Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

* * *

 
Леса расписаны пестро
Под цвет кармина и сурьмы.
И сердце чувствует остро,
Что недалеко до зимы.
 

 
Она по графику придет,
Покроет русские поля.
В снегах пылая, зацветет
Улыбка милая твоя.
 

 
Начнет лесной питомец клест
Гнездо своей подруге вить.
Не в силах будет сам мороз
Любви его остановить!
 

 
И я не струшу января
С привычкой к русским холодам.
Я обернуся в снегиря,
Чтоб прилететь к твоим ногам!
 

1958

* * *

 
Этот локон, уснувший на лбу,
Много раз повторенный веками,
Много раз обрамленный венками,
Я спокойно пройти не могу.
 

 
Эта плавная линия торса
С удивительной лепкою плеч,
Я без спроса в запретное вторгся,
Чтоб его сокровенье сберечь.
 

 
Тайна вечных начал бытия
И ее проявление в форме,
О, какие глубокие корни
Ты, как в землю, пустила в меня!
 

 
Синева пламенеющих льдинок
Под ресницами тихо горит.
Взгляд на взгляд. И опять поединок,
Где безмолвно гроза говорит.
 

1958

* * *

 
Было – не было: я родился.
Было – не было: тихо рос.
Было – не было: я влюбился,
На свиданье черемуху нес.
 

 
Отражались в глазах твоих чистых
Серо-пепельные облака,
Поле, тульские трактористы
И районная наша река.
 

 
Мы садились с тобою на камень,
Предоставленные себе,
И беспечно болтали ногами
В теплой, ласковой летней воде.
 

 
Зеленела на заводи тина,
Хмель свисал с позолоченных круч,
И сияла моя Алевтина,
Как отпущенный солнышком луч.
 

 
Стрежни тихо осоку качали
На виду у поречных полян,
Два влюбленных над речкой журчали
И несли себя в свой океан!
 

1958

Письмо любимой из лесу

 
Друг мой! Я из лесу только что.
Пахну сосной, можжевелем,
Ветер лесной притаился в моих волосах.
Сядь, дорогая, поближе,
Я так тебя пожалею,
Столько тебе расскажу о лесах!
 

 
Дуб-часовой с желудями
В подсумке солдатском
Встал и глядит, охраняя
Родные леса.
Брат его старший погиб
У Смоленска, под Гжатском,
Младший растет,
Подпирая плечом небеса.
 

 
Две муравьиные кучи
Как два государства!
Ели почетной охраной
Построились в ряд.
Я постоял, помолчал, постучался,
Мне не ответили:
Все муравьи еще спят.
 

 
Спиннинг в руках.
Выхожу я к Орловским озерам.
Зыблется берег,
Осенние листья плывут.
Определяю рыбачьим, решительным
Взором,
Где, под какою корягою
Щуки живут.
 

 
Рядом рябины пылают,
Как уголь в жаровне,
Ярким пыланьем заполнены все уголки,
Каркает с ближней осины
Ворона вороне:
– Что, полетим? Поклюем?
Или ягоды слишком горьки?
 

 
Я поклонился
Земным и сыновним поклоном
Бору густому,
Глухой подмосковной тайге.
Гриб-боровик притаился под кленом,
Ни червячка
В белоснежной и крепкой ноге.
 

 
Лес зашумел.
И тоскою повеяло всюду.
Осень. Осыпались листья.
Дороги и дали пусты.
Грустно тебе, дорогая?
Я больше не буду!
Передо мною не лес,
Не осеннее поле, а ты!
 

 
Ты!
Каждый мускул
Тобою лишь дышит!
Весла беру,
Чтобы к пристани нашей грести.
Чтобы скорее увидеть,
Скорее услышать,
Руки вкруг шеи,
Как ветви лесные, сплести!
 

1958

Мать

 
У меня сегодня лучший гость
Лучший друг,
Испытанный годами.
Нежность всей земли
Собрал бы в горсть
И отдал маме!
 

 
Это здесь моих стихов начало,
От нее мой первый путь в Москву.
Это ведь она качала
Каждую мою строку.
 

 
Это ей мой первый детский лепет
Не давал уснуть.
Это ведь она со мною терпит
Весь мой трудный путь.
 

 
Это от нее любой эпитет
И любой узор моим словам.
Вот беда, что без очков не видит,
Хорошо ль пишу – поверит вам.
 

 
Старенькая-старенькая.
Пухнут ноги.
От скорбей повыплаканы очи.
Понимает, что ее дороги
С каждым днем короче.
 

 
Семьдесят годков —
          не шутка все же!
– Мама! Отдохни и посиди!
Я куплю муки, достану дрожжи,
Что еще тебе? Скажи!
 

 
– Витя, дорогой, сынок хороший,
Мне не усидеть, пойдем вдвоем. —
Вышли. А любовь через подошвы
В землю заземляется огнем.
 

 
Сколько ни жалею – все мне мало!
Говорю от всех от сыновей:
– Хочется, чтоб радугой сияла
Радость в сердце наших матерей!
 

1958

Музыка

 
Без свирели, без флейты, без скрипки,
Без певучести соловья
Что бы значили эти улыбки,
Что везде караулят меня?
 

 
Все пронизано музыкой, песней,
Откровенною радостью птиц.
Теплым вечером в роще чудесной
Светлый месяц под музыку спит.
 

 
След ее затерялся в столетьях.
В древних брянских и брынских лесах.
Я мелодию слышу и в этих
Завивающихся волосах.
 

 
И когда твои горькие губы
Негасимым огнем опалят,
Все мне слышатся медные трубы,
Что в поход собираться велят.
 

 
Все мне чудится голос органа,
Я могучим потомком раним,
И душа моя, словно мембрана,
Каждый звук повторяет за ним.
 

 
Всюду музыка. В шуме под кленом,
В соловьиных коленах в саду,
И в твоем поцелуе влюбленном,
И в твоем обещанье: «Приду!»
 

1958

* * *

 
Россия не луг, не ромашки,
Не лунная лень, не заря
 

 
Не барыня – руки в кармашки, —
Рабочие руки царя!
 

 
Царя, что у горна в горячке
Кует, вдохновенен и яр,
Царя, что идет на кулачки
И с ножницами на бояр.
 

 
Россия не только закаты,
Не только покорность в шагу,
Она, будет час, – баррикады,
Команда «Огонь по врагу».
 

 
Безмолвны таежные чащи,
Белы по степям солонцы,
Но пчелы Руси работящи,
Желты от медовой пыльцы.
 

 
Но люди ее – это чудо,
Без счету оно, без числа,
Лишь ветер от каждого чуба
И дрожь по реке от весла.
 

 
Россия – словарь мой некнижный,
Портовый, таежный, степной,
Нетесаный, крепкий, булыжный,
Круженый, каленый, лепной.
 

 
О муза! Меня не в кровати
Настигла ты этим стихом.
Иртыш предо мной, как полати,
И я на сугробе верхом.
 

 
На этой заснеженной шири
Я плакать от счастья хочу.
Со скоростью «Ту-104»
Сквозь русские дали лечу!
 

Омск, 1958

Шофер

 
Зима до крыш, до крон сосновых,
До круч отвесных, до вершин.
Она на дугах, на подковах,
На радиаторах машин.
 

 
Как далеки ее владенья!
Как глубоки ее снега!
Но держат намертво сцепленья,
На скорость твердо жмет нога.
 

 
Лицо скуластое в кабине
Глазами даль снегов сверлит,
Цветет, как грозди на рябине,
Улыбкой губы шевелит.
 

 
Не устают глаза большие
Влюбленно шарить по земле.
О, как уверенно, Россия,
Ты держишь руки на руле!
 

1958

Откуда вы?

 
Я оттуда, где ветер волён,
Где вода в половодье шальная,
Где кивает головками лен,
Голубые соцветья роняя.
 

 
Я оттуда, где лес как стена,
Где по займищам бродят зайчихи,
Где душа от гармошек пьяна,
От медовой июльской гречихи.
 

 
Я оттуда, где речь как рассол
И людские улыбки как зори,
Где того приглашают за стол,
У кого на ладонях мозоли.
 

 
Я и спеть, и сплясать, и скроить,
И прогнать хоть какую усталость.
Мне святое упорство в крови
От крестьянского плуга досталось.
 

1958

На закате

 
Вечернее солнце садится,
Спокойно идет на закат,
И в новые окна глядится,
Которые только стеклят.
 

 
А день не смолкает, гудит,
Гремит, говорит и смеется,
С перрона сиреной трубит,
А с палубы песнею льется.
 

 
Строители тянут карниз,
Встал дом на былом пепелище.
О солнце! Скорее вернись,
Чтоб завтра достроить жилище.
 

 
Чтоб всех из подвалов извлечь,
Избавить от бледного мела,
Чтоб каждую душу сберечь
Для нашего общего дела!
 

1958

* * *

 
Изделия зимы тонки и хрупки,
Будь осторожен с ними, не задень!
Мороз в теченье дня в одной прорубке
Сто стекол вставит, и ему не лень.
 

 
О чем ты, желтогрудая овсянка,
Оповещаешь тихие кусты?
Снега лежат, как скатерть-самобранка,
И снегири поэтому сыты.
 

 
Как празднично везде развешан иней!..
И невесомость тихой бахромы,
Влечет в леса свобода лыжных линий
И сказочность, задумчивость зимы.
 

 
Люблю ее! Еще какое слово
Из сердца мне извлечь и в мир пустить?
В нем сила, нежность, и оно сурово,
И больше, чем в него, мне не вместить!
 

1958

Театр

 
В театре этом не было партера.
Луна у рампы, звезды у боков.
И не со сцены слово вдаль летело —
С двух сдвинутых в степи грузовиков.
 

 
Далекие, приезжие актеры
С задором молодым играть взялись,
И, затаив дыханье, комбайнеры
Смотрели на молоденьких актрис.
 

 
Был в пьесе лодырь, вел себя позорно,
Открыто звал проститься с целиной.
Неодобряюще похрустывали зерна
У главного героя под ногой.
 

 
Он нравился. Его уже любили
За то, что прост, и прям, и речь пряма.
Зло беспощадно зрители судили,
Добро, как хлеб, ссыпали в закрома.
 

 
Одним переживаньем были лица,
Все узнавали молодость свою.
И вздрагивала чуткая пшеница,
Когда герой призналси: «Я люблю!»
 

 
Здесь не зевали после пьесы вяло,
С хорошим чувством зритель уезжал.
Пел комбайнер наутро у штурвала,
И тракторист герою подражал.
 

 
О древние! Придите и воззрите
На наше обращенье с красотой.
У нас театр живет в целинном жите,
Как добрый колос, жизнью налитой!
 

1958

** *

 
Жизнь шумит колесом водосливным,
Алым, шелковым кумачом.
Припускает с азартом спортивным
За упругим футбольным мячом.
 

 
Жизнь поет соловьем над рекою,
Паровозным заречным гудком,
Новорожденною строкою
И звенящим парным молоком.
 

 
Жизнь горланит грачиным семейством,
Шепчет перепелиным гнездом,
Женихов посылает к невестам,
Затевая гульбу на весь дом.
 

 
Жизнь кипит и клокочет в мартенах,
Рвется наверх из недр и глубин,
Бьет о тонкие стенки артерий
Свой разгневанный гемоглобин.
 

 
Жизнь шагает босою ногою,
Жмет на рельсы стальным колесом,
Продирается тесной тайгою
Перепуганным насмерть лосем.
 

 
Я стою, где ее повороты,
Переправы, мосты и лазы,
Все таким же птенцом желторотым,
Познающим все те же азы!
 

1958

* * *

 
Голубое, синее, лиловое,
Алое, как милый детский рот…
Это было! Это все не новое,
А опять цветет. Опять цветет!
 

 
По откосам, просекам, канавам,
Даже у рабочей проходной
Смело занимает с полным правом
Каждый метр земли своей родной.
 

 
Я не молод. А душа в цветенье,
В неумолкшей, звонкой жажде жить.
Там, где строят, где возводят стены,
Свой кирпич мне надо положить!
 

1959

* * *

 
Любуйтесь закатами!
Радуйтесь зорям!
Ловите, ловите,
Ловите лучи!
Они не помирятся
С плачем и горем,
Они окунут вас
В росу и ручьи.
От солнечной ласки
Луга медоносны,
Неудержно зелен
И радостен лес.
Прямые прогретые
Медные сосны
Купаются в заводях
Синих небес.
Подставьте лучу
Свои милые лица,
Не бойтесь,
Когда прикоснется к устам,
Луч в каплю нацелит —
Она озарится,
В вино попадет —
Нежно звонок хрусталь.
Ловите, любите,
Встречайтесь с лучами,
Лучи – это музыка,
Это – концерт.
Не верите —
Поговорите с врачами,
Пускай они солнце
Запишут в рецепт!
 

1959

* * *

 
Мне чужда отгороженность сада,
Не люблю сквозь заборы глядеть.
Мне людей обязательно надо
Локтем, словом, улыбкой задеть.
 

 
С рыбаками – закидывать тони,
С трактористами – поле пахать.
С игроками – играть на гармони,
Со знаменами – полыхать.
 

 
Я родился под ними и вырос,
Сердце краснознаменно ало.
Я его как полотнище вынес,
Чтоб людскою волной подняло.
 

 
Чтоб оно и качалось, и пело,
И гуляло в улыбке колонн,
И над площадью Красной летело
На зарю шелестящих знамен!
 

1959

* * *

 
Я люблю твои глаголы:
«Не приду», «Не жди», «Не плачь».
Я люблю твои ладони,
Принимающие мяч.
 

 
Я люблю, как ты смеешься:
Губы настежь – снег во рту.
Как ты вдруг играть берешься
В волейбол или в лапту.
 

 
Я люблю сверканье пяток,
Твой мальчишеский галоп,
Своевольный ветер прядок,
Ниспадающих на лоб.
 

 
Я тобой владеть не буду
Ни по лету, ни к зиме,
Только б ты была повсюду,
Только б пела на корме.
 

 
Только б весело шутила,
Свесив косу за корму,
И, как солнышко, светила
Мне, и всем, и никому!
 

1959

* * *

 
Агитатор! Когда ты не старый,
А действительно молод и юн,
Заходи в общежитье с гитарой,
Разговаривай с помощью струн.
 

 
Не разыгрывай ты, что ученый,
Не полюбят такого старца.
Подвигайся к картошке печеной,
Не забудь попросить огурца!
 

 
О любви ты не делай доклада,
Скукой слов не томи молодежь,
Будет комната девичья рада,
Если ты о любви запоешь.
 

 
Не посмотрят девчата с упреком,
Не ослабнет к тебе интерес,
Если ты невзначай, ненароком
Вдруг расскажешь про Волжскую ГЭС.
 

 
Извинишься, конечно, при этом,
Что нечаянно, мол, сорвалось,
И опять разразишься куплетом
Про Степана, про волжский утес.
 

 
Агитировать больше не стану,
Агитатор, тебя, так и знай.
Покупай же скорее гитару,
В общежитье к девчонкам ступай!
 

1959

* * *

 
Есть у солнышка сбереженья
В замечательной кладовой.
Доказательством служит движенье
Вешних соков под каждой корой.
 

 
И оно, наше солнце, готово
Каждый день, каждый час – не потом! —
Все, что есть у него золотого,
Подарить, не жалея о том.
 

 
Не от этого ль радостный щебет
Не смолкает в лесном уголке?
Я готов тебе, солнце, за щедрость
Дом построить с окном в потолке!
 

1959

Зимняя сказка

 
Зимние гнезда безмолвны, пусты,
Не говорят полоненные реки.
Медленно снег оседает в кусты,
Мягче пушистого снега аллейки.
 

 
Встану над просекой, крикну «Ау!»
Белой зиме, старику Берендею.
Может быть, я молодую траву
Голосом, русскою речью согрею.
 

 
Может быть, выскочит заяц-беляк,
В сентиментально-доверчивом чувстве
Сядет и скажет: – Здорово, земляк!
С чем ты пришел? Не принес ли капусты?
 

 
Может быть, все разбегутся тотчас,
Где-нибудь мне обнаружить придется:
Чьи-то пугливые уши торчат,
Чье-то сердечко испуганно бьется.
 

 
Милые звери! Не буду стрелять,
Я ведь в природе поэт, чтоб вы знали,
Я ведь хочу на других повлиять
И попросить, чтобы в вас не стреляли!
 

 
Белое поле. Равнина и тишь.
Инея тонкая, нежная навись.
Сердце! О чем ты так громко стучишь?
Песню какую опять начинаешь?
 

1959

* * *

 
Ты пришла, мой друг старинный!
Открываю дверь, молчу.
Головы твоей повинной
Не даю казнить мечу.
 

 
Я тебе прощу измену,
Не напомню никогда,
Как я плакал, бился в стену,
Как у нас стряслась беда.
 

 
Не спешил обнять другую,
Знал, что это будет ложь.
Шел весь год сквозь бурю злую,
Ждал и верил: ты придешь.
 

 
Проходи, берет снимай-ка,
Вешай синее пальто.
У меня в дому хозяйка
Только ты или – никто!
 

 
Ничего и не случалось,
Я не плакал, не скорбел,
Ты ведь просто отлучалась,
Я ведь просто ждать умел!
 

1959

Детство

 
Детство дует в дудочки,
Скачет в догонялочки,
Вырезает удочки,
Выжигает палочки.
 

 
Всякие там Витеньки,
Разные там Игори
Закрутили винтики,
Ни с чего запрыгали.
 

 
И напрасно бабушки
Удержать пытаются:
– Ладушки! Ладушки! —
Нет! Не тем питаются!
 

 
Не такими травами,
Не такими яствами —
Книгами, экранами,
Рюкзаками, ластами.
 

 
Лодками и веслами,
Шашками и шахматами,
Лыжами и кроссами,
Далями распахнутыми.
 

 
Из таких вот баловней
И вихрастых россыпей
Поздно или рано ли
Вырастают взрослые!
 

 
Важные, надутые,
Чванные, степенные,
Смотрят они буками,
Ходят без кипения.
 

 
И куда все деется?
Как тому название?
То шумело деревце,
То скрипит развалина!
 

1959

* * *

Б. Слуцкому

 
Поэзия – не солончак,
Не степь, где все сгорело летом
Поэзия – она рычаг.
И Архимед ведь был поэтом.
 

 
Иначе бы он проглядел,
Как стал терять свою весомость,
Когда старик в воде сидел,
Мочалкой скреб себя на совесть.
 

 
Мы вырвались с земных орбит,
Нам стало шире на планете.
Не о Луне душа скорбит —
Об уходящем звонком лете.
 

 
Мы знаем множество наук,
Мы стали во сто раз культурней,
Но все-таки мне ближе луг,
Чем эти кольца на Сатурне.
 

 
И пусть к Луне летят ракеты,
Я убежден наверняка:
С не меньшей скоростью поэты
Летят в грядущие века.
 

1959

Запечный лирик

 
Запечный лирик, ты о чем
Сверчишь тоскливо в тьму ночную?
Побудь хоть вечер скрипачом,
Исполни музыку другую!
 

 
Есть Моцарт, Шуберт, Глинка, Глюк —
Их дар шагнет за наших внуков.
И есть не только ловкость рук,
Но есть и совершенство звуков.
 

 
Черпни неведомых миров,
Чтобы не думалось ущербно,
Чтоб над сырым шипеньем дров
Лилась мелодия волшебно.
 

 
Но нет. Тебя не убедить
Прийти к нам в наше общежитье,
И твой куток разгородить
Не может ни одно событье.
 

 
Твои прогулки – на шестке.
Ряды горшков – твоя планета,
А то, что мир еще в тоске,
Тебе у каши незаметно.
 

1959

Пальцы

 
Пальцы – тонкие ладьи,
Вы до гроба неразлучны.
Как вы музыке сродни,
Как вы Моцарту созвучны!
 

 
Ревностно держа резец,
Все решительно умея,
Вы творите образец,
Пред которым все немеют.
 

 
Опираясь на ладонь
Рук рабочих, исполинских,
Создаете вы мадонн
Вологодских и сикстинских.
 

 
Вам знакомо трепетанье,
Жар любви. И это ложь,
Если вы берете нож,
Чтоб добыть на пропитанье!
 

1959

Спутник

 
О, чем бы покрепче еще привязаться
К земле несказанно родной?
Я в спутники взял молодого рязанца
С волною волос озорной.
 

 
Дорога вся в рытвинах, полем и лесом,
А почва – подзол и пески.
– Ты чем занимаешься, парень?
                – Я слесарь,
Моя специальность – тиски.
 

 
Веснушки сидят на носу, как заклепки,
Как рыжики в чаще осин.
– Ты чем там стучишь?
           – Это туфли в коробке,
Мамане!
    – Хороший ты сын!
 

 
– Гляди! Человека видней со сторонки! —
Смеется с лукавинкой он.
– Ну, матери туфли, а что же сестренке?
– Сестренке? Сестренке – нейлон!
 

 
Он встал у подсолнухов, рыжий и робкий,
Глазами нацелился вдаль.
Признался: – У нас разговор был короткий.
Ну, что же, расходимся? Жаль!
 

 
Он машет рукой и кричит: – До свиданья! —
А губы улыбку лучат.
– Я выйду с гармошкой, услышишь страданья,
Приди поглядеть на девчат!
 

 
Я видел его. Примостившись на бревнах,
Он пальцами жал на басы.
Кружились двенадцать девчонок влюбленных,
Посматривая на часы.
 

 
Потом все гулянье делилось на пары,
Но это еще не конец,
Как гром, в тишине раздавались удары
Союз заключивших сердец.
 

 
Я видел: где клонится ива вдовою,
Росу собирая в подол,
Мой слесарь гармошку держал под полою
И девушку бережно вел.
 

 
Плыл месяц, ленивостью летнею млея,
Чтоб сельскую тишь сторожить.
Мне было той ночью грустнее, милее,
Печальней и радостней жить.
 

1959

Полети, моя мысль!

 
Полети, моя мысль,
На простор голубой,
Чтоб небесная высь
Подружилась с тобой!
 

 
Полети, моя мысль,
На цветущую рожь,
Чтобы после полей
Тебе крепче спалось!
 

 
Чтобы утром опять,
И свежа и вольна,
Ты в ущелье, в горах
Догоняла орла.
 

 
Чтобы крылья твои
Не подрезал никто,
Чтоб леталось тебе
Высоко-высоко!
 

1959

Я влюблен

 
Лето – мята,
Лето – лен.
Я-то, я-то,
Я – влюблен!
 

 
В это поле
И межу,
Где по клеверу
Хожу.
 

 
В эти сосны
И кряжи,
В даль, в дороги,
В гаражи.
 

 
В пенье
Медных проводов,
В перспективу
Городов.
 

 
В фонари,
В подземный гул,
В широту
Рязанских скул.
 

 
В звонкий голос
Топоров,
В сытый рев
Степных коров.
 

 
Лето – мята,
Лето – лен.
Я-то, я-то,
Я – влюблен!
 

1959

* * *

 
Вновь весна зашумела за рамами
Чернокрылой грачиной гурьбой.
ЖИЛ и УМЕР – два слова на мраморе
Под любой человечьей судьбой.
 

 
Но преследует не обреченность,
Не печальная боль телеграмм —
Сатанинская увлеченность
И пристрастье к любимым делам.
 

 
Я на улицу сельскую вышел.
Там, где судят про пашню и хлеб,
Вдруг такое словечко услышал,
Что душою и телом окреп.
 

 
Пусть я рухну, и руки раскину,
И земля прикоснется к губам,
Как наследство великое, сыну
Я свою жажду жить передам!
 

1959

* * *

 
Поэзия, ты та же пашня
С потребной глубиной пласта.
И для тебя всегда опасна
Поверхностная пахота.
 

 
Поэзия! Ты громовержец,
Оратор с огненным копьем.
Ничем, ничем тебя не сдержишь,
Когда ты целишься огнем.
 

 
Поэт! И ты подобен грому.
Но если пламень не велик,
Не дай слететь пустому слову.
Останься нем! Замкни язык!
 

1959

Кружевницы

 
Раньше думали: воля господа
Управляет усильем ума.
С этим девушка вологодская
Не согласна: она сама!
 

 
– Как зовут тебя, девушка? —
              – Августа.
Вот уж год я в артели плету. —
Друг мой северный,
          слушай и радуйся,
Здесь коклюшки поют на лету.
 

 
За ресницами очи серые,
Неожиданные, как весть.
Сколько в них милой скромности Севера,
Целомудрия здешних мест!
 

 
Мастерская наполнена гомоном —
Кружева, кружева, кружева.
Цех не очень-то важный, не доменный,
Но и в нем память предков жива.
 

 
Замечательное плетение!
Открывается мир чудес,
Это, собственно, изобретение,
Мастерство кружевных поэтесс.
 

 
В стекла окон стучатся синицы,
Говорят за мембраною рам:
– Не забудьте о нас, кружевницы,
Дайте место в узорах и нам!
 

1959

Тишина

 
Мне иногда мешает тишина
Уснувшего квартала городского.
Она привычной жизни лишена,
В ней нет гудков и говора людского.
 

 
Я шум люблю! Мостов тяжелый грохот
Меня, как песня, радует в горах,
Мне нравится воды зеленый хохот,
Когда она дробится на камнях.
 

 
Мне по душе подземный гул вулканов,
Качающий гранитные хребты.
Я не люблю молчанья истуканов,
Меня страшат их каменные рты.
 

 
Мне нравятся шумящие вершины
В глухую ночь, в двенадцатом часу.
Как ни свирепствуй ветер – матерщины
Ты не услышишь ни в одном лесу.
 

 
Проснись, веселый шум планеты,
За раннее побу́женье прости.
И в автоматы первые монеты
Для разговоров ранних опусти.
 

 
Я умолкаю. Тишина уходит.
Звенит заря, как утренний трамвай.
И за домами солнышко восходит,
И плещут волны у железных свай.
 

1959

Пшеничная царевна

 
Я ехал степью, узнавая
Ее приметы и черты,
И то и дело грузовая
Стелила рыжие холсты.
 

 
И вдруг, как тонкая лозинка,
Непогрешима и чиста,
Перед машиною возникла
И молодость и красота.
 

 
Шофер остановил: – Садитесь!
Чего пылиться на шляху?
Она ему: – Спасибо, витязь! —
Один прыжок – и наверху.
 

 
Привычно громоздясь над грузами,
Облокотясь на инвентарь,
Она сидела в пыльном кузове
С не меньшей важностью, чем царь.
 

 
Глаза – весенние проталины,
Ресницы – золотой ранет.
Они особенные, Танины,
Других таких на свете нет.
 

 
Лицо открытое и честное,
Хоть глину в руки – и лепи!
– Вы из Москвы сюда?
           – Я местная.
Отец и мать живут в степи.
 

 
Залатан локоток старательно
На синей кофточке ее.
Какие свежие царапины.
Какое колкое жнивье!
 

 
И вот она мне расставанье
Пролепетала милым ртом,
И косы – спелость восковая —
Вдруг зазвенели за бортом.
 

 
Она была милее вымысла.
Пшеничный, бронзовый массив
Рукой раздвинула и скрылася.
Как был уход ее красив!
 

 
Шофер, крутя свою баранку,
Хитро подмигивал глазком.
– Ну, как вам наша лаборантка? —
Пытал ехидным голоском.
 

 
И брови черные густые
Сводил упрямо у руля.
– По ней ребята холостые
Иссохли хуже ковыля!
 

 
Летело в степь воображенье.
Я вдаль глядел и представлял,
Что к ней с серьезным предложеньем
Целинный ветер приставал.
 

 
Навстречу нам орлы летели
В степных озерах воду пить,
А где-то так душевно пели,
Что мне в степи хотелось жить!
 

1959