Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Тот же следователь Калинин рассказал: «Хищениями наша группа не занималась… Гдлян приезжал из Москвы и на оперативных совещаниях он требовал от нас быстрее заканчивать дело… Я полагаю, что торговлей надо было заниматься отдельно, создать отдельную группу, назначить другого руководителя и заниматься торговлей. Ведь это «золотое дно». Прокуратура республики просила дело Кудратова передать им, но Гдлян не согласился».

Остается добавить, что Гдлян и Иванов незаконно освободят от суда в Бухарской области, кроме уже упомянутых 56 работников торговли, еще 87 взяткодателей.

Оправдывая беззаконие, Гдлян и Иванов пустятся в длинные рассуждения, заявят, что они освобождали от уголовной ответственности второстепенных, мелких преступников. Конечно, эти заявления в первую очередь рассчитаны на людей, не знающих фактической стороны дел, а попросту на их обман. Разве можно назвать мелкими деяния, когда ими причинен ущерб государству, гражданам, исчисляемый в сто, двести и более тысяч рублей? И как непоследовательны Гдлян и Иванов в своем поведении и в своих заявлениях. В одном случае они уводили от суда махровых расхитителей, взяточников, а в другом – заперли в тюрьму более сотни людей, так называемых хранителей ценностей, многодетных матерей, старцев, беременных женщин, содержали их, невиновных, под стражей от нескольких дней до нескольких месяцев и года. Значит, в арестах невиновных, которые знать не знали о хищениях, взятках, Гдлян и Иванов видели смысл борьбы с мафией. А там, где она в действительности процветала, – ее не замечали. Что-то действительно не сходятся концы с концами, какая-то гипертрофированная логика. Но у нее есть, видимо, тоже объяснения. Но сначала приведу выдержку из протокола допроса следователя И. Д. Олореско.

«Точной даты сейчас не припоминаю, но где-то в 1987 году нами была получена информация, поступившая то ли от свидетелей, то ли она была нам прислана, сейчас не припоминаю, о том, что на Навоийском производственном объединении хлебопродуктов обнаружена недостача шести вагонов с зерном. Насколько сейчас помню, по объединению была назначена ревизия финансово-хозяйственной деятельности, по результатам которой была выявлена недостача в пределах 1,5 миллиона рублей».

И. Олореско прав. Недостача была, и была большой. Был и акт ревизии с приложением к нему множества документов. Гдляновские следователи начнут расследование, получат показания о крупных взятках в объединении. Но вскоре дело по непонятным причинам прекратят, так и не установив причин недостачи. Многие бухгалтерские документы из дела исчезнут. Не удалось отыскать их и нам. В результате этого дальнейшее расследование огромного ущерба, причиненного государству, оказалось невозможным.

Причины прекращения дела по объединению хлебопродуктов довольно-таки смутные, их трудно уловить, можно только догадываться. Поэтому мы попытались их проследить на иных фактах огромного материального ущерба, причиненного государству и оставленных также без глубокого расследования. Какие подспудные силы действовали здесь, в чем заключались истинные причины потакания, потворства матерым расхитителям, настоящей мафии?

Мы передопросили почти всех следователей, работавших у Гдляна на бухарском участке. Многие из них заявили прямо: «Гдлян запретил расследовать хищения, не соглашался и на выделение материалов по разграблению государственной, общественной собственности в отдельное производство».

Интересные показания мы получили от следователя М. Романова, который некоторое время возглавлял участок. Он рассказал, что еще в 1984 году они располагали официальными показаниями о связях Кудратова с торговыми базами в Ташкенте, получении там в больших объемах дефицитных товаров за взятки. Сами товары были из излишков и изготовлены подпольным способом. Директором одной из баз был человек кавказской национальности, грузин или армянин. Гдляну докладывались все материалы следствия, докладывались и эти, но он по ним никакого решения не принял.

От себя добавлю, что и в материалах гдляновского расследования частенько мелькали кавказские фамилии. Но ни один из них, несмотря на веские подозрения и достоверные данные о совершении преступлений, к уголовной ответственности не привлекался. «Кавказцев» судили по делам, находящимся в производстве других следственных групп, но только не гдляновской.

Гдлян располагал обширной следственной информацией о поступлении из Тбилиси в Бухару под видом лоскутной ткани хорошего полноценного материала, который пользовался повышенным спросом у населения. Документы составлялись на поступление лоскута, а шла ткань, которая продавалась по стоимости выше, чем лоскут. Разница в цене, исчисляемая сотнями тысяч рублей, присваивалась. За поставку ткани в Тбилиси неоднократно возили большие взятки.

Следователями был собран большой следственный материал. Оставалось поехать в Грузию и там выполнить ряд следственных действий, но Гдлян не разрешил им выезд. Мафия после этого облегченно вздохнула. Но и это не все. Следователи установили, что лица армянской национальности доставляли в Бухару иранскую ткань, которую быстро распродавали в торговых точках. От ее продажи Кудратов имел хороший «навар». Материалы по этому эпизоду были собраны неплохие: изъяты документы, допрошены работники бухарских магазинов. Оставалось допросить «дельцов», выяснить где и как они приобретали ткань, почему ее привозили в Бухару. Установили их местонахождение. Однако Гдлян вновь отказал в командировке, не дал их допрашивать и завершил весьма перспективное расследование. По его указанию, материалы следствия были изъяты из дела и выброшены в «яму». Иными словами, их уничтожили, не показали ни прокурору, ни суду. Мафии осталось только рукоплескать и пить за здоровье Гдляна.

И здесь уместно привести высказывания следователя гдляновской группы Сухобруса. Характеризуя методы работы Гдляна и Иванова, он заявил: «Они с профессиональной точки зрения беспомощны. Я не видел, чтобы они были заинтересованы на основании закона бороться с коррупцией, мафией и вообще с преступностью. Все делалось для других целей, но только не для этого. Я не знаю, был ли тогда разговор о депутатстве, о демократизации, но гласность набирала темп и на этой волне они решили использовать свое должностное положение. Это была не борьба. Это было на втором плане».

К сожалению, надо признать объективно, Гдлян и Иванов нанесли серьезный ущерб борьбе с преступностью не только в Узбекистане, но и во всей стране. Два заурядных политических авантюриста нанесли удар по авторитету правоохранительных органов. Здесь дело не только в прокуратуре. Они опорочили деятельность органов внутренних дел, которые приложили колоссальные усилия в борьбе с организованной преступностью и продолжают это делать сегодня.

Прокурорский надзор и суд

Полагаю, что я представил достаточно фактов, свидетельствующих о грубом беззаконии, попрании прав граждан в ходе гдляновского расследования. У многих, естественно, возникли справедливые вопросы: «Почему все это стало возможным? Где находился прокурорский надзор за Гдляном и его группой? Почему суды выносили необъективные приговоры?» Действительно, вопросы вполне уместные и от них нельзя отмахнуться.

Буду откровенен: настоящего прокурорского надзора за группой не было. Его не могло быть по ряду причин, в том числе и личностного характера. Попытки бывшего заместителя Генерального прокурора СССР А. Катусева навести хоть какой-то порядок, были запоздалыми. Маховик набрал такие обороты, что его оказалось невозможно остановить, кроме как разрушить и заменить полностью.

В 80-х годах следственная часть прокуратуры Союза ССР состояла из полутора десятков следователей по особо важным делам, одного прокурора, ее начальника и двух его заместителей. Это штат. Но под знаменами следственной части постоянно находилось несколько сот следователей, прикомандированных с периферии. Дела расследовались самые сложные, самые объемные и в разных точках Советского Союза. Например, во второй половине 80-х годов следователи по особо важным делам, возглавляя группы, работали в Белоруссии, Казахстане, Азербайджане, Узбекистане, Ленинграде, Армении. Конечно, проконтролировать их работу физически силами начальника, двух его заместителей и прокурора было невозможно.

В конце 1987 года штат прокуроров по надзору за следователями следственной части увеличили до четырех. Но и это – капля в море. Поэтому больше приходилось уповать на самих руководителей групп, союзных следователей по особо важным делам. Однако не все из них выдержали испытание временем, нахождением на высшей следственной ступени, не все обладали житейской мудростью, пониманием того, что они постоянно работают с людьми. К тому же отрицательно сказывалась большая текучесть в кадрах, где-то не срабатывала и преемственность.

Хотя поучиться следственной мудрости было у кого. В следственной части до последних дней в должности старших следователей по особо важным делам работали такие известные люди, профессионалы величайшей квалификации, как Громов Сергей Михайлович, Любимов Юлий Дмитриевич. Они отдали следствию более 40 лет, лучших лет своей жизни. Их перу принадлежат обвинительные заключения в отношении самых матерых расхитителей, взяточников, убийц, а также тех, кто в 30–50-х годах совершал массовые репрессии против ни в чем не повинных граждан. Пройдя столь долгий путь, они нигде и ни в чем не запятнали звания «следователь».

Я могу смело говорить, как о больших мастерах своего дела, строгих защитниках законности и о более молодых следователях – Владимире Калиниченко, Константине Майденюке. Те же самые Узбекистан, Казахстан они прошли «без сучка и задоринки», без существенной жалобы на нарушение процессуальной нормы, хотя дела расследовали весьма сложные.

Об организации и состоянии надзора за следователями следственной части мне было известно. Но в ходе расследования дела о нарушениях законности в Узбекистане мы уделили ему значительное внимание. Этот вопрос специально готовился для рассмотрения на отдельной коллегии прокуратуры Союза ССР. К сожалению, она так и не состоялась в силу ряда причин, в том числе и смещения Сухарева с должности Генерального прокурора. Но многие вопросы удалось рассмотреть и решить чуть раньше, на коллегии прокуратуры 8 февраля 1990 года. К ее материалам мы будем возвращаться, они представляют большой интерес, как и та обстановка, в которой она проходила.

Мне памятен последний разговор с бывшим Генеральным прокурором СССР Александром Михайловичем Рекунковым. Он уже находился на пенсии. Однажды позвонил по телефону и попросил о встрече. Коротко объяснил мне, что его приглашают на слушание на съездовскую комиссию по делу Гдляна, а многие фактические обстоятельства он уже забыл и хотел бы их освежить в памяти при беседе со мной.

Я согласился, да и не мог не согласиться с его просьбой. Еще недавно он был моим руководителем, к которому питал уважение. В моей судьбе он сыграл большую роль.

Александр Михайлович в 1986 году пригласил меня, 37-летнего заместителя прокурора Пензенской области, на работу в центральный аппарат прокуратуры Союза, на должность заместителя начальника главного следственного управления. Следил за моим становлением. И скажу откровенно, на первых порах наши отношения складывались трудно. Я не мог сразу привыкнуть к обстановке, порядкам, сложившимся в аппарате. Частенько подводила моя прямота в суждениях и в докладах, невосприятие сложной бюрократической формулы в отношениях между руководителями и подчиненными на всех этажах прокуратуры.

Меня, например, старожилы аппаратной работы предупреждали, что лучше не докладывать А. Рекункову свое мнение по любому вопросу, если тебя кто-то уже опередил и доложил по нему иное мнение, не совпадающее с твоим. Александр Михайлович редко когда воспринимал второй доклад. Зная эту слабость Рекункова, некоторые аппаратчики «играли» на ней, наживали авторитет. Но я все-таки шел и докладывал свое мнение, получал шишки, но отстаивал свою точку зрения.

И все же Генеральный прокурор воспринял меня. В сентябре 1987 года он взял меня в служебную командировку в Югославию, где мы знакомились с организацией работы прокуратуры и судов. Представилась возможность общаться с Александром Михайловичем уже в неофициальной обстановке. Все больше и больше убеждался в его неординарности и сложности, как личности. Удивительное внимание, забота о человеке иногда могли тут же перейти в резкое суждение и пренебрежение к подчиненному. Глубина, масштабность мышления сочетались с обидчивостью и даже мстительностью, жесткая требовательность и спрос за соблюдение законности с прямым попустительством к нарушениям.

И все-таки он был действительно Генеральным прокурором, сильным, волевым руководителем, с которым считались в ЦК партии и в управленческих структурах государственной власти. За более чем 40 лет работы в органах прокуратуры он сделал немало для наведения порядка в стране. Активная борьба со взяточничеством, хищениями, которая развернулась с приходом к власти Ю. Андропова, в основном держалась на плечах А. Рекункова и прокуратуры. Конечно, в этой борьбе были и серьезные издержки. В том, что Гдлян совершил произвол в Узбекистане, есть и его вина.

Александр Михайлович зашел в кабинет в обговоренное с ним время. Как всегда он был строго одет, подтянут. Мы обнялись, а потом поудобнее уселись в кресла. Несколько взаимных вопросов о здоровье, о работе. После чего Рекунков спросил, правда ли что нарушения законности носили массовый характер и попросил рассказать, что установлено в ходе расследования. Я сообщил ему коротко об основных формах беззакония, сказал, что, к сожалению, многие заявления граждан подтверждаются.

Тогда последовал очередной вопрос: «Как это могло случиться? Ты ведь сам знаешь, что я строго спрашивал за нарушения законности в следствии?» Состояние Александра Михайловича после моего рассказа было подавленное. И тем не менее я говорил с ним откровенно.

Начал с Каракозова. Сказал, что этот человек сам попал под влияние Гдляна, не мог противостоять ему, глубоко не знал материалов следствия и обманывал его, Александра Михайловича, который передоверился Каракозову, и весьма напрасно. Я попросил вспомнить, как мы, руководители главного следственного управления, приходили к Рекункову с ходатайствами о продлении содержания под стражей одного обвиняемого свыше девяти месяцев. Сколько было к нам вопросов, как тщательно мы изучали и докладывали ему дела. Наверное, для нас не было более мучительной процедуры, чем эта И я попросил вспомнить, с какой легкостью эту процедуру проходил Каракозов Буквально все вопросы решал за несколько минут, выходил радостный с подписанным Рекунковым документом на дальнейшее содержание под стражей десятка и более обвиняемых.

Я откровенно сказал Александру Михайловичу, что Каракозов и Гдлян заинтриговали его миллионами и арестами высоких должностных лиц республики.

Неоправданно по многим вопросам он сам принимал решения, без ознакомления с материалами дела, только по докладу Каракозова. Без необходимости дал указание докладывать о следствии в отношении отдельных лиц только себе, даже не своим заместителям. Это во многом явилось роковой ошибкой, ибо за многими другими делами он не мог глубоко вникнуть в суть докладов.

Рекункову я откровенно сказал все, что знал и думал о Сороке – его заместителе. Сказал, что он частенько уходил от решения трудных вопросов, неоправданно перекладывал их на своих заместителей, полагая, что если он эти вопросы не решал, то и спроса за последствия с него не будет.

Я напомнил Александру Михайловичу о весьма характерной особенности в работе Сороки. У него всегда был свободным стол. На нем редко когда задерживались хотя бы на час документы, материалы следствия. Все решения он принимал по докладам. При таком стиле руководства неизбежны серьезные упущения, ошибки и попустительства беззаконию. Сорока знал, что Гдлян и Иванов неправедно увели от ответственности десятки расхитителей и взяточников в Бухарской области. Однако никаких мер не принял, своим молчаливым согласием развязал им руки на новые беззакония.

О многом мы говорили с Александром Михайловичем. Может быть, впервые для него подчиненный оценивал его работу, говорил о недостатках своего бывшего шефа прямо в глаза.

Уходил А. Рекунков от меня в подавленном состоянии. Однако, как сказали мне потом, на комиссии он держался уверенно и спокойно, на вопросы давал четкие ответы, в которых нисколько не было сомнения в правильности своих поступков, решений на посту Генерального прокурора.

Ключевыми фигурами в надзоре за гдляновской группой были Каракозов, начальник следственной части, и его заместители Быстров и Чижук.

Двух последних в конце 1987 года освободили от занимаемых должностей как не справившихся со своими служебными обязанностями. Что касается Каракозова, то о его роли в гдляновском расследовании уже говорилось. Каракозов, по мнению многих, был блестящим мастером допросов, тонким психологом, который мог «загнать в угол» самого изощренного преступника. Однако при этом не чурался интриг, шантажа и просто обмана. Его уязвимым местом были нежелание, уход от организационной работы в следственной части, от контрольных и надзорных обязанностей. В конечном итоге, следователи оказывались предоставленными самим себе. Отдельные просто отказывались выполнять указания Каракозова. А если говорить о Гдляне, так тот фактически командовал начальником следственной части, давал ему поручения о допросах отдельных лиц и выговаривал Каракозову, если тот не вовремя, с опозданием их проводил. Было до удивительного непонятно, почему Каракозов просил разрешения у Гдляна присутствовать на оперативных совещаниях следователей. И только после ташаузской истории с Каракозовым для меня стали объяснимыми взаимоотношения этих двух людей.

Каракозов не смог правильно организовать работу и прокуроров следственной части. Их, как правило, закрепляли за следственными группами и они нередко, вместо надзора, сами выполняли следственные действия. Вместо контроля за следователями, оказывались в подчинении руководителей групп, и те заставляли их формировать, подшивать материалы уголовных дел. При таком подходе надзирающие прокуроры теряли свое назначение, становились рядовыми следователями. Вот почему в конце 1989 года Генеральным прокурором СССР А. Я. Сухаревым был создан целый отдел по надзору за следствием в следственной части. Начальник отдела подчиняется только Генеральному прокурору и его заместителю. Решение абсолютно верное, но запоздалое. Но начиная с 1984 года негативные явления в работе следственной части нарастали. Нельзя сказать, что они проходили бесследно, без всякого реагирования на них. В августе 1984 года и в феврале 1986 года Гдлян и Иванов дважды привлекались к дисциплинарной ответственности за грубые нарушения законности. Дважды обращалось внимание Каракозова на необходимость усиления контроля за работой подчиненных. 3 апреля 1987 года А. Рекунков объявил Каракозову выговор, а его заместителя Быстрова освободил от занимаемой должности. Обращено внимание О. Сороки на отсутствие высокой требовательности к подчиненным. Как подчеркивалось в приказе, «руководители и следователи, прокуроры следственной части некритически оценивали положение дел, не пресекали грубые нарушения законности, не вели должной борьбы с необъективностью, обвинительным уклоном при расследовании дел.»

Все это так. К сожалению приказы издавались, а фактического улучшения дел в надзоре не наступало. В марте 1986 года Гдлян по письменному распоряжению Сороки был, например, отстранен от руководства группой, которую должен был, согласно распоряжению, возглавить Каракозов. Однако Гдлян продолжал руководить следствием с молчаливого согласия своего шефа. Будь исполнено указание Сороки, не произошло бы, наверное, многих людских трагедий. Наказания же, кроме легкого испуга, ничего не вызывали. По рапортам Каракозова они тут же снимались.

6 августа 1984 года Гдляну объявили выговор за нарушения, приведшие к самоубийству Мирзабаева, а 23 ноября, через 3 месяца, ему выдали денежную премию в размере двух окладов. 7 февраля 1986 года ему и Иванову «за компрометацию органов прокуратуры и дискредитацию следственных работников» объявлен выговор. Но уже в июне, несмотря на столь тяжкие проступки, с обоих взыскания сняли, а в октябре того же года Гдлян был поощрен двумя окладами, а Иванову досрочно присвоили чин старшего советника юстиции.

Конечно, такое отношение руководства прокуратуры не могло не создавать у Гдляна и Иванова чувства вседозволенности, пренебрежения к правам и законным интересам граждан. Позднее это приведет к тому, что оба, выступая в средствах массовой информации, занялись самовосхвалением, грубо нарушали следственную этику, требования закона о презумпции невиновности, бездоказательно опорочили ряд ответственных должностных лиц заявлениями о их причастности к совершению тяжких преступлений.

В ходе расследования дела о нарушениях законности в Узбекистане, мы обратили пристальное внимание на проверку заявлений, жалоб от арестованных, их родственников. Защитники Гдляна и Иванова в многочисленных выступлениях, в том числе и в прессе, пустились в весьма сомнительные рассуждения о появлении жалоб якобы в мае 1989 года, после возбуждения дела. Это далеко не так. Приведу некоторые примеры.

Так, Мирзабаев Гани написал 32 жалобы разным адресатам: Генеральному прокурору, в Верховный Совет СССР, Горбачеву М. С., и только на две получил ответы. Большинство жалоб без всякой проверки приобщено к материалам уголовного дела.

Массу заявлений и жалоб написали Барнаев Максуд, Артыков, Рахимов Шамси и другие, но все обращения также осядут без проверок и ответов в материалах следователей.

Оправданный судом Хикматов заявил, что за два года шесть месяцев содержания под стражей он исписал на жалобы 2 тыс. листов бумаги, но мер по ним на следствии никаких не принималось. И только суд вник в суть ложных обвинений и оправдал его.

Однако по некоторым жалобам приезжали в Узбекистан комиссии проверяющих из Москвы, но Гдлян их опережал, до них с заявителями проводил «работу»: шантажировал, уговаривал, обещал, делал все, чтобы те не сказали чего-то плохого на Гдляна.

Жена 75-летнего Умарова Турсун-Мурата, арестованного по обвинению в получении взяток, обратилась к Горбачеву с просьбой освободить мужа из-под стражи. При этом сослалась на его преклонный возраст и несправедливость обвинения. Комиссия действительно выехала для проверки письма. Вот что, например, вспоминает сам Т. Умаров: «Письмо жены дошло до адресата, о чем я узнал от следователей. От Гдляна же мне стало известно, что на беседу со мной прибудут члены комиссии ЦК КПСС, в связи с чем он предупредил, чтобы я «…насмерть стоял на данных на следствии показаниях и не думал хитрить, иначе не будет никакой свободы, а меня сгноят». Действительно, приехали члены комиссии: заместитель Генерального прокурора Сорока, работник Комитета партийного контроля и работник ЦК КПСС. На беседе я подтвердил свои прежние ложные показания, зарабатывая таким образом себе свободу».

Суть не в том, что не было жалоб. Суть в другом – их по существу никто глубоко не проверял.

Могу утверждать, что при разрешении жалоб и заявлений граждан в следственной части допускались серьезные нарушения требований законов и приказов Генерального прокурора.

Во-первых, отсутствовал какой-либо их учет. По этим причинам и нам не удалось установить в полном объеме их поступление и прохождение.

Во-вторых, многие жалобы рассматривались формально, зачастую без проверки доводов заявителей и изучения материалов дела, поэтому нарушения не вскрывались и давались отписки.

Нам пришлось просмотреть ряд надзорных производств с жалобами. Как правило, в них отсутствовали справки, заключения прокуроров, свидетельствовавшие об изучение дел перед дачей ответа. Десятки жалоб приобщались к уголовным делам без проверки изложенных в них сведений. Встретились мы и с такими фактами, когда ответы заявителям давались на основании сообщений, полученных от следователей по телефону.

Нередко заявления граждан рассматривались теми следователями, чьи действия в них обжаловались. Поэтому не могло быть и речи об объективности и полноте проверок и принятии соответствующих мер.

Вспомните дело Барнаева. По его заявлению об избиении в Бухару по поручению руководства прокуратуры СССР приехали заместитель начальника Главного следственного управления С. Герасимов и прокурор следственной части Г. Мазуркевич. Они подключились к начатому расследованию по избиению, однако в последующем все материалы оказались у Гдляна и Иванова, которые выбросили их в «яму».

Следователь Б. Северцев неоднократно обращался с рапортами к А. Рекункову и О. Сороке о незаконных методах ведения следствия Гдляном и Ивановым по делу Саттарова. Однако проверка не проводилась, более того, Северцева отстранили от следствия и уволили из прокуратуры. К «судилищу» над ним причастны О. Сорока, Г. Каракозов и А. Чижук.

Я не боюсь утверждать, что никто из тех лиц, кто по своему служебному долгу должен осуществлять надзор за гдляновской группой, по существу глубоко не вникал в обоснованность задержаний, арестов и привлечения к ответственности граждан. Если бы надзор хоть чуть-чуть «вторгся» в дела Гдляна, то он смог бы без особого труда выявить явно прослеживающуюся тенденцию сначала арестовывать людей, а потом доказывать их виновность. При этом чаще всего основанием для ареста являлись показания других обвиняемых, длительное время содержавшихся в следственных изоляторах и колониях.

По поводу того, что в ходе судебного рассмотрения дел суды отвергали две трети и более предъявленных на следствии обвинений. Слишком поздно стали задаваться вопросом о причинах этого. Ждали, когда «грянет гром».

И он «грянул». Верховный суд СССР справедливо оправдал в конце 1988 года Кахраманова, возвратил на доследование дело в отношении Яхьяева. Только после этого начали по-настоящему разбираться в гдляновском расследовании, в его необъективности и односторонности, в упрощенческом подходе к собиранию доказательств. Ведь только в 1990 году в прокурорских документах официально стало упоминаться, что многие показания обвиняемых, признавших свою вину во взяточничестве или изобличавших других лиц, показания свидетелей носили противоречивый, непоследовательный характер. Однако их допросы проводились поверхностно, без необходимой детализации сообщаемых сведений. Для установления истины требовалось проведение очных ставок, обысков, выемок необходимых документов, получение других сведений, но зачастую ничего этого не делалось.

Чтобы выявить беззаконие в гдляновском расследовании, достаточно было немного почитать материалы следствия по Бухарской области или подробно побеседовать со следователями, не пожелавшими работать с Гдляном. А уходили от него опытные и мудрые следователи, не разделявшие его методов работы, предвидевшие, к чему они могут привести.

И тут снова приходится возвращаться к тому же изначальному вопросу: «Так почему же прокурорский надзор не сработал, оказался бессильным и просто ничтожным?»

Частично на него ответ дан.

Дальнейшее повествование начну с высказывания следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Е. Чернышева. Он некоторое время работал у Гдляна, поэтому его мнение представляет большую ценность.

«Я полагаю, – сказал Евгений Иванович, – что нарушение соцзаконности следователями группы Гдляна, а следовательно и им, стало возможным потому, что у всех были зашорены глаза изъятием ценностей, не было прокурорского надзора за следствием и за действиями следователей».

Да, действительно, миллионы многим зашорили глаза, но не столько они, сколько неудержимый поток восхвалений Гдляна и Иванова в средствах массовой информации, насаждение в общественном сознании образа «единственных и неповторимых» борцов с мафией, «героев», вступивших в схватку с гидрой коррупции, победой над которой они пообещали человечеству светлое будущее.

Этот образ начал создаваться еще до того, как основные дела были направлены в суд. Еще не было окончательных судебных решений, а толпа воздвигла идолов, поставила их на высокий пьедестал. И надо обладать огромным мужеством, чтобы откровенно, не боясь быть растоптанным, пойти против общественного мнения, против толпы. Сказать людям: «Остановитесь, сначала разберитесь, ибо есть правда, но есть и большая ложь». В то время никто не захотел стать «белой вороной».

Общественное мнение довлело над прокуратурой, над ее руководством. Вот почему я всегда был и остаюсь противником поспешных, непродуманных публикаций по уголовным делам, особенно до вынесения судебных решений. Они могут помешать отправлению правосудия, могут подтолкнуть к вынесению необъективного, ложного приговора, исковеркать судьбу невиновного человека.

Так и произошло. Прокуратура не нашла мужества и смелости, чтобы вовремя пресечь беззаконие, может быть и ценой жертв. Попытка Сухарева разобраться в гдляновских делах обернулась для него потерей прокурорского кресла. Автор этих строк тоже потерпел не меньше. Зато безнаказанной осталась пресса, особенно те журналисты, которые слишком падки на сенсацию, а ведь и на их совести человеческие трагедии.

К концу 1989 года в ходе расследования дела о нарушениях законности в Узбекистане был собран достаточный материал, который позволял сделать определенные выводы. Я уже докладывал Сухареву о возможности их обсуждения на коллегии прокуратуры Союза ССР. Александр Яковлевич не торопился. Он был неплохим политиком, чутко улавливал ситуацию. Полностью доверял мне, но, видимо, еще раз хотел, чтобы я сам себя перепроверил, убедился в достаточности аргументов. Потом, конец года – не совсем удобное время, надо было подвести итоги работы в целом прокуратуры, оценить положение в стране с преступностью, наметить меры. Поэтому коллегия откладывалась. И вот наконец-то ее проведение назначили на 8 февраля 1990 года.

Я должен был представить коллегии основную информацию. Кроме этого, как и заведено регламентом, на меня легла основная тяжесть по подготовке проектов решения коллегии и приказа Генерального прокурора СССР. За неделю до начала коллегии все документы были подготовлены. Я бы не сказал, что сценарий коллегии тщательно проигрывался, хотя он и готовился организационно-контрольным управлением. Людей не готовили заранее к выступлениям, не определяли их направленность. После моего выступления предполагалось выступление начальника следственной части Сбоева А. Было предложено выступить нескольким следователям и прокурорам. Старший следователь по особо важным делам Калиниченко сам изъявил желание сказать несколько слов. Учитывая исключительно важный характер коллегии и то, что на ней будут звучать факты, ранее неизвестные широкому кругу людей, решено было придать ей открытый характер. На нее пригласили прессу, телевидение, членов съездовской комиссии, руководителей всех отделов, управлений прокуратуры Союза.