Текст книги "Золотая рыбка 2"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Ага, по твоим намекам поймешь, что к чему… Почему прямо не сказал?
– Господи, да мы тысячу раз пережевывали эту тему! Могла и сама проявить сообразительность.
– Мартин тоже участвует?
– Можно сказать, поневоле влип, – улыбается Даниэль, – когда его измордовали у рынка. С этого дня для них с Конрадом все и началось, а потом ты втравила ребят в авантюру с листовками. Но в отличие от тебя Мартин не задавал лишних вопросов, просто старался помочь. Ребятам тоже пришлось потрудиться. В один из съемочных дней Мартин уснул в машине, а открыв глаза, увидел, что Эзио внимательно разглядывает его через стекло. Парень, конечно, струхнул – ведь если убийца Беатриссы Холл узнал нежелательного свидетеля, то ему несдобровать. Конрад с компанией организовали круглосуточное дежурство, и подстраховка пришлась как нельзя кстати, когда к тебе заявились киллеры.
– А Эзио узнал Мартина?
– Кто его знает. Все внимание бандитов было приковано к тебе, а с тобой, как известно, не соскучишься. Другая участница событий – Марион Терон – тоже прибавила им забот. Правда, ее интересовал только Любош и она даже не задумывалась, насколько опасно вставать старшему Хольдену поперек дороги. Если Любош придет в себя и сможет говорить, мы узнаем подробности. Будут еще вопросы?
– Конечно! Сотни… Ничего, если я буду задавать их не в алфавитном порядке? Тогда скажи, кто такие Патрик, Стив, Луис и Рюль?
– Тахир – независимый режиссер, они с оператором снимают фильм на собственные средства. Заполучить Файшака на главную роль обошлось в кругленькую сумму, зато нашелся продюсер, готовый субсидировать фильм на определенных условиях, и одно из этих условий – привлечь к участию в съемках вышеназванных джентльменов. Каскадеры они первоклассные – сама видела. Ну а поскольку нам приходится вместе работать, ничего удивительного, что мы подружились. Сообща отлучаемся иногда, и это никому не бросается в глаза. Патрик Вайн – руководитель оперативной группы отдела по борьбе с организованной преступностью и терроризмом. Остальные парни – тоже коммандос. В прошлом году они сыграли немалую роль в сенсационном разоблачении Карла Хабрея. На сей раз задача у них посложнее, но справляются парни блестяще. Потерпи, Дениза, скоро конец, тогда сможем поговорить и на другие темы.
– Какие именно?
– Не отвлекайся, дорогая. Сейчас речь идет о том, как продержаться эти последние дни. Обещай ничего не предпринимать без моего ведома и никуда не отлучаться в одиночку.
– Обещаю.
– В ближайшее время в газетах, на радио и телевидении появятся разоблачительные материалы о коррумпированных чиновниках самого высокого ранга. Но наши имена не всплывут. Мы по-прежнему останемся безвестными исполнителями, уступив славу «Юстиции», члены которой должны оставаться в тени. От тебя требуется лишь одно – побеседовать с Любошем Хольденом, а прочее предоставь нам.
– Не понимаю… Если все негодяи изобличены и пойманы с поличным, чего вам бояться?
– Как это – все пойманы? – искренне удивляется Беллок. – Зараз всех не выловишь. Процесс это длительный, сейчас ему лишь положено начало. Выявлен определенный круг лиц, которым место за решеткой, но и те, кто угодит за решетку, вряд ли смирятся с поражением.
– Выходит, «Юстиция» не будет распущена?
– Конечно, нет. Она еще не раз сослужит службу. Полиции, президенту, народу.
– И станет олицетворением Справедливости? Как бы ей со временем не переродиться в нечто другое…
– Ты имеешь в виду, что тем самым устанавливается как бы двойной подход: один – диктуемый юридической нормой, другой – осуществляемый Юстицией? Нет! Это будет скорее Совесть, чем справедливость, ясно?
Я не спешу с ответом, занятая важным делом: лихорадочно раскладываю информацию по полочкам. Проходит какое-то время, прежде чем я рассовываю все по местам, и тем не менее остаются кое-какие пробелы.
– Ясно, – подытоживаю наконец. – В этом есть здравый смысл. Досадно, конечно, что я долгое время не могла тебя раскусить. Иногда у меня возникало предчувствие, что наши тайные тропки рано или поздно пересекутся, но для меня в центре внимания оставался Хольден. Да-а, мы с тобой словно соревновались, кто первым доберется до него, только ты шел обходным путем, а я перла напролом. До чего же приятный сюрприз: Даниэль Беллок способен свернуть шею негодяям, которые мнят себя хозяевами жизни! Спору нет, избранник моего сердца – великий человек!
Мы нагоняем серую «мазду», водитель которой приветственно подмигивает тормозными огнями. Я отвечаю вспышкой фар и пристраиваюсь сзади.
– Соглашайся дублировать Эдиту, – с улыбкой советует Даниэль. – Тогда и съемки закончим раньше. Какие у тебя планы?
– Обивать пороги – вдруг примут обратно в полицию… Да, кстати… Шеф и Дональд тоже в числе посвященных?
– Да. А вот Арджил оказался замешан случайно. Возможно, Любош Хольден прольет свет на обстоятельства.
Свернув на лесную дорогу, я умудряюсь влететь в ту же яму, куда угодила в начале пути.
– Не знаешь, чья это машина? – осторожно интересуюсь я.
– Сейчас выясним. Если не ошибаюсь, Стив должен вручить тебе тряпку, чтобы привела в порядок его тачку.
Но Стив не нагружает меня лишней работой, хотя, как оказывается, у нас с ним общий жилой фургон. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы отправляемся на боковую, когда небо на востоке начинает светлеть. Даниэль самоотверженно делит со мной ложе, где удается поместиться, лишь прижавшись друг к другу вплотную. Едва голова касается подушки, я проваливаюсь в тяжелый сон.
Ясное, бодрящее утро… Одурманенная спросонок, я брожу, натыкаясь на людей, пока кто-то не сует мне стакан апельсинового сока, а затем чашку кофе. Не знаю, кто этот доброжелатель, даже лица его толком не разглядела. Мыслительный процесс требует полной сосредоточенности. Удивительно, что вообще удалось заснуть после столь бурной ночи. Сумятица чувств и мыслей поистине необъяснима. Упростив до предела, можно бы выразить мои чувства такими понятиями, как «опасение», «страх», «надежда», «ошеломленность» и далее в том же роде. С другой стороны, иные явления становятся понятны лишь в том случае, если предельно обнажить их, чтобы на поверхность выступила суть. Так тому и быть. Хочешь объяснить причины своего затрудненного дыхания, слабой реакции на внешние раздражители, мучительного сумбура в мыслях и чувствах, довольствуйся этими ключевыми понятиями, Дениза.
Даниэль тактично оставляет меня в покое, чего не сказать о режиссере, и я пытаюсь взять себя в руки, прячу поглубже взвинченность и нацепляю на физиономию лучезарную улыбку. Притворство дается нелегко, внутренний хаос время от времени прорывается сквозь наигранную веселость, словно предостерегая: мы еще встретимся. Что на это ответить? Да я жду не дождусь этой встречи! Достаточно пожив на свете, я не раз встречалась сама с собой в подобном взбаламученном состоянии и вроде бы научилась разбираться в его природе. Беспокойство такого рода обычно предшествует зарождению грядущей безмятежности. Но если внешние обстоятельства не дают с головой погрузиться в этот внутренний процесс, если требуется активно участвовать в рутине, если в угоду второстепенному приходится откладывать на потом противоборство с болевым фантомом, это вызывает в человеке гораздо больший стресс, нежели долго сдерживаемый оргазм.
Выхода нет, и я снисхожу до участия в мелких, совершенно несущественных делах. Уподобясь энтомологу, зорким глазом разглядываю Айка Файшака. Куда до него какому-нибудь Спартаку! Римский профиль, благородные черты гладиатора, высокий, чистый лоб под крутыми завитками волос, прямой, не слишком длинный нос, четкий контур полных губ и непременная ямочка на подбородке. Тошнотворное совершенство этого лица нарушается застенчивой улыбкой – не прирожденной, но благоприобретенной, и Файшаку, вероятно, пришлось немало потрудиться, отрабатывая ее. При моей склонности к поспешным суждениям я тотчас решаю, что идеальный римлянин – существо пустое и тщеславное. Разумеется, здесь я не ошибаюсь, хотя в двух словах характер человека не обрисуешь, но не вдаваться же в анализ его привлекательности, мне и без того хватает над чем поразмыслить, только вот свободной минуты нет…
Айк Файшак нежится на солнышке. Блаженно щурясь, он одаряет меня заученной улыбкой и конфиденциальным признанием:
– Представляете, мой насморк прошел! Все же я ничуть не раскаиваюсь, что предпочел эту бивуачную жизнь гостиничному комфорту.
– О да, конечно! – глубокомысленно поддакиваю я.
– Нет, кроме шуток, жизнь на лоне природы пошла мне на пользу. Никакой тебе сутолоки, вечной спешки, гонки, суеты.
– Мне этого не понять, – скромно признаюсь я. – Мсье Руссо – вот он знаток в подобного рода вопросах.
Файшак отвечает взрывом смеха, а я ретируюсь в сторонку. Каскадеры уже провели жеребьевку, и роль слуги на сегодня выпала Рюлю. Луис долго ломал голову, как бы отомстить доктору за его вчерашние каверзы. При виде ассистентки режиссера, расположившейся на солнышке в купальнике и с вязанием в руках, он радостно восклицает:
– Изволь к вечеру связать мне шарф!
Нос Рюля вытягивается еще больше, но приказ доктор выполняет неукоснительно. Одолжив у опытной вязальщицы спицы и клубок шерсти, он усаживается в тени и начинает осваивать приемы непривычного занятия. Через несколько минут все женщины из съемочной группы обступают его плотным кольцом и наперебой снабжают советами. Спицы с бешеной скоростью мелькают в руках способного ученика, длина шарфа на глазах растет, равно как и популярность самого Рюля. Его некрасивое лицо чудесным образом преображается, согретое лучами заслуженной славы.
Остальным участникам забавы приходится поднапрячь мозги, изобретая новые проделки, ведь первый и, казалось бы, хитроумный ход завел в тупик. Выскочив на одной ноге из своего фургончика, Стив повелительно щелкает пальцами:
– Эй, слуга! Отыщи мой ботинок!
Рюль с успехом справляется с задачей, но Стиву этого мало – извольте обуть его и лишь потом вернуться к прерванному вязанию. Усиленно фехтуя спицами, доктор тщетно пытается нарастить темп, когда Стив вдруг спохватывается:
– Рюль, я забыл почистить зубы!
Вязание откладывается в сторону, Рюль срывается с места, и начинается мучительная процедура, где Рюль – палач, а Стив – добровольная жертва. Орудуя зубной щеткой, как скребком, слуга усердствует на совесть, и, когда десны начинают кровоточить, Стив великодушно предлагает продолжить самому, ан не тут-то было. Споласкивая пасту, Рюль не жалеет воды, попадающей и в нос, и в глаза подопечному. После чистки зубов Стив измучен и опустошен, как молодой супруг после первой брачной ночи, а «слуга» снова берется за спицы, не скрывая злорадной ухмылки: уж теперь-то его хоть на время оставят в покое.
Между тем подготовительная работа завершена и Тахир, взгромоздясь на свой режиссерский помост, объявляет о начале съемок. Все идет как по маслу, даже Файшак не доставляет никаких хлопот, с видимым удовольствием вживаясь в роль. Вынужденная отдать должное его профессионализму, я поневоле испытываю разочарование. Похоже, сама обстановка действует на актера благотворно. Он ни разу не запинается, текст шпарит как по писаному и даже несложные акробатические трюки, разок отрепетировав, проделывает сам.
Подходит очередь Эдиты. Актриса вываливается из своего жилого фургончика, бледная и помятая, словно с перепоя. Гримерша бросается к ней, пытаясь подручными средствами скрыть темные круги под глазами и прочие следы бурной ночи. Однако, судя по всему, перед мысленным взором Эдиты мелькают страницы какого-то другого сценария. Став перед камерой, она заслоняет глаза ладонью, вглядываясь вдаль. Из этой выразительной пантомимы ясно, что кто-то – или что-то – приближается к ней. Актриса машет рукой – сперва робко, затем все более воодушевленно, – делает несколько шагов навстречу и вдруг проворно отскакивает в сторону. Нечто, видимое только ей, проехав мимо, удаляется. Эдита ошарашенно смотрит вслед и сердито восклицает: «Эй, погоди!» Она ждет секунду, но, видимо, безрезультатно, потом бежит вдогонку, лицо ее искажено гневом. «Я ведь не поздороваться с тобой сюда вышла! Как только у тебя хватает наглости проехать мимо и не посадить меня на телегу! Вернись, слышишь?! Возьми меня с собой!»
Воображаемая телега скрывается за деревьями, расстроенная Эдита, понурив голову, опускается на землю и, сорвав пучок травы, подбрасывает вверх. Несколько травинок застревают в ее темных волосах. Эдита поднимает голову, в глазах ее стоят слезы, голос звучит жалобно:
– Вечно одна и та же история. Выхожу на дорогу, кричу, машу, а она думает, что всего лишь хочу поздороваться. Поравняется со мной, подмигнет – и проехала мимо.
– О ком ты, черт побери?! – вне себя кричит Тахир.
Эдита переводит на него взгляд, между делом вытаскивая из кармашка блузки сигарету. Глубоко затягивается, надолго задерживая выдох. Черты лица постепенно разглаживаются, она улыбается режиссеру.
– Не желает меня подобрать, хоть тресни. Но я не отступлюсь. Я не я буду, если не вскочу на эту телегу.
Еще одна глубокая затяжка, и Эдита лениво поднимается с земли. Движения ее мягкие, гибкие, как у кошки, напряжение в голосе пропало.
– В следующий раз этот номер у нее не пройдет. Встану посреди дороги – и ни с места. Пускай она остановится и подберет меня.
– Кто – она? – Файшак не скрывает насмешки.
Эдита делает очередную затяжку.
– Жизнь, кто же еще, по-твоему!
Докурив до конца сигарету, девушка меняется до неузнаваемости – лицо спокойное, кроткое, она с улыбкой оглядывается по сторонам.
– В такие минуты даже дерьмо кажется розовым.
Давая понять, что импровизация окончена, Эдита резко встряхивает головой. Бросает окурок, каблуком вдавливает его в землю и повторяет:
– В такие минуты любое дерьмо видится в розовом свете.
Я готова наградить ее аплодисментами, но боюсь, публика неверно меня поймет. Зато решаю при случае непременно разжиться розовой сигареткой, а то и двумя. Вдруг мне тоже поможет…
Начинается репетиция. Тахир подозрительно следит за Эдитой, но не находит, к чему придраться. Оба актера сегодня играют выше всяких похвал, и на съемочной площадке царит приподнятое настроение.
Вскоре после полудня доходит до повторения вчерашней сцены с моим участием. На сей раз камера меня уже не смущает, я с удовольствием заменяю Эдиту в эпизоде с драками. Остальные участники работают в том же ключе, что лишь немногим облегчает задачу, ведь драться приходится по-настоящему. Каскадеры не падают на землю при одном моем приближении, как вчера; я всерьез нападаю, они защищаются, не делая сверх того ни единого лишнего движения, но никоим образом не идут на контакт. Патрик и Стив с непостижимой быстротой и ловкостью увертываются от всех моих попыток достать их рукой или ногой и лишь под конец, опережая вмешательство Тахира, дозволяют мне управиться с ними. С доктором не нужно долго возиться, он услужливо подставляется под удар. Остаются Луис и Даниэль Беллок. Обоим игра доставляет явное удовольствие, в особенности Луису, этому мальчику-мужчине. Разыгрываемое нами действо вновь приобретает элементы бурлеска, но ведь даже в сценарии сказано «шуточная сцена». И Луис дает себе волю, обратным сальто, кувырками через голову, обезьяньими прыжками с дерева на дерево и прочими фантастическими трюками повергая в восторг присутствующих. Попробуй к такому подберись! С досады я бросаюсь на Хмурого. Он увертывается от ударов, падает на землю и откатывается в сторону, со смехом подначивает меня и наконец получает по полной программе. Луис, сидя на нижней ветке дерева, небрежно покачивает ногами и чистит ногти, с видом победителя посматривая на меня сверху. И вдруг сук под ним ломается и Луис вместе с веткой летит на землю. Какое-то мгновение они недвижно покоятся в обнимку, затем Луис, отбросив сук, встает и хохочет как ни в чем не бывало.
С чувством честно исполненного долга я удаляюсь со сцены.
– Что вам стоило вчера сыграть так, – ворчливо замечает Тахир.
– Вчера я еще не доросла до вершин искусства, – с улыбкой отвечаю я.
Поморщившись от такой дерзости, режиссер хвалит Луиса за классную работу и объявляет перерыв на обед. Далее предстоит сложная сцена, и Тахир желает, чтобы съемки шли без репетиций и дублей.
Пока же участники съемок предаются радостям желудка, веселье брызжет и бьет через край. Рюль не знает ни минуты покоя: приятели потребовали, чтобы порции мяса каждому он разрезал на кусочки, а Луис так и вовсе пожелал, чтобы ему клали в рот. «Слуга» исполняет пожелание, да с таким энтузиазмом, что после каждого кусочка обтирает подопечному рот недовязанным шарфом. Свое творение – вместе со спицами и нитью, пуповиной тянущейся от клубка, – Рюль повсюду таскает за собой, перебросив через локоть, как официант – салфетку. По-видимому, меня он тоже держит за своего парня, поскольку походя нет-нет да и сунет кусочек и, не дожидаясь, пока я разжую и проглочу, подносит ко рту стакан с апельсиновым соком. Нить от шарфа скрепляет наше единство, обматывая всю компанию за рядом ряд, по мере того как Рюль выписывает возле нас круги. При этом доктор не произносит ни слова, так как рот у него набит собственной порцией жаркого, и стоит исчезнуть во рту последнему кусочку, он захватывает зубами следующий.
Чуть поодаль, за накрытым столом, обедают Эдита, Файшак и Тахир. Девушка развлекает компанию, сама почти не притрагиваясь к еде. То и дело она поглядывает в нашу сторону, ее явно забавляют старания Рюля, и не понять, кому она больше сочувствует, – хлопотливому доктору или всем нам, плотно опутанным пряжей.
За всеми дурачествами Рюль не забывает и о своем вязаном шедевре и, дабы его труд не пропал окончательно и бесповоротно, через какое-то время начинает описывать круги в обратном направлении. Нить постепенно сматывается в клубок.
Стив неотрывно следит за манипуляциями Рюля.
– Вращается, как спутник вокруг планеты, – усмехается он.
– Поберегите Рюля, – вмешивается Патрик. – Вечером ему предстоит выхаживать больного.
– Вечно ты влезаешь некстати, – недовольно ворчит Луис. – Только я было почувствовал, что мы здесь на отдыхе…
– Всему свое время, – улыбается Патрик.
– И так всю дорогу, – жалуется мне Луис. – Стоит заикнуться об отпуске, летнем отдыхе, просто о нормальной жизни, на все один ответ: еще не время.
– Не расстраивайся, парень, – утешает его Стив. – Зато Эдита с тебя глаз не сводит.
– Потрясная девица! Так бы и расцеловал ее за эту сцену с повозкой. Тахира чуть удар не хватил.
Смотав клубок, Рюль разрезает арбуз на дольки и садится в стороне корпеть над своим рукоделием.
– Бывает, что дерьмо кажется розовым, – откликается он, пощелкивая спицами. – Но иногда верно и обратное утверждение.
– Притормози! – осаживает его Стив и, обращаясь ко мне, поясняет: – Если Рюль ударится в философствование, всем придется прибегать к розовым сигареткам.
– Дениза уже взяла эту идею на вооружение, – негромко замечает Даниэль.
– А ты откуда знаешь?
– Догадался по выражению твоего лица.
– Ну, если ты раскрыл мой секрет, можно и впрямь отлучиться за сигаретами. Все равно до вечера я здесь не нужна.
– Как это – не нужна? – возражает Патрик. – Нам предстоит покорить водопад.
– Этого нет в сценарии. И вообще… покорять водопады – не женское дело.
– Сейчас Тахир подойдет к нам, – вроде бы невпопад с улыбкой отвечает Патрик, не снисходя до объяснений, и принимается за арбуз. Сидя по-турецки, исполненный достоинства, он вкушает сочную розовую мякоть, однако живые глаза подмечают все вокруг. Теперь, когда я знаю, что моделью для рисунков послужил именно он, такое ощущение, будто мы знакомы с незапамятных времен. Да и чувства художницы мне понятны. Жизнь бок о бок с таким субъектом – не всегда сахар, но зато уж если сахар – то о-очень сладко.
На меня вдруг падает тень. Я поднимаю глаза – рядом стоит Тахир.
– Вот что, драчунья… Я просмотрел отснятый материал, и, по-моему, публика будет в отпаде. Предлагаю дальнейшее сотрудничество.
– Водопад? – интересуюсь я, украдкой переглянувшись с Патриком.
– Угадали. Ну как, согласны?
– А может, Эдита сама имеет виды на водопад?
– Эдита актриса, а не акробатка. Во всяком случае, она так заявила.
– Что верно, то верно, – киваю я. – Только ведь я тоже не акробатка.
– Кто же тогда?
– Уж и не знаю, как себя назвать… Кстати, сколько заплатите?
– И вы туда же… – сразу скисает Тахир. – По-моему, за тот гонорар, что вам обещан, не грех и звездануться разок-другой.
– В этом будет вся соль сцены?
– Да. Перцу вы уже задали.
– Пожалуй, соглашусь… Но лишь потому, что вы мастер уговаривать. И как это вам удается? Прямо-таки чувствуешь себя польщенной, если светит перспектива в угоду вам переломать себе кости.
С довольным видом Тахир отходит в сторону. Кладет на колени сценарий и принимается вносить исправления. Перо все стремительнее бежит по бумаге, а настроение у маэстро на глазах улучшается, что не сулит мне ничего хорошего.
Я оборачиваюсь к Патрику.
– На днях купила альбом… Какие удивительные рисунки, просто диву даешься!
– Тогда вы поймете мое удивление, – улыбается Патрик. – Я впервые увидел их в завершенном виде. Когда альбом уже вышел.
– А меня вы разве не видели? – неожиданно встревает Стив.
– Где?
– Думаете, на одном альбоме свет клином сошелся? У нашей компании с этой художницей в свое время были кое-какие общие приключения, после чего она привлекла к сотрудничеству знакомого писателя. В результате вышли в свет несколько иллюстрированных романов. Успех был колоссальный! Неужели правда они вам не попадались?
– Теперь ясно. Значит, все ваши усилия направлены на то, чтобы дать художнице материал для очередной книги?
– Она предпочитает иллюстрировать события, в которых сама принимала участие. А поскольку почти ни одна наша авантюра не обходится без нее, недостатка в темах не испытывает, – говорит Стив, поглядывая на Патрика.
– Кстати, – уже серьезным тоном добавляет тот, – ваша просьба выполнена. Вечером получим готовый портрет.
Водопад и слыхом не слыхал про своего знаменитого родича по имени Ниагара, но ведет себя под стать американцу. Падает с отвесной скалы, крутит водовороты, взбивая пену и вздымая водную пыль, чтобы через несколько метров спокойно и вольготно заполнить собой широкое русло ручья. По причине неустойчивой погоды он иногда разбухает до размеров небольшой речки, затопляя прибрежную зелень. Сегодня он довольствуется статусом ручья, а поскольку дно здесь каменистое, то вода чиста и прозрачна.
Низвергающийся поток бурлит у наших ног, и, смерив взглядом расстояние до вершины скалы, я понимаю, что мое всегдашнее легкомыслие вновь заманило меня в ловушку. Правда, пока я со своими молчаливыми спутниками карабкаюсь вверх по замшелой, неровной стене, все навязчивые мысли, доселе не оставлявшие меня в покое, отступают. Оказывается, нет лучшего средства против нервного перенапряжения: штурмом берешь отвесную скалу, используя ногти и зубы в качестве альпинистского снаряжения, и исцеление гарантировано. Вскарабкаешься на вершину, истрепав туфли, а все твои беды-заботы останутся далеко внизу.
Конечно, это лишь упрощенная схема, и, пока долезешь до спасительной вершины, не раз сорвешься, да чем эффектнее, тем лучше, желательно в бурлящую воду, чтобы сердце Тахира порадовалось, а потом изволь наверстывать упущенное, снова начинать подъем. Теперь все должно идти гладко, ибо нет таких гонораров, ради которых стоило бы опять срываться вниз. Не надо быть профессиональным скалолазом, чтобы до этого дотумкать.
Наконец наступает передышка. Времени для этого предостаточно, режиссер и оператор снимают крупные планы с Файшаком. А я решаю отправиться на прогулку. Ковром расстилается изумрудно-зеленая трава, повсюду пестреют цветы, да и неудивительно, ведь с отвесной скалы сбегает множество ручейков, тонких водяных струек. Я стараюсь смотреть под ноги, чтобы ненароком не нарушить экологическое равновесие. Стрекозы и бабочки, сомлевшие от жары, ленятся вспорхнуть с цветочных головок, а лягушки безо всякого аппетита поглядывают на них; в вышине, распластав крылья, парит какая-то крупная птица – возможно, орел… Кажется, это называют естественной цепочкой питания?
Мои мысли о природе отвлекает Хмурый, руки его обнимают меня за талию, и как нельзя кстати: плоский камень, на котором я удерживала равновесие, заваливается набок. Прекрасный предлог, стоя по щиколотку в холодной воде, опереться на плечо Даниэля. Ну а если уж идти на сближение, то нечего останавливаться на полпути; я обнимаю его за шею, прижимаюсь лицом к колючей щетине.
– Хорошо тебе?
– Хорошо. Только надолго ли?
– Не ищи бед на свою голову. Смотри вокруг и радуйся жизни.
– Тебе легко говорить.
– Не спорю, – соглашается Даниэль, и мы выбираемся на сухое место. – Со вчерашнего дня гораздо легче. Но хотелось бы знать, над чем ты ломаешь голову весь сегодняшний день.
– Ни над чем конкретным, в этом вся беда. Надо бы обдумать то, о чем мы говорили ночью, но для этого необходимо побыть в одиночестве.
– Ты и будешь одна, пока мы с парнями заняты на съемках. А потом нам придется съездить на хутор и еще кое-куда.
Я цепляюсь за руку Даниэля:
– Ты не должен оставлять меня!
По упругой, шелковистой траве, по мелким камешкам мы шагаем к лесу, надеясь, что там, в тени, будет легче переносить жару. Я пытаюсь внятно сформулировать терзающие меня вопросы, Даниэль терпеливо слушает.
– Типография… – говорю я. – Где печатаются листовки?
– Ведь ты сама заметила, в большом городе это не проблема. У каждой мало-мальски приличной фирмы есть свои наборно-печатные машины.
– Понятно… И еще одна мысль не дает мне покоя. Теперь, когда действия «Юстиции» приняли такой широкий размах, как поведет себя Квазимодо? Отступится ли он от своей изначальной цели?
– Отчего бы тебе не обсудить этот вопрос с самим Квазимодо? По-моему, он вряд ли откажется от своей мании.
– Ты как-то упомянул, что, когда на Квазимодо пало подозрение, ты обвинял его… в чем?
– Если ты решила, что я осуждаю его, то ошибаешься. Пусть я в чем-то с ним не согласен, но это еще не значит, что я прав.
– Нельзя ли поподробней?
– Меня возмутило, что он так по-дурацки взялся за дело. Сам Квазимодо никогда не появлялся на месте до решающего поединка, всю предварительную работу проделывал Танос, а при его неприметной внешности он никому не успевал примелькаться. Но как можно было не учесть совершенно очевидной вещи: после первых же шагов «Ю» полиция проведет расследование, чтобы выяснить, нет ли какой взаимосвязи между жертвами и еще кем-либо. Простое уравнение с одним неизвестным, решить его – пара пустяков. Как только мы переберемся в новое здание, нынешнюю древнюю картотеку заменят компьютеры.
– Ну, это когда еще будет…
– Не сегодня-завтра. Однако вычислить Квазимодо не составляло труда даже без компьютеров. В каждом конкретном случае справедливость была на его стороне, но с официальной точки зрения это не аргумент. Пускай «Ю» избавил общество от закоренелых преступников, от убийц, у которых руки по локоть в крови, и что с того? Разве обязательно было лишать их жизни? У нас есть полиция, суд – пусть разберутся. Словом, известная песня… Вот почему так называемыми законными методами к Хольдену не подступиться, методы эти настолько легко обойти, что их словно бы и не существует. Прежде всего необходимо расчистить тылы Хольдена, а уж потом браться за него и ему подобных. Может, благодаря Любошу мы раздобудем конкретные улики. Но в конечном счете не так уж важно, какие именно преступления Хольден хотел прикрыть, убирая свидетелей, суть в том, что на его совести немало загубленных жизней.
– Убийца, он и есть убийца.
– Конечно. И в его руках сосредоточена огромная власть. Вот тебе наглядный пример. Прикрываясь именем брата, он пытался скупить львиную долю газет, презрев антимонополистический закон, ограничивающий число изданий в руках отдельного лица. Закон справедлив: ведь владелец газеты в известной мере формирует общественное мнение. Поскольку в печати не упоминается о коррупции и грязных делах Йона Хольдена, можно подумать, будто этой проблемы попросту не существует. Но это лишь одна из причин хольденовского стремления стать газетным магнатом. Не следует забывать о колоссальных прибылях от рекламы. И здесь, как обычно, Хольден прибег к своим излюбленным методам. Все нуждающиеся в рекламе – хотят они того или нет – должны публиковать объявления в его газетах, прочие печатные издания, лишившись основного источника дохода, оказывались на грани банкротства, и Хольден скупал их за бесценок. Далее, его наркобизнес застопорился из-за провала Хабрея в прошлом году, но существует множество других способов огрести денежки, скажем, заняться обучением боевиков. В наши дни такой бизнес процветает, поскольку на телохранителей большой спрос. И Хольден понимает, что это поистине золотая жила. Конечно, в подобных делах Хольден использует подставных лиц, но фактический владелец этого процветающего бизнеса вправе считать себя генералом, так как под его началом целая армия.
– Страшная картина вырисовывается…
Мы выходим на лужайку и устраиваемся на траве. Растянувшись на животе, я слежу за муравьем, который не захотел обходить травинку, а решил перелезть через нее. Вот он взобрался на самый верх и раскачивается, не зная, куда податься. Весьма поучительное зрелище.
– Теперь понимаешь, с каким опасным врагом ты вздумала тягаться – удовольствия ради!
– Видишь ли, Беллок, к этому «удовольствию» меня подтолкнули веские причины. Замученная до смерти сестра Конрада, Мартин, которого чуть не убили, изуродованный Круз…
– Выходит, все дороги ведут к Хольдену? Вот это и называется мафией. Беда лишь в том, что наше общество не готово вступить с ней в открытую войну.
– Это я уже слышу в сотый раз и заранее знаю, что ты скажешь. Законным путем к Хольдену не подобраться, хотя веревка по нем давно плачет. Я хочу спросить о другом. Покровители Хольдена уже известны, сам мафиози фигурирует в списке «Ю», Любош Хольден похищен из клиники… все это подталкивает Хольдена к ответным действиям. Или, по-твоему, он предпочтет унести ноги?
Даниэль не сводит глаз с муравья, тот по-прежнему раскачивается на кончике травинки, перебирая тонюсенькими ножками. Должно быть, со страха даже глаза зажмурил. Ему бы, бедняге, спуститься вниз, но на узкой травинке не развернешься. Интересно, умеют ли муравьи пятиться задом? Ситуация разрешается неожиданным для меня образом. Даниэль подставляет палец, и муравьишка с явным облегчением перебирается на твердую почву. Замерев на миг – видимо, чтобы перевести дух, – муравей проворно исчезает в траве.
