Текст книги "Ураган. Последние юнкера"

Автор книги: Виктор Ларионов

Соавторы: Борис Ильвов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Убитых хоронили, раненых увозили в лазареты, и они снова возвращались на фронт. Уцелевшие не знали отдыха...

В те дни по всей Таврии гремели орудия, трещала пулеметная и оружейная стрельба. По всем городам, селам и хуторам росла тревога... Конные лавы – красные, Жлобы и Буденного, и наши, казачьи, – ходили друг на друга в атаки без решающего успеха.

Корпус генерала Кутепова оборонял важнейший участок, упираясь левым флангом в Днепр и Хортицы и правым флангом прикрывая Мелитополь и дороги в Крым.

Донская конница генералов Гуселыцикова и Калинина часто рвала красный фронт, доходила до западно-

го района Донбасса. Ударом во фланг красной группе, оборонявшей Орехов и Александровен, она помогла группе генерала Кутепова занять эти города и выйти к берегам Днепра у Хортицы.

Но в то время как наши отборные части громили красный фронт, захватывая тысячи пленных, сотни пулеметов и десятки орудий, на фронте под Каховкой не все было благополучно: красные прочно удерживали предмостное укрепление на нашем берегу Днепра и, стягивая там большие силы и части конницы, угрожали выйти на наши тылы к Перекопу, а в другом направлении перерезать через Аскания Нову нашу единственную железную дорогу на Чонгар.

Наш Второй корпус, бывший генерала Слащева, теперь под командой генерала Витковского, усиленный танками и конной группой генерала Барбовича, так и не смог отбить назад Каховку. Красным удалось расширить Каховский плацдарм, с которого они уже два раза двинули сильные конные группы в тылы Марковской дивизии на северо-восток. Эти группы были, однако, успешно отброшены назад к Каховке конными частями генерала Гуселыцикова, снятыми с крайнего правого фланга.

Большое значение придавалось задуманному нашим главным командованием десанту из Керчи на Кубань, который должен был способствовать общему восстанию кубанских казаков. К сожалению, он не оправдал надежд. Кубанские части, усиленные добровольцами и военными училищами, под командой генералов Улагая и Бабиева, успешно высадились 14 августа и повели наступление на Ейск и на Екатеринодар. Красное командование, поняв угрожающую опасность всеобщего

восстания на Кубани, успело сосредоточить крупные силы в районе десанта, где артиллерия была слабая, а конницы не было совсем.

Трудная операция отступления к месту высадки и, главное, погрузка на пароходы обратно в Керчь в конце августа была проведена блестяще, благодаря действиям военных училищ. Об этих боях мы потом слушали рассказы Сеньки Жилина, участника десанта генерала Улагая. Жилин рассказал нам и о нашем бывшем командире Шестой батареи, капитане Михно, который все в той же грязной, когда-то белой папахе, командовал теперь кубанской сотней, ходил в конные атаки и считался у кубанцев одним из бесстрашных командиров. Части генералов Улагая и Бабиева значительно усилили нашу конницу в Таврии.

Все это время мы сидели в Мелитополе, при Штабе армии, ожидая обещанные пушки и конский состав для формирования конно-артиллерийского взвода при конвое генерала Кутепова. Пришлось познакомиться и с жизнью нашего тыла, далеко не всегда отвечавшей ожиданиям фронта. Например, когда генерал Кутепов посылал свой конвой, кстати, довольно сильный (60 всадников, частью – офицеров, с двумя пулеметами типа «максим» на тачанках и усиленный еще нашим конно-артиллерийским взводом), командир конвоя, капитан Белевич часто искал противника там, где его не было, но затем составлял победную реляцию. Мы томились, болтались по городу, дежурили вместе с офицерами конвоя на дому у командарма, по вечерам ходили в городской сад, где в темных аллеях скользили фигуры городских барышень и слышался их мелодичный смех. С музыкальной площадки плыли томные

звуки мелодий из оперетты «Сильва»... Заунывные, пьяные, волнующие кровь:

Помнишь ли ты —

Как улыбалось нам счастье...

Понемногу и мы, марковцы-артиллеристы, до того знавшие лишь бои и походы, начали привыкать к рыдающим скрипкам, терпкому болгарскому вину и запретному флирту с женами офицеров конвоя и штаба.

К тому времени кончилась польско-советская война, и колонны конной армии Буденного, воевавшие против польской армии в Галиции, спешно перебрасывались к Днепру против армии Врангеля. Генерал Врангель решил, еще до подхода советской конной армии, разделаться с Каховским плацдармом, для чего использовать сильную кубанскую конную группу генерала Бабиева. Около исторического острова Хортица, где когда-то была Запорожская Сечь, корниловцы переправились через Днепр и построили понтонную переправу (8 октября). По понтонам переправилась Марковская дивизия и конная группа генерала Бабиева. Однако данные нашей разведки о движении Красной конной армии были неправильны: наши войска, повернувшие в направлении Каховки по правому берегу Днепра, внезапно были атакованы сильными конными частями Первой и Второй советских армий Буденного и Думен– ко. В одном из первых же боев случайная советская граната сразила кубанского героя, популярного генерала Бабиева. Кубанцы, составлявшие основной центр стратегического маневра Белой армии, потеряли, после этой внезапной смерти, сердце и не смогли успешно

сопротивляться нажиму советской конной армии. Успешно начатая «Заднепровская операция» была сорвана. 14 октября кубанцы и Марковская дивизия переправлялись обратно у Хортицы.

В это время красные крупными силами обрушились на тыл нашего левого фланга со стороны Каховки и Серогоз.

Под сильным нажимом противника генералу Кутепову пришлось проводить общую перегруппировку для отражения главного удара. Главные силы донской конницы, ликвидировавшие наступление красных на нашем правом фланге в районе Токмака, не могли подойти к району тыла и левого фланга ранее нескольких дней. В Крыму не было никаких резервов, за исключением военных училищ. В воздухе запахло катастрофой...

В Мелитополе опустели улицы. Немногие прохожие словно куда-то торопились. Через город непрерывно, днем и ночью, тянулись обозы тылов и каких-то учреждений.

Наступили внезапные холода. Ветер гнал разорванные тучи. В городском саду больше не было ни белых платьев, ни музыки, лишь звуки «Сильвы» доносились из еще не закрытого кафе на главной улице. Тылы уходили прямо в Крым.

В Штабе армии пока делали вид, что все обстоит благополучно. Генерал Кутепов уехал не в Крым, а в Дроздовскую дивизию к Серогозам. Конвой генерала Кутепова, с только что получившим пушки конно-артиллерийским взводом, был спешно двинут на юг, с каким-то оперативным заданием.

Ночью началась метель, а мы шли дальше на юг вдоль железной дороги Мелитополь – Крым. Дорогу заметало, и мы ориентировались по телеграфным столбам. Холодный ветер валил с ног, снежинки хлестали по лицу и по глазам. Чтобы как-то согреться, мы все время пили болгарское крепкое красное вино, наполняя большую железную кружку из бочки с повозки в хвосте конвоя.

На рассвете метель прекратилась, и мы вышли на полустанок на железной дороге к Чонгару и к мосту в Крым. У полустанка горели костры, вокруг них грелись, переминаясь с ноги на ногу от холода, несколько сотен солдат. Солдаты были из Запасного Корниловского полка, в рваных штанах, дырявых опорках или валенках, но все, как один, в новеньких канадских кожаных безрукавках... Свет костров падал на блестевшие штыки собранных в козлы винтовок. Мы вошли в здание станции. Там, при тусклом свете керосиновой лампы, мы увидели командира полка, молодого корниловского офицера, сидевшего, обнявшись, с красивой сестрой милосердия. Тут же, оперши голову на руки, дремал другой высокий офицер, оказавшийся адъютантом командира полка. Командир полка, с орденом Св. Георгия и знаком Кубанского похода, поднял на нас глаза и, видимо, обрадовался: «...А, артиллеристы... Ну слава Богу, теперь мы не одни». Мы узнали, что командир полка только что женился на сестре полка и проводил теперь «свадебное путешествие» в виде похода против армии Буденного! Кто-то принес болгарского вина, и мы угостили корниловских офицеров и выпили за здоровье и за счастье молодоженов. Вино немного подняло настроение, и так не хотелось выходить на холод...

Офицер конвоя, поручик Максимов, еще в Мелитополе получил поручение отвезти всех жен и подруг

офицеров конвоя в Крым. На платформе станции остались: офицер конвоя – капитан Виденьев – командир пулеметного взвода, несколько офицеров из вновь сформированного Запасного Корниловского полка и мы – артиллеристы конного взвода. Командир конвоя – капитан Белевич, вскакивая в поезд, кричал, что он «тотчас же вышлет нам подкрепление»... Было неудобно, даже стыдно: ведь все это бегство начальства происходило на глазах солдат конвоя и артиллерийского взвода.

Общее положение понемногу выяснялось: Конная армия Буденного дебуширует³⁹ с Каховского плацдарма на восток к Сивашу, к железной дороге на Чонгар и на северо-восток, в тылы Первой армии и всего нашего фронта в Северной Таврии. Наши главные силы уже оставили участки фронта на севере Таврии. Генерал Кутепов, где-то в районе Серогоз, составил ударную группу из дроздовцев, корниловцев, марковцев и конницы генерала Барбовича и постепенно отходит на юг к Сивашу и Крымскому перешейку. Чтобы защитить отходящие из Мелитополя в Крым поезда, в направлении Каховки был брошен конвой генерала Кутепова с нашим конноартиллерийским взводом и, незакончивший формирование, Запасный Корниловский полк, составленный из нескольких сот военнопленных под начальством корниловских офицеров и унтер-офицеров.

От бессонной ночи и выпитого вина стало еще холоднее, когда мы вышли к батарее. С глухим ворчанием толпы корниловцев строились в походную колонну. Капитан Виденьев, с конным конвоем, подчинялся те-

перь командиру конно-артиллерийского взвода как его прикрытие; но капитан Соломон был этому, видимо, не рад и ежился от холода и нервного состояния.

Пехотная колонна и наш конно-артиллерийский взвод, под прикрытием конвоя, медленно двинулись на запад, к Аскания Нова, навстречу Конной армии Буденного.

Степь промерзла, колеса и щиты орудий дребезжали. Издалека, с северо-востока, доносилась орудийная стрельба. За гребнем показалась церковная колокольня села Михайловка. Через час мы были уже в селе, за домами слышалась редкая, но близкая стрельба.

Когда мы доехали до церковной площади, Березовский снял орудия с передков и собирался было тянуть телефон на колокольню, но потом влез на ящик, дал орудиям приблизительное направление, так как за домами ничего не было видно, и начал командовать прицелы. Было ясно, что он стреляет наугад. Наши передки стояли на «ближнем отъезде», тут же стояли и наши поседланные кони. После нескольких наших очередей гранатами советская батарея дала очередь гранат прямо по церкви, и эта очередь, роковым образом, разорвалась на нашей батарее. Капитан Березовский упал с ящика на землю и застонал, раненный осколком в бедро. Несколько лошадей было ранено. Пока перепрягали раненных лошадей и Златковский грузил Березовского на подводу и направлял ее назад, в тыл, на Чонгар, я стал на место командира и продолжал стрельбу по невидимому противнику.

В это время командир Запасного Корниловского полка подъехал к батарее и приказал немедленно сниматься и отходить к мельницам. Наши ездовые, чув-

ствуя беду, подали передки, как черти, в галоп. Стрельба продолжалась и слышалась то справа, то слева, за домами. Когда мы поднялись на косогор к мельницам, картина стала ясной: широкие лавы Конармии Буденного обогнули Михайловку с трех сторон и двигались для решительного сабельного удара. За первыми лавами видны были колонны советской конницы, конные батареи и пулеметные тачанки. Это была какая-то «мамаева орда», растянутая по всему горизонту...

Около мельниц, на косогоре, в шеренгу вытянулся наш конвой в белых бескозырках, пулеметная команда и командир 4-го Запасного Корниловского полка с молодой женой и двумя ординарцами. Капитан Соломон и капитан Виденьев были в седлах. Мы со Злат– ковским, не дожидаясь распоряжений, сняли орудия с передков и сами сели за панорамы. Из номеров остались при орудии 3—4 человека, остальные разбежались по хатам. Мы открыли огонь и били по первой конной лаве настолько быстро и точно, что сбивали уже начинавшуюся конную атаку. Но в это же время наше прикрытие, цепи 4-го Запасного Корниловского полка, частью разбегались, частью втыкали штыки в землю и поднимали руки.

Советская конная лава пошла влево в балку и оттуда готовилась в атаку на батарею. Наши пушки подпрыгивали все чаще и сбивали порыв красных. Красные лавы открыли оружейный и пулеметный огонь.

Капитан Соломон подскочил к орудиям на своей английской кобыле и закричал с искаженным лицом: «Уходите назад! Быстро!» Я обернулся, – командира полка уже нет. Кутеповский конвой, под командой капитана Виденьева, через наши головы дает нестройные

залпы по красной коннице, затем поворачивается и галопом уходит назад. Мы остаемся одни. Я вызываю передки. Оставшиеся пушки уходят галопом. Подбегаю к своей лошади, ставлю ногу в стремя, и вдруг седло с неподтянутой подпругой скользит под брюхо лошади. А красные конники уже близко. Конь горячится и рвется за своими. Пальба идет со всех сторон. Конвойные пулеметчики, уходя, садят из своих пулеметов по красным, не считаясь с нами впереди. Я не могу одной рукой надеть седло, а другой удерживать рвущуюся изо всех сил лошадь: «Пропал!» – мелькает мысль... Тут мой ординарец, из мелитопольских рабочих, увидя мое положение, подбегает, не обращая внимания на град пуль. Он мне кричит: «Мне ничего не будет... я укроюсь... а вам...» – и помогает мне сесть в седло, а сам, пригнувшись, бежит к ближайшим домам. Я хочу поднять коня в галоп, но конь ранен и еле идет рысью, припадая на заднюю ногу. Я все же догоняю орудие. Оно облеплено нашими пулеметчиками и корниловцами и еле движется. Отставшие пулеметчики кричат отступающим: «Не бросайте нас!» Но что мы можем сделать?

Когда я выскочил из сферы оружейного и пулеметного огня, я оглянулся: части Конармии у Михайловки перестраивались в колонны и поворачивали на север. Я хотел пустить по колоннам несколько гранат, но передумал и поскакал дальше на восток. Как-то машинально я снял с передка зарядного ящика кем-то брошенную драгунскую винтовку и сунул в карман пачку патронов.

Не прошло и нескольких минут, как чуть правее, впереди нас, выскочила обошедшая нас конная группа красных, так близко, что были видны их лица и клинки

выхваченных шашек. Они скакали на нас с криком, наскочили на повозки, на пулеметчиков, на бегущих обезумевших пехотинцев. Я повернул полуоборотом на север, орудие неслось сразу за мной. Я видел, что орудие Златковского тоже уходит, параллельно со мной, левее.

Несмотря на холод, мне стало жарко, пот выступил на лбу. Я вспомнил свои марковские капитанские погоны – черного бархата с золотыми буквами «Г. М.». Мозг работал отчетливо и логично. – «Погоны вшиты и их нельзя сорвать... Сейчас прискачут вплотную, и если не убьют сразу, то заберут в плен и после издевательств расстреляют. Что делать? Конечно, надо застрелиться... Попробуй, можешь ли упереть винтовку в подбородок». Я беру драгунку. Слава Богу, рука достаточно длинна, чтобы спустить курок, если ствол упирается в подбородок. Но надо еще попробовать, действует ли боек, стреляет ли винтовка... Целю в ближайшего советского всадника. Выстрел и отдача в плечо. Стреляет. Все в порядке. Орудие меня уже догоняет... Мой раненый конь шатается и еле движется дальше. Советские наскакивают на орудие прямо к первому уносу. Ездовой-фейерверкер Винников стреляет из своего бульдога в первого всадника. Другие налетевшие его рубят. Параллельно со мной в десятке метров скачет советский конник, стреляет в меня из нагана и что-то хрипло кричит... Вероятно: «Сдавайся, офицерская белогвардейская сволочь!» В это же время приближаются ко мне двое других. Один – черный, усатый, в красном башлыке, все время бьет из нагана, другой – с обнаженной шашкой... Теперь работает уже не мозг, а только инстинкт: «Подпусти их ближе». Башлык и черные усы уже в нескольких метрах... Снова отдача в плечо, и красный башлык виден уже под ногами скачущей лошади. Поворачиваюсь в другую сторону, придерживаю коня, целю в другого конника и стреляю, как по мишени. Его нет, лошадь стоит одна, свалился... В стволе драгунки больше нет патрона, я вспоминаю пачку, засунутую в карман. Успеваю вынуть обойму, вгоняю патрон в ствол драгунки и поднимаю ее на третьего противника. Он близко, совсем близко от меня, но не пытается ни стрелять, ни рубить, а кричит: «Не стреляй, не стреляй!» Я не стреляю. Он поворачивает и скачет в сторону.

Очевидно, как я потом думал, он видел, повернувшись ко мне и расстреляв на скаку весь барабан своего нагана, как я сбил из винтовки двух его товарищей, и хотел спасти свою жизнь, поняв неравенство боя с наганом против винтовки.

В это время лошадь усатого конника, сбитого мною, выбежала на узкую межу и пошла рядом. Как это было вовремя! Мне осталось только бросить свои стремена, схватить ее повод и перекинуться на красноармейское седло. Лошадь после погони была в мыле, но отлично скакала дальше. Красные всадники преследовали меня и что-то кричали. Но теперь расстояние между нами все увеличивалось. Скоро впереди показалась далекая железная дорога, по которой один за другим катили поезда от Мелитополя к Чонгару – в Крым... Ужас! Беженцы и не подозревали, что эскадроны Буденного режут дорогу к Чонгарскому мосту. Мне навстречу шли сотни людей в военных шинелях, без оружия, группами и в одиночку. Очевидно, это были солдаты наших запасных частей, шедшие теперь сдаваться в плен красным. На вопросы они не отвечали.

Через полчаса я переехал полотно железной дороги и ехал уже спокойной рысью в направлении Арбатской стрелки.

Вскоре показался Сиваш. Вокруг все было тихо. Солнце уже садилось, и воды Сиваша, мертвые и холодные, блистали в косых лучах заката как гигантское зеркало. Трудно передать охватившее тогда мою душу чувство. Какой прекрасной казалась жизнь – прошедшая и будущая...

Уже в районе Геническа мне удалось догнать конвой и уцелевших артиллеристов. Все, особенно капитаны Виденьев и Соломон, были рады меня видеть, ведь они были уверены, что буденновцы меня зарубили. Им было трудно поверить моему рассказу о схватке с буденнов– цами – настолько она казалась фантастичной. Однако красноармейский конь подо мной, с переметными сумками советского драгунского седла, был негласным свидетелем и доказательством моей схватки с советскими кавалеристами. На фоне паники, отступления и даже бегства – начальство конвоя раздуло перед генералом Кутеповым этот эпизод схватки с Конармией Буденного. Командир конвоя, капитан Виденьев, выделил меня среди других офицеров конвоя и позже, в Галлиполи, принудил меня принять пост командира офицерского взвода конвоя генерала Кутепова, хотя я там был самым молодым.

В Чонгаре мы переночевали, и на следующий день уцелевшие конвойцы, под командой капитана Видень– ева, двинулись в направлении Джанкоя, где надеялись узнать всю обстановку. Эти дни вся Первая армия была отрезана в Таврии от Крыма. На Перекопском валу укрепился отступивший от Чаплинки генерал Витков-

ский, а на Чонгаре, у моста, находился сам генерал Врангель с бронепоездом и с юнкерами – корниловцами и константиновцами. Только после упорных двухдневных боев части Первой армии, под командой генерала Кутепова, прорвались к Чонгару, а генерал Пешня привел остатки Марковской дивизии и другие уцелевшие части к Арбатской стрелке.

Через несколько дней конница генералов Абрамова и Гуселыцикова (Донская дивизия) подошла с Бердян– ского направления к Чонгару, опрокинула Конную армию Буденного, прижав ее к Сивашу, и захватила десятки орудий. Но эта блестящая победа не могла изменить положения, а только давала белым возможность выиграть время... Дух Белой армии был подорван непрерывными тяжелыми боями и отступлением на исходные позиции – за Перекопский вал и за Сиваш. Слухи о погрузке на пароходы начинали преобладать, окончательно подрывая боевой дух. Даже генерал Тур– кул с Дроздовской дивизией не удержался на западной части Сиваша у Перекопа.

Подготовленные специально для штурма Перекопа красные дивизии: 51-я Московская, имени Ленина, 15-я и 52-я, имея в резерве Латышскую дивизию и конную группу, после сильной артиллерийской подготовки, штурмовали Перекопский вал. Однако наша артиллерия отбила все атаки на вал. Красные понесли большие потери при этом штурме, и главковерх Фрунзе, произведя перегруппировку, бросил главную массу своей пехоты в обход, в брод через маловодный тогда Сиваш, – на Татарский мыс, на хутор Ка– раджанай. На Татарском мысе сидели кубанцы, – старики из отряда генерала Фостикова, недавно эва-

куированные из Грузии, почти без пулеметов и без артиллерии.

В ночь на 3 ноября красные части атаковали Татарский мыс, потеснили кубанцев и начали продвигаться вдоль Сиваша в тыл Перекопского вала. Генерал Кутепов поручил генералу Туркулу собрать дроздовцев у восточной части Перекопского вала и начать контратаку вдоль берега Сиваша к Татарскому мысу. Главковерх Фрунзе бросил на Татарский мыс все резервы фронта.

Дроздовцы – изможденные, голодные, промерзшие – три дня удерживали красных у Караджаная, но потом начали сдавать. Марковская дивизия не поспевала к месту боя с Арбатской стрелки. Конный корпус Барбовича не смог развернуться на узком фронте и понес большие потери от пулеметного огня. У генерала Врангеля в резерве были еще казачья конница, переправившаяся через Чонгарский мост, и юнкерские училища, но он не хотел рисковать этими последними резервами, необходимыми для прикрытия отхода.

Исчезла вера в победу. Все, кто мог, отступали теперь на юг – на Севастополь, на Керчь, на Балаклаву. Мы, уцелевшие артиллеристы и конвой, сопровождали поезд генерала Кутепова до Бахчисарая. Симферополь проходили ночью. В городе слышалась стрельба и из боковых улиц доносились крики о помощи: кто-то грабил жителей. Ночью мы в конном строю прошли перевал и проехали Долину роз. Рядом со мной всю дорогу скакала молоденькая жена капитана Виденьева – стройная, лихая наездница, одетая в черкеску.

Утром мы достигли Бахчисарая. Там получили приказ садиться в поезд генерала Кутепова и провожать его на Севастополь. Надо было бросать коней. Я привя-

зал свою красноармейскую лошадку к изгороди, насыпал ей полную торбу овса и поцеловал ее, спасшую меня от верной гибели, в морду. «Прощай...»

В Севастополе, 14 ноября, мы проводили генерала Кутепова на пароход «Херсон». Марковская бригада грузилась рядом на «Саратов». Уже с парохода мы в последний раз кричали «Ура!» генералу Врангелю, отъезжавшему от Графской пристани. Так закрывалась последняя страница ныне полузабытой эпохи начала борьбы с большевизмом, в коей нам, последним юнкерам Российской империи, довелось принять участие.

Прошло много лет, но мы, старые первопоходники– корниловцы, бывшие михайловцы и константиновцы, будем всегда с благодарностью помнить все пережитое тогда. И мы ни о чем не жалеем: ни о нашей пролитой крови, ни о бесчисленных жертвах, принесенных Родине...

Так повелела судьба.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 До Октябрьского переворота в России существовало два юнкерских училища, выпускающих артиллерийских офицеров: Михайловское артиллерийское училище, основанное в 1820 году, и Константиновское, учрежденное в 1894 году. Оба находились в Петербурге. В 1904 году в них училось 797 юнкеров, из которых дети потомственных дворян составляли лишь 47%.

2 Кадетские корпуса были учебными заведениями с семилетним сроком обучения. Они давали мальчикам среднее общее образование (близкое по программе к курсу реальных училищ) и специальное военное. В 1917 году их было, во всей империи, 29, с количеством учащихся значительно превышающим 10 000 человек. Социальный состав учащихся был очень различен, в зависимости от корпусов: в петербургском Пажеском корпусе было 100 % потомственных дворян, а в Сибирском корпусе (в 1890 г.) – 11 %.

3 Георгиевский крест – орден, разделенный на четыре степени. Им награждали за военные подвиги солдат и унтер-офицеров. Он отличался от офицерского Геор-

гиевского ордена. Временное правительство ввело награждение и офицеров, по приговору солдат, Георгиевским крестом.

4 Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870– 1920) – депутат Государственной думы 2—4 созывов, крайний монархист, глава националистического «Союза Михаила Архангела». Он участвовал в убийстве Распутина. Осенью 1917 года он возглавил в Петрограде тайную организацию, стремящуюся к объединению и вооружению национально настроенных офицеров и юнкеров.

5 К.Р. – великий князь Константин Константинович (сын брата Александра II, 1858—1915). Константин Константинович был незаурядным деятелем последних времен старой России. Талантливый поэт, он с 1889 года стал президентом Российской академии наук. В 1900 году он был назначен Начальником Главного управления военно-учебных заведений и предпринял широкую реформу среднего военного образования в России. В приказе от 24 февраля 1901 года он писал, что одна из важнейших задач воспитания кадетов заключается в том, чтобы у них развивать «сознание их человеческого достоинства и бережно устранять все то, что может унизить или оскорбить это достоинство».

6 «Алексеевская организация» была создана ген. Алексеевым в начале ноября 1917 года в Новочеркасске. Она состояла из пробравшихся на Дон офицеров и юнкеров и местной учащейся молодежи, которые распределились в Сводно-офицерскую группу, Юнкерский батальон, Михайло-Константиновскую батарею и Георгиевскую роту – всего несколько сот человек. 27 декаб-

ря 1917 года «Алексеевская организация» была упразднена и заменена «Добровольческой армией».

Ген. Михаил Васильевич Алексеев (1857—1918) родился в семье сверхсрочнослужащего солдата, бывшего крепостного. Он окончил Московское юнкерское училище и, в 1890 году, Академию Генерального штаба. Алексеев был ранен на Русско-японской войне. В aeiy– сте 1915 года ген. Алексеев стал Начальником штаба Верховного главнокомандующего и много сделал для восстановления русской армии. После отречения государя Николая II Алексеев стал Верховным главнокомандующим (до 21 мая 1917 г.). Он был создателем, совместно с ген. Корниловым, Добровольческой армии. В марте 1918 года Алексеев принял звание Верховного руководителя Добровольческой армии, взяв на себя ее политическое руководство. Он умер от болезни 8 октября 1918 года.

7 Алексей Максимович Каледин (1861—1918), донской казак по происхождению, окончил Михайловское артиллерийское училище и Академию Генерального штаба (в 1889 г.). Назначен генералом в 1907 году. В мировую войну командовал различными кавалерийскими частями и был тяжело ранен в строю. С апреля 1916 года, в чине генерала-от-кавалерии, командовал 8-й армией, совершившей, в июне 1916 года, знаменитый «Луцкий прорыв» австрийского фронта. 18 июня 1917 года Каледин был избран Донским атаманом. Политически умеренный, искренний патриот, Каледин не мог примириться с большевистским переворотом и стремился создать на Дону оплот национальной России. 11 февраля 1918 года он покончил с собой выстрелом в сердце, доведенный до отчаяния пассивностью донского казачества.

8 Митрофан Петрович Богаевский (1881 – 1918), при Каледине Товарищ Войскового атамана и Председатель, Донского войскового круга, был по профессии педагогом директором реального училища. Он был хорошим оратором, но, как и ген. Каледин, политически неопытным человеком. После падения власти Донского атамана М.П. Богаевский был убит казаками самосудом. М.П. Богаевский был младшим братом последнего Донского атамана ген. Африкана Петровича Богаевского (1872—1934), участника Первого кубанского похода и белой борьбы до ее конца в Крыму.

9 Лавр Георгиевич Корнилов (1870—1918) родился в семье казака Сибирского казачьего войска. Он окончил Михайловское артиллерийское училище, в 1898 году – Академию Генерального штаба. Его служба протекала на востоке: изучив несколько местных языков, Корнилов много путешествовал по Азии и написал несколько ценных этнографических исследований. В Русско– японскую и Первую мировую войну он себя показал военным начальником исключительной храбрости. В апреле 1915 года, тяжело раненный в бою, генерал Корнилов взят в плен австрийцами, но бежит из него в июле следующего года. После Февральской революции он арестовал Императорскую семью. В марте—апреле 1917 года Корнилов командует Петроградским военным округом, с мая – 8-й армией, а в июне становится Верховным главнокомандующим. В августе 1917 года, чувствуя надвигающуюся опасность захвата власти большевиками, ген. Корнилов сделал неудачную попытку установить в России силой твердую власть. Обманутый премьер-министром Керенским, он был заключен, вместе с рядом других будущих вождей Белого движения, в тюрьму г. Быхова. После Октябрьского переворота Корнилов пробрался на Дон и стал во главе Добровольческой армии, совместно с ген. Алексеевым. Он был убит снарядом во время штурма Екатеринодара 13 апреля 1918 года. Тело его, похороненное на месте, было выкопано красными и подверглось в Екатерино– даре публичному поруганию.

10 Сергей Леонидович Марков (1878—1918) родился в семье простого офицера. Он окончил Константи– новское артиллерийское училище и Академию Генерального штаба (в 1902 г.). В Русско-японскую войну он получил ряд боевых наград. В Первую мировую войну полковник Марков стал Начальником штаба 4-й стрелковой, «Железной», дивизии, которой командовал ген. Деникин. Получив полк, по своей просьбе, он им командовал в течение 14 месяцев и был представлен к чину генерала за боевые отличия. В конце 1916 года генерал Марков был вызван лектором в Академию Генерального штаба, затем вернулся в действующую армию, а в августе 1917 года попал в Быховскую тюрьму как сочувствующий ген. Корнилову. Выйдя из тюрьмы, он пробрался на Дон и стал командиром Сводно-офицерского полка Добровольческой армии, с которым он проделал весь Первый кубанский поход. В начале июня 1918 года ген. Марков был назначен командующим 1-й пехотной дивизии Добровольческой армии. 25 июня он был убит в бою. После его смерти 1-й офицерский полк, входящий в состав его дивизии, стал именоваться, в память погибшего вождя, 1-м Офицерским генерала Маркова полком.

11 Донской казак В.М. Чернецов в Первую мировую войну был в чине сотника. Он служил разведчиком в

4-й Донской казачьей дивизии и был трижды ранен. В 1915 году из состава кавалерийских и казачьих дивизий начали формировать партизанские отряды. Есаул Чернецов стал начальником партизанского отряда своей дивизии. В конце 1917 года попытки Чернецова привлечь к борьбе против большевиков донское офицерство имели мало успеха, но за ним пошла идейная учащаяся молодежь. Подвиги Чернецова быстро приобрели легендарный характер, и рассказы мемуаристов о его делах и смерти значительно расходятся.