Текст книги "Вожди и оборотни"

Автор книги: Виктор Илюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Кто же они, Гдлян и Иванов?

Читатель, конечно сам разберется в этом, даст свою оценку. Материала для анализа, сопоставления достаточно. И не только фактов, приведенных мною. Хотелось, чтобы люди задумались и над поведением, речами Гдляна, Иванова тогда, когда они шли к зениту своей «славы», и тогда, когда эта вершина оказалась у них за спиной.

Кто же все-таки они? Герои своего времени, борцы за правду и справедливость, люди, преданные своему народу и Отечеству, готовые жертвовать ради них своим благополучием и жизнью? А может быть, всего-навсего маскирующиеся популисты и крикуны, тщеславные и посредственные люди, пена, которая образовалась на гребне грозных и разрушительных волн так называемой перестройки? К сожалению, их много всплыло: прохиндеев и шарлатанов, негодяев и демагогов, откровенных предателей и скрытых перевертышей, ныне напяливших на себя одежды и маски демократии. Они заполнили эфир и экраны телевидения, страницы газет и журналов. Они создают партии и движения, рвутся к власти, они критикуют и осуждают, учат, как надо жить и работать. Навязывают свою мораль, свою безнравственность и грязную идеологию.

Так кто же они, Гдлян и Иванов? Прежде чем окончательно высказать свое мнение, вынести его на суд читателя, немного биографических данных, еще немного фактов.

Гдлян Т. X. – 1940 г. рождения, окончил в 1968 году Саратовский юридический институт. Затем работал следователем районной прокуратуры, старшим следователем прокуратуры Ульяновской области. В 1982 году назначен на должность следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР.

Иванов Н. В. – 1952 года рождения. Окончил в 1974 году Свердловский юридический институт. Работал следователем, помощником районного прокурора. В 1978–1979 годах – старший следователь прокуратуры Мурманской области. 21 ноября 1984 года назначен на должность следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР.

Не ошибусь и выражу мнение большинства работников бывшего аппарата прокуратуры Союза, что оба, и Гдлян, и Иванов, на должность следователей по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР были назначены преждевременно, без достаточного опыта практической работы, без достаточной житейской мудрости. Как я уже отмечал, протекцию Гдляну составил Г.П. Каракозов.

Многие прокурорско-следственные работники помнят, как в 1983 году в следственной группе прокуратуры СССР появился юридически малограмотный Иванов, прокурор следственного отдела областной прокуратуры, а через год он уже следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР. В группе он быстро сошелся с Гдляном, который вместе с Каракозовым и продвигал его по служебной лестнице. Об уровне его профессионализма могут свидетельствовать хотя бы его вопросы, которые он ставил перед допрашиваемыми. Они звучали примерно так: «Что вы знаете о теории доказательств? Можно ли доказать взятку? Сколько для этого нужно доказательств? Мы с вами сидим и смотрим молча друг на друга, что вы по этому поводу можете сказать?» и т. д.

Но Гдляну в Иванове импонировала рабская преданность, слепое повиновение, способность не задумываясь, ради достижения цели «пройти по трупам». Отбросить в сторону закон, чувство совести и элементарное уважение к людям, которые проходили по делам. Обоих сближал авантюризм и, будем прямо говорить, мания величия, жажда власти. А сколько раз следователи «тыкали» Иванова в допущенные им нарушения, в глаза говорили о его неподготовленности.

Бош, к которому с большим уважёнием относились почти все члены группы, заявил: «С Ивановым я вообще не советовался. Он не мог мне дать профессиональный совет, это очень неквалифицированный следователь. Но тем не менее и Иванов, и Гдлян всегда говорили, что я мыслю категориями районного следователя, а их мышление в государственном масштабе.»

Но пройдет небольшой срок, и Иванов возвысится над ними. Произойдет это, как я уже отметил, с помощью Гдляна, который в одной из характеристик напишет: «Добиваясь положительных результатов, тов. Иванов умело применяет в своей практической деятельности основы тактики и методики проведения следственных действий… Отличительными чертами характера тов. Иванова Н. В. являются: целеустремленность и настойчивость в достижении поставленных задач…»

Какими были задачи – сейчас ясно, как и те способы, которыми они достигались.

Многие прокурорские работники знают, что первые результаты следствия в Узбекистане у Гдляна были скромными. Более того, как уже отмечалось, оба получили дисциплинарные взыскания, а Гдлян был отстранен за грубейшие нарушения законности от руководства группой. Вот тут-то и понадобилась самореклама, газетная сенсация.

И что только не делают для этого: интервью, встречи, статьи, выступления. А дабы показать значимость и опасность житья на земле, героику следственных будней – надо добавить что-то из иностранных боевиков. И вот уже выпущена весть о покушении на Гдляна, и не просто как у всех, а с помощью натянутой проволоки через бетонку аэродрома, по которой бежал самолет с «непримиримым врагом» мафии.

Весть обрастала, как снежный ком, кочевала из газеты в газету. Охал обыватель, ширились призывы уберечь Гдляна от рук позорных убийц, кровопийцев трудового народа, сидящих на мешках с деньгами. А все это блеф, дешевый трюк. На самом же деле никакого покушения, в том числе с помощью троса, натянутого перед бегущим по бетонке самолетом, не было. Но была хорошо продуманная рекламная «утка», и она сработала.

В действительности же, в г. Карши могло быть крушение самолета в аэропорту из-за предметов, появившихся на полосе. Но Гдлян в это время сидел не в самолете, а за 700 км, в Ташкенте, в здании Комитета государственной безопасности, где и узнал об инциденте и тут же примерил его на себя.

По инциденту с самолетом Среднеазиатская транспортная прокуратура возбудила уголовное дело и провела расследование. Мне пришлось изучать его материалы. К уголовной ответственности привлекались и арестовывались два лица. Но никаких, хоть малейших, крошечных сведений о покушении на Гдляна в материалах следствия нет. Дело будет прекращено за отсутствием события преступления. Появление же посторонних предметов на взлетной полосе не было умыслом кого-либо на совершение аварии. Я процитирую выдержку из протокола допроса следователя Б. Северцева.

Вопрос к Б. Северцеву: «Что Вам известно о покушении на Гдляна Т., о котором сообщалось в публикации А. Лиханова «Кома», помещенной в журнале «Огонек» № 4 за 1989 год?»

Ответ: «Об этом сообщалось и в газете «Выборгский коммунист» еще в 1988 году в публикации В. Демина «Бои неместного назначения». Дело в том, что генерала Норбутаева арестовал и сопровождал в самолете я вместе с оперативными работниками. Ни Гдляна, ни кого другого при этом не было. Зачем нужно было вводить в заблуждение народ?»

Зачем надо было вводить в заблуждение народ, теперь становится очевидным. Хочу только добавить, что «Огонек» Коротича «в выращивании» Гдляна и Иванова сыграл решающую роль, а помещенные в нем хвалебные оды следователям были хорошо сдобрены ложью. Но, как говорится, тогда дело было сделано.

Пресса и после истории с самолетом постоянно нагнетала истерию об опасности, грозящей жизни двух следователей. Гдляну с Ивановым нужна была реклама, ажиотаж, который они, кстати, умело разыграли. И вот уже пошли целые петиции, требования в КГБ и МВД обеспечить защиту Гдляна и Иванова. А затем появились личные телохранители-добровольцы.

Но и это еще не все. В УВД Хорезмского облисполкома группе следователей по просьбе Гдляна выделялись бронежилеты. Следователи перед телекамерами надевали их, дабы показать всю «опасность» и сложность работы, а после того, как все это было запечатлено, снимали и возвращали доспехи милиции. Ну, что сказать после этого. Комментарии, как говорится, излишни.

Многие, видимо, не задумывались, глядя на видеосъемки, что за ними скрывалось. Как не задумывались над одним характерным высказыванием в интервью Иванова, который использовал в оценке работы следственной группы слова аксакала. Фамилия, имя, место проживания его, конечно не указывались. Аксакал якобы изрек, что вот, не награждают следователей орденами и медалями, значит не ценят их труд «наверху».

Найти бы этого старца, поговорить с ним, да жаль, невозможно сделать, ибо весь диалог с ним – вымысел. Но Иванов не просто так сочинил разговор с аксакалом. Не утерпели «герои». Мысль настойчиво свербила, настойчиво говорила маленьким язычком, что они, Гдлян и Иванов, совершили подвиг. И конечно, коли есть подвиг, то должны быть и награды. Прямо просить их не совсем удобно, а вот словами старца можно и сказать: «Пора награждать нас».

В заключение я бы хотел привести очень характерное повествование одного из арестованных гдляновской группой, А. С. Урунова. Перед ним Иванов в камере произнес свою исповедь. Иванов вообще-то любил исповедоваться перед арестованными, любил читать чужие дневники, записи, иногда редактировал их. Весьма одобрительно относился к тем строкам, которые хоть чуть-чуть льстили ему и другим следователям.

Об исповедях Иванова, да и Гдляна нам рассказывали многие. Эти рассказы записаны в протоколах допросов. И все же Урунов воспроизвел их более подробно. Вот слова этой исповеди Н. Иванова: «Есть таланты, которые находились в тени, к таким талантам относимся мы с Тельманом Хореновичем, мы должны стать людьми и получить от этой жизни свое, ибо при социализме достичь высот можно только путем личного вклада и умения попасть на глаза. Спасибо Тельману Хореновичу, что он вытащил меня из глуши. Я наконец раскрылся как личность, приобрел имя, и моя жизнь пошла в хорошем русле. Вот Тельман Хоренович делает мне жилую площадь в Москве, и поэтому я готов вместе с ним хоть в ад, ибо другого пути у нас с ним теперь нет. Мы с ним связаны и за это ему мое почтение. Вот ты тоже был очень популярной личностью, когда твой тесть был министром, о тебе много писали в прессе, много выступал по телевизору, а теперь нужно дать нам взлететь вверх. Живут же люди в Москве на Калининском и Кутузовском проспектах, а живут там люди по должности, разве не каждому человеку этого счастья хочется, добыть это можно только политическими акциями».

Далее Урунов продолжил: «Они постоянно говорили о том, что им очень хочется стать известными личностями в стране. Это стало целью их жизни. По-другому оценить это нельзя. Иванов себя считает очень умным, потенциальные возможности его, якобы, не исчерпаны и он вместе с Гдляном могут быть большими руководителями, не имея в виду органы прокуратуры, а центральные партийные и советские органы. Его мечта – войти в историю, чтобы его долго помнили, как помнят, например Сталина».

Эта исповедь соответствовала действительным устремлениям Гдляна и Иванова. Однако их не будут помнить, как помнят, например, Сталина. В Узбекистане многие запомнили их как продолжателей бериевщины. И можно только с удовлетворением отметить, что ей не дали расползтись по всему общественному организму, не дали укорениться в государственных структурах. Ради этого нам действительно стоило работать, терпеть лишения и невзгоды, чтобы потом с оптимизмом смотреть в будущее.

Запретная глава

Почему ее раньше не напечатали? Может быть потому, что в материалах речь шла о Ш. Рашидове, о лицах, которые находились на самых больших высотах власти. Мои суждения о них могли не совпасть с официальными оценками. И тем не менее, я считаю возможным включить в новое издание дополнительные материалы, ибо они наиболее убедительно показывают гдляновскую фальсификацию уголовных дел. А отсюда заказной характер его следствия во второй половине восьмидесятых годов. Материалы – веское свидетельство того, что сенсационность гдпяновских выступлений во многом замешена на авантюризме и подтасовках, на популистской демократической стряпне.

15 января 1990 года Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР полностью оправдает и освободит из-под стражи в зале суда Абдуллаеву Рано Хабибовну, бывшего секретаря ЦК КП Узбекистана. Гдляновская пирамида действительно развалилась на глазах, ибо на ее вершине обвинения должна была находиться и Абдуллаева Р. Ею же хотели выстроить мосток к высшему руководству государства и партии. Оправдательный приговор – вполне закономерное окончание начатой еще в 1987 году авантюры Гдляна и Иванова против Абдуллаевой Р., которая полностью переигрывала двух следователей, претендовавших на образец в следственной тактике.

Р. Абдуллаева родилась в 1935 году в с. Шафиркан Бухарской области, в простой узбекской семье. В 1961 году окончила Ташкентскую высшую партийную школу. Успешно защитила диссертацию и стала доктором исторических наук. Работала в комсомоле, Совмине республики. После смерти Рашидова в январе 1984 года Абдуллаеву Р. избрали секретарем ЦК Компартии УзССР по идеологии. Работала много и с желанием. Были и откровенные конфликты. Абдуллаева не разделяла тех методов работы в сфере идеологии, которые в течение 20 лет осуществляли ее предшественники Нишанов и Салимов. По ее мнению идеологию свели к двум плоскостям, через средства информации утверждать культ Рашидова и проводить один за другим фестивали, конференции, симпозиумы. За эти годы, к примеру, только четыре книги Рашидова были изданы 135 раз! На много больше, чем издавался Хамза Хаким-заде Ниязи – основоположник узбекской советской литературы. Хотя, как она считает, Рашидова тоже надо оценивать объективно, а не огульно охаивать, потому что в его деятельности есть и много положительного.

По мнению Абдуллаевой Р., в ее жизни неблаговидную роль сыграл Нишанов Р. Интриги начались задолго до ареста. Да и сам арест она пытается увязать с Нишановым, видимо, и потому, что Гдлян заходил к нему, в кабинет первого секретаря ЦК КП Узбекистана, как в собственную квартиру, и потому, что Нишанов не сделал ничего для ее защиты от скоропалительного обвинения.

Обратимся к фактам.

Абдуллаеву арестовали 29 октября 1987 года. Арест для нее был неожиданным, показался каким-то кошмарным сном. После ареста последовало обвинение в передаче взятки пяти тысяч рублей Председателю Совмина республики Худайбердыеву H., а также в получении 15 тысяч рублей от первого секретаря Ташкентского обкома партии Мусаханова и пяти тысяч от первого секретаря Хорезмского обкома Худайбергенова.

К моменту ареста Абдуллаевой двое последних находились длительное время под стражей и с ними «плотно» работали следователи. Она отвергла обвинение, заявила, что это оговор, никогда и ни от кого денег в виде взятки не получала и никому взяток не передавала.

В течение месяца, с 29 октября по 25 ноября, Абдуллаева выдерживала занятую позицию. Допросы следовали один за другим. В основном с ней работал Иванов, участвовал в допросах и Гдлян.

Содержание допросов Абдуллаева запомнила хорошо. За прожитые годы она воспитала в себе привычку работать независимо от ситуации, среды, в которую она попала. В следственном изоляторе вела подробные дневники. Опасаясь физической расправы написала защитительную речь для суда, в которой раскрывала чудовищную провокацию, творимую Гдляном и Ивановым против партийных, советских кадров Узбекистана. К речи приложила заявление на имя начальника изолятора, чтобы тот в случае ее смерти передал рукопись в КГБ СССР.

Уже на первой встрече ей поставили условие, или она признает получение и дачу взяток и идет домой, или ее арестуют. Сделка не состоялась. Ее арестовали, как в былые времена, с работы забрали в тюрьму. Раньше приклеивали ярлык – враг народа, сейчас – взяточник.

Абдуллаеву уничтожали не физически, а морально. В ход были пущены шантаж и угрозы арестов детей, мужа. Ее чернили как женщину, мать и жену, пытались представить морально испорченным человеком, из нее делали любовницу Рашидова. На допросах топтали ее принципы, убеждения, заявляли о бесцельно прожитых и бесплодных годах жизни. Моральный террор и содержание в условиях полнейшей изоляции от других людей надломили и Абдуллаеву. Допросы велись с утра до вечера. Она вспоминает: «Допрашивал сам Гдлян. Он устроил настоящую моральную экзекуцию. Что он мне только не говорил. Он тогда же заявил, что оказывается со мной связаны уже не только те названные ими трое, но и многие другие. Что я, оказывается, давала взятки работникам ЦК КПСС и республиканским руководителям. Доходило даже до игры на моих патриотических чувствах». Все дело в том, что на 16 Пленуме ЦК КП Узбекистана Абдуллаева выступила с предложением, чтобы из Центра, из Москвы укрепили республику кадрами. Обосновывала она это тем, что молодые узбекские кадры направлялись бы в Москву, где бы они в процессе работы могли поучиться, а потом вернуться в республику. Некоторые националисты думали, что она делала реверанс в сторону русских. И вот эту карту решил разыграть Гдлян. Он заявил: «Вот вы русских звали, а что с вами сделал Могильниченко. Он же вас недалеких и турнул с помощью русских. А вы не хотите на них, на Могильниченко давать показания». В эти же дни Гдлян стал крутиться в разговорах с Абдуллаевой вокруг второго секретаря ЦК КП Узбекистана Осетрова. Заявлял, что Осетров – это первый взяточник, и что он, якобы, дает на нее показания о получении взяток. В конце каждого допроса в кабинет заходила следователь Пантелеева и составляла протокол. Гдлян ей говорил, что записывать в них, и она писала. Конечно в протоколы писали не все, что говорила Абдуллаева, а только то, что было нужно Гдляну. Далее Абдуллаева рассказала: «На второй или третий день я почувствовала, что Гдлян готовит что-то мне грязное. Я спросила его, не могу ли пригласить адвоката? Он показал кулак и сказал: «А вот это ты не хочешь?» В общем в таком плане он меня и обрабатывал, представляя все так, как будто на него возложена великая миссия. Он и сам говорил, что должен материализовать тезис Горбачева о том, что все руководители Узбекистана – взяточники, и если я хочу быть Жанной д'Арк, то он просто плюет на меня. В открытую заявлял, что посадит не только меня, но и всех во главе с Усманходжаевым, а затем и всех со Старой площади. Через каждое слово он говорил о мафии. Когда я все это услышала от него, нужно понять мое состояние. Я сказала, что он двойник Берии. Он плюнул мне в лицо, пригрозив: «Я покажу тебе, проститутка!»

2 ноября Абдуллаеву отвезли в Москву. Она еще не успела прийти в себя после перепета, как в тот же день Гдлян вызвал ее на допрос. Опять началось все то же. Гдлян поинтересовался, успела ли она взглянуть в зеркало? Этим самым он хотел подчеркнуть те изменения, которые произошли с женщиной за прошедшее время. Конечно, внешние изменения были значительными. Прибавились седины в волосах и морщины на лице. Поэтому Гдлян пообещал, что дальше будет еще хуже, так как собирался перевести Абдуллаеву сначала в Бутырскую тюрьму, а потом отправить отбывать наказание на Колыму. Гдлян требовал, чтобы она по его списку оболгала людей, представив их в качестве взяточников. В противном случае он наберет сотни показаний, и потом ни один суд не разберется в ее деле и вынесет суровый приговор. Для Колымы хватит. Абдуллаева ответила отказом. После этого стали претворяться в жизнь гдляновские обещания набрать на нее сотни показаний. До этого времени против арестованной были выставлены ложные показания Худайбердыева, Мусаханова и Худайбергенова, упоминавшиеся ранее. За двадцать дней ноября появились показания Айтмуратова, Камалова, Раджапова, Каньязова. Все эти люди были арестованы и находились во власти Гдляна. Таким образом сумма мнимых взяток возросла с 20 000 рублей до 70 000. Видя эти мерзкие способы работы, Абдуллаева написала заявление на имя Генерального прокурора СССР и отправила его через администрацию изолятора. Не получив ответа, написала новое заявление. После этого была вызвана Ивановым. Он сказал, что не следует увлекаться заявлениями, ибо ее судьба в руках Гдляна, и дальше Гдляна заявления не пойдут. Судя по тому, что происходило, как развивались события, Абдуллаева поняла, что действительно целиком находится в руках Гдляна и Иванова.

Абдуллаевой провели несколько очных ставок, на которых бывшие ее коллеги по работе, заискивая перед Гдляном и Ивановым, отводя глаза, подтвердили свои показания о передаче ей взяток. Каждый пытался спастись ценой оговора другого. Потом они будут просить прощения у Абдуллаевой Р., честно о свой лжи скажут на суде. А пока вокруг Рано Хабибовны тесно сжимался порочный круг, из которого она не видела выхода. После очных ставок Иванов заявил ей: «Вы находитесь в болоте. Ваши мужики Вас утопят, если Вы вовремя не поймете, что единственный путь к спасению – это признание во взяточничестве и для этого нужно принять условия Гдляна». Р. Абдуллаева переспросила относительно условий, которые нужно ей принять. Иванов ответил, что весь процесс будет представлять собой суд над Рашидовым. Независимо от того, будут ли они давать показания на Усманходжаева и других секретарей, их все равно посадят, в том числе и руководителей республики Усманходжаева и Салимова. Заявил, что над Рашидовым будет суд не только как над руководителем мафии и взяточником, но и еще морально разложившимся человеком. Абдуллаева была единственной женщиной в руководстве и потому была вынуждена, по мнению следователя, быть его любовницей, фавориткой и посредницей во взяточничестве, поскольку, якобы, актив республики знал это и угодничал перед ней. «Покажем Рашидова, – продолжал Иванов – как морально разложившегося человека, а тебя, Абдуллаеву, в качестве некой жертвы. Ведь Рашидов мертв, из могилы его никто не поднимет, а ты сейчас должна спасаться, так как мой «потолок» 200 и 25». Абдуллаева не поняла и переспросила, что это за цифры? Иванов предложил признаться ей в получении взяток от 25 человек на сумму 200 000 рублей. Она хотела возмутиться этим предложением, но не сделала этого, поняв, что предоставляется возможность разобраться в затеянной крупной политической авантюре. Уточнила, откуда она возьмет эти 200 000 рублей, ведь их нужно возвращать? Иванов пояснил, что их и брать не нужно будет, так как ей помогут разработать такую схему, когда все получаемые, якобы, в качестве взяток деньги передавались другим лицам. Это звучало так: «Вас подпитывали снизу, а то, что Вы получили, частично отдавали руководителям республики, которые были выше Вас по должности, и часть москвичам. Вот так будет баланс. Чего Вы боитесь, Рано Хабибовна. Спасайтесь?» После этого Абдуллаева спросила, а кто же эти 25 человек, на которых она должна дать показания? Он ответил, что их он назовет сам. Порекомендовал назвать в качестве взяткодателей первого секретаря Ташкентского обкома партии Алимова и первого секретаря Сурхандарьинского обкома Мамрасулова, с которым та раньше работала в Совмине. При этом убеждал, что крайне важно показать о чем-либо первой. Якобы это всегда учитывается судом. Потом начал учить, как написать, чтобы все выглядело достоверно. Порекомендовал вспомнить Жорж Санд при описании амурных моментов. Далее следовали конкретные рекомендации относительно использования отдельных моментов при написании заявления. Учил он долго, а протокол составил всего на трех страничках, сказав на прощание: «Спасайтесь, Рано Хабибовна! Явку с повинной жду 23 числа.»

Туман окончательно рассеялся. Абдуллаева поняла, что это уже не шантаж, а крупная игра, затеянная Гдляном и Ивановым, и не только ими. Путем преступного использования своих полномочий ими была создана цепочка взаимоклеветы, взаимооговоров, захватившая буквально всех, начиная от председателя колхозов, известных в республике и стране людей, депутатов Верховного Совета, Героев Социалистического труда и кончая работниками ЦК КПСС. Они же предлагали Абдуллаевой в качестве взяточников указать секретарей ЦК КПСС А. Яковлева и Разумовского! Этих людей спасло только то, что та никогда не бывала у них в кабинетах, ибо посещение Абдуллаевой кабинетов для Гдляна и Иванова автоматически означало, что находящимся в них работникам давались взятки. Вот так были оклеветаны работники ЦК КПСС Могильниченко, Бессарабов, Пономарев. Так, Гдлян именем Горбачева и некоторых секретарей ЦК КПСС начал сажать узбеков, а потом с помощью узбеков обвинял москвичей. По этой схеме требовали показаний на министра культуры Захарова, других руководителей союзных министерств и ведомств. Такая цепочка взаимоклеветы должна была охватить многих работников аппарата ЦК КПСС, Совмина СССР, чтобы показать, что в Союзе все руководители – взяточники, все кроме Гдляна и Иванова. Причем во всеуслышание заявляли, что они входи в кабинет Горбачева и ставят на его стол узбекские миллионы. Абдуллаева не сидела в 37–38 годах в тюрьме. В 37 году погиб ее отец, он был чекистом. И вот через 50 лет арестовывают ее. Она скажет: «Теперь я поняла, почему те люди, которые делали революцию, вынесли царскую каторгу, царские тюрьмы, почему они при советских следователях были вынуждены оговорить себя и других, почему они не вынесли жестокости советской тюрьмы. Я поняла, что дело не в физических истязаниях, а в тех, которые еще более тяжело переносить – в нравственных пытках. Я никогда раньше не плакала, никто не видел моих слез, считали железной женщиной и вот теперь плачу. Мы должны были признаваться в несодеянном, или же этот меч должен был обрушиться на головы наших родных и близких. Я надеялась на суд. Если бы меня пригласил к себе Генеральный прокурор СССР, я бы ему ни одного слова не сказала. Я уже никому не верю.»

Да, Абдуллаеву вынудили принять условия Гдляна и Иванова. Но они рано торжествовали свою победу. Она оказалась пирровой. Абдуллаева переиграла их. Она видела перед собой двух азартных авантюристов, весьма падких на сенсацию, на первую наживку, которую бросают перед ними. Она поняла систему их доказывания, которая строилась только на показаниях, показаниях противоречивых, не подкрепленных другими объективными доказательствами. Абдуллаева видела, что Гдляну и Иванову нужны в первую очередь показания с упоминаниями больших людей и больших денег переданных нм. Этим они уже упивались, на этом кончался сбор «доказательств».

Рано Хабибовна «перестала» сопротивляться. Она пошла на оговор и себя и других. Однако называла такие обстоятельств а получения и передачи денег, что их абсурдность при более детальном исследовании становилась очевидной. Она называла время и место, в которых объективно не мог быть или взяткодатель, или взяткополучатель. Абдуллаева, например, заявила о получении от Камалова Каллибека в качестве взятки «бриллиантового гарнитура», состоявшего из кольца и сережек. Для правдоподобности своего оговора пояснила, что эти ценности хранятся у нее дома и возможно они изъяты при обыске. Ей предъявляли все, что у нее изъяли из квартиры, и она указала на кольцо и серьги, якобы составлявшие единый гарнитур и, якобы, переданные ей Камаловым К. Следователи ликовали от удачи. С Камаловым долго возиться не пришлось. Он давно сидел под стражей, был сломлен и из него «лепили» все, что хотели. Естественно, он «чистосердечно» рассказал о передаче Абдуллаевой Р. взятки в виде гарнитура из кольца и серег. 18 марта 1988 года Камалову К. предъявили на опознание кольца и серьги, названные Абдуллаевой предметом взятки. Предъявили среди других, аналогичных изделий. Снова удача. Камалов показал, как и Абдуллаева, на одни и те же кольцо и сережки. При опознании в присутствии понятых заявил: «…он слышал о том, что Абдуллаеву P. X. планируется избрать секретарем ЦК по идеологии и пропаганде и решил дать ей взятку в виде указанного гарнитура, чтобы на своей новой должности Абдуллаева уделяла больше внимание подъему культуры, здравоохранению Каракалпакии, оказывала помощь республике в решении вопросов соцкультбыта. С этой целью он взял дома этот гарнитур, который стоил, согласно ценнику 3,5 тыс. рублей, ценник оторвал, как этого требует обычай и указанный гарнитур привез с собой в г. Ташкент в ноябре 1983 года, в этот период было бюро ЦК КП Узбекистана. И после бюро я специально поехал в Совет Министров Уз ССР, пришел в кабинет Абдуллаевой P. X., она была одна, и там лично в руки вручил ей этот гарнитур.»

Кажется, события могли так развиваться. Круг из доказательств вокруг Абдуллаевой Р. сомкнулся. Он действительно замкнулся бы, если ее дело из гдляновских рук не попало бы потом другим следователям. У них и возникло сомнение: «А надо ли Камалову, свату всемогущего Рашидова Ш., тот еще был жив, передавать взятку какой-то Абдуллаевой Р. из Совета Министров. Для Камалова и так все двери открывались настежь. Это, как говорится, информация к размышлению. Главное заключалось в другом.

Новые следователи, ранее не входившие в группу Гдляна, обратили внимание на заключение геммологической экспертизы ценностей, изъятых у Абдуллаевой. На исследование экспертов представлялось 4 изделия из благородных металлов, в том числе кольцо, сережки, переданные ей, якобы, Камаловым в виде взятки.

Заключение экспертизы поступило 1 сентября 1988 года. В нем категорично указывалось, что опознанное Камаловым кольцо изготовлено в 1970 году, а серьги – в 1983 году, и составлять единый гарнитур они не могли. Кроме того их стоимость в 1983 году была 2 тыс. 250 рублей, а не 3,5 тыс., как заявлял «взяткодатель».

Назревал большой скандал, налицо явная фальсификация и подтасовка доказательств. Следователи, еще не веря в этой, снова допросили Камалова, и тот откровенно признался, что никакой взятки Абдуллаевой он не передавал, оговорил ее под влиянием угроз и давления следователей. Следователь Ревеко, он входил в группу Гдляна, перед опознанием сказал ему, что кольцо и серьги, которые он якобы давал, как взятку Абдуллаевой, будут предъявлены на опознание среди других изделий под номером 3, и он, Камалов, должен опознать их как предмет взятки. Что он и сделал, пойдя на оговор Абдуллаевой. Вряд ли что можно дополнить или отнять от сказанного.

Дополнить разве что словами о несостоятельности гдляновских обвинений в адрес прокуратуры СССР о развале его дел. Разваливали не дела, а гдляновскую фальсификацию и обман, лживые обвинения, наподобие тех, что приведены сейчас в качестве примера.

Среди тех, кто оговорил Абдуллаеву был и Каньязов, бывший первый секретарь Тахтакульского райкома партии. Правда он сам оказался жертвой оговора, из-за чего необоснованно длительное время содержался под стражей. Через три с лишним года с момента ареста суд восстановит истину, оправдает его. Но на следствии у Гдляна он тоже будет сломлен, пойдет на сделку с совестью и станет лгать на других. Не сразу поверит новой следственной группе, не сразу откажется от лжи. Поэтому пришлось приложить не мало усилий, чтобы установить правду.