Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

* * *

 
Возле ног моих море валялось.
Лапы мягкие, без когтей.
Как дворняжка, оно не боялось
Руки мне облизать до локтей.
 

 
Все полеживало, да поленивалось,
Да присматривалось ко мне.
Как купец, между делом приценивалось:
– Сколько стоит душа на земле?
 

 
Потускнели зеленые блики,
Холодок пробежал по ногам…
– И за все твои сердолики
Я души своей не продам!
 

 
Море гневалось, камни катало:
– Устоишь ли, – пытало, – в борьбе? —
И решительно чаек хватало
И притягивало к себе!
 

1961

Вода

I

 
Дальше поезда дальнего
Уходит вода!
К ней идут на свидание
Села и города.
 

 
Камнем падают ласточки,
Чайки дальних морей.
Пионерские галстучки
Отражаются в ней.
 

 
Через чащи и заросли
К ней ломится лось.
Пьет и плачет от зависти:
– Не могу больше врозь!
 

 
То она в послушании,
То дробит валуны.
Больше песен Ошанина
Ей просторы даны!
 

 
Закипай, голубая,
Бей в борта и в корму,
Будь со мной хоть какая,
Все равно я пойму.
 

 
Сам в бегах и движении,
Сам шумлив и текуч,
Сам с дождями весенними
Выпал из туч!
 

II

 
Пил я воду рязанскую,
Пил я воду тюменскую,
Пил степную, артезианскую,
Пил свою, деревенскую.
 

 
Черпал пригоршнями и ведрами,
Заключал в деревянный сосуд.
Не ее ли, играя бедрами,
Бабы язвицкие несут?
 

 
Не она ли воркует голубкой,
По-московски на «а» говорит?
Не она ли над каждой прорубкой
Звонче звончатых гусель звенит?
 

 
Все бежит, все волнуется,
Вот чья жизнь – в неусып, в неуем.
Мы весь вечер с тобой, моя умница,
С лодки лилии рвем.
 

 
Руки белые отражаются
В тихой заводи – это ты!
Губы смелые приближаются —
Это наши горячие рты!
 

 
Что в природе щедрей и значительней?!
С весел тихо стекает вода.
И любовь, полководец испытанный,
Как Суворов, берет города!
 

III

 
Капля катится, светится
Над моей головой.
Как ей хочется встретиться
С апрельской травой!
 

 
Чтобы землю порадовать,
Чтобы корни омыть,
Чтобы, как на параде,
Всю траву распрямить!
 

 
Вот такая-то капелька,
Хрустальная дробь,
Соберется – и на тебе,
Называется – Обь.
 

 
Называется – Черное
Или просто Иртыш.
Голубая, сплоченная,
О чем ты шумишь?
 

 
Где берешь ты начало?
У равнин? У горы?
Почему замолчала?
Говори! Говори!
 

1961

Священник в электричке

 
Священник в электричке что-то пишет,
Прижав бумагу белую к окну.
А ветер легкомысленно колышет
И путает святую седину.
 

 
Через плечо служителя читаю:
«Деньки установились горячи.
На небе незаметно тучки тают,
Черемуха цветет, кричат грачи».
 

 
Подумает чуть-чуть и вновь запишет:
«Я видел головастика в воде.
Он жабрами совсем как рыба дышит».
Святой отец! А проповеди где?!
 

 
Снуют скворцы по новеньким скворечням,
Цветет и манит пчел к себе лоза.
И вижу я, как бредят чем-то грешным
Зеленые поповские глаза.
 

 
И говорю ему я из вагона,
Стоящему где солнце и ручьи:
– А ты, отец, возьми прочти с амвона:
«Черемуха цветет, кричат грачи!»
 

1961

Фидель Кастро

 
Все пишут – Фидель бородатый.
Сравнивают бороду с ночью.
По-моему, он – крылатый,
А борода между прочим.
 

 
А все же она прекрасна!
И кто-то ее ругает.
Кому-то она опасна,
Кого-то она пугает.
 

 
А нам она самая наша,
В ней черная смоль Емельяна.
И мы ей приветственно машем
За синюю даль океана.
 

 
Всей своей красотою
Рассвет над Россией клубится.
Иду.
А колхозники с поля
Кричат мне:
      – Ну, как там кубинцы?
 

 
– Воюют!
Не будем бояться!
За революцию – вечность.
……………………………………………
Растет всемирное братство,
И гибнет всемирная нечисть!
 

1961

Мамая

 
Где это было?
В Румынии было.
Черное море
По берегу било.
 

 
Било не в скалы,
Било не очень,
Било-ласкало
Плечи и очи.
 

 
Било-манило,
Вполне понимая,
Что для трудящихся
Значит Мамая.
 

 
Люди с надеждой,
С улыбкой шагали,
Но не в костюмах,
А в темном загаре!
 

 
Люди не мешкая
В море ныряли,
Температуре воды
Доверяли!
 

 
Великолепны
Мамая, Констанца!
Может, не ехать?
Может, остаться?
 

 
Жить себе в «Дойне»,
В прекрасном отеле,
Около древней
Морской колыбели?
 

 
Жить – не тужить
И беспечно и праздно,
Невдалеке от воды
И соблазна?
 

 
Видеть все юное
И нагое?..
Можно и так.
Только в сердце другое.
 

 
Манит в Москву
От Мамаи, от моря
В лес подмосковный,
Где тихая Воря.
 

 
Где петухи,
Как копье, через реку
Звонко бросают
Свое «ку-ка-ре-ку».
 

 
Где из гудящей
Окрест электрички
Словно царевны
Выходят москвички!
 

1961

Киев

В.Ушакову

 
По берегу Днепра
Серебряные рупора.
Цветущие каштаны,
Весенняя пора.
 

 
На гребешках
Владимирских высот,
Как памятники,
Парочки темнеют.
Никто словечка не произнесет,
Перед величьем
Вечера немеют!
 

 
Зато распелись соловьи
На все лады, на все изобретенья,
Попробуй их останови,
Они другого подчиненья!
 

 
Вот город!
И трамвай и соловей —
Завидное и редкое соседство.
Один гремит
По линии своей,
Другой поет
Со своего насеста.
 

 
Прислушайтесь:
– Тиу! Тиу!
– Чок! Чок!
Уж не горох ли сыплют
           на поленце?
Бьет в соловьином горле
            родничок,
И возникают дивные коленца.
 

 
Уж сумерки.
Пора бы свет зажечь.
Сиять весь день и солнышко устало.
Зачем же свет,
Когда светлее свеч
Горят повсюду
Люстры на каштанах!
 

1961

Вирве

 
Брови – до неба.
Косы – до талии.
Вот мы какую
Видели в Таллине!
 

 
Голос звучит
Вызывающе тонко:
– Звать меня ВИрве.
– А кто вы?
– Эстонка!
 

 
– Вирве?
– А что значит Вирве?
– Сравненье.
Это по-русски —
Рябь и волненье.
 

 
С моря ко мне
Мое имя летело,
Ветром морским
В колыбели задело.
 

 
Всем городам
Изменю ради Таллина!
Я в этот город
Всем сердцем влюблен…
 

 
Брови – до неба,
Косы – до талии,
А красота
До сикстинских мадонн!
 

1961

Гроза на Даугаве

Бруно Саулиту

 
Гроза за Даугавою
Клинки свои втыкает.
Она гремит по гравию
И смелых окликает.
 

 
На небе туча – занавес,
Бурлят бугры, буруны.
Садись за весла, Саулит,
Греби на берег, Бруно!
 

 
На нас волна-волчица
Сердито зубы скалит.
О, как бы не проститься
С женой любимой Скайдрит!
 

 
Ревет река неистово,
Но – богатырь у весел!
Он волосы волнистые
На лоб небрежно бросил.
 

 
Гребет! И волны колются
И падают с наклоном.
Он с Даугавой борется
И с богом Посейдоном!
 

 
Железные уключины
Пищат и стонут нежно.
Они давно приучены
К суровости мятежной.
 

 
Река – ее величество,
Вода – сплошные ямы.
Ну что, поэт лирический,
Поди забыл про ямбы?
 

 
Улыбка намечается
В лице его серьезном.
Такие не отчаются
Перед редутом грозным!
 

 
Звериным, рысьим выгибом
Волна волну торопит.
Мы выплывем, мы выгребем,
Река нас не утопит!
 

1961

Вычегодская мадонна

 
Вычегодская мадонна,
Шея – белые снега.
К ухажерам непреклонна,
К темным личностям строга.
 

 
Платье греющего цвета
И рисуночек рябой.
Будто вся она одета
Летней радугой-дугой.
 

 
– Мне на речку мамой велено! —
Говорит она смеясь.
А под бровью, как под берегом,
Ходит глаз, как ярый язь.
 

 
Вот она выходит к Вычегде,
Вся как стройное весло,
Осторожно ставит ичиги,
Чтобы в речку не снесло.
 

 
Ставит ноженьку на камушек,
На белый, что яйцо,
Из корзины вынимает
Голубое бельецо.
 

 
Бьет вальком по синей юбке,
Раз и два и три раза.
А за ней следят из рубки
Капитанские глаза.
 

 
– Ах, заметьте! Ах, страдаю!
От любовных гибну мук.
Я с собой не совладаю,
Выпадает руль из рук!
 

 
Снизошла она, взглянула
На того, кто кудреват.
Сто ресниц, сто стрел Амура
В капитана вдруг летят!
 

 
– Слышать это мне нелестно,
Если вы из-за любви,
Из-за личных интересов
Так рискуете людьми!
 

 
Бровь кокетливо ломает
И, прелестнейшая лань,
Энергично выжимает
Чисто вымытую ткань.
 

 
А из рубки обалдело
Капитан речной глядит
И гудком, совсем не к делу,
Вдоль по Вычегде гудит!
 

1961

Устюжанки

 
Шли бабы с туесами
По полю, овсом.
И рассуждали сами
Решительно о всем.
 

 
Одна была рябая.
Такая рябина
Бывает рано утром
На реке Двина.
 

 
Другая – вся пунцовая,
Как маки у плетней,
Наталья Огурцова,
Мать семерых детей.
 

 
А третья вся, как сыр, кругла,
Как белая лилия,
Как луна из-за угла,
Когда ее всю вымыли.
 

 
Все три не парижанки,
«Пардону» нет в словах,
Все три устюжанки,
Выросли в лесах.
 

 
Около клюквы,
Около зайчих,
И книжные буквы
Не жаловали их.
 

 
Одна сказала: – Совесть
Должна быть у всех. —
Другая возразила:
– Есть, но не у всех!
 

 
Одна сказала: – Солнце —
Раскаленный шар,
Спусти его пониже,
Получится пожар.
 

 
Другая уверяла,
Что град все тот же лед,
А третья горевала,
Что зять весь месяц пьет.
 

 
В бору все три умолкли, —
Другой был интерес.
Глаза их, как бинокли,
Обшаривают лес.
 

 
Вошли они в орешник,
Под птичий шум и крик.
Мерещился им леший,
А это был лесник!
 

 
А сыновья их где-то,
Во всех концах земли,
В университеты
С учебниками шли.
 

1961

Три топора

 
Идут три плотника веселых,
Три топора и две пилы.
За что во всех поречных селах
Их приглашают во дворы?
 

 
За то, что сказочно и чудно
Они владеют ремеслом,
При их содействии нетрудно
Пустить все старое на слом.
 

 
Все могут сделать! Даже гусли.
И не кому-то, а Садко!
Река их жизни в этом русле
Течет правдиво, глубоко.
 

 
Идут мои мастеровые,
Три молодца как на подбор.
– Вы чьи, ребята?
– Мы двинские.
Свой род ведем из Холмогор.
 

 
И вот уже встают стропила,
И щепки свежие летят.
И с вдохновенным жаром-пылом
Все три топорика блестят!
 

1961

Хмель

Н. Рыленкову

 
День начинается,
Хмель завивается!
Выпустит листик,
Сделает винтик.
С веткой обнимется,
Кверху поднимется.
Здравствовать хмелю
Эту неделю,
Даже вторую
Хмелю дарую.
Как я люблю
Его кольца витые!
Нравятся шишки
Его золотые.
Нравятся листья
В белых накрапах,
Нравится легкий,
Волнующий запах.
Хмель меня, видимо,
Располагает
Тем, что вершины
Своей достигает,
Сверху глядит
На двинское теченье.
Так бы и людям —
Без исключенья!
 

1961

* * *

 
На базаре, на самом краешке,
Где кончается толчея,
Продавала старуха варежки,
Покупал эти варежки – я.
 

 
Нитки были на совесть крученные,
Шерсть была натурально чиста.
– Хочешь белые, хочешь черные,
Хочешь в елочку —
         все цвета!
 

 
Взял я черные.
       – Кто их вяжет?
Сами вы или кто другой? —
И смотрю, а чего она скажет.
А старуха в слезу:
         – Милый мой!
 

 
Ох, какие глава сверкнули
Из-под бабкиных древних бровей.
– Гражданин! Вы на что намекнули?
Договаривайте скорей!
 

 
Я могу даже богу покаяться,
Спекулянтов в роду моем нет! —
Узловатые, старые пальцы
Стали вдруг достоверней анкет.
 

 
Искры глаз ее гневных и добрых
Подсказали уверенно мне:
Больше честных, чем грязных и подлых,
На трудящейся нашей земле!
 

1961

Ивы

 
На Иваньковском водохранилище
Заросли берега.
Ива – ивинка,
Ива – ивища,
Ива – просто карга!
 

 
Я плыву.
Острова,
Острова,
Острова.
Ива – девушка юная,
Ива – вдова!
В изголовье
По-вдовьи
Пространство и синь.
Где же муж?
Где же дочь?
Где же, милая, сын?
…Но седая молчит,
Только чайка кричит.
Не печалься, родная,
Расстанься с бедой,
Обнимись с этой
Ласковой, тихой водой!
– Обнимусь! —
Отвечает сквозь слезы она.
– Обнимайся, родная,
И стой дотемна! —
Солнце село,
Но день не погас, не потух,
Потому что в воде
Отражается пух,
Желтый, нежный,
Как жизнь, неизбежный!
 

1961

Лошадиное око

 
Я люблю лошадиное око!
Лиловатость и жадность белка.
Лошадь видит далеко-далеко,
И в глазах у нее облака.
 

 
Поле, дальние перелески,
То болотинка, то бугорок.
Словом, скромный пейзаж деревенский,
Бесконечность российских дорог.
 

 
Вот уж солнышко приседает,
Тихо прячется за кусты.
А она все шагает, шагает,
Видно, временем располагает,
Бьет копытами о мосты.
 

 
В лошадиной огромности глаза
Только путь, только путь без конца.
И одна постоянная фраза:
– Положите скорей овсеца!
 

1961

Северная Двина

 
Хорошо на Северной Двине!
Голубой простор души не давит.
Солнце бьет загаром по спине,
А подставишь грудь – и в грудь
               ударит!
 

 
Над рекою тихий небосвод,
Вдоль реки лесной дремучий шепот.
Но порой теченье корни рвет
И в двинских пучинах сосны топит.
 

 
День плывешь, а все леса, леса,
Два плывешь – кругом пейзаж таежный.
Сыплется морошка в туеса,
А оттуда в рот – маршрут несложный!
 

 
Шаг шагнешь – брусника и грибы,
Два шагнешь – не оберешь малины,
Иль встают, как звери на дыбы,
Вырванные бурей исполины.
 

 
От восхода и до темноты
Берега стоят в зеленой раме.
За речных прохожих здесь – плоты,
За знакомых – сплавщики с баграми.
 

 
Лес плывет! Дорогу дай плотам!
– Я ве-зу-у! Ве-зу-у! —
           гудит буксир натужно,
Радуются стройки:
         – Это нам!
– Это нам! И это очень нужно!
 

 
Елочками бакены кивают,
Кораблям поклоны отдают.
На быстринах стерляди гуляют,
Я ловил, но что-то не клюют!
 

1961

Двинская присказка

В. Мешко

 
Я шел да и шел
По двинским пескам.
Я двинскую воду
Ногой плескал.
 

 
Не Боков был я —
Был колобок!
Навстречу мне дед:
– Куда, голубок?
 

 
– Иду за водой!
– Иди, дорогой!
– Быстра вода!
– Вот то-то и да!
 

 
Бежит да бежит,
Течет да течет.
Воде в слободе
Большой почет.
 

 
Северяне – моряне
И стар и мал,
Не страшен им
И девятый вал!
 

 
Все пески да пески,
Все белы да белы.
На песке дети,
Как ангелы.
 

 
Стали меня звать:
Давай с нами играть,
Хошь в коробки,
Хошь в черепки.
 

 
Глубока Двина,
Горячи пески,
Живет в Белом море
Бог трески.
 

 
Спасибо ему от севера,
Спасибо от меня личное,
Одну треску ели семеро,
Треска была отличная!
 

1961

Руки

 
Присматривайтесь к опытным рукам!
Они в морщинах и в набухших венах.
Я находился вместе с ними сам
В дневных, в ночных, в вечерних сменах.
 

 
Я замечал: в них мало суеты,
Движения расчетливые, трезвые.
Сосредоточенно работой заняты,
Они минутным отдыхом не брезгуют.
 

 
Я наблюдал, как эти руки спят,
Как режут хлеб и мякоть каравая.
Когда они на скатерти лежат,
Покоится в них гордость родовая.
 

 
Когда они орудуют резцом,
Не подберешь в тот миг для них сравненья,
Не нарисуешь никаким словцом
Их занятость, высокое уменье.
 

 
Не обижайте этих рук, друзья!
Любите их от всей души, поэты!
И помните: без них никак нельзя.
Они в ладонях держат труд планеты!
 

1961

Берегите людей

 
Человеку несут
Апельсины, печенье.
Для него уже это
Не имеет значенья.
 

 
Он глядит на людей
Снисходительно-строго:
– Если б это, родные,
Пораньше немного!
 

 
Был я молод, горяч,
Всюду был я с народом.
А теперь обнимаю
Баллон с кислородом.
 

 
Как младенец, сосу
Кислородную соску.
Каши мне принесут,
Съем от силы две ложки.
 

 
Если губы замком,
Если годы согнули,
Не поможет фабком,
Не помогут пилюли.
 

 
Не помогут цветы,
Цеховые конфеты в складчину.
Не подымут они
Богатырского вида мужчину.
 

 
Надо вовремя
Душу спасать человечью
Апельсинами, отдыхом,
Дружеской речью!
 

 
О, не будьте, не будьте
В гуманности лживы!
Берегите людей!
Берегите, пока они живы!
 

1961

* * *

 
Две сестры у меня воевали,
Были ранены, были в бинтах.
Целый вечер на сеновале
Разговор о войне, о фронтах.
 

 
Сестры милые! Как вы прекрасны,
Я святую любовь к вам храню.
Всю войну вы ходили бесстрашно
На свиданье к шальному огню.
 

 
Смотрит месяц сквозь крышу сарая,
А у нас разговор об одном:
– Тяжело ты, земелька сырая,
Доставалась солдату с ружьем!
 

 
На деревне гармошка, девчата,
Поколение новых юнцов.
Не носило оно автомата
По военной дороге отцов.
 

 
Ну и пусть! И не надо! Не надо!
Миру – мир! – Этот клич не умрет.
Хорошо, что из нашего сада
Двадцать лет, как зенитка не бьет.
 

1961

* * *

Л. Зыкиной

 
За подмосковным пригородом – поле.
И ласковый июньский небосвод.
Там, как певцы, как хор на сцене – стоя,
Чуть слышно молодая рожь поет.
 

 
У запевалы нежный голос лета
По-девичьи прозрачен и высок.
Как не запеть, когда земля согрета,
Замечен солнцем каждый колосок!
 

 
Свиданье с этим полем и простором
Уверенность моей душе дарит.
Твой голос мне, наверно, тем и дорог,
Что он, как я, с поющим полем слит!
 

1961

Магнит-гора

Борису Ручьеву

 
Магнит-гора, Магнит-гора,
Стою перед тобой без кепки.
Не ты ли матерью была
Для домен первой пятилетки?
Их огнедышащие рты
Рудой прикармливала ты!
 

 
Гора-магнит, гора-магнит,
Степной, стальной, железный терем,
И что меня с тобой роднит?
Все то же, что роднит с Антеем.
 

 
Приземиста, невысока
И по-уральски коренаста,
Ты, как могучая река,
Могуществом не любишь хвастать.
Ты скромно средь степей стоишь,
Обозревая берег правый,
Но в сундуке своем хранишь
Приданое для всей державы.
 

 
Какой корабль не щегольнет
Твоим нарядом в океане?
Какая гайка подведет
Тебя в космическом тумане?
Какой целинник, сев к рулю
И тронув трактор от калитки,
Не крикнет громко ковылю:
 

 
– Старик, сдавайся! Я – с Магнитки! —
О, не забыл, наверно, Крупп
Стальных, магнитогорских круп,
Которые приправой были,
Когда фашистов били!
Свое победное «Ура!»
Ты слышала, Магнит-гора.
Так стой во тьме степных ночей
 

 
Непобедимой сталью тыла,
Вся улица твоих печей
Работает во славу мира!
 

1961

Два недоросля

 
Жил я у Марьи Ниловны
В маленькой комнатушке.
Окон в ней вовсе не было,
А я распевал частушки.
 

 
Не в том была моя трудность,
Что двести платил целковых.
А в том была моя трудность —
Два сына у ней бестолковых.
 

 
Два недоросля, два ужасных,
Толкавшихся средь москвичей,
Два обладателя ясных,
Бессмысленно-ясных очей.
 

 
Они ко мне шли за книгами,
Страницы листали, читали,
Ногами с дивана дрыгали,
Над строчками хохотали.
 

 
Фета читали, как Зощенко,
Тютчева, как Аверченко.
Потом заключали: – А в общем-то
Интересней послушать Лещенко!
 

 
Они молоко накрывали
Поэтами всех веков.
Под патефон напевали
Бессмысленный дуэт дураков.
 

1961

Сладкая каторга

Евг. Винокурову

 
Милая, сладкая каторга слова,
Ты обязательней календаря.
Ты превращаешь меня в зверолова,
В дальневосточного краболова,
В калининградского рыбаря.
 

 
Ты догоняешь меня в самолете,
В тучах, где молнии нянчит гроза,
Или в каком-нибудь ржавом болоте
Возле кочкарника, на повороте,
Словно лягушка таращишь глаза.
 

 
Ты меня мучаешь денно и нощно,
В гусли, в гудки мне гудишь:
          – Гражданин!
 

 
Ну, потрудись-ка часок неурочно, —
И заключаешь меня одиночно
В свой Петропавловский равелин.
 

 
Водишь азартно меня по базару:
– Кушай антоновку! Кушай апорт! —
В рыночной, тысячеустой Рязани
Я, как легенда, как быль и сказанье,
В шумном народе локтями затерт.
 

 
Мучай и радуй меня, мое слово,
И, как стрельца, вдохновеньем казни.
И превращай меня то в зверолова,
То в сталевара, а то в часового,
Зорко глядящего из-под брони!
 

1961

Памяти матери

I

 
Что ты, шмель, все гудишь, все гудишь
И мохнатыми лапами шаришь?
Ты кому это так грубишь?
И какому соцветью мешаешь?
 

 
Приумолкни! Послушай, как в грунт
Лезет гроб, задевая коренья.
О, навеки умолкшая грудь,
Не рассчитывай на вызволенье.
 

 
Первый раз тебя так, поэт,
Горечь горя за горло хватает.
Самой лучшей из женщин – нет,
Самой, самой святой – не хватает!
 

 
Ни одна мне не скажет:
           – Сынок! —
Ни одна не заплачет при встрече.
Я стою – одинок, одинок,
Горе горькое давит на плечи.
 

 
Давит, душит, как черная рысь,
Непролазными чащами водит.
Кто-то юн, кто-то тянется ввысь,
А кому-то итоги подводят.
 

 
Навсегда затворились уста,
Плачут иволги в сотни жалеек.
Вся природа кричит:
           – Сирота!
Подойди, мы тебя пожалеем,
 

 
Вам печали моей не унять
Ни огнем, ни вином, ни гулянкой.
Мать-земля! Береги мою мать,
Ты теперь ее главная нянька!
 

II

 
О смерти не хотела слышать!
О, как она хотела жить!
– А полотенце надо вышить!
– А кур-то надо покормить!
 

 
– Отец! А крыша-то худая,
Ей нужен кровельщик скорей! —
Мать русская! Ты, и страдая,
Не гасишь света и лучей.
 

 
В иную уходя обитель,
Где все молчит и все во мгле,
Ты все ведешь себя, как житель,
Который ходит по земле!
 

1961

Сговор

 
Я сегодня утром вылез
Из глухого куреня.
Все на свете сговорились
Останавливать меня!
 

 
Останавливают люди,
Просят: – Выслушай, утешь! —
Огурцы кричат на блюде:
– Брось ты их, садись и ешь!
 

 
Преградила путь крапива
У высокого плетня.
Что крапива – в кружке пиво:
– Стой, – кричит, – и пей меня!
 

 
Останавливают ветви,
Останавливают дети,
Реки, быстрые броды,
Яблони меня цепляют,
Откровенно зазывают:
– Заходи! Срывай плоды!
 

 
Останавливают брови,
Преграждают путь дороги,
Не пускает Млечный Путь!
А судьба мой обруч катит,
И меня на всех не хватит,
Помогите кто-нибудь!
 

1961

У поля, у моря, у рек

Работа

 
Сначала спины темнеют от пота,
Потом они белеют от соли,
Потом они тупеют от боли,
И все это вместе зовется: работа!
 

 
Мне скажут, что время бурлачье минуло,
Что спины эпоха моя разогнула,
Меня обвинят, что я век наш ракетный
Хочу поменять на старинный каретный.
 

 
А я не согласен. Любой академик
Руками – рабочий. И это спасенье.
Когда он рубанок берет в воскресенье,
И доски строгает и гвозди вбивает,
И всю математику враз забывает,
Как после ему, академику, спится,
Какая счастливая боль в пояснице!
 

1962

Лесная дорога

 
Лесная дорога!
Лесная дорога!
Ты видела, слышала,
Думала много.
 

 
Тебя донимали
Военные ветры,
Стальные изюбри,
Железные вепри.
 

 
Ты тяжко стонала,
Ты охала глухо,
Твой голос тревожил
Солдатское ухо:
 

 
– Мне руки бы дать,
Я фашиста б связала,
Сама бы его, подлеца,
Наказала.
 

 
Ты помнишь, как люди
Бросались под танки,
Как плакали
Девушки-санитарки?
 

 
Они из огня
На руках выносили
Своих женихов,
Честь и славу России.
 

 
Была ты, дорога,
Опасной и минной,
Теперь заросла ты
Крапивою мирной.
 

 
Идут по тебе
Грибники с бородами,
Грибы, как солдаты
В казарме – рядами!
 

 
Аукают дети,
Кукуют кукушки,
Ручей-балагур
Распевает частушки!
 

1962

* * *

 
Можно сложные задачи
В арифметике решать.
Можно ложечкой в стакане
Солнце красное мешать.
 

 
Можно Моцарта исполнить
На луче, как на струне,
Можно выйти на орбиту
На свидание к луне.
 

 
Но нельзя по принужденью
Полюбить кого-нибудь,
Но нельзя никак, поверьте,
В чувствах сердце обмануть.
 

 
Эту истину, бесспорно,
Каждый маленький поймет,
Но почему судья Носкова
Мне развода не дает?!
 

1962

* * *

 
Выхожу во всем простом —
В гимнастерке, как армеец.
Радость – я иду с отцом,
Связан с ним одним родством,
Как отец, косить умею.
 

 
Мне ничто отбить литовку!
У меня широкий взмах.
Я когда держал винтовку,
Брал ее наизготовку —
Думал все о клеверах,
 

 
О лугах, коростелях,
О покосах первостойных,
О моих родных полях
И родителях достойных.
 

 
Вся трава стоит в росе,
На дорогах пыль прибита.
Я по грудь стою в красе,
Время дать моей косе
Слово, острое как бритва.
 

1962