Текст книги "Чарусские лесорубы"
Автор книги: Виктор Савин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Чарусские лесорубы
1
Грузовая машина плавно бежала по деревянному настилу лежневой дороги к далеким синеющим горам. По сторонам мелькали леса, болота, крутые овраги, на дне которых струились светлые, точно хрустальные ручьи. В кузове машины ехали на лесозаготовки рабочие. Народ был разный, набранный с бору да с сосенки: в деревнях, в городах, на железнодорожных станциях, на пристанях. Люди молча поглядывали на незнакомые места, у каждого были свои думы, надежды.
На замусоленном сундучке спиной к шоферской кабине сидел угрюмый, давно не бритый мужчина в сером стеганом ватнике. Во всей фигуре чувствовалось что-то суровое, нелюдимое. Он хмуро поглядывал на пестрое скопище пассажиров, чаще всего взгляд его останавливался на немолодой, но еще довольно свежей и красивой женщине в солдатской гимнастерке, расположившейся посредине кузова с двумя белокурыми девочками.
За спиной женщины на ящике примостился молодой, сильно загоревший парень с бойкими глазами, одетый в грязный измятый костюм. Он запустил руку в чужую сумку и начал там рыться.
Человек, сидевший на сундучке, вдруг свел брови.
– Брось, Гришка! – буркнул он.
Парень, точно подстегнутый кнутом, съежился. Убрал руку из сумки и укоризненно поглядел на товарища.
– Брось! – еще раз сказал человек с сундучка.
Парень, как ни в чем не бывало, потуже натянув клетчатую кепку на лоб, начал насвистывать мотив песни «Далеко в стране Иркутской».
Лежневая дорога, в начале прямая, как стрела, стала извилистой: ныряла под горки, вздымалась на крутые подъемы, огибала каменистые сопки – шиханы. По обеим сторонам громоздились штабеля бревен, поленницы дров. Там, где еще недавно стояла сплошной стеной тайга, остались белесые пни и чахлые рябинки.
С высокого увала, куда поднялась машина, открылся вид на озеро, окруженное домиками.
– Вот и Чарус, наш леспромхоз! – махнув рукой в сторону озера и поселка, сказал парень с темно-рыжими бакенбардами на впалых щеках, уполномоченный по оргнабору Иван Шевалдин. Он сидел у левого борта кузова среди девчат.
– Такая глушь! – разочарованно молвила толстая деваха. – Тут только медведям жить да вон таким дяденькам, – кивнула она на угрюмого человека.
Тот уставился на нее остекленевшими глазами, шевельнул желваками.
– Не понравится – сбежим, – заявила бойкая черноглазая смуглянка. – Я уже четвертый раз завербовалась. Побывала в Донбассе, в Ленинграде, в Казахстане. Теперь на Урале думаю испытать счастье.
– За длинными рублями летаешь? – усмехнулся Шевалдин.
– В аккурат! Попал пальцем в небо. Не летаю, а жизнь пробую. Хочу знать, где, какая она есть. Моя старшая сестренка жизнь начала с фронта. Была снайпером, связистом. Сколько стран повидала. Ну, а мне бы по своей земле поездить.
– Пока хвост не привязан.
– Кто мне его привяжет?
– Муж!
– А я замуж и не думаю.
– Решила, значит, бобылкой прожить?
– Бобылкой? Нет! Оставаться в старых девах не собираюсь, но устрою свою жизнь так, как мне хочется. Некоторые девчата сидят дома, киснут, ждут, кто бы посватал… Я не такая. Я сама возьму счастье за рога. Придется, так с боем возьму. И подружку свою Паньку в люди выведу, – кивнула она на толстую деваху.
– Храбрая! – усмехнулся вербовщик.
Женщина с детьми, заинтересовавшись разговором, спросила:
– Девушка, вам сколько лет?
– Двадцать два. А что?
– Вы не знаете еще жизни. Не такая она уж простая, как вам кажется. Не всем подряд выпадает счастливая судьба.
– Старо, тетенька, – «судьба, судьба». Мы сами делаем свою судьбу… Верно, дяденька? – подмигнула она угрюмому человеку.
Он посмотрел на нее сурово, пристально, но ничего не ответил.
Машина вкатилась в поселок лесорубов. Среди сиротливых высоких сосен-семенников в один порядок стояли лицом к озеру рубленые избы и длинные приземистые бараки.
Свернув с лежневки и лавируя между пнями, автомашина подошла к празднично украшенному бараку с широким крыльцом посередине. Над крыльцом развевался флаг. В простенках между окнами – лозунги, красочные плакаты. По обе стороны крыльца, образуя нечто вроде коридорчика, стояли нарядные, обвитые пихтовыми венками, доска показателей работы леспромхоза и Доска почета с портретами передовиков производства.
– Приехали с орехами. Ну, курносые, вылезайте! – Шевалдин поднялся, опираясь на плечи девчат. – Располагайтесь пока тут, возле конторы. Я к директору.
И пошел в барак, припадая на скрипучий протез.
В одной половине барака помещался клуб с небольшой сценой, библиотека с читальным залом и уютная комната отдыха, в которой вовсю гремел радиоприемник. В другой половине барака, разделенной полутемным коридором, с обеих сторон было много дверей, обитых войлоком, а одна – белой жестью.
Шевалдин вошел в комнату, над дверью которой было написано «Секретарь». За барьером у пишущей машинки сидела полная, краснощекая девушка в ярком цветастом платье.
– Машенька, здравствуй! – сказал вербовщик. – Как живем-можем?
– Ваня! Приехал? – обрадовалась девушка. – А мы тебя ждем не дождемся. Скучно без тебя вечерами. Соберемся в клубе и слоняемся из угла в угол. Без гармониста, как без рук. Значит, сегодня, Ваня, потанцуем?
– Это еще бабушка надвое сказала.
– Почему?
– Народ придется на Новинку везти.
– Без тебя увезут.
– Я привез, я должен и разместить. Народ, понимаешь, с гонором. Так что, Машенька, сегодня я еще в командировке.
– Но ведь на Новинку уехал директор.
– Выходит, Якова Тимофеевича у себя нет? – сказал Иван и, кивнув на противоположную дверь, спросил: – А Зырянов тут?
– Борис Лаврович у себя в кабинете. На обед не пошел, ждет тебя с народом.
Зырянов ходил по ковровой дорожке от стола к двери. Это был высокий молодой человек с живыми карими глазами. Вскоре после войны он окончил Ленинградский лесной институт, получил диплом и поехал работать на Урал. Год пробыл в лесоустроительной партии на Северном Урале, затем ему предложили работу заместителя директора по политической части в Чарусском леспромхозе. Зырянов долго колебался. Стать политическим работником на лесозаготовках – дело не простое. Правда, он в лесу родился, в лесу вырос, любит лес. Это одно.
Другое дело – руководить людьми. Для этого нужны уменье, опыт, талант. В обкоме партии его уговаривали: мол, надо попробовать, готовым работником никто не рождается. Зырянов согласился.
Когда Иван приоткрыл дверь и спросил, можно ли войти, замполит пригласил:
– Да, да, входи, Шевалдин.
Зырянов отставил в сторонку букет полевых цветов, который, благодаря старанию секретарши Маши, неизменно, каждое утро появлялся у него в кабинете, сдунул со стола опавшие лепестки и сел, положив на стекло ладони.
Иван, не торопясь, разделся, оправил гимнастерку под тугим солдатским ремнем и прошел к дивану, позванивая орденами и медалями.
– Сколько человек привез? – спросил его замполит.
– Полтораста. Приехал с первой машиной, остальные вот-вот подойдут со станции.
– Что за люди?
– Работенки вам будет, товарищ Зырянов. Некоторые, прямо сказать, сырье! Приходилось вербовать всякий народ. На одной узловой станции набрал восемнадцать молодчиков. Харитон Богданов насобирал мне всякое охвостье.
– Что за Харитон Богданов?
– Странный человек. Свыше двадцати лет прожил где-то в Сибири, на Колыме. Ну, медведь медведем.
– В заключении был?
– А кто его знает! Может, был. Только последнее время по вольному найму работал. Документы чистые. Однако, видать, имел дело со всяким сбродом. Умеет влиять на людей. Скажет слово-два – смотришь, человек в его власти, хоть веревки из него вей… Подошел ко мне и спрашивает, куда народ вербую. Я рассказал. Он спросил насчет заработков. Расспросил все подробно, досконально. Потом говорит: «Одному мне к вам ехать неохота. Хочешь, я тебе завербую еще десятка два людей?» Пожалуйста, говорю. Хоть двести, хоть триста человек могу законтрактовать… Потом, вижу, ведет ко мне пять человек, потом трех, потом начал приводить по одному, по два. А всех оказалось восемнадцать человек. Народ всякий: кто срок заключения отбыл, кто по собственной воле решил переменить место жительства, кто за большими заработками погнался.
– А сам Богданов за чем гонится?
– На откровенный разговор мне его не удалось вызвать. Сказал только, что пристанище в жизни ищет. На годы сослался: «Хватит, – говорит, – дурака валять. Мне уже сорок пять стукнуло».
– Ну, ну. А из специалистов кого-нибудь привез?
– Есть механики, слесари, шоферы. Даже врача привез.
– Врача, а не фельдшера?
– Вот именно, врача! Майора медицинской службы.
– Что за человек?
– Женщина с двумя девочками. У нее здесь муж. Багрянцев.
– Вон что. А ты рассказал ей, в каком состоянии находится сейчас Багрянцев?
– Не сказал. Да она и не интересовалась. Узнала, что я из Чарусского леспромхоза и что в медпункт нам нужен работник, быстро выхлопотала перевод, собралась и поехала со мной. Оставила в городе хорошую квартиру, работу в хирургическом отделении больницы. Она член партии, весьма авторитетный человек.
– Где она?
– Тут, на улице.
– Надо ее устроить пока в клубе, в комнате отдыха: она ведь с детьми.
Пока шел этот разговор, к конторе леспромхоза подошло еще несколько автомашин с людьми. Прибывшие расположились со своими котомками и чемоданами возле крыльца, возле загородки палисадника, а некоторые сидели на пеньках среди улицы.
Замполит Зырянов вышел из конторы и окинул взглядом разношерстную массу людей. Тут были молодые, цветущие и пожилые, дряблые лица. Яркие косынки и модные костюмы выделялись среди мятых кепок и грязных фуфаек. Модельные туфли на высоких каблуках совсем не гармонировали с кирзовыми сапогами и ботинками.
Заметив в сторонке женщину с двумя девочками, замполит подошел к ней.
– Вы Багрянцева?
– Да.
– Разрешите представиться: я заместитель директора по политчасти – Зырянов, Борис Лаврович.
– Очень приятно, – мягким голосом сказала Багрянцева, протягивая руку Зырянову. – Я – Нина Андреевна, врач.
Ее красивое лицо с бархатистыми ворсинками на щеках было светлым и добрым; спокойные серые глаза смотрели ласково.
– Вы извините нас за невнимательность, – сказал Зырянов, – мы вас плохо встретили.
– Ничего, ничего. Какая же должна быть мне встреча?
– Пройдите, пожалуйста, с девочками в клуб, там есть диваны, немножко отдохнете с дороги. А к вечеру вам будет готова комната при медпункте.
– Мы можем побыть пока и на улице, – сказала Багрянцева. – Погода хорошая. Мои девочки любопытные, они с удовольствием побегают тут и посмотрят, что делается вокруг.
– Дядя, а в этом озере рыба живет? – спросила одна из девочек, похожая на свою сестренку и на мать.
– Да, живет, – ответил Зырянов.
– А вон там высокая белая гора, как она называется?
– Это Водораздельный хребет.
– А почему Водораздельный? – не унималась девочка. – Где там вода?
– Риточка, ты потом все это узнаешь, – сказала Багрянцева. – Дяде некогда сейчас давать объяснения. Дядя потом зайдет к нам и все расскажет.
Девочка вскинула на Зырянова ясные глаза.
– Да, да. Приду и объясню, – сказал тот. – А пока идите в клуб и отдохните.
Он что-то сказал следовавшему за ним Ивану, тот сходил за шоферами, стоявшими в сторонке возле машин, привел двух человек. Они взяли чемоданы Багрянцевой и понесли в комнату отдыха. Нина Андреевна с девочками пошла за ними.
– Подумаешь, цаца какая! Чемоданы ей шоферы таскают, – с усмешкой сказала толстая деваха, ехавшая в первой машине. – Наши котомки небось никто не понесет. Завезли в какую-то глушь и рассадили на пеньки.
– А тут, девка, вся жизнь возле пеньков идет, – сказал щупленький мужичонка с реденькой пепельной бородкой. – Тут так и говорят: «Обед привезли к пеньку», «Беседу провели у пенька». Так что, девка, привыкай к новой жизни.
Замполит прошелся между людьми, словно командир, принимающий новое пополнение, остановился возле Богданова, поставив одну ногу на пенек, облокотился на нее рукой и сказал:
– Давайте, товарищи, потолкуем немного.
– У пенька, значит? – ухмыльнулся щупленький мужичонка.
– Вот именно… Скажите, как вы доехали?
– Хорошо доехали, лучше некуда! – попыхивая папироской, сказал сероглазый, широколицый парень-крепыш. – До самого Урала мчались чуть ли не курьерским поездом, в цельнометаллических вагонах. Тепло, уютно, на столиках цветы. Котомки сложили под сиденья, как в сундуки.
– Вы колхозник? – спросил замполит у парня, который ему сразу понравился своей простотой.
– А как же! Я механизатор, тракторист.
– Колхоз вас отпустил?
– Ну да. Механизаторов у нас сейчас хватает. Это на лошадь не скоро найдешь работника, а на трактор или на комбайн работников хоть отбавляй.
– А у нас механизаторов не хватает.
– Знаю я, вербовщик сказывал. Я и поехал сюда вроде разведчика. Понравится, напишу домой – сколько угодно механизаторов приедет: и парней, и девчат.
– Вас как звать-то, молодой человек?
– Спиридонов, Алексей.
– Ну, желаю вам, Алексей, прижиться у нас.
Затем замполит обратился ко всем:
– Может быть, у кого есть претензии к нашему вербовщику? Все получили проездные, суточные?
– Получить-то получили, да уж израсходовали, – послышалось в толпе.
Григорий Синько, парень с вороватыми глазами, выступил вперед. Натягивая клетчатую кепку на глаза, сказал:
– Нельзя ли, начальник, аванец получить?
– Аванс, товарищи, нельзя. Но мы в первые дни пойдем вам навстречу: как немного заработаете – сразу станем рассчитываться. Ясно? Теперь я хочу познакомить вас с нашим Чарусским леспромхозом, рассказать, что мы делаем, что от каждого из нас требуется.
Харитон Богданов, угрюмо сидевший на своем сундучке, вначале молчал, поводил белками из стороны в сторону, потом сплюнул, растер сапогом и сказал:
– Что ты разводишь турусы на колесах? Ты вот скажи лучше, верно или нет, что у вас можно зашибить деньгу?
Зырянов пристально поглядел на Харитона.
– Отдельные наши кадровые рабочие очень хорошо зарабатывают. Но зря деньги нигде не дают. Все дело в старании.
– Насчет старания ты не агитируй. Мы это слыхали. Скажи, какая работа будет?
– Работа у нас всякая, товарищи, – оживляясь, заговорил замполит. – До осени будем строиться, а с осени лес рубить. Вот видите хребет Водораздельный? Туда нужно прокладывать лежневку. Там у нас будет механизированный лесоучасток. Забросим туда новую технику. За одну зиму надо сбрить весь лес с Водораздельного хребта. А сколько там леса, видите? Всю эту массу древесины двинем на стройки, на шахты, на заводы. А потом, может быть, через год, через два, врежемся в дремучие леса за Водораздельным хребтом, а там их – море, зеленый океан, вплоть до самой тундры. Несметные богатства пустим по рекам в промышленные центры Урала, Украины, в Донбасс.
– Начальник, можно тебя спросить?
На Зырянова смотрели маленькие, с хитринкой, глаза щупленького мужичонки, который до этого рассуждал, что вся жизнь лесорубов проходит возле пенька.
– Почему нельзя? Спрашивайте, – сказал замполит.
– А ты, начальник, не заврался?
И глаза-бруснички, вдруг повеселевшие, зашныряли по сторонам, ища сочувствия в толпе рабочих.
– То есть, как это заврался?
– Очень просто. Думаешь, что все тут лопоухие сидят? Думаешь, если люди приехали черт-е знает откуда, так им можно врать не краснея. Только меня, начальник, не обманывай, я сам из здешних мест. Моя фамилия Шишигин. Если бывал за Водораздельным хребтом, то, наверно, слыхал про Шишигинскую заимку, стоит она на реке Глухая Ильва. Ты говоришь, за Водораздельным хребтом окиян леса, и хочешь его плавить на Украину? Ха-ха-ха! А как же ты его будешь плавить? По эту сторону хребта течет только маленькая речушка Ульва, летом ее курица перебегает. Главный-то лес за Водораздельным хребтом, за рекой Глухая Ильва. Это могутная река, течет она подле хребта, а потом сворачивает и уходит куда-то во льды. Глухую Ильву ты через хребет не переманишь. А сам лес через горы не перепрыгнет, не поплывет по Ульве: в ней в сухое лето сохатому негде спрятаться от гнуса.
Зырянов повеселел:
– Эх, Шишигин, отстаете от жизни! Так знайте, что ваша Глухая Ильва последний год течет на север. Скоро мы ее спарим с нашей маленькой Ульвой, и они побегут вместе на юг.
– А горы?
– Горы взорвем!
– Это Водораздельный-то? Чем?
– Найдем чем. Проложим ворота Глухой Ильве через скалы.
– Что-то враньем пахнет!
– Поживете – увидите. Может быть, вы, Шишигин, и вы, все здесь собравшиеся, станете энтузиастами этого большого дела.
Зырянов позвал Богданова к себе в кабинет.
– Садитесь! – показал он ему на диван.
– Я постою. – Харитон привалился плечом к косяку двери. – О чем хочешь со мной разговаривать?
– Хочу поближе познакомиться с вами.
– Что со мной знакомиться?
– Мне только что говорили о ваших организаторских способностях. Может, бригадиром вас назначить? Первое мое впечатление о вас, надо прямо сказать, неважное.
Богданов прошел к дивану, сел, снял шапку, положил на колени.
– А куда бы ты мог поставить меня бригадиром?
– В списке, я вижу, вы записались плотником. Где вы плотничали? Что строили?
– Все приходилось делать: дома, клубы, школы, промышленные здания. Словом, что придется.
– Сам-то сибиряк?
– Нет, российский.
– А как в Сибирь попали?
– Дело прошлое. Зачем тебе об этом знать?
– Интересно все же.
– Не стоит вспоминать о старом – что было, то уплыло, быльем поросло.
– Может быть, из раскулаченных? В каком году уехали в Сибирь?
– Считай: прошло двадцать лет с лишним.
– Как раз в то время кулаки ликвидировались как класс.
– Нет, замполит, я не из кулаков. К этому чертову отродью меня не причисляй. Сызмальства кусок хлеба своим горбом добываю.
– Так что же вас из родных мест погнало в далекий край?
Богданов свел брови к переносью, взял с коленей свою шапку и начал мять в жестких, огрубевших ладонях.
– Что тебе от меня надо? – сказал он с раздражением. – По делу позвал, так говори.
– Я, товарищ Богданов, насчет вашего бригадирства хотел поговорить. Стоит ли вас бригадиром ставить? Пожалуй, не стоит.
– Дело твое, замполит. Я не навязываюсь. Тебе виднее, хозяин-боярин… Только чтобы потом тебе не пришлось поклониться в ножки Харитону Богданову. Народ, который я помог завербовать на узловой станции, будет работником только под моим началом, тебе без меня с ним кашу не сварить.
– Уж и не сварить? Откуда такая уверенность?
– А вот увидишь. Насыпь на стол горох и сделай из него колобок – ничего у тебя не выйдет.
– А вы что, мастер из сухого гороха колобки делать?
– Мастер не мастер, а в бригаду людей сколотил. Сейчас она у меня как из цемента слита.
– Где же вы сколотили бригаду?
– По дороге, как из Сибири ехал… А на той большой узловой станции пробу сдавали. Попервости сам немало крови попортил со шпаной.
– В каком-нибудь жилищном тресте или отделе работали?
– У нас свой «Сам-трест». Железнодорожники – народ богатый: тому надо домик поставить, другому крышу перекрыть. Мы, пожалуйста, на все согласны, только гони денежки на кон.
– Значит, фирма «Харитон Богданов и компания». Да, бывали на матушке Руси такие подрядчики… Был и «хозяин-боярин»…
Замполит встал, открыл форточку. С улицы, залитой солнцем, хлынул свежий воздух. Расправив плечи, точно стряхивая с них какой-то невидимый груз, Зырянов широкими шагами прошелся по ковровой дорожке, потом остановился перед Богдановым, закинув руки за спину.
– Нам, Богданов, здесь подрядчики не нужны. У нас не частная лавочка. И в ножки мы никому не кланяемся… Бригадирство на производстве не каждому доверяется. А вы даже держать себя как следует не умеете. Какой же из вас бригадир будет, а?
– Твое дело, замполит, твое! Посмотрю, что ты станешь делать с лодырями, лежебоками, со всякими Синько, Шишигами?
– Воспитывать станем, Богданов.
– Хы! Воспитывала мышь котенка, пока тот слепой был. Ну что ж, ищите другого бригадира. Возьмите моих молодцов. Я и без них не пропаду.
– Зачем же вы тогда ратуете за бригаду?
– Привычка у меня такая. Не люблю втихомолку работать. Мне надо, чтобы вокруг меня народ кипел, чтобы дело спорилось. Терпеть не могу, когда люди лодырничают. Я с детства приучен: работать так работать, чтобы жарко было. Чем лучше поработаешь, тем слаще отдохнешь.
– Это правда, Богданов… Ну, можете идти. Через полчаса поедете на Новинку.
Богданов встал, помял в руках шапку.
– А насчет бригадирства как?
– Ладно, Богданов, я поговорю с кем следует.
– Благодарствую, товарищ замполит.
Харитон поклонился, надел шапку и медленно, вперевалку пошел из кабинета.
«Медведь медведем», – подумал про него замполит, вспомнив слова Ивана Шевалдина.
