Текст книги "Ураган. Последние юнкера"

Автор книги: Виктор Ларионов

Соавторы: Борис Ильвов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Наташа оживилась.

– Если позволит начальство, я с радостью приму ваше предложение.

– Ну начальство авось разрешит, – заметил генерал снисходительным тоном. – Так завтра, часов в пять, мы и тронемся. Поручик, – обратился он к адъютанту, – распорядитесь, чтобы к пяти утра была пара оседланных коней, да пошлите за моими ружьями. Чтобы оба сюда привезли. Для сестры Любимчика прикажите оседлать. Он как раз ей по росту будет.

Солнце еще не всходило, когда Наташа, верхом на маленькой, резвой лошадке, одетая в мужской костюм, подъехала к палатке генерала.

– А вот и мы, – пристегивая шашку, вышел из палатки старик. – Здравствуйте, молодой человек, – засмеялся он, глядя на Наташу. – Покажите же, покажите ваше искусство верховой езды, – продолжая он, разбирая повода.

– Прохоров, подай ягдташ и двухстволку.

– Ну, кажется, все готово. С Богом.

Кони тронулись шагом через лазаретный поселок.

– Как вам нравится Любимчик?

– Прелестная лошадка, – отвечала Наташа, похлопывая по крутой шее животное.

– Вот как выберемся из поселка, давайте рысью пройдем. Мне хочется, чтобы вы посмотрели, какая у него прекрасная рысь.

Выехав из поселка, пустились рысью. Генерал испытующе поглядывал на свою молодую спутницу, невольно любуясь ее оживленным личиком и легкостью, с которой она сидела в седле.

Первые лучи восходящего солнца брызнули из-за горизонта. Ярким золотом покрылись сплошь заросшие лесом величественные горы.

– Боже, какая дивная красота! – воскликнула Наташа. – Как величественны эти горы!

Генерал, как и она, любовался дивным пейзажем.

– Но куда же мы поедем? Выбирайте, сестра. Можно ехать по шоссе, а можно свернуть в горы, вон по той дорожке. Куда хотите?

– Идемте в горы.

Свернув на узкую, вившуюся змеей дорожку, они начали подниматься и, доехав до опушки леса, потонули в густой, зеленой листве.

Прогулка вышла очаровательной. Поднимаясь с горы на гору, спускаясь в лощины, они не столько охотились, сколько наслаждались природой, ароматным воздухом и отсутствием людей. В полдень, когда оба проголодались, на берегу безымянного ручья устроили бивак и закусили взятыми с собой запасами. День прошел незаметно. Солнце уже зашло и вдали засветились огни, когда они возвращались в поселок.

– Ну что же, сестра, довольны охотой?

– О, я страшно вам благодарна, ваше превосходительство. Этот день я провела с огромным удовольствием.

– Знаете что? Не называйте меня превосходительством. Для вас я Дмитрий Петрович. Да и мне разрешите называть вас по имени-отчеству. И давайте учредим охотничье общество из двух членов. Вы да я. Когда будет свободное время, я буду за вами заезжать и мы будем ездить в горы. Идет?

– Идет, – улыбнулась Наташа.

– А Любимчика и ружье я прошу вас оставить у себя, чтобы не таскать их каждый раз из штаб-квартиры. Прошу ими и без меня пользоваться, когда вам захочется прокатиться.

– Спасибо, Дмитрий Петрович, только ведь нам, сестрам, не разрешается верховая езда.

– Ну об этом не беспокойтесь. Я скажу вашему уполномоченному, чтобы он вам не препятствовал.

На следующий день Наташа снова дежурила по палате. Обойдя всех раненых, которые ее ласково приветствовали, она подошла к койке Карягина.

– Позвольте, я вам поставлю градусник.

– Здравствуйте, сестра. Градусника не надо. Я и без него чувствую, что температура у меня нормальная.

– Это все равно. По госпитальным правилам я обязана померить вашу температуру.

– Ну как хотите. Ставьте, если угодно. Только, пожалуйста, посидите около меня немножко.

– Извините, но я не имею времени.

– Полно сестра. Если захотите, то время найдете. Или я вам так противен? Ну позвольте, в знак внимания, поцеловать вашу ручку. – И он, схватив ее за руку, притянул к себе. С силой вырвав руку, красная от негодования, Наташа отступила.

– Я принуждена просить начальство защитить меня от ваших оскорбительных шуток, – проговорила она дрожащим голосом..

– Да постойте, сестра, я...

Но Наташа уже выбежала из палаты.

– Антон Петрович, – говорила она взволнованным голосом старшему врачу. – Антон Петрович, я убедительно вас прошу или переведите меня в другую палату, или возьмите из нее ротмистра Карягина. Я не могу работать в его присутствии.

– Да в чем дело? Что случилось?

– Он просто не умеет себя вести. Я ни за что не вернусь в палату, пока он там.

– Ох уж эти мне девичьи капризы, – нахмурился старший врач. Но, вспомнив о расположении к Наташе начальника дивизии, обещал перевести Карягина в другую палату.

«Странная девочка, – между тем думал Карягин. – До сих пор, бывало, только чуть-чуть поманишь и любая сестра на шею тебе готова броситься, а эта... Да ну ее. Вот еще привязалась. Подумаешь. Невидаль». Но как он ни гнал от себя образ Наташи, тот стоял перед ним, гневный и очаровательный.

«И как к ней идет гнев, – продолжал думать он. – Прямо богиня да и только».

Размышления Карягина были прерваны появлением двух санитаров.

– Вам что надо? – обратился он к ним.

– Так что приказано перенести ваше высокоблагородие в третью палату.

– Это еще зачем? Кто приказал?

– Так что господин старший врач изволили приказать.

– Идите вы к черту с вашим старшим врачом. Я не желаю переходить из этой палаты. Так ему и передайте.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

Санитары исчезли.

Однако не прошло и получаса, как сопровождаемый теми же санитарами в палату вошел старший врач. Он направился прямо к койке Карягина.

– Я вас прошу, господин ротмистр, не нарушать порядка во вверенном мне госпитале и не препятствовать персоналу выполнять их обязанностей.

– Да я в ваши порядки и не вмешиваюсь, но вовсе не желаю, чтобы ради удовлетворения вашего каприза меня таскали бы из палаты в палату.

– При чем тут каприз? Перевести вас в другую палату меня заставляет вовсе не каприз, а собственное ваше поведение. Хотя я и не обязан давать вам отчет о моих распоряжениях, сообщу вам, что распорядился я вашим переводом потому, что вы обидели сестру этой палаты, госпожу Воробьеву. По ее просьбе вы и переводитесь.

–Помилуйте! Каприз какой-то девчонки, которой бог знает, что померещилось...

– Извините, ротмистр, госпожа Воробьева не какая-то девчонка, а сестра милосердия вверенного мне госпиталя. Я вас покорнейше прошу говорить о ней не иначе, как в надлежаще-почтительной форме.

– Скажите пожалуйста, – процедил сквозь зубы Карягин.

– Итак, господин ротмистр, согласны ли вы исполнить мое категорическое требование и оставить эту палату?

– А если я не соглашусь?

– Тогда, извините. Я приму против вас решительные меры.

– Например? – презрительно улыбнулся Карягин.

– Простите, я считаю наш разговор оконченным и жду лишь вашего ответа.

– Хорошо. Пусть несут. Но я вас предупреждаю, что это в последний раз, когда я позволяю с собой подобные шутки.

Старший врач ничего не ответил, а санитары подняли кровать и вынесли ее из палаты.

Дни тянулись за днями, ничем не нарушая монотонной жизни госпиталя. На фронте царило затишье, и раненых подвозили редко. Частенько, с разрешения уполномоченного, Наташе седлали Любимчика, и она отправлялась в горы. Иногда приезжал Дмитрий Петрович, и тогда они вдвоем отправлялись на охоту на целый день. Старик искренно привязался к молодой девушке. Он оценил ее цельный, прямой характер, ее серьезное отношение к жизни, а ее неподдельная радость при его приездах доставляли ему неизъяснимое удовольствие.

Прошло около двух месяцев. Карягин выписался из госпиталя и уехал в свой полк. Уязвленное ли самолюбие, или какая-либо другая причина, но он не мог отделаться от воспоминаний о Наташе. Еще в госпитале, когда его нога поправилась настолько, что он мог выходить, он всячески старался с ней встретиться. Но она так искусно избегала его, что встреча так и не состоялась.

Однажды эскадрон, которым он командовал, был переброшен именно в ту местность, где находился госпи-

таль. С верхушки горы, где он расположился, в ясную погоду можно было разглядеть госпитальные палатки и бараки. Служба, порученная эскадрону, заключалась в объездах всего близлежащего района прифронтовой полосы. Дело было скучное и не интересное. Карягина утомляло это, в сущности, бездействие. Кроме того, близость госпиталя и Наташи раздражали его. Он злился, гнал от себя образ ее, но все было напрасно. Стоило ему остаться праздным, как он начинал думать о ней, снова и снова переживая те немногие встречи, которые выпали на его долю во время лежания в госпитале.

Однажды в своем захолустье он получил большую посылку из России. В тот же вечер у него в землянке собрались все офицеры эскадрона – на рюмку коньяка. Была откупорена уже не первая бутылка, когда вдруг затрещал полевой телефон. Карягин снял трубку.

– В чем дело? Кто говорит?

– Наблюдательный пост № 3. Дозвольте доложить. Так что сестра едут.

Надо сказать, что со своей верхушки Карягин не раз видел маленькую всадницу. В своей цейсовский бинокль он хорошо видел ее. Еще не зная, зачем ему это надо, но он приказал своим наблюдательным постам докладывать ему каждый раз, как заметят прогуливающуюся верхом сестру.

– Вот это мило, – обрадовались захмелевшие офицеры. – Провести вечерок за рюмкой коньяка, да еще в дамском обществе. Однако мы и не подозревали, что к тебе сестры ездят. И когда только ты успеваешь с ними знакомиться? Даже зависть берет. Право.

– Вахмистр! – высунувшись в дверь, крикнул Карягин.

Усатый унтер-офицер мгновенно вырос перед ним.

– Садись на коня и поезжай по дороге к госпиталю. Там ты встретишь сестру милосердия верхом на коне и в мужской одежде. Пригласи и проводи ее ко мне. Понял?

– Так точно, ваше высокоблагородие. Только, как прикажете, ежели оне не пожелают.

– Дурак. Коли не пожелают, арестуй и доставь сюда.

– Слушаю, ваше высокоблагородие.

Ничего не подозревавшая Наташа беспечно ехала на своем Любимчике. Этой дорогой она уже не раз ездила. Случалось, что она встречала солдат, но ни один их них ни разу не позволил себе ни малейшей грубости. Наоборот, при встрече с ней, дабродушные широкие лица обычно расплывались в улыбку и они дружелюбно здоровались с ней.

– Что мой Любимчик? Устала, лошадка? – разговаривала она с конем. – Ничего, ничего, ленивец. Скоро домой поедем. Видишь, как здесь хорошо.

И действительно кругом было хорошо. Дорога вилась по густому лесу. Кругом не было ни души. Ни один посторонний звук не нарушал гармонии природы. Шелест листвы, трели цикад да птичий гомон, одни наполняли воздух.

Вдруг вдали послышался топот коня. Ничуть не беспокоясь предстоящей встречей, Наташа продолжала подыматься в гору. Топот все приближался, и вот из-за поворота, выехал ей навстречу знакомый вахмистр. Наташа направила Любимчика к краю дороги, чтобы дать проехать незнакомому всаднику, но тот, поравнявшись с нею, остановил коня.

– Здравствуйте, сестрица, – поклонился он.

Наташа ласково ответила ему, вопросительно оглядывая его рослую фигуру.

– Так что наш командир приказали проводить вас до ихней землянки.

– Какой командир? Я не к какому командиру не собираюсь ехать.

– Не могу знать. Приказали вас встретить и проводить.

– Ты, голубчик, ошибаешься. А может быть, и твой командир ошибся. Я тут никого не знаю, а еду только для прогулки, – продолжала она, улыбаясь.

– Так что не могу знать! Приказано.

Наташа сделала движение, чтобы объехать вахмистра.

– Пропусти же меня, голубчик.

– А как же к командиру-то?

– Я же тебе сказала, что твоего командира я не знаю и ехать к нему не собираюсь, – давая шенкеля, отвечала Наташа.

– Уж вы простите меня, сестрица, но командир приказали, ежели вы добровольно не пойдете, арестовать вас и силой к нему доставить.

– Как арестовать? За что арестовать?

– Уж того я не знаю. Приказано предоставить вас к нему, и все тут. Пожалуйте вперед, а я позади пойду.

– Но я не хочу ехать к твоему командиру, – попробовала она протестовать.

– Никак, сестрица, невозможно. Коли добром не пойдете, я силой вас повезу.

Делать было нечего. Не на шутку встревоженная, Наташа двинулась по указанной ей дорожке.

– Ничего не понимаю, – рассуждала она сама с собой. – Если за шпиона меня приняли, то почему этот

солдат называет меня сестрой? Посмотрим. Ясно, что тут какое-то недоразумение.

Между тем Карягин с нетерпением ожидал прибытия Наташи. Выпитый коньяк разбередил его нервы, и, не обращая внимания на захмелевших офицеров, он вышел из землянки и медленно пошел ей навстречу. Не успел он войти в лес, как увидел медленно приближавшихся Наташу и конвоировавшего ее вахмистра. Наташа сразу узнала Карягина. Сердце ее быстро-быстро заколотилось и кровь бросилась в голову.

– Здравствуйте, сестричка, – беря Любимчика под уздцы, приветствовал он ее насмешливым голосом. – А ты, – обратился он к вахмистру, – исчезни.

Тот дал шпоры и, лихо козырнув, мгновенно скрылся среди зелени лиса.

– Что вам угодно? – чуть слышно пробормотала Наташа побелевшими губами.

– Что мне угодно? Да просто соскучился по вас. Шутка сказать, более трех месяцев не виделись. Слезайте же, мой зверек, – и он обнял ее за талию, пытаясь снять с седла.

' Не помня себя, Наташа взмахнула хлыстом и со всей силы ударила им Карягина по лицу. Ошеломленный неожиданностью, он инстинктивно закрыл лицо обеими руками и выпустил уздечку Любимчика. Этого мгновения было достаточно. Подняв коня на дыбы, Наташа круто повернула и стрелой полетела назад, к лазарету. Она неслась стремглав, не разбирая дороги и боясь оглянуться. Ее выручил инстинкт лошади. Любимчик искусно избегал опасностей и на полном ходу лавировал между ними. Благополучно спустившись в долину, она еще версты две пронеслась карьером, но, убедив-

шись, что погони за ней нет, пустила шагом взмыленную лошадь.

– Вперед это мне наука, – рассуждала она, немного успокоившись. – Уж слишком была я беспечна. Нет! Чтобы теперь я поехала одна, да еще так далеко! Дудки! Ни за что на свете.

Сообразив, что Наташа ускользнула и что ему ее не догнать, Карягин затрясся в бессильной ярости. Чтобы дать себе немного успокоиться, он вошел в лесные заросли и лег на траву, укрытый кустами. Лицо от удара горело.

«Вероятно, шрам виден, – думал он, ощупывая вспухший рубец. – С этаким украшением, черт возьми, и домой показаться нельзя! Но как хороша! Как хороша! И дернуло же меня с первого же знакомства восстановить ее против себя. Нет. Это необыкновенная девушка. В ней есть что-то такое, чего в женщинах я еще не встречал. Но неужели же она так-таки и потеряна для меня? – Странно. Но этот вопрос вдруг отозвался болью в его сердце. – Да что я! Влюбился, что ли? Нет, так нельзя распускаться, а то чего доброго и впрямь влюбишься».

Между тем вечерело. Солнце зашло и наступили сумерки.

– Теперь, пожалуй, можно и домой. Эти шалопаи авось не заметят. Надо только вызвать их из землянки, – рассуждал он, вставая.

– Эй, господа! – выходя на полянку, крикнул он. – Чего вы, как кроты, забились под землю. Вылезайте сюда да бутылки с собой тащите.

Из дверей, пошатываясь, появились офицеры.

– Ну брат, однако, ты долго любезничал с сестрой. Да где же она?

– Фыо, – засвистал Карягин. – Ее и след простыл.

– Что же ты не пригласил ее в землянку?

– Приглашал, да она законфузилась большого общества.

– И предпочла тет-а-тет с тобой! – засмеялся один из офицеров.

– А хотя бы и так. Ну, к черту сестру! Давайте лучше выпьем. Налейте же мне. Да не в рюмку. Лейте прямо в стакан. Сегодня я настроен напиться...

* * *

Медленно и монотонно тянулось время в лазарете. Иногда налетали немецкие аэропланы. Они сбрасывали по нескольку бомб, впрочем, не причинявших вреда, и улетали обратно. Опасаясь отъезжать далеко, Наташа ограничивалась ездой по шоссе. По-прежнему изредка приезжал Дмитрий Петрович, и тогда повторялись их прогулки вдвоем.

Наступила зима, и жизнь в лазарете стало еще тоскливее и однообразнее. Теперь уже реже приезжал генерал и реже устраивались прогулки. На фронте тоже наступило затишье. Готовились к весеннему наступлению. Приезжая в лазарет, Дмитрий Петрович не раз предсказывал окончание войны весною.

– Нет, теперь, поверьте, мы вдесятеро сильнее, чем были в начале войны, – говорил он. – Дайте только теплу наступить, и вы увидите, как двинутся вперед наши армии.

Но вместо ожидавшего наступления разыгралась революция. Вначале она почти не сказывалась в передовых частях, но чем дальше в лес, тем больше дров. Чем

старательнее углубляли революцию, тем труднее было справиться с ошалевшими солдатами. Даже в лазарете был устроен комитет, и санитары буквально не давали жить ни врачам, ни сестрам.

Видя такой развал и убедившись, что в этаком хаосе работать нельзя, Наташа, простившись с Дмитрием Петровичем, уехала в Москву. Впоследствии она сама удивлялась, как ей удалось проехать, так как на железной дороге творилось что-то невообразимое. Поезда были битком набиты разнузданными солдатами. Солдаты были внутри, солдаты были на площадках, на крышах, на станциях. Словом, все и вся было заполнено солдатами.

В Москве Наташа погрузилась в водоворот революционного кавардака. Перед своим отъездом на фронт она заплатила квартирохозяйке за целый год вперед, а потому, вернувшись в Москву, прямо с вокзала отправилась в свою комнату, которую занимала вдвоем с подругой Женей Кандауровой.

– Наташа! Вот сюрприз! – воскликнула Женя при виде подруги. – Ну, удивила! Вот уж никак не ожидала! Да рассказывай же, рассказывай!

– Все, все расскажу, – улыбалась Наташа, целуя подругу. – Только дай мне сначала умыться. Ты себе представить не можешь, до чего я грязна.

– Как же ты приехала? Ведь, говорят, поезда забиты солдатами, которые прямо выглядывают частных пассажиров.

– Ах, и не спрашивай! Это был сплошной ужас, а не дорога. А что у вас тут делается? – полощась в воде, расспрашивала она.

– Право, я не сумею тебе объяснить. Делается что– то странное, и я ровно ничего не понимаю. Хочешь,

пойдем сегодня к Шелугиным. У них, как и прежде, по вечерам собирается общество. Там ты послушаешь, что говорят, и может быть поймешь что-нибудь. Воображаю, как обрадуются старики. Они и то каждый раз, как я прихожу, справляются о тебе.

– Что ж, отлично. Вот только я умоюсь, переоденусь, и отправимся.

В обширной квартире присяжного поверенного Ше– лугина Наташа и застала светское общество.

– Боже мой! Зайчик приехал! – воскликнула Ольга Васильевна Шелугина, полная, пожилая женщина, заключая Наташу в свои объятия. – Коля! Коля! – звала она мужа. – Посмотри-ка, кто приехал!

Из дверей столовой показалась тучная фигура Николая Ивановича Шелугина.

– Батюшки, зайчик! – растопырив свои толстые руки, быстро зашагал он навстречу гостье. – Ну и слава богу, что приехали. Не такое теперь время, чтобы молодой барышне оставаться одной: да еще где? Среди разнузданных банд христолюбивого воинства. Идемте же в столовую. Вы там вам все по порядку расскажете.

За большим столом, в ожидании хозяев, сидело человек двенадцать гостей, большей частью Наташе не знакомых. Когда кончалась церемония представлений и приветствий, все с любопытством уставились на нее, ожидая рассказа о положении на фронте В кратких словах она передала им все, чему была свидетельницей.

– Да, – промолвил задумчиво Шелугин. – Дело идет быстрыми шагами. Может быть и можно было бы остановить всеобщий погром, но, к несчастью России, ею правит этот болтун и шалопай Керенский. Не ему успокоить взволновавшуюся стихию.

– Полноте, Николай Иванович, – возразил один из гостей, высокий блондин в статском костюме. – Вы уж слишком мрачно смотрите на положение вещей. Да и Керенский вовсе не так слаб, как вы думаете. Читали вы его последнюю речь? Железом и кровью, говорит, я...

– Железом и кровью, – презрительно фыркнул Ше– лугин. – Железом и кровью, а в Петербурге, под самым его носом, какой-то проходимец Ленин силой захватывает частный дом и открыто призывает к погрому. Железом и кровью, – продолжал он, – а солдаты не слушают своих офицеров, дезертируют, а иногда даже убивают своих командиров. Железом и кровью... слова, театральные позы и слова.

– Николай Иванович, – обратилась к нему Наташа. – Я тут ровно ничего не понимаю. Сделайте милость, расскажите, что такое творится?

– А никто, никто, дорогой мой зайчик, не понимает. Положение таково: есть у нас правительство во главе с Керенским, но есть и Совет рабочих и солдатских депутатов, самочинно принявший на себя роль контроля над правительством. Керенский, с одной стороны, из сюртука вылезает, чтобы заставить солдат воевать, а с другой – подрывает престиж офицерства и позволяет беспрепятственную пропаганду шайки разбойников, именующих себя большевиками, к прекращению войны и всеобщему погрому. Я вам вот что скажу, милый зайчик. Укладывайте-ка вы свои вещи да уезжайте поскорее домой, в ваш глухой городок. Авось предстоящая резня там не примет таких широких размеров.

– Николай Иванович, да перестаньте нагонять страх на барышню, – опять заговорил блондин. – Положение, правда, очень тревожно, но говорить о погроме, о резне как будто бы рановато.

– Ну да вы опять со своим Керенским, как курица с яйцом, – раздражительно заметил Шелугин.

– Что-то Мити давно нет из училища, – перевела разговор Ольга Васильевна. – Сегодня суббота, он к пяти часам должен был бы прийти, а сейчас уже шесть скоро.

– А Митя в каком училище? – полюбопытствовала Наташа.

– В пехотном Александровском. Не пожелал кончать университета. Загорелось на войну поскорее, – ответил ей Шелугин.

– Да и Лели тоже долго нет, – продолжала Ольга Васильевна. – Ох, хуже нет, как иметь взрослых детей в такое время.

В передней раздался звонок.

– Ну, слава богу, это верно кто-нибудь из детей.

В комнату вошли Митя в форме юнкера Александровского училища и Леля, молоденькая девушка, подруга Наташи по курсам.

– Зайчик! Вот не ожидала! – бросилась она целовать подругу. – Когда ты приехала? А у нас-то что творится! Прямо не приведи господи, – продолжала она, здороваясь с присутствующими. – Вы знаете, – обратилась она ко всем, – в Петербурге восстание. Керенский сбежал в Гатчино.

– Что? Что такое? – послышалось со всех сторон....

– Вот оно. Началось, – подавленным голосом произнес Шелугин.

– Да, папа, я только на минутку забежал домой, чтобы предупредить вас. Я должен ночевать в училище.

– Это еще зачем? – взволновался отец. – Уж не хотят ли и вас, юнкеров, втянуть в эту грязную историю?

– Да. В случае восстания юнкера всех училищ, под общим командованием, будут охранять Москву до подхода войск.

– Ну уж это дудки! Я не разрешаю тебе принимать участие в этой драке.

–Папа, не забывай, что я присягал временному правительству и должен исполнить свой долг, – тихо, но внушительно, отвечал юноша. – Леля правду говорит. Петербург захвачен большевиками. Керенский с частью войск отступил в Гатчино. К нему, говорят, идет подкрепление с фронта, но пока оно еще не подошло. Здесь, у нас, тоже ожидается восстание, а потому нам приказано не расходиться из училища и быть наготове.

Несчастный старик опустил голову, не находя, что возразить.

– Иди, господь с тобою,– наконец произнес он, целуя сына и незаметно смахивая непрошенную слезу.

– Да что вы? Белены объелись оба! – закипятилась Ольга Васильевна. – Мыслимое ли дело, чтобы ребенка заставляли принимать участие в усмирении мятежа. Даст Бог и без Мити найдутся защитники. Ни за что не пущу! И слушать ничего не хочу.

– Не могу, мама. Никак не могу. Вы лучше успокойтесь и дайте мне чего-нибудь перекусить, так как я голоден, как волк. В училище же я все равно пойду. Лучше об этом и не разговаривать.

Зная настойчивый характер сына, Ольга Васильевна печально умолкла.

– Ах, да, папа, у меня к тебе есть важное поручение, – торопливо пережевывая пирог, продолжал Митя. – Я принес тебе письмо, которое завтра, во что 6т то ни стало, надо доставить по адресу. Я потом объясню тебе, в чем дело.

Не желая мешать хозяевам в такую минуту, гости стали расходиться.

Наташу и Женю Ольга Васильевна упросила не покидать их и остаться ночевать.

г' Все гости уже разошлись, только один блондин чего– то мешкал в передней. Видимо, ему хотелось что-то сказать, но он не решался. Наконец, прощаясь с Митей, он предложил оказать услугу и доставить письмо по адресу, чтобы не беспокоить Николая Ивановича. Доверчивый юноша уже расстегнул свой мундирчик, но Николай Иванович остановил его.

– Не беспокойтесь, Филипп Павлович. Для меня не составит труда занести письмо. Даже полезно будет. По крайней мере, прогуляюсь немножко.

Пожав плечами, Филипп Павлович еще раз раскланялся и вышел.

– • – Не нравится мне этот господинчик, – заговорил Николай Иванович, лишь только тот вышел. – Что-то– естъ в нем этакое противное. В глаза не смотрит, а сам как будто бы в душу к тебе влезть хочет. Ну давай письмо, – обратился он к сыну, – да расскажи, в чем дело.

‘ – Письмо это имеет огромное значение, – начал Митя. – Наш начальник, предвидя восстание, пишет в ставку о срочной присылки подкрепления. Так как он сегодня занят каждую минуту, то поручил мне доставить его письмо его родственнику-летчику, чтобы тот, не теряя времени, вылетел бы в Могилев.

– Понимаю, – протянул Николай Иванович. – Только не верю я, чтобы ставка вам помогла. Сама бессильна ставка.

– Так-то оно так, – возразил Митя. – Да дело в том, что, по сведениям нашего командира, в Могилеве сейчас находится N казачья дивизия. Вот на нее то мы и надеемся, так как казаки еще верны Керенскому.

– Дай бог, дай бог, – задумчиво произнес старик. – Но я вижу, что письмо необходимо доставить сегодня же. Бог знает, что будет завтра, а рисковать, таким образом, прямо преступление. Ты когда идешь в училище?

– Через полчаса.

– Ну и я с тобой выйду. Ведь если завтра, почему– либо, окажется невозможным доставить письмо, так я себе места не найду. Уж лучше сейчас сделать это дело.

Притихшие женщины с тревогой следили за разговором:

– Митенька, Митя, – вдруг всхлипнула Ольга Васильевна. – Ну пожалей ты свою старуху-мать. Не ходи, останься дома. Скажись больным.

– Перестань, мамочка. Я не изменю присяге. Все равно пойду. Не мучь ты себя понапрасну. Авось все благополучно кончится. Ведь еще, может быть, что и восстания-то никакого не будет, – обнимая мать, старался ее успокоить Митя.

В передней, надевая пальто, Николай Иванович вдруг почувствовал себя дурно. Из-за волнения у него начался сердечный приступ.

– Вот не во время, – стонал он, вытягиваясь на кушетке. – Но как же с письмом?

– Давайте я его доставлю, – предложила Наташа.

– А вам не страшно?

– Чего же мне бояться? – улыбнулась она, пряча

письмо за корсаж.

– Ох, – стонал Николай Иванович. – Благослови вас Господь, милый мой зайчик.

Оставив больного Николая Ивановича и плачущую Ольгу Васильевну на попечении Лели и Жени, Митя и Наташа вышли из подъезда.

Ночь была темная. Фонари не горели. Выйдя на улицу, никоторое время они стояли на месте, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.

– Знаете, Наташа, – заговорил юноша. – Сдается мне, что восстание вспыхнет еще этой ночью, а потому... – вдруг он умолк. Вдалеке, за поворотом улицы, послышался топот ног двигавшейся группы людей. Вскоре насторожившиеся уши молодых людей ясно расслышали лязг столкнувшихся винтовок.

– Это к нам, – взволнованным шепотом произнес Митя, увлекая свою спутницу в нишу ближайшего подъезда.

Не успели они скрыться в углубление стены, как из– за угла появилось человек десять вооруженных людей. При свете электрического фонарика, вспыхнувшего в руках одного из них, Митя узнал шедшего впереди.

– Вахромеев, – прошептал он в ужасе.

– Кто такой Вахромеев? – так же тихо спросила Наташа.

– Филипп Павлович. Что у нас сегодня был. Который еще письмо предлагал отнести. Помните?

Между тем вооруженные люди остановились у подъезда Шелугина.

– Здесь, – произнес знакомый, как показалось Наташе, голос.

Затаив дыхание, стараясь не выдавать своего присутствия, стояли молодые люди, прижавшись к стенке. По-видимому, кто-то позвонил, так как вскоре Митя и Наташа заметили свет, появившийся сначала в гостиной, а затем и в передней. Через минуту дверь парадного отворилась и вся толпа скрылась за нею.

– Это за письмом, – заговорил Митя – Без сомнения Вахромеев донес большевикам. Слава богу, что письмо у вас. Теперь нельзя терять ни минуты. Бегите возможно скорее по адресу, а я полечу предупредить начальство о том, что видел. Нет сомнений, что восстание уже началось.

Он крепко стиснул маленькую руку Наташи и чуть не бегом пустился по улице.

Подождав несколько мгновений и не заметив на улице ничего подозрительного, Наташа тоже вышла из ниши и зашагала на Лубянку.

Несмотря на сравнительно ранний час, улицы Москвы точно вымерли. Изредка, то там, то сям, слышался топот двигавшихся групп людей. Иногда доносился лязг железа, как бы от столкнувшихся штыков. Выбирая улицы потемнее, Наташа спешила как могла. Уставшая до крайности, наконец она остановилась у ворот небольшого дома и, внимательно проверив номер его, двинулась во двор.

– Кажется здесь, – рассуждала она, поднимаясь по лестнице. Чиркнув спичку, она с трудом разобрала надпись на визитной карточке, прибитой на одной из дверей: «Николай Петрович Струйский – летчик».

«Слава богу, нашла!» – подумала она, принимаясь звонить.

Через минуту дверь отворилась и на пороге показался молодой, одетый в домашнюю форму, офицер.

– Moiy ли я видеть господина Струйского?

– К вашим услугам, – отвечал офицер и жестом пригласил Наташу войти. – Чем вам могу служить, барышня? – продолжал он, подвигая ей стул.

– Если вы господин Струйский, то у меня есть к вам письмо, – доставая его, произнесла Наташа.

Струйский молча взял письмо и принялся читать. Чем дальше он читал, тем все более и более густые брови его хмурились. Наконец, окончив чтение, он взглянул на гостью.

– Вы в курсе дела? – спросил он ее.

– Приблизительно.

– В этом письме меня просят вылететь завтра в Могилев. Конечно я исполню поручение, но только в том случае, если завтра на аэродроме будут производиться полеты. Вылетев, как бы на практику, я буду совершенно свободен лететь куда мне вздумается, но боюсь, что прислуга аэродрома, ввиду начавшегося в Петербурге восстания, не пожелает работать. Тогда, к сожалению, я ничего не смогу сделать. Во всяком случае, постараюсь, – прибавил он задумчиво.

– Моя миссия исполнена, – встала Наташа. – Позвольте от всей души пожелать вам успеха.

– Куда же вы? Может быть стаканчик чаю позволите?

– Нет, благодарю вас. Я очень тороплюсь.

Выйдя от Струйского, Наташа уже более спокойно

отправилась домой.

– Начинается, – думала она. – Бедные Шелугины. Что-то с ними сейчас?

Где-то прогремели несколько выстрелов, затем минуты на две где-то поднялась перестрелка.

– Вот оно! – мелькнуло в ее голосе. – Что-то будет завтра!