Текст книги "Мир истории: Россия в XVII столетии"

Автор книги: Виктор Буганов

Первые школы и академия

Обучение с помощью учителей на дому или самообразование перестало удовлетворять насущные потребности. Встал вопрос о заведении школ. Молодые люди, особенно из столичных, уже посмеивались над своими учителями: «Враки они вракают, слушать у них нечего. И себе имени не ведают, учат просто; ничего не знают, чему учат».

Окольничий Федор Михайлович Ртищев, любимец царя Алексея Михайловича, человек влиятельный, скорбит по поводу непросвещенности русских людей. В разговорах с царем убеждает его посылать московских юношей в Киев: там в коллегиуме научат их всяким ученостям. Приглашает из украинской столицы ученых монахов. Они должны обучать русских в Андреевском монастыре, им основанном, славянскому и греческому языкам, философии и риторике, другим наукам словесным. Любознательный окольничий ночи напролет проводит в беседах с киевскими старцами, изучает под их руководством язык Гомера и Аристотеля. По его же настоянию молодые дворяне проходят курс наук у приезжих профессоров. Одни делают это охотно, из любви к знанию, изучают греческий и латынь, хотя и опасение имеют: «в той грамоте и еретичество есть».

Их боязнь понятна: для людей сугубо православных латинский язык означал и всякое латинство, то есть католичество, враждебное православию. Когда двое русских «студентов» – Порфирий Зеркальников и Иван Озеров, увлеченные светом знаний, попросились в Киевскую академию, чтобы продолжить образование, Ртищев выправил им проезжую грамоту. На них смотрели как на смельчаков, и некоторые из их сверстников-соучеников сомневались и предвидели худое от таких образованных и безрассудных людей.

Сергий Радонежский. Миниатюра из печатной книги. «Службы и жития Сергия и Никона». 1646 год.

Начало текста и миниатюры той же книги.

Буква «щ» из букваря.

Один из «спудеев» (студентов), Лукьян Тимофеевич Голосов, молодой дворянин, в будущем думный дьяк, известный дипломат, откровенно говорил, что пошел на учение только из страха и в угождение всесильному окольничему: «Старцы недобрые, я в них добра не познал, и добраго ученья у них нет. Ныне приходится манить Федору Ртищеву, боясь его; а впредь учиться никак не хочу».

Все описанное происходило в 40-е годы. Лет двадцать спустя прихожане церкви Ионна Богослова, что в московском Китай-городе, неподалеку от Красной площади, подали челобитную: открыть бы им при той церкви школу наподобие братских училищ на Украине, а в ней – «устроение учения различными диалекты: греческим, словенским и латинским». Власти согласились: заводите «гимнасион», «да трудолюбивые студеи радуются о свободе взыскания и свободных учений мудрости».

Возможно, эти и некоторые другие, ей подобные школы появились в ту пору. Известно, что в 1685 году существовала «школа для учения детям» в Боровске, около торговой площади.

В Москве, на Никольской улице построили особое здание для школы. Открыли ее в 1665 году при Заиконоспасском монастыре (точнее – Спасском монастыре за торговым Иконным рядом). Во главе поставили самого мудрого Симеона Полоцкого. Собрали учеников из молодых подьячих разных приказов. В их числе оказался и Семен Медведев из Приказа тайных дел, впоследствии монах Сильвестр, ученый и писатель, автор прекрасного исторического и публицистического труда о регентстве Софьи, В то время молодой Семен и его сотоварищи изучали латынь и русскую грамматику, ибо приказы нуждались в образованных чиновниках – подьячих.

Через пятнадцать лет устроили школу при Печатном дворе. Русский монах Тимофей, долгие годы проживший в Палестине и на Афоне в Греции, входившей тогда в состав Османской Турции, стал главным учителем. Он и его помощник грек Мануил в верхних палатах Печатного двора на Никольской улице учили греческому языку. При открытии школы в ней было три десятка учеников, взятых из разных сословий; через три года – уже 56, еще через год – на десяток больше. А 166 учеников постигали премудрости и сложности славянского языка. 232 ученика в школе – немало для XVII столетия!

Буква «ы» из букваря.

А уже в следующем, 1687 году открыли Славяно-греко-латинское училище, впоследствии названное академией. По «привилегии», давшей программу образования, последнее должно было стать не только церковным, а общим. Здесь постигали «семена мудрости» из наук гражданских и церковных, «наченше от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и нравной, даже до богословия», то есть всю схоластическую школьную премудрость, идущую от средневековья; весь школьный цикл от низших до высших классов, начиная с грамматики и кончая философией (метафизической и натуральной), этикой и богословием. Училище было одновременно высшим и средним учебным заведением.

В соответствии с уставом, в училище принимали людей «всякого чина, сана и возраста». В будущем государственные должности могли получить только выпускники школы, за исключением детей «благородных»: их «порода» считалась достаточной гарантией успешной службы на государственном поприще.

На училище, или академию, возлагали немалые надежды. И потому наделили деньгами и всякими льготами, иммунитетами: профессоров и учащихся, за исключением уголовных дел, подчинили суду собственной училищной юрисдикции, «блюстителя» же (ректора) – суду патриарха. Приказы не могли входить в их тяжебные дела и проступки. Училище получило библиотеку.

Первые преподаватели, профессора были греки: братья Лихуды, Иоанникий и Софроний. Учеников для них взяли из школы Печатного двора, благо это и неподалеку, каких-нибудь двести-триста шагов от Заиконоспасского по Никольской, в первый год 28, на следующий – 32. Шли сюда и отпрыски московской знати, и дети приказных дельцов. Полдюжины учеников ходили в лучших; в их числе – Петр Васильевич Посников, сын дьяка Посольского приказа, ставший доктором медицины Падуанского университета в Италии.

Лихуды составили учебники грамматики, пиитики, риторики, психологии, физики, других предметов. Сами же учили всем наукам, греческому и латинскому языкам. Через три года лучшие питомцы переводили книги с обоих языков.

Обучение шло очень хорошо. Но против братьев выступил влиятельный недоброжелатель светского образования патриарх иерусалимский Досифей. Его интриги и наветы закончились для Лихудов печально, их отстранили от любимого дела. Но оно не погибло, его продолжили их русские ученики, особенно успешно Ф, Поликарпов и И. С. Головин.

Новшества в деле просвещения, образования затронули Москву и лишь отчасти, в гораздо меньшей мере другие города. Вне столицы грамотность распространялась в Поморье, Поволжье и некоторых других областях. Уделом основной массы крестьян и посажан оставалась неграмотность. Просвещение, как и многое другое, было привилегией феодалов, духовного чина и богатых торговцев.

Обучение пению. Гравюра XVII века. Фрагмент.

Научные знания

Русские славились как мастера обработки металла, литейного дела. Источники часто упоминают о «пищалях винтовальных» – нарезных ружьях, о пищалях с механизированным клиновидным затвором. В 1615 году русский мастер изготовил первую пушку с винтовой нарезкой. Хорошо в России отливали колокола, большие и малые, славился по всей стране их «малиновый звон». По сообщению Павла Алеппского, царь пожелал иметь в Москве большой колокол. Иностранцы соглашались отлить его, назначили срок – пять лет. Но местный мастер сделал это за один год и весьма успешно – изготовил колокол в 12,5 тысячи пудов!

Дело было в середине века. А в 60-е годы в Кремле поднимали колокол весом около 8 тысяч пудов, сделали это очень остроумно и оригинально: с четырех сторон подкладывали поочередно бревна и, наращивая сруб, довели колокол до верха колокольни. Использовали при этом целую систему рычагов, отвесов, лестничной пролетов и прочих устройств.

Отец и два сына Вирачевы из Устюжского уезда в 20-е годы участвовали в установке «боевых часов» (часов с боем) на Фроловской, или Спасской, башне Московского Кремля.

Столь же успешно и надежно владели русские мастера строительной техникой, возведением деревянных и каменных зданий, светских и церковных. Особо следует сказать о крепостных стенах: точные расчеты высоты и толщины позволяли обходиться без контрфорсов, что широко практиковали зодчие в Западной Европе.

При устройстве водяных мельниц и, что особенно показательно и важно, железоделательных и иных мануфактур использовали водяные двигатели. Уже тогда мехи у домен и тяжелые молоты, ковавшие железо, использовали энергию воды.

Русские люди пишут практические руководства, в которых обобщают накопленный опыт, дают наставления по описанию земель («Книга сошного письма», 1628–1629 годы), подъему соляного раствора с большой глубины (начало XVII века, автор – «трубный мастер» Семен из Тотьмы), военному делу («Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки». Автор этого наставления для пушкарей – Анисим Михайлов), по изготовлению красок, олифы, чернил и др. Подобные пособия давали начатки знаний по геометрии и геологии, физике и химии, баллистике и иным наукам. В травниках, своего рода лечебниках, описывают свойства разных трав, дают рекомендации по лечению ими болезней.

Симон Полоцкий.

Обучение грамоте. Из букваря В. Бурцева. 1634 год.

Обучение пению. Гравюра XVII века. Фрагмент.

Травы собирали, доставляли в Аптекарский приказ, обрабатывали их русские знатоки; их тоже звали травниками. Один из них, Тихон Ананьин, стал весьма известен во второй половине столетия. Он имел учеников, аптекарскому делу учились и двое его сыновей. Именно он готовил наиболее сложные и ценные снадобья. Иван Венедиктов, тоже из учеников Аптекарского приказа, служил лекарем в полках Г. Г. Ромодановского во время Чигиринских походов против турок. Потом, после окончания службы, занимался медицинской практикой в столице. Написал «Фармакопею» – компилятивное руководство с прибавлением собственных наблюдений. А в конце 90-х годов новый лечебник, основанный главным образом на народной медицине, составил Афанасий, образованный и мудрый архиепископ холмогорский.

Петропавловская церковь в селе Пучуга. 1698 год. Архангельская область.

Знание астрономии было необходимо для хозяйственной, в том числе торговой деятельности: для суточного исчисления времени, определения дней переходящих церковных праздников. Русские люди той поры не применяли деление суток на 24 часа. Поступали проще – вели счет времени по дневным и ночным часам, с восхода и захода солнца. К примеру, третий час дня летом по современному счету приходился на пять тридцать – шесть, а зимой – часов на десять утра. Подобная манера счета времени вынуждала делать наблюдения астрономического характера, производить определенные, хотя бы элементарные, вычисления.

В России имели хождение рукописи астрономического характера. Прежде всего переводы и компиляции иностранных трудов. Среди них – «Притча о царе, годе и временах года», «Из астрономии с немецких переводов». Из них читатель мог узнать об основах геоцентрической системы Птолемея. В середине столетия и 70-е годы появились переводы трудов западноевропейских авторов с изложением гелиоцентрических воззрений Николая Коперника. А Афанасий холмогорский в последней четверти века написал «Шестоднев».

Приметные явления на небе исстари интересовали русских людей. Свидетельством тому, в частности, многочисленные записи русских летописей и хронографов о солнечных и лунных затмениях, появлении комет и прочем. Накануне восстания 1682 года в Москве яркая комета с длинным хвостом поразила воображение многих современников, в их числе – летописцев, и они занесли в свои труды записи о комете, размышлениях и предчувствиях грядущих потрясений.

Расширялись географические знания, представления о России, ее территории и проживающих на ней народах, обширных пространствах Сибири и Дальнего Востока.

Уже в конце XV и XVI столетий в России составляют чертежи и карты. На рубеже XVI и XVII веков появилась общая карта государства, основанная на чертежах отдельных его регионов. Этот «Старый Чертеж» не сохранился. В 1627 году составили «Новый Чертеж» земель между Доном и Днепром, так называемого Поля, вплоть до Черного моря, и «Книгу Большому Чертежу»: перечень городов России, расстояний между ними с краткими сведениями этнографического, географического характера. Последний труд в течение столетия неоднократно дополнялся новыми сведениями.

Колокольня из села Кулига. Архангельская область.

В самом начале столетия составил карту России царевич Федор, сын Бориса Годунова. Но она не сохранилась.

Географические сведения «поверстных книг», которые изготовляли в Ямском приказе, давали ямщикам возможность исчислять прогоны. В них были перечислены дороги от Москвы в другие города и уезды, селения по пути следования, расстояния между ними. Упоминались и важнейшие города за рубежом.

В Посольском приказе хранились материалы со сведениями об окрестных странах: наказы послам, отчеты последних – статейные списки. В Сибирский приказ поступали отписки, сказки русских землепроходцев и мореходов, бороздивших сибирские и дальневосточные просторы, прилегающие к ним моря и океаны; статейные списки посольств к кочевым народам.

В Западной Сибири русские появились еще в конце XV столетия. Столетие спустя последовали походы Ермака и русских воевод с отрядами, основание городов в Западной Сибири.

После Смуты началось продвижение в Восточную Сибирь. Казак Ребров и служилый человек Илья Перфильев проходят по реке Лене до ее устья, оттуда морем до устья Яны и Индигирки (1633–1636 годы). Михаил Стадухин плывет уже по Индигирке, морем до Колымы (1641 год). Письменный голова Василий Данилович Поярков выходит к Охотскому морю (1643–1646 годы), Курбат Иванов – на Байкал (1643 год).

Федот Алексеевич Попов и Семен Иванович Дежнев проплывают из Ледовитого океана в Тихий проливом, который впоследствии получил название Берингова. Ерофей Павлович Хабаров с Лены ее правыми притоками перебирается на Амур и спускается до Охотского моря (1647–1651 годы). Тем самым русские люди, отважные пионеры-первооткрыватели уже в первой половине столетия дошли до берегов Тихого океана – от Чукотского мыса до устья Амура. Служилые и торговые люди составляли описания и карты (чертежи) ранее неведомых земель, обитавших на них народов и племен.

В конце века (1696 год) правительство решает составить общую карту новообследованных и присоединенных за столетие земель. Пять лет тобольский сын боярский Семен Ульянович Ремезов работает над картой, которую назвал «Чертежной книгой Сибири», Этот атлас – итог, вершина русской географической мысли того времени – включает карты Тобольска, 18 уездов Сибири, ее общие карты – географическую и этнографическую, наконец, чертежи северной части государства и «безводной и малопроходной каменной степи» в южной части Сибири.

Из статейных списков, касающихся этого района, некоторые описывают посольства в Китай – томского казака Ивана Петлина (1618–1619 годы), сына боярского Федора Байкова (1654 год), переводчика Посольского приказа Николая Гавриловича Спафария-Мелеску, родом из Молдавии (1675 год). Спафарий, человек очень образованный, вел подробные путевые записи. Из них мы узнаем много нового и интересного о Сибири, Приамурье, Китае. Один из его спутников, подьячий Никифор Венюков, составил позднее, в 80-е годы, труд «Описание новые земли, сиречь Сибирского государства, в которое оно время и каким случаем досталось за Московское государство и какое той земле положение». В ходе посольства сделали и географические карты, к сожалению, не сохранившиеся.

Особую ценность имеет труд Спафария о Китае – «Описание первыя части вселенныя, именуемой Азии, в ней же состоит Китайское государство с прочими его городы и провинции». Пишет он о природе страны и ее населении, земледелии и скотоводстве, промыслах и торговле, государственном устройстве и армии.

Сведения о Сибири и Дальнем Востоке, их соседях, речных и морских путях, собранные русскими людьми, во многом обогатили мировую географическую науку. Иностранцы и в России и вне ее всякими путями, законными и незаконными, жаждали получить материалы Посольского и Сибирского приказов. Так или иначе они становились известными в Европе, и ряд авторов использует русские материалы в своих трудах, картах. Чертеж России Федора Годунова положен в основу карты Восточной Европы, сделанной Гарритсом. Следы использования тех же материалов можно найти в сочинениях голландца И. Массы, англичанина С. Коллинса, шведа И. Кильбургера, француза Ф. Авриля и многих других. Среди этих книг особо следуют выделить «Северную и Восточную Татарию» Николая Витзена, амстердамского бургомистра, изданную в 1692 году.

Фольклор

Общественный подъем эпохи Смуты и последовавших за нею событий обусловил расцвет устного народного творчества. Фольклорные мотивы широко используются в различных жанрах литературы и искусства, в документах приказов и рукописных книгах. В них мы находим меткое народное слово – пословицы и поговорки, записи народных песен и легенд, духовных стихов и светских сказаний, сказки и былины. Фольклорный материал заполняет многочисленные рукописные сборники исторического, церковно-литургического содержания, сборники песен и «крюков» (крюковые ноты), пословиц и поговорок, сказок и преданий, заговоров и свадебных обрядов.

В конце века в России побывал Ф. Балатри, известный на своей родине, в Италии, певец. Ему, как видно, понравились русские песни, и одну из них, плясовую, он записывает, причем латинскими буквами:

 
Ай, сорока-белобока
Стала с дружком танцевать,
А ворона, стара жона,
Пришла тотчас помешать.
 

Широкое хождение имеют сказки – волшебные, бытовые, героические; былины о богатырях киевской поры; исторические песни о царевне Ксении и полководце Скопине-Шуйском, об Азовском сидении и Стеньке Разине. Особенно хороши песни о Разине – народном заступнике:

 
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Над горой взойди над высокою.
Над дубравушкой над зеленою,
Над урочищем добра молодца,
Что Степана свет Тимофеевича
По прозванию Стеньки Разина,
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей ты нас, людей бедных,
Добрых молодцев, людей беглых:
Мы не воры, не разбойннчки,
Стеньки Разина мы работнички.
 

Образ Стеньки Разина, которого ни пуля не возьмет, ни пушечное ядро не тронет, вырастает в песнях и преданиях, сказках и легендах до размеров былинных. Народная фантазия то переносит его под стены Казани, и он помогает ее взять Ивану Грозному; то делает славного Илью Муромца его есаулом; то объединяет воедино двух Тимофеевичей – Ермака и Разина.

Сборники пословиц и поговорок этого времени убеждают, что многие из них дожили до нашего времени, например: «Баснями соловья не кормят», «Взялся за гуж, не говори, что не дюж».

Некоторые пословицы и поговорки отражают прошлое, не столь уж давнее: «Аркан не таракан: хошь зубов нет, а шею ест» (об ордынской неволе). «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день» (об отмене Юрьева дня по указу царя Федора Ивановича).

Многие посвящены природным явлениям, наблюдениям над сменой времен года, погоды. Народная мудрость, вековой опыт, острый взгляд русского человека отразились в них в полной мере. Другие столь же метко смеются над неправедными судьями и попами – стяжателями и пьяницами, богачами-эксплуататорами.

В духовных стихах и плачах, народных драмах скоморохов народ выражал свое отношение к окружающей его действительности, свои заветные мысли, чувства, надежды.

Народные фольклорные мотивы охотно используют авторы сатирических повестей, Аввакум в своем «Житии», композиторы, например, певчий дьяк Василий Поликарпович Титов – в «Большом многолетии». В «распетой» им «Стихотворной псалтыри» Симеона Полоцкого Титов использует народные песни с их характерными гармоническими оборотами, ритмикой. Многоголосие проникает в церковную музыку из народного пения.

Чернильный прибор и портативная чернильница.

Литература

Народный дух, нередко протестующий, критическое восприятие существующих порядков, здравый, реалистический подход к объяснению действительности прорываются все явственней в литературу. Последняя вместе с другими явлениями общественной, духовной жизни ярко отражает рост национального самосознания народа, идейные противоречия, противоборство разных социальных сил. Многое всколыхнули все те же Смута и народные восстания, «Азовское сидение» и «Сибирское взятие».

События начала века подвигли взяться за перо князей и бояр, дворян и посадских людей, монахов и священников. Авраамий Палицын в «Сказании» подробно рассказывает о «разбойничестве» первых лет нового века, восстании Болотникова, борьбе с самозванцами и интервентами. Подчеркивает при этом роль своей обители, где служил келарем, Троице-Сергиева монастыря. Другие авторы: дьяк И. Тимофеев во «Временнике», И. М. Катырев-Ростовский, родовитый князь, многие известные и анонимные составители повестей и сказаний, слов и видений взволнованно говорят о Смуте. В объяснении ее причин, наряду с божественным промыслом (наказание-де за грехи наши), все чаще пишут о людях, их замыслах и поступках, порицают их: одних за нарушение справедливости (например, убийство царевича Дмитрия происками Годунова), других – за «безумное молчание» в связи с этим, третьих («рабов» господских) – за непослушание и «мятеж».

А некоторые высказывают вольнодумные мысли. Молодой князь И. А. Хворостинин, отпрыск знатного рода, начитавшись латинских книг, начал хулить отеческие порядки, мечтал убежать в Литву или Рим, с презрением относился к обрядам православной церкви. Дошел до того, что не ходил к заутрене и обедне, запретил ходить в церковь своим холопам и – о, ужас! – не захотел христосоваться с самим государем, которого звал не царем, а «деспотом русским»! Князь «в разуме себе в версту не поставил никого», а о своих согражданах говорил со многою укоризною:

«В Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем: сеют землю рожью, а живут все ложью».

Георгий Победоносец. Деревянная скульптура. Русский Север, XVII век.

Его дважды брали под арест, конфисковали все его сочинения, ссылали «под начал» (под надзор) то в Иосифо-Волоколамский, то в Кирилло-Белозерский монастырь. В конце концов власти вернули из ссылки этого «отдаленного духовного предка Чаадаева», как его именует В. О. Ключевский, связывающий с ним «первые опыты общественной критики» в России. Но большинство авторов, конечно, не доходили до такого радикализма, да еще на католической подкладке…

Участники похода Ермака составили «Казачье написание». Инициативу похода они отводят самим казакам, а не Строгановым. Оно ярко рисует их среду с ее демократизмом и вольнолюбием. Федор Порошин, беглый холоп, ставший подьячим Войска Донского, создает в 40-е годы «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков». С ее страниц встает эпопея героической борьбы донцов с турками в ходе взятия и защиты Азова (1637–1642 годы). Впитавшая в себя фольклорную и книжную традиции, «Повесть» стала одним из лучших литературных памятников эпохи. Патриотичность, яркий язык, эпичность и драматичность повествования сделали ее очень популярной у читателей.

По-прежнему русские люди любили читать жития святых – Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонежского и многих других. Жития распространялись в тысячах списков. Составляются жития и в XVII веке, появляются новые «святые» подвижники, и церковь благосклонно расписывает их беспорочную якобы жизнь, подвиги и чудеса, с ними связанные. Но, что показательно для эпохи, появляются также жития-биографии не церковных, а гражданских лиц. Муромский дворянин Каллистрат-Дружина Осорьин пишет «Житие Юлиании Лазаревской», прославляет в нем свою родную мать. «Сказание о явлении Унженского креста» посвящено Марфе и Марии, двум сестрам, их жизни, дает яркие зарисовки быта, обычаев русских людей. Старый жанр начинает перерастать в бытовую повесть.

А «Житие» Аввакума – талантливая и яркая автобиография, острая, полемическая и живая; по словам М. Горького – «непревзойденный образец пламенной и страстной речи бойца». «Просторечие», яркость зарисовок, наглядность образов, индивидуальная манера письма делают «Житие» новаторским произведением, несмотря на консерватизм взглядов автора-старообрядца. Аввакум сознавал значение того, что он делает: «И аще что реченно просто, и вы не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить; того ради я и не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русскаго».

Столь же яркое явление русской литературы этого времени – сатирические повести и сказания. Демократические по духу, они пародируют церковную литературу и обрядность, приказное делопроизводство, высмеивают попов и судей неправедных. Их авторы вышли из той же среды – приказной и духовной, но из низших слоев. Отсюда их близость к народу, его просторечию, бытовым сценам повседневной жизни, критический взгляд на явные противоречия социальной жизни.

Автор «Азбуки о голом и небогатом человеке», человек с посада, использует форму «толковой азбуки», в которой каждую строку начинает новая буква алфавита. Ее герой – разорившийся человек, который «меж двор» скитается, дошел до жизни такой, потому что «от сродников зависть, от богатых насильство, от сосед ненависть, от ябедников продажи». С ненавистью говорит он о богатых: «Люди, вижу, что богато живут, а нам, голым, ничево не дают; чорт знаит их, – куда и на што деньги берегут».

«Служба кабаку» – пародия на церковную службу, написанная в Сольвычегодске в середине века и направленная против царевых кабаков, пьянства. Кабак, по убеждению автора, – «людям обнажение аелие»: пьяницы в них разоряются, теряют облик человеческий. Недаром в конце «службы» пьяницу («питуха») ведут из тюрьмы «ко злой смерти».

Пародию на суд и судей-взяточников искусно сплетает «Повесть о Шемякине суде»; на духовенство – «Сказание о куре и лисице», «Сказание о попе Саве и великой его славе», «Калязинская челобитная». Мздоимство и жадность всей этой братии, пьянство и распущенность нарисованы метко и остроумно, живым языком, с пословицами и скоморошьими прибаутками. Одна из повестей высмеивает неумех-врачей из иностранцев; под видом советов «лечебника» она рекомендует от их имени такие, например, средства, как «комариное сало», «блохин скок», «сердечное прижиманье», «свиной визг», которые следует-де отпускать на вес. Больному, чтобы излечиться, врач советует «потеть на морозе» и так далее в том же духе.

Сатирические мотивы характерны и для бытовой повести. В повести о Карпе Сутулове, богатом и славном госте, его жена Татьяна ловко и остроумно высмеивает архиепископа, попа и других сердечных воздыхателей. Веселая, свободолюбивая купчиха весело и фривольно издевается над ними, особенно духовными особами.

«Повесть о Горе-Злочастии» говорит о незавидной судьбе молодого и самоуверенного человека, который, пренебрегая мудрыми наставлениями родителей, пустился в веселую, разгульную жизнь и дошел до нищеты, душевного опустошения. В конце концов он оказался в монастыре. Аналогичная жизненная ситуация в «Повести о Савве Грудцыне», занимательной и живой, наполненной подробностями из народного быта.

Большое хождение получила литература переводная, прежде всего западная, светская. Русские книжники переделывали подобные произведения на свой лад. Большой известностью пользовались повести о Еруслане Лазаревиче и Бове-королевиче с их авантюрно-галантными, рыцарскими «гисториями» и ряд других сочинений.

Текст и миниатюры из печатной книги «Службы и жития Сергия и Никона». 1646 год.

В литературе XVII века появляются новые черты демократизма и светскости: демократический писатель и читатель (из посадских, приказных людей и др.), внимание к личности героев, их душевным переживаниям, отход от религиозных догм; новые жанры – светская повесть, драма, стихи с их бытовыми, сатирическими, любовными мотивами.

Шатровая Рождественская церковь. Село Пурнема.

Но все эти черты означают лишь первые шаги нового. В основном литература продолжает старые традиции; она по-прежнему в основном анонимна. Поэтому литературные произведения в ходе многократных переписок переделывались, сокращались, дополнялись.

Сочетание народных традиций и новых тенденций характерно и для русской архитектуры XVII века. Она во многом продолжала линию русского деревянного зодчества. Деревянное строительство по-прежнему доминировало над каменным по всей стране, в том числе и в столице.