Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

* * *

 
Не называйте стариков стариками!
Это и так понятно.
Не умрете – состаритесь сами,
Будет и вам неприятно.
Называйте по имени,
Величайте по отчеству,
Вспоминая ближайшего предка.
Дорогие товарищи, вот чего
Забываем нередко.
Особенно бабушек берегите,
Им не спится до полночи.
Если можете – помогите,
Хотя и не просят о помощи.
Скажите старушке:
         – Варвара Власьевна,
А вы на пенсии помолодели. —
И засияет:
     – Спасибо на слове.
В самом деле? —
И прифасонится,
И приосанится,
И говорить станет ласково-ласково,
И телевизор смотреть останется,
И отхлебнет чайку краснодарского.
Все становимся стариками.
Все уходим в конце концов.
Не стареют одни баррикады,
Баррикады октябрьских бойцов!
 

1964

* * *

 
Я испытывал гоненья,
Безутешно горевал.
Но и в горькие мгновенья
Кто-то душу согревал.
 

 
Кто-то руку клал на плечи,
Кто-то мне шептал, как дождь:
– Успокойся, человече,
Ты до счастья доживешь!
 

 
Зла на свете очень много,
Злых людей невпроворот,
Но другая есть дорога,
И по ней добро идет.
 

 
И на дудочке играет,
Не пугаясь вражьих стрел.
Добрых сердцем собирает.
Для чего? Для добрых дел.
 

1964

Рузаевка

 
Майор во френчике защитном
Стоит и курит у окна.
Все шрамы у него зашиты,
В нем, как в кургане, спит война.
 

 
Рузаевка.
– Пивка хотите? —
Мы сходим с ним и пиво пьем.
Болтаем о семейном быте,
Судачим каждый о своем.
 

 
Все незначительное – в сторону!
Мы два мужчины, две судьбы.
Кукушка нам считала поровну,
Мы оба – с опытом борьбы.
 

 
– А вы в каких краях сражались? —
Он пиво пил, в меня глядел.
Оцепенело губы сжались:
– Я не сражался – я сидел.
 

 
И воцарился час печали.
И солнце спрятало лучи.
И только радостно кричали
Пристанционные грачи.
 

1964

Объяснение с землей

Л. Безрукову

 
Земля моя исконная,
Подопытная Вильямса,
Ты мне жена законная,
Поссоримся – помиримся.
 

 
Медовыми гречихами
Ты всклень полна, как братина,
В тебя всего напихано —
И золота и платины.
 

 
В тебя всего наливано —
И сладости и горечи,
Равнинная, долинная,
Мы – близнецы и родичи.
 

 
Твои хребты Саянские,
Шагания рабочие,
Кипенья океанские —
Все видел я воочию.
 

 
Всего касался личными
Мозолями и венами,
И песнями и мыслями,
Словами сокровенными.
 

 
Ты мне была не барщина,
Не скука-посидельщина,
Родная быль-бывальщина,
Разудаль-корабельщина.
 

 
Не сирота и пасынок —
Я сын твой, нежно окающий,
Твой песенный подпасок,
Кнутом пастушьим хлопающий.
 

 
Твой космонавт словесный,
Летающий в действительность,
Твой молодой ровесник,
Твой пожилой воспитанник!
 

1964

Памятник

 
Памятник стоит в полыни
Возле самого села.
Разговор идет поныне,
Как в степи война была.
 

 
Серый камень обелиска,
Обернувшись в степь спиной,
Так и хочет поделиться,
Кто лежит в земле сырой.
 

 
Не забыла степь донская,
Как у Дона и Донца
Долго кровь лилась людская
В горький запах чабреца.
 

 
Как вставали танки дыбом
В огненную круговерть.
Как один у нас был выбор —
Иль победа, или смерть.
 

 
За оградою татарник
Гордо голову вознес.
Выдумщик войны тотальной,
Ты какой травой пророс?
 

 
Горькой, дикой, несъедобной,
Ядовитой, как змея.
Фюрер, твой визит недобрый
Проклинает мать-земля.
 

 
Ты к нам вел такие силы,
Что в степи померк рассвет.
Ты кричал: «Конец России!»
А конца России нет.
 

 
А Россия – все могучей,
Все уверенней шаги.
Этот сверхвоенный случай
Не поймут ее враги!
 

1964

Песня реки Волга

 
Я луга заливаю,
Я – Волга.
Я себя забываю
Надолго!
 

 
Это я целый день
За кормою.
Лесу камскому
Косточки мою.
 

 
В лопастях и турбинах
Мне тесно.
Не беда —
Я работаю честно!
 

 
– Стой! – кричит мне Саратов. —
Ни с места!
– Отвяжись!
Я тебе не невеста.
 

 
Я на Астрахань-город
Подамся,
Я Хвалынскому морю
Отдамся.
 

 
Мне не жаль
Голубую аорту
Бросить под ноги
Старому черту!
 

 
Каспий любит меня,
Это ясно.
Говорит мне всегда:
– Ты прекрасна!
 

 
Видел я персиянок,
Татарок, —
Всех забыл!
Ты мой лучший подарок.
 

 
Ты хорошая
Русская баба,
Хоть немного
На личико ряба.
 

 
Я луга заливаю,
Я – Волга.
Я счастливая
Очень надолго!
 

1964

Шаляпин

 
Когда я слушаю Шаляпина,
Восторг и радость с ним деля,
Я говорю: – О, как талантами
Богата русская земля!
 

 
И мало мне сказать, что нравится
Его неповторимый бас.
Мне через голос открывается
Черта существенная в нас.
 

 
Веселость, удаль, бесшабашность,
Большой распев больших широт
И одобрение: – Шагайте!
За горизонтом счастье ждет.
 

 
О, как Шаляпин всем нам дорог!
В нем нота каждая крепка.
Не он поет – поет пригорок,
Не он поет – поет река,
 

 
Поет народ, поет Россия,
Поют ручьи, поют овсы,
Поют-звенят дожди косые,
Поют шмелиные басы.
 

 
Светясь от солнечных накрапин,
Поет листва, а с ней и синь,
Поет земля, поет Шаляпин,
Он у земли любимый сын!
 

1965

Весенняя мелодия

 
Опять звенит в весеннем небе
Неумолкающая нить!
Любая птица – даже лебедь —
Спешит свое гнездо завить.
 

 
Воды весеннее верченье
С земных и зимних рубежей
Смывает все нравоученья
Всех лицемеров и ханжей.
 

 
Весна! Любовь пиры пирует
Под звон бокалов и речей,
Она по гнездам квартирует
И подымает крик грачей.
 

 
Она стоцветна и стозвонна,
Сторадостна и стозвучна.
Она во всем живом свободна —
От человека до ручья!
 

1965

Моя героиня

 
На горячей груди паровоза
Тихо тает снежок января.
Ты приехала из колхоза
В город мой, героиня моя.
 

 
Одеваешься не по-московски,
Ну да это совсем не беда.
Чуть глаза по-уральски раскосы,
Зубы – белые жемчуга.
 

 
Брови – две золотистых лисицы,
А вернее – вечерний закат.
Ненакрашенные ресницы
Лучше крашеных во сто крат.
 

 
– Как у вас там? —
Смеешься: – Порядок!
Зиму встретили, ждем весны,
Днем работаем, вечером на бок,
Спим и видим хорошие сны.
 

 
А чего нам? На ферме моторы,
Электричества хоть отбавляй.
Выйдешь в поле – такие просторы,
Что куда там придуманный рай!
 

 
От тебя, полевая Россия,
От улыбки льняной и ржавой
Веет молодостью, и силой,
И уверенностью озорной.
 

1965

Первый танк

Первый советский танк, который вошел в Прагу, освобождать ее от фашистов, поднят на пьедестале.

 
Первый танк, что ворвался в Прагу,
Нес в броне своей дружбу и правду,
Не карающим был он мечом —
Подпирающим, добрым плечом.
 

 
Утопал он в цветах пражанок.
Это было действительно так!
Люди в Праге спокойно рожают,
Потому что есть первый танк.
 

 
В гимнастерке солдатской, защитной,
Грудь не пряча стальную свою,
Он стыдится чуть-чуть – не взыщите,
Если я без работы стою!
 

 
Нам твоя безработица нравится,
Нам она, как застольная здравица,
Как признание в первой любви,
Как братание между людьми.
 

 
Стой, земляк, на своем пьедестале,
Знай, челябинский хлопец, о том,
Что уральские, крепкие стали
Мы теперь не войне отдаем…
 

 
Май орет за окошком грачами,
Он насиживает грачат.
По маршруту Москва – Градчаны
Самолеты спокойно летят.
 

1965 г.

* * *

 
Там где частый ельничек,
Рыжики, волнушки.
Хорошо сумерничать
У лесной избушки.
 

 
В туеске берестяном
Спелая брусница.
Тихо над деревьями
Пролетает птица.
 

 
Муравьи шевелятся
В куче лесповала,
Все еще не ленятся,
Все еще им мало!
 

 
По тропе таинственной
Возле двух рябинок
Ходит еж воинственный:
– Кто на поединок?
 

 
Звезды зажигаются
Над макушкой ели,
Скромно дожидаются,
Чтобы их воспели!
 

1965

* * *

 
Становлюсь я все проще и проще,
Все бесхитростней день ото дня.
Не поэтому ль иволга в роще
Останавливает меня?
 

 
– Далеко ли? – А вот за грибами.
Встал, пошел, прихватил кузовок.
Стал беседовать с лесом, с ручьями,
Ни словечка от них на замок.
 

 
Птица-иволга мило на дереве
Разговаривает кивком:
– А грибы твои в ивовом тереме,
Как жар-птица с Иван-дураком.
 

 
Я и сам, дорогая, Иванушка,
Простофилюшка-простота.
Все богатство мое – полянушка,
На которой растет красота.
 

 
Грузди белые, рыжики рыжие,
И лимонная прожелть опят.
А еще сыроежки бесстыжие,
Как накрашенные, стоят!
 

 
Кузовок наполняется дивом,
Даровщинкою, чудом лесным.
Пахнет хлебом печеным и дымом,
Пахнет печкою, домом родным.
 

1965

* * *

С. Новикову

 
Волнуется волна.
А по какой причине?
Ужли идет война
И там, в морской пучине?
 

 
Так где же мир, скажи,
И кто о нем хлопочет,
Когда вода ножи
На мирный берег точит?!
 

 
Когда волна, как рысь,
Когтями бьет мне в спину,
И я кричу ей: – Брысь!
Дай я рубашку скину.
 

 
Покоя нет нигде!
И так же, как поэтам,
Возможно ли воде
Быть исключеньем в этом?!
 

1965

* * *

 
Я шел к тебе и не боялся
Ни бурных рек, ни черных дней,
Не сгинул я, не затерялся,
Я верен был любви твоей.
 

 
Порой судьба в меня вонзала
Свой беспощадный острый нож,
А сердце жить не уставало,
Я знал и верил, что ты ждешь.
 

 
Кому вся жизнь – цветы и розы,
А мне – шипы, чертополох.
Кому покой, мне – только грозы
И испытания дорог.
 

 
Все в нашей жизни очень сложно,
Мне тяжело, а я пою,
И неспокойно и тревожно
Любить тебя не устаю!
 

1965

* * *

 
Соловей мне крикнул:
      – Вить!
Я хочу гнездо завить.
Я ответил:
     – Соловей,
Дело жизненное – вей!
Вей, вей, завивай
Да скорее занимай,
Рядом вор-воробей,
Он при наглости своей
Заберется в угол твой,
И объявит: – Угол мой!
Соловей гнездо стал вить,
И запел: – Чу-вить! Чу-вить!
Песенка строительная,
Очень удивительная!
 

1965

* * *

 
По земле туманом расстелюсь,
У ручья, у тоненького колышка.
Если ты узнаешь – рассмеюсь,
И признаюсь: – Это я, Викторушка!
 

 
Попроси природу, чтоб опять
Стал я человек со всеми свойствами,
Чтобы мог средь ночи засыпать,
А с утра встречаться с беспокойствами.
 

 
Стану я луной, спущусь с ольхи,
На ветвях ветлы начну покачиваться,
Ты мне почитай тогда стихи,
Я смогу опять сосредотачиваться.
 

 
Ты меня стихами превратишь,
Пересилив мертвое и лунное,
Не в туман, не в звезды, не в камыш,
А во что-то светлое, разумное.
 

 
Под напев ручьев и щебет рек,
И под звонкий счет капели кадочной
Стану я всего лишь человек,
Мне вполне и этого достаточно!
 

1965

* * *

 
Я иду, а кругом кукование,
Всплески, всполохи и вода.
Нет ни жалобы, ни упования,
Что прошли молодые года.
 

 
Что природе мое утихание
Или то, что уж кто-нибудь стар,
Если жизни цепное дыхание
Каждый миг объявляет: – На старт!
 

 
Сосны снова весенние свечечки
Собираются зажигать.
Я желаю им по-человечески
Красоты, высоты достигать.
 

 
Не учебник природа, не справочник —
Мать, кормящая всех молоком.
Не ругай меня, милая травушка,
Что тебя я топчу каблуком.
 

 
Нагибаю черемуху белую,
Говорю: – Дорогая, прости,
Ничего я с тобою не сделаю,
Как цвела, так и будешь цвести!
 

1965

* * *

 
Леса мои!
Сосны, березы, осины,
Считайте меня
Близким родичем, сыном.
 

 
Приеду в деревню —
Скорее в лесочек.
Сорву для начала
Зеленый листочек.
 

 
Аукну —
И лес мне тотчас
Отзовется.
– Здорово! – кричит
И по-свойски смеется.
 

 
Сажусь на пенек,
Ставлю ухо на по́слух,
Сижу среди леса,
Как мудрый апостол.
 

 
И каждая травка —
Родная сестричка,
Зовет меня в царство
Лесное постричься.
 

 
А в нем муравьи,
Как лесные монахи,
И каждый работает
В рыжей рубахе.
 

 
Леса мои!
Посвист ветровый и вольный,
Стою на опушке
У ног белоствольных.
 

 
Березки ветвями
Мне плечи ласкают.
И ноги корнями
К земле прирастают!
 

1965

* * *

 
Зимушка! Птица моя белоперая,
С полетом таежных, саянских саней!
Давай-ка с тобою по-честному, поровну
Считать и твоих и моих соболей.
 

 
Давай-ка с тобой горностаев поделим,
И зайцев, и рыжих лисиц, и куниц,
И наших любимых мехами оденем,
Чтоб роскошь и щедрость не знала границ.
 

 
Не думай, что я тунеядец с Арбата,
Что главный маяк для меня – «Метрополь»,
Всего я хлебнул в этой жизни когда-то,
Она, как ямщик, меня била повдоль.
 

 
Спина от ударов моя задубела,
Я падал, я плакал, я шел на метель.
Душа моя! Как же ты не огрубела,
Сумела сберечь и весну и капель?
 

 
Зима моя! Белая чудо-невеста,
Взмахни лебединою силой своей,
Назначь мне свиданье у зимнего леса
И дивною сказкой на душу повей!
 

1965

Сибирячка

 
Так глазницы твои пропилены,
Так срослись твои брови – тайга,
Что хохочут и охают филины
И шарахаются снега.
 

 
По твоим припорошенным пяткам
И по азимуту очей
Я пойду за тобой, азиатка,
В преисподню сибирских ночей.
 

 
Как мне нравится нос горбинкой,
Шубка беличья, девичий смех,
Мне одною свинцовой дробинкой
Угодить бы в твой беличий мех.
 

 
Ты спускаешься стежкою зимней
К покоренному Иртышу.
Так мне нужен твой порох бездымный,
Что догнал тебя и не дышу.
 

 
Пусть собаки сибирские лают,
Пусть хватают за икры на льду,
Пусть на каторгу посылают,
Все равно я тебя украду!
 

1965

Монолог победителя

 
Земля моя,
Милая Матерь!
Я больше не воин,
Я – пахарь,
Я – сеятель,
Я – ваятель,
Я весь для работы
Распахнут.
 

 
Я – плотник:
Щепа смоляная
Поет над моим топорищем,
Решительно
Вызов бросая
Окопам и пепелищам.
 

 
Я – зодчий.
Мой камень в растворе.
Я – каменщик,
Руки в известке.
С каким упоеньем
Я строю.
Я – труд.
Мне не будет износа.
Я – мир.
Покушаться не смейте,
Мой атом
Добру присягает.
С пастушьим рожком
На рассвете
Он мирно
Лугами шагает.
 

 
Сквозь каски
Трава прорастает,
Проходит,
Как пуля сквозная,
Вражда меж народов – растает,
Навеки исчезнет,
Я знаю!
 

 
А кто я?
Простой пехотинец,
Окопный защитник
Планеты.
С войны
Я принес вам гостинец —
Луну,
   тишину
      и рассветы.
И веру.
А что мы без веры?
Случайное сборище клеток.
Мои
Воевавшие вены
Набухли
Трудом пятилеток.
Чиста бесконечная млечность.
Над нашей землей,
Над громами
Единая человечность,
Единое пониманье.
 

1965

* * *

 
Гомер не знал о пылесосе,
Он пыль руками выбивал,
Но в каждом жизненном вопросе
Не меньше нас он понимал.
 

 
Адам и тот имел понятья,
Умел сомненья разрешить,
Он думал, а какое платье
Для Евы к празднику пошить.
 

 
Ликующий дикарь с дубиной,
Уйдя с охоты, вдруг смирел,
И, пробираючись к любимой,
Бросал дубину, брал свирель.
 

 
У самых древних, самых диких
Не пусто было в черепах,
И было поровну великих
И в наших и в других веках.
 

 
Отсюда вывод – будь скромнее
И знай, что в древности седой
Все люди были не темнее,
Чем те, что пиво пьют в пивной!
 

1965

Слово в день своего рождения

 
Жизнь меня била,
Жизнь меня мяла, как лен.
Вы посмотрите, —
Вот синяки с двух сторон.
 

 
Ломаны ребра,
Плечи потерты,
Сердце в крови.
Черные хлебы
С подовыми корками —
Торты мои!
 

 
Мама!
Печаль моя,
Ты во земельке сырой.
Не беспокойся,
Твой сын не сопьется,
Он труженик,
Мастеровой.
 

 
Фартук на нем —
Не передник разносчицы вин,
Грубый, пеньковый,
Для кузницы
И для равнин.
 

 
Мама!
Я у тебя проходил
Деревенский лицей.
Вся твоя лекция:
– Все что угодно,
Но только не пей!
 

 
– Ох, эти пьяницы!
Видела их на веку!
Если захочется пить,
Ты, сынок, к роднику!
 

 
Свежесть, прохладу
В ладонях скорее пригубь,
Светлые радости,
Счастье
К тебе прибегут.
 

 
Песни проснутся,
Начнут луговой хоровод,
Кудри завьются,
Твоя балалайка пойдет!
 

 
Смельство, весельство,
Душевность, открытость —
Все будет с тобой.
Только не пей,
Не губи себя,
Милый ты мой!
 

 
Мама!
Законом мне стал твой совет.
Не забулдыга я,
Не завсегдатай шалманов —
Трезвый поэт!
 

 
Слово твое,
Как священное знамя,
Несу я вперед.
Мне его дал твой родник,
И оно не умрет!
 

 
Как половодье,
Бушует, бурлит вкруг меня бытие.
Музыка жизни,
Музыка слова —
Вот пьянство мое!
 

1965

* * *

 
Меня природа слухом не обидела,
Я это не боюсь теперь сказать.
Не потому ль Евгения Родыгина
Я заставляю музыку писать?!
 

 
Баяны всей России мне знакомы,
Они спешат ко мне из всех углов.
Как хлеба просят сельские райкомы,
Так музыканты просят: – Дай нам слов!
 

 
Берите!
Не мое богатство это.
Мне мать слова дала и мой народ.
В них и поля, в них и зима и лето,
В них сокол правды злую нечисть бьет.
 

 
Как музыку, я всюду чутко слышу
Всплеск рыбы, всполох птицы на гнезде,
И даже то, как ласточка за крышу
Заденет, чтоб напомнить о себе.
 

 
Не для того, чтоб музыку нарушить,
Осенний ветер прячется в трубе.
Из всех умений – есть уменье слушать,
Я за него признателен судьбе!
 

1965

* * *

 
Что поэту дается от бога?
Очень мало и очень много!
Сердце чувствующее, живое,
Не лукавое, не кривое,
Пламенеющее, горящее,
Словом, самое настоящее.
Он не барин, не соглядатай,
Он рабочий с рябым лицом,
Добровольно идет в солдаты
Бить неправду своим свинцом.
Пулемет его содрогается,
Сутки целые отдыха нет.
Только так ему полагается,
А иначе поэт – не поэт!
Что за это в награду дается,
Кроме ссадин и синяков?
Ничего! Но поэт остается,
Как живая легенда веков!
 

1965

Памяти Есенина

 
На Ваганьковском кладбище осень и охра,
Небо – серый свинец пополам с синевой.
Там лопаты стучат, но земля не оглохла —
Слышит, матушка, музыку жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина,
Отдавая ему и восторг и печаль.
Он – Надежда. Он – Русь. Он – ее
                 Вознесение,
Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он?
Бог иль безбожник?
Разбойник иль ангел?
Чем он трогает сердце
В наш атомный век?
Что все лестницы славы,
Ранжиры и ранги
Перед званьем простым:
Он – душа-человек!
Все в нем было —
И буйство, и тишь, и смиренье.
Только Волга оценит такую гульбу!
Не поэтому ль каждое стихотворенье,
Как телок, признавалось:
– Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и нивы
Тихо, нежно просили: – От нас говори! —
Не поэтому ль так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом зари.
Слава гению час незакатный пробила,
Он достоин ее, полевой соловей.
Дорога бесконечно нам эта могила,
Я стою на коленях и плачу над ней!
 

1965

* * *

 
От модности не требуйте народности,
Народность – это почва, это плуг.
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.
 

 
Народность не играет побрякушками
И чужероден ей любой эрзац.
В ней золотом сияет имя Пушкина,
Ее не так-то просто в руки взять.
 

 
Народность – это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна,
Народность – это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.
 

 
Народность циркачам не повинуется,
Она для них – бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, —
Что мода для таких высоких гор!
 

1965

* * *

 
Ревновать поэта невозможно,
Бесполезно это, как ни кинь.
Надо просто очень осторожно
Говорить: – Мой милый, чуть остынь!
 

 
Ну, пойми, что это не богиня,
Не Камея, даже не Кармен.
Погляди вокруг, идут другие,
Много лучше, краше – встань с колен!
 

 
Ревновать поэта просто глупо,
Это всю вселенную смешить,
Это все равно что из тулупа
Для невесты платье к свадьбе шить.
 

 
Все в поэте – людям. Только людям!
Он для них волшебная гора.
Мы ему по-ханжески не будем
За любовь давать выговора.
 

1965

* * *

 
Душа, как линия прямая,
Как стонущие провода,
Идет проспектом Первомая,
Поет о радостях труда.
 

 
Кладите на крутые плечи
Мешки, рогожки и кули,
Не уклонюсь я – честно встречу —
И не согнусь – я сын земли.
 

 
Я сын отца, который тоже
На деле, а не на словах,
Всем существом своим, всей кожей
Любил трудиться на полях.
 

 
Душа моя, как подорожник,
Пыльцой лиловою звенит.
Я сын земли. И, как художник,
Я не могу ей изменить!
 

1965

* * *

 
Я видел Русь у берегов Камчатки.
Мне не забыть, наверно, никогда:
Холодным взмывом скал земля кончалась,
А дальше шла соленая вода.
 

 
Я видел Русь в ее степном обличье:
Сурки свистели, зной валил волов,
На ковылях с эпическим величьем
Распластывались тени от орлов.
 

 
Я видел Русь лесную, боровую,
Где рыси, глухари-бородачи,
Где с ружьецом идут напропалую
Охотники, темней, чем кедрачи.
 

 
Я видел Русь в иконах у Рублева —
Глаза, как окна, свет их нестерпим,
Я узнавал черты лица родного,
Как матери родной, был предан им.
 

 
Ни на каких дорогах и дорожках
Я, сын Руси, забыть ее не мог!
Она в меня легла, как гриб в лукошко,
Как дерево в пазы и мягкий мох.
 

 
Она в меня легла всей нашей новью,
Всей дальностью дорог и дальних трасс
И той неиссякаемой любовью,
Которая дается только раз.
 

1965

Крапива

 
Наша русская крапива
Очень добрая крапива!
Обожжешься – ненадолго,
И простишь ее за это.
От тропической крапивы
Ноги сводит в лихорадке,
Кровь течет без останову,
А отсюда делай вывод:
– Человека ей не жалко!
Наша русская крапива
Обожжет и пожалеет,
Кости в бане пораспарит!
Вот бы в тропики такую,
Все бы людям было легче!
 

1965

* * *

 
Сердце катится, как горошина,
Через просеку, через гать.
Помогите мне, люди хорошие,
Все хорошее увидать.
 

 
Доведите до тихой деревеньки,
До седатого мудреца.
Вяжет он вдохновенные веники,
Мечет мудрые взгляды с крыльца.
 

 
– Здравствуй, дедушка! —
             Тихо поклонится,
Свесит бороду с темных перил.
– Где же притчи твои и пословицы?
– Вместе с бабкой в могилу зарыл.
 

 
И нахмурится и затучится,
И дымком задымит голова.
     – Побеседуем?
            – Не получится!
– Что так, дедушка?
          – Спят слова!
 

 
Дальше двинусь
То полем, то по лугу,
Где осока и белоус.
Ну, а самое главное – по людям,
Я от них красоты наберусь!
 

1965

Раздумья у Мавзолея

 
На ленинском мраморе снег отдыхает,
Он послан с далеких планет.
И кажется – снег потихоньку вздыхает,
Что Ленина нет.
 

 
Снежинки касаются мрамора нежно
И тихо грустят.
Но что тут поделаешь – смерть неизбежна,
А годы летят!
 

 
А время, как маятник, тихо шагает,
Ветрами эпохи сквозя.
И Красная площадь вполне понимает,
Иначе нельзя!
 

 
О будущее! Ты реально конкретно,
Как воздуха свежий глоток,
И все мы и смертны, и лично бессмертны,
И есть у нас общий итог.
 

 
Снежинки над мрамором кружат и вьются,
И песню неслышно поют,
И Ленину тихо в любви признаются,
На верность присягу дают!
 

1965

Свидание с Россией

 
Россия моя ближняя,
Россия моя дальняя,
Январская, белая, лыжная,
Назначь мне скорее свидание.
 

 
Я выйду! Над прутьями голыми,
Над зимними завихреньями
Я сердце, как яркое полымя,
Отдам тебе без промедления.
 

 
Ну как же иначе сыновнюю
Любовь передать? Мне неведомо!
И нежная и суровая,
Она мне завещана дедами.
 

 
Россия моя снежная,
Россия моя сугробная,
Ты – радость моя безбрежная,
Ты – горе мое огромное.
 

 
Ты красное, красное солнышко,
Ты родина мудрого Ленина.
Как крепко прижалась ты к ребрышкам
И как от меня неотъемлема.
 

1965