Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

Не старинная Самара

 
Некий скептик осушал
Содержимое фужера.
В пьяном виде вопрошал:
– Что Россия? Царь и вера!
Мед, вощина, лен, пенька,
Колокольчик – дар Валдая,
Балалайка паренька,
Лапти вятского дедая.
Хлев овечий, сеновал,
Подпоясанное лихо,
Трехведерный самовар,
Трехобхватная купчиха.
Целовальник, даль, погост,
Воры, нищие и храмы…
 

 
Были версты – нету верст:
Километры, килограммы.
Киловатты, рев турбин,
От ракеты тень косая.
Труд, когда он властелин,
Всю земельку сотрясает!
 

 
Изменилась на корню
Старорусская картина.
Я на празднике стою
Там, где волжская плотина.
 

 
Улица среди воды!
Тюбетейки, платья, блузки,
Жигулевские сады
И цветы на бывшем русле!
 

 
Миллионы киловатт
Разбегаются по свету.
Ходит тот, кто виноват,
Кто возвел плотину эту.
Не старинная Самара,
Не чаи у самовара —
Бой воды в бетон и сталь.
Можно ль не заметить взору,
Как шагают мачты в гору,
В электрическую даль?!
 

1959

Люберцы

 
Как вам ездится?
Как вам любится?
Как вам нравится
Город Люберцы?
 

 
Асфальтированными
Проспектами
Ходят девушки
С конспектами.
 

 
Не пустячные
Увлечения —
Школы средние,
Вечерние.
 

 
Не любовное
Поветрие —
Синус-косинус,
Геометрия.
 

 
Глянешь в Люберцы,
Глянешь в Бронницы —
В каждой улице
Что-то строится.
 

 
Что-то строится,
Воздвигается,
Так у нас
И полагается,
 

 
Потому что
Власть советская —
Это действие
Совместное.
 

 
Мы растем во всем
И ширимся
И с застоем
Не помиримся.
 

 
Фонари такие
Белые,
Словно их
В молочной сделали.
 

 
Ходят люди,
Ходят парами,
С патефонами,
С гитарами.
 

 
Город Бронницы,
Город Люберцы,
Сколько девушек
Нынче влюбится!
 

 
Сколько юношей
Скоро женится,
Сколько к лучшему
Переменится!
 

1959

* * *

 
Тишина. Кукушка. Травы.
Я один в лесу глухом.
Ни тщеславия, ни славы —
Только мох под каблуком.
 

 
Только высвисты синичьи,
Тихое качанье трав,
Да глаза глядят по-бычьи
У воды лесных канав.
 

 
Да приятная истома,
И сознанье, что ты весь
Нераздельно арестован,
А темница – темный лес.
 

 
И не страшно, если коршун,
Словно узник из цепей,
Стонет в небе: – Мир мне тошен!
Так и надо – кровь не пей!
 

1959

Дороховы

 
Цвет черемухи пахнет порохом,
Лебединые крылья в крови.
Уезжает четвертый Дорохов,
Мать родимая, благослови!
 

 
Первый пал у Смоленска, под Ельней,
Не напуганный смертью ничуть,
В тишину запрокинув смертельно
Свой пшеничный смеющийся чуб.
 

 
А второй – где отыщешь останки?
Подвиг мужествен, участь горька,
Стал он пеплом пылающим в танке
И героем в приказе полка.
 

 
Третий Дорохов в рукопашной
На окопы фашистов шагнул.
Как ветряк над рязанскою пашней,
На прощанье руками взмахнул.
 

 
Что с четвертым? И он бездыханен
В госпитальной палате лежит.
Нагибаются сестры: – Ты ранен? —
Но четвертый… четвертый молчит.
 

 
Ходит Дорохова и плачет,
Ходит, плачет и ждет сыновей.
Никакая могила не спрячет
Материнских тревог и скорбей.
 

 
И лежат в позабытой солонке,
Тяжелее надгробий и плит,
Пожелтевшие похоронки,
Где одно только слово: убит.
 

 
Чем утешить тебя, моя старенькая,
Если ты сыновей лишена?
Или тем, что над тихою спаленкою
Снова мирная тишина?
 

 
Знаю, милая, этого мало!
Нет их! Нет! Свет над крышей померк.
Для того ли ты их поднимала,
Чтобы кто-то на землю поверг?
 

 
Ты идешь с посошком осторожно
Вдоль прямого селенья Кривцы.
Под ногами звенит подорожник,
Осыпая лиловость пыльцы.
 

1959

Ленин в Разливе

 
Ночь сказала: я огни гашу!
В этом у нее рассудок здравый.
Как он шел к Разливу, к шалашу?
Под ногой шумел песок иль гравий?
 

 
Кто его будил? Рассвет? Лучи?
Или песня гнева – «Марсельеза»?
Кто был рукомойником? Ручьи?
Или ковш из черного железа?
 

 
Он – косарь. И падает трава
Под его косой рядками ровно.
И растут, растут, растут слова:
Промедленье гибели подобно!
 

 
Вянет сено. Тонок аромат.
Как бодрят своим настоем сосны!
Подождем немного – и ломать
Дом, в котором людям жить несносно!
 

 
Косит он. А рядом Емельянов.
Машинист, потомок Пугача.
Не беда, что из дворян Ульянов, —
У него рабочий мах плеча!
 

1959

Осеннее

 
В поле колкое жнивье
В небо выставило спицы.
Гнезда – больше не жилье,
Не жильцы в них больше птицы.
 

 
Ходит ветер по стерне,
По соломенной подстилке,
Завывает в шестерне,
В барабане молотилки.
 

 
Отдыхать земля легла
И опять затяжелела,
Что она для нас могла,
То она не пожалела.
 

 
Под навесами плуги.
Поле. Дождь. Засохший донник.
Там грачиные круги,
Журавлиный треугольник.
 

 
Всюду кончен обмолот,
В закромах зерно осело.
В думах все наоборот:
Ждали жатвы – ждем посева!
 

1959

Снег

 
Очередь снежком припорошена,
А троллейбуса нет и нет…
В жизни так много хорошего,
Вот хотя бы – снег!
 

 
Он на шапках
И на беретках,
Несказанно нежен и бел,
И ему не надо билетов,
Он на крышу
Троллейбуса сел.
 

 
Я люблю тебя, снег!
Ты слава
И краса наших русских полей.
Как ты ловко устроился справа,
На ресницах соседки моей!
 

 
Как ты тихо
Садишься на скверы,
Отдыхаешь на чьей-то груди.
Побелевшие милиционеры
Машут палочкой:
        – Проходи!
 

 
Стало таять.
Наполнились снежницы
Зябкой влагой,
Грачиным питьем.
Скоро двинутся
Белые беженцы
Своим вечным путем.
 

 
А пока она падают,
         сеются,
Изменяют свой вид
И поземкою стелются,
Если чуть заветрит.
 

 
А пока снег на крышах гостиниц,
На соборах Кремля,
Как прекрасный небесный гостинец
Для тебя, Земля!
 

1959

Вечернее раздумье

 
Стало легче и свежей
И молитвенно покойней.
Стаи галок и стрижей
Над высокой колокольней.
 

 
Зашуршали шушуны
Чем-то прожитым и давним.
В мир полей и тишины
Сельский колокол ударил.
 

 
В тихорадостном свеченье,
Непонятном нынче нам,
Старики идут к вечерне
И старухи входят в храм.
 

 
Я у церкви с рюкзаком.
Как сосуд стою порожний,
Этой вере – чужаком,
Этим мыслям – посторонний.
 

 
То и дело слышу: бам-м-м!
Медь гудит, как божья песня,
По морщинам и по лбам
Свято ходят троеперстья.
 

 
Я взволнован и смущен —
На меня глядит иконка.
В этой церкви я крещен,
А не верю ни на сколько.
 

 
За оградой дед зарыт,
Плоть моя, мой предок ближний.
Тишина могильных плит,
Сон былого, мох булыжный.
 

 
Русь моя! Холсты, посконь,
Подпоясанные лыки.
Мертвой, каменной тоской
Скрыты бороды и лики.
 

 
Спят умельцы, мастера,
Хлеборобы, камнерезы.
Жалобно звенят ветра
О крестовые железы.
 

 
Тяжело жужжат шмели,
Мед силен, мала посуда.
О земля моя! Вели
Увести меня отсюда
 

 
На проселок, в клевера,
Где скирда стоит пузата,
Чтобы русское вчера
Поменять на наше завтра!
 

1959

* * *

М. Львову

 
У поэта сердце льва.
Он не терпит осмеянья.
Он не трус. Его слова —
Это храбрые деянья.
 

 
Он не с заячьей душой,
Не пугается пустяшно.
Там, где буря, там, где бой,
Как бойцу, ему не страшно.
 

 
Сильным мира он не льстит
Своего житьишка ради,
Без оглядки кровно мстит
Он любой людской неправде.
 

 
Вот он! Сердцем чист и смел,
Встал под пушкинскою шляпой,
Ливень мелко-вражьих стрел
Отбивает львиной лапой.
 

1959

** *

 
Верность с кислотою серной
Встала у трубы водосточной.
Караулит:
     – Ах, ты, неверный!
Унижает:
     – Ах, ты, порочный!
Я тебя выжду,
Глаза тебе выжгу!
 

 
А я иду к той, которая
Только возникла и только запела,
Как самая главная консерватория
И самая звонкая в мире капелла.
 

 
Вы, любители назиданий,
Запишите на списке грехов:
Если нет у поэта свиданий,
Значит, нет у него и стихов!
 

1959

Что я знаю о России

 
Что я знаю о России? —
Откровенно у тропы
У меня вчера спросили
Два целинника в степи.
 

 
И глядят на авторучку,
И допрос ведут в сердцах:
Получал ли я получку
За мозоли на руках?
 

 
Натруждал ли тяжкой кладью
Спину в кузне заводской?
С кем встречался – с тихой гладью?
Или с бурею морской?
 

 
Биографией своею
Я бы мог и прихвастнуть.
Делать это не умею,
Я нашел другим блеснуть.
 

 
Сел за руль и тронул трактор.
Рокоток мотора мил.
Мой степной, стальной оратор
В борозде заговорил.
 

 
Два целинника молчали,
И понятно – я глушу.
После важно замечали:
Не глубоко ли пашу?
 

 
Целый вечер неразлучно
Как я с ними песни пел!
Колокольчик однозвучно
Над вагончиком звенел.
 

 
До щемящей сердце боли
Мне они милы, чудны.
Так и вижу, как на поле
Вьются рыжие чубы.
 

 
Выхлопное синь-колечко,
Руль в уверенных руках…
Я от них увез словечко,
И оно в моих стихах!
 

1959

Красиво одеваемся

 
Красиво одеваемся, не спорю!
Тончайшие шелка и шерсти есть!
Но я признаюсь, я от вас не скрою
Моих тревог за внешний этот блеск.
 

 
Он нужен нам. И в этом нет порока,
Что спрятана в нейлон изящность ног.
Но, барышня, возьмите томик Блока,
Прочтите вслух хотя бы восемь строк!
 

 
Я знаю, что костюм вот этот в клетку
Затмил собою новогодний бал…
Но, юноша, ты забываешь кепку,
Которую Ильич в руке сжимал.
 

 
С достоинством садишься ты за столик
В кафе, излишне вежливый с людьми.
А Моцарта ты слушаешь? А Сольвейг
Возвысила тебя мольбой любви?
 

 
А это кто мелькнул в толпе? Стиляга?
На длинной шее – грива, как у льва.
Он – пересохший ключ на дне оврага,
И около него трава мертва!
 

 
Простите мне всю прямоту признанья,
Поймите благородный мой протест,
Но форма, если нету содержанья,
И тело, если нет души, – протез!
 

1959

* * *

 
Переход
Перевал,
Берегись —
Там обвал!
 

 
Тут карниз,
Там уступ,
Выручай,
Ледоруб!
 

 
Переход,
Перелаз,
Ждите нас,
Ждите нас!
 

 
Нам не знать
Слова «трус»
Жди, Казбек!
Жди, Эльбрус!
 

 
Мы идем,
Мы спешим,
Лучший дом —
Высь вершин.
 

 
Хорошо
В горы лезть!
Лучший снег
Только здесь!
 

1959

* * *

 
Эта девушка как парус
С вольным вылетом бровей.
Неужели где-то старость
Уготована и ей?
 

 
Встаньте, рыцари в кольчугах,
И скажите смерти: «Нет!»
Оградите это чудо,
Сохраните этот цвет!
 

 
Чтобы не было причины
О старении грустить,
Чтобы ни одной морщины
На лицо не пропустить!
 

1959

* * *

 
Дом срубить для стиха!
И ему новоселье нелишне!
Сад разбить, где черешни и вишни,
Окна настежь, чтоб говор людской
Круглосуточно не унимался,
Чтобы утренний ветер морской
Самовольно в стихи забирался!
 

1959

Рассвет в Казахстане

 
Я однажды рассвет в Казахстане встречал,
В камышах Ишкаргана-реки пробирался.
Был я жадным, решительно все замечал,
Ко всему любопытной душой прикасался.
 

 
Было тихо. И сонно плескался сазан.
Было холодно. Дрожь по спине пробегала.
Но какая картина открылась глазам,
И какое видение подстерегало!
 

 
Как ударило солнце по спинам коней,
Как заржало табунное, дикое вече,
Как взметнулось в ногах серебро ковылей
И упало, подковам стальным не переча!
 

 
Как взревели верблюды, горбами тряся
И посматривая по сторонам со значеньем,
Как запела дорога из-под колеса
И пространства раздвинулись перед кочевьем!
 

 
Я гранитным надгробьем стоял и немел,
К побережью реки прирастая ногами,
И, как первый поэт на земле, не умел
Все, что вижу глазами, поведать словами!
 

1959

Тетеревиный романс

 
Я это видел, я это слышал,
Этого мне не забыть:
Тетерев на проталинку вышел
И стал из лужицы пить.
 

 
Перекатывался хрустальный горошек
В горлышке косача.
Он стоял на земле без сапожек,
Песенку бормоча:
 

 
«Ах, тетеря! Чего таишься?
Не бежишь на свиданье бегом?
Иль холодной воды боишься?
Или думаешь о другом?»
 

 
На призывную песню такую
Зазвучала ответная грусть:
«Ты не видишь – я тоже токую,
На сучке на еловом томлюсь!»
 

 
Он пошел к ней пешком по лощинке,
Глядя вверх, говорил, говорил…
А на лужицах были морщинки —
Это ветер весенний дурил.
 

1959

** *

 
Заросли. Заросли. Хмель и крапива.
В омуте сонно стоят облака.
Иволга пела – и вдруг прекратила,
Рыба клевала – и вдруг ни клевка.
 

 
О, это туча! Лиловый передник
Темной каймой отливает вдали,
Зашелестел приумолкший березник,
Теплые капли танцуют в пыли.
 

 
Падают полчищем стрелы косые
В гати, в горелые пни и хвою.
Это земля моя, это Россия,
Я нараспашку у речки стою.
 

 
Скольким дождям подставлялись ладони
В поле, в седле, на плотах в камыше!
Слушал я их то в горах, то в вагоне,
В пахнущем дынями шалаше.
 

 
Ласково струи на плечи стекают,
Слиплись и спутались пряди волос.
Дождь не утих, а уже припекает,
Солнышко сушит листву у берез.
 

 
Снова стрекозы парят над водою,
Полдень желаньем и зноем налит.
И над ушедшей лиловой грядою
Непререкаемо солнце горит!
 

1959

* * *

 
В глазах твоих весенняя грустинка
Поблекшей медуницей зацвела.
Все потому, что узкая тропинка
Тебя в сосновый бор не увела.
 

 
Мне больно видеть – взгляд твой сходен с
                    дымом,
Не отражаться в нем речной заре.
Все потому, что ты в своем любимом
Себя хоронишь, как в монастыре.
 

 
Шагни на взгорье, к той сосне горбатой,
Которая влюбленно смотрит в дол,
И вдруг ты станешь сильной и богатой
И заключишь в объятья медный ствол!
 

 
И ты заметишь солнце над рекою,
Как золото на отмелях излук,
И ощутишь горячею щекою,
Что есть тепло теплей любимых рук.
 

 
И ты иначе милого обнимешь,
Иначе припадешь к его устам.
И, может быть, любовь свою поднимешь
К вершинам сосен, к легким облакам!
 

1959

У светлояра

 
На Булатном болоте,
На Колчанном броду
Я тропою Батыя
К татарам иду.
 

 
– Режьте голову мне!
Я москвич,
Я русак.
– Что спешить?
Заплати-ка
Сначала ясак.
 

 
Предо мною князек,
Мелкий вор,
Казначей,
Он смеется:
– Люблю вымогать с москвичей!
 

 
Заплати-ка ямщину,
Возьми-ка ярлык!..
Освещает лучина
Басурманский кадык.
 

 
Божьи лики по избам
Темнеют в углах,
Кнут ременный гуляет
По спинам в узлах.
 

 
– А-а-а! —
Молодку татарин
Схватил у плетня,
Руки вяжет пенькой,
Волочет на коня.
 

 
– Эй, пусти,
Узкоглазый,
Товар этот наш!
Не с тобою
Пойдет она ночью
В шалаш.
 

 
Врешь!
Не будет
Красавица
Эта твоей! —
Кистенем я его
Меж заросших бровей.
 

 
Кровь
И крики,
И ржанье,
И топот,
И стон!
Режут горло мне…
Тут обрывается сон.
 

 
Я встаю
И тревожно
Глазами вожу:
И себя
На лугу,
На копне, нахожу.
 

 
В мокрых травах
Лежит предо мной
Светлояр,
Ни колчанов,
Ни стрел,
Ни коней,
Ни татар,
 

 
Только где-то
Звенит луговая коса
Да заблудший теленок
Мычит из овса.
 

 
Ну и сон!
Мне такого
Не снилось вовек,
Чтобы древность такая,
Двенадцатый век.
 

 
Это предок, наверно,
В крови проскакал,
Чтобы я без ошибки
В лицо его знал!
 

1959

Я вышел рано

 
Я вышел рано.
Роса на травах,
Роса на злаках,
На всей земле.
Поклон – дорогам,
Поклон – деревьям,
Поклон – селеньям,
Поклон – семье.
 

 
В мешке дорожном
Простые вещи:
Две майки, мыло,
Порошок.
Мне с ними лучше,
Мне с ними легче,
Моя поклажа не режет плечи,
Не давит спину – хорошо!
 

 
А что там иволга
В ветвях запела?
Какую шутку
Ей дрозд изрек?
С какою целью
Пчела летела,
Потом свернула и присела
На мой погнутый козырек?
 

 
А! Отдохнуть?
Ну что же, можно!
Не пропадать в лесах добру!
Раз прилетела,
Такое дело:
Я – пчеловод
И осторожно
Ее за крылышки беру.
 

 
Лети, родная!
Скоро ульи,
И ждут тебя в твоем летке.
Колхозный пчеловод Ульяна,
Она ведь тоже встала рано,
И у нее нельзя без плана,
Да вон она
В цветном платке!
 

 
Иду лесами,
Иду полями,
Иду по кладинкам
И вброд,
И до последней капли крови
Я в каждом шаге,
В каждом слове
С тобой,
С твоей судьбой
        народ!
 

1959

** *

 
Месяц июль – знойный и дрёмный,
Пылью полынной воздух горчит.
Возле омета месяц огромный,
Это ему перепелка кричит.
 

 
Где я? В Рязани над тихой Окою
Или в Тамбове у реченьки Цны?
У Иртыша иль за Ворей-рекою
Тихо смотрю подмосковные сны?
 

 
Волжское или другое теченье
Ласково льнет и касается плеч?
Это совсем не имеет значенья,
Только б Россия и русская речь!
 

 
Только б суровые, честные лица,
Только бы труженики – не жулье,
Только б готовые поделиться
Хлебом и радостью люди ее!
 

1960

** *

 
Трехструнная тревога балалайки
Зовет меня на улицу села.
Я вспоминаю детство. На лужайке
Здесь верба одинокая цвела.
 

 
И вот на этом самом сером камне,
Который и тогда еще лежал,
Я трепетными юными руками
Играющее дерево держал.
 

 
Несложный инструмент, наивность детства,
Как веселил ты сельскую толпу!
Ты мне тогда достался как наследство,
Как приложенье к плугу и серпу.
 

 
Я распевал прибаски и пригудки,
Белел на балалайке белый бант.
И девки мне дарили незабудки,
И говорили гордо: – Он талант!
 

 
Чего скрывать: моя душа гордилась,
Она росла, ей делалось теплей.
Мне это ободренье пригодилось,
Оно во мне живет и по теперь.
 

 
Не я на камне, и не я играю,
Не в этом дело. Важно, что игрок
В запале чувств дает родному краю
Свой музыкально-песенный урок!
 

1960

За сельдью

Капитану рыболовного сейнера

А. Неверову

 
Палубу вымыли,
Люки задраили,
На море вышли из бухты
Во здравии.
 

 
Сутки идем
Сквозь ненастье и изморось,
Море спокойное
И не капризное.
 

 
Солнце порой
Еле-еле проклюнется.
Море – как площадь,
Море – как улица.
 

 
Море – как рожь
На июньском безветрии,
Даже спокойнее
И незаметнее!
 

 
Вдруг ни с того ни с сего
Разволнуется —
Это норд-осту
Оно повинуется.
 

 
Море – увалами,
Море – буграми,
Так и танцует
И пляшет под нами.
 

 
С качки морской,
Как ворона к вороне,
Миски летают
Друг к другу в салоне.
 

 
У капитана
Волненье, эмоции,
Смотрит то в карты,
То в толстые лоции.
 

 
Смотрит из рубки
И в голос смеется:
– Как бы на камешки
Не напороться!
 

 
А море, как русская
Баба-шутиха,
Побушевало
И снова утихло.
 

 
Стало покачивать
Бережно, плавно:
– Я успокоилось, милые,
Ладно!
 

 
Вдруг прозвучало,
Как выстрел: – Селедка! —
И завизжала
Стальная лебедка.
 

 
Шлюпку – за борт,
Кошелек – на глубины.
Здравствуй, наш промысел,
Древний, любимый!
 

 
Лбы рыбаков
Запотели, как стекла,
Куртка на каждом
До нитки промокла.
 

 
Не поскупилось
Берингово море,
Вот уж добыча,
Трепещет в каплёре!
 

 
Трюм наполняется
Свежим товаром,
Ох, и попалось —
Навалом, навалом!
 

 
Все в чешуе,
Словно рыцари в латах!
Радость, как сборище
Чаек крылатых,
 

 
Взмыла над морем,
Летит поднебесьем
Берег порадовать
Доброю вестью!
 

1960

* * *

 
Вот и вышел в дорогу, и робость
Охватила, как зябкий озноб,
Предо мною не школа, не глобус —
Шар земной с человечеством в лоб.
 

 
Предо мною не книги, не парты —
Шелест трав, огрубелая речь,
Под которую, если проспал ты,
Можно на землю втоптанным лечь.
 

 
Что ж ты смотришь рассеянно, грустно
В даль веков, золотой ротозей?
Насыпай же скорее свой бруствер
И воюй за себя и друзей!
 

1960

* * *

 
Море люблю с кораблями,
Небо люблю с журавлями,
Девушек – с гордостью взгляда.
Тех, что сразу сдаются, – не надо!
 

1960

Пегас

 
Запрягу своего Пегаса
В тряский песенный тарантас
И поеду сквозь все государство.
До свиданья! Не ждите нас!
 

 
Я Пегасу по раннему часу
Запасу клеверку, овсеца,
Чтоб машиною первого класса
Оставался мой конь до конца.
 

 
Я колеса подмажу дегтем,
А Пегасика подкую,
Буду всюду желанным гостем,
Потому что я песни пою!
 

 
Ай, люли-разлюли, молодайки!
Вьются волосы по плечу.
Что вы смотрите? Мыло дайте,
Я с дороги умыться хочу.
 

 
Отпущу я Пегаса на волю
В деревенское стадо кобыл,
Даже встретиться с кем-то позволю,
Чтобы он все на свете забыл.
 

 
До рассвета мой друг попасется,
Поотведает звездной росы
И резвее, резвей понесется
По бескрайным просторам Руси.
 

 
Мы объедем с Пегасом все стройки,
Все целинные земли в степях.
Нам завидовать будут все тройки,
Что воспели поэты в стихах.
 

 
Лебедянь, Обоянь, Криворожье,
Киров, Куйбышев, Сталинград…
Где дороги, а где бездорожье
Бьет буграми и ямами в зад.
 

 
Тут неровно, а там неловко,
Не пугают колдобины нас.
Это творческая командировка,
Без нее ты не можешь, Пегас!
 

 
Едем, едем! Дорога, дорога!
Конь со мною из ковшика пьет.
Оба слышим, как жизнь народа
В гулкий колокол времени бьет!
 

1960

* * *

 
Не обнимемся – холод мешает,
Не заплачем – не так уж близки,
Плакать гордость не разрешает —
Это на море не по-мужски.
 

 
До свиданья, мое голубое,
Отливающее свинцом,
До свидания, мое дорогое,
Помяни меня добрым словцом!
 

 
Где-нибудь в подмосковном поселке
Как мне будет тебя не хватать!
А особенно, если девчонки
Будут в песнях тебя воспевать.
 

 
Буду слышать твое колыханье
И шуршанье прибрежным песком
Близко-близко, за лопухами,
Где корова гуляет с телком.
 

 
Где курлычет журавль у колодца,
Где стучат бельевые вальки…
Все мы русские – землепроходцы,
Все мы истинные моряки!
 

1960

** *

 
Что ты задумался, бор корабельный?
Иглам не страшно идти к январю.
– Я не задумался. Я – коробейник,
Каждому короб грибов подарю.
 

 
Вот и тебе! Опускайся в низину,
Лево бери, мимо лиственных лап.
Я не обманут, ставлю корзину
Возле семейства коричневых шляп.
 

 
Жарить не будем. Все для соленья.
Ни червоточинки. Ох, и крепки!
Лучше не выдумать для утоленья
Тех, кто под водочку любят грибки.
 

 
Любо мне это житье, боровое!
При коммунизме в борах будем жить.
Все здесь всеобщее, все даровое,
Только нагнуться и в рот положить!
 

1960

** *

 
Что такое любовь? Тяготенье,
Встреча острых концов ножевых,
Огнедышащее смятенье
Двух, вчера еще полуживых!
 

 
Что такое любовь? Заточенье
Самым юным и самым седым.
Все мы узники, без исключенья,
Все в ее одиночках сидим.
 

 
Не убьешь ее пулей, гранатой.
Если кто-то любовь запретит,
Все равно она «Лунной сонатой»
В люди вырвется и полетит!
 

1960

* * *

 
Под липами, под вязами
Приснилась сказка мне.
Луна была отвязана,
Паслась всю ночь в траве.
 

 
В зеленой зыбке колоса
Заплакало зерно.
И ветер, беспокояся,
Баюкать стал его.
 

 
Шла в гости в светлу гридницу
Березка босиком,
Давно хотелось свидеться
Ей с дубом-крепышом.
 

 
Почти с курьерской скоростью
Шел муравей сквозь лес.
Он нес вязанку хворосту
Для муравьиной ГЭС.
 

 
Подстанция их – вот она! —
У самой у реки.
Как лампы многовольтные,
Горели светляки.
 

 
По дебрям папоротника
Через гнилую гать
Шли три отважных плотника
Жилища воздвигать.
 

 
Размашисто, уверенно
Летел топор с плеча,
Чтоб выстроить три терема
До первого луча.
 

 
На лист кувшинки рядышком
Присев, царевны их
Обмахивались ландышем
От комаров ночных.
 

 
И тоненько, по-девичьи,
Просили все втроем:
– Давай, давай, царевичи,
Мы новоселья ждем!
 

1960

** *

 
Надоело мне в квартире
Пыльный фикус поливать.
Я уйду на все четыре
Сам себе повелевать.
 

 
Счастье – это не привычка,
Не привычка, нет – не то!
Вылетает электричка
Из зеленого депо.
 

 
Или попросту из бора
Лично мне трубит она:
– Милый мой, я за тобою —
Есть местечко у окна.
 

 
Северянин, Лось, Тайнинка,
Вот и Софрино – сойдем.
Другом мне теперь тропинка
И вода – поводырем.
 

 
На пути лежит рябая,
Перезябшая река,
Глубина невесть какая,
Перейду наверняка.
 

 
И решительно и бодро
Речку вброд перехожу,
До какого места мокрый,
Ни за что вам не скажу!
 

1960