Текст книги "Золотая рыбка 2"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
«Прости меня, Илеана», – мысленно говорю я и утвердительно киваю.
– Подумать только, жалость какая! – Транис поворачивает прочь.
– Минуту! – говорю я ему вслед. – Когда была здесь эта девушка?
Он пожимает плечами.
– Трудно сказать. Все дни одинаковые… Пожалуй, недели две-три назад…
– Она была одна?
– Нет. Вроде бы с подругой. Но вы же понимаете, я смотрел только на нее! Кто-то был с ней, это точно: после того как она меня отшила, я слышал ее мурлыканье.
Транис снова намеревается отойти, поскольку хозяин с другого конца зала делает ему зазывные знаки, но я хватаю парня за рукав.
– Транис, если девушка произвела на вас неотразимое впечатление, наверняка вам запомнились еще какие-то подробности. И кстати, не было ли в их компании мужчины?
– Конечно, нет. Тогда я не стал бы подкатываться. Зато, если хотите, могу описать, как она была одета. На ней был тонкий черный свитерок в обтяжку, и там, признаться, было что обтягивать. Остального не удалось разглядеть, пока она сидела, но когда пошла к выходу, тут уж я смотрел во все глаза. Нижний этаж здорово портил фасад: талии почитай что нет, зад тяжеловат, бедра широкие, мощные… Но лицо!.. Такую красоту редко встретишь. По-моему, в ней была какая-то примесь восточной крови… Постойте! Помню еще ее серьги: ромбы крупные такие, блестящие – в ушах болтались, и кольца золотые на руках – штук пять, не меньше. Руки ухоженные, лак на ногтях – все честь по чести. Но я больше в лицо ей смотрел, глаз не мог оторвать.
– Взгляните еще раз на фотографии, вдруг да узнаете девушку, которая с ней была.
Транис выполняет мою просьбу, но опознать спутницу Илеаны не может. Затем он убегает по своим делам, а я кладу деньги на столик и выходу к машине. Прежде чем включить зажигание, закуриваю, и эта небольшая разрядка приходится как нельзя кстати: я не слишком раздражаюсь, когда мотор отказывается работать и вырисовывается перспектива заночевать прямо здесь.
Наконец я выруливаю на шоссе, и проклятый мотор снова глохнет. Я выбираюсь из машины, поднимаю крышку капота, но моих знаний автомеханика хватает лишь на то, чтобы отличить мотор от аккумулятора. И тут на выручку приходит мужчина. Уве, племянник владельца кафе.
– Бензин в баке есть? – спрашивает он.
– Это единственное, что я и сама могу определить. Заправлялась совсем недавно.
– Разрешите? – Уве ныряет в разверстое нутро машины, ковыряется там, затем поднимает голову. – Садитесь за руль и попытайтесь сдвинуться с места. Хорошо бы чуть отъехать, а то вы застряли на автобусной остановке.
– Вы ждете автобус?
– Да. Должен подойти через пять минут. Если до тех пор не обнаружим поломку, придется толкать машину, чтобы освободить место.
Я включаю зажигание. Мотор судорожно всхрапывает и снова умолкает. Уве просит какую-нибудь тряпку и минуту спустя предлагает попробовать снова.
Мотор заводится с пол-оборота, его ровное урчание радует слух. Облегченно вздохнув, я открываю правую дверцу.
– Садитесь, я вас подвезу.
Он располагается рядом со мной, откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза.
– Очень устали?
– Как всегда. Не люблю машины. Несколько месяцев назад попал в аварию и с тех пор не сажусь за руль. Из чувства предубеждения, – усмехается он. – Вас не раздражает, что я не смотрю на дорогу?
– Вполне достаточно, если смотрю я.
– Но я не сплю, так что мы можем разговаривать. Да, кстати… Мне ведь вы не показали фотографии.
– Вас не было в зале.
– Вы приехали, когда моя смена закончилась. Я вас видел издали. Дядя сказал, что вы собираетесь показать фотографии, но мне уже надо было уходить.
– Как только приедем в город, покажу. Между прочим, Транис опознал одну девушку.
– Только одну? – смеется Уве. – Да он за каждой юбкой норовит приударить.
– А вы разве нет?
– Я поразборчивее.
На это вроде бы нечего ответить. Тем временем совсем стемнело, свет фар неуверенно пытается пробить сгущающийся ночной мрак. Я не свожу глаз с дороги, Уве тоже молчит – возможно, уснул.
А я-то сама смогу ли уснуть сегодня? Вот уже который день я только и мечтаю, как бы добраться до постели, но стоит лечь, и сна ни в одном глазу. Если и сегодня будет так же, придется хлопнуть рюмку-другую коньячка. Конечно, это не панацея от всех моих бед, но хотя бы позволит отключиться, а это уже кое-что. Еще несколько дней, и все пройдет, забудется. Время врачует любую беду. Какую еще беду? – тотчас вскидывается мой здравый рассудок. Нечего придираться к словам, не все ли равно, как назвать то, что занозой сидит в сердце!.. Не надо было мне сегодня видеть его – сперва у Круза, на пленке, потом вживе, на съемочной площадке. Хмурый тоже отнюдь не в блестящей форме, свалился под ноги Эзио, как дохлый кролик. Надеюсь, это из-за меня все у него пошло наперекосяк. Тогда в чем же беда?
Чтобы не спятить от этих назойливых мыслей, закуриваю. Мотор работает безукоризненно, вот только вода в радиаторе нагревается. Стрелка термометра угрожающе ползет вверх, а я понятия не имею, как заставить ее утихомириться. Мысли перескакивают к Шефу. Утром снова начнет приставать с сакраментальным вопросом: «Ну, что у нас новенького?» И что прикажете отвечать? Не успеваю я изобрести ответ повнушительнее, как стрелка резко дергается.
– Уве…
– Да-да? – вскидывается он.
– Радиатор перегрелся.
– Сильно?
– Сильнее некуда.
– Сверните на обочину. – Он со вздохом выпрямляется. – Только мотор не выключайте, пусть работает на холостом ходу. Посмотрю, что там можно сделать.
– Не хотите снять пиджак? Перепачкаетесь.
Уве молча ныряет под крышку капота. Через несколько минут возвращается и заглядывает в окно с моей стороны.
– Хорошо бы фонариком посветить…
Слава небесам, я сразу обнаруживаю фонарик в бардачке. Уве опять исчезает. Я кручу рычажок радио и за шумом эфира ничего не слышу. Внезапно кто-то трогает меня за плечо, и я подпрыгиваю.
На меня, улыбаясь, смотрит Уве.
– Клейкой ленты не найдется?
Я перевожу дух и снова лезу в бардачок. Протягиваю ему рулон и продолжаю искать музыку. Все радиостанции словно сговорились – крутят несусветную чушь. Я включаю магнитофон.
Стрелка охладителя, вздрогнув, медленно ползет на место. Уве захлопывает крышку капота и забирается в машину.
– Придется несколько минут подождать. Чтобы снова не перегрелось.
– Как вам эта музыка?
– Иной раз не мешает расслабиться. – Задев рукой крышку бардачка, он роняет фонарик и нагибается за ним. Я отодвигаю ноги, чтобы не мешать ему, и смотрю вниз.
Фонарик неожиданно вспыхивает, слепящий свет бьет мне прямо в глаза.
Когда зрение возвращается, я вижу в руке Уве нож.
– Удивились? – Голос его звучит хрипло.
Я заслоняю глаза рукой, словно все еще ослеплена, и в следующий миг резко бью его локтем в лицо. Точность и силу удара сбивает вонзающийся в руку нож, но и его лицо залито кровью, хлещущей из разбитого носа.
Я пускаю в ход другую руку: ребром ладони бью по затылку. Глаза Уве лезут на лоб от боли, но он не отключается.
В воздухе мелькает нож.
Я перехватываю руку с ножом. Шею мою заливает кровь – уж не знаю чья. Руки Уве, которые я сжимаю в тисках, слабеют, нож со стуком падает на пол за сиденьем.
Резким движением я выталкиваю Уве из машины. Он со стоном вываливается на дорогу, лицо его искажено от боли и ярости.
Я пытаюсь захлопнуть дверцу, но он цепляется за нее. Нога моя сама нажимает педаль газа. Машину швыряет вперед, и Уве отлетает в сторону. Вдавив педаль тормоза, разворачиваюсь. Из ран на руке и ноге хлещет кровь, но я ничего не замечаю.
Уве застыл на карачках посреди дороги и смотрит на меня с видом смертельно раненного зверя. С явным усилием он поднимается на колени, такое впечатление, будто сейчас в последнем броске метнется к машине.
Я, словно завороженная, не свожу с него глаз. Чего уж проще – поддать газу и сбить эту скотину… Но на меня вдруг столбняк напал.
А Уве тем временем поднимается на ноги. В кулаке у него зажат камень, он делает шаг вперед и летит в лобовое стекло.
Зажмурившись, я бросаю машину прямо на него. Уве теряет равновесие и сползает под капот. Правое переднее колесо подскакивает, и по машине словно проходит дрожь.
У меня вырывается истошный крик.
Я жму на тормоз, машина останавливается, но заставить себя вылезти я не могу.
Сзади мелькнули огни, я оборачиваюсь. С включенной мигалкой мчит патрульный автомобиль.
Однако кошмар на этом не кончается. Я и слышать не хочу, чтобы ради меня вызывали «скорую помощь», клянусь, что я в полном порядке и если в чем и нуждаюсь, так это в глотке спиртного. Сержант перевязывает мою руку, его напарник обследует распростертого под колесами Уве.
– Живой, – сообщает он, выбираясь из-под машины.
Полицейские вызывают «скорую» и дают знать о случившемся Лацо, который все еще торчит в больнице у постели Илеаны. В считанные минуты шоссе оживает: прибывает подкрепление в виде нескольких патрульных автомобилей; завывая сиреной, подлетает карета «скорой помощи».
Избитое, раздавленное тело укладывают на носилки, врач с сомнением качает головой:
– Вряд ли дотянет до утра…
Он делает Уве укол и вообще развивает бурную деятельность, словно вопреки всему надеется спасти пострадавшего. Я-то убеждена, что Уве вот-вот соберется с силами и снова набросится на меня, лишь бы довести дело до конца, лишь бы осуществить свою навязчивую идею, и ничто его не остановит – ни перебитый нос, ни раздавленные колесом машины внутренности…
«Все, хватит!» – обрываю я себя. Меня колотит нервная дрожь, и кто-то из полицейских набрасывает мне на плечи свой мундир.
– Вы бы присели, – предлагает сержант.
– Неужели ни у кого не найдется глотка спиртного? – умоляюще взываю я к коллегам.
– Расскажите, что тут у вас произошло. Нас переполошил владелец придорожного кафе.
– С ним-то я и хочу поговорить. Немедленно!
Даю голову на отсечение, болтливый толстяк опознал на фотографии Илеану и ее спутницу. Тогда почему же он не признался?
– Ехали бы вы лучше домой, – уговаривает меня сержант.
– Ничего со мной не случится. – Я принимаюсь ковылять по шоссе взад-вперед, хотя раненое бедро возмущенно протестует против такой разминки. Делать нечего, я забираюсь в патрульный автомобиль и не терпящим возражений тоном отдаю распоряжение водителю. Взвизгнув покрышками, автомобиль срывается с места, и мы уносимся в ночь.
Стараюсь припомнить недавние события. Пока я сидела в кафе, Уве покопался в моторе. Когда же я обнаружила поломку, он оказался тут как тут и предложил свою помощь. Позже стер тряпкой, выпрошенной у меня, отпечатки пальцев и окончательно реанимировал мотор. Господи, до чего же все гениально просто! – с тоской вздыхаю я. Не мешало бы на курсах автовождения построже спрашивать с нашей сестры. Освой я в свое время некоторые азбучные истины техники, не встала бы в тупик при самом пустячном повреждении и вовремя усекла бы его подозрительные манипуляции. Не ленитесь, подруги, учиться, чтобы не стать жертвой очередного психа.
Смешно и нелепо! Но мне не до смеха. Меня не забавляет даже эта случайная промашка бандита: ведь подцепи он Илеану и ее спутницу не рядом с кафе, в котором работает, а где-нибудь в стороне, нам не напасть бы на его след. А тут мне, можно сказать, повезло: Транис запомнил красотку Илеану. Запомнил ее и болтливый владелец забегаловки… подвернись он мне только под горячую руку!
У придорожного кафе огромное скопище людей, в центре – милейший хозяин. Я выбираюсь из автомобиля, на плечах у меня болтается чужой мундир, нога отчаянно ноет. Прихрамывая, я устремляюсь к своему доброжелателю и набрасываюсь на толстяка:
– Как вы посмели меня обмануть?!
– Я ужасно растерялся… Хотелось собраться с мыслями. Когда я увидел фотографии, мне сразу пришел на ум Уве. Как-то раз – уже после той автокатастрофы – я застал его пьяным. Он был совершенно не в себе, все проклинал свою подружку, по вине которой случилась авария. С тех пор Уве и за девушками-то перестал ухаживать, во всяком случае, я не замечал за ним такого.
– Почему же вы ни словом не обмолвились об этом?
– Уж больно перепугался, да и верить дурному не хотелось. Ведь Уве мне не чужой человек, а родной племянник… Позднее, когда вы разговаривали с Транисом, я выглянул в кухонное окно и увидел Уве на парковочной площадке. Что ему там делать, никак не мог я взять в толк, ведь Машиной он после той катастрофы так и не обзавелся. А потом Транис обмолвился, что он, мол, видел, как Уве подсел к вам в машину… В тот вечер, когда сюда заглянули девушки, – ну те, что на ваших снимках, – я поднялся в комнату Уве, потому что мне предложили перекинуться в картишки, и хотел, чтобы племянник подменил меня. Но малого и след простыл. Тогда я попросту осерчал, а потом-то, как задним числом вспомнил, мне показалось это подозрительным. Вот и сейчас, как все у меня в одну цепочку выстроилось, я мигом кинулся к телефону – клянусь вам! Вы и представить себе не можете, что я пережил за это время!
Я демонстрирую ему свои перевязанные руки и бедро – моей ободранной, исцарапанной физиономией он и без того имел возможность налюбоваться. Когда, на мой взгляд, добрый человек в достаточной мере прочувствовал, что пережила я, пришло время сменить гнев на милость.
– Принесите-ка мне джина, да побольше!
Завывая сиреной, подлетает полицейский автомобиль, ко мне со всех ног бросается Лацо, а я медленно, с наслаждением, потягиваю джин.
К вечеру следующего дня эксперты подтверждают мое предположение о том, что Уве покопался в моторе. Не щадя усилий, Лацо из-под земли достает приятельницу Уве, которая была с ним в машине, когда произошла авария. Миловидная молодая женщина, чуть подумав, вспоминает, что ногти ее в тот день были покрыты розовым в золотистую крапинку лаком. Теперь становятся понятными приступы безумия, охватывавшие Уве, хотя от этого, конечно, никому не легче.
Как только из больницы нам сообщают, что Лаковый маньяк скончался, охранный пост у палаты Илеаны снимают. В состоянии девушки наступает явное улучшение: она садится в постели и начинает говорить – вполне внятно и связно. Называет свое имя, адрес, профессию, отвечает на любые вопросы, вот только о страшном происшествии не помнит ровным счетом ничего, пока ей не показывают фотографию Уве. Тут Илеана впадает в истерику, ей вводят успокоительное, и несчастная девушка погружается в сон. Лацо торжествующе смотрит на меня, словно мы одержали бог весть какую победу. Я не разочаровываю его, съеживаюсь, скукоживаюсь, ухожу в себя, словно свернувшаяся в клубочек гусеница.
Шеф суетится, настаивает, чтобы я выступила перед репортерами, и делает какие-то туманные намеки: я, мол, должна показать всему свету, что не было и нет у меня другой заботы, кроме как этот Лаковый маньяк. Ладно, покажусь, пускай смотрят. Не станешь же объяснять всем и каждому, что забот у меня хватает. Это моя личная беда, что мысли заняты одним лишь Даниэлем Беллоком. Да и кто он такой, этот Хмурый, чтобы так о нем убиваться?!
Все же я покупаю вечерние выпуски газет, а Дома первым делом бросаюсь к телевизору. Когда выпуск новостей заканчивается, раздается телефонный звонок. Мама.
– Не знаю, что и сказать, дорогая! Принести свои поздравления? Неужели кроме тебя не нашлось желающих рисковать жизнью? Как ты себя чувствуешь?
– На какой из твоих вопросов отвечать в первую очередь? Начнем с последнего. Чувствую я себя хорошо. Лучше некуда.
Обреченно вздохнув, мама передает трубку отцу.
– Дениза, этот твой очередной памфлет я тоже должен опубликовать? – интересуется он и, как бы в свое оправдание, добавляет: – Я все ждал, что ты объявишься и снабдишь меня инструкциями.
– Понятия не имею, папа, о чем речь.
– Тогда я приеду к тебе.
– Приезжай.
В ожидании отца я заглядываю к Мартину, однако в квартире брата пустота, мебель покрыта толстым слоем пыли. Смятая постель свидетельствует, что братец иногда наведывается домой переночевать. Где же он кормится, да и ест ли вообще? Хватает ли ему денег? Как он себя чувствует? С кем пропадает?
Звонок в дверь, но это не отец: дверной косяк подпирает Дональд. Танцующей походкой проходит в гостиную, разваливается в кресле и, щелкнув пальцами, указывает на столик с напитками. Обслужив дорогого гостя, я устраиваюсь на ковре у его ног. Он прихлебывает виски и усмехается.
– Ну, как ты? Небось скажешь, все в порядке? Что ж, тебе видней… Я прямиком к тебе, чтобы ты узнала одной из первых: я завершил роман! Не желаешь выпить по этому поводу?
– Как не выпить, если есть повод. – Я наливаю себе бокал.
Дональд внимательно приглядывается ко мне, затем ерошит мои волосы. На грустном лице его мелькает улыбка.
– Выглядишь паршиво. Надеюсь, ничего серьезного?..
– Ты, наверное, слышал про мою вчерашнюю стычку с неким психом. Так вот, все началось, когда он задал этот же самый вопрос…
– Ох, напугала до смерти! Меня-то хоть в психи не записывай. Если кто в твоем окружении и прикидывается кретином, то исключительно лишь из любви к тебе. Кстати, каждый, кто любит тебя, – сущий кретин. И я в том числе. Это я и хотел сказать. А еще ставлю тебя в известность, что у меня теперь новый сосед. В тот дом, что стоит в глубине сада, вселился некий заросший щетиной тип, с отчаяния готовый на все.
– Мне-то что за дело?
– Собственно говоря, я его не выпытывал, с ним говорила Айрис. Зачем ты устроила этот цирк? Ведь мы с тобой не первый год знакомы, прежде у тебя хватало ума пожаловаться, если что было не так, и я, по мере своих возможностей, помогал тебе залечить душевные болячки. За чем же теперь дело стало?
– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Например, о Беатриссе Холл.
Дональд выпрямляется в кресле и, вытянув шею, озирается по сторонам.
– Ты уже ликвидировала подслушивающие устройства?
– Скажите, как смешно! Выкладывай, зачем явился. Твой сосед, наверное, и не подозревает, что ты тут плетешь интриги.
– Ну что ты расфыркалась, как обозленная рысь? Ни черта не смыслишь в людях, стрижешь всех под одну гребенку. Словом, скажу ему, что заглянул к тебе и ты умираешь от желания его видеть.
– Ну уж нет, Дональд! Не хочу иметь с ним ничего общего! Он уходит от ответа на все мои вопросы. Тайны, тайны… да он набит этими тайнами, как плюшевый мишка опилками. Ничего другого у него и нет.
– Неправда, другое у него тоже есть. Вовсе не обязательно целыми днями точить лясы. Можно, к примеру, заняться любовью.
– Займусь. Но с кем-нибудь другим.
– Стоит ли тратить время и силы на поиски, если под боком уже кое-кто есть?
– Я люблю тебя, Дональд, но если ты зациклился на этой теме, тебе лучше уйти. Или давай сменим пластинку.
Глаза у Дональда усталые и грустные, но от всего его облика веет искренней доброжелательностью, и это согревает мне душу. Я кладу голову ему на колени. Он гладит мои волосы, затем отстраняется и встает. Неуверенно вертит в пальцах бокал, потом наполняет его в края и, залпом опрокинув, прищелкивает языком.
– Ну ладно, я пошел, Ден. Мое дело – сказать, твое – выслушать. Дура ты полоумная! Истеричка чертова! Курица безмозглая!
– Пока, Дональд.
Мой лучший друг уходит, недопитая бутылка маячит перед глазами. Я наливаю себе стаканчик. В ожидании отца без дела шатаюсь по комнате, демонстративно обходя стороной швейную машинку, роюсь в свалке на столе – вдруг подвернется газета. Но без конца подворачивается сценарий фильма, и я наконец сдаюсь: беру его в руки и принимаюсь читать.
Пробегая глазами сцену за сценой, я пытаюсь представить Хмурого, и во мне крепнет уверенность, что к концу съемок он непременно свернет шею, если Эзио с подручными не прикончат его раньше. В груди растекается болезненный жар, словно горсть раскаленных углей жжет нутро. Я подхожу к открытому окну. Возмущению моему нет предела. Какие там «душевные страдания», меня терзает самая настоящая физическая боль. И хоть бы какая-нибудь язвительная мыслишка, чтобы заглушить, уменьшить, высмеять эту муку!.. Но нет, о чем я ни думай, боль все время со мной, во мне, жжет и испепеляет.
«Почему вы отстранили меня от своих дел? Вы мне не доверяете?» – «Если уж так настаиваешь – НЕТ».
Назойливо дребезжит телефон. Снимаю трубку.
– Я не смогу сегодня приехать, – говорит отец. – Если не догадываешься, о чем мне хотелось с тобой поговорить, загляни в утренний выпуск газеты. А сейчас ложись отдыхать. Желаю, чтобы тебе не снились маньяки, – смеется он.
Не стоило ему этого говорить – маньяк мне снится будто назло. Я слышу собственный стон и просыпаюсь. Вскочив на постели, нашариваю выключатель. Простыня подо мной – хоть выжимай, по спине ручьями струится пот, все тело сотрясает дрожь, зуб на зуб не попадает. На подкашивающихся ногах ковыляю в ванную и становлюсь под душ, на обратном пути к кровати прихватываю с собой бутылку. Привалясь к стене, я сижу на кровати и курю сигарету за сигаретой в страхе уснуть. В окне, выходящем на западную сторону, все еще непроглядный мрак, а противоположный квадрат постепенно светлеет. Над городом занимается заря.
Утренний выпуск газеты предлагает вниманию читателей очередное воззвание «Юстиции». Оказывается, среди нас живут люди, выдающие себя за других, – преступники, с помощью пластической операции изменившие свою внешность и тем самым успешно скрывающиеся от ответственности. Называются конкретные имена, перечисляются громкие дела, оставшиеся нераскрытыми, поскольку виновные как сквозь землю провалились. Автор воззвания сулит в ближайшее время вывести их на чистую воду и призвать к ответу.
Брызги кофе попадают мне на блузку, приходится переодеваться. Голова после кошмарной ночи гудит, к тому же я подмечаю в себе признаки раздвоения личности. Текст первого воззвания составила я, но это второе «коммюнике» – совершенная новость для меня. Что бы это значило? Кто-то перехватил у меня инициативу или же я сама написала этот текст и напрочь о нем забыла? Нет, это исключено, успокаиваю себя, пока что я в здравом уме и твердой памяти. Но кто же тогда включился в игру?
Пролистав газету дальше, я убеждаюсь, что маньяк с северного шоссе продолжает будоражить умы репортеров. Здесь же помещены фотографии Уве, его жертв и моей персоны, а из интервью, которое якобы я дала представителям прессы, с интересом узнаю, что мне поручено очередное ответственное дело, но я пока не вправе разглашать подробности. Неслабо, а?
В родной конторе я застаю Даниэля Беллока собственной персоной – он старательно тюкает на пишущей машинке. Закончив печатать, вытаскивает бумагу, пробегает глазами, подписывает. На меня он не смотрит, я тоже стараюсь не пялиться на него в открытую. Вырезаю из газеты сообщение о своей производственной загруженности, наклеиваю на чистый лист бумаги и сую в папку документов на просмотр Шефу. Теперь остается черкнуть записку Лацо и быстро смыться.
Однако далеко уйти мне не удается: выскочив из вертящейся двери, я попадаю прямо в лапы Шефа.
– Чего ради вы заявились? Я же велел вам Денек-другой посидеть дома, отдохнуть, прийти в себя.
Я выслушиваю его с каменным лицом.
– Все верно, но, как я узнала из газет, мне поручено очередное важное дело. Давайте его сюда, мигом распутаю.
Шеф гладит меня по голове, я с досадой отстраняюсь. Дональд гладил меня как сопливую девчонку, и этот туда же. Надоели они мне со своими отцовскими чувствами!
– Разумеется, Дениза, но на этой неделе я больше не желаю вас видеть. Договорились?
Кивнув, я показываю Шефу спину. Можно подумать, я без него не знаю, чем себя занять до конца недели. Человеку вечно не хватает времени, но стоит возникнуть разладу в загадочном уголке нашего существа, именуемом душою, и не знаешь, куда себя деть и что с собой делать. Гложет тоска-печаль, хочется скрыться от сторонних глаз, точно умирающему слону. Так происходит со всеми нормальными людьми, но только не со мной.
Из-за угла появляется Арджил. При виде меня на лице его расплывается широкая улыбка. Фотограф, чья профессия фиксировать смерть во всех ее чудовищных и неприглядных обличьях, сам человек на редкость живой и веселый. Озорной взгляд голубых глаз, плутоватая усмешка делают Арджила похожим на юнца, хотя ему уже под сорок.
– Я так старался, а ты хоть бы поблагодарила! – хватает он меня за плечо.
– Виновата. Благодарю.
– Открой секрет, для чего тебе понадобилась та жуть?
– Долгая песня, – с намеком отвечаю я и не ошибаюсь в своих предположениях.
Арджил тотчас ловит меня на слове. Выпустив мое плечо, он решительно поворачивается спиной к зданию полиции и заверяет:
– Мне не к спеху.
Мы неторопливо бредем вдоль улицы, и я вкратце излагаю ему историю с розыгрышем Круза. Фотограф усмехается и с укором качает головой.
– Неужели ты ни капельки не суеверна? Заигрывать со смертью – кощунство!..
– По-твоему, ставить на кон собственную жизнь – это не кощунство?
– М-да, каверзный вопрос… Кстати, тебе не жарко? Откровенно говоря, я сегодня имел на тебя виды. Надо бы, думаю, подбить ее на какую-нибудь авантюру. Что, если нам отправиться поплавать, а потом закатиться куда-нибудь?
– Вот так предложение!
– Приходится спешить, скоро на тебя будет такой спрос, что не подступишься. Газеты трубят тебе славу, публикуют твои фотографии. Не сегодня-завтра почтальоны начнут мешками таскать любовные послания, отвергнутые красавцы станут из-за тебя вешаться и стреляться, а пока что удели мне хоть малую толику своего благосклонного внимания. Давай возьмем напрокат парусную лодку и рванем в открытое море. Только не говори нет»! В конце концов, нам нечего терять, оба мы свободные люди.
– Солидные дамы вроде меня обычно не принимают всерьез таких балагуров, как ты.
– Чего ты все задираешься, Дениза! Побудь хоть разок мягкой и уступчивой. Давай руку, и пошли!
Настойчивость Арджила начинает меня раздражать, и я мысленно подыскиваю благовидный предлог, чтобы отвязаться от него. Но что ждет впереди? Бесконечная череда мрачных, тоскливых дней, и в данный момент Арджил – пусть недолгое, но избавление от этой перспективы.
– Ладно, пошли!
Арджил остолбенело смотрит на меня.
– Повтори-ка еще раз! – На лице его ни тени улыбки.
Краем глаза уловив знакомую фигуру, я заливаюсь переливчатым смехом.
– Пошли!
Арджил обнимает меня за плечи. Спиной чувствуя взгляд знакомого мужчины, я горделиво выпрямляюсь.
– Сколько я бился, сколько тебя уговаривал, и все без толку, – ликует Арджил. – У меня уже мозоли на языке от этих уговоров. Но на сей раз я тебя заловил и не отпущу!
В подтверждение своих слов он подхватывает меня и кружит в воздухе. Откинув голову назад, я хохочу, а когда Арджил опускает меня на землю, томно прислоняюсь к нему. О пульсирующей боли в раненой ноге стараюсь не думать.
Знакомый мужчина проходит мимо. Нас он в упор не видит, а я как последняя идиотка таращусь на его затылок. Тут и Арджил врубается. Догнав Хмурого, хлопает его по спине:
– Послушай, что я тебе скажу! Потрясная новость!
Даниэль оборачивается и одаривает фотографа ледяным взглядом.
– Дениза соизволила принять мое предложение, и мы едем кататься на яхте! Ты ведь знаком с Денизой, не так ли? Тогда наверняка оценишь мой успех!
– Ага, – кивает Хмурый.
Он смотрит на меня, я опускаю голову.
Арджил продолжает дурачиться, пока наконец Хмурый не перебивает его:
– Не теряй времени, старина! Радуйся каждой проведенной с ней минуте. Думаю, мало не покажется.
Арджил растерянно смотрит ему вслед, затем поворачивается ко мне.
– Какая муха его укусила?! И что это за дурацкие намеки?
– Всего лишь дружеский совет. А твою «потрясную новость» он наверняка истолковал в том смысле, что у нас с тобой наклевывается интрижка. Хотя в действительности об этом и речи нет.
– Ай-яй-яй! До чего же у людей грязные фантазии!
С этой минуты Арджил оставляет свой игривый тон, весь день ведет себя мило, предупредительно, не пытаясь острить или паясничать. Мы купаемся в море, подставляем тела солнцу. Разговор изредка вспыхивает, чтобы вскоре угаснуть. Разомлевшим от зноя, нам лень даже говорить. На обратном пути я засыпаю.
Арджил будит меня, веля перейти в тень. Он довольно ловко управляется с парусами, приноравливаясь к порывам ветра. Ближе к закату он вновь оживляется и достает фотоаппарат. Щелкает спуск, увековечивая на пленке мою особу во всевозможных ракурсах.
Ужинаем мы в китайском ресторанчике, и я не в силах устоять перед сакэ. Сначала опрокидываю в себя содержимое украшенной рисовыми зернами чашечки якобы для аппетита, а потом проделываю то же самое уже безо всякого повода. Арджил не пьет, ссылаясь на то, что он за рулем, и в утешение я уступаю ему свой десерт.
Мой кавалер поминутно взглядывает на часы, и вскоре я понимаю почему.
Распахивается входная дверь, и на пороге появляется новый посетитель. Я видела его всего лишь раз, но тем не менее узнаю с первого взгляда. Зыркнув по сторонам, он направляется к нашему столику, приветствует нас сдержанным кивком и опускается на стул. Меня пугает выражение его глаз – тревожное, почти безумное.
– Полагаю, вы меня узнали, госпожа Врай? Постараюсь быть кратким. Об этой встрече известно только нам троим. – Сделав короткую паузу, Любош Хольден конфискует у меня четвертую по счету чашечку сакэ и залпом опрокидывает в себя. – Прошу прощения… Настоятельно советую завтра с утра прогуляться к Озоновой площадке. Прихватите с собой снаряжение для подводного плавания, можно будет понырять в озере – против того места, где от бетонной дороги отходит тропинка. Через несколько дней я снова дам о себе знать и тогда расскажу все, что нужно. Вручу вам ключ от некоего сейфа, а в остальном… полагаюсь на вашу совесть. Если у вас станут допытываться, почему вы решили отправиться к озеру, придумайте какую-нибудь отговорку. К примеру, сошлитесь на сведения, полученные от «Юстиции». До свидания!
Не успеваю я вновь обрести дар речи, как Любош исчезает. Отгородясь от меня дымовой завесой, Арджил поглощен сигаретой и старательно избегает моего взгляда.
– Прежде чем воздать хвалу твоим организаторским способностям, прошу просветить меня. Я что, нализалась до зеленых чертиков?
– Не сказать, чтобы ты была как стеклышко, – отвечает Арджил, – но и до белой горячки еще далеко.
– Может, мне чудятся призраки?
– По-моему, призрак был весьма импозантный. Конечно, со мной ему не сравниться, но в своем роде неплох.
– Значит, не привиделось. В таком случае поздравляю. А если банда киллеров попросит тебя выступить посредником, ты также пойдешь им навстречу?
– Не стоит преувеличивать… – пытается он отшутиться.
– Я-то думала, ты на целый день забросил все дела ради моих красивых глаз!
Арджил давит в пепельнице сигарету.
– А разве ты согласилась поехать со мной ради моих красивых глаз? Ну, значит, мы квиты… – усмехается он. – Я насладился каждой минутой этого дня, как мне и советовали.
