Текст книги "Небом крещенные"

Автор книги: Виктор Трихманенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Легко, как стрижи, взлетали с Н-ского аэродрома реактивные МИГи. Уж как верно они названы! Один миг – и умчался самолет, врезаясь в облака. В ясную погоду летит, невидимый, на большой высоте, белым следом режет синее небо пополам, будто алмаз. Летчики говаривали между собой, что это замечательная машина, что она на вооружении уже много лет и хорошо в авиации притерлась.

И вот по приказу свыше вдруг начали всех летчиков заново "вывозить" на пресловутую крутую спираль. Крутая спираль близка к штопору самолета и почти неуправляема. Где-то на каком-то аэродроме, на другом конце Советского Союза, был случай, когда самолет, стремительно снижаясь, так и не вышел из крутой спирали, несмотря на многократные судорожные старания пилота. Истребитель – он быстрокрылый, сильный, послушный, но не терпит ошибок в технике пилотирования. Иных ошибок вообще не прощает. Когда он начинал вертеться в крутой спирали, быстро теряя целые километры высоты, надо было хладнокровно, точно соблюдая последовательность, сработать рулями – он покорится пилоту безропотно.

Как раз в эту пору майор Зосимов зачастил в командировки. А находясь на каком-то аэродроме, не вылезал из кабины спарки. Обучал летчиков правильной методике вывода из крутой спирали. В летном деле так: если у тебя что-то получается хорошо и есть гарантия, что ЧП не будет, то давай и давай, браток, тебе охотно доверят и твою и чужую работу – только тяни.

Дело инспектора – проверять, а он взялся за черновую инструкторскую работу, помогая командирам. Старший начальник не запрещал ему этого, командиры были ему признательны.

Лейтенант подошел, чеканя шаг, заученной фразой доложил о готовности к полету. Видно было, парень подрагивает уже от одной мысли, что ему придется лететь с инспектором техники пилотирования.

Зосимов добродушно посмотрел на него. До вылета оставалось еще несколько минут, и он заговорил с ним.

– Послушай, земляк, ваши тут на подледный лов ходят?

Неожиданный вопрос вызвал несмелую улыбку на лице лейтенанта.

– Ходят, – ответил он. – И я тоже.

– А места ты знаешь?

– Знаю одно отличное место. Такие щуки там хватают!..

– Покажешь?

– С удовольствием, товарищ майор.

– Ну вот, хоть один порядочный рыбак встретился, – Зосимов дружески подмигнул лейтенанту. – А то все ведь помалкивают, скрывают рыбные угодья.

Лейтенант рассказывал все охотнее. Напряжение встречи с начальством куда и девалось. Зосимов взял парня за локоть, увлекая к самолету: приближалось время запуска.

Набрали высоту. Тайга и сопки простирались до самого горизонта, величаво извивала свой стан, вся в белом зимнем наряде, река; ниточка железнодорожного полотна обрывалась на берегу; когда лед окрепнет, ее протянут прямо по льду – тут такие морозы, что зимой мостов строить не надо.

Зосимов намеренно загнал самолет в крутую спираль. Скорость вращения все увеличивалась, создавалось впечатление, что машину засасывает в какой-то воздушный омут.

– Видишь, какая она? – пояснял Зосимов. По тону голоса можно было догадаться о его настороженной усмешке под кислородной маской. – Нос самолета наклонен совсем мало…

И правда, нос машины был опущен чуть пониже линии горизонта, как при обычном снижении перед посадкой.

– Но заметь, сколько высоты теряем за каждой виток!

Крутую спираль никто не станет выполнять, как фигуру пилотажа, – такого упражнения в программе нет. Самолет может войти в спираль, например, после штопора, опять-таки при ошибке пилота.

Показав лейтенанту коварную спираль "в живом виде", Зосимов скомандовал:

– Выводи!

Лейтенант начал действовать рулями, невольно проявляя торопливость: земля огромными прыжками подбиралась к самолету, безликая в своей коловерти земля, твердая, и тем страшная.

– Не спеши, не спеши из угла выбирать. Надо полностью остановить вращение педалью, – подсказывал Зосимов. Сам думал: "Черта с два ты бы так вывел!" А лейтенанту говорил: – Почти нормально. Набирай высоту, еще разок попробуем.

Во второй раз Зосимов не вмешивался в управление и ничего не подсказывал. Лейтенант сам выхватил машину из воздушного омута.

– Пошли домой, – велел Зосимов.

На следующий полет сел к нему в спарку командир звена, в годах уже капитан. Этот полетал за свою службу в авиации немало. Перед начальством не робел. Выслушав инструктаж Зосимова, схватил самое главное и, выводя самолет из крутой спирали, действовал рулями в нужной последовательности. И все-таки чуть-чуть поторопился. Зосимов завернул ему еще одну спираль да подпустил машину пониже к земле, чтобы не только умение, но и нервы капитана испытать. Ведь командир звена сам летает инструктором.

– Техника пилотирования у вас хорошая, товарищ капитан, – сказал Зосимов уже на земле. – Выдержки иногда недостает. Но это уже характер…

Взгляд капитана померк при последних словах инспектора: недостает выдержки – это же тройка за весь полет, не больше.

А Зосимов сказал то, что думал. На этот раз он имел дело с человеком вполне взрослым, который как летчик-истребитель уже сформировался.

Летал и летал Вадим в командировках. В тихое мирное небо поднимался двухместный учебно-боевой истребитель. Варвара, конечно, не знала, что каждый день, в каждом инструкторском полете ее благоверный имеет все шансы на проигрыш.

Часто бывало так, что Вадим ждал до последней возможности, пока пилот сам выкарабкается из крутой спирали. И если не оставалось в запасе ни высоты, ни времени, если инспектор уже жадно, как последний глоток, хватал ртом кислород, но пилот все-таки справлялся с задачей самостоятельно, Вадим устало усмехался своим мыслям. Лучше сейчас вдвоем рискнуть, зато будешь уверен, что лейтенант не разобьется, когда полетит один.

На земле Вадим выкуривал сигарету до половины и бросал, затирая с ожесточением каблуком. Садились в самолет с очередным пилотом – и опять все сначала.

XVII

Так, в разлуке, прошло много лет у друзей. И все-таки жизненные пути Булгакова, Зосимова, Розинского и некоторых других фронтовиков снова перекрестились. А как же иначе? Еще смолоду судьба у ребят складывалась одна на всех. Что-то их отталкивало друг от друга, а что-то крепко связывало еще в авиашколе ускоренного типа. Вместе воевали на фронте – кто больше, кто меньше, кто преуспел, а кому не повезло. Служили потом в далеком-далеком краю, где начинается день, где столько экзотики и куда тем не менее людей калачом не заманишь. С военным братом, правда, разговор короток: командировочное предписание вручат и поедет, куда пошлют.

У Валентина Булгакова минувшие годы прошли в режиме набора высоты: академию окончил, получил несколько повышений по службе, почти подряд. Вадима Зосимова "отдала в ученье" его жена, учился он заочно, все у него шло потруднее, поскромнее, но по-своему интересно. Кому пришлось горе мыкать, так это Косте Розинскому, человеку хорошему и честному, но невезучему на редкость.

Впрочем, что толковать да раздумывать, если по нынешним временам совсем просто слетать в места не столь отдаленные, повидаться, в душу заглянуть друг другу…

В каких-то четверть часа истребитель перемахнул море.

С большой высоты, на которой летел сверхзвуковой истребитель, простиравшаяся внизу местность здорово напоминала географическую карту: зеленые долины, серо-коричневые горы, резко оттененные с северной стороны, окаймленное извилистой линией прибоя морское побережье.

Летчик включил форсаж – заставил двигатель работать всей мощью. В короткие мгновения преодоления звукового барьера стрелки некоторых приборов заволновались, сбились, давая явно ложные показания, – все это пилоту было знакомо, и он спокойно продолжал увеличивать скорость.

На земле в это время раздался спаренный залп. И тоже на него не обратили особого внимания: не такое уж диво для 1961 года. Местные жители привыкли к этим хлопкам, и каждый мальчуган может квалифицированно пояснить, что при проходе звукового барьера в атмосфере возникают скачки уплотнения – маленькие ударные волны, они-то и стреляют. "Непонятно? – Снисходительно улыбнувшись, мальчуган изложит мысль более популярным языком. Его черные глаза при этом азартно заблестят, от возбуждения усилится азербайджанский акцепт его речи: – Эсли подушку колоть шилом, да? Она сжимается, сжимается, потом – вистрел! Проткнул! Сверхзвуковой самолет то жи самое. Только сильнее: атмосфера – это тебе не подушка…"

Перелетев море, истребитель вскоре оказался над пустынной местностью. Наведение на цель осуществлялось автоматически – уже не надо было, как прежде, летчику и штурману КП перекликаться по радио. Не надо было пилоту напрягать до слез глаза, выискивая в бескрайнем небе воздушную цель. Радиолокационный прицел захватил ее с большого расстояния, на экране появился импульс цели – "птичка", и летчик доложил коротко:

– Захват.

Направляя самолет мелкими доворотами, летчик старался загнать засветку, плававшую по экрану, в угол координат, в лузу. Вскоре ему это удалось. И вспыхнула молния под крыльями: пошла ракета… Секунды величайшего напряжения переживал пилот в ожидании результата своей боевой работы. Мишень ему казалась противником. Мишенью на сей раз был старый, отслуживший свое самолет, управляемый по радио. Настигла его ракета. Яркая вспышка гигантской вольтовой дугой озарила небо. И посыпались в пустыню мелкие осколки – развеялся пепел страшного пожара, вспыхнувшего в небе лишь на мгновенье.

Совсем немного времени ушло на весь этот полет, в котором свершилось столько событий. На подходе к аэродрому надо было использовать разные средства, чтобы сдержать скоростной порыв своей машины, похожей больше на ракету, чем на самолет. Он сбавил обороты двигателя, выпустил шасси, выпустил закрылки. Но скорость все еще была большой. Когда машина коснулась бетонной полосы – по земным представлениям, на бешеной скорости – белым облачком вспыхнул за хвостом тормозной парашют.

Спустившийся по лесенке из кабины летчик был в доспехах современного рыцаря неба: прозрачное забрало гермошлема, туго зашнурованный высотный костюм. Когда этот марсианин снял гермошлем, техник самолета несмело подступил к нему:

– Товарищ подполковник, разрешите получить замечания по работе материальной части в воздухе.

– Нету никаких замечаний. Все нормально.

Летчик попросил поскорее сигаретку, – ведь его высотный костюм, надетый поверх белья, не имел карманов. А уж когда задымили на пару, отойдя в сторонку от самолета, технику захотелось поговорить.

– Как слетали, товарищ командир?

– Нормально.

– Стрельба как?

– Тоже нормально. Ударил ракетой – только искры полетели.

Слова летчика не были похвальбой. Они выражали его восторг полетом, чудо-техникой, которую он держал в своих руках и подчинял своей воле. Не так часто подвешивают ракету и поднимают в воздух настоящий самолет-мишень – только при зачетных упражнениях. Лишь время от времени дают летчику-перехватчику возможность испытать всю мощь его оружия по настоящей цели, и такой день – праздник даже для Булгакова.

Подкатил командирский "газик" и увез Булгакова. Машина затормозила около высокого сооружения КДП – командно-диспетчерского пункта. Булгаков взбежал по крутой железной лестнице на второй этаж. Сквозь стеклянные стены комнаты ломились отовсюду жаркие лучи южного солнца, глазам открывался весь аэродромный простор с шеренгой серебристых самолетов, с бетонкой, убегающей вдаль, с голубыми разливами знойного марева.

С утра уже пекло немилосердно.

Аэродром сверхзвуковых истребителей-перехватчиков лежал в пустынной степи. Далеко от него присел на корточки городок, стремясь укрыться в тени низкорослых, чахлых деревьев.

А вокруг, куда ни глянешь, – ничего. Плоская раскаленная, как плита, степь…

Руководил полетами заместитель командира полка: сидел за пультом в белой панаме и в темных очках, обливаясь потом. При появлении Булгакова руководитель полетов кивнул одному из сержантов-планшетистов. Тот сбегал вниз и принес бутылку минеральной воды.

– Попейте, товарищ командир. Из холодильника, – любезно предложил РП.

Булгаков налил себе неполный стакан, выпил с наслаждением. Передал бутылку планшетистам, и они разделили воду по глотку – такая острая, ледяная водичка редко попадает в рот.

Присев на табурет, Булгаков стал со стороны наблюдать за действиями руководителя полетов. Сам не вмешивался, если даже что-то ему не нравилось. Существенные ошибки РП он заметывал в памяти, чтобы сказать о них своему заместителю потом, в кабинете. Это был уже не тот Булгаков, горячий и порывистый, который командовал эскадрильей на Востоке девять лет назад. Раздался в плечах, заматерел, над висками проступили глубокие залысины, во взгляде появилась искринка житейской мудрости, свойственная людям, приближающимся к сорокалетнему рубежу. Особый отпечаток наложили на характер и внешность Булгакова три последних года, в течение которых он командовал полком сверхзвуковых истребителей-перехватчиков. Тяжелая летная работа, большая ответственность, полнота власти – эти факторы делают свое дело…

В разгаре летного дня на аэродроме не было беспрерывного движения и шума, как в прежние времена. Тогда вылетали на перехват воздушных целей парами, звеньями и даже эскадрильями, теперь – в одиночку. Сверхзвуковой истребитель, вооруженный ракетами, способен один разметать в пыль целую группу самолетов. Прокатится по аэродрому реактивный гром, тряхнет бетонно-стеклянную вышку КДП, и опять тишина.

Во время очередной такой паузы, когда ветерок по-хозяйски сметал с бетонки облако пыли, оставленной взлетевшим истребителем, над аэродромом послышался странный, нездешний звук. Тарахтел моторчиком легкокрылый маленький ЯК-12. И как он сюда забрел, этот четырехместный воздушный лимузин? Мало того, он отважился вступить в переговоры с грозным реактивным царством.

Руководитель полетов, услышав его запрос, повернулся к Булгакову.

– Чего ему? Заблудился небось? – снисходительно улыбнулся Булгаков.

– Похоже, что-то у него забарахлило. Просит посадку.

– Прими, конечно.

РП поднес к губам микрофон:

– Борт, борт… Посадку разрешаю.

Крутнувшись над аэродромом, "ячок" тут же и плюхнулся. Пробежал по-птичьи несколько десятков метров.

– Подскажи, чтобы тормозной парашют выпустил! – воскликнул Булгаков и басовито рассмеялся.

Однако встал, пошел к ЯКу сам. Гостя, пусть и нежданного, должен встречать хозяин.

Задрав нос, воробьем сидел около бетонки самолетик. Никаких звезд на нем, трафаретная белая надпись – "Аэрофлот". Булгаков, командир части, идет к нему неторопливо, а прилетевший пилот хотя бы с места стронулся. Еще издали Булгаков пристально и с удивлением вглядывался в него: что за фигура такая?

Пилот стоял в одной рубашке с расслабленным узлом галстука. Он усмехался, показывая при этом целый ряд металлических зубов.

"Костя Розинский?.. – пронеслось в голове Булгакова. – Если это тот самый Костя, "азиат", однокашник, то почему он выглядит стариком?"

Видно, на лице Булгакова было выписано недоумение, когда он приблизился, потому что пилот сказал:

– Ты сделался таким начальством, Булгак, что даже своих не узнаешь.

Они обнялись. Наждачно жесткая Костина щетина тернула Булгакова по лицу. От Кости пахло бензином и рабочим потом. Вблизи глаза его смотрели устало-устало, но по-прежнему насмешливо.

– Я давно знаю, что ты здесь, – сказал Константин. – А сегодня иду спецрейсом, дай, думаю, загляну. Договорился с диспетчером – он у нас мужик с душой – и подсел. Имею сорок минут времени.

Розинский озабоченно посмотрел на часы. Выходило так, что все зависит от его свободного времени, а занятость командира полка при этом вопросе не учитывается. Булгакова немного задело, но он промолчал.

Стали вспоминать, кто где. Булгаков рассказал о Богданове, Бровко, больше и подробнее – о Вадиме Зосимове. Кстати, подполковник Зосимов недавно тоже переведен сюда инспектором техники пилотирования.

– В штабе служит. Примерно в такой же зоне, как наша, только в другом месте, – пояснил Булгаков.

Константин жевал металлическими зубами мундштук папиросы. Его худое конопатое лицо все было изрезано нервными морщинами.

– Вы так и бродите с Зосимовым напару: на Восток вместе, на Кавказ вместе – вот неразлучные.

– На Востоке мы давно с ним расстались. Я в академию уехал еще в пятьдесят втором. Но с Востока летчики почему-то, как правило, попадают на Кавказ. Не в Сочи, разумеется, а вот в такие места, – Булгаков окинул взглядом степь. – Ну и Вадим Федорович сюда, значит…

– Вот друзья, водой не разольешь, – повторил Константин и добавил многозначительно: – От того, что вы с Зо-симовым все время вдвоем, не только вам самим польза, а и вообще…

Взлетающий, дико ревущий истребитель заглушил их беседу. Оба повернули головы, посмотрели вслед уходящему в небо крутой горкой самолету. Металлический треугольник с огнедышащим выхлопным соплом быстро уменьшался в размерах.

– Может, желаешь в кабине посидеть? На земле… – спросил Булгаков.

Константин отрицательно замотал головой:

– Да, понимаешь, некогда…

В кабине сверхзвукового истребителя Константину посидеть очень хотелось, но он сознательно лишил себя этого удовольствия, дабы не бередить старые раны.

– Приезжай как-нибудь ко мне домой, Булгак. Посидим, по чарке выпьем. А то у тебя тут все запрещено.

– Да ничего…

– Приезжай ко мне, Булгак.

– Спасибо. – Ответ Валентина прозвучал суховато. Дружески-фамильярное обращение "Булгак" пощипывало его самолюбие.

Уже садясь в кабину своего "лимузина", Розинский вдруг переменил тон. Спросил серьезно:

– Давно командуешь?

– Три года, – ответил Булгаков.

– Полковничью папаху ждешь?

– Теперь жарко, зачем она? А вообще представлен к званию полковника.

Розинский кивнул понимающе и уважительно.

XVIII

По этой трассе – давно знакомой воздушной тропе – Розинский мог лететь с закрытыми глазами, он отмерил ее на своем ЯКе сотни, тысячи раз туда и обратно. Трудолюбиво тарахтит моторчик, высота двести метров, скорость сто сорок километров в час… Выше, неизмеримо выше выткал белую нить своего курса истребитель. Может быть, Булгаков полетел, может, кто другой из его части. Вряд ли заметит реактивщик скользящий над землей маленький зеленый ЯК-12, а если и заметит, то посмотрит на него, как на майского жука…

Могла бы и Костина жизнь сложиться иначе, если бы не тот роковой вылет, когда его сбили. Он подорвал тогда свое здоровье, потерял частицу острого птичьего зрения. Но теперь Константин с высоты своего птичьего полета никому не завидует: ЯК-12 тоже хорошая машина, только другого назначения. Константин летает, а это для него главное, это для него все.

Встреча с Булгаковым, конечно, взволновала, разбудила воспоминания.

Что было делать ему тогда, отвергнутому авиацией?

Наниматься на какую-то обыкновенную, земную работу? Нет, на это человек с душой летчика не мог пойти.

Нужда, однако, заставила.

Работал физруком в школе, экспедитором на базе, даже каким-то заведующим. Жена устроилась на работу. Жизнь постепенно налаживалась.

Так прошло четыре года.

Летом сорок девятого Костя лопал по командировке в Минск. Встретил одного знакомого летчика – на фронте тот был командиром звена в братском полку.

– Здорово, азиат!

– Привет!

– По кружке пива ради встречи?

– Не повредит.

У ларька толпились мужчины, на пустых бочках стояли янтарные с пенистыми шапками кружки.

– Ты где теперь, кто ты?

– В Борисове. В одной организации работаю… старшим подметалой. А ты?

– А я, братко ты мой, инструктором-летчиком в аэроклубе.

Его сообщение огорошило Костю. Есть на свете не только ВВС и ГВФ, есть еще и аэроклуб – как можно было выпустить это из виду?!

Аэроклуб в 1949 году только-только заработал после многолетнего перерыва, связанного с войной и восстановительным периодом. Держался он на крохотных средствах и на энтузиазме любителей авиации: убогий домик на окраине города – штаб, несколько старых, списанных и еще раз восстановленных ПО-2 в открытом поле – учебно-летная база.

Как раз на следующий день были полеты, и Костя поехал вместе с приятелем на аэродром-поле. Вдвоем уговаривали начальника аэроклуба взять Костю на должность инструктора-летчика. Доводы начальника были каменно-твердыми. Спасибо за то, что разрешил Косте слетать с приятелем. В первые же минуты пребывания в воздухе Костя освоился с простеньким ПО-2, отпилотировал по всем правилам, рассчитал и сел.

Приятель сказал начальнику аэроклуба, кивнув на Костю:

– Перерыва в летной работе совсем не чувствуется. Летает как бог.

– Охотно верю, охотно верю… – произнес начальник и развел руками беспомощно; а места-то все равно нет.

Но обещали иметь Костю в виду.

Он все время переписывался с другом, использовал любую оказию, чтобы побывать в Минске. И повезло: один инструктор перевелся куда-то, взяли Костю на его место.

Приходилось ездить из Борисова на товарных поездах – ведь каждый день покупать билет в плацкартный вагон не будешь, прогоришь через неделю. Приходилось оставаться на время напряженных полетов в Минске, ночевать где придется, питаться чем попало. Пришлось смириться со значительной потерей в зарплате. Но Константин будто ожил, будто на свет народился, как стал летать. И Марина, жена, поняла, что новые трудности их семейной жизни вызваны неспроста, что так надо.

На второй год Костиной работы в аэроклубе удалось пристроить семью в Минске. Опять, конечно, плохонькая комнатуха в частном доме, но жить можно.

Летая с курсантами – ребятами из десятилеток, с заводов – Константин все больше увлекался инструкторской работой. У него выработалась хорошая методика: он умел передать курсанту навыки техники пилотирования быстро и спокойно, в каждом полете открывая перед ним что-то новое. Курсанты его группы, как правило, первыми поднимались в воздух самостоятельно. Порой Константин вспоминал своего инструктора Горячеватого и при этом беззвучно смеялся.

Вместе с самолетами порхало над аэродромом несколько планеров. На них тренировались в основном девчата. Затащат планер на буксире под облака, где восходящие воздушные потоки посильнее, и вертухается он себе. Парящий полет планера Константину казался просто забавой. Без мотора что за полет?

Но именно на них, на планерах, вдруг предложили летать инструктору Розинскому. Он был удивлен и оскорблен. Но ему пояснили, что таково требование. Опять кто-то вмешался в Костину жизнь. Он ругался, ходил к разным начальникам. Почему ему не дают летать даже на ПО-2 в аэроклубе? Внятного ответа не услышал.

Не знал Константин, что у начальника аэроклуба состоялся разговор с одним кадровиком. "Зарегистрирован случай, – сообщил тот, – когда один летчик пытался летать чуть ли не в очках – близорукий. Набрал высоту вроде бы для отработки пилотажа в зоне, сделал один вираж и… начал падать. Кинулись поздно, потому что никто же не думал. Случайно обошлось без аварии. А то ведь сам мог погибнуть и курсанта, молодого рабочего парня, жизни лишить. Запросто. – Рассказывая об этом, товарищ зорко смотрел на начальника аэроклуба. – Розинский тоже был в аварии, – заметил он веско и потребовал снять Розинского с летной работы. Можно использовать на планерах, если уж такой золотой инструктор.

С месяц полетал Константин на планерах. Работал без всякого интереса. И вскоре бросил. Ушел куда глаза глядели, подальше от аэроклуба, над которым по-прежнему гудели моторчики, для Костиного слуха – выли, как собаки, накликая беду.

Потянулись месяцы и годы, беспросветный перерыв в летной работе, а это все равно, что в жизни перерыв – так понимал Костя. Вернулся он к своему тихому причалу, в Борисов. И когда уже все надежды были потеряны, вдруг вспыхнула радость: на одно из многочисленных писем откликнулись. Как было считать после этого – неудачник он в жизни или счастливчик?

Занесло его добрым ветром на Кавказ, подняло опять в небо на легкомоторном самолете гражданской авиации.

С тех пор, уж скоро десять лет, летает пилот Розинский по коротким трассам местного значения.

В пограничном городке взял ЯК-12 два мешка почты и "почимчиковал" обратным рейсом. Через два с половиной часа приземлился на аэродроме малой авиации – недалеко от аэропорта. В аэропорту садятся и взлетают турбовинтовые лайнеры, чьи голубые трассы распростерлись над всей страной. А здесь, на скромной площадке, – пристанище легкомоторных самолетов, вертолетов и прочей мелочи. Если пассажиру в Москву лететь, он направляется в аэропорт, если куда-то недалеко, родню навестить, он покупает желтенький билетик на местный рейс.

Четыре остановки на электричке, и Константин дома. Он живет в микрорайоне, отброшенном в сторону от громады старого, славного города. Крупнопанельный дом, двухкомнатная квартирка на пятом этаже. Потолки в комнатах наклонные, ибо это заодно и крыша дома. Чтобы склон был менее заметен, хозяин-пилот повесил ковер на стену с небольшим кренчиком.

Дочь, беловолосая, изящная девушка восемнадцати лет, накрывала на стол. Ловко работали ее тонкие руки. Бросил отец фуражку на диван – мимоходом подхватила ее, повесила на место. Пошел отец умываться – свежее полотенце ему подала.

– Устал?

– Не сказать чтобы очень.

А сам плюхнулся на диван, с удовольствием вытянул ноги. С доброй улыбкой следил за дочерью, хлопотавшей то в кухне, то около стола. Только эта приемная дочь у него, своих детей нет, но любит он ее, как родную, а может быть, и больше. Для Ларисы, студентки-первокурсницы, он делает все, что в его силах.

– А где же наша Марина Ивановна? – спросил про жену.

– На подходе, – ответила Лариса, перенявшая многие пилотские выражения отца.

– В баке там еще булькает? – спросил Константин, имея в виду винный бочоночек, хранящийся в ванной комнате.

Лариса прыснула смехом:

– Нацедила уже, в холодильник поставила.

Два коротких звонка у двери. Марина не вошла – ворвалась в комнату, определив по висящей фуражке, что муж уже дома.

– Прохлаждаемся, значит? А бедная женщина страдай без него! – воскликнула Марина, бросаясь к дивану. И качалась обычная в подобных случаях возня… – Лара, на помощь! Лара, давай мы его вдвоем отлупим хорошенько.

XIX

Рейсовый пилот живет не по календарю, как все люди, а по расписанию. Ни в воскресенье, ни в большой праздник рейс не может быть отменен. Кому-то хочется в воскресенье лежать на пляже, а кому-то – непременно лететь в гости.

Трое парней в белых рубашках, наверное, собрались на какое-то торжество, может быть, на свадьбу. Рослые, загорелые, с тонкими черточками кавказских усиков. Один постарше, шрам у него через всю щеку.

Константин окинул беглым взглядом своих пассажиров, и чем-то они ему не понравились. Но не пилоту выбирать пассажиров. Трое парней имели билеты до южного пограничного городка, на воскресный рейс, и будь добр, пилот, доставить их на место по расписанию.

Пассажир со шрамом сел рядом с пилотом, два его приятеля – сзади.

– Все готово, шеф? Тогда поехали! – воскликнул тот, со шрамом, нацелив на Костю свои черные, непроницаемые глаза.

Константин не обратил на его слова никакого внимания. Когда надо будет, тогда и "поедем". Дело пассажирское – сидеть да в окошко поглядывать.

Часы показали восемь пятнадцать. Вот теперь пора, точно по расписанию.

Заработал мотор. Техник, стоявший у крыла, выбросил руку семафором: все в порядке, путь в небо свободен.

Высота была назначена диспетчером триста метров. Хорошая высота. В утреннем, подбеленным дымкой воздухе что в молоке: не болтает, не сносит ветром. Пассажир, сидевший справа от пилота, тот здоровяк с перечеркнутой шрамом щекой, поглядывал на землю с нефтяными вышками, на видневшийся впереди городок…

Вдруг Константин ощутил появление между собой и пассажиром какого-то постороннего предмета. Не увидел, а почувствовал. Он скосил глаза направо и увидел руку пассажира, тяжело лежащую на коленях, а в ней – пистолет.

– Давай прямо, шеф! – приказал он.

"Прямо? Значит, через границу? Ну и гад!.."

Костя крутнул штурвал влево. Тяжелая рука пассажира вывернула его обратно. Пистолет поднялся на уровень головы пилота.

– Молчок, шеф! Или каюк тебе.

Что-то крикнул он своим. Те потащили Костю к себе, освободив пилотское сиденье. Руки у них прямо железные! А сам здоровяк быстро передвинулся влево, взял в руки штурвал, поставил ноги на педали и… продолжал пилотировать машину, сволочь такая! Пилотировал он, конечно, плохо: самолет начал рыскать по сторонам, проваливаться и вскидывать нос, будто ровная воздушная дорога внезапно кончилась и начались ухабы. Долететь и так можно, но посадка!..

Они отпустили пилота, разрешив ему занять свое место. Шнур от ларингофонов к радиостанции предварительно оборвали.

Времени на раздумья – считанные минуты, времени почти кет. И все-таки, почему они сами не повели самолет дальше, почему вернули ему штурвал? Ковылять по прямой может, сесть не сумеет – вот почему. Ну так он им устроит посадку!

– Договорились, шеф?! – орет сидящий справа.

"Пора!.." Константин резко повел машину на снижение.

Взвыли они, как шакалы. Сбоку, сзади вонзились в тело пилота два ножа.

– Давай вверх, давай прямо!!!

Нестерпимая боль. Руки вынужденно взяли штурвал на себя.

Внизу пропал ориентир, над которым положено разворачиваться влево. Дальше впереди – пограничная зона. На дороге стоит машина. Люди запрокинули головы, кто-то машет приветственно шляпой. Знали бы люди, что происходит на борту четырехместкого самолета! А что бы они могли поделать, если бы даже знали?

Константин выровнял машину. Полминуты передышки! Он часто дышал открытым ртом.

– Вот так и топай!

"Так? – Жгучая ярость охватила Константина. – А хрен тебе в глотку… Чтоб голова не качалась!"

Он дал полный газ, рывком штурвала вздыбил машину. Потом энергично сработал рулями, отчего те трое завалились на борт. Истребитель при таком положении рулей сделал бы отличный переворот через крыло с последующим пикированием в обратную сторону. Костин же "лимузин" не способен был на это. Но все же он перевернул его раком – боком, заставил его хоть разок за всю жизнь вертануться по-истребительски. С двухсот метров – что там пикировать? Секунда-другая, и вот – земля. Скорость превысила допустимую. Еще мгновение и…

Нож глубоко воткнулся в тело, под ребро. Но сейчас не так больно… Почему не больно? И почему потемнело в небе, где только сейчас так ярко светило солнце? Вот и все…

На бешеной скорости, с креном, "ячок" пропахал по земле. Снесло шасси. С треском ломались хрупкие конструкции.

В наступившей жуткой тишине визжал ротор гироскопа, который продолжал бешено вращаться в своей металлической коробочке.

Этот комариный зуд и услышали люди, подбежавшие к разбитому самолету.

Четыре ножевых ранения, перелом ноги и сотрясение мозга при ударе самолета о землю. Врачи покачивали головами: в чем еще душа держится? Порой он впадал в беспамятство, и тогда надежды на спасение оставались слабыми, как огоньки тлеющего костра.