Текст книги "Золотая рыбка 2"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– Ну, знаешь ли! – невольно смеется Даниэль. – Это уже наглость.
Я считаю за благо промолчать. Хмурый по-прежнему вне себя от досады, но пытается скрыть свои чувства. В этом он уже как следует поднаторел. Молча шагает рядом со мной, рука его на ходу иногда задевает мою руку.
Робко вскидывая на него глаза, я любуюсь его профилем и чувствую, как меня затопляет жаркая волна. В ушах звучат струны арфы, все тело пронзают электрические разряды, я слабею до дрожи в коленках. Хоть тресни, но я бессильна противостоять этому наплыву чувств, тщетно призывая на помощь спасительную язвительность и самоиронию. Я способна лишь злиться на слабую, глупую, влюбленную бабу, которая живет во мне.
– Куда мы так несемся?
– Не знаю.
– Вечер уже… – рискую я заметить.
Притормозив, Даниэль поворачивается ко мне.
– Вижу, что вечер. Но мыслей и забот столько, что голова пухнет.
– Вот и хорошо! Безмозглых и беззаботных вокруг пруд пруди, а мне хочется поговорить с человеком умным…
– О чем? О Хольдене, об опрокинутом столе, о бессонных ночах, о невероятных совпадениях?
– Обо всем на свете.
– О’кей. И где же?
– Посидеть бы где-нибудь…
– Судя по всему, ты не прочь выпить.
– И сигареты тоже кончились…
– А как насчет прочих потребностей?
– Спасибо, что напомнил. Есть очень хочется.
Хотя Хмурый и не верит в случайные совпадения, однако без звука сворачивает к ресторану, возникшему перед нами словно по мановению волшебной палочки. У него даже не возникает подозрения, что и тут не обошлось без моих колдовских чар. Я покорно следую за ним: такова наша женская доля.
От еды и выпивки Хмурый отказывается, довольствуясь чашечкой кофе и стаканом апельсинового сока. Откинувшись на спинку стула, он молча и пристально изучает меня. В таких условиях кусок, разумеется, в горло не лезет, и я вяло ковыряюсь в тарелке. Наконец отставляю в сторону недоеденный ужин, выпиваю бокал белого вина и закуриваю.
– Программа выполнена? – любезно осведомляется мой спутник.
– Да, – киваю я. – Поела, попила, закурила. Теперь можно и поговорить. Какие у тебя ко мне претензии?
– Я с самого начала просил не воспринимать меня как забаву, как игрушечного паяца, которым можешь манипулировать по прихоти. Но тебя ведь просить бесполезно. В прошлый раз сидели душа в душу, мило ужинали, а потом ты опрокинула стол и понеслась куда глаза глядят. Должно быть, это показалось тебе проще.
– Проще чего? – уточняю я.
– Проще, чем вникнуть в суть моей просьбы поберечь себя. В тот вечер, когда ты оставила меня с носом, я попытался утешиться: ты, мол, устала, хочешь побыть одна, и не стоит сейчас навязываться. Но позже я понял, что у тебя был иной замысел. Как выяснилось, ты не считала разрыв окончательным, просто тебе захотелось поиграть на моих нервах. Ты ожидала, что я стану увиваться вокруг тебя, а когда твои ожидания не оправдались, решила поддразнить меня Арджилом. Дешевый прием, Ден, типично женская логика, ничего оригинального. Правда, одно все же доказала: с досады ты способна на предательство. О сегодняшнем случае я уж вообще молчу.
– Теперь, может, и меня выслушаешь? Если запрещено ссылаться на такие возвышенные понятия, как любовь и доверие, проанализируем голые факты. Ты пытался отстранить меня от дела Джилланов вовсе не потому, что опасался за мою жизнь. Просто мое постоянное присутствие мешало твоим таинственным отлучкам. Да и само расследование служило тебе всего лишь предлогом, чтобы шнырять по городу. Ты и впоследствии не прекратил этих своих разъездов. Однажды вечером, когда мы с Мартином отправились в кино, ты якобы отсыпался дома. Однако капот твоей машины почему-то был теплым – я случайно обнаружила это, когда, проходя мимо, коснулась рукой. Или взять, к примеру, ту ночь, когда ты заявился к Дональду, избитый чуть ли не до потери сознания… Скрытничаешь, тайны разводишь и меня же еще упрекаешь в недостатке доверия!
– Все сказала?
– Нет, не все. Ты делаешь вид, будто целиком поглощен съемками и тебя, мол, нисколько не волнует история с похищением Эллы. Никогда не поверю, чтобы человек, который жаждет мести по пустякам – из-за того, что его бросили на улице, – вдруг мог забыть о том, что случилось с его дочерью. А стоит только намекнуть на некоторые несуразности твоего поведения, как ты моментально переводишь разговор на другое. Вздумай я упомянуть Хольдена, и ты готов забиться под стол. Хольдена тебе, может, и удалось бы провести подобными уловками, но меня не обманешь. И остальные тебе под стать. Как только речь заходит об этом гангстере, все прикидываются либо глухими, либо дураками. Почему я должна верить в байку, будто бы Дональд, старательный и добросовестный полицейский, вместо своего основного дела занимается сочинением романов? Почему я должна принимать за чистую монету страх Шефа перед одним только упоминанием имени Хольдена, когда всем известно, что Шеф – заклятый враг подобного отребья?
– Потому что это и в самом деле страшный человек.
– Неправда! – срываюсь я на крик.
– Правда, Дениза. – Беллок невозмутимо смотрит на меня. – Теперь моя очередь говорить, а ты слушай. Значит, по-твоему, вы с Мартином ходили в кино, а я отсыпался дома. Ну так вот… вы не были в кино, а я не отсыпался в постели. Я отправился вслед за вами, чтобы взглянуть, какой способ самоубийства вы избрали, и в случае необходимости вмешаться. Придя к выводу, что эту ночь вы переживете, я поспешил к тебе домой и нырнул в постель. Теперь о другом эпизоде. Ты очень мудро поступила, когда, вырвавшись из подвала, не повела Эллу к себе, поскольку, обнаружив побег, Эзио Кальви и его подручные устремились прямиком туда. Возможно, тебя и не стали бы убивать, а всего лишь припугнули, чтобы заставить держать рот на замке. Однако дома они тебя не застали, вот и оставили «жучок». Поэтому им из первоисточника известно, что Хольден и его делишки тебя не волнуют, ты поглощена одной-единственной заботой: отловить очередного маньяка.
– Откуда ты знаешь про «жучок»?
– Со слов Мартина и Конрада, наблюдавших за входом в дом, я выяснил, сколько бандиты пробыли наверху. Этого времени было чересчур мало, чтобы предположить, будто они хотели дождаться хозяйку, но многовато для блиц-визита. Условие задачи проще некуда: в квартире побывали посторонние, а следов своего пребывания вроде бы не оставили. Необходимо отыскать эти следы. Я пошуровал и обнаружил подслушивающее устройство в гостиной за карнизом. Затем проконсультировался со знающими людьми, и мне сказали, что где-то неподалеку от твоего дома – в какой-нибудь квартире или припаркованной поблизости машине – сидят дежурные и прослушивают твои разговоры. Машину я обнаружил через два дома от твоего, но Шум поднимать не стал. Скоро шпионам надоело без толку тратить время, так что пост сняли и «жучок» убрали. Понимаешь теперь, почему мне не нравилось, когда ты садилась на своего конька?
– Не проще ли было бы рассказать мне обо всем?
– Ну и как бы ты поступила?
Хороший вопрос, попробую себе представить… Наверняка мне мешало бы сознание, что каждое слово, произнесенное в моем доме, становится достоянием чужих ушей. Поначалу меня бы это просто раздражало, постепенно выработалась бы аллергия, а затем…
– О’кей, ты прав. – Я допиваю вино.
– Будем считать, мы все выяснили? – Хмурый снисходит до улыбки.
– О нет! Кое-какие объяснения ты мне подкинул, но картина отнюдь не полная.
– Все, что можно было, я сказал. Если ты чего-то не услышала, значит, я этого сказать не мог. Даже тебе. Прими это как неизбежный факт.
– И покорно склонить голову? Не дождешься! Нюхом чую тайную миссию.
– Начинаешь по новой?
– Ведь я могла бы тебе помочь.
– Ты ловко организовала появление команды «Юстиция» – шляпу долой! Но одна промашка все же вкралась – Круз Гвард. Угроза нависла не только над твоей жизнью, но и над жизнью Эллы. Не хочется считать, сколько дней я не видел дочку, но можешь мне верить: я очень по ней стосковался. К чему было поднимать эту шумиху, чего ты добилась?
– Истинный «Ю» знает, что он не одинок.
– А как ему выйти на тебя? Дать объявление в газете?
– В этом нет необходимости. «Ю» – кто-то из моего окружения. Я не знаю его имени, но это ведь и неважно. Пусть хранит свое инкогнито, я не стану его выслеживать. Читал в газетах его очередное обращение?
Отхлебнув глоток сока, Хмурый кивает.
– Как по-твоему, он действительно преподнесет нам сенсацию?
– Раз обещал, так и сделает, – улыбается Даниэль. – При условии, что это обещание исходит от него.
– Откуда же он раздобудет фотографии людей, подвергшихся пластической операции?
– Думаю, он собирал их исподволь, постепенно. Работа, конечно, кропотливая. В некоторых новомодных клиниках введена компьютерная регистрация пациентов. Какое-то время там хранятся все данные на каждого больного, включая фотоматериалы поэтапного изменения внешности.
– Вряд ли, – с сомнением качаю я головой. – Уверена, в какую больницу ни сунься, не найдешь и следов госпитализации преступников.
– Здесь ты права. С момента появления публикации люди, заинтересованные в сохранении тайны, наверняка успели стереть из электронной памяти всю компрометирующую информацию, а в других лечебных заведениях уничтожили истории болезни.
– Тогда зачем Юстиции понадобилось заранее раскрывать свои карты?
Двумя пальцами Даниэль подцепляет с края пепельницы мою сигарету и подносит к губам. Чуть скривясь, выпускает дым и неожиданно смеется.
– Как это – зачем? Обнародует информацию со всеми фотоматериалами и тем самым даст улики полиции. Разошлет свои сенсационные разоблачения в редакции газет, телекомпании, облепит улицы листовками, как в свое время сделали вы. Полиция поначалу окажется в дурацком положении, люди будут смеяться над ее бездействием, но затем механизм сработает. Укрывающихся от возмездия преступников станут опознавать прохожие на улицах, соседи по дому, а то и близкие родственники. В полиции телефоны будут трещать с утра до вечера, а наше дело – реагируй на звонки. Получили сигнал, что разыскиваемый преступник обретается там-то и там-то, извольте брать тепленьким. Защелкнул наручники – и дело в шляпе. Лицо изменить можно, отпечатки пальцев – нельзя.
– Похоже, ты симпатизируешь этому народному мстителю.
Лицо Даниэля тотчас делается серьезным.
– Не совсем так… Просто я пришел к определенному выводу. Борьба между преступниками и сыщиками в наши дни начисто утратила спортивный характер. Прежде Полицейский считался лицом священным и неприкасаемым, теперь его можно ухлопать как простого смертного. Когда мы охотимся за преступником, каждый наш шаг моментально становится известным ему, ведь что ни день приходится составлять десятки рапортов, донесений, докладных записок. Не хочу сейчас касаться вопроса об утечке служебной информации, это особая статья… Суть же заключается в том, что преследуемая дичь легко превращается в охотника. Стоит бандитам уложить одного-двух из наших, и готово дело: третий уже ни под каким видом не пойдет на столь явное самоубийство. Храбрые подвержены смерти точно так же, как трусы. Достаточно вспомнить события в Италии. Стоило кому-то в открытую выступить против мафии – будь то прокурор, судья, журналист или карабинер, – и тотчас следовала кровавая расплата. Нет улик – нет и преступника. Выход один: перенять их методы – уйти в подполье, действовать скрытно. С точки зрения целей Юстицию не назовешь преступником, ну а что касается метода… Иной раз это единственно возможное решение. Скажем, от того, что ты прикончила маньяка, ты ведь не стала убийцей?
– Не знаю, может, я все же убийца…
– Неужели у тебя есть какие-то сомнения на этот счет? – искренне изумляется Беллок.
– Я проехала по нему колесом. Правда, у меня не было другого выхода, но это слабое утешение.
– Надеюсь, тебя не введут в комиссию, которой надлежит решать вопрос о целесообразности смертной казни.
– Ты меня неверно понял, Беллок. Когда Юстиция или палач лишают кого-то жизни, это другое дело. Мои нравственные сомнения вызваны тем, что в данном случае исполнителем смертного приговора выступила я.
Даниэль с облегчением вздыхает.
– В следующий раз это чувство уже не возникнет.
– Не пугай!
– Теперь, когда я ответил на все твои вопросы, что у нас на очереди?
Мой взгляд яснее ясного дает понять: напрасно он о себе так хорошо думает. Но взглядами Хмурого не проймешь, и я продолжаю допрос:
– Если принять твои объяснения, то остается невыясненным всего лишь один вопрос: что будет с нами? Неужели нам не надоест дрессировать и укрощать друг друга?
Хмурый шпарит из Экзюпери как по писаному:
– «Надо запастись терпением. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе…»
– Здорово, – с одобрением киваю я.
– Значит, согласна?
– Не совсем. Звучит так, словно ты диктуешь мне условия.
Даниэль делает пренебрежительный жест, очевидно давая понять, что я начисто лишена чувства стиля. Я допиваю остатки вина.
Пока мы с Хмурым переливали из пустого в порожнее, «народные мстители» действовали. Листовками усеяны тротуары и мостовые, белые прямоугольники лепятся к ветровым стеклам машин, торчат из почтовых ящиков, порхают в воздухе. Бред какой-то, думаю я, подбирая один из листков. Это вам не ксерокопия, а типографский экземпляр.
– Первоклассная работа! – восхищается Даниэль, внимательно исследовав несколько листовок.
– Безусловно. А для того чтобы раскидать их одновременно по всему городу и исчезнуть, прежде чем спохватится полиция, нужна целая армия единомышленников.
– В первую очередь нужна типография.
– Это не проблема, – снисходительно роняю я. – Теперь у каждой мало-мальски приличной фирмы есть своя типографская машина для рекламной ерунды.
– Может, и так… – рассеянно соглашается Хмурый.
Боже правый, ужасаюсь я, как бы он с ходу не начал расследование! Переловит всех участников этой фантом-команды… А кто, кстати, входит в нее? И куда подевался Мартин?
Даниэль ведет машину, а я верчу головой из стороны в сторону, высматривая мотоциклистов. Однако рокеры, что попадаются нам по дороге, никаких подозрений не вызывают. Оно и понятно, летучая бригада давно сделала свое дело и залегла на дно, с чего бы ей раскатывать по городу!
– У меня алиби, – говорю я. – Тогда чьих же рук это дело?
– По-моему, твою гениальную идею похитили, – смеется Хмурый. – Но ты не расстраивайся. Исполнение ничуть не хуже.
– В следующий раз запатентую свое изобретение, – для порядка ворчу я.
И снова напрашивается вопрос – который по счету за сегодняшний день:
– Но эти листовки, по крайней мере, дело рук Юстиции?
– На блеф не похоже.
– Как бы мне хотелось взглянуть ему в лицо! – мечтательно вздыхаю я.
– А еще чего бы тебе хотелось?
– Какой смысл мечтать, не зная, кто объект твоих воздыханий. Вдруг это какой-нибудь бравый супермен со стальными мускулами…
– Вроде Шварценеггера? – усмехается Даниэль.
– Да этот красавчик по сравнению с Юстицией просто робот с накачанными мышцами!
– Запахло очередным романом, – глумится Хмурый.
Я не спорю, поскольку пребываю в растерянности. Машина останавливается у моего дома, а Даниэль ничем не выдает своих дальнейших намерений. Сидит за рулем как ни в чем не бывало и смотрит на меня.
Выбравшись из машины, я в сердцах хлопаю дверцей. Так мне и надо!
Но нет! Хмурый тоже выходит из машины и пристраивается в кильватере – тихо, спокойно, без всяких громких слов и демонстративных жестов, в своей обычной манере. Переступает порог моей квартиры и внимательно осматривается по сторонам, словно он здесь впервые.
Я делаю вид, будто у меня гора хозяйственных дел и делишек, а в действительности неотрывно слежу за ним.
– Не воображай себе бог весть что, – ухмыляется он. – Меня привела сюда грубая животная страсть.
– А как же потребности души?
– Потребности души? Что это такое?
– То и другое, вместе взятые, создают гармонию.
– Ладно, на досуге разберемся. – Тем самым Даниэль считает вопрос исчерпанным.
В следующее мгновение мы оказываемся в темной спальне, где даем выход долго сдерживаемым чувствам. Наше любовное воссоединение более всего напоминает схватку, цель которой – побороть самого себя. На час-другой нам удается достичь этой цели. Переполняющая нас страсть вытесняет за порог сознания все те комплексы, что выработались в нас по отношению друг к другу и оказались лишними. Она изгоняет стыд, мешающий нам в открытую высказать свои мысли и выказать чувства. Мы не преуменьшаем и не приукрашиваем свои переживания, всякое притворство летит к чертям, а за ним следуют стыдливая сдержанность и гордыня. Даниэль и я остаемся один на один.
Поначалу Даниэль чуть ли не яростно сбрасывает с себя напряжение, говорит и обращается со мной почти грубо, чем крайне возбуждает меня, и я тоже аналогичным образом срываюсь с тормозов, затем этот неудержимый поток замедляет свой бешеный ход, позволяя нам прислушаться друг к другу и почувствовать друг друга.
Позднее мы включаем лампу, но даже свет не лишает нас жгучей потребности раскрыться до конца. Напротив, он способствует чуду, доводит все ощущения до полноты и совершенства. Даниэль благодарно впитывает в себя каждое мое слово, а я счастлива, что могу наконец высказать, выкричать ему и себе всю свою любовь.
Но утром все станет как прежде. День набросит свои покровы на наши тайны, и мы сделаем вид, будто все эти безумства нам приснились, и будем молчать, чтобы сохранить их в душе. Наши искусанные губы, натруженные мускулы, сладостно ноющие клеточки тела чуть слышно шепчутся о пережитом чуде, а свежевыбритый Даниэль Беллок, ухмыляясь распухшими губами, бормочет стихи Тристана Клингсора:
Но если стану капитаном
и звезды золотые цветами на погонах расцветут,
Красотку куклу деревянную
возьму себе в невесты – и все тут.
Фата, шлейф белый, свадебное платье,
бьют барабаны и играют трубы,
как будто женится король на королеве.
Мартин на редкость ловко уклоняется от встреч со мною. Вот уже несколько дней я, можно сказать, гоняюсь за ним, форменным образом преследуя братца. Мой интерес понятен: недавняя акция группы «Юстиция» произвела эффект разорвавшейся бомбы, и мне хочется знать, какова его роль во всем этом. Слухи о действиях загадочной команды уже распространились по всему городу, а у нас с утра до вечера только и разговоров что о ней. Мнения прессы неоднозначны. Некоторые газеты открыто нападают на полицию: разве не стражам порядка следовало бы выводить преступников на чистую воду?! Неужели никто, кроме Юстиции, не додумался разоблачить трюк с пластическими операциями? Подобным каверзным вопросам несть числа.
Популярность Юстиции достигла апогея, народный мститель превратился в народного героя, повсюду ему возносят хвалу и славу. Он неуловим, а значит, может оказаться кем угодно. Люди другими глазами смотрят на соседей, на друзей, кое-кто туманными намеками пытается внушить собеседникам мысль о своей причастности к справедливому возмездию. Словом, Юстиция на коне.
Хотелось бы мне взглянуть сейчас на неуловимого «Ю»! В течение трех суток четверо преступников, разоблаченных при помощи листовок, угодили за решетку. Вокруг клиник пластической хирургии назревает скандал. Парадоксальным образом дурная слава обращается на пользу самим врачам. Сотни людей, вдруг уверовавших в чудеса пластической хирургии, загорелись желанием изменить свою внешность к лучшему, ликвидировав следы перенесенной автокатастрофы или тяжелой операции. Газетная шумиха в свою очередь способствовала рекламе. Целая серия научно-популярных статей была призвана рассеять предубеждение: пластическая хирургия – отнюдь не роскошь и предназначена не только для преступников. Помимо удаления морщин и манипуляций с бюстом, современная медицина располагает поистине чудесными возможностями.
Круз Гвард тоже мог бы высказаться по этому поводу. После целой серии пластических операций его изуродованная физиономия обрела почти прежний вид, и, вопреки начальным опасениям, следов от кованых башмаков Гремио Джиллана почти не останется. Однако сам Круз на этот счет помалкивает, словно ему ничего не известно об очередных деяниях Юстиции. Хотя, вполне возможно, он по-прежнему подозревает, что за кулисами этих акций стою я. Тем не менее он соглашается одолжить видеокассеты и съедает банан, который я чищу для него. Говорит он мало, однако, судя по целому ряду признаков, ко мне благополучно охладел.
Я наседаю на Тилля, но все мои усилия напрасны. По его словам, к расследованию этого дела он больше никакого отношения не имеет, оно выведено из компетенции нашего ведомства и передано Чрезвычайной комиссии («по паранормальным явлениям» – насмешничает Тилль, ведь «Ю» превратился в некое мистическое существо).
– Если хочешь знать мое мнение, – не унимается коллега, – то я лично болею за «Ю». В храбрости его сомневаться не приходится, да и во всех прочих отношениях это, должно быть, личность неординарная. Нет, его ни за что не поймать!
– Не он первый, не он последний. Можно подумать, у нас стопроцентная раскрываемость.
– Интересно, как ему удается вербовать помощников?
Я раскачиваюсь на стуле.
– Полагаю, все очень просто: на глазах у всего честного народа излечил парочку прокаженных, обратил в воду вино, а камни – в хлеб, и готово дело! Наглядно и убедительно!
– Это меня и пугает, – ухмыляется Тилль. – Как бы не окончил он свои дни в компании двух разбойников!
Даниэль не участвует в разговоре, ему не дает покоя неизвестная женщина, извлеченная со дна озера, даже к съемкам стал относиться спустя рукава. Однако на сей раз Хмурый не выдерживает и вставляет замечание:
– Мне кажется, вы вторгаетесь в прерогативы Папы Римского.
Фабио демонстративно закрывает глаза на провокационное поведение мухи, осатанело бьющейся о стекло.
– Не знаю, вправе ли я внести предложение… – начинает он, и мы все, как один, поворачиваемся к нему. Что, если наш повелитель мух додумался, как выловить в огромном городе новоявленного Фантомаса? Но нет, к счастью, Фабио додумался до другого: – Если этот субъект мужского пола, то отчего он называет себя Юстицией? Могут ведь возникнуть недоразумения. Логичнее бы взять кличку Юстицио.
– Надо бы посоветоваться с медэкспертами, а потом, в зависимости от их рекомендаций, заняться лингвистическими изысканиями. – Настроение у Дональда отменное. О причине эйфории ведает лишь он сам, предоставляя другим догадываться. Я подозреваю, что блаженное расположение духа напрямую связано с его литературным творчеством, поскольку из недавнего разговора с отцом почерпнула ценную информацию. Оказывается, мой друг наделен талантом, блестящий стилист, способный играть словами, как жонглер – мячиками. В подробности отец вдаваться не стал, но и без того очевидно, что мой друг Дональд – гроза пресноводных рыб и жонглер изящной словесности – вскоре предстанет пред нами в амплуа маститого писателя. Ведь связь между романом Дональда и издательством моего отца столь же очевидна.
Мысли мои прерваны появлением Шефа, который, нежно пошептавшись с Даниэлем, сгребает с его стола ворох бумаг и переваливает на мой.
– Вот вам очередное задание, Дениза, – холодно произносит он. – Задачка не из простых, так что можете гордиться. Установите, кто эта женщина, кем она была застрелена и как попала на дно озера. По идее вам бы стоило работать на пару с Беллоком, но у него, как известно, полно дел. Без него сорвутся съемки фильма, и режиссеру не видать «Оскара»… Словом, трудитесь, дерзайте, вы ведь об этом мечтали, не правда ли? Вот мы и бросаем вас в глубокую воду.
Вряд ли это образное сравнение уместно в применении к данному расследованию, что ясно читается на моей физиономии. Интересно, чем вызвано такое решение Шефа? Известны ли ему подозрения Беллока на мой счет, согласно которым ответы на вышеупомянутые вопросы уже у меня в кармане? Возможно, именно потому и спихнули на меня это дело, а может, просто оно кажется им глухим «висяком». Но что бы там коллеги ни предполагали, они наверняка не догадываются, чьи останки запечатлены на этих жутких снимках.
Так что прежде всего я убираю фотографии с глаз долой, потом вспоминаю Любоша Хольдена, который не спешит объявиться, и, наконец, поднимаю глаза на Шефа, продолжающего топтаться у моего стола.
– Хотите, чтобы я прямо сейчас назвала вам и жертву и преступника? – с наигранной легкостью вопрошаю я.
– Вот это был бы класс! – подначивает Хмурый.
Шеф отеческим жестом кладет мне на плечо свою лапищу.
– День-другой могу потерпеть. Не стоит горячку пороть, работайте спокойно. Если потребуется помощь, обратитесь к Аккереру, пусть он заменит Беллока.
– Но только в служебных делах, – бормочет Дональд.
Коллеги являют собой благодарную публику – все, за исключением Аккерера, который мигом отбивает подачу:
– Я и тебя могу заменить, Дональд. Тащи сюда все, что там у тебя накопилось за последнее время.
Шеф как ошпаренный бросается к двери, и я слышу его раздраженную воркотню:
– Еще один шутник выискался… С ума с ними сойдешь!
После его ухода все старательно прикидываются, будто завалены срочной работой, что, впрочем, соответствует истине – запутанных дел, которые только и ждут, чтобы их «размотали», у нашей маленькой группы всегда предостаточно. Однако на сей раз лихорадочная деятельность – сплошная видимость.
Затолкав поглубже в стол унаследованный от Хмурого ворох бумаг, я отправляюсь на тренировку. Одна. Коллеги, ссылаясь на сотни уважительных причин, сачкуют, Даниэль же торопится на съемки.
Танос уделяет мне особое внимание, в результате чего пот с меня льет ручьями, дыхание сбито, руки-ноги трясутся. Однако тренеру этого мало, у него другая цель. На сегодня я избрана в качестве жертвы, или спарринг-партнера, и на мне, как на наглядном пособии, он преподает группе новый материал. Не заставь он нас во время разминки поупражняться в падении и приземлении через кувырок, я бы давно уже свернула себе шею.
Когда мне кажется, что ни единой целой косточки уже не осталось, тренировка подходит к концу. Танос отпускает лоснящихся от пота учеников и делает мне знак занять место на циновке перед ним. Присев на корточки, я выжидательно смотрю на мастера.
– Надеюсь, ты усвоила? – улыбается он.
– Что именно?
– Как надо драться.
– Если ты намекаешь на маньяка, то твоя наука уже не поможет. Он нашел свой конец под колесами автомобиля.
– Не исключено, что рано или поздно тебе опять придется туго, а под рукой не окажется автомобиля, чтобы переехать бандита, – с серьезным видом поучает он меня.
Танос всерьез относится к своему делу, как и положено мастеру подобного ранга. Уж он-то на моем месте не стал бы медлить да тянуть. Помести его с противником хоть в спичечный коробок, одним движением пальца сразит врага наповал. Понятно, что он не может не расстраиваться из-за такой недотепы, как я.
– Отныне мое тело станет опасней танка, – пытаюсь я утешить своего учителя.
– Напрасно веселишься, девочка, ты по уши в дерьме. Ну ладно, ступай! Холодный душ и хоть короткий отдых тебе не повредят. Да, кстати… По-моему, ты давно не виделась с Квазимодо.
– Виновата, исправлюсь.
Я добредаю до душа и стою под ледяной водой, пока не начинаю клацать зубами. Неплохо бы составить план дальнейших действий. Первым делом необходимо выцарапать свою машину. Надеюсь, невероятное количество протоколов, неизбежных в подобных случаях, уже составлено и я смогу воспользоваться своей тачкой не в целях самообороны и обуздания противника, а по прямому назначению – как средством передвижения. Поскольку Любош Хольден, вопреки обещанию, не дает о себе знать, надо бы выяснить, отчего он передумал. Хочется верить, что он цел и невредим. Тогда что же заставило его нарушить данное слово? Постараюсь деликатно выведать у Арджила, решаю я уже на грани замерзания, и хватаюсь за полотенце. Зубы мои выбивают дробь.
Неудобств в нашем городе хватает. Чтобы не ходить далеко за примерами, упомяну об отсутствии кондиционеров на улицах. Поэтому жара убийственная. Очумелая от зноя муха из последних сил бьется о заднее стекло машины, и я раз в кои-то веки жалею, что рядом нет Фабио, заклятого врага всей летающей нечисти. Приходится самой вступать в единоборство, и сомлевшая от жары муха расстается с жизнью во время короткой остановки у светофора. Смахнуть со стекла ее бренные останки я уже не успеваю, поскольку пытаюсь вспомнить, в каких краях живет Арджил. Правда, я дважды бывала у него, но оба раза в компании, а в таких случаях плохо запоминаешь дорогу.
Зато саму квартиру я помню хорошо. Из узкой прихожей попадаешь в гостиную-спальню, где тебя встречает неубранная постель и чудовищный беспорядок. Одна дверь ведет в фотолабораторию, другая – в кухню, которая служит также столовой, а если учесть отгороженную занавеской душевую кабинку в углу, то и ванной комнатой. На случай, если хозяин квартирки вдруг заболел бы клаустрофобией, недостаток пространства призвана восполнить терраса, являющаяся как бы продолжением единственной комнаты. Здесь гнетущее чувство мигом улетучивается, поскольку на террасе вполне мог бы разместиться теннисный корт. Огромная крытая площадка с видом на море. Эта необычная примета и помогает мне сориентироваться.
Нога за ногу я взбираюсь по лестнице и, окончательно разомлев от жары, наваливаюсь плечом на кнопку звонка.
Звоню я впустую. Великий фотохудожник либо занят в лаборатории, либо дремлет на террасе. В любом случае звонок он вряд ли услышит. Я поворачиваю ручку двери и вхожу в квартиру. Беспорядок в комнате на сей раз больше обычного. Уйма раскиданной повсюду одежды, белья и предметов обстановки не слишком уж поражает. Но вот что не вписывается в картину, так это кровь.
Кровь на ковре и стенах. Кровь на неубранной постели и на телефонном аппарате, на экране телевизора и на бронзовой статуэтке в углу.
Затаив дыхание, я раздумываю, не убежать ли отсюда без оглядки. Возникает странное ощущение, что я не одна в квартире, но это не чувство опасности, а нечто другое, гораздо худшее. Неотступно глядя под ноги, чтобы не наступить в кровавую лужу, и по-прежнему сдерживая дыхание, делаю шаг к французскому окну. Мягко колышется легкая занавеска. Я отодвигаю ее, чтобы выйти на террасу. Здесь повсюду цветы: в вазах, глиняных горшках, в кадках среди садовых стульев и столов. Сейчас вид у цветов жалкий – стебли поломаны, листья оборваны, головки помяты, растения сплошь в брызгах крови, уже успевшей засохнуть.
А вон там, из-за опрокинутого стола, торчат ноги в мятых, задранных брючинах. Я подхожу ближе и вижу мужчину, лежащего в неестественной позе, с раскинутыми в стороны руками.
