Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

Скупая

 
Цветок, травинка каждая
И каждый лист на дереве —
Все мучилися жаждою
И на нее надеялись.
 

 
В ее смотрели сторону,
Чтобы она заметила.
Черна, подобно ворону,
Она по небу медлила.
 

 
Синеющая, гордая
И молниями пылающая,
Верблюдица двугорбая
Паслась еще, пила еще!
 

 
Вот выросли два пробела,
Две проседи на выгорбье,
Два грома время пробили
Ко щедрости, к невыгоде.
 

 
Вся вызревшая, вот она!
И званая и зовущая,
Сейчас, сейчас польет она,
Напоит все живущее.
 

 
В такое время жаркое
С ней сотворилось странное —
Вдруг стало очень жалко ей
Раздать свое приданое.
 

 
Через село и по лугу,
Виновно понахмурившись,
Как бы под тонким пологом
Она прошла, зажмурившись.
 

 
И, против ожидания,
Луга, поля, селение
Остались вне внимания,
Не получив целения.
 

 
Заохали травиночки:
– Ни слезки, ни росиночки,
И-и-и, маменьки, и-и-и, папеньки,
Ну ни единой капельки!
 

 
Хоть маленького б дождичка,
Глоточек бы, немножечко,
А то ни капли на тебе —
Тогда зачем быть на небе?!
 

 
А туча, не оглядываясь,
Наскоро ступая,
Спешила вдаль, догадываясь,
Что ей кричат:
       —Скупая!
 

1943

* * *

 
У вновь занявших наше место
Была любовь такая ли?
И так же ли у жениха с невестой
Сердца при встречах таяли?
 

 
О, если так, крыльцо простое,
Останься целым навеки,
Неси в сознанье молодое
Любви высокой навыки.
 

 
О, если так, младое племя,
Я за тебя порадуюсь,
И для тебя в любое время
Открою дверь парадную!
 

1943

* * *

 
Вьюгам всласть побродяжить
Хватает зимы.
Город варежки вяжет,
Катает пимы.
 

 
Вижу светлые серьги,
Задумчивый взгляд.
И любовь и усердье
В работе девчат.
 

 
Их послушные спицы
Низают петлю.
В холод этакий птицы
Жмутся к людям, к теплу.
 

 
«Где ж ты, где ж ты, мой милый?»
Снег. Сугробы кругом.
«Не нарвися на мины,
Осторожней – с врагом!»
 

 
Плавку медную плавит
Багровый закат.
Труд свой доблестный славит
Старик-пимокат:
 

 
– Сделал прочно. Для фронта.
Не хвастаю тут,
Что пимы без ремонта
До Берлина дойдут!
 

 
Вьюгам всласть побродяжить
Хватает зимы.
Город варежки вяжет,
Катает пимы.
 

1943

* * *

 
В пальцах девушки
Дрогнул платок и кайма.
– Что с тобою? – спросите.
Ответит:
– Война!
 

 
Над ребенком родившимся
Няньки сидят.
– Кто родился? – спросите.
Ответят:
– Солдат!
 

 
На письмо через слезы
Старушка глядит.
– Что там пишут? – спросите.
Ответит:
– Убит!
 

 
– Отстоишь ли себя? —
Мать-Россию спросил я свою.
– Если ты мне поможешь, сынок,
Отстою!
 

1943

* * *

 
За Черным морем Турция
Белеет, как окурок.
Какая конституция
Придумана для турок?
 

 
Не очень-то хорошая,
Когда ее поэты
В казематы брошены
Во главе с Хикметом!
 

1944

* * *

 
Еще тысячелистник свеж!
Все остальное выкрашено в охру.
Тревоги майские,
Свиданий трепет где ж?
Час от часу я к ним все больше
Глохну.
 

 
Вот-вот и снег пойдет.
В душе – зима, мороз.
Пишись, судьба, заглавною строкой!
Как много в сердце
Чувства собралось —
И вылилось. И нет его. Покой.
 

 
И некуда и не к кому спешить.
Иду, смотрю,
Как стебель в землю никнет.
Он попран смертью.
Мне еще здесь жить.
Была бы жизнь, а цель возникнет!
 

1945

* * *

 
Без радуги, без грома и без молнии
Прошел едва заметный миру дождь.
Прошел в людском бесславьи и безмолвии,
Никто ему не выкрикнул: – Хорош!
 

 
Он был настолько тих и незаметен,
Что в памяти мог сразу умереть.
И было б так, когда бы вслед за этим
Луга не стали буйно зеленеть!
 

1947

Иван Грозный и колокол
Псковская легенда

 
Уж как ехал государь Иван во Псков город,
Что проведывал Васильевич свою землю.
Уж как кланялся свет Грозный своему люду.
Выносил народ на улицу хлеб с солью:
– Не побрезгуй подношеньем, государь наш!
У нас помыслы едины и един хлеб.
Как возрадовались храмы да в частОй звон,
Не тебя ль они приветствуют, Иван-царь?
Но откуда взяться горю средь согласья?
Кто-то в колокол ударил бунт, всполох.
Сдвинул брови царь собольи: – Что за пакость?
Еще есть во Пскове городе измена!
Приказал Иван снять колокол с собора.
– Ну-ка, вырвите ему язык поганый,
Чтобы попусту, негодный, не болтался!
Били молотом по колоколу гулко,
Говорили: – А вперед тебе наука!
 

7 окт. 1948

После дождя

 
Кто-то всхлипывал всю ночь,
А под утро громко плакал.
Это старый странник-дождь
Крыши красил свежим лаком.
 

 
Все блестело на виду —
И дороги и растенья.
Каждый злак: – Иду! Иду!—
Говорил от восхищенья.
 

 
После ливня и грозы
В зоне царствия лесного
Появлялися грибы
И тотчас же брали слово.
 

 
– Мы – лесов своих князья,
Хоть живем мелкопоместно.
Что без нас никак нельзя,
Даже Пришвину известно.
 

 
Зеленел поблекший луг,
И светлел напев пастуший.
И один лишь ясный «кук»
Выдавал восторг кукуший.
 

 
И на вымытом челе
Существующего мира
Жизнь, чуть-чуть навеселе,
Улыбалась очень мило!
 

1948

* * *

 
Скрипели сани, сыпал снег,
Стелился под ногами саван,
Метель смеялася, и сам он
Смеялся страшно вместе с ней.
Он звал ее:
     —Княжна Снежна!
В безумном смехе, в трезвом хмеле,
Как сон, как стон, как в самом деле,
Она была ему страшна.
Сияли снежные леса,
Под этой искрившейся стынью,
И все казалося пустынью,
Мир в пыль снегов поизвелся.
И этот стон:
– Сюда! Сюда!
Шли санитары.
– Где же смертник?
И на снегах алел бессмертник,
И сонно плавилась слюда.
И шли саперы,
И сопел
На дальней станции санпоезд,
И что-то ахнуло вдруг, то есть
Гвардейский миномет запел…
– О, господи!
Он встал.
На лбу
Светился крупный жемчуг пота,
К нему стучался сильно кто-то
С вопросом:
– Ты закрыл трубу?
– Закрыл.
Сосед зашел.
– Закурим?
– Давай.
– А где бумагу дел?
– А я все счет веду тем пулям,
Что обогнули мой удел.
Ужли опять стрелять придется?
– Посмотрим дальше, что с весны…
– Тревожно сердце мира бьется
И мне опять дурные сны…
Два рядовые войн обеих
Нашли забаву в табаке.
Эй, мистер атомщик, добей их,
Что держишь смерть в своей руке?!
А за окном снега, сугробы
И светлый месяца озноб.
И вечер, парень чернобровый,
Сердца ворует у зазноб.
И на заснеженном безбрежьи,
Под синим инеем ветвей,
Нам видятся все реже, реже
Следы бессмысленных смертей.
 

1948

* * *

 
Просился месяц ночевать
В забытой деревушке.
– Тебе привычней кочевать! —
Ответила старушка.
 

 
Засим захлопнула окно —
Чего пустое баить.
Сидит себе. В избе темно.
В потемках щи хлебает.
 

 
«Ну, что ж? Тогда устроюсь в стог,
На травяном постое.
У бабки нрав, видать, жесток,
С такой и спать не стоит!»
 

 
Наелся сена. Вышел пить,
В волне воды ломаясь.
«Не кипяченая! Как быть?
Я животом не маюсь!»
 

 
Напился. Фыркнул громко:
– Б-р-р-ы!
В себе души не чает.
И вот спустился под обрыв,
Там мельницу встречает.
 

 
На водяное колесо
Тотчас верхом уселся.
Не усидел на нем. Снесло.
Нырнул и осмотрелся.
 

 
Свои ученые умы
Ему представил омут.
Навстречу выплыли сомы,
Один рече другому:
 

 
– Какая светлость! Вот бы нам
Упрятать под корягу,
На удивление вьюнам,
И окуням-варягам.
 

 
Та мысль нечаянно далась
Красавцу в черном фраке.
Со дна решимость поднялась —
Мы говорим о раке.
 

 
Подплыл он к месяцу тогда
С огромными клешнями.
Что было дальше – навсегда
Останется меж нами.
 

 
Чего-то стоила гульба
По омуту светиле.
С тех пор с его большого лба
Отметки не сходили.
 

 
И коль рассматривать начну
Его лицо рябое,
Я вижу, что одну клешню
Он взял тогда с собою.
 

 
Пора подыскивать мораль
Писанию такому:
Старушка не пустила. Жаль!
Все было б по-другому!
 

1948

* * *

 
Там, где никнут таволги,
Запевают иволги,
Где березы светятся,
На макушках вертятся.
 

 
Лезет в мысли заново
Сущая безделица:
«Иволга Ивановна» —
Кто назвать осмелится?
 

 
Кто ей скажет: – Милая?
Кто ей скажет: – Славная?
Запевай, не мешкая,
Песня в жизни – главное.
 

 
Кто же, кроме нашего
Брата, рифмой бьющего,
Может водки спрашивать
У совсем непьющего?
 

 
Может прозу выпеснить,
Дать ей душу певчую,
Может песней вытеснить
То, что в жизни не к чему?!
 

1948

* * *

 
Осина и ель вперемежку.
Передники белых берез
Да груздь, что мадам сыроежку
Как будто бы замуж берет.
 

 
Изящные сгибы орешин —
Приспущенный зелени флаг.
На каждую ветку повешен
Ореховый грездень с кулак.
 

 
И посвист сосны корабельной,
Взлетевшей до облачных мачт.
И коршуна зов колыбельный.
Детей разлетевшихся плач.
 

 
Могучего дуба стовершье.
И тень и прохлада в листах.
Вот-вот и появится леший,
Чтоб лекцию лесу читать.
 

 
Иду я бесшумными мхами,
Что с древности стали седеть.
И брежу совсем не стихами —
Зову Берендея к себе.
 

 
Медвежьей чащобой лесною
Торя под собой новотор.
А рядом, совсем надо мною,
Поет краснозвездный мотор.
 

1948

* * *

 
У осени красные десны арбузов,
Кленовые лапы походки гусиной.
Люблю я
Ее
Нескудеющий кузов,
Покрытый
Мешками,
Пенькой,
Парусиной.
 

 
Дымки, точно голуби,
Веют над крышей,
Садятся на плечи
Продымленным трубам.
Березки, прощальной фатою
Накрывшись,
Выходят грустить
К заводям синегубым.
 

 
У осени
Полная сумка тетрадей
В косую линейку,
В прямую
И в клетку,
Ей любо ходить
С букварем зa оградой
В начальную школу,
Потом в семилетку.
 

 
У осени
Крик перелетных гортаней
В ночи, где покрошены
Звезды на темень,
Где гул молотилок
Стоит над скирдами,
Как древний гекзаметр,
Суров и напевен.
 

 
У осени
Бодрая поступь капусты,
Зеленая живопись росной отавы.
В осенних морозцах
Прозрачен до хруста,
До боли
И пушкинский ямб и октавы.
 

 
Она дорога
Золотой серединой
Раздумий, оглядок
И новых дерзаний,
В закатах, восходах, горящих рябиной,
В призывных мелодиях конского ржанья.
 

1948

* * *

 
Капли падают с кровель.
Каплям сливы в саду
Тихо вторят. Не ровен
Час, и я упаду.
 

 
Но поднимутся капли,
Будут сливы в саду.
Да и сам я – не так ли
Повторюсь и приду!
 

1948

Борец

 
Пали травы под косою с воплем.
Не подняться больше нм. Конец.
А в кустах не скошен и не сломлен,
Цвет с завидным званием – Борец!
 

 
Кто его назвал? Какая бабка?
Где купала крестника? В росе?
Он стоит, красуется, как справка,
Что не все подвержено косе.
 

1948

Мир

 
Слово «мир»
Произносится всюду:
В шахтах,
В штольнях,
В широких цехах.
Это слово
И я не забуду
Помянуть
И прославить
В стихах.
 

 
Пусть его
Журавлей караваны
В поднебесье планеты
Несут,
Пусть его
С подовым караваем
Вместо соли
На стол подают.
 

 
Пусть оно,
Это слово,
Как зори,
Светит всюду
В простые сердца,
Пусть при нем
Расступается горе
И уходят
Морщины с лица!
 

1949

* * *

 
Одиннадцать ударов пробили
Куранты древней Спасской башни.
Еще удар – и будет Родина
Считать сегодня днем вчерашним.
 

 
И совесть – в ком, друзья, молчит она? —
Вопросом строгим потревожит:
Ты честно ли свой труд учитывал?
Не по-пустому ль день твой прожит?
 

 
Что день? Листок на древе века.
Он, как и все, пришел однажды.
Но посмотрите: даже ветка
Дрожмя дрожит за лист зa каждый!
 

1949

Воспоминание

 
Я с детства к перу пристрастился. Частенько
Рассвет над строкою белел.
Мне мама стучала в дощатую стенку:
– Не спится? Опять заболел?
 

 
Случалось, что я как чахоточный кашлял,
И мой деревенский народ
По всякому поводу, всякий и каждый
Предсказывал: – Витька умрет!
 

 
А мать ко врачу привела меня. Светел,
Приветлив был доктор на вид.
Смотрел он, смотрел на меня и заметил:
– Ваш сын из стихов состоит.
 

 
Таких не излечишь ни счастьем, ни горем,
Пока не сгорят до золы…
Обратно мы шли то лесами, то полем,
Мать-мачехи всюду цвели.
 

1949

Сумерки

 
Синичка звенела в звоночки,
На сумерки глядя.
Мороз ледяные замочки
Старательно ладил.
 

 
А где-то под снежным покровом
Ручей откликался.
Он с тем, что морозом подкован,
Никак не свыкался.
 

 
Внимала потешница-белка
Его булькотанью.
Он ей признавался: – Здесь мелко!
К скитанью! К скитанью!
 

 
А сумерки низились густо
По зарослям частым.
И было немножечко грустно
От полного счастья.
 

1949

* * *

 
Зима. Возьму тулуп,
Лошадку пегую.
В поля, в лесной уют
На санках сбегаю.
 

 
Какой простор!
Смотри:
На снежных выстругах
Играют снегири
В горящих искорках.
 

 
Плывет сугроб к реке,
Напиться в проруби.
А где-то вдалеке
Сверкнули голуби.
 

 
И тонут, тонут в синь,
И мигом падают.
А небосвода стынь
Горит лампадою.
 

 
Привет, сосновый бор!
Ты весь, как пряности.
Любовь моя и боль
Дремучей давности.
 

 
На пнях, пышнее роз,
Лежат скатерочки.
С утра гостит мороз
В лесной светелочке.
 

 
– А где же Берендей? —
Березка всхлипнула.
А он уж перед ней.
– Ко мне привыкнула?
 

 
А это кто писал?
В снегу вывязывал?
Гонялася лиса
За косоглазыми.
 

 
Нехитрый мой конек
До дому просится
Туда, где огонек,
Белками косится.
 

 
Цепочкой белых крыш
Деревня тянется.
Холмам полсотней лыж
Пристало кланяться.
 

 
Кто поотчайней – лбом
За смелость платится.
Кувырк!
И пыль столбом,
И дальше катится.
 

 
Построились дымки
В прямые столбики.
Вам хорошо, домки?
Тепло? Не стонете?
 

 
И под ногой – снега,
И под полозьями.
И крепко спят стога,
И дышут озими.
 

1949

* * *

 
Когда шумящая дубрава
Насторожится тишиной,
Молчать и сделаться немой
Ее естественное право.
 

 
Когда поэт молчит, тогда
Кричит толпа неискушенных,
Не видит глаз его зажженных
И взлетов скрытого труда.
 

 
Поэт!
Бери пример с дубравы:
Как замолчалось – не пиши!
Пусть зреют гроздья новой славы
И новый гром растет в тиши!
 

1949

Природа-мать

 
Я видел, как Природа-мать
Укладывала детей своих спать.
Порядки везде наводила,
Сама себе говорила:
– Коростелю
На лугах постелю,
Кукушке —
На опушке,
В чужой избушке.
Галки спросили:
– А нас не забыли?
– Помню, помню,
Вам на колокольню.
Паучонка
Устроила в паутине,
Лягушонка —
В болотной тине,
Зайчонка —
В бороздке,
В зеленом горошке.
Сверчок
Полез на шесток,
Еж
Пошел в рожь,
И мыши
Сразу стали тише.
Пчелу, что к улью не долетела,
Под лопухом пригрела,
А когда для всех нашла убежища и дома,
Уснула и сама,
Положив на себя мохнатые
Еловые лапы.
Не слышала даже, как дождик крапал,
Как, к ненастью,
Где-то в лесной стороне
Звенел комар на тонкой струне.
 

1949

* * *

 
Кричат перепела,
Скрипят коростели,
Трава переплела
Глубокий сон земли.
 

 
Передо мной Ока,
Родная дочь равнин.
Летит моя рука
В зеленый вздох травин.
 

 
Спокойно дышит грудь
Без горестных замет.
И это люди врут,
Что будто счастья нет!
 

1949

Зеленая роща

 
Зеленая роща,
Дубовая пуща,
Расти, разрастайся
И выше и гуще!
 

 
Листочками – к солнцу,
Корнями – в земельку,
Расти, разрастайся
Зеленой семейкой!
 

 
Чтоб слышался всюду
Твой голос дубравный,
Чтоб всех он манил нас
Прохладою славной.
 

 
Чтоб ветры не дули
В колхозное поле,
Чтоб рожь и пшеница
Не видели горя.
 

 
Сполна б наливались
Зерном полновесным,
Дружили бы с лесом,
Как парень с невестой.
 

 
Чтоб мы не пахали,
Не сеяли даром,
Чтоб хлеб не вмещался
По нашим амбарам.
 

 
Чтоб золотом сыпалось
Крупное жито,
Чтоб нам улыбался
Достаток, зажиток.
 

 
Зеленая роща,
Дубовая пуща,
Расти, разрастайся
И выше и гуще!
 

1949

Трехлинейная и трехрядная

 
Прощай, прощай, селение,
Трубят в трубу походную!
Мне дали трехлинейную
Винтовочку пехотную.
 

 
Стою у пирамиды я:
Подружка, трехлинеечка,
Не озлобись обидою,
Побудь одна маленечко!
 

 
Держал ее в исправности
И чисткою и смазкою.
– Трехлиночка! – на радости
Не раз шептал ей ласково.
 

 
Коль брал ее, так накрепко,
А если целил – намертво.
Завод один и фабрика
Недаром были заняты.
 

 
Штыком, прикладом действовал,
Курком, прицельной рамою.
Смекалкой славлюсь с детства я
И волею упрямою!
 

 
Я с ней четыре годика —
Окопами, долинами…
Из боя в бой, без отдыха,
И честь и долг вели меня!
 

 
Мы русской силой доняли
И выкинули ворога.
Винтовочку ладонями
Я гладил: любо-дорого!
 

 
Расстались мы. Надолго ли?
Придется ли увидеться
В том городе над Волгою
Иль у того, у Витебска?
 

 
Опять село Отрадное.
Я цел и неконтуженый.
А где ж моя трехрядная?
Она ко мне:
– Мой суженый!
 

 
Скорей на шею вешаться
В порыве умиления.
– Пора и мной потешиться,
Хоть я не трехлинейная!
 

 
– Ревнуешь?
Не советую!
Пойми же, ненаглядная:
Мы трехлинейной этою
Спасли тебя, трехрядную!
 

 
К ладам прижались пальчики
Под переборы частые.
Эй, девушки… вы плачете?
– Мы так… чуть-чуть…
Мы счастливы!
 

 
У озера, у омута
Звенит моя трехрядная.
А любо, братцы, дома-то,
В моем селе Отрадное!
 

 
С душой советской, русскою
Иду, пою страдание
И славлю вместе с музыкой
Прямое попадание!
 

1949

Поклон

 
Стороне моей лесной
Шлю поклон я поясной,
Сосенкам, березкам,
Всем лесным дорожкам.
 

 
Ручейкам, озеркам,
Всем непойманным зверькам,
Белкам и куницам,
Зайцам и лисицам.
 

 
Низко кланяюсь траве,
Темной ночи и заре,
Омутам и мельницам,
Песенницам-девицам.
 

 
Два поклона соловью,
Как коллеге своему.
Говорят: у соловья
Народились сыновья.
 

 
Как ему живется?
Как ему поется?
С этой жизнью я знаком,
День начался – нужен корм!
 

 
В чаще иволга поет,
Не меня ли узнает?
Солнце тонет в небе,
Полдень полон неги.
Сел на камень отдохнуть,
Расстегнул пиджачок.
Не успел чихнуть:
– Будь, здоров, землячок!
Вся родная сторона
Говорит эти слова.
 

1949

Эпос

 
Весна.
В наступление зелень ползет.
И лес нарядился, листвою ощерясь.
Задача:
Примять, придавить этот дзот
И двинуться к западу, через.
 

 
Двенадцать бойцов.
Отделенный Петров.
Калужский.
А все остальные из Тулы.
– Рванемте, ребята,
В двенадцать ветров,
Чтоб в нас не плевались
Немецкие пули!
 

 
Эх, мать ваша!
Высверки из амбразур.
Змеиное пламя.
Огонь стоязыкий.
Не вытерпел парень,
Ботинки разул,
Пустился с гранатой
И в щель им:
– Изыди!
 

 
Дзот кровью откашлялся,
Выронил: – Оx!
Разбита стальная его диафрагма.
Вторая граната!
Ослеп и оглох,
Землей захлебнулся
Он русскою.
Амба!
 

 
– Ребята-а-а-а!
Они уже следом бегут.
– Ну, как – не скучали по пулям?
Работа моя вам понравилась?
– Гут!
– Отлично,
Давайте покурим.
 

 
А рядом деревня.
На взгорье цветут
Черемухи белым потопом.
Такие ребята и черта сметут,
А дьявол —
Сейчас вот потоптан!
 

1949

* * *

 
Спит свинец пулеметного диска.
Спят бойцы. Отдыхает война.
Но до смерти по-прежнему близко,
Даже ночью дневалит она.
 

 
Притаилась в зияющих жерлах,
На штыках откровенно блестит.
Замолчала, как дремлющий порох,
Как плакучая ива, грустит.
 

 
Не видать старика Берендея,
В белых касках макушки и пни.
Смерть стоит у березы, бледнея,
Ждет знакомого выкрика: – Пли!
 

 
У нее наготове носилки
В окровавленной сиежной пыли.
И она отправляет посылки
В адрес матери – Русской Земли!
 

 
Начат бой. Смерть все ближе,
              все ближе.
Вот уж первою кровью пьяна.
– Эй, боец! Нагибайся пониже,
Чтоб тебя не задела она!
 

1949

* * *

 
Когда я заглохну
Последнею искрой огня,
Тогда вы во мне
Не ищите меня!
Я буду землей,
Черноземом, песком,
К земле поползу
Похоронным ползком,
И вы догадаетесь сами,
Что весь изошел я стихами!
 

1949

* * *

 
Выстроились клином журавли,
Утонули в голубом пространстве.
Сто небес отдам за горсть земли.
За один привет: – Товарищ, здравствуй!
 

 
Не зови меня, печальный трубный глас
Журавлей, летящих в поднебесье.
Уговор с родной землей у нас:
Даже после смерти будем вместе!
 

1949

Фуфайка

 
Кому-то не понравится,
И кто-то здесь поморщится,
Но пусть она прославится
Как первая помощница,
 

 
Она —
Фуфайка ватная,
В линеечку стеженная,
Рабочая и ратная,
Морозами стуженная.
 

 
В ней первые строители
Кузнецкого бассейна
Свою подругу видели,
Она была – спасенье.
 

 
Она пришлася по́ сердцу
Советскому народу.
Она под землю просится,
Чтобы шурфить породу.
 

 
Ей ничего не станется!
За ней ли гнаться шубам?
В тайгу бесстрашно тянется
На плечи к лесорубам.
 

 
Удобная, просторная,
В ней нету неуклюжести!
Хотя и не бостоновая,
В сто раз милей с наружности!
 

 
Ее, свернув в калачик,
Кладут под головами,
И будят не иначе
Хорошими словами:
 

 
– Вставай, моя надеечка,
Мой ватничек, дружочек,
Подружка-телогреечка,
Опять гудит гудочек!
 

 
В ней люди ходят с гордостью
Московскою панелью,
Она сравнялась доблестью
С военною шинелью!
 

1949

* * *

 
Коль сердце черствое,
Заметит ли оно,
Что небо
В землю влюблено?
 

 
Нагнется ли
Над первою травой,
Как над дитем
С раскрытой головой?
 

 
Подымет ли пчелу,
Что вымокла в пути,
Чтобы сказать:
– Обсохни и лети?!
 

 
Нет!
Сердцу черствому
Все это не дано,
Собой живет,
Собой умрет оно!
 

1949

* * *

 
Разливы рек,
Раскаты грома,
Дождя веселые шаги.
Чего же мне еще? Я – дома,
А дом мой – плащ и сапоги.
 

 
И не беда, что сверху мочит,
Литою дробью в спину бьет.
Вот только так душа и хочет,
Уюта лучшего не ждет!
 

1949

Параллели

 
У каждого дома своя городьба:
Где колышки, а где – тынник.
У каждого человека своя судьба,
Кто довольствуется, а кто стынет.
 

 
У каждого дома свое окно,
Где пошире, где поуже.
Каждого человека куда-то влекло.
Кого – по океану, кого – по луже.
 

 
У каждого дома свое крыльцо,
Своя бабушка, свои сказки,
Но не у каждого человека свое лицо,
И даже свои маски!
 

1949

Девушке

 
Той, с которой чистой дружбой дружим,
Искренне даю такой совет:
Слишком рано, в восемнадцать лет
От всего отгородиться мужем.
 

 
Радуйся и сердце береги
В несказанной прелести наива.
Ты успеешь.
Счастье впереди.
Зрей во всем до полного налива!
 

 
Он придет.
Хороший. По тебе.
Только бы умела ты дождаться,
Только бы смогла тому не сдаться,
Кто лишь эпизод в твоей судьбе!
 

1949

Грачи

 
Грачей отлетный грай тревожен
С утра, под вечер, по ночам.
Закон природы непреложен;
Летит листва – лететь грачам.
 

 
Поднялись.
Крыльями сверкнули.
Смешались с небом голубым.
Куда лететь, давно смекнули…
Но… оторваться не могли!
 

 
Легко ль пускать такую стаю
За неба синие края,
Когда я с детства твердо знаю:
Мила им родина моя.
 

 
Мила им белая березка
И хатка с низеньким крыльцом,
И даже то, что здесь дерется
Петух с соседским петухом.
 

 
Опять к земле летят!
На ригу
Уселись.
Крышу с двух сторон
Покрыли.
Сколько шуму, крику,
Куда там древний вавилон!
 

 
Вот молодой сидит грачонок.
Расстроен. Жалко посмотреть.
Одним вопросом омраченый:
Куда лететь? Зачем лететь?
 

 
Ужели здесь нам под Калугой
Без жарких стран не обойтись?
Обзаведемся всяк халупой,
А к марту, глядь, – начнем нестись.
 

 
– Вернемся! – старый грач утешил. —
Не унывай, не трусь, не робь!
Чего ты голову повесил —
Не ты летишь, а весь народ!
 

 
Мы – русские, —
Грач гордо каркнул.
И смотрит.
Все в ответ: – Мы! Мы!
Нам географию и карту
Пришлось учить из-за зимы.
 

 
Взлетели дружно.
Взмыли.
Тонут
В небесном вымытом ковше.
Но сердце снова рвется к дому,
Который в сердце и душе.
 

1949