Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

К Сабировой Э. незамедлительно вызвали врачей, оказали ей необходимую помощь, запретили допрашивать, а затем перевели в санчасть. Суздальцев И. А. тоже был очевидцем происходящего. Он прибыл незамедлительно в камеру к Сабировой Э. после доклада дежурного по изолятору. Это было настоящее чрезвычайное происшествие.

Суздальцев вспоминает, что когда он наклонился над Сабировой Э., та ему через силу едва выговорила слова, пожаловалась на следователей, об унижениях ее на допросах, как женщины. Кроме этого он рассказал, что и ранее на грубое отношение следователей жаловались ему арестованные Осетров Т., Абдуллаева Р. и та же Сабирова Э. Он разъяснял им порядок обращения с жалобами к прокурору.

В материалах следствия есть документальные подтверждения попытки Сабировой Э. во время одного из допросов вскрыть себе вены острым концом крышки от коробки из-под бальзама. Гдлян знал и, я уверен, помнил об этом, только не хотел говорить, не хотел рассказывать своим избирателям, идолопоклонникам из Зеленограда. А надо было, может после этого они смотрели бы на своего кумира открытыми, трезвыми глазами. Гдлян смолчал, но о попытке самоубийства подробно рассказала врач-терапевт военно-медицинской службы Павлюченко Тамара Михайловна. Она оказывала медицинскую помощь Сабировой Э. Руку Сабировой Э. крепко перевязали бинтами. Однако Гдляна факт вскрытия вен ничуть не смутил. Он лично продолжил вскоре допросы больной женщины. Видел он и перебинтованную ее руку.

Безвинно содержавшаяся под стражей в то время в изоляторе Д. Камбарова вспоминает: «Во время допроса в кабинет зашел мужчина и мне сказал: встретишься со своей сестрой, но ты будешь молчать, а она будет говорить. Я сказала, что буду стоять и молчать. После этого завели в соседний кабинет, где был слышен плач и крик. В кабинете находился Гдлян, узбек с бритой головой, Карташян, Асланов, еще двое мужчин и Сабирова Эльнура. У Сабировой Эльнуры левая кисть была перебинтована, лицо было отекшее…»

Камбарова Д. воспроизвела нам эпизод из очной ставки с Сабировой Э. Очной ставки по-гдляновски, когда один говорит, а другому не задают вопросов и не разрешают что-то возразить или подтвердить. Такие очные ставки нигде не фиксировались. Их, в нарушение всяких процессуальных норм, использовали как метод давления и шантажа несговорчивых.

Если у кого-то возникли сомнения в показаниях о самоубийствах, то можно сослаться на гдляновских следователей. Многие из них до сих пор помнят и хорошо знают, почему люди пытались расстаться с жизнью, уйти в мир иной. Главная причина – необъективность следствия, садизм и издевательство над людьми.

Об этом нам говорил следователь Логвинов. Я хочу воспроизвести выдержку из его показаний для забывчивого Гдляна, чтобы он сел за стол и с карандашом в руках подсчитал все трагедии. Логвинов напомнил еще об одной: «Фазылов перерезал себе вены, это я знаю, видел с забинтованной рукой».

Конечно, можно привести и другие случаи самоубийств. Однако, думаю, достаточно и названных, чтобы еще раз показать всю лживость утверждений Гдляна, в том числе и его заявлений о непричастности к ним следователей.

Особо хотелось бы остановиться на деле Иззатова Видадила, бывшего командира отдельного дивизиона дорожно-патрульной службы ГАИ УВД Бухарского облисполкома. Забегая вперед, скажу, что он по материалам дела гдляновского следствия был осужден к 13 годам лишения свободы. К тому сроку, который Гдлян назвал Иззатову еще на допросах, задолго до направления дела в суд.

Судьба В. Иззатова трагична. Он пробыл в колонии около семи лет. А затем по протесту заместителя Генерального прокурора СССР Я. Дзенитиса Президиум Верховного суда Узбекистана отменил неправосудный приговор и освободил Иззатова.

Не знаю, как для других, но для меня нет и не было большего удовольствия, чем снять обвинение, восстановить доброе имя невиновного человека. Говорю это потому, что протест писался с учетом нашего расследования. Больше того, следователь В. Ф. Цыбина подготовила его проект, который нашел полное понимание у работников прокуратуры, осуществляющих надзор за рассмотрением уголовных дел в судах. Она серьезно переживала трагедию Иззатова, торопила меня с докладом руководству. Говорила, что человек сидит ни за что, надо его освобождать. В. Ф. Цыбина допрашивала родственников Иззатова, его жену, детей, прониклась их горем. Да и они поверили, что справедливость может все-таки восторжествовать и близкий человек снова будет с ними. Хотя вернуть веру этим людям было совсем не просто. Их многочисленные жалобы, просьбы и заклинания разобраться в деле отца тонули в казенных стенах прокуратур, судебных инстанций.

Мне не пришлось встречаться с Видадилом Иззатовым, но читая протоколы допросов, другие документы, у меня о нем сложилось мнение, как о мужественном, неподкупном человеке, которого не могли сломить ни садистские методы работы гдляновской группы, ни ужасы следственных камер, ни жизнь в колонии среди преступников. Несмотря на все ухищрения и шантаж, он твердо отстаивал свою невиновность, не пошел на сделку со своей совестью и никого не оговорил, хотя за ложь ему обещали свободу.

В последнем слове перед уходом суда в совещательную комнату для обсуждения вопроса о виновности или невиновности Иззатов сказал, что его оклеветали и опозорили перед сослуживцами и семьей. Больно осознавать, что после двадцатипятилетней безупречной службы он должен сидеть на скамье подсудимых в роли преступника. Обращаясь к суду, заявил: «… Хочу, чтобы суд знал, что в моей груди бьется сердце честного человека».

Однако суд не разобрался объективно в материалах следствия, допустил тяжелейшую ошибку, на исправление которой потребовалось семь лет. Семь лет следственных изоляторов, колоний, пересыльных этапов, семь лет слез жены, детей, и мучительных ожиданий.

Я часто задаю сам себе вопрос, а мог ли суд при внешне благополучных материалах следствия распознать следственный произвол. И твердо прихожу к выводу: «Да, мог». Прояви он больше самостоятельности, поисследуй подольше и повнимательнее маленькие неувязки, маленькие нестыковки, не пойди слепо по представленному обвинительному заключению. Не сделал этого суд, а по каким причинам – это уже отдельный разговор.

Жизнь Иззатова с детских лет складывалась трудно. В четыре года он потерял отца, который погиб на фронте. У матери осталось четверо малолетних детей. В 1944 году его семья турецкой национальности по воле Берии была выселена из Грузии, из родных мест, в Узбекистан. В кишлаке, где их поселили, жили только узбеки, людей других национальностей не было. Изучили узбекский язык, который стал также родным.

С десятилетнего возраста Видадил начал свою трудовую деятельность, одновременно учился. Окончил десять классов, потом служба в армии, освоение целинных земель в Казахстане. После демобилизации был направлен на работу в органы внутренних дел. Начал ее рядовым и вырос до майора, командира дивизиона. Получил высшее юридическое образование. За добросовестную службу неоднократно награждался медалями, почетными грамотами и премиями.

Вырастил троих детей. На момент ареста сын учился на юрфаке в Ташкентском госуниверситете, а старшая дочь – в технологическом институте. Младшая ходила в шестой класс.

Черным днем в своей жизни Иззатов называет встречу с Гдляном. Она перечеркнула все его семейное и служебное благополучие.

Он вспоминает, что Берия в свое время выселил его семью из Грузии. После долгих лет ему снова пришлось покидать новые родные места, ехать в Сибирь, но уже по злой воле Гдляна. Начало долгой и жестокой дороге положила первая встреча со следователем.

Я не случайно остановился на Иззатове, хотя его трагедия схожа с десятками исковерканных судеб людей, прошедших адскую методику следствия Гдляна. В связи с делом Иззатова я вспоминаю выступление известного народного депутата СССР А. А. Собчака на сессии Верховного Совета при обсуждении представления Генерального прокурора А. Я. Сухарева о даче согласия на привлечение Гдляна и Иванова к уголовной ответственности. Тогда Собчак взял их под защиту. Как всегда его выступление было эмоциональным, речь он произносил с большим пафосом. Обычно она начиналась со слов: «как юрист». Или эти слова произносились перед тем, как он делал заключительные аккорды. За многолетнюю работу в академическом институте профессор Собчак действительно отточил свой слог, научился владеть аудиторией, поэтому его выступления внешне выглядели убедительно. Но только внешне.

Мы же, юристы-практики, нередко поражались его юридической безграмотности, причудливым правовым каламбурам. Пожалуй, лишь два из пяти его выступлений попадали в точку. Однако сам Собчак ничуть не смущался произнесенных нелепиц.

Вот и на сессии Верховного Совета 1 7 апреля он изрек: «Если нам говорят о том, что в результате применения незаконных методов следствия выбивались показания, то необходимо было (и Генеральный прокурор имеет на это право) принести протесты по всем судебным приговорам, вынесенным по делам, расследованным этой следственной группой, добиться отмены этих приговоров, а затем уже приходить в Верховный суд с соответствующими обвинениями».

Трудно понять, чем руководствовался Собчак, когда поучал Генерального прокурора. И почему сначала мы должны «протестовать», а потом уже идти в Верховный суд. А почему бы не сделать это одновременно? И вообще, кто установил обязательность собчаковского порядка? Вряд ли профессор ответит на эти вопросы.

Однако, так уж получилось, по делу Иззатова приговор отменен по прокурорскому протесту и до предъявления обвинения нарушителям законности. Казалось, если следовать Собчаку, дорога для нас стала открытой. Но не тут-то было. На ней появились еще большие заторы, и не по нашей вине. Не по нашей вине издевательства над Иззатовым, его муки и муки его семьи остались без отмщения, хотя произвол торжествовал семь лет.

Теперь настала пора обратиться к документам уголовных дел. Иззатов Видадил Ташкентским городским судом был признан виновным в неоднократном получении взяток за непринятие мер административного воздействия к водителям, допускавшим нарушения правил дорожного движения. Он же получал взятки от подчиненных сотрудников за покровительство и их поддержку по службе. Всего взяток получено на сумму более 4,8 тысяч, рублей. Кроме этого, Иззатова обвинили в передаче руководству УВД Бухарского облисполкома продуктов и промышленных товаров на сумму 995 рублей.

А теперь давайте вспомним приговор по делу Чурбанова, первого заместителя министра внутренних дел СССР. Его за взяточничество на сумму более 90 тыс. рублей тоже осудили, но только к 12 годам лишения свободы. Разве чурбановские деяния по размерам и опасности можно сравнить с тем, за что судили Иззатова? Нет, нельзя. Однако приговоры двух служителей МВД уравняли, уравняли бывшего майора с бывшим генерал-полковником.

Президиум Верховного суда Узбекской ССР, отменяя 3 августа 1990 года иззатовский приговор, скажет: «Судом Иззатов признан виновным в получении взяток исключительно на основании противоречивых показаний заинтересованных в исходе дела лиц, незаконно освобожденных от уголовной ответственности за противоправные деяния». А увели их от праведного суда Гдлян и Иванов. И сделали это взамен за ложные доносы на Иззатова.

Президиум отметил также массовые процессуальные нарушения, допущенные следователями. Само следствие проведено необъективно, многие факты оказались подтасованными глубоко не проверенными. Суд же слепо продублировал записи обвинительного заключения.

От Иззатова требовали показаний на руководство УВД Бухарского облисполкома и на руководство области. Он рассказал, что Гдлян предлагал ему сделку – стать его агентом, доносить на других, и тогда самому остаться на свободе. При этом Гдлян намекал, что они земляки – кавказцы – и должны договориться. Когда же его предложения были отвергнуты, то разговор пошел совсем иной. Сам Гдлян из доброго душевного человека на глазах превратился в дикого зверя. Начал кричать: «Послушай, Иззатов, если ты не хочешь со мной по-доброму, то у меня найдутся средства заставить тебя делать то, что мне нужно. Ты знаешь, что таких людей, как я, всего лишь четыре человека в Союзе. Мы подчиняемся только Генеральному прокурору СССР, больше никому. Знаешь ли ты, что я являюсь председателем тройки, что все вопросы здесь мы решаем втроем, как в 1937–1938 годах? Кого захотим – посадим, кого захотим отпустим. Ты лучше мне ответь, как ты, турок, смог пробраться в органы МВД? Говори, кому сколько дал?». Гдлян кричал: «Пиши, что я тебе говорю. Если тебе нечего писать, то я тебя научу. Пиши ложь, обман пиши, но пиши. Пиши, что ты давал взятку начальнику УВД, его заместителям…»

Иззатов отказался писать неправду, и это окончательно вывело Гдляна из себя. Он изрек: «Клянусь, пусть моя мать станет моей женой, я тебя посажу». Такое выражение есть у кавказцев. «Я сделаю из тебя махрового взяточника. Ты, мусор, из моих рук не вырвешься».

Да, Гдлян сдержал свое слово. В. Иззатова арестовали 22 марта 1984 года и допросы стали более изощренными и садистскими. Ему угрожали арестом жены и детей, оскорбляли, обещали сгноить в тюремной камере. Сами допросы тянулись весь день и вечер, следователи менялись поочередно.

Не только об этом поведал В. Иззатов, но и о систематических избиениях. Началось с того, что его привели на допрос к Иванову. В кабинете были Калинин, Карташян, Ибрагимов и Туктаров. Иванов сказал: «Знакомьтесь, товарищи с этим типом, во время работы к нему не должно быть никакой жалости». Иззатова действительно не жалели.

Он вспоминает, как реализовывались угрозы. Один допрос длился весь день, словесная брань чередовалась с избиениями. Гдлян все требовал дать показания, пугал. «А затем встал, взял сигарету, проходя мимо стола, за которым я сидел, он ладонью правой руки, в левой он держал сигарету, он только в левой руке держит сигареты, ударил меня в лоб, сказав: «Сволочь, все пишут друг на друга, а ты, земляк, не хочешь мне помочь» – и вышел из кабинета. Когда уходил, сказал мне, что «раз ты такой упрямый, пеняй на себя. Завтра дам указание, все будут заниматься тобой. Соберут на тебя материалы, тогда посажу тебя надолго. У тебя в кармане считай есть уже 13 лет».

Был и такой факт, вспоминает Иззатов, что после очередного избиения Иванов, запугивая, сказал: «Ребята, если он не будет писать, выбросьте его с третьего этажа. Составим акт, что выбросился сам».

Когда я читал показания Иззатова, то невольно вздрогнул. Память напряглась, отчетливо вспомнилась гибель свидетеля Мирзабаева Махмуда, которого на ночь оставили в следственном кабинете, а у гром его труп обнаружили на асфальте под окном здания. Гибель произошла в 1984 году. Тогда Гдлян отделался легким испугом, получив выговор от заместителя Генерального прокурора СССР О. Сороки Иззатова допрашивали тоже в 1984 году. Скажу откровенно, что ранее я с трудом верил в правдивость разговоров об избиениях людей на допросах следователями. Слышал, что подобное допускали оперативные работники уголовного розыска, но никак не следователи. Однако факты – упрямая вещь.

Б гдляновских документах, выброшенных из уголовных дел, мы обнаружили меморандум из сообщений так называемых помощников администрации изоляторов, которые помещались в камеры к арестованным. В своих информациях они тоже докладывали об избиениях лиц на допросах.

Принуждения Иззатова к даче показаний начались в Бухаре, затем его перевели в Ташкент, поближе к служебному кабинету Гдляна. Арестованных частенько перегоняли из изолятора в изолятор. Это тоже своего рода метод психологического воздействия на них. Не говоришь в Бухаре, – поедешь в Ташкент. Будешь молчать там – этапируем в Москву, подальше от родных мест. Этими маршрутами прошли многие несговорчивые. Но Иззатова они пугали меньше, чем судьба его детей и жены. Об их возможном аресте твердили ему на каждом допросе. И он был уверен, что Гдлян пойдет на все, лишь бы сломать его. Иззатову не только угрожали, но и демонстрировали сына в изоляторе. Сделали это как бы случайно. Видадила вели на допрос в кабинет к Иванову, а в это время навстречу ему следователи вели сына Олега.

Иззатов Олег хорошо помнит эту встречу с отцом. Вспомнил и рассказал он и о другом. На допросы его, как и всех членов семьи, вызывали неоднократно. От него требовали изобличающих отца показаний, но он ничего не знал. Иванов постоянно шантажировал тем, что отправит в подвал. «Я испугался, – пояснил Олег, – просил, чтобы меня не арестовывали… Я остался один с Ковеленовым, он заставил меня раздеться до трусов, сказал, что он меня сейчас отведет в подвал, посадит к рецидивистам, они меня изуродуют.

Вот такую школу преподали следователи будущему юристу.

Он ее запомнил на всю жизнь. Из-за судимости отца его не взяли на работу в правоохранительные органы.

Не меньше унижений испытала и его мать Р. М. Лоденова. Она вспоминает, что арест ее мужа В. Иззатова для всей семьи был неожиданным. В доме несколько раз проводили обыск, но не нашли ничего, что могло бы компрометировать мужа. Затем последовали многочисленные и унизительные допросы. От нее требовали показаний о получении мужем взяток, однако она ничего не знала и объективно ничего не могла рассказать. На нее воздействовали психологически, говорили, что из-за ее упрямства дети не смогут учиться в институтах. Ее неоднократно подвозили к следственному изолятору. Сообщали, что сейчас посадят. А потом увозили домой, сказав: «… нет свободных камер». Был случай, когда Р. М. Лоденову заводили в изолятор и несколько часов держали в дежурной комнате. Однако ложных показаний следователи от нее так и не добились.

Такой же шантаж обрушился и на дочь Иззатова – Ларису. Но и она выдержала издевательства. 30 мая 1987 года она обратилась к Генеральному прокурору СССР с жалобами на действия следователей. Однако ее жалоба не дошла до адресата, попала в руки самих следователей. Произвол продолжал торжествовать и длился семь лет.

Частенько заступники Гдляна и Иванова в их оправдание заявляли, что жалобы о нарушениях законности стали поступать только после возбуждения уголовного дела в отношении следственной группы. Это далеко не так. Еще до 1988–1989 годов с заявлениями на незаконные методы ведения следствия обратились десятки граждан. Примером тому является письмо Иззатовой Ларисы. Здесь напрашивается другой вопрос: «Почему эти жалобы остались без разрешения, без глубоких проверок. Почему все сходило с рук Гдляну и Иванову?» Об этом вправе спросить с бывшего руководителя следственной части и самой прокуратуры Союза ССР.

И все же, имея показания В. Иззатова, членов его семьи, перед нами, как и во всех других случаях стоял один и тот же вопрос: «А можно ли им верить? Насколько они соответствовали фактическим обстоятельствам?»

В этой ситуации как никогда важны показания незаинтересованных лиц, факты, они для нас были на вес золота. Сошлюсь лишь на некоторые. Начну с того, что приговор в отношении Иззатова признан незаконным и отменен. Сам Иззатов выпущен на свободу.

Еще в феврале 1985 года в судебном заседании ряд так называемых взяткодателей отказались от своих показаний и заявили об оговоре Иззатова. Для нас представляли особую значимость показания следователей, работавших с ним. Отыскали и допросили В. Ковеленова. После его показаний уже не было сомнений, что Гдлян сделал все, чтобы сдержать свое слово, данное Иззатову, – посадить его на 13 лет.

В. Ковеленову поручили расследование уже после того, как Иззатова арестовали и предъявили обвинение. Материалы дела он получал от следователя Туктарова. На вопрос Ковеленова, есть ли что на арестованного, что бы подтверждало его вину, тот ответил: «… Реального ничего нет, поводом к аресту была амбиция Гдляна».

Вскоре В. Ковеленов сам тщательным образом изучит дело и придет к тому же выводу. Он расскажет: «Я видел, что нет никаких доказательств, подтверждающих получение взяток Иззатовым и передачи их. Об этом я спустя примерно месяц сказал Иванову: «Зря Иззатов сидит, ничего у него нет». Чуть позже это же я сказал и Гдляну. В ответ и тот, и другой сказали, чтобы я продолжил работу по отысканию взяткодателей. Сам вопрос об освобождении Иззатова я не мог решить, так как вопросы арестов, задержаний, прекращений дел решали Гдлян и Иванов. Мы этих прав были лишены. У Гдляна с Иззатовым с первого знакомства сложились неприязненные отношения. Это повлияло и явилось причиной ареста Иззатова».

Ковеленов сказал правду – сначала арест, а потом только сбор доказательств. Гдлян действительно мстил Иззатову. Не было взяткодателей, их Гдлян заставил искать. Людям угрожали, их шантажировали, следствие подгоняли под «систему», сконструированную Гдляном.

Отменяя приговор, Президиум Верховного суда УзССР отметил явно провокационную роль некой Асадулаевой, говорили, что она армянка по происхождению, работница ресторана. Ей отводили особую роль в «сборе» доказательств. Через нее передавались повестки будущим взяткодателям о вызове на допросы. Ей же, как пояснили ряд лиц, а не Иззатову они передали и деньги. Иззатова они вообще не знали. Асадулаева готовила их к даче одинаковых показаний о передаче денег.

По предъявленному обвинению следовало, что Асадулаева собрала с 19 лиц деньги на сумму 3600 рублей и передала Иззатову. Несмотря на подстрекательскую и посредническую роль, Асадулаеву следователи незаконно освободили от уголовной ответственности. Это тоже не случайно. Стоило бы только предъявить ей обвинение и весь хрупкий каркас обвинения против В. Иззатова сразу же рухнул. Нас насторожила и удивительно согласованная явка в прокуратуру взяткодателей. В один день приходило 6–8 человек и все разом писали «явки с повинной» о передаче взяток. При осмотре гдляновских архивов мы снова встретились со старым, испытанным для группы способом фальсификации дел – выбрасыванием из них тех документов, протоколов допроса, которые явно подрывали предъявленное обвинение.

В деле Иззатова фигурирует обвинение в получении им от Эшонкулова X. Н. через Асадулаеву 150 рублей. Деньги якобы передавались за выдачу удостоверения водителя сыну взяткодателя, который якобы не сдал экзамены в автоклубе. К моменту расследования дела курсанта призвали в армию и он служил в Воронеже. Гдлян направил отдельное поручение о допросе Эшонкулова X. Н. прокурору Воронежской области. 10 сентября 1984 года начальник следственной части прокуратуры области Харин Н. выслал на имя Гдляна протокол допроса солдата. Он-то и не был приобщен к делу Иззатова В. И вот почему. Эшонкулов Ходжикурбан сообщил, что экзамены в клубе ДОСААФ он сдал с первого приема, и у отца не было необходимости передавать кому-либо взятку. О взятке он ничего не знает и отец никогда о ней не говорил. Теперь все становится ясным, показания Ходжикурбана опровергали получение денег Иззатовым, не вписывались в гдляновскую систему, поэтому протокол допроса и выбросили из дела. Подобный случай – не единственный.

Но возникает обоснованно другой вопрос: как же все-таки Ташкентский городской суд вынес Иззатову обвинительный приговор? Причин много, частично мы их затронули. На многое, что происходило вокруг судебного заседания, пролил свет тот же следователе Ковеленов, Он рассказал: «Обвинительное заключение было составлено от имени Гдляна и направлено в Ташкентский суд. Гдлян договорился с судом, что суд вызывать свидетелей не будет, а будем вызывать мы сами. Мне позвонил начальник штаба Непомнящий и сказал, что по указанию Гдляна я должен вызывать свидетелей и направлять их в суд. Я выписывал повестки и предупреждал их об ответственности, говорил им, что надо подтвердить показания, которые они дали на следствии. Я считал, что будет не лишним это напоминание. Непомнящий мне сказал: «Гдлян наехал на суд». Я понял однозначно, что суд Иззатова осудит. Он осудил его к 13 годам лишения свободы».

Все, о чем рассказал Ковеленов, запрещено законом, но его, закон, в какой уж раз обошли, а точнее – грубо попрали. Известно, и как людей предупреждали об ответственности, о необходимости подтвердить данные на следствии показания. Все предупреждения сводились к угрозе, что свидетель сам окажется на скамье подсудимых за оговор или дачу взятки. Дескать, следствие пошло вам навстречу, не арестовало, не предъявило обвинение. Если же «крутанете» в суде, то все это постигнет вас. Следователи Гдляна работали со свидетелями в коридорах и залах судов.

Кроме того, над многими судьями психологически довлела обстановка тех дней в Узбекистане, когда один арест следовал за другим, в том числе и в среде Фемиды.

Я не случайно остановился на деле Иззатова и потому, что оно фигурирует во многих воспоминаниях Гдляна. И фигурирует, как пример блестящего следствия, изобличения «махрового» взяточника. Оправдание Иззатова перечеркивает полностью все хвалебные и лживые гдляновские опусы. Какова им цена, тетерь ясно всем.

Иззатов, может быть, наиболее трагичная жертва произвола и беззакония, но далеко не единственная.

Барнаев Максуд, 1955 года рождения, кладовщик табачного склада Бухарской областной базы «Узоптбакалея», имевший на иждивении четырех малолетних детей, тоже испытал все ужасы следствия гдляновской группы, и в частности Н. Иванова.

Максуд интересовал Гдляна и Иванова ничтожно мало, но в своей стратегической линии они делали на него ставку, как на основного изобличителя И. А. Шарипова заведующего Бухарской областной базой «Узоптбакалея».

Барнаев М. по их схеме должен был дать показания о получении взяток Шариповым. После этого, имея достаточную «компру», мыслилось с ее использованием убедить Шарипова дать показания о передаче крупных взяток первому секретарю Бухарского обкома КП Узбекистана Каримову Абдувахиду и начальнику ОБХСС УВД Бухарского облисполкома Музафарову.

Однако Барнаев оказался несговорчивым, и не потому, что хотел что-то скрыть от следствия, а из-за того, что объективно не знал о взяточничестве ни того, ни другого. Тогда в ход пустили свой изобличительный метод сбора сведений о преступной деятельности самого Барнаева.

12 февраля 1985 года были получены «правдивые» показания, что на складе, где он работал, видели коробку с деньгами. Показания дал рабочий Раджабов К. Ш., который деньги якобы видел одновременно с двумя другими рабочими. Их тоже допросили, но они категорически заявили: «Денег не видели и Раджабов что-то путает». Несмотря на это, М. Барнаева берут в разработку, начинают долго и нудно допрашивать. Следователей абсолютно не интересует, откуда появились и кому принадлежат деньги, честным или нечестным путем они добыты. Их нисколько не смущает, что в то время Максуд работал только помощником заведующего складом Убайдова Ибода. И если деньги действительно были, то в первую очередь того о них и надо спросить. Однако Убайдова И. ни разу не потревожили.

Первый раз Барнаева следователи пригласили к себе 20 февраля. Он все отрицал. Не дала для следователей желанного результата и очная ставка с Раджабовым. Снова допросы; последовали словесные угрозы. Но Барнаев на оговор не соглашался.

Серия новых допросов началась 16 мая 1985 года. Протоколы, как правило, не велись.

24 мая очередной допрос. О том, что он состоялся, составлен протокол допроса, который М. Барнаевым не подписан. К нему приложена справка, составленная следователями Евстафьевым, Попковым и Морозом, из которой следует, что при допросе Барнаева был сделан перерыв на обед. Однако тот больше к следователям не явился, поэтому протокол остался им не подписан. Действительно, во второй половине дня Максуд на допрос не пришел. В 19 часов в Бухарскую городскую больницу поступил вызов скорой помощи от жены Барнаева. В 20 часов 40 минут Максуд был доставлен в больницу.

В медицинских документах зафиксировано: «Доставлен машиной «скорой помощи» с жалобами на головные боли, головокружение, шум в ушах, резкую общую слабость, боли в мышцах шеи, рвоту съеденной пищей. При поступлении в больницу отмечены множественные кровоподтеки на теле».

Со слов Барнаева, «24 мая 1985 года в 11 часов дня в здании прокуратуры Ф. Ходжаевского района меня избили следователи. Били кулаками».

Врачам назвал фамилию следователя Мавлянова.

26 мая Барнаев пишет заявление прокурору Бухарской области Матюшову Ю. H., в котором просит провести судебно-медицинское освидетельствование, расследовать факт избиения следователями и привлечь их к уголовной ответственности.

Прокурор дает указание следователю по особо важным делам прокуратуры Бухарской области Д. Курбанову начать расследование. Надо отдать должное, Д. Курбанов отнесся к поручению ответственно и вполне профессионально. Вскоре он получил убедительное заключение судебно-медицинской экспертизы:

«На основании судебно-медицинской экспертизы гражданина Барнаева Максуда Саидовича, 1955 года рождения, данных записей истории болезни за № 6719 неврологического отделения Бухарской областной больницы № 1 приходим к следующим выводам, что на его теле имели место телесные повреждения в виде кровоподтеков правого плеча, обоих предплечий, задней поверхности правой голени, ссадины левого плеча, на коже угла правого глаза, которые причинены от действия тупых твердых предметов, сами по себе относятся к категории легких телесных повреждений. Давность их причинения может соответствовать 24 мая 1985 года. Причинение их самим М. Барнаевым маловероятно».

В деле стали появляться и другие материалы, подтверждающие версию об избиении Барнаева на допросах. Он хорошо запомнил встречи с гдляновскими следователями, подробно рассказал о них. Его неоднократно вызывали на допросы, требовали дать информацию о фактах получения взяток дядей – И. А. Шариповым. Но он ничего о них не знал и не мог рассказать. Допросы следовали один за другим, правда, протоколы не всегда составлялись. Он упорно отказывался от предложений следователей писать ложное заявление на дядю.

В один из дней, когда он, жена и дети отсутствовали, у них в доме выбили дверь, провели обыск, забрали его паспорт, военный билет. Из квартиры исчезли некоторые вещи. Обыск прошел впустую, жил он со своей семьей скромно, ничего запрещенного в доме не хранил.

24 мая его жестоко избили.

«Во время допроса в кабинете прокуратуры были Мавлянов, Карташян, два следователя высокого роста с бородками, фамилии их не знаю, еще был следователь азербайджанец с усами и один следователь из Туркмении маленького роста, худощавый. Все требовали признания Мне был дан лист бумаги и все требовали писать добровольное признание на имя Генерального прокурора. Я отказывался. Допрос был начат в 9 часов 50 минут, а закончился в 13 часов. Я ничего не писал. Во время допроса били – Карташян, Мавлянов, двое бородатых следователей и «усатый». Били по одному и сразу несколько, два-три человека. Били ребрами ладони по шее, по бокам, по рукам, ногами по ногам, по лицу. Говорили «пиши» и тут же от кого-нибудь получал удар… От ударов у меня шла из носа кровь. В 13 часов отпустили на обед и Евстафьев сказал, чтобы я пришел еще и после обеда, т. е. в 14 часов».

Барнаев на допрос не явился по известной уже причине. Придя на работу он отпросился, так как почувствовал себя совсем плохо, ушел домой, а вечером жена и родители вызвали скорую помощь.