Текст книги "Ураган. Последние юнкера"

Автор книги: Виктор Ларионов

Соавторы: Борис Ильвов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Путешествуя в отдельном купе первого класса, Карягин и не заметил, как очутился в Екатеринодаре. Остановился в лучшей гостинице, где ему отвели номер, лишь только взглянув на предъявленные им бумаги. Карягин отправился к Сорокину.

– Доложите товарищу командиру, что я прибыл от московского военкома как военспец, – обратился он к дежурному секретарю.

Прождав минут пять, Карягин был приглашен в кабинет к Сорокину.

За большим, заваленным картами, столом сидел молодой, лет тридцати, человек, окруженный несколькими помощниками. Водя циркулем но карте, Сорокин о чем-то оживленно спорил, не соглашаясь с приводимыми ему доводами.

– А вот мы сейчас свежего человека спросим, – прервал он спор при входе Карягина. – Вы бывший офицер? – спросил он, просматривая бумаги, которые подал ему Карягин. – Прекрасно. В специалистах мы сильно нуждаемся. Вы пришли весьма кстати. Вот взгляните на карту. Видите, это путь Корнилова до вчерашнего дня, а это Покровского. Как вы полагаете? Куда Корнилов направит новый удар? Я уверен, что он изберет вот это направление, – указав место на карте, снова заговорил Сорокин. – Они же, – указывая на своих оппонен-

тов, продолжал он, – уверяют, что этого пути Корнилов ни за что не изберет, а двинется вот сюда.

н

н

– Да послушайте, товарищ, – возразил один из членов штаба, как догадался Карягин. – Ведь надо же Корнилову искать соединения с отступающим Покровским. Или вы думаете, что он пренебрежет его отрядом.

– Конечно нет, но, по моему, он постарается соединиться с Покровским вот здесь. Ну-с, товарищ Карягин, сообщите нам ваше мнение.

– Мне кажется, – водя циркулем по карте, начал Карягин, – что Корнилов двинется на станицу Новод– митриевскую, рассчитывая, если не соединиться с Покровским, то по крайней мере пересечь его путь.

– И вы против меня, – улыбнулся Сорокин. – Ну ладно, – уже начальническим тоном продолжал он. – Там видно будет. Пока, на всякий случай, мы укрепим Новодмитриевскую. Вы товарищ, будете назначены командиром отдельного отряда. Я вам даю две пушки, двенадцать пулеметов, эскадрон кавалерии и два полка пехоты. Отряд этот уже сформирован и сегодня в два часа будет грузиться в поезд. Так вот, отправляйтесь, займите Новодмитриевскую и наблюдайте за соседними станицами. О малейшем замеченном движении корниловцев немедленно телеграфируйте. Что касается снабжения вашего отряда всем необходимым, то об этой позаботится комиссар отряда товарищ Ициксон.

«Опять комиссар. И тут не верят»,– мелькнула, мысль в голове Карягина.

– Не забудьте окопаться как следует, – уже отпуская Карягина, вдруг вспомнил Сорокин. – Имейте в виду, что окопы, по вашему указанию, должны быть

выйЬпаны казаками станицы. Я везде ввожу такой порядок, чтобы облегчать бойцов.

Уже третий день как отряд Карягина занимал станицу Новодмитриевскую. Погода стояла сносная. Было достаточно сухо, а потому окопы были закончены еще в первые два дня. Расположились в доме станичного священника, которого Ициксон запер в сарай, Карягин и комиссар отдыхали. Ежедневно посылавшиеся до соседних станиц разъезды доносили, что неприятеля не слышно и не видно. Только на третий день один из разъездов привез слух, что находящаяся в сорока верстах большая станица Афибская занята Корниловым.

«Если слух этот подтвердится, – соображал Карягин, – то сомнений нет – Корнилов изберет путь через Новодмитриевскую. Завтра придется принять оборонительное положение и попросить подкреплений».

Поднявшись на другое утро, он начал было распоряжаться выводом пехоты в окопы, но начавшийся дождь вскоре изменил его намерение. Он ограничился высылкой разъездов да приказанием пехоте быть в полной готовности. Дождь, как сквозь сито, не прекращался. Вскоре и улицы станицы, и дороги потонули в невылазной грязи.

«Не думаю, – рассуждал Карягин, – чтобы Корнилов повел людей по такой походе. Хотя осторожность не повредит».

И, несмотря на просьбы командира эскадрона, он не прекращал разъездов. К полудню дождь перешел в снег и началась форменная метель. Еще было светло, когда во главе одного из разъездов, Карягин, сопровождаемый комиссаром, объезжал свои укрепления. Снег па-

дал огромными хлопьям. В воздухе как бы висела*гус– тая белая кисея. Поднявшийся ветер намел целые сугробы. Снег совершенно заровнял окопы. Мороз крепчал. Подъехав к ручью, который еще утром не представлял собой ни малейшего затруднения для пешехода, Карягин увидел широкий и бурный поток.

– Вот прекрасная защита, – весело крикнул он, подъезжая к закутанной фигуре волновавшегося комиссара.

– Вот думаете он непроходим? – обратился к нему последний.

– Не то чтобы вовсе непроходим, но на переправу понадобится много времени. А если с этого берега немножко пострелять, то я думаю, что Корнилову ручья не перейти. Если только он действительно решил нас атаковать сегодня, во что я не верю, то он со своею бандою или замерзнет по ту сторону ручья, или уложит всех под нашим огнем во время переправы.

Успокоенный вернулся он домой, сопутствуемый комиссаром и командиром эскадрона.

– С морозцу не дурно бы и по рюмочке пропустить, – обратился он к спутникам. – Вы бы, товарищ Ициксон, распорядились бы этим делом, а мы пока потолкуем с командиром эскадрона. Вот что, товарищ, – обратился он к кавалеристу. – Когда стемнеет, вышлите один разъезд по направлению к ручью. Так как сегодня очень холодно, то сменяйте людей через каждые два часа.

В начальники разъездов назначьте Федченко и Кошкина. Эти двое пусть всю ночь ездят. Поняли.

– Отчего же других не назначать. Ведь этак для Кошкина и Федченко обидно будет.

– Это уж мое дело, товарищ. Вы ведь знаете. Время военное и рассуждений быть не должно. Приказано и сделано. Ведь так?

– Ладно, товарищ. Будет исполнено.

– Вы вот выпейте-ка рюмочку на дорогу, – наливая из принесенного попадьей графина, продолжал Карягин.

– За ваше здоровье, товарищ. За полную победу, – выпивая рюмку, провозгласил командир эскадрона, обтирая усы. – Покойной ночи.

Глава IV

Мы оставили Глеба с его моряками в тот момент, когда он ворвался в дом священника.

– Перевязать этих негодяев, – оборачиваясь назад, крикнул он. – Сдается мне, что мы поймали главарей. Их надо живыми в штаб доставить.

Басов и Бутенев бросились исполнять приказание.

– Извините, господин капитан, – вдруг заговорил один из арестованных. – Вы делаете большую ошибку, обращаясь со мною таким образом. Я такой же офицер, как и вы. Я...

– А так ты еще и офицер? Так тебя повесить мало предатель. Ну да в штабе разберутся.

– Я имею документы, – отступая и не давая стоявшему в нерешительности Бутеневу себя связать, продолжал тот. – Я имею документы, доказывающее, что...

– Э, какие там документы. Мичман Бутенев, почему этот негодяй не связан? – крикнул Глеб.

«Что за противная рожа, – между тем рассуждал он про себя, искоса поглядывая за пленного офицера. – Не даром изменил своей совести. Негодяй».

– Ну, господа, двигаемся дальше. А этих двух мерзавцев поручаю вам, Басов. Доставьте их в штаб живыми или мертвыми. При попытке к побегу вы знаете, что делать. Без разговоров пулю в затылок. Ну, с Богом.

Часа два или три продолжалась ловля рассеянных по станции красных. Между тем погода изменилась. Снег прекратился. Ветер разогнал тучи и стих. Погода стала прекрасной. Огромная полная луна выплыла из– за горизонта и осветила своим бледным светом только что взятую станицу. По улицам взад и вперед двигались патрули добровольцев.

– Господин лейтенант, – нагоняя на одной из улиц патрулировавшего Глеба, остановил его офицер связи. – Вас командир роты просит.

– А где он?

– Вон в той хате, в которой огонь светится.

– Ага. Вижу. Скажите, что сейчас приду.

– Господа, меня ротный командир зовет. Он вон в той хате. Вы же, пока что, погрейтесь немножко. Идите вон в эти соседние хаты. Но только, боже сохрани, не теряйте связи друг с другом и со мною.

– Здравствуйте, лейтенант, – приветствовал Глеба уже успевший отогреться Дукаров. – Маленькую неприятность должен вам сообщить. Сейчас получил распоряжение о том, что наша рота назначена на остаток ночи в сторожевое охранение. Ранним утром нас сменит первая рота, а пока, хочешь не хочешь, придется померзнуть.

Глеб поморщился.

– Что же это, господин ротмистр. Нашу роту, что называется, и в хвост и в гриву. Ведь люди насквозь мокрые.

– Знаю, знаю. Да что поделаешь. Приказание категорическое. Ах да, это вы захватили комиссаров.

– Да, накрыл их еще не одетыми. Почивать изволили, пока мы станицу брали.

– Но представьте себе. Когда ваши моряки привели их в штаб, я как раз был там в это время, так один из них заявил, что он офицер. Ротмистр Карякин, какой– то. И что он попал на Дон специально, чтобы явиться в нашу армию. Даже предписание от нашего московского агента представил.

– Ну это он врет, – решил Глеб.

– Да вот подите же. Доказывает, что для нашей же пользы выпросил у красного командования назначения в командиры того отряда, который мы сегодня выгнали из станицы. Уверяет, что нарочно не принял элементарных мир предосторожности, чтобы облегчить нам занятие станицы.

– Врет негодяй, – повторил Глеб.

– Да и мне тоже сдается. Впрочем, кто его разберет. Посмотрим, как решит Корнилов.

– Ну а другой мой пленник?

– Другой-то, несомненно, комиссар. Его то уж, наверное, повесят.

– Так в каком же месте прикажете выставить караул от моего взвода?

– Займите-ка вы северный выход из станицы.

– Тот самый, через который сегодня бежали красные?

– Да-да. А вот вам записка с паролем и с пропуском.

Яркое солнце освещало белый снег, покрывавший поля, крыши домов и висевший пушистыми, нежными массами на ветвях деревьев. Налетавший иногда легкий ветерок сдувал его на неосторожных прохожих. Станичная площадь с большою церковью посередине, несмотря на ранний час, была оживлена. Множество людей сновало взад и вперед. Тут были и добровольцы, но главным образом здесь суетились местные жители.

– Никита, а Никита, – раздавался пронзительный женский голос из середины небольшой кучки людей, которые обступили какое-то деревянное сооружение, над окончанием которого еще возились плотники, постукивая топорами. – Никита, это что же тут строить будут?

– Шафот, – отвечал флегматичным тоном Никита.

– Чево такое?

– Шафот, тебе говорят. Шафот, на котором комиссаров вешать будут.

– Значит, виселицу? – не унималась любопытная баба.

– Дура. Сказано шафот. То по-старому виселицей называлось, а нынче шафот.

– Ишь ты дело какое.

– А кого ты оказал, вешать-то будут.

– Известно кого. Комиссаров да камячейку.

– Это какую же камячейку?

– Фу ты дура какая. Да ты что не знаешь что ли Василия Прохорова, Семена Федорова...

– А, так, значит, бедноту. Так ты бы так прямо и сказал. А то «камячейка», – осердилась баба.

В толпе послышался смех.

– А когда же вешать начнут?

– Обожди маленько. Еще на суд их поведут.

Внезапно толпа насторожилась.

– Ведут, – пронеслось над ней.

Все обернулись к небольшому сараю. Из открывшихся дверей вышло несколько добровольцев, окруживших небольшую группу арестантов. Пересекая площадь, шествие направилось к двухэтажному дому, над которым развевался трехцветный флаг.

– Это что ж, Корнилов сам судить будет? – снова послышался голос любопытной бабы, но ей никто не ответил.

В доме, куда привели арестованных, помещался Корнилов со штабом и там же сегодня заседал военно– полевой суд. За небольшим столом, покрытым белой скатеркой, сидел председатель, пожилой генерал. По обеим сторонам его поместились члены, а за отдельным столиком у самых дверей – молодой офицер, исполнявший роль делопроизводителя. Кроме суда в комнате находилось еще человек десять жавшихся у стен свидетелей и священник, только что окончивший приводить их к присяге.

– Благодарю вас, батюшка. Пока ваши услуги больше не нужны, – обратился председатель к священнику. – Ввести подсудимого, именующего себя ротмистром Карягиным, – приказал он делопроизводителю.

Двери отворились и, сопровождаемый двумя добровольцами с шашками наголо, вошел Карягин. В его голубых, нагло смотревших глазах, нельзя было прочесть страха или беспокойства. Держался он весьма свободно. Подойдя к столу, он вежливо, но не подобострастно, а с чувством собственного достоинства, поклонился.

– Назовите ваше имя, отчество и фамилию, – начал председатель, не глядя на него и не отвечая на поклон.

Карягин повиновался.

– Вы обвиняетесь в том, что забыв совесть, честь и свое офицерское достоинство, если только действительно офицер, командовали бандой красных разбойников, действовавшей против нас и нашей родины.

– Ваше превосходительство, – начал Карягин твердым голосом. – Я не собираюсь отрекаться от того, что я действительно командовал этой бандой. Мало того. Я должен доложить, что сам просил красное командование...

– Не командование, а разбойничье атаманство, – резко перебил его генерал.

– Я сам просил о назначении меня в один из отрядов действующих против вас. Цель же моя была, во чтобы то ни стало пробиться к вам и явиться к генералу Корнилову, о чем свидетельствует и то предписание, которое отобрали у меня при аресте.

– Ну, это предписание мало что доказывает. Вы могли найти его, снять с убитого или отнять у пленного.

– Это верно, ваше превосходительство, но мои документы, мой отпускной билет. Они свидетельствуют о том, что предписание выдано именно мне и что я действительно ротмистр Карягин.

– Не убедительно, – пробурчал генерал. – А что может служить гарантией, что и эти документы не достались вам таким же способом, как и предписание?

Карягин задумался.

«Черт их знает. Как же им доказать, что я действительно я».

Невольно вспомнилась ему виселица, которую он мельком видел, проходя через площадь. Мурашки пробежали по его спине. Вдруг он вспомнил о ротмистре Зайцеве, который помог ему в Москве достать подложные документы и предписание.

•«Ведь Зайцев ехал к Корнилову. Если он доехал, я спасен».

– Ваше превосходительство, – снова заговорил он. – В одной из военных частей добровольческой армии находится мой товарищ но N-скому полку. Ротмистр Зайцев. Он может засвидетельствовать не только мою личность, но и мое стремление попасть в добровольческую армию во время нашего совместного пребывания в Москве.

– Зайцев? – переспросил генерал.

– Делопроизводитель, попросите в штабе дать справку, находится ли у вас ротмистр Зайцев N-ского полка. Если он состоит у нас, то попросите немедленно прислать его в суд.

– Ну-с, хорошо, – продолжал старик, снова обращаясь к Карягину. – Что еще вы можете сказать для своего оправдания.

– У меня остается еще немного, что я хотел бы доложить суду, – отвечал последний. – Я хочу обратить внимание суда на то, как была организована защита и охрана станицы от наступающих частей добровольческой армии отрядом, которым я командовал. Для всякого военного человека, по моему мнению, должно быть совершенно ясно, что обороной руководил человек или ничего не понимающий в военном деле, или обдуманно способствующий неприятелю. Зная из опроса проезжих о вашем наступлении, я принял все

меры, чтобы облегчить и обеспечить вашу победу. Мною был выслан только один разъезд, которого не выслать я не мог, опасаясь обвинения в предательстве или, по крайней мере, возникновения подозрений у комиссара. Он от меня не отходил. Никаких других мер безопасности мною принято не было. Ни одного караула или заставы я не выставил. Весь мой отряд в полном составе, за исключением одного разъезда, спал по квартирам.

– Имеются ли, господа, какие-либо вопросы? – обратился генерал по очереди к обоим членам суда, слегка наклоняясь в сторону спрашиваемого.

Последовали отрицательные ответы.

– Хорошо, пока нам сообщат о ротмистре Зайцеве, потрудитесь-ка стать вон в тот угол и обождать.

Как и Карягин, сопровождаемый конвойными, испуганно озираясь, вошел комиссар. Увидев председателя, он бросился перед ним на колени.

– Ваше превосходительство, – быстро-быстро заговорил он. – Ваше превосходительство, пощадите. Я не своею волею. Партийная дисциплина заставила. Я не хотел идти против народных патриотов, но не мог не подчиниться силе. Вот он свидетель, – тут он бросил умоляющий взгляд на Карягина. – Они свидетель, как я любил генерала Корнилова, который так геройски убежал из австрийского плена. Я...

– Да замолчишь ли ты! – топнул ногою генерал. – Как твое имя, отчество и фамилия?

Бледный как мертвец, со слезами, стоявшими в глазах, комиссар назвал себя.

– Ты ли был комиссаром той шайки разбойников, которую этой ночью мы выгнали из станицы?

– Да, ваше превосходительство. Я был комиссаром, но клянусь вам Богом, что не по своей воле. Клянусь, что никогда не буду больше, как бы меня ни пугали...

– Довольно, – остановил его генерал.

Задав обычный вопрос членам суда о неимении вопросов, он велел вывести подсудимого.

Шатаясь, с блуждающим взглядом, несчастный поднялся с колен. Несмотря на старание конвойных, он ни за что не хотел встать на ноги, во все время допроса.

– Пощадите, – прерывающимся голосом произнес он и, поклонившись, вслед за конвойными пошел к дверям.

«Сыщут Зайцева или нет?» – сверлила мысль в голове Карягина. Воображение уже рисовало ему площадь. Толпу народа, виселицу и его, Карягина, стоящего на эшафоте с петлей на шее. Ожидание начинало волновать его нервы. Он с досадою заметил, что начал дрожать мелкой дрожью.

«Лишь бы судьи не заметили», – силился он одолеть свою слабость.

Как в тумане прошел перед ним допрос комиссара. Как будто издалека доносились до него вопросы председателя и ответы подсудимого.

– Ввести следующего, – между тем приказал генерал.

– Ваше превосходительство, ротмистр Зайцев явился, – произнесла чья-то голова, просунувшись в приоткрытую дверь.

Как будто птицы запели в душе Карягина.

«Спасен», – мысленно поздравил он себя, и к нему снова вернулась вся его бодрость.

– Пусть войдет, – ответил генерал.

– Знаете ли вы этого человека? – обратился он к вошедшему.

Зайцев обернулся, и при виде Карягина лицо его изобразило удивление, а затем неподдельную радость.

– Так точно, ваше превосходительство. Эго ротмистр Карягин, мой однополчанин.

– А можете ли вы засвидетельствовать, что он действительно пытался проехать в добровольческую армию?

– Безусловно, могу. Мы, ваше превосходительство, с ним внести хлопотали в Москве о получении предписаний и подложных паспортов. С этой стороны я могу поручиться за ротмистра Калягина.

– Хорошо. Вывести подсудимого. Только ведите его в помещение штаба. Пусть там обождет решения суда.

Карягин, сопровождаемый Зайцевым и двумя конвойными, вышел в коридор.

– Следующего, – услышал он голос председателя.

– Как ты попал сюда? – накинулся на него Зайцев, лишь только они очутились за дверями. – Вот так встреча! Да еще где? В заседании полевого суда!

В двух словах Карягин рассказал ему придуманную им историю о том, как он задержавшись в Москве, выехать уже не мог. Как ему пришлось, чтобы пробраться в армию, поступить в красные командиры.

– Ловко! – одобрил Зайцев, выслушав эту историю. – Только с твоей энергией и было возможно преодолеть столько препятствий. Ну теперь тебя конечно оправдают. В этом сомнений быть не может. Так не хочешь ли поступить в наш отряд? Опять вместе послужим.

– Конечно хочу.

– В таком случае, ты здесь постой, а я сбегаю к командиру и притащу его сюда, чтобы он похлопотал о твоем назначении. Надо торопиться, а то, чего доброго, засунут тебя в пехоту. До скорого, – уже из-за дверей крикнул он.

В ожидании решения своей судьбы, Карягин, под охраной конвойных, оставался стоять в коридоре. Мимо него то и дело сновали рассыльные и адъютанты. Сквозь запертую дверь комнаты, в которой заседал суд, было слышно почти каждое слово, но Карягина суд больше не интересовал. Только что избежав опасности быть повышенным, он чувствовал себя удивительно легко.

«Что же, – размышлял он. – Если не удался мой первый план – разбить Корнилова и захватить Наташу силой, зато я на пути к осуществлению второго. Осмотрюсь, познакомлюсь с обстановкой, тогда и начну действовать. Милая моя козочка, – продолжал он мечтать. – Ты и не подозреваешь, что ради тебя сегодня я чуть не погиб ужасной смертью. Но, безусловно, удача мне сопутствует. Я глубоко уверен, что недолго придется ждать осуществления моего плана».

Внезапно его мечты были прерваны появлением делопроизводителя суда, скользнув через коридор и открыв дверь в канцелярию, он попросил дежурного адъютанта доложить командующему, что заседание суда окончено и что председатель просит разрешения представить приговоры на утверждение.

Адъютант направился к одной из запертых дверей и постучал.

– Войдите, – раздался резкий голос.

Придерживая шашку, адъютант исчез в дверях и очутился в небольшой опрятной, комнате. В ней помещался Корнилов.

Рассматривая разложенные на столе карты и просматривая донесения, генерал стоял нагнувшись над столом и прихлебывал чай из стакана.

– Что скажете? – обратил он свое энергичное сухое лицо с немножко раскосыми глазами к вошедшему.

– Ваше превосходительство, полевой суд закончил свое заседание. Председатель просит разрешения представить приговоры на ваше утверждение.

– Хорошо, пригласите председателя, да, кстати, оповестите командира конного отряда, чтобы он был готов к походу через два часа, а за инструкциями чтобы явился во мне.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Через минуту, держа под мышкой папку с приговорами, мимо Карягина, дружелюбно улыбнувшись ему, прошел председатель суда и скрылся в дверях канцелярии.

– Пожалуйте, пожалуйте, ваше превосходительство, – протягивая руку, встретил Корнилов старика. – Что, много народу повесили? – улыбнулся он, принимая бумаги и усаживаясь за стол.

– Да, вот троих приговорили к повешению, восьмерых к розгам, а одного оправдали, – усаживаясь напротив Корнилова, докладывал генерал.

– Кто эти три смертника?

– Один – комиссар отряда, который занимал станицу до вашего прихода. Другой – станичный комиссар, в свое время повесивший станичного атамана, а третий – председатель комитета бедноты.

– Утверждаю, – написал Корнилов на первых трех приговорах.

– Вот эти три присуждены к розгам. Это все члены комитета бедноты.

«Утверждаю», – вновь написал Корнилов.

– А это вот оправдательный приговор касается командира красного отряда.

– Почему же оправдательный? – удивился Корнилов, принимаясь читать приговор. – Так. Он вам доказал, что умышленно не принял охранительных мер, чтобы облегчить нашу задачу? Знаете, не верю я этому. Мер он не принял потому, что не допускал возможности нашего наступления в такую погоду. Я и сам не предпринял бы его, если бы знал, что погода так круто изменится. Гм, при нем оказалось предписание моего московского агента. Ах, вот что! Его опознал и за него поручился ротмистр Зайцев. Да, вы правы, конечно. Хотя я почему-то на верю ему. Впрочем, будущее покажет, а пока я и этот приговор утверждаю.

– Ваше превосходительство, – раздался голос дежурного адъютанта. – Командир конного отряда прибыл за инструкциями.

– Хорошо. Пригласите его сюда.

– Вас я очень благодарю, – обратился Корнилов к председателю суда. – Теперь же прошу извинить, – продолжал он вставая. – Приговор передайте старшему адъютанту для исполнения. Сами идите отдыхать. Ведь еще не спали, пожалуй.

– Да, признаться, пока нашел квартиру и устроился... так и утро наступило, а тут суд начался, – отвечал старик, пожимая протянутую ему руку.

Только что он вышел, как перед Корниловым появился молодой, лет тридцати пяти, полковник, командующий конным отрядом.

– Здравствуйте, садитесь, полковник, – приветствовал его Корнилов. – В каком состоянии ваш отряд?

– Через час буду готов к походу, ваше превосходительство. Только должен доложить, что люди, после вчерашнего перехода, еще не успели отдохнуть, отогреться и обсушиться. Кроме того, есть человек восемь с отмороженными ногами.

– Все это я знаю, но обстоятельства не позволяют ждать. Необходимо сегодня же, пока красные не успели стянуть сюда подкреплений, выполнить одну операцию. Через час вы со всем своим отрядом отправитесь в станицу Калужскую и отвезете генералу Покровскому мой приказ немедленно перейти со всеми своими силами и обозами сюда. Посылаю вас со всем вашим отрядом потому, что предполагаю на вашем пути присутствие неприятельской конницы. Предполагаю, что генерал Покровский выступит не позже завтрашнего утра. На всякий случай, чтобы обезопасить движение обоза, завтра же утром я вышлю вам навстречу полк пехоты, который встретит вас на полдороге. Ну-с, с Богом, – протягивая руку, закончил он.

Простившись, полковник все еще не уходил.

– Что, у вас еще что-нибудь есть для доклада? – поднял голову Корнилов.

– Так точно, ваше превосходительство. У меня есть, просьба о зачислении в мой отряд только что прибывшего в армию ротмистра Карягина.

– Это какого Карягина? Не того ли, что в плен прошлой ночью взят?

– Так точно, ваше превосходительство.

Корнилов нахмурился.

– А вы хорошо его знаете?

– Да я-то его вовсе не знаю, но офицеры отряда просят за него. Уверяют, что он прекрасный офицер.

– Ох не верю я что-то этому Карягину. Ну да уж ладно. Берите его к себе. Только рекомендую вам, хотя бы первое время, присматривать за ним. Понимаете?

– От души поздравляю тебя, – набросился на Карягина Зайцев, выскакивая из канцелярии и заключая его в свои объятия. – Во-первых, Корнилов утвердил твой оправдательный приговор, а во-вторых, ты назначен в наш отряд. Только, к сожалению, нам ровно через час выступать в поход, так что тебе надо поторопиться.

– Погоди, дружище, – остановил его Карягин. – Как же я смогу через час двигаться в поход, если у меня даже коня нет?

– Это, брат, все пустое. Важно друзей иметь, а остальное приложится. Ты ни о чем не беспокойся, так как и коня и оружие я уже приготовил для тебя. Скажу больше. Я было приготовил маленький закусон с водочкой по случаю твоего прибытия, да вот этот срочный поход все спутал. Приходится закусон отложить до завтра.

Разговаривая таким образом, приятели вышли на площадь, направляясь к расположение своего отряда.

Окончив свое дежурство на околице станицы, моряки только что вернулись домой в отведенные им хаты.

– Ну-с, господа, – разместив всех людей своего взвода у входа в комнату, предназначенную для него и нескольких старших офицеров, воскликнул Глеб. – Теперь на боковую. Пускай хоть сам Вельзевул вылезает из ада – не поднимусь. Ба! Это что? – веселым голосом продолжал он при виде большого блюда с варениками, крынки сметаны, нарезанного сала и бутылки водки, расставленных на столе. – Держу пари, что это Кудинов распорядился.

– Конечно, Глеб Николаевич, это я. У нас охотников покушать хоть отбавляй, а вот приготовить да позаботиться никого не сыщешь.

– Ай да молодец, Кудиныч! Так вот, господа, заявляю четырехчасовую готовность. Можно снять патронташи и шинели.

– Боже, как хочется спать, – простонал Бутенев, слезая с печки, на которую он забрался, чтобы отогреться.

– Так чего же ты слезаешь? Ты уж и спал бы себе, – откликнулся Басов.

– Да, спал бы. Знаю я тебя. Слопаешь все вареники, а я голодным останусь.

– Экая беда, зато выспишься.

Сняв мокрую одежду, все уселись за стол.

– Так, значит, сегодня, по случаю вчерашнего купания, полагается по чарке водки, – наливая стакан, произнес Глеб. – Ай-да вареники. Я никогда в жизни не ел ничего подобного. Принимайтесь же, господа.

Позавтракав, все улеглись, кто куда. Вскоре в комнате раздавался лишь богатырский храп утомленных до предела людей.

Уже заметно стемнело, когда в комнату вошел офицер связи.

– Здесь ли командир взвода? – громко крикнул он. Но дружный храп был единственным ответом. Шагая через спящих, он наконец нашел спавшего Глеба.

– Господин лейтенант, господин лейтенант, – принялся он тормошить его.

– А? А? Что такое?

– Ах, это вы? – наконец придя в себя, произнес он.

– Господин лейтенант, проснитесь.

Глеб сел на своей подстилке и недоумевающими глазами уставился на своего мучителя.

– С чем пожаловали?

– Приказание от ротного командира. Приготовится к походу к шести часам утра.

– Хорошо, все будет готово. А вы не знаете, куда мы идем?

– Слава богу не далеко на этот раз. Наш полк назначен выйти навстречу обозу и отряду Покровского, которые завтра утром выходят сюда из Калужской.

– Значит, мы опять сюда вернемся?

– Да. Приказано квартиры оставить за собой, а кроме того, не брать в поход больных и заведующих хозяйством, так как завтра же к вечеру мы должны вернуться.

– Хорошо. Доложите командиру роты, что все будет исполнено.

«Так, обоз сюда идет, – подумал Глеб, когда офицер связи вышел. – Я снова увижу Наташу и Колю». Мысль об этом свидании радостно взволновала его. Он закрыл глаза и перед ним появился бесконечно-дорогой образ молодой девушки. Уже не раз Глеб задавал себе вопрос о своем отношении к Наташе, но до сих пор не мог дать определенного ответа.

«А ведь я радуюсь более предстоящей встрече с ней, нежели с Колей, – подумал он. – Эх, полно, брат Греб, лукавить перед самим собой. Ясно и несомненно, что маленькая чародейка приворожила меня. Влюбился как мичман. Сомнений нет. Разве не с радостью отдал бы я жизнь за нее? Разве приятен мне свет Божий, когда ее нет возле? Да вот хоть сейчас. Стоило мне узнать, что она едет сюда, как я другим человеком стал. И тоска

моя исчезла, а в душе словно птицы поют. Так-то оно так, только что из всего этого может выйти? Ровно, братец ты мой, ничего. Разве в такое время возможно? Не о том и она думает. Удивится. Рассердится, пожалуй. Эх, Глеб, не для тебя счастье. Батюшки, что же я размечтался. Ведь им же комнату надо приготовить».

– Эй, Кудиныч, просыпайтесь, – начал он расталкивать спящего. – Кудиныч, да приснитесь же вы, черт.

Кудинов от энергичных тумаков Глеба вскочил на ноги, как на пружине, и, схватив шинель, торопливо стал надевать ее.

– Постойте. Садитесь и приходите, бога ради, в себя.

– Что такое? Тревога?

– Никакой тревога нет. Просто поручение для вас имею.

– Уф, – отдуваясь и вытирая потное лицо, успокаивался Кудинов.

– Завтра в шесть утра наш полк идет к станице Калужской встречать обоз и отряд генерала Покровского. После встречи, совместно с Покровским, снова возвращается сюда. Я вас оставляю здесь и поручаю, во-первых, присмотреть за нашими квартирами, а во-вторых, озаботиться, чтобы ко времени нашего возвращения была бы приготовлена горячая пища для взвода, а в-третьих, – найти, поблизости от нас, одну комнату для Николая Николаевича. Поняли? Постарайтесь, чтобы комната была как можно ближе к нам, да чтобы хозяева приготовили молока, яиц, курченка, ну там еще что найдется. За все это я, разумеется, заплачу им. Ну-с, а теперь вставайте-ка, да позаботьтесь об ужине, а я пока что разбужу взвод да прикажу винтовки почистить, а то в последнем походе они сильно позаржавели.