Текст книги "Том 13. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Гюго

ГИДРА

 
Когда отважный Хиль, что сыном Санчи был,
Скитальцем прозванный, объехавший полмира,
Достиг краев, где был властителем Рамиро, —
Копье он вдруг занес, забрало опустил:
Он гидру увидал. В траве она дремала,
Ужасная на вид – таких чудовищ мало!
«Я здесь!» – промолвил он и меч свой обнажил.
«С кем собираешься помериться ты силой? —
Свиваясь кольцами, стоглавая спросила. —
Кого ты ищешь, Хиль, свою оставив мать?
Меня иль короля – тирана и вампира?» —
«Ищу чудовище». – «Ну, так спеши к Рамиро!»
И гидра улеглась, чтоб снова задремать.
 

"Едва лишь Сид успел вступить в Хенералиф, "

 
Едва лишь Сид успел вступить в Хенералиф,
Свершилось должное: им был сражен халиф —
Халиф Огрул, гроза народов непокорных.
Он, Сид Кампеадор, с огнем в зеницах черных,
С душою пламенной, с железным кулаком,
Шел к цели напрямик: халиф пал под клинком.
Сид вышел из дворца один, спокоен, ясен.
Пред ним, убийцею, который был прекрасен,
Пред избавителем – всяк трепетно поник.
Вдруг подошел Меднат, ученейший старик,
Что был толковником священных строк корана
И по ночам глядел на луч Альдебарана.
Спросил он: «Сид, скажи, кого ты повстречал?» —
«Я встретил молнию». – «Да, да, я это знал, —
Сказал мудрец. – Она сама мне говорила.
На башню я взошел молиться. Вдруг явила
Мне лик свой молния, пронзая небосклон:
«Я здесь: меня призвал народа скорбный стон
На князя злобного, – столь велика обида;
Но я лечу назад: я повстречала Сида».
 

РОМАНСЕРО СИД

 
Вы мне по пояс. Гордый властью,
Вы так надменны на коне.
Король мой, вы малы, к несчастью,
Но Сид зато велик вдвойне.
 
 
Вы, мой порог переступая,
На башни кинув робкий взор,
Дрожите, как трава степная, —
Король, вам нашептали вздор.
 
 
Не предают мои бойницы,
Измене вход сюда закрыт;
С улыбкой смотрит луч денницы
На дом, где обитает Сид.
 
 
Бездушны замка бастионы,
Но дух владельца в них живет.
Зубцы украсил плющ зеленый,
Как честь украсила мой род.
 
 
В тени лесов моих душистых
Еще не знал пришелец бед.
Под этой кровлей, в гнездах мшистых,
И стебелька чужого нет,
 
 
Но каждый путник, кто б он ни был
Еврей иль мавр, король, эмир, —
Когда он в замок Сида прибыл,
Находит пищу, сон и мир.
 
 
Я Сид, пряма моя дорога,
И совесть я не продаю.
Я лишь во власть живого бога
Живую душу отдаю.
 
 
По вашей милости я нищий,
Хоть кровь я часто лил за вас.
Король, вы гость в моем жилище!
Я вас не звал, но – в добрый час!
 

 
Когда б ветрам пеняли горы
За нрав изменчивый и злой,
Пришлось бы вам терпеть укоры,
Вы были б ветром, я – скалой.
 
 
Меня измена вербовала,
Но был я преданный слуга.
Меня чернил ваш друг, бывало,
Но бил я вашего врага.
 
 
Я презираю сброд ничтожный
Любимцев ваших. Я бы мог
Развеять их, как прах дорожный,
Который топчет мой сапог.
 
 
Вы досадить хотели Сиду,
Когда он в храм невесту вел.
Король, я вам простил обиду;
Весь мир благоухал и цвел.
 
 
Ковры пред нами расстелили,
Епископ улыбался нам.
С мантильей, полной роз и лилий,
Вошла моя Химена в храм.
 
 
В тот день поверх одежд богатых
Я мой доспех надел стальной.
Я помню солнца блеск на латах,
Другое все забыто мной.
 
 
Хоть я не ждал подобной встречи,
Войдите с миром в город мой.
Когда ж мои не лестны речи —
Не вы ль одни тому виной?
 

 
Леон, и Эбро, и Ламанча!
Кто вам их отдал, как не Сид?
Еще вас не было, дон Санчо,
Когда уж был он знаменит.
 
 
За это ль вместе с вашей кликой
Глумитесь вы над стариком?
Король, не стыдно ль быть владыкой
И быть завистливым притом?
 
 
Потомку многославных дедов,
Мне грустно, что владыка мой,
Вассала доблестного предав,
Над ним смеется за спиной.
 
 
Иль оттого, что до могилы
Поклялся верным быть ваш Сид,
Что, вам отдав и труд и силы,
Уже не так мечом разит, —
 
 
Все ваши прихвостни готовы
Его дразнить из-за угла?
Не рано ль радуются совы
При виде старого орла?
 
 
Пусть на одни весы со мною,
В пудовых ризах, как в броне,
С любым монархом за спиною
Сам папа въедет на коне, —
 
 
Я и в одежде горца бедной
Перетяну их вес двойной,
Хотя бы тот король был медный,
А этот папа – золотой.
 

 
Мое богатство – только вера.
Я хмурюсь, гнева не тая,
Когда в монархе лицемера,
В мужчине труса вижу я.
 
 
Твоим предательствам нет счета,
Твоим обманам нет числа.
Мы разошлись у поворота;
Я – дух добра, ты – демон зла.
 
 
Я горд моею службой трону;
Ты платишь ненавистью мне.
Не бойся, я тебя не трону,
Летя на боевом коне!
 
 
Ты повелел в своей гордыне —
Стыдись! – чтоб день и ночь тебя
Монах твой славил по-латыни,
И по-кастильски – твой судья.
 
 
Нет, если дважды два четыре,
То льстец нечист, как басурман,
И никакие блага в мире
Не завлекут меня в их стан.
 
 
В своем дому ты смотришь строго,
Со мной надменен твой язык.
Ты слишком юн для педагога,
Я слишком стар как ученик.
 
 
Я враг словесной перебранки:
Когда смеются надо мной
Твой писарь – где-то в Саламанке,
Или в Хаэне – стряпчий твой;
 
 
Когда, стреляя за стеною
В грачей на башенных зубцах,
Ты сам смеешься надо мною,
Над тем, кто стены рушил в прах,
 
 
Побереги свою корону,
Смотри, чтоб Сиду не пришлось
Пинком швырнуть тебя в Херону
Или пощечиной – в Бургос!
 

 
Когда я здесь, под Сарагосой,
Засев в берлоге родовой,
Кусая ус, уже белесый,
Гляжу на стяг дырявый свой, —
 
 
Ты о защите к черным силам
Воззвал бы в страхе, если б мог.
В ночи угрюмым альгвасилам
Стеречь велишь ты свой порог.
 
 
Смешно, король! В любую пору
Твою взломать могу я дверь.
Не все ль равно Кампеадору,
Кто страж твой – человек иль зверь?
 
 
Спроси пажа иль кастеляна:
«Вон тот усатый, с бородой, —
О чем задумался так странно.
Какой он обуян мечтой?
 
 
Куда вперил он взор суровый,
Рыча, как зверь, что кость грызет?
Не сокрушит ли все оковы?
Не истребит ли он мой род?
 
 
И не измену ль замышляет?
Он с виду супостат и вор.
Кому он смерть уготовляет
В глуши своих проклятых гор?
 
 
Меж дроворубов и медведей,
Что там плетет он в тишине?
Не призовет ли всех соседей,
Чтоб отомстить обиды мне?
 
 
Когда бродяга не в темнице,
Намордник надобен ему!»
Нет, сир! Как вам царить в столице,
Так мне царить в моем дому!
 
 
Здесь – я ключарь моей свободы,
И я – хозяин этих гор.
Хочу – для всех открою входы,
Хочу – запру их на запор.
 
 
Живу – как Сиду жить угодно,
И оттого люблю свой дом.
Ты пожалел, что я свободно
Зеваю в логове своем?
 
 
Ты хочешь, видно, чтоб под старость
Я, Сид, вдали от ратных дел,
Смирив остывшей крови ярость,
Как пес твой, на цепи сидел?
 
 
Чтобы, захлопнутый в капкане,
Под стражей был я ночь и день?
Ступай! На бурю в океане
Намордник жалкий свой надень!
 

 
Король, дрожавший в бранном поле
И злом плативший мне с лихвой,
Да ты по праву ль на престоле?
Или отец державный твой
 
 
В гробу ворчит: «Он не мужчина!
Какой цыган родил его
И своего подкинул сына
На место сына моего?»
 
 
По мне, король, нет лучше пира,
Как после боя, вечерком,
Отведать с черным хлебом сыра,
Их крепким сдобрив корешком.
 
 
Не ты мне вверил эти горы,
Не ты мой ратный дух питал,
Не ты мне рыцарские шпоры
И родовые лены дал.
 
 
Мне были школою сраженья.
Король, сравним-ка нашу стать!
Ты мал, но в виде одолженья
Могу я на колени стать.
 
 
Пока ты празднуешь и «credo»
Читаешь дома поутру,
Я с бою горы Овиедо
И башни Кордовы беру.
 
 
Могу хвалиться этим смело,
Ты знаешь сам, что я солдат,
Что кожа Сида почернела
От шлема, поножей и лат.
 
 
Ты жертвой пал своей же злости;
Изгнав меня, ты стал смешон.
Позор – из дому выгнать гостя,
Безумье – Сида выгнать вон.
 
 
Во мне оплот твоей гордыне,
Мой рог еще твой помнит враг
И мнит, что тень моя доныне
Идет в ряду твоих вояк.
 
 
В аббатствах, в крепостях – повсюду,
Где сеет зло рука твоя,
За королевскую причуду
Несу ответ, как прежде, я.
 
 
Со мною ты – король, нет спора,
Один – ты нищего бедней.
Измерь клинок Кампеадора, —
Вот мера дел твоих и дней!
 
 
От Тахо до Альмонасида,
Во всех концах твоей страны,
Лишь боевые песни Сида
Звучат как музыка войны.
 
 
Испания гордится мною,
Народ вверяет мне судьбу.
Мой горный рог, сзывая к бою,
Разбудит мертвого в гробу.
 
 
Шагами грозными моими
Потрясена, земля дрожит.
Как триумфатор в древнем Риме,
Идет венчанный славой Сид.
 
 
Ирун, Коимбра – все смолкает,
Все вдаль вперяет робкий взор,
Когда, исторгнув меч, скликает
Своих бойцов Кампеадор.
 

 
Ни благородства, ни отваги!
Их легче, подлый лицедей,
Найти в ошейнике дворняги,
Чем в золотой цепи твоей.
 
 
Ты стер добра и зла границу,
Ты прикрываешь клятвой ложь.
Вероотступника десницу
Ты на евангелье кладешь.
 
 
Ты никогда не держишь слова;
Ты можешь, истово крестясь,
Пред чистой ракою святого
Из уст извергнуть ложь и грязь.
 
 
Пустых словес хитросплетенья!
Давно узнал им цену я
Уж лучше ветра уверенья
Да обещания ручья.
 
 
Твоя бесчестность возмутила
Вассалов, что тебе верны.
Любая речь твоя – могила
Для целомудрия страны.
 
 
И Сида лишь одно тревожит:
Что станет с ней, с моей страной,
Коль здесь предатель клясться может
И лгать у честных за спиной?
 
 
Пускай мои слова обидны,
Но, право, лучше во сто крат
В пяте смертельный яд ехидны,
Чем вероломства гнусный яд.
 
 
Я нынче горячусь немного,
Хоть вы король, а я вассал.
Не осуждайте слишком строго
За то, что правду вам сказал.
 

 
На нас налог взвалил ты новый,
Ты прибыл, может быть, за ним?
Король, мы в бедности суровой
Живем под знаменем своим.
 
 
И что нам ты с твоим отрядом?
Вглядись-ка, мы не мужичье!
Ни капелланам, ни алькадам
Здесь брюхо не набить свое.
 
 
Хвастун! Запомни Сида слово:
Ты не получишь ничего.
Наш вольный город не корова,
Чтоб королю доить его.
 
 
Нет, сир! Над нами власть господня!
Ты позабыл наш старый спор.
Я все скажу тебе сегодня,
Когда уж начал разговор.
 
 
Ты отнял все мои владенья,
Поля, и реки, и леса,
Где в пору вешнего цветенья
Звенели птичьи голоса.
 
 
Ты отнял дедовские лены,
Ты обокрал мой дом и двор,
Ты сети сплел вокруг Химены, —
Я в клочья разорвал их, вор!
 
 
Жаль, короля нельзя повесить,
Не то – прости мой грубый слог! —
Тебя б, назад еще лет десять,
Я в Альбавьеху приволок.
 
 
Ты Сиду стал ковать оковы, —
Смотри, чтобы не вздумал он
Бабьеке выковать подковы
Из золота твоих корон.
 
 
Мой гнев покуда спит в потемках,
Но, воин старый, я таю
Под пеплом ярости, в обломках,
Всю славу грозную мою.
 

 
К лицу бы волком вам родиться!
Когда идете вы в поход,
Король, Испания стыдится,
Что мир испанцем вас зовет.
 
 
Мы спор с врагом решить не можем,
Война во всех концах страны.
На наших землях с войском божьим
Сразилось войско сатаны.
 
 
Но отступать мы не умеем.
Клинок, ударив о клинок,
В сраженье, вслед князьям пигмеям,
Гигантов рыцарей увлек.
 
 
Пусть враг взойдет на эти кручи, —
Он башни узрит и валы.
Соседи наши – только тучи
Да горбоносые орлы.
 
 
В бою, где царь и нищий – вместе,
Все жизни на одних весах.
Внизу – игра, где спор о чести,
И божий суд – на небесах.
 
 
Но кто б ни выиграл сраженье,
Уже голодный ворон ждет,
И червь могильный разрешенье
Неразрешенному найдет.
 
 
Шакал добычею кровавой
В ночи насытит голод свой,
И царь овладевает славой
На пользу твари гробовой.
 
 
Прекрасно дерзновенье боя,
Но смелым, чьи сердца чисты,
Важней, чем прозвище героя,
Сознанье высшей правоты.
 
 
Лить кровь и подло и преступно,
Но может стать священным бой,
Когда ты веришь неотступно,
Что правосудие – с тобой.
 
 
Я понял на путях скитаний,
Что слава в прихотях вольна,
Что блеску почестей и званий
Цены не придает она.
 
 
К солдату склонится без гнева,
Хотя к мольбам вождей глуха.
В сраженье шпага – это дева,
Что выбирает жениха.
 
 
Но ваши, сир, дела и войны, —
Хоть ваших труб и громок рев, —
Они изменника достойны,
Кто все и вся предать готов,
 
 
Кто цепенеет, обнаружа
В тумане дальний стан врага,
Кто в страхе прячется от мужа,
Но нападет на старика,
 
 
Кто в исступленье лютой злости,
Все истребляя, все губя,
Оставив пепел, кровь и кости,
Считает Цезарем себя
 
 
И нам, потайный ход нащупав,
Как тигр оскалясь у дверей,
Покажет груды детских трупов
На грудах мертвых матерей.
 

 
В мечтах о подвиге геройском,
Король, не вздумай как-нибудь
На Пиренеи бросить войско,
За Ронсеваль перешагнуть.
 
 
От гор испанских океаны
Рождались в древности седой.
Окаменевшие титаны,
Тут сами скалы примут бой.
 
 
Где бог дубы взрастил на кручах,
Откуда ваш далек Содом —
Там вольный род людей могучих
Издревле основал свой дом.
 
 
Там не пройти твоим солдатам,
И звездочеты не решат,
Считаться ль дубу старшим братом,
Иль человек там старший брат.
 
 
Как будто сам из глыб сработан,
Он в гордой вольности возрос.
Сестрою молнию зовет он,
И волк – его домашний пес.
 
 
Там был Геракл. Но в этот дикий,
Свободный уголок земли
Ни Цезарь сам, ни Карл Великий
Потом проникнуть не могли.
 
 
Неразговорчивый и хмурый,
Разбил их грозные полки
Пастух, одетый в волчьи шкуры,
В веревочные башмаки.
 
 
И если на титанов этих
Пошлешь ты всех своих бойцов,
Чтоб увидать, живет ли в детях
Неукротимый дух отцов, —
 
 
Хотя б вы вторглись в их пределы
Под барабанный гром и крик,
Имея палицы и стрелы,
И даже двадцать тысяч пик,
 
 
Хотя б, ища неравной схватки,
На одного по сотне шли, —
Король, ты вмиг покажешь пятки;
Ты, убоявшись их земли,
 
 
Помчишься по крутым откосам
Быстрей, чем с гор бежит река,
Едва услышишь за утесом
Рожок мальчишки-пастуха.
 

 
Когда, обидою пылая,
Кампеадор подчас ворчит, —
И тут уж всё: Геракл, Пелайо,
Бернард, земель испанских щит,
 
 
И император Карл, и древний
Творцом хранимый горный край, —
Ты стариковской речи гневной
За ржавый скрип не принимай.
 
 
Смеяться надобно со смыслом;
И верь, король мой, никому
Не сможешь этим смехом кислым
Ты рот зажать в моем дому.
 
 
А я, склонив, как должно, знамя,
Тебя браню пред всей толпой,
Хотя ты в шляпе перед нами,
А я без шапки пред тобой.
 

 
Я видел в Альбе и в Хероне,
Как честных вешают людей
И муж, достойный быть на троне,
К столбу привязан, как злодей.
 
 
Я видел их в кровавом прахе —
Тех, кто скалой стоял в бою,
Я видел голову на плахе,
С которой не сравнить твою.
 
 
Нет, сир! Творец в юдоль земную
Людей послал не для того,
Чтоб меч твой, как траву степную,
Косил создания его.
 
 
Пока в бессмысленных забавах
Ты провожаешь день за днем,
Вершится столько дел кровавых,
Мы столько слез напрасно льем.
 
 
Король, и горы бы рыдали,
Смягчился б каменный утес,
Когда б узнал, что плакать стали
Глаза, не ведавшие слез.
 
 
С тобою нет в победу веры,
И нет Испании надежд.
Ты отпускаешь ей без меры
Лишь креп для траурных одежд.
 
 
Меж самых подлых, меж отпетых —
Какой злодей был так жесток?
Мы узнаем друзей в скелетах,
Висящих по краям дорог.
 
 
В лесах не раз мы примечали,
Какой ты тешишься игрой,
Как дуб склоняется в печали,
Когда на нем висит герой.
 
 
Пред каждым храмом столько нищих;
От зарев красен небосвод;
Скорбит на мертвых пепелищах
Тобой запуганный народ.
 
 
Когда пред палачом колено
Склоняют графы и князья,
Ты с вышины глядишь надменно,
Но как низка душа твоя!
 
 
Ты лучших слуг своей короны
Предал мечу, король-пигмей!
В сожженных замках – женщин стоны,
На камнях лестниц – кровь мужей.
 
 
Твой путь – меж казней и насилий.
Почти у каждого двора —
Зловещий шум вороньих крылий
Да лязг цепей и топора.
 
 
Плетьми стегал ты женщин в Вике,
Ты избивал их в Алькала.
Злодей! Бессмысленны и дики
Твои кровавые дела.
 
 
Но человеческую скверну
Я королю не ставлю в счет.
Блюду свой долг нелицемерно
И воздаю тебе почет.
 

 
Князья! Случалось, в годы смуты,
Вам нищий встретится впотьмах:
Сверкнет кинжал, и с той минуты
Надменный князь – слепой монах.
 
 
Я не таков, я чужд измене;
За короля стою стеной.
Моих великих предков тени
Всегда витают надо мной.
 
 
Так деревенские просторы,
Чей зелен полевой убор,
Седые окружают горы,
Замкнув далекий кругозор.
 
 
У нас, в республике ущелий,
Гранитных скал и бурных рек,
Еще не знает низких целей,
Стремлений подлых человек.
 
 
Предатель хуже сарацина:
Себе не верит самому.
На нем златого дня личина,
Но в сердце скрыл он ночь и тьму.
 
 
Сегодня он как уголь красен,
А завтра – черен как смола;
Король! Мой взор открыт и ясен,
А речь правдива и смела.
 
 
И знай, я не из вашей братьи,
Я тверд в решеньях, как булат.
Химена штопает мне платье,
Но честь должна быть без заплат.
 
 
Люблю по-старому, былому
Звонить в свои колокола;
Плутов не подпускаю к дому
И сам не лезу в их дела.
 
 
Я не хочу, чтоб запах тлена
Напоминал мне ваш Содом,
Чтоб алчность, ложь, разврат, измена,
Как червь, мой источили дом.
 
 
И вот, король, за что народом
Любим я более, чем ты,
За что пастушки мимоходом
Всегда приносят мне цветы.
 

 
Дон Санчо, можешь быть спокоен,
Тебе не причиню я зла.
Пусть почернел в походах воин,
Зато душа его бела.
 
 
Ворчанье Сида – не причина,
Чтоб ратный долг нарушил он,
А долг мой – выгнать сарацина
И укрепить, король, ваш трон.
 
 
Король! Таким, как вы, тиранам
Перечим мы, зато народ
В нужде и в бедах к нам – дворянам
Лесов и вереска – идет.
 
 
Нас покорить не так-то просто;
Мы только молвим «нет» иль «да» —
И разомкнулись арки моста,
И ров заполнила вода.
 
 
Вдали дворцов, где честь бессильна,
Где попираются права,
Восходит гордость в нас обильно,
Как во дворах у нас – трава.
 
 
У старости – упрямый норов.
Частенько, с левой встав ноги,
За что-нибудь своих сеньоров
Мы попрекаем, старики.
И Сиду мил отцов обычай:
Он не стесняет свой язык,
Не слишком держится приличий
И правду режет напрямик.
 
 
Тебе целуя туфлю дружно,
Льстецы забыли стыд и честь.
Мы поступаем так, как нужно,
А говорим мы то, что есть.
 
 
Уж таковы у нас порядки;
На все здесь добрый урожай,
И лишь лакейские повадки
Сюда искать не приезжай.
 
 
Мы злаки сеем по долинам,
Мы травы косим по горам
И, крикам радуясь орлиным,
Уподобляемся орлам.
 
 
Мы видим всё: пиры и плахи,
Все, чем твой занят праздный двор;
Мы знаем, как ты шепчешь в страхе:
«А что-то скажут люди гор?»
 
 
Мы здесь – в глуши, но мы свободны;
Мы в круг придворный не вошли.
Нас огрубил наш труд походный,
И башмаки у нас в пыли.
 
 
С такими, сир, твой меч не сладит;
Мы здесь как равные стоим, —
Как Хиль стоял, мой славный прадед,
С Бозоном, прадедом твоим.
 
 
Но чем же ты обеспокоен,
К чему гадаешь, сам не свой:
«Что он замыслил, старый воин,
Подобный туче грозовой?»
 
 
Боишься ли, что, взяв за ворот,
Тебя в мой плащ я заверну,
Дворец потребую иль город,
А то и всю твою страну?
 
 
Король! Дожить свой век в покое —
Моя единственная цель,
И я не шевельну рукою
За Бургос твой иль Пеньяфьель.
 
 
Не лучше ль, от шумихи вздорной
Отгородясь в углу своем,
Быть горцем в деревушке горной,
Чем в королевстве королем?
 
 
Я твоего, король, не трону;
Идущий век не двину вспять.
Я Кордову прибавил трону
Не с тем, чтоб Лериду отнять.
 
 
Я не прошу твоей Саморы,
Твой Алькалеб – на что мне он?
На что мне твой дворец, который
Слабей аббатства защищен?
 
 
И дочь – наследница короны,
И шитый золотом убор,
Каким, верша твои законы,
Гордится твой коррехидор?
 
 
На что мне этот блеск непрочный?
И в нем ли счастье старика?
Я встал – и плод срываю сочный,
Нагнусь – и пью из родника!
 

 
Мой дом окинув робким взглядом,
Решетки старой слыша звон,
Сир, вы в душе клянетесь адом,
Дрожа за свой неверный трон.
 
 
Вам страшно думать, что создатель
Покинул вас в моих горах.
Мой честный меч – о трус, предатель!
Внушает вам и стыд и страх.
 
 
Вы, разместив своих шпионов
Вдоль всех тропинок и путей,
Созвали восковых баронов
Из их картонных крепостей.
 
 
И все же издали, бледнея,
Со мною речь вы повели.
Так недоверье из злодея
Бьет, как родник из недр земли.
 
 
Ужели я ночной грабитель,
Ужели я морской пират,
Что мой высокий посетитель
Столь явным ужасом объят?
 
 
Вы ищете в приливе злобы,
Где маг, что Сида изведет.
Вы измышляете, за что бы
Меня послать на эшафот.
 
 
Вы палачу, в ночи бессонной,
Твердите, ярости полны:
«Он – меч, над нами занесенный,
Могила – вот его ножны!»
 
 
Вы узнаете стороною,
Куда следы мои ведут.
Поверьте, сир, следить за мною —
Бесплодный и ненужный труд.
 
 
К чему вам это? Разве мало
Того, что клятву дал вам Сид?
Я ваш вассал, а кровь вассала
Вся королю принадлежит.
 
 
Пусть вы хитры, – скажу без лести, —
Жесток ваш нрав и груб язык;
Пусть вы ничто в вопросах чести,
Хотя и первый меж владык;
 
 
Пусть, вас увидя, втихомолку
Стремится каждый в тень уйти;
Пусть вы, король, подобны волку
На непроторенном пути;
 
 
Пускай вам нелюб Сид и, что бы
Ни говорил, ни думал он,
Ему спасенья нет от злобы
Мерзавцев, окруживших трон, —
 
 
Но я, склонясь пред этим троном,
На радость вашему шуту, —
Булат перед мечом картонным,
Пред ложью правда, – вас я чту.
 
 
Да, трус! Бесстрашный Сид пред вами
Свою не забывает роль.
Так что еще, скажите сами,
Что сделать мне для вас, король?
 

 
В глуши моих владений горных,
Дон Санчо, есть один ручей.
Как старый Сид в толпе придворных,
Он чист меж трав и камышей.
 
 
В его струях, как в винной чаше,
Да почерпнем любовь и мир.
Мой род высок – вот сходство наше;
Я рыцарь – вот различье, сир!
 
 
По книгам выводя законы,
Твердит иной мыслитель нам,
Что ограничены и троны,
Что есть предел и королям,
 
 
Что ни один король от века
Того свершить еще не мог,
На что нет сил у человека,
В чем полновластен только бог.
 
 
Но как разведать, где граница?
Как знать, где оборвется нить?
Контрабандисту поклониться
Или священника спросить?
 
 
Мне спор такой, признаться, скучен;
Хоть всем владейте – буду рад.
Я к послушанию приучен;
Кто спорит – право, не солдат.
 
 
И как ни тяжко ваше иго,
Какие слезы мы ни льем,
Пусть я останусь дон Родриго,
Вы оставайтесь королем.
 
 
Хоть рады ваши доброхоты
Валить на Сида всякий вздор,
Ужель сводить мне с вами счеты,
Неблагодарный мой сеньор?
 
 
Я для тебя, хотя мы в ссоре,
Барбастро взял, врагов оплот,
Хаэн, Валенсию, где море
Как разъяренный бык ревет,
 
 
Уэску, Теруэль, Самору,
И Мурсию, где, кинув бой,
Бежал ты, преданный позору,
И Вик, растерзанный тобой,
 
 
И Таррагону, город лавров,
И Лерму, город сикомор,
И все, что отнято у мавров,
Чем славен Сид Кампеадор.
 
 
Едины в летописях чести,
Пойдем мы рядом в вечный путь.
Кто хочет – помяни нас вместе,
Кто хочет – вместе позабудь.
 
 
Я опустил глаза – не скрою,
Что может дерзким быть их взгляд.
Одно лишь солнце надо мною!
Войдите, сир, я гостю рад.
 
 
Одна звезда в ночи затмила
Все звезды – их не перечесть.
Любовь, победа, счастье, сила —
Что в них? Мне светит только честь.
 
 
И я, чьи падают седины
Волною белой по плечу,
Вступив в вечерние долины,
К могиле близясь, – я хочу,
 
 
Чтобы, коленопреклоненна,
Когда придет моя пора,
От той звезды зажгла Химена
Свечу у смертного одра.
 

***

 
Так Сид, хотя он враг раздора,
Ворчит, с боязнью незнаком,
И лижет своего сеньора
Шершавым львиным языком.