (в фабричных футлярах, цвет которых я не помню), два комплекта золотых изделий: один из них – сережки с бриллиантами и кольцо с бриллиантом – это был один комплект; второй комплект – тоже сережки и кольцо, но по-моему без камней, точно не помню, только помню, что второй комплект был без бриллиантов. Еще один, третий футляр: в нем находился золотой женский браслет, который надевается на запястье руки женщины. Эти золотые украшения были найдены следователями то ли в комнате матери, то ли в комнате девочек. Я сейчас смотрю и вижу, что эти предметы в протоколе обыска не отражены. Деньги, которые вместе с этими золотыми вещами положил в свой дипломат следователь, в протоколе указаны, они были, в том виде и количестве, как я сказала выше. Я не знаю почему золотые вещи в данном протоколе не указаны, но факт, что они были и следователь положил их с деньгами в дипломат из пластмассового материала черного цвета. Я это видела своими глазами…»

Мы не успели выполнить иных следственных действий. Дело незаконно прекратил Трубин. Заявления Рузметовых так и остались непроверенными.

Если бы только они. Остались нерасследованными другие, аналогичные факты, о которых следует все-таки рассказать. Они могут, как мне думается, пролить свет на внутреннюю сторону образа Гдляна, чуть-чуть развеять газетный туман, напущенный достаточно умело над ним и его окружением.

Конечно, меня могут упрекнуть за придание огласке фактов, по которым не принято окончательного решения. Я это хорошо понимаю, упреки отчасти будут справедливыми. Но не я первый выбрал такой путь. Его выбрал Гдлян сам, когда начал печатать в газетах неисследованные протоколы допросов, когда начал раскрывать следственную тайну до принятия окончательных решений по делам. Поэтому я не буду испытывать угрызений совести, ибо имею моральное право рассказать и об этих непроверенных фактах. Постараюсь их не комментировать, пусть читатель оценивает сам приведенные показания, выдержки из протоколов осмотра, следственных экспериментов и т. д.

Начну с подозрения, выдвинутого нами в отношении начальника следственной части Г. Каракозова. В становлении Гдляна он сыграл исключительную роль. Без него Гдлян не стал бы тем Гдляном, которого мы привыкли видеть. С подачи Каракозова того назначили следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР. Гдлян многое перенял от своего старшего патрона. Достаточно сказать, что понятие «яма», то есть практика выбрасывания материалов из дел, существовала и до прихода Гдляна в следственную часть. Каракозов «вводил» Гдляна и в Узбекистан. Сам он неоднократно бывал з республике. Хорошо знал министра внутренних дел УзССР Яхьяева. Тот даже предлагал ему пост своего заместителя.

При многих схожестях Каракозов отличался от Гдляна большей эрудицией, знанием права, интеллигентностью и уравновешенностью. О Каракозове шла молва, как о великолепном следователе, мастере допросов самых «твердых» преступников. Но и Каракозова, видимо, развратила высокая следственная вершина. Постепенно стало проявляться пренебрежение к процессуальной форме, «политика» брала верх над правом. Гдлян хорошо знал своего «шефа», его сильные и слабые стороны, умело играл на них. Он понимал, что и Каракозову нужны громкие дела, большие миллионы, оба получали за них крупные премии. Однако я долго пытался понять, когда и на чем Гдлян смог подчинить себе Каракозова. Ведь доходило до того, что именно он давал указания начальнику, а тот смиренно их исполнял и даже извинялся, если что-то не вовремя было сделано.

Каракозов не упускал случая, чтобы не поучаствовать, а точнее не поприсутствовать при больших изъятиях денег, ценностей. В октябре 1986 года он прибудет в Ташкент, а оттуда вместе с Гдляном, другими следователями вылетит в Ургенч. Затем все на автомашинах приедут в колхоз имени Калинина Ташаузской области в Туркмении. Отыскав дом Саидова Юлдаша, ему предложили выдать деньги. Тот не стал «запираться», привел следователей в сарай и из земли извлек два больших свертка. В свертках находились два дипломата-портфеля и чемодан с деньгами. Купюры были достоинством от 5 до 100 рублей. Обнаруженное занесли в дом, высыпали на пол. Каракозов предложил не пересчитывать деньги, а просто сделать их сортировку. Пачки с купюрами в 50 и 100 рублей складывали в дипломат, а с другими купюрами – в чемодан. В дипломат деньги складывал Каракозов. Этот дипломат находился в стороне от чемодана, напротив окна. Каракозов брал пачки денег из общей кучи и шел к дипломату. Таким образом он оказывался на некоторое время один на половине дома, а на второй половине находились следователь Ибрагимов и понятые.

Дальше я предоставляю слово участнику операции по изъятию денег Исмаилову Рахиму: «Через некоторое время Каракозов дал команду мне и Головину освободить комнату и обеспечить охрану дома со стороны улицы, чтобы никто не подходил. Мне лично эта команда показалась странной. Я и Головин вышли из комнаты, поскольку на время проведения этого мероприятия мы подчинялись Каракозову. В комнате остались Каракозов, следователь Ибрагимов и один понятой, фамилии его не помню. В комнате горела электрическая лампочка, на улице было темно. Находясь на улице, я прекрасно видел все, что происходило в комнате, поскольку заглядывал в комнату через окно. Окно в указанной комнате расположено на противоположной стене от входа с левой стороны, без занавесок. Я и Головин находились друг от друга на расстоянии примерно 3–4 метра, было тихо, не разговаривали между собой. Я несколько раз заглядывал в комнату через окно и видел, как Каракозов носил деньги в пачках, которые брал с пола на участке комнаты, где сидел Ибрагимов. Он носил по две пачки и складывал деньги в дипломат, который находился на стуле на расстоянии 2–2,5 метра от окна. Когда Каракозов в очередной раз нес деньги, я смотрел в окно: я помню, что в одной руке у него была пачка денег в купюрах достоинством по 100 рублей, а в другой – пачка денег в купюрах достоинством по 50 рублей. Я видел внешнюю часть пачек. Пачки с указанными купюрами Каракозов складывал в дипломат. Когда я посмотрел через окно в комнату, то увидел как Каракозов посмотрел по сторонам, незаметно для участников упомянутого следственного действия положил во внутренние карманы форменного кителя две пачки денег. В этот момент дипломат с деньгами был практически полный. Какими конкретно купюрами Каракозов положил две пачки денег в карманы форменного кителя я сказать не могу, поясняю, что в указанный мною дипломат Каракозов складывал деньги купюрами достоинством 50 и 100 рублей. Я был возмущен поступком, отошел от окна и сказал Головину: «Каракозов что-то мудрит». Я рассказал Головину о том, что Каракозов положил две упаковки денег в карман. Когда мы стояли около окна, то Каракозов, услышав наш разговор с Головиным, открыл окно и поинтересовался обстановкой. Мы ответили, что все нормально. Каракозов разрешил войти в комнату. Мы действительно хотели войти в комнату, в это время Каракозов вышел нам навстречу, был взволнованный. Он отошел в левую сторону от дома и выпал из нашего поля зрения. Где-то через пять минут он вернулся. После изъятия денег я, Головин, Каракозов в одной машине приехали в Ургенч, где о случившемся я доложил Анисимову. На мой взгляд, разбирательством этого вопроса никто не занимался.

Я твердо заявляю, что это был Каракозов Герман Петрович: перед выездом на изъятие денег следователь Гдлян представил его как руководителя нашей группы».

А вот что рассказал Головин: «Дипломат, в который Каракозов укладывал пачки денег, находился на стуле в таком положении, что процесс укладывания денег хорошо просматривался через окно с улицы, в то же время для остальных участников укладки денег действия Каракозова полностью не просматривались. В момент нахождения на улице около дома Исмаилов был от меня на незначительном расстоянии, мы не разговаривали, выполняли обязанности по охране проводимого мероприятия. Обходя дом, Исмаилов оказался у окна и задержался там на некоторое время. Что происходило в тот момент в комнате, я не видел. Вдруг ко мне быстрым шагом подошел Исмаилов, вид его был растерянный и взволнованный. Обращаясь ко мне, он сообщил, что только что своими глазами видел, как Каракозов, взяв деньги у Ибрагимова, развернулся к нему спиной, подошел к дипломату и стал их укладывать. Выбрав момент, когда за ним никто не наблюдал, положил две пачки денег во внутренние карманы форменного кителя. Исмаилов пояснил позже, что пачки были спаренные и купюрами по 50–100 рублей. Мы допустили неосторожность, стали оживленно разговаривать. Услышав шум за окном, Каракозов быстро вышел на улицу, вид был растерянный, руки тряслись и заискивающим, дрожащим голосом завел с нами разговор о том, не видели ли мы посторонних лиц. Затем Каракозов отошел от нас и от дома и через некоторое время вернулся. Он пригласил нас зайти в дом. Первоначально я не хотел, а затем вошел в комнату, где увидел, что деньги были уложены в дипломат, подсчет денег не производился. Протокол добровольной выдачи был составлен и подписан участниками указанного следственного действия. Затем мы уехали в Ургенч и о случившемся Исмаилов доложил начальнику подразделения Анисимову. На следующий день Анисимов сообщил нам, что доложенное о происшедшем при изъятии денег, с его слов, стало достоянием следователя Гдляна. По прибытии из командировки в Ташкент Головин и Исмаилов написали рапорта, которые передали Ю. Н. Анисимову.

Ю. Н. Анисимов полностью подтвердит показания Головина и Исмаилова. Те ему доложат о случившемся сразу же по возвращении из Ташаузской области. Оба предложили принять решительные меры по изобличению Каракозова. Однако время было упущено. Через несколько часов Анисимов сообщил о происшедшем Гдляну, надеясь, что тот примет какие-то меры. Но Гдлян лишь спросил о возможности поделиться информацией с Ивановым.

Ю. Анисимов также рассказал: «После моего сообщения следователь Гдлян не стал опровергать приведенные мной факты и сказал: «Вот с кем приходится работать!» Следователь Гдлян возмущался действиями Каракозова и дал правовую оценку содеянному Каракозовым, расценив это как хищение государственного имущества в крупных размерах».

Я не буду столь категоричен в оценках, как Гдлян. Каракозову мы не предъявляли обвинения за совершение хищений. Однако у меня были основания думать, что сообщение Анисимова Гдляну и явилось для последнего той «компрой» на Каракозова, которая позволяла ему «управлять» своим шефом.

Закончить же рассказ о ташаузской истории хочу небольшим дополнением. Мы допросили понятых, следователей. Они почти также описали обстоятельства изъятия и сортировки денег в доме, но заявили, что не были очевидцами хищения, возможно и по объективным причинам, из-за его скрытности для них. Провели мы проверку показаний на месте, следственный эксперимент, которые подтвердили возможность видеть через окно дома Саидова Юлдаша все, что происходит внутри и даже читать названия книг, лежавших в комнате недалеко от окна. Однако вопрос о доказанности или недоказанности так и остался открытым. Генеральный прокурор, хотя и прекратил дело в отношении Каракозова, но по ташаузской истории он не обмолвился ни единым словом. Да и не мог этого сделать в силу полного незнания материалов дела.

Теперь пора вновь вернуться к Гдляну. Конечно, о сообщении Ю. Анисимова он не доложил руководству прокуратуры Союза ССР, хотя и обязан был доложить, независимо от достоверности или недостоверности информации. Гдлян любил собирать «компры». С их помощью он делал послушными, рабски преданными некоторых следователей своей группы. Ему и Иванову докладывали, кто из следователей где и когда был, пил ли спиртное, встречался ли с женщинами, что покупал и т. д. Это одна сторона дела. Но не менее важна и другая. Гдлян страшно боялся «вынести сор из избы», ибо в любое время сам мог оказаться в неприглядном виде. К концу 1986 года он был многим отягощен, хотя бы разукомплектованием автомашины Рузметова А., фальшивым актом на списание видеокассет, рядом самоубийств людей, так или иначе соприкасавшихся с его следствием.

Но нам пришлось столкнуться и с более серьезными заявлениями в отношении Гдляна. Начну с показаний Ю. Писаревского, бывшего следователя гдляновской группы, который рассказал об одном изъятии дипломата с деньгами.

«При вскрытии дипломата в нем оказалось 458 тысяч рублей. Эти деньги закрыли в сейф. Один ключ остался у меня, а другой у Гдляна или Иванова. Сейф опечатали печатью, которая была у Гдляна. У меня печати такой не было. Все следователи в здании могли находиться до 20–00, кроме Гдляна и Иванова. Я ушел вместе с понятыми. На следующий день утром в кабинет, где был сейф с деньгами, были приглашены кассир прокуратуры республики, бухгалтер прокуратуры республики – Зоря Алексеевна и Рита, понятые, инженер по спецтехнике прокуратуры республики по имени Володя. Пересчитали деньги и оказалось, что не хватает 2000 рублей по сравнению с вчерашним. Гдлян стал нападать на меня с претензиями. Я ему ответил, что ушел отсюда в 20–00 с понятыми, назад меня бы не пустили. Я сказал, что дубликат ключа находится у него, листы с печатями для опечатки ценностей тоже. Услышав это, Гдлян замолчал. Стали составлять новый протокол осмотра на уже новую сумму – 456 тысяч рублей, протокол и понятые, соответственно были уже другие».

Показания Иззатова Видадила: «Гдлян сказал, что приехал по указанию Генерального прокурора и будет много арестовывать людей… Далее он сказал, что я турок, а он армянин и, как земляк, должен найти с ним общий язык. На мой вопрос: «Как это сделать?» – Гдлян ответил, что я должен дать ему десять тысяч рублей и стать его агентом по Бухарской области».

Мадаминов Анвар – бывший начальник ГАИ МВД Ташоблисполкома: «24 мая 1984 года у меня состоялась встреча с Гдляном, разговор один на один. Он говорил со мной вежливо, сказал, что против меня ничего нет, просил дать ему 70 тысяч рублей за то, что он освободит меня немедленно, но я должен сотрудничать с ним…»

Рахимов Шамси: «Гдлян требовал у меня 50 тысяч рублей. С этой целью он в течение полутора лет не накладывал арест на вклады в сберкассе на мое имя, на имя жены и сына».

К нам поступило заявление от Рахимова Салима, в котором он сообщал, что в помещении следственной части прокуратуры СССР он передал Гдляну 100 тысяч рублей. Передал за то, чтобы избежать сурового наказания. Деньги потребовал сам Гдлян.

Пройти мимо такого обвинения в адрес Гдляна мы не могли. Надо расследовать, выяснить, клевета, навет на Гдляна или «дыма без огня не бывает».

Начали с допроса заявителя. Он подробно рассказал, как с ним «работали» следователи. Под угрозой ареста сына он вынужден был оговорить себя. Гдлян постоянно требовал от него денег. Салим вспоминает: «… Зимой 1987 года меня вновь привезли в Москву, в Бутырскую тюрьму. Здесь Гдлян стал требовать с меня 300 тысяч рублей, обещая отпустить сына, который уже сидит 10 дней, а мне будет наказание всего пять-шесть лет. Весной Гдлян вызвал моего сына Анвара. Действительно при свидании, организованном Гдляном, я попросил привезти в Москву в следственную часть прокуратуры Союза ССР деньги в сумме 100 тысяч рублей». Далее Рахимов Салим рассказал, что сын вскоре привез эти деньги. В следственной части Гдлян устроил им вновь кратковременное свидание. Анвар оставил деньги в дипломате, а сам ушел. Рахимов Салим на короткое время остался один на один с Гдляном, достал деньги, завернутые в газету, и передал Гдляну. Тот взял их и бросил в правый верхний ящик стола.

Мы вызвали на допрос Рахимова Анвара. Он рассказал, что весной 1987 года его пригласил в прокуратуру Ф. Ходжаевского района г. Бухары следователь Мороз и сказал, что Анвара вызывает в Москву в следственную часть прокуратуры Гдлян на свидание с отцом. Кстати, Мороз подтвердит эти вызовы. По прибытии в следственную часть, часа через два, Рахимову Анвару устроили встречу с отцом. Тот сказал, что нужно занять у родственников, добавить свои деньги и привезти 100 тысяч рублей в Москву. Гдлян еще раз даст свидание. На вопрос сына о причинах образования у отца шрама на лбу, тот ответил, что на допросах Гдлян и Иванов били его. Гдлян ударил так ногой, что сорвал кожу на лбу.

По возвращении Анвара родственники собрали 100 тысяч. Они нами тоже допрошены, назвали, кто и сколько дал денег.

Дней через десять Анвар вновь вылетит самолетом в Москву. Деньги же будут завернуты в газету и уложены в дипломат, который привезет поездом Шукуров Хамракул. Он нами установлен и на допросах полностью подтвердит факт транспортировки денег. Расскажет, что вместе с Анваром ходил к зданию следственной части прокуратуры СССР. Анвар взял дипломат с деньгами, ушел вовнутрь помещения, а вскоре уже вышел без дипломата и денег. В Москве Анвар и Шукуров Хамракул остановятся в общежитии Академии наук СССР у аспиранта Рамзатова Ислама. Тот подтвердит это. Подробно расскажет о дипломате. Сообщит, что Анвар, взяв дипломат, вместе с Шукуровым уйдет из общежития на свидание с отцом.

Рахимов Анвар далее в деталях пояснит, что по приходу в следственную часть его заведут в кабинет на четвертый этаж, а вскоре в него приведут отца.

«Нас оставили вдвоем. В коридоре ходила переводчица Диля, фамилию не знаю, с ней разговаривал Дадажанов. Примерно полчаса я разговаривал с отцом, сказал, что привез 100 тысяч, показал на дипломат, сказал, что привез новый костюм. Отец костюм не взял, а продукты я ему отдал, хлеба немного (лепешки) и еще что-то, не помню. Зашел Мороз и сказал, чтобы я уходил. Отец остался в кабинете. Я забрал сумку, а дипломат оставил… Деньги были еще завернуты в две газеты «Совет Узбекистони». Там было 15 пачек 50-рублевых ассигнаций и 10 пачек 25-рублевых купюр. Зачем понадобились отцу эти деньги в тюрьме, он мне не сказал, а ответил – нужны и все. Портфель-дипломат я поставил за стол с правой стороны, в промежутке между столом и окном, и показал отцу, где он стоит».

Мы наметили подробный план следственных мероприятий. Часть из них успели выполнить, другие не смогли в связи с прекращением дела. Но мы, кроме прочего, детально проанализировали, когда и сколько раз арестованного Рахимова Салима доставляли из следственного изолятора в следственную часть. Такие доставления были, и по времени они совпадают с теми обстоятельствами, о которых нам рассказали Рахимовы. Бросилось в глаза и то, что во время этих доставлений следственные действия с Рахимовым С. не выполнялись. Из-за давности не удалось отыскать корешки к авиабилетам Анвара, архив в аэропортах уже уничтожили. Но зато, к нашему удовлетворению, в бухгалтерии прокуратуры Союза ССР сохранились командировочные удостоверения Гдляна. Они позволили подтвердить его нахождение во время описанных событий именно в Москве.

Удалось допросить одного из сокамерников Рахимова Салима, им оказался Хаитов Тура. Он рассказал, что находился в одной камере следственного изолятора с Рахимовым Салимом. «После допросов по возвращении в камеру мы рассказывали друг другу о существе допросов. Рахимов Салим говорил мне, что Гдлян и Иванов заставляют его давать показания на руководителей, обещают ему тогда снисхождение. Еще он говорил мне, что у него Гдлян требует деньги, обещая маленький срок наказания. Я уже не помню, какую сумму он называл, сто или девяносто тысяч он должен был отдать Гдляну. Отдал он эти деньги или нет, я не знаю. Находились мы с ним в одной камере больше месяца. Рахимов заболел и его увезли в больницу».

Не успели мы провести с ним и отцом проверки показаний на месте. Не успели предъявить участникам событий и коллекцию «дипломатов», собранную нами, исходя из показаний Анвара.

По ста тысячам рахимовских денег я не торопился делать окончательных выводов, тем более, что следствие продолжалось, не принял по ним решения и Генеральный прокурор. В его постановлении даже нет упоминания о них. Вопрос опять остался открытым. Хотя наши следователи рассуждали: «Гдлян дела с такими доказательствами, какие собраны по заявлению Рахимова Салима о 100 тысячах, направлял в суд, и людей осуждали к суровым наказаниям. Если бы Гдлян расследовал данный эпизод, а получателем денег значился не он, а другое лицо, то оно давно бы сидело в колонии».

Возможно это и так, не будем сейчас гадать и строить умозаключения. Себя же я часто спрашивал: «если все-таки сто тысяч привезли, но они не были взяткой, а привезли их в качестве возмещения ущерба, то почему это возмещение не было запротоколировано? Если деньги привезли, то как они разошлись? Не потому ли Гдлян огульно обвиняет всех в коррупции, в развале «кремлевского дела», чтобы, очернив всех без разбору, самому спрятаться за этими обвинениями? Ведь на Руси хорошо знают, что из себя представляет тот, кто больше всех кричит: «держите вора».

Гдляновские миллионы нередко выдают за результат борьбы двух следователей с мафией в Узбекистане. Другие склонны считать, что Гдлян и Иванов мафию вовсе не затронули, а если и привлекали к уголовной ответственности, то лишь тех, кто находился на содержании мафии.

Задумайтесь еще раз над такими цифрами: из 64 лиц, арестованных за взяточничество по постановлениям Гдляна и его следователей, почти половина признана невиновными и реабилитирована судами.

Что касается изъятых миллионов, то мы частично затронули, кто и как их изымал, кому они принадлежали в действительности. Гдлян и его команда не стали разбираться почти в 6 миллионах Худайбергенова Атауллы. Их попытались увести от истинного владельца, «приписать» другому лицу. Да и честно заработанные деньги, но неправомерно изъятые у граждан, тоже выдавали за деньги мафии. Поэтому можно сказать, что в основном гдляновскими миллионами прикрыли настоящую мафию.

Не буду голословным, сошлюсь на материалы расследования, которые позволяют мне заявить, что Гдлян и Иванов, злоупотребив служебным положением, незаконно освободили от ответственности многих крупных расхитителей и взяточников, укрыли их преступления и не приняли достаточных мер к возмещению государству огромного материального ущерба.

Весной 1983 года следователи начав уголовное дело в отношении директора Бухарского горпромторга Кудратова и начальника ГАИ Музафарова, изымут у них денег, ценностей на несколько миллионов рублей. Начнется кропотливая работа по установлению источников образования миллионов. На этой стадии дело принял к своему производству Гдлян и продолжил расследование. Главный вопрос, который стоял перед ним и его группой, оставался прежним: откуда у арестованных взялись огромные ценности. Выдвинули одну версию: Кудратов и Музафаров получали взятки от своих подчиненных. А коли так, то от последних надо получить показания о передаче денег, ценностей своим руководителям на изъятую сумму.

Финал следствия на этом участке таков. Кудратову предъявили обвинение, а потом Гдлян составил обвинительное заключение, согласно которому Кудратов получил взяток от 56 подчиненных ему по службе работников торговли на общую сумму 2 миллиона 358 тысяч рублей. Причем, как сделан вывод следствием, взятки на сумму 680 тысяч 883 рубля были даны за счет хищений материально ответственными лицами из магазинов и складов, а остальные взятки на сумму 1 миллион 677 тысяч рублей – за счет обмана покупателей.

Несмотря на это, Иванов, по согласованию с Гдляном, в отношении всех 56 взяткодателей, расхитителей и обманщиков покупателей прекратит уголовное дело. О них будет проявлена трогательная забота по сохранению их на должностях в торговле. А ведь многие взятки исчислялись от 70 до 200 и более тысяч. Зав. секцией ЦУМа Саттарова, например, передала Кудратову, согласно обвинительному заключению, 242 тысячи рублей, заведующие магазинами Арипова – 113 тысяч, Ташкулова – 120 тысяч рублей. Прекращение дела в отношении взяткодателей мотивировано, якобы, добровольностью поданных заявлений о передаче взяток или их вымогательством. Надо прямо сказать, что принятое решение не соответствует материалам дела. Ни о какой добровольности или вымогательстве нельзя вести и речи. Об этом Гдляну говорили некоторые следователи группы.

Руководитель участка следователь Бош неоднократно возражал Гдляну, когда тот давал указания о прекращении дел в отношении взяткодателей. «Я с ним спорил, говорил, что большие суммы взяток, как же оставлять взяткодателей безнаказанными, и сказал, что я прекращать уголовное дело в отношении взяткодателей не буду.

В ответ Гдлян говорил: «Чего орешь, чего пасть разеваешь? Мы и без тебя этот вопрос решим».

В ходе следствия были установлены факты хищений, обмана покупателей. Когда я говорил, что материалы о хищениях надо выделять в отдельное производство, Гдлян говорил: «Какое твое дело, убирайся отсюда…»

И все-таки Бош против своей совести не пошел, не совершил беззакония. Его совершили Гдлян и Иванов.

Действительно, уголовные кодексы всех союзных республик предусматривали освобождение взяткодателя от ответственности, если тот добровольно заявит о передаче взятки. Была ли добровольность у бухарских торговых работников? Нет, ее и в помине не было. Никто из них сам в прокуратуру не пришел.

Приведенное полностью соответствует показаниям следователя Калинина: «Чтобы иметь основания для освобождения от ответственности взяткодателей, им предлагалось написать заявления, чтобы придать им смысл добровольности, независимо, что они сами не приходили, а они действительно сами к следователям не приходили… Было бы наивно полагать, что они сами придут с заявлениями».

Мы допросили большинство взяткодателей и те откровенно рассказали, что они сами с заявлениями о даче взяток Кудратову и руководителям УВД Бухарского облисполкома не обращались. Заявления писали, как правило, после неоднократных вызовов следователями и под их диктовку. Допрошенный Артыков сообщил, что его 33 раза вызывали на допрос и только ночью 28 июля 1984 года на 34 допросе, под воздействием угроз и шантажа он вынужден был написать ложное заявление о передаче взятки. Уголовное дело в отношении его прекратили по основаниям добровольного заявления. Скажу, что в отношении Артыкова действительно надо было прекращать, но только за отсутствием события преступления, что мы и сделали. Взяток он не передавал. Но вернемся к тем, кто действительно совершил преступления. Мы просто недоумевали, как можно было прекращать в отношении их уголовные дела. Например, заведующий складом Касымов из похищенных им денег передал Кудратову 52 тысячи рублей. Эти деньги в обвинении Кудратова фигурируют, как похищенные им самим, а Касымов, как это ни странно, подчистую освобожден от ответственности. И так в отношении многих расхитителей.

Почему Гдлян и Иванов пошли на это. Они просто вступили в преступную сделку с виновными лицами, заранее пообещав не привлекать к суду, лишь бы они давали показания на других лиц. Достоверность этих показаний тоже мало кого интересовала. Все доказательства свелись к голым показаниям. Гдлян просто отказался от кропотливой работы, от всестороннего исследования хозяйственной деятельности, обстоятельств торговли. Если бы он туда углубился, то многое открыл бы для себя. В том числе огромные хищения, неучтенный, левый товар, приходивший в Бухару не только из Узбекистана, но и других регионов страны. Следователями в горпромторге была назначена ревизия. 12 декабря 1983 года ее акт на 1610 листах был направлен Гдляну. Ревизия установила недостачу на несколько сот тысяч рублей, излишки ценностей на 87 тысяч и необоснованную переоценку товаров более чем на 200 тысяч рублей. Однако акт ревизии Гдлян к делу не приобщит, его выбросят в «яму», а затем просто «потеряют».

Бухарская торговля представляла на тот период исключительный интерес в криминальном плане. Начав с нее, можно было бы открыть огромные подпольные синдикаты по изготовлению неучтенной продукции и ее реализации через торговлю, которые нанесли государству ущерб на десятки и даже сотни миллионов рублей. Гдлян и Иванов срезали лишь небольшой прыщ, оставив нетронутой всю злокачественную опухоль.

Многие в группе Гдляна понимали это, предлагали разумные меры, но они сходу отметались.