Текст книги "Мир истории: Россия в XVII столетии"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Внутренняя и внешняя политика Софьи

Софья и ее приближенные со снисходительными усмешками смотрели на потехи Петра с «озорниками», как изволила величать его преображенцев и семеновцев обычно проницательная царевна. Она видела в военных играх чудачество, сумасбродство молодого и несдержанного брата-царя. Характерно, что и матушка, обожавшая своего Петрушеньку, тоже считала, что он предается пустым забавам, отвлекающим его от царских дел и забот.

Софья была весьма довольна тем, что братец не интересуется государственными делами, более того – уклоняется от них. Сама же она упивалась властью, мечтала укрепить свое положение в правительственных делах, принимала к тому многие меры.

В правление Софьи дела в Москве шли заведенным порядком: работали приказы, принимали послов, решали текущие дела. Внешней политикой, связями с зарубежными государствами ведал Посольский приказ, во главе его стоял фаворит царевны-правительницы боярин князь Василий Васильевич Голицын.

Человек начитанный, образованный, он говорил на нескольких европейских языках. В своем доме в Охотном ряду, убранном на европейский манер картинами и зеркалами, он принимал иностранцев, вел с ними долгие беседы и, по их отзывам, не совсем ясным и достоверным, говорил о желательности реформ, широкого образования, будто бы даже об освобождении крестьян от крепостнического ярма.

Трудно сказать, что в этих сообщениях соответствует истине; во всяком случае, этот западник, как и другие его современники, старшие и младшие (например, А. Л. Ордин-Нащокин, одно время «канцлер» царя Алексея Михайловича, его приближенные Ф. М. Ртищев и другие), понимал, что России, во многом отсталой в сравнении с передовыми странами Западной Европы, необходимо выйти на новые рубежи, усвоить то новое и ценное, что там имелось в промышленности и торговле, ремеслах и искусстве, образовании и науке.

И Голицын, русский интеллигент конца XVII столетия, и другие политики делали что могли, направляя страну по новому пути. И в их время, и до них в России, по сути дела, были начаты, пусть не всегда решительно и последовательно, те новшества, реформы, которые потом, гораздо более масштабно и смело, продолжил Петр Великий.

Страна уже с начала XVII столетия вступила в бурную и драматическую эпоху важных событий и потрясений, которые следовали одно за другим с быстротой калейдоскопической. Они втянули в водоворот политической жизни большие массы людей, которые ощутили свою причастность к делам, оказывающим решающее влияние на судьбы России, взаимоотношения между сословиями, подданными и правителями. Именно с этого времени, что очень показательно, начинается (но это – только начало!) поворот к рационализму и секуляризации в сознании общества, его отдельных членов, отход от безусловной веры в провидение божие в сторону здравого смысла человеческого. Безусловное преобладание провиденциализма, догматов религиозных, политических, бытовых, постоянно, хотя и медленно, расшатывается под влиянием внутренних потрясений и идей, идущих с Запада.

«Потешные игры» Петра I.

Царевич Петр в возрасте 6 лет. Из «Титулярника».

Серебряный двойной трон царей Ивана и Петра Алексеевичей.

Несомненным успехом России стало воссоединение с ней Левобережной Украины и Киева в 1654 году. Тогда же началась война с Речью Посполитой, длившаяся 13 лет – конец ей положило Андрусовское перемирие. В ходе русско-шведской войны 1656–1658 годов пытались решить и балтийскую проблему. Но вести войну на два фронта оказалось не по силам, успехи сменились неудачами, и Кардисский мир 1661 года привел к отказу России от всех завоеваний в Прибалтике. Несмотря на неудачу, сама попытка была весьма показательной и перспективной; недаром самые известные русские историки, Соловьев и Ключевский, называют Ордина-Нащокина, «канцлера» времени царя Алексея, горячего сторонника ее решения, «предшественником», «предтечей» Петра Великого.

Последующее развитие международной обстановки, положение Речи Посполитой, крайне ослабленной войной с Россией, нападениями турок и вассальных им крымских татар, вторжениями шведских армий, привело к заключению «вечного мира» между двумя славянскими странами в 1686 году. Это было несомненным успехом правительства Софьи Алексеевны и личной заслугой Голицына. По условиям договора, Левобережье и Киев навсегда отходили к России.

За этот успех полагалось платить: Россия, как мы уже говорили, вступила в антитурецкую лигу – союз государств (Австрия, Речь Посполитая, Венеция, Россия), направленный против Отоманской Порты (Турции) и Крымского ханства.

Такой кардинальный поворот во внешней политике соответствовал национальным интересам России. Помимо того, что он закрепил важные для нее достижения, союз давал возможность сосредоточить усилия на борьбе с извечными врагами, нашествия которых из столетия в столетие опустошали южные русские земли.

Крымцы уводили многие тысячи русских пленников, попадавших на невольничьи рынки Кафы (Феодосии) и Стамбула. Москва из года в год откупалась подарками (мехами прежде всего) и деньгами, уплывавшими в Бахчисарай, а оттуда – к турецкому султану. Все это довольно зримо напоминало старую зависимость Руси от Орды.

В годы русско-польской войны из-за Украины крымцы часто мешали решению спорных между Россией и Польшей вопросов, опустошали русские и украинские земли. Позже Турция и Крым затеяли войну из-за Украины, но в ходе Чигиринских сражений (1677–1678 года), нелегких и для русско-украинских войск, потерпели существенный урон. Окончательное урегулирование споров между Россией и Польшей, переход от вражды к миру и союзу между двумя славянскими государствами сделали возможным совместное противостояние турецко-крымской опасности.

Знамена стрелецких полков. Рисунки из альбома Э. Пальмквиста, 1674 год.

«Вечный мир» с Польшей заметно повысил престиж русского правительства, самой регентши, и она год спустя после его заключения начинает упоминаться в официальных государственных документах наряду с царями Иваном и Петром; в стране и за рубежом уже поговаривают о том, что царевна мечтает о провозглашении себя царицей. В том же 1687 году в осуществление взятых на себя обязательств Россия предпринимает, впервые за двести лет отношений, большой поход против Крыма.

По желанию Софьи стотысячное русское войско возглавляет Голицын, Русская рать выступила в поход в мае. Добралась до южноукраинских степей. Но страшная жара, бескормица для лошадей, отсутствие воды, пожары (крымцы поджигали в разных концах степи сухие травы) измотали и обескровили русских воинов. Многие из них не вернулись домой, погибли от голода, жажды, болезней.

Через два года Голицын повторяет поход, доходит до Перекопа, то есть до самого Крыма. Несколько раз русские громят крымские отряды в степях и низовьях Днепра, Существенных результатов не принес и второй поход; снова – масса погибших русских воинов, возвращение назад, в Москву, без видимого успеха. Но русские армии помогли армиям союзников – Австрии, и Венеции (в их борьбе с Турцией), отвлекли значительные силы крымцев, нанесли им несколько поражений, отнюдь, правда, не решающих, продемонстрировали мощь России; в те годы Стамбул не раз впадал в панику: «Русские идут!»

Софья постаралась изобразить оба похода как великие победы своего фаворита. На него посыпались награды: драгоценные каменья и кубки, шубы и кафтаны, торжественные встречи и триумфальные чествования.

Падение Софьи

Взрыв в отношениях Петра с Софьей назревал давно. Подраставший царь, занятый «потешными играми» и учением, с явным неудовольствием и плохо скрываемым раздражением смотрел на действия старшей сестры-правительницы. Таков был его характер: упрямый, самостоятельный и резкий. К тому же мать, ее и его приближенные, и не только из числа обиженных Нарышкиных, обращали внимание царя на двусмысленность двоевластия в стране, фактического всесилия регентши, на опасные замыслы последней. Князь Борис Алексеевич Голицын, один из самых близких и преданных Петру людей, двоюродный брат Софьиного фаворита, и другие лица из окружения царя разжигали недовольство и честолюбие, направляли его действия.

В январе 1689 года царица-мать женила сына, чтобы, как она надеялась, остепенить его. Сыскали ему невесту-красавицу, молодую девицу Евдокию Лопухину. По тогдашним понятиям царь, женившись, становился вполне взрослым, зрелым человеком, правителем; регентша уже не была нужна.

В Москве еще накануне свадьбы Петра заговорили о переходе власти в его руки. В марте он побывал в Посольском приказе – ведомстве Голицына, и глава русской дипломатии остался недоволен посещением царя, его требованием прислать ему новую партию оружия для своих «потешных». Три месяца спустя, 8 июля, происходил по традиции крестный ход с участием обоих царей, несли святую икону. Софья тоже пошла с ними. Петр потребовал, чтобы она оставила их – обычай запрещал подобное женщинам. Та отказалась, и разгневанный Петр ускакал в Коломенское.

Вскоре вернулся из второго крымского похода Голицын. Манифест о наградах его участникам должны были утвердить цари, но Петр отказался это сделать. С большим трудом его убедили уступить. Когда же Голицын, несостоявшийся полководец, приехал в Преображенское благодарить Петра за награды, тот даже не принял его. «Самодержица всея Руси» (или: «благоверная царевна и великая княжна»), как уже приказала именовать себя Софья Алексеевна, пришла в ярость. Назревала решающая схватка.

Софья Алексеевна как будто замышляла дворцовый переворот. Новый начальник Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакловитый, к тому же ее новый фаворит, по сообщениям некоторых современников, пытается опереться на стрельцов, чтобы отстранить Петра от власти, а Софью возвести на престол. В загородную резиденцию он приглашает стрелецких командиров, которым предлагает написать челобитную о том, чтобы регентша венчалась на царство. Те не решаются, мнутся, отговариваются неграмотностью; наверняка вспомнили события 1682 года, расправы над стрельцами после окончания «мятежа». Но Шакловитый упорен; тут же вынимает прошение, давно им заготовленное, причем от лица не только стрельцов, но и всех московских жителей.

Начальники не склонились к заговору, разошлись. Но некоторые из рядовых стрельцов, наоборот, были готовы к решительным мерам. Один из стрельцов предложил как будто бросить в Петра гранату или подложить ее в сани; другой – напасть на него с ножом во время тушения пожара (царь очень любил участвовать в этом, а пожары в деревянной столице случались очень часто).

Софья и ее сторонники стремились озлобить, настроить стрельцов против Петра и Нарышкиных. Рассказывали, что по ночам подьячий Матвей Шошин, наряженный под Л. К. Нарышкина в белый атласный кафтан, подъезжал к стрельцам, стоявшим на карауле, бил их без пощады и приговаривал, «вспоминая» погибших в 1682 году «родичей»: «Убили вы братей моих, и я вам кровь братей своих отомщу!»

Евдокия, жена Петра I. Английская гравюра.

Один из заговорщиков, сопровождавших Шошина, «унимал» его: «Лев Кириллович! За что бить до смерти! Душа христианская!»

Слухи о подобных расправах «родственников» Петра распространялись по столице.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялся переполох, откуда-то появилось подметное письмо: петровские «потешные» идут в Москву, чтобы побить Софью, царя Ивана и многих других. Вмиг заперли все кремлевские ворота, один отряд стрельцов встал под ружье в Кремле, другой – 300 человек – на Лубянке. Для чего? Никто толком не знал.

Двое стрельцов, тайных сторонников Петра, ночью поскакали из Москвы в Преображенское. Они сочли, что их братья в Москве собрались не для охраны, а для похода против Петра. О том и сообщили царю. Поднятый с постели, плохо соображая со сна, что же происходит, испуганный до крайности царь в одном белье бежал к ближайшему лесу. Чутко прислушиваясь, ждал услышать топот враждебных стрельцов. Все было тихо. Но страх не оставлял его. Куда бежать, что делать?

Скоро близкие люди принесли ему одежду и седло, подвели лошадь, и Петр всю ночь мчался в Троицкий монастырь. Сопровождали его трое. Утром прискакал в монастырь, упал на постель и весь в слезах поведал архимандриту о страшной опасности, нависшей над ним, просил укрыть его, защитить.

Тревога в связи с ожидавшимся походом стрельцов в Преображенское была ложной. Разговоры и слухи имели, конечно, место, и в напряженной, накаленной обстановке этих июльских и августовских дней они, может быть, сыграли роль запального шнура, вызвали цепную реакцию, привели к взрыву. Может быть, кто-то подготовил эти события? Использовал сложившуюся обстановку? Недаром некоторые уже тогда думали и говорили об умной режиссуре князя Голицына – не Василия Васильевича, а Бориса Алексеевича, конечно…

Еще одно обстоятельство любопытно: Петр и в молодости, и в зрелом возрасте трусостью не отличался, участвовал в сражениях под пулями и ядрами, нюхал, как говорится, пороху, и не раз, бывал и ранен; не боялся броситься в пекло во время пожара или в морскую бурю спасать погибающих. А тут – оставил мать, беременную жену, всех близких, «потешных», которые могли его, кстати, защитить, бросил все и пустился наутек, спасая свою жизнь.

Что это значит? Может быть, по договоренности с умным советником, разыграл, как по нотам, свою роль? Но очень уж натурально выглядели его страхи в спальне и роще, где он дрожал в одной рубашке, и слезы в монастырской келье…

8 августа, когда Петр в Троице-Сергиеве монастыре отходил от своих страхов и встречал прибывших к нему матушку, «потешных» солдат и стрельцов Сухарева полка, Софья, не подозревая ни о чем, ходила на богомолье. Ее сопровождали стрельцы. На брата нападать она не собиралась, и весть о бегстве Петра в Троицу была для нее неожиданной, встревожила ее. Удивился и «голант»: «Вольно ему (Петру. – В. Б.), – так выразил свое удивление Шакловитый, – взбесяся, бегать».

Петр между тем развил бешеную деятельность: послал в Москву приказ солдатским и стрелецким начальникам немедленно явиться к нему со своими полками. Те потянулись к Троице, и все попытки Софьи и Шакловитого остановить их не имели успеха. Софья послала к брату патриарха для уговоров, но Иоаким, приехав в Троицу, там и остался. То же делали многие бояре и дворяне.

Софья, понимая, что почва уходит у нее из-под ног, жалуется стрельцам: «Послала я патриарха для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет».

Опашень.

Стрельцы не поддержали ее, и, забыв гордыню, она сама поехала к Троице. На подъезде к обители ее встретил боярин Троекуров с приказом: царь запретил ей появляться в монастыре; если она не послушает, то с ней поступят «нечестно». Софье ничего не оставалось, как вернуться и ждать решения своей участи.

Петр, ставший господином положения (почти все полки явились к нему, на его же стороне оказалось и большинство служилого дворянского сословия), диктует свою волю – в первую очередь выдать Шакловитого и его сообщников: царю уже сообщили о тайном совещании у Софьиного фаворита и намечавшемся перевороте. Софья снова умоляет стрельцов, оставшихся еще в столице, поддержать ее, не выдавать своего начальника. Но ее опять не послушали, и она в безвыходном отчаянии соглашается с требованием брата. 7 сентября Шакловитого и его сторонников из числа стрельцов привозят в Троицкий монастырь и после допросов и пыток, через пять дней, казнят. Торжествующий победитель пишет письмо в Москву брату Ивану:

«Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу (Софье. – В, Б.) государством владеть мимо нас».

Вскоре Петр прибыл в Москву, и стрельцы, выйдя из столицы, легли вдоль дороги на плахи, в которые воткнуты были топоры; так они просили простить их, не предавать смертной казни. Царь помиловал. Софью же в конце сентября удалили от двора, и под именем сестры Сусанны она поселилась в келье Новодевичьего монастыря.

Начало самостоятельного правления

Петр получил наконец реальную власть. Внешне правил совместно с братом Иваном, которого в том же письме обещал почитать как отца. Слабоумный соправитель, как и прежде, делами не интересовался, ни во что не вмешивался. Так продолжалось до самой его кончины в 1696 году. Имя его всегда упоминалось во всех официальных актах, он присутствовал на церемониях в Кремле, но – не более.

Получив полную власть, Петр ею… не интересовался! Реальные дела по управлению страной перешли теперь от свергнутой сестры к матушке-царице Наталье и ее приближенным. Сам он по-прежнему занимался марсовыми и нептуновыми потехами, которые, по существу, готовили создание регулярной армии и флота, царской гвардии, то есть военную реформу Петра Великого.

При нем же, еще молодом правителе, и до него начались и другие реформы. Они охватили разные стороны государственной жизни. Власти пытались упорядочить центральное управление – объединяли группы приказов в руках одного начальника, создавали приказы, стоявшие над всеми другими (например, Приказ тайных дел при Алексее Михайловиче). В начале 80-х годов создали разряды – большие военноадминистративные округа (Белгородский, Севский и другие), по сути дела, предшественники петровских губерний. Тогда же отменили местничество.

Эта реформа выдвигала на первое место принцип годности при служебных назначениях вместо старого принципа «породы» – происхождения; окончательно он восторжествовал при Петре I и был закреплен его «Табелью о рангах» 1722 года.

Все эти реформаторские опыты носили еще «нерегулярный», подчас даже случайный характер. Но важно то, что они, вызванные потребностями жизни Российского государства, начались до Петра I, а потом, уже в его полновластное правление, охватили все стороны этой жизни.

Начало славных дней Петра

Начало правления Петра наполнено событиями, очень важными для судеб страны. Среди них, помимо продолжения формирования «потешных полков» и приучения их солдат и офицеров к правильной военной выучке, дисциплине, походы на Азов; «Великое посольство» в Западную Европу; проведение некоторых преобразований; подготовка войны за выход к Балтике. Одновременно Петр и его правительство беспощадно подавляют недовольство угнетенных. А. С. Пушкин столетие спустя напишет об этом времени:

 
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
 

После свержения сестры-соперницы Петр по-прежнему весь в хлопотах со своими потешными и мастеровыми, советниками и приближенными.

Стремительный и любознательный, царь в спешке, словно боясь опоздать, упустить что-то очень важное, хотел успеть всюду: бежал, скакал туда, где говорили и делали что-либо для него новое, полезное. Вероятно, уже тогда сознавая недостатки своего образования, он учится у всех и везде.

Власть оказалась в руках Натальи Кирилловны, но сама она, по отзыву Куракина, «была править некапабель (неспособна), ума малого» и посему поручила все дела свои и сына родственникам и приближенным. Главой Посольского приказа и, по существу, всего правительства стал ее 25-летний брат Лев Кириллович Нарышкин, человек недалекий и постоянно пьяный, гордый и взбалмошный. Другое влиятельное лицо – боярин Тихон Никитич Стрешнев, тоже умом не отличавшийся, злой и лукавый царедворец, «интригант дворовый» (Куракин). Князь Б. А. Голицын, самый умный из новых правящих лиц, как был, так и остался начальником Приказа Казанского дворца, ведавшего управлением Поволжьем, которое довел чуть ли не до полного разорения. Да и вся эта компания, в которую вошли и Лопухины – родственники Петра по жене, пустилась обкрадывать казну и людей; за ними тянулись другие бояре, дворяне, приказные, столичные и местные; началось «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная».

Петр и его «кумпания»

У Петра сложилась своя «кумпания» в Преображенском и Немецкой слободе, где он стал бывать все чаще: здесь жили генералы и офицеры, которых он привлекал к своим «потешным играм», разный мастеровой люд. Нравился ему генерал Патрик Гордон, знаток военного дела, устройства европейских армий, исполнительный и немногословный, верный и надежный. А «министр пиров и увеселений» Франц Лефорт, тоже полюбившийся царю, всегда был готов организовать веселый пир или бал с танцами.

Из русских наиболее близким к царю стал Ментиков, «Алексашка», ловкий и услужливый, невежественный (не умел толком имя свое подписать), но преданный, как пес, патрону, у которого начал с мелких услуг, денщиком, дошел же до генералиссимуса, «полудержавного властелина». Затем шли Апраксин – будущий адмирал; Головин – командир «потешных»; Головкин – будущий канцлер. Особое место занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский – «генералиссимус Фридрих», потешный главнокомандующий солдатскими полками, король пресбургский, позднее – «князь-кесарь», которого Петр, тоже шуточно, именовал «Кönih, Sir», то есть королем, отчитывался перед ним в делах, как подданный, подчиненный.

Ромодановский, помимо шуточных обязанностей, исполнял и другие, более серьезные – как глава Преображенского приказа (назван по месту первоначального пребывания – в резиденции царя), он ведал политическим сыском. Этот «министр кнута и пыточного застенка» приводил в дрожь всех, кто попадал к нему в руки, вел допросы, вынюхивал крамолу, карал «мятежников» и любителей вольно поговорить о политике, делах при дворе, поведении царя.

Царь непрерывно в движении – в делах и увеселениях: устраивает смотры, военные игры, готовит и запускает фейерверки, строит корабли, испытывает новые суда и пушки, учится у инженеров, артиллеристов, математиков, плотников, берет у Гордона и других лиц книги, выписывает их из-за границы. А в перерывах между занятиями пирует со своей компанией то у Гордона или Лефорта, то у Голицына или Нарышкина, своего дяди. На Яузе для любимца Лефоота распорядился построить дворец, где вся компания иногда закрывалась дня на три «для пьянства, столь великого, – по словам Куракина, члена компании и царского свояка, – что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Другие после таких загулов стонали и охали несколько дней, а Петр уже на следующий день, как ни в чем не бывало, принимался за дела.

Наталья Кирилловна, патриарх Иоаким и другие ревнители старины и благочестия старались образумить царя, держать его побольше в Кремле, поближе к семье и официальным обязанностям, уговаривали поменьше знаться с иностранцами.

В марте 1690 года скончался Иоаким. В своем завещании, обращаясь к обоим царям, он во имя бога единосущного умолял их не общаться с иноверцами-еретиками, не доверять им командные должности в русской армии, «иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить»; патриарха приводило в ужас то, что эти проклятые еретики, «подобно скотам», едят траву – «салат» и говорят на языках, которые православные люди не понимают (отсюда в глазах людей, подобных Иоакиму, все иностранцы с Запада – это «немцы», то есть «немые», которые не могут говорить нормально, по-русски).

Петр I. Гравюра с портрета Г, Келлера. 1697 год.

Царские палаты в Московском Кремле. Гравюра XVIII века.

Царица Наталья Кирилловна, мать Петра I.

Ф. Я. Лефорт. Гравюра с рис. Я. Аргунова.

До поры до времени Петр терпел подобные вещи. Но постепенно, и чем дальше, тем быстрее, делал по-своему, вводил необходимые новшества. Правда, иногда, не желая расстраивать матушку и озлоблять бояр, отступал, затаиваясь… Так, месяц спустя после смерти Иоакима он заказал себе удобное в быту иноземное платье: немецкий камзол, чулки, башмаки, а также парик и шпагу на перевязи, шитой золотом. Но надевал все это только на время посещений Немецкой слободы.

Вскоре нужно было выбрать на церковном Соборе нового патриарха. Петр высказался за Маркела, митрополита псковского, человека образованного, умного. Но матушка и ее приближенные воспротивились: ведь Маркел говорил на «варварских языках» – латинском и французском, был учен слишком и, ко всему прочему, носил очень короткую бороду… Опять Петр уступил, и избрали митрополита казанского Адриана, удовлетворявшего требованиям ревнителей старины.

У себя в Преображенском и на Переяславском озере Петр делал все по-своему. Приказал, например, переодеть своих солдат в новые мундиры, Лефорт в его присутствии показал им военные приемы, эволюции. Царь, сам в иноземном мундире, участвовал в экзерцициях, быстро научился стрелять из ружей и пушек, копать шанцы, наводить понтоны, закладывать мины и многое друое. Более того, он решил сам пройти все ступени военной службы, начиная с барабанщика. Во время одного из потешных сражений лопнувшей гранатой ему сильно обожгло лицо.