Текст книги "Русь. Строительство империи 3 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– И кто же этот ваш «лучший богатырь»? – спросил я, внимательно наблюдая за реакцией Буркута. – Надеюсь сам хан Куря? Ведь истинный вождь должен сам сражаться за свои требования, а не прятаться за спинами своих воинов, не так ли?

Я намеренно сделал акцент на последних словах, стараясь задеть Курю за живое. Я знал, что он, скорее всего, помнит рану, которую я ему нанес. Возможно, даже испытывает суеверный страх.

Буркут замялся. Он переглянулся со своими спутниками, словно ища у них поддержки.

– Хан Куря… – пробормотал он, – Он не может…

– Не может? – переспросил я, повышая голос. – Или не хочет? Боится? Боится, что я снова нанесу ему рану? Или, может быть, боится, что проиграет?

Я видел, как мои слова действуют. Печенеги заволновались. Буркут побагровел от злости.

– Хан Куря – великий воин! – выкрикнул он. – Он не боится никого! Но он занят! Он готовит войско к…

– К бегству? – закончил я за него. – Потому что знает, что не сможет взять Переяславец?

Все мое войско поддержало мою шпильку дружных хохотом.

– Молчать! – взревел Буркут. – Хан выставит другого! Самого могучего! Такого, что раздавит тебя, как червя!

– Что ж, – я усмехнулся, – посмотрим. Я принимаю вызов. Но сражаться буду я сам. Князь Переяславца против вашего самого могучего.

Мое решение вызвало ропот за спиной. Добрыня шагнул вперед.

– Княже! – воскликнул он. – Не делай этого! Ты ранен! Позволь мне… Или Ратибору… Или Илье!

– Нет, Добрыня, – твердо ответил я. – Я сказал – я сражусь.

Я обернулся к своим соратникам. Веслава смотрела на меня с ужасом, Искра – с тревогой, Ратибор – с молчаливым пониманием. Илья Муромец, кажется, точно обиделся.

– Не беспокойтесь, – я постарался улыбнуться. – Я справлюсь.

Я верил в свои навыки, не просто верил – знал, что они многократно усилены. Третий ранг «боевых навыков» – это не просто цифра в призрачном интерфейсе. Это молниеносная реакция, позволяющая уклоняться от ударов, которые обычный человек даже не успел бы заметить. Это нечеловеческая сила, позволяющая наносить удары, способные расколоть шлем и кость. Это выносливость загнанного зверя, позволяющая сражаться, даже когда мышцы сводит судорогой, а в легких горит огонь. Я был быстрее, сильнее, выносливее, чем любой обычный воин, и это знание давало мне твердую почву под ногами, когда земля, казалось, готова была уйти из-под ног.

Я думал, что бы у Вежи узнать или получить, но что-то в голову ничего не приходило. В голову начали закрадываться мысли о том, что может я переоценил свои силы?

Время до поединка тянулось мучительно медленно. Я приказал Добрыне готовить город к возможному штурму, понимая, что печенегам нельзя доверять. Сам же, уединившись в своих покоях, пытался сосредоточиться, прокручивая в голове возможные варианты боя, просчитывая движения, как на шахматной доске.

Наконец, пробил полдень. Набат не бил, но напряжение словно сгустилось в воздухе, заставляя нервно вздрагивать даже самых бывалых воинов. Я облачился в кожаный доспех, надел шлем, удобно сидящий на голове. Взял в руки свой боевой топор, чувствуя привычную тяжесть, ощущая, как гладкая рукоять ложится в ладонь.

Выйдя за ворота, я увидел, что печенеги уже подготовили место для поединка. Они разбили небольшой лагерь на равнине перед городом, образовав широкий, неровный круг, обозначенный воткнутыми в землю копьями и пестрыми тряпками. За импровизированной оградой, как хищные птицы в ожидании пира, толпились кочевники, их смуглые лица, искаженные предвкушением кровавого зрелища, казались масками в лучах полуденного солнца. Круг был равноудален от стойбища и города.

Наши воины выстроились вдоль городской стены, ощетинившись копьями и щитами. Их лица были напряжены. Они верили в меня.

Я медленно шел к центру круга, чувствуя на себе тысячи враждебных взглядов, полных ненависти. И когда я приблизился, рев печенежской толпы усилился, превратившись в сплошной, оглушающий гул.

И там, в центре этого круга, залитого солнцем и пропитанного ожиданием смерти, я увидел кочевника. Его звали Батур.

Он был огромен. Не просто высок, а именно огромен – настоящий великан, возвышавшийся над любым из своих соплеменников, как могучий дуб над молодым кустарником. Широкие, как у медведя, плечи, мощная, раздутая от напряжения грудь, толстые, как бревна, руки, сжимавшие оружие. На нем была грубая, видавшая виды кожаная броня, усиленная металлическими пластинами, нашитыми внахлест. В руках он держал тяжелый топор с широким, зловеще поблескивающим лезвием, насаженным на длинное древко. Лицо его украшала густая спутанная черная борода. Физиономия была свирепой, будто высеченной из камня. Узкие глаза смотрели на меня с нескрываемой ненавистью и презрением. От одного его вида веяло первобытной силой.

Хорош. Действительно хорош.

Мы сошлись в центре круга. Батур окинул меня презрительным взглядом.

– Ты что ль, князь? – прорычал он, громоподобным голосом. – Ты слишком мал, чтобы быть князем. Я раздавлю тебя, как жука.

– Попробуй, – ответил я, сжимая рукоять топора. – Только боюсь, тебе не хватит сил.

Батур взревел, и земля, казалось, дрогнула под его ногами. Он бросился на меня, как разъяренный вепрь, взмахнув топором. Широкое лезвие, как ладонь взрослого мужика, описало в воздухе смертоносную дугу. Я, напрягая все мышцы, отпрянул назад, ощущая, как ледяной ветер от прошедшего в миллиметре лезвия хлестнул по щеке. Ещё чуть-чуть, и моя голова покатилась бы по пыльной земле арены.

Печенег был чудовищно силен. Каждый его удар, казалось, мог расколоть меня пополам вместе с броней. Но я был быстрее. Я не ввязывался в прямой размен ударами, понимая, что это верная смерть. Вместо этого я кружил вокруг него, как волк вокруг медведя, уклоняясь от его атак, выжидая свой шанс.

Вот он замахивается для очередного удара, его топор высоко поднят, открывая на мгновение бок. Я делаю выпад, целясь в незащищенное место, но Батур, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, успевает среагировать. Мой топор со скрежетом скользит по металлическим пластинам его кожаного доспеха, лишь царапая их.

Батур рычит и снова атакует. Его топор опускается сверху вниз, стремясь разрубить меня. Я отскакиваю в сторону, и лезвие с глухим стуком врезается в землю, поднимая облако пыли. Я использую этот момент, чтобы нанести быстрый колющий удар в бедро печенега, но он блокирует мой выпад щитом, обтянутым грубой кожей.

Вот же гад, щит достал из-за спины.

Он теснит меня, не давая передышки. Его топор мелькает, как молния, заставляя меня постоянно двигаться, уклоняться, отступать. Я чувствую, как край арены приближается, и это тревожит. Мне нужно пространство для маневра, а он загоняет меня в угол.

Его топор снова опускается, на этот раз по диагонали. Я приседаю, пропуская лезвие над головой, и одновременно наношу рубящий удар снизу вверх, целясь в его незащищенное подреберье. Но Батур, будто предвидит мой маневр. Он отшатывается назад, и мой топор лишь рассекает воздух.

Вдруг он делает обманное движение, замахиваясь топором, но вместо удара толкает меня щитом. Я теряю равновесие, и в этот момент его топор опускается на меня. Я не успеваю откатиться. Лезвие рассекает наплечник и по касательной надрезает кожу на лопатке. Острая боль пронзает плечо. Я отшатываюсь, прижимая руку, из которой хлещет кровь.

Видя мою слабость, Батур наступает, стремясь добить меня. Я спотыкаюсь, отступая, и едва не падаю. Он замахивается для последнего, решающего удара. Но в этот я заставляю себя собраться. Время будто замедляется. Я вижу, как его топор медленно опускается, вижу каждую каплю пота на его лице, каждую жилку на его напряженных руках. Я успеваю.

Собрав остатки сил, я делаю резкий выпад вперед, уклоняясь от топора.

Мы встали друг напротив друга.

Бой затягивался, превращаясь в изнурительный танец смерти. Солнце, поднявшись в зенит, нещадно жгло, высушивая глотку и превращая броню в раскаленную печь. Пот струился по лицу, заливая глаза соленой пеленой, заставляя щуриться. Одежда, пропитавшаяся потом и кровью – моей и, надеюсь, немного его, – липла к телу, сковывая движения. Каждый вздох давался с трудом, легкие горели огнем, а раненая лопатка, казалось, пульсировала в такт ударам сердца, напоминая о себе острой, ноющей болью. Мышцы рук и ног, сведенные судорогой от напряжения, начинали мелко дрожать.

Я краем глаза следил за Батуром. Он тоже устал. Его атаки замедлились, стали более размашистыми, менее точными. Дыхание, вырывавшееся из его груди, было тяжелым, прерывистым, с хрипом. На его лице проступили багровые пятна.

Этот момент, этот едва уловимый признак слабости врага, стал для меня сигналом. Я знал, что долго так не продержусь. Нужно было что-то делать. Именно сейчас.

Я намеренно начал отступать к самому краю круга, очерченного на утоптанной земле, делая вид, что из последних сил пытаюсь уйти от его атак. Шаг назад, еще шаг… Батур, рыча от ярости и предвкушения близкой победы, двинулся на меня, как буйвол, готовый растоптать упавшего противника. Он занес свой топор – огромный, уже зазубренный – для сокрушительного удара. Весь его вид, вся его поза выражали уверенность в том, что это – конец. Что еще одно мгновение – и он разрубит меня надвое.

Именно этого я и ждал. Я видел, как напряглись его мышцы, как он вложил в этот замах все силы. Видел, как лезвие топора, сверкнув на солнце, начало свое смертоносное движение вниз.

В этот, казалось бы, последний миг, я не попытался уклониться, как делал это раньше. Вместо этого я сделал то, чего Батур никак не мог ожидать. Я резко, с силой, на которую только был еще способен, ушел в сторону, вправо, буквально на полшага, пропуская его топор мимо себя.

Батур, вложивший в удар всю свою массу, пошел по инерции и не смог остановиться. Его топор с глухим стуком врезался в землю, поднимая фонтан пыли, а сам он, потеряв равновесие, пролетел вперед, на мгновение оказавшись ко мне спиной – открытый, беззащитный.

Это был мой шанс. Единственный, подаренный мне его же собственной самоуверенностью.

Я развернулся всем телом, вкладывая в движение не только силу рук, но и инерцию всего тела. Во мне буквально клокотало жгучее желание победить. Мой топор взревел, описывая в воздухе широкую, стремительную дугу. Лезвие, сверкнув на солнце, как хищный клюв, устремилось к цели – к незащищенной шее Батура, туда, где сходятся шлем и кожаный доспех.

Раздался хруст, и голова печенежского богатыря, отрубленная одним точным ударом, покатилась по земле. Обезглавленное тело Батура завалилось, фантанируя кровью.

На мгновение воцарилась тишина. И печенеги, и мои воины застыли, не веря своим глазам. А затем стена Переяславца взорвалась ликующими криками.

– Победа! Князь победил! Слава князю Антону!

Я стоял, тяжело дыша, опираясь на топор. Тело болело, раны кровоточили, в глазах темнело от усталости. Но я победил.

Я поднял голову и посмотрел на печенежский стан. Там, где только что царило молчание, теперь была какая-то возня.

Хан Куря, стоявший в окружении своих воинов, был белее полотна. Он что-то кричал, но его слова тонули в общем гуле.

Разъяренный хан, потерявший своего лучшего воина, теперь не остановится ни перед чем. Не прошло и нескольких мгновений, как печенежское войско, взревев, бросилось на штурм. Засвистели стрелы. В мою сторону понеслись всадники.

Твою ж, кочерыжку, Куря…

Отвратная ситуация. Я побежал к своим воротам.

Глава 18

Я побежал к своим воротам, чувствуя, как спину обжигает ненавидящий взгляд Кури и его воинов. Кажется, еще немного, и я почувствую, как печенежские стрелы впиваются мне в спину, но – обошлось. Я мчался, не разбирая дороги, слыша за спиной топот лошадей и яростные крики кочевников. В ушах стоял звон, а перед глазами – кровавое месиво недавнего боя. Еще мгновение – и я у спасительных стен Переяславца.

– Быстрее, княже! – кричал Добрыня, махая мне рукой. – Поднимайся!

Я подбежал к воротам. Добрыня и Ратибор втащили меня внутрь. В ту же секунду тяжелые дубовые ворота с грохотом захлопнулись, отрезая меня от разъяренной орды. Я перевел дух, привалившись спиной к шершавой стене. Сердце колотилось, как бешеное, в висках стучало, а рана на лопатке горела огнем. Но главное – я жив. И город пока цел.

– Что за… – начал было я, но осекся.

В воздухе послышался гул и свист. Печенеги, не теряя времени, бросились на штурм. Запели стрелы, затрещали щиты. Наши воины, укрывшись за зубцами стены, отвечали градом стрел, стараясь сдержать натиск.

– Княже, ты как? – Добрыня подскочил ко мне, озабоченно вглядываясь в лицо. – Ранен?

– Жив, – выдохнул я, пытаясь отдышаться. – И на том спасибо. Что там?

– Пока держатся! – крикнул Добрыня, перекрывая шум боя. – Но у них численное преимущество. Если пойдут на приступ всей массой, будет туго! Но у них вроде нет ничего для осады.

И действительно. Я хаглянул в щель ворот и оокинул взглядом поле перед стенами. Печенеги, рассредоточившись, осыпали город стрелами. Кочевники не были приспособлены к осаде, и это было нам на руку. У них не было ни таранов, ни осадных башен, ни даже достаточного количества лестниц. Штурм выглядел скорее стихийным, чем организованным. Этаким проявлением ярости, а не продуманной военной операцией.

Я поднялся на стену.

– Не давайте им подступиться к стенам! Плотнее отвечайте, лучники! – скомандовал я, обращаясь к воинам. – Щиты держать крепче!

Сам я, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в плече, принялся наблюдать за происходящим. Печенеги, как муравьи, мельтешили у подножия стен, оглашая воздух воинственными криками. Их стрелы впивались в щиты, иногда – в тела наших воинов. Я видел, как один из дружинников, получив стрелу в плечо, упал на колени, но тут же, через боль, поднялся и снова встал в строй.

– Смерть печенегам! – раздался чей-то крик, и его тут же подхватили десятки других голосов. – Слава князю Антону!

Я усмехнулся. Поддержка воинов была важна, но сейчас нужно было не ликовать, а думать, как выстоять. Осада могла затянуться надолго, а силы наши были не беспредельны.

– Добрыня, – я подозвал к себе тысяцкого. – Что с припасами? На сколько хватит?

– На неделю, может, чуть больше, – ответил тот, нахмурившись. – Если не обжираться, то и на две протянем. Но если что через западные ворота подведем еду, договоримся с купцами, они привезут караваны.

Я обвел взглядом город, раскинувшийся за стенами. Все это могло превратиться в руины, если мы не найдем выход.

Нельзя ждать, пока нас возьмут измором.

– Что предлагаешь, княже? – спросил Ратибор, стоявший рядом. – Вылазку?

Я покачал головой. Уже сходили.

– Слишком рискованно. Они уже будут наготове. Печенегов слишком много.

Нужно было искать другое решение. Нестандартное. Такое, которое могло бы переломить ход событий. Но что я мог сделать? Ответ не приходил в голову.

– Княже, – Добрыня тронул меня за рукав, – смотри!

Я проследил за его взглядом. На стене, ближе к западным воротам, возле моста суетились воины. Что-то происходило.

– Что там? – спросил я, подходя ближе.

– Посланцы из Березовки, – ответил один из дружинников. – С грузом.

Я протиснулся сквозь толпу воинов и увидел, как несколько человек с трудом разгружают возле княжеского терема тяжелые мешки.

– Что это? – спросил я, подходя ближе.

– Золото, княже, – ответил один из посланцев, кланяясь. – Радомир, староста Березовки, прислал. Велел передать тебе.

Золото? Сейчас? Вовремя. И что мне с ним делать?

Я окинул взглядом мешки, туго набитые, судя по всему, монетами. Золото из Березовки. То самое, которое должно было стать основой моего могущества, источником богатства и влияния. Еще бы знать как им распорядиться, чтобы отбиться от печенегов.

– Как вы сюда добрались? – спросил я, все еще не веря своим глазам. – Печенеги же…

– Обошли, княже, – ответил посланец, кряжистый мужик с обветренным лицом. – Радомир велел идти в обход, лесами, да болотами. Вышли к реке, там на лодках переправились на другой берег, а оттудова уже и до Переяславца рукой подать. С запада-то печенегов нет.

Я кивнул, оценивая находчивость Радомира. Молодец, не растерялся.

– Сколько вас? – спросил я.

– Десять, княже, – ответил мужик. – Все – проверенные люди. Радомир велел передать, что больше никого присылать не будет. Грит, будет укрепляться. Будет Березовку беречь, как зеницу ока.

И снова Радомир проявил мудрость. Березовка – мой главный козырь, наш золотой запас. Если печенеги доберутся до нее, нам конец.

– Верно говорит Радомир, – сказал я. – Передай ему, что я доволен его службой. И пусть держит оборону. – я обвел взглядом посланцев, – … останетесь здесь, а утром пойдете обратно.

Мужики поклонились и поблагодарили за заботу.

– Золото… – я снова посмотрел на мешки, – … перенесите в мой терем. Под охрану.

Я отдал распоряжения, и мужики, подхватив мешки, понесли их в город.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Штурм постепенно стихал. Печенеги, видимо, поняли, что таким Макаром город не взять, и решили отступить, чтобы перегруппироваться и подготовиться к новой атаке. Или, может быть, они решили подождать темноты, чтобы попытаться прорваться в город под покровом ночи.

Я же, спустившись со стены, направился в свой терем. Нужно было привести себя в порядок, перевязать рану и, главное, обдумать сложившуюся ситуацию. Золото из Березовки давало мне призрачную надежду.

В тереме меня встретила Милава. Она, увидев мою окровавленную одежду, всплеснула руками.

– Княже! Ты ранен!

– Пустяки, – отмахнулся я. – Царапина. Принеси воды и чистые тряпки.

Милава тут же бросилась выполнять мое поручение. Я скинул с себя пропитанную потом и кровью одежду, сел на лавку. Усталость наваливается на меня свинцовой тяжестью.

Вскоре Милава вернулась с кувшином воды и чистыми льняными полотнами. Она осторожно обмыла мою рану, обработала ее каким-то целебным отваром и перевязала.

– Спасибо, Милава, – сказал я, чувствуя, как боль постепенно утихает. – Ты – мой ангел-хранитель.

Она улыбнулась, но в глазах ее застыла тревога.

– Княже, – сказала она, – что будет дальше? Печенеги ведь не отступят.

– Знаю, – вздохнул я.

Милава молча кивнула. Я попросил ее позвать военный совет: Добрыню, Ратибора, Илью, Степу, Веславу и Искру.

Вскоре в терем вошли члены моей команды. За их спинами валялись мешки с золотом.

– У нас есть золото, – я указал на мешки, – много золота.

Все присутствующие удивленно уставились на мешки. Там было не меньше сотни килограмм.

– Откуда? – спросила Веслава.

– Из Березовки, – ответил я. – Радомир постарался. Обошел печенегов и доставил золото в город.

– Вот это да! – воскликнул Ратибор.

– Да, – согласился я.

Я замолчал, собираясь с мыслями.

– Мы можем нанять войско, – сказал я, наконец. – Нанять наемников. Таких, которые смогут противостоять печенегам.

– Где их взять? – буркнул Добрыня. – Да и сколько времени это займет? Печенеги могут начать новый штурм в любой момент.

– Знаю, – кивнул я. – Времени у нас мало. Потому и позвал вас. Какие предложения?

Я обвел взглядом своих соратников. Все они смотрели на меня с тревогой.

– … Давайте решим, сколько мы можем потратить на наемников. И где их искать.

Мы склонились над картой, обсуждая возможные варианты. Время шло, а решение все не приходило. Наемники – это была слишком долгая песня. Я нутром чуял, что мы не успеем.

Не хватит нам времени, чтобы собрать достаточно сильное войско, способное противостоять орде Кури. Да и где искать этих наемников? Рассылать гонцов во все концы? Ждать, пока они соберутся, пока договорятся об условиях, пока доберутся до Переяславца?

– Княже, – Добрыня оторвался от карты, его лицо было хмурым. – И все же, боюсь, с наемниками мы не успеем. Печенеги ждать не будут.

Я тяжело вздохнул. Добрыня был прав. Слишком много «но». Слишком много рисков.

Мы снова погрузились в молчание, каждый думал о своем. Ситуация казалась безвыходной. Мы были в ловушке. В осажденном городе, с врагом у ворот, без надежды на помощь.

В комнату зашел дружинник, он поклонился и растерянно развел руками.

– Княже! – позвал он меня.

– Что там?

– Купцы… – выдохнул он. – Они… требуют князя!

Чего им неймется?

– Где они?

– У ворот терема, – ответил дружинник. – Собрались там… шумят…

Я, не говоря больше ни слова, выскочил из терема. Ратибор и Веслава – за мной. Остальные двинулись следом.

У терема действительно собралась толпа купцов. Они громко переговаривались, спорили, размахивали руками. Увидев меня, они зашумели еще сильнее. Странно, но среди них не было главного – Любослава.

Кажется я понимаю о чем пойдет речь. Не нравится мне как слухи расходятся по городу. Нужно точно создавать шпионскую сеть. Как там она называлась? Тайная гридница.

– Княже! – выступил вперед один из них, самый дородный и, видимо, самый наглый. – Мы требуем свою долю! Ты обещал нам золото!

– Обещал! – ответил я, стараясь не сорваться. – А сейчас, когда город в осаде, когда решается его судьба, вы думаете только о своей выгоде?

– Но княже! – возразил купец. – Нам тоже нужно…

– Что вам нужно? – перебил я его. – Жить? Так и нам нужно жить! И если печенеги возьмут город, то ни вам, ни вашему золоту не сдобровать! Или вы решили улизнуть, пока есть возможность, через западные ворота?

Купцы замялись, переглядываясь. Видимо, до них начало доходить, что они перегнули палку.

– Мы понимаем, княже, – сказал другой купец, помоложе и, видимо, поумнее. – Но… может быть, ты мог бы хотя бы часть…

Мне хотелось придушить каждого из них. Меня больше возмущал не сам факт требования своей доли, а то как и когда эта доля требуется. Да еще и как быстро эти жадные создания узнали о наличии золота.

Ладно, нужно как-то успокоить купцов. Они были важны для экономики города, для торговли, для снабжения. Ссориться с ними сейчас было невыгодно. По факту – они вправе, но с моральной точки зрения, могли бы и подождать, когда победим. Вернее, если победим.

– Хорошо, – сказал я, немного смягчившись. – Я отдам вам вашу долю. Половину всего золота, как и договаривались. И только после того, как мы отбросим печенегов от стен города.

Купцы снова зашумели, но уже не так яростно. Видимо, мое предложение их устроило. Да и не хотел я рисковать. Вдруг действительно свинтят из города? А мне они нужны. На них снабжение, торговля, экономика умрет без этих алчных проходимцев.

– Согласны, княже! – сказал тот же купец, что и раньше.

– Договорились, – кивнул я.

Я мысленно запомнил каждого из них. Устрою я вам кузькину мать. Гриднице – быть. На каждого заведу компромат. Будут у меня с ладони есть.

А пока нужно было сохранить хоть какой-то мир в городе, хоть какое-то единство.

Купцы, удовлетворенные, начали расходиться.

Я вернулся в терем в сопровождении своих людей, которые бурно обсуждали произошедшее.

– Вот же… – выругался Добрыня, когда мы расселись за столом. – В такой момент думать только о своей шкуре!

– Что поделать, Добрыня, – вздохнул я. – Люди разные бывают. Есть те, кто готов сражаться за свой город, за свою землю, а есть те, кто думает только о своей выгоде.

– Но все равно… обидно, – сказал Добрыня.

– Обидно, – согласился я. – Но сейчас не время для обид. Нужно думать, как выстоять.

– Княже, – снова дружинник кланяется.

Да что там такое опять? Вроде же все порешали!

Из-за спины дружинника выглядывал один из купцов. Он ничего не говорил, но внимательно слушал, но лицо приметное, маленькие глазки и рыжая борода с вьющейся кудрявой шевелюрой.

– Кто тако? – спросил я купца.

– Дык, купец я, – хмыкнул он, – Калитой кличут.

– Так и чего хочешь? Золото – после того, как отобьемся от ворога получишь.

– Дык я не по этому зашел, – улыбнулся рыжий, – хотя и по этому.

Я вздохнул. Ну что ты тянешь?

– Говори, Калита. Чего надо?

– Смею подумать, что ты, князь думу думаешь с боярами, – купец вежливо поклонился «боярам», – о том как град наш защитить.

– Есть такое, – хмыкнул я.

– Дык, а почему бы не позвать на помощь славных князей.

Я переглянулся с Добрыней. О чем толкует этот рыжий?

– Есть князья. Те, кто не в ладах с Игорем. Те, кто не отказался бы помочь.

– Например? – спросил я.

– Например… – Калита задумался. Вернее сделал вид, что задумался. Он уже давно с созревшей мыслью пришел. Я уверен. – Например, князь галицкий…

– Галицкий? – переспросил Илья. – Тот, что когда-то воевал со Святославом?

– Да, – кивнул рыжий. – Но сейчас времена изменились. И, возможно… он согласится нам помочь. За плату, разумеется. У него не меньше тысячи воинов.

Я задумался. Галицкий князь. Мысль купца была интересной. С одной стороны, это был риск. Обращаться за помощью к тому, кто еще недавно был врагом Руси – поступок, который мог обернуться против нас самих. Но с другой стороны, а какой у нас был выбор? Сидеть сложа руки и ждать, пока печенеги додумаются разделить армию и взять нас в плотную осаду? Тогда они возьмут город измором. Или бросить все силы на безнадежную вылазку?

– А кто сейчас княжит в Галиче? – спросил я, пытаясь вспомнить, что мне было известно об этом княжестве. – Я что-то запамятовал…

– Одолев, – ответил Калита. – Одолев Владимирович. Он… не самый миролюбивый князь, но и не такой ярый враг Руси, как те же венгры. И, говорят, он любит золото…

Одолев… Имя мне не говорило ни о чем. Я помнил, что галицкие князья часто менялись, враждовали между собой, заключали союзы и снова воевали.

– И ты думаешь, он согласится нам помочь? – усомнился я. – За золото? Против печенегов, которые, по сути, союзники Игоря?

– А почему бы и нет? – пожал плечами Калита. – Если мы предложим ему хорошую цену… И если убедим его, что это в его же интересах…

В его словах был резон. Одолев, как и любой другой князь, наверняка был заинтересован в укреплении своего княжества, в расширении своих владений, в увеличении своего богатства. И если мы могли предложить ему что-то из этого.

А Калита очень хитер. Вон как речь изменилась, грамотной стала. А поначалу «дыкал». Хитрован.

– Я… могу помочь вам.

Кто бы сомневался. Ты за этим и пришел.

– Как? – спросил я, с подозрением глядя на него. – Что ты можешь сделать?

– Я знаю людей, которые могут связаться с Одолевом.

– Что за люди? – спросил я, нахмурившись.

– Я знаком с одним человеком. Он дальний родственник Одолева. Живет в Галиче. И он мог бы передать твое предложение князю.

– И ты уверен, что этому человеку можно доверять?

– Да, княже. Я ручаюсь за него. Он не предаст.

– Хорошо, – задумчиво протянул я. – Допустим, этот человек передаст наше предложение Одолеву. Что дальше? Как мы узнаем его ответ? И сколько времени это займет?

– Он пришлет ответ, – сказал Калита. – С гонцом. Или сам приедет.

– Сам? – переспросил я. – Ты думаешь, он сам приедет в осажденный город?

– Может, и нет, – признал купец. – Но он может прислать кого-то доверенного.

– И сколько времени это займет?

– Седьмицу… может, две, – ответил купец.

Две недели. Это было долго. Очень долго. Но лучше, чем ничего.

– Хорошо, – сказал я, принимая решение.

– Сколько золота? – уточнил купец.

Я задумался. Сколько? Сколько мы могли предложить, чтобы заинтересовать Одолева, но при этом не остаться ни с чем?

– Тысяча серебряных гривен, – закончил я.

Купец кивнул, запоминая. 1000 серебряных гривен за тысячу воинов с обозом, командованием из расчета гривна в месяц. Это достойная плата.

Купец поклонился и вышел из терема. Мы же остались, обсуждая детали нашего… плана.

– Тысяча гривен… – пробормотал Добрыня, качая головой. – Это же… целое состояние!

– Знаю, Добрыня, – ответил я. – Но это наш шанс.

– А если Одолев откажется? – спросила Веслава. – Или обманет нас?

– А вот чтобы этого не произошло, – я вздохнул. – Тебе Веслава надо проследить за этим рыжим пройдохой и узнать подробнее все, что он из себя представляет. Если все правда – пусть идет к Одолеву, а если нет…

Веслава кивнула. Она поняла и без слов. Девушка встала и вышла из терема. Я отпустил товарищей. День был тяжелый.

На следующий день я проснулся от ужаснейшего шума. Будто наступил конец света.

И это был не штурм печенегов. Это было нечто хуже.

Глава 19

Утро в Переяславце началось не с гудения печенежских стрел, а с дикого грохота и треска, от которого я подскочил в кровати, едва не свалившись на пол. Сквозь щели ставен в терем вполз едкий запах дыма, а за окном уже орала толпа. Я рванул к окну, распахнул его настежь. У восточных ворот полыхали склады. Те самые, где мы держали зерно, мясо и рыбу – всё, что могло прокормить город в осаде. Огонь лизал деревянные стены, жрал их, как голодный зверь, а ветер гнал искры к соседним постройкам. Если пламя доберется до остальных складов, нам конец.

– Твою ж налево, – вырвалось у меня.

Я выскочил во двор, на ходу покрикивая дружинникам:

– К складам! Все к складам!

Улицы уже кишели народом. Кто-то тащил ведра, кто-то орал, женщины выволакивали детей из домов, мужики пытались увести скот подальше от огня. Я пробился к горящим складам через толпу, чувствуя, как жар бьет в лицо. Пламя гудело, трещало, выбрасывая вверх столбы черного дыма. Добрыня с Алешей уже были тут, вместе с десятком дружинников, оттаскивали горящие бревна голыми руками. Я не стал раздумывать – кинулся к ближайшему складу, где огонь еще не добрался до крыши, и схватив свой топор начал рубить тлеющую стену, чтобы отсечь пламя. Топор вгрызался в дерево, щепки летели в лицо, а жар опалял кожу. Руки обожгло. Если сейчас не справимся, всё пропало. К счастью, мой пример возымел действие. Народ перестал глазеть, а начал помогать.

Из толпы вынырнул Степа, таща два ведра, за ним бежали горожане с чем попало – кто с корытом, кто с котелком, полным воды. Я выхватил одно ведро и плеснул на тлеющую стену, но это было как плевок в костер – шипение, пар, и всё. Времени на хитрые штуки вроде желобов с реки не было, да и некому их мастерить – все либо тушили огонь, либо орали. Я бросил ведро и снова взялся за топор, рубя всё, что могло рухнуть и разнести пламя дальше. Рядом Алеша выдернул из огня целое бревно и швырнул его в сторону, чуть не пришибив какого-то зеваку. Добрыня хрипло отдавал команды, пытаясь выстроить цепочку людей с водой, но колодец был почти пуст – слишком много рук тянулось к нему.

Час мы бились с огнем, как с живым врагом. Пот заливал глаза, сажа забивалась в горло, а руки дрожали от усталости. Наконец пламя удалось загнать в угол – один склад сгорел дотла, второй обратился в угли, но третий, самый большой, мы отстояли. Я сидел на земле, упершись руками в землю, и тяжело дышал, глядя на дымящиеся остатки. Запасы сократились вдвое – неделю продержимся, если экономить. А если печенеги затянут осаду, то и того меньше. Поэтому надо будет отправить всех купцов за провиантом. К счастью, западные ворота без присмотра врага.