Текст книги "Золотая рыбка. Часть 1"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Разумнее всего, решаю я, пересечь напрямую это яркое коловращение, поскольку с того конца рынка к моему дому ближе. Так и поступаю. Постепенно начинаю выделять из общего шума знакомые звуки. Прежде всего – рев моторов. Видимо, по утрам площадка для игр отведена детям, а Конрад с компанией вытеснены сюда, на задворки базара, где шум моторов вливается в общий оглушительный грохот вавилонского столпотворения. Раздается и звук сирены: похоже, к рынку приближается полицейский автомобиль.
Я снова утыкаюсь носом в ананас, так как запах гнили и отбросов усиливается. За грудой ящиков проворно мелькает какое-то животное, я успеваю всего лишь на миг зацепить его взглядом. Четвероногое, с серой шерсткой: при большом желании можно принять его за кошку, в противном случае это крыса. Фу, гадость!
Пустой прилавок, позади него запертый на висячий замок склад, на двери написанное от руки объявление: «Через две недели снова буду к услугам покупателей». Чуть ниже дата и неразборчивая подпись. Толпящиеся перед этой дверью рыночные торговцы громко переговариваются между собой, спорят о чем-то, хохочут, отпуская грубые шутки. Предметом шуток служит просачивающийся изнутри склада тяжелый дух, а вернее, домыслы по поводу его природы. Что бы это могло там гнить? Кто-то из присутствующих предполагает, уж не сам ли хозяин, большой любитель выпить. Хватил лишку да и перекинулся в одночасье. Ему возражают, что мешок прошлогодней картошки, сгнившей в жару, дает аккурат такой сладковато-удушливый запах.
Поблизости тормозит патрульный автомобиль, полицейский в форме со скучающим видом направляется в нашу сторону, прокладывая себе путь в толпе. Затесавшись среди зевак, я с любопытством слежу за происходящим. Второй полицейский, сердито жестикулируя, пререкается с рокерами – очевидно, велит им утихомириться. В результате парни газуют сильнее, рев моторов становится и вовсе оглушительным.
– Ну, что тут у вас стряслось? – недовольным тоном вопрошает страж порядка.
– Надо бы открыть склад, сержант, – отвечает ему из толпы долговязый торговец в грязном фартуке. – Сосед оставил внутри какую-то пакость, а вернется не раньше чем через неделю. До тех пор тут совсем очумеешь от этой вони.
– Что бы вам самим не открыть? – Сержанту явно не по душе просьба населения.
– Потому как ежели мы выбросим гадость, какая там гниет, – а уж мы ее беспременно выбросим, иначе задохнемся, – то надо, чтобы официальное лицо подтвердило, что товар и вправду был попорчен.
Заковыристая фраза повергает сержанта в раздумье, и лишь какое-то время спустя ему удается расставить все по местам. Теперь, когда умственные усилия позади, сержант с облегчением машет рукой.
– Да уж, ясно, что там не букет роз. Сбивайте замок, а я поприсутствую.
Долговязый берется за дело, действуя наиболее простым путем: извлекает из кармана фартука связку ключей и поочередно вставляет их в замок. Я едва успеваю переступить с ноги на ногу, как дужка замка отлетает. Дверь склада распахивается, и я поспешно утыкаюсь лицом в ананас, но даже это не помогает. Нестерпимое зловоние шибает в нос, заставляя попятиться.
В точности так же реагирует и долговязый: ворвавшись внутрь, он стремительно вылетает обратно. Не говоря ни слова, зажимает ладонью рот и нос, другой рукой делая сержанту знак, что теперь, мол, его очередь.
Похоже, опять угораздило влипнуть в историю, мелькает в голове мысль, а ноги сами несут меня вперед. В складское помещение я вхожу одновременно с сержантом. Видим мы одну и ту же картину, но реагируем по-разному.
Сержант замирает на месте как вкопанный, а я шарю рукой по стене в поисках выключателя, поскольку окон здесь нет и внутри царит кромешная тьма. Но вот яркий свет заливает помещение, и труп предстает перед нами во всей своей неприглядности. На полу, прямо у наших ног, навзничь, с раскинутыми в стороны руками, лежит молодая женщина. Вокруг головы расплылась лужа застывшей крови. Рот крест-накрест располосован ножом – знак, что жертва поплатилась за болтливость. Верхняя часть туловища обнажена; впрочем, то немногое, что от нее осталось, и смысла нет прикрывать.
Я выхожу наружу. Взгляд мой падает на зажатый в руке ананас, и в голове мигом выстраивается цепочка. Достав удостоверение, я сую его под нос сержанту. Он заглядывает в документ, но рта не раскрывает, стараясь задержать дыхание; я тоже.
Захлопнув дверь, словно тем самым замыкая смрад разложения в тесно заставленном ящиками складе, мы отступаем на несколько шагов. Толпа вокруг нас стремительно растет, долговязый торговец делится впечатлениями, лицо его бледно.
– Пора принимать меры, – говорю я сержанту. – Прежде всего необходимо вызвать Дональда Галла – если не ошибаюсь, именно он ведет расследование этого дела. Через несколько минут вернусь. – С этими словами я торопливо направляюсь к патрульной машине.
Пробиться сквозь плотное кольцо зевак – нешуточная затея. Навстречу мне устремляется какой-то очкарик, мы сталкиваемся нос к носу, и он разевает рот, чтобы послать меня куда подальше. Я сую ему в руки ананас и что есть сил бегу к тому месту, где тусуются рокеры, – все до единого в скафандрах, словно вокруг бушует вьюга. Подлетев к ближайшему из них, кладу ладонь на его руку, сжимающую переключатель скоростей, и помогаю ему сбросить газ.
Малый удивленно поворачивает ко мне голову; шлем на нем отпадный, передо мной то ли герой из «Звездных войн», то ли средневековый рыцарь. Вероятно сочтя, что я хочу сообщить нечто важное, он поднимает забрало и вопрошающе пялится на меня.
– Айвенго, ты знаком с Конрадом?
– Ага, – неприветливо буркает «Айвенго» и делает попытку обхитрить меня, поддав газу. Но я крепко держу его руку и на всякий случай улыбаюсь – вдруг удастся завоевать расположение парня. Какое там, его на такие штучки не возьмешь! Он мужчина серьезный, годов семнадцати, не меньше. Глядишь, не нынче-завтра начнет регулярно бриться по утрам.
– Я – сестра Мартина Врай, – пробую я разыграть свой козырь. – Мне нужно немедленно поговорить с Конрадом.
– Желаешь, чтобы я доставил его сюда? – интересуется он.
– Было бы просто здорово! Знаешь, где он?
Парень кивает и ухмыляется:
– Шибко приспичило?
Мертвой женщине, конечно, не к спеху. Но вдруг мои предположения ошибочны? Действительно ли Мартину захотелось ананаса? Без Конрада мне никогда этого не узнать.
– Невтерпеж! – отвечаю я в том же ключе. – Быстро крутятся колеса у твоего самоката?
Подначка действует. Опустив шлем, парень срывается с места и с решимостью самоубийцы врезается в густой транспортный поток. Остальным рокерам вроде бы поднадоело тут околачиваться, их число постепенно тает.
От патрульной машины ко мне направляется сержант.
– Меры приняты, – докладывает он. В лице ни кровинки. Совсем недавно причина, ради которой его сюда вызвали, казалась пустяковой, сейчас же он считает, что задача ему явно не по плечу. Спору нет, чтобы любоваться на трупы, надо иметь крепкие нервы и желудок.
Минуты ожидания я заполняю мольбами к Всевышнему и даю обет: если на складе, кишащем крысами, находятся бренные останки не Беатриссы Холл, а чьи-то еще, притащу Мартину целых два ящика ананасов. Он мог бы попросить каких угодно фруктов, но лишь ананасы продаются исключительно на рынке.
Айвенго блюдет свой авторитет: успевает обернуться за считанные минуты и возвращается с Конрадом. Тот переводит взгляд с меня на патрульный автомобиль, несколько секунд как завороженный смотрит на синюю мигалку, затем слезает с седла.
– В чем дело?
– Пошли со мной, Конрад.
Я подвожу его к складу, беру парня за руку и распахиваю дверь. Лампочка внутри по-прежнему светит вовсю, и вообще там ничего не изменилось. Конрад заглядывает внутрь, на миг застывает, затем невольно пятится. Но я крепко держу его за руку и ногой захлопываю дверь. Проходит минута, и мне становится ясно: не видать Мартину ящиков с ананасами как своих ушей.
Конрад поворачивается ко мне. Лицо его искажено болью, из груди вырываются рыдания. Уткнувшись мне в плечо, он разражается слезами. Я молча глажу его по голове; понятия не имею, какие слова положено говорить в подобных случаях. Так мы и стоим вплотную друг к дружке, пока не прибывают Дональд и Даниэль.
Пробившись сквозь толпу зевак, они заглядывают на склад, после чего Дональд убегает отдать распоряжения, а Хмурый подходит к нам: руки в карманах, на щеках вчерашняя щетина, взгляд мрачный. Ни слова не говоря, он застывает рядом.
Выплакавшись, Конрад поднимает голову.
– Я тебе еще нужен? Хочу домой…
– Обожди минуту, Конрад! Я могла бы показать тебе ее позднее и в другом месте, но мне хотелось, чтобы ты увидел именно так и ничего – слышишь, ничего! – не предпринимал на свой страх и риск. Сиди и не рыпайся, очень тебя прошу!
– Больно уж крутые у тебя приемы. Прямо не знаю, что сказать… Ну ладно, я пошел.
– После поговорим еще…
Конрад уходит.
– Ты, разумеется, очутилась здесь случайно, – роняет Хмурый.
– Вовсе нет. От нечего делать зашла на рынок купить ананас для Мартина. Кстати, почему я вынуждена изнывать от безделья?
В этот момент я замечаю торчащую из кармана Даниэля газету. Точный дубликат ее имеется и у меня. Выходит, оба мы читаем одно и то же.
Мимо несется Дональд, я перехватываю его.
– Вот тебе и приветственная открытка, – бросаю я ему в отместку за легкомысленное замечание.
– Еще не известно, она ли это. Документов при ней никаких…
– Она, она! Беатрисса Холл. Брат только что опознал ее, и я отправила мальчишку домой. Пусть очухается.
Дональд останавливается, скрещивает на груди руки. На его некрасивом лице мелькает подобие улыбки.
– Кто убийца? Выкладывай!
– Твое дело, ты и распутывай. – Я целую его в щеку. – А меня, считай, уже здесь нет.
Не дожидаясь ответа, я поворачиваю прочь. Даниэль – за мной.
Выбравшись из толпы, облегченно вздыхаю. Хмурый обнимает меня за плечи и приноравливается к моим шагам. Он не говорит ни слова, очевидно предполагая, что я все сама объясню. Делать нечего, рассказываю все, как было. Он недоверчиво похмыкивает и наконец роняет:
– Согласись, все-таки странно. Вздумается тебе прокатиться в автомобиле – и нарываешься на банду мотоциклистов. Решишь прогуляться на рынок – и натыкаешься на труп. Похоже, тебе скучать некогда.
– За всю жизнь со мной не случалось столько событий, как за последнюю неделю.
– Везучая ты!
– И что теперь?
Вытащив из кармана газету, он машет ею у меня перед носом.
– Теперь нам не остается ничего другого, как ждать.
– Ты в этом уверен?
– К сожалению, да.
– Зайдем куда-нибудь посидеть! На ходу невозможно разговаривать на серьезные темы! – взрываюсь я.
– Вроде бы ты живешь неподалеку отсюда.
– Напрашиваешься в гости?
– К чему говорить обиняками, Дениза? Эта статья ведет семейку Джиллан прямиком к твоему порогу. Разумеется, если брат с сестрицей еще живы. Оба отчаянные, любят риск и уж, конечно, не упустят шанс отомстить. Так что лучше нам будет пока не разлучаться.
– Вы намеренно используете меня в качестве наживки?
Хмурый не отвечает, словно бы и не слышал моего вопроса.
Вне себя от праведного возмущения, я усаживаюсь за швейную машинку и в оставшуюся часть дня создаю шедевры: точную копию той блузки, что была на секретарше Шефа, и брюки. Последние, правда, не для себя.
Будущий владелец брюк, ничего не ведая, хлопочет на кухне. Когда я снимаю ногу с педали и швейная машинка на миг умолкает, до меня доносится беззаботное посвистывание Даниэля. Взбешенная, я продолжаю свою творческую деятельность. Но каждый шедевр рано или поздно оказывается завершенным (хотя шкаф битком набит недошитыми вещами), и я в конце концов встаю из-за машинки и выхожу на кухню.
Даниэль держит в руках миску с какой-то подозрительной на вид массой и размешивает ее деревянной ложкой.
– Что это? – спрашиваю я с отвращением. Уверенность, что меня решили убрать, превращается в навязчивую идею. Все ясно: Хмурый с Шефом спелись и наверняка устранят меня с помощью рокеров либо отравят этой мерзкой замазкой.
Облизав ложку, Даниэль с довольным видом причмокивает. Я не спускаю с него глаз: все в порядке, яд пока что не действует. Он и мне предлагает попробовать эту гадость, но не на такую напал. Пожав плечами, выдвигает из духовки блюдо из огнеупорного стекла и заливает аппетитнейшие куски мяса жидкой мерзостью. Наконец заталкивает все обратно в духовку, поворачивает ручку таймера и с чувством честно исполненного долга опускается на стул.
– Чем перед тобой провинилось жаркое?
– Ничем.
– Тогда для чего ты загубил его этой дрянью?
Даниэль притягивает меня к себе и усаживает на колени. Однако я не засиживаюсь, поскольку тотчас вспоминаю про свои обиды и про только что законченные брюки. А потому высвобождаюсь из объятий Хмурого и вручаю ему свой очередной шедевр.
– Облачайся!
Настает его черед отнестись к моему мастерству с недоверием. Он вертит брюки в руках, разглядывает их, затем решительно заявляет:
– Меня вполне устраивают те, что на мне.
– Это тебе так кажется, пока не примерил новые. Мне выйти?
Даниэль проявляет великодушие.
– Можешь остаться, – делает он широкий жест.
Я смотрю, как он переодевается. Вылезает из старых, потертых джинсов и проваливается в новые полотняные штаны. «Проваливается» следует понимать в буквальном смысле слова, поскольку последний писк моды – просторная форма одежды. Ну так вот мое творение отвечает этому требованию. Сшитые брюки необъятно просторны. До коленей. Книзу они сужаются, а у лодыжек и вовсе сходят на нет. Не сваливаются они лишь потому, что в талии – если применительно к мужчинам вообще можно говорить о талии – туго перехвачены поясом.
Даниэль застегивает брюки, вдергивает ремень, оглядывает себя и разражается смехом.
– Не хватает только пары сапог, хлыста и лошади. Сумеешь сшить жокейское кепи?
– В любой момент. – Я чувствую себя донельзя оскорбленной.
Он перестает дурачиться, влезает в ботинки и отправляется на поиски зеркала. Далеко ходить не надо, в квартире уйма зеркал. Пока он оглядывает собственное отражение, я обеспокоенно слежу за его реакцией. Карманы окончательно перетягивают чашу весов в мою пользу. Я давно заметила, что карманы – слабость Даниэля, а в узких, в обтяжку, джинсах не так-то просто засунуть руки в карманы. Так что изначальная недоверчивость к делу моих рук вмиг сменяется пылкой любовью. Снимать новые брюки Даниэль и не собирается. Я смотрю на него и вынуждена признать, что, не обладай он высоким ростом и узкими бедрами, штаны не имели бы вида. Фасон словно нарочно рассчитан на его фигуру.
Не успеваю я обрадоваться успеху, как Даниэль заявляет:
– Прямо какая-то мистика! С этими штанами я испытываю все в точности как с тобой.
– Что же именно?
Вновь повернувшись к зеркалу, он ловит там мой взгляд.
– Это – мне?!
Смотрите-ка, оказывается, Даниэль Беллок умеет говорить комплименты!
– Ах ты льстец! – смеюсь я.
– Разве я не прав?
– Пусть так. Вот только одного не могу понять: почему вы решили использовать меня в качестве наживки для Джилланов?
– С чего это вдруг ты сделалась такая привередливая? До сих пор из этого состояла твоя работа – заманивать маньяков и бандитов, и ты выполняла свою задачу, не моргнув глазом. А теперь она, видите ли, ударилась в переживания.
– Ладно… все равно они сюда не сунутся, – подбадриваю я себя. – Наверняка пустились в бега и забились в нору на другом конце страны. И вообще, умеют ли они читать?
– Будем надеяться, что умеют.
Чтобы прибавить себе бодрости духа, наливаю бокал коньяка. Даниэлю даже не предлагаю, постепенно свыкаясь с его привычками. Опустошив бокал, иду на кухню, поскольку звяканье тарелок означает, что время ужина наступило.
– Спасибо, я есть не стану, – объявляю с порога. – Разве что соскоблишь с жаркого эту отвратную размазню.
– Давай условимся: сначала попробуй, а если не понравится, соскоблим.
Что ж, в конце концов, вся наша жизнь состоит из компромиссов. Перекрестясь, я кончиком языка касаюсь подозрительного месива, основательно пропитавшего своим соком мясо. Уф, горячо! Пробую снова. Какой, однако, оригинальный вкус! Зачерпнув полную ложку, на сей раз задерживаю тягучую массу во рту, смакуя. Да это же соус! Не знаю, что в него намешано, но получилось – объедение. Схватив нож и вилку, я одаряю повара благодарной улыбкой и принимаюсь за еду.
Человеку свойственно ошибаться, Но не каждый способен признать свою ошибку.
– Завтра можешь повторить, – великодушно замечаю я, когда тарелка пустеет. Единственное, что мне не нравится в этих домашних пиршествах, – уйма грязной посуды. Но я скромно молчу: не заставлять же шеф-повара заниматься черной работой.
Даниэль тоже приканчивает свою порцию, убирает со стола и усаживается рядом со мной.
– Буду выдавать тебе сюрпризы поочередно.
– Что ты имеешь в виду?
– Сейчас поясню. – Обернувшись назад, он открывает холодильник и достает две банки пива. Зрение не обманывает меня, банок действительно две. – Перелить в стакан?
– Не стоит.
Мы прихлебываем пиво прямо из банок, поглядывая друг на друга. Приняв молчаливый вызов, я вступаю в поединок и, разумеется, одерживаю верх.
– Видишь ли… – начинает он, а я не свожу глаз с его лица. Подумать только, этого человека я прозвала Хмурым! – Поначалу мне казалось, что ты совершенно не выносишь меня, потому и норовишь разорвать на куски. Ладно, решил я, посмотрим, чья возьмет. Но постепенно до меня дошло, что дело совсем в другом.
– В чем же?
– Ты попросту провоцировала меня, с каждым днем все отчаяннее и злее. Так ведь?
– Силы небесные, уж не вздумал ли ты заняться психоанализом?
– И результат оказался просто удивительным.
Чудеса, да и только, думаю я. Даниэль Беллок улыбается. Лицо веселое, добродушное, взгляд открытый. Если принято любоваться мужским лицом, то я сейчас именно это и делаю, а ведь по сравнению с Крузом Даниэль вовсе не красавец. Но уж таковы причуды женской натуры.
Я даю ему высказаться, и он свободно изливает душу.
– Тебя не так-то легко раскусить, Дениза. То, что на первый взгляд кажется заносчивостью и цинизмом, в сущности одна из твоих повседневных масок. Нечто сродни твоим умопомрачительным нарядам. То предстаешь изысканной светской дамой, то заявляешься в боевой форме солдата, готового броситься в атаку. Я перевидал тебя в десятке обличий, прежде чем постиг твою истинную суть. За всем этим маскарадом скрываешься ты, Дениза Врай, и мне импонирует подобное многообразие. С тобой не соскучишься. Каюсь, злополучная газетная статья была опубликована лишь для того, чтобы я имел возможность не расставаться с тобой.
– Блеф, причем бездарный!
– Поверь, не было и нет никаких Джилланов и Хольденов! – смеется Даниэль. – И страшную историю про Беатриссу Холл тоже выдумал я.
Взгляд Даниэля обезоруживающе искренен, и я готова ему поверить, как вдруг раздается телефонный звонок. Мы оба каменеем. Идиллия мигом развеивается. Я снимаю трубку и слышу женский голос:
– Привет, Дениза, это я, Марион. Не могла бы ты оказать мне услугу?
– Смотря какую.
– Вероятно, тебе известно, что я пасу ребенка. Но завтра вечером у меня свидание. О-очень важное, – хихикает Марион. – Может, подменишь до утра? Прошу-умоляю.
– Приятная перспективка. Что представляет собой твой подопечный?
– Мальчик? В свои пять лет он уже законченный барин, – вновь смеется Марион. – Не сказать чтобы мы с ним ладили идеально, но ведь не в этом суть.
– Дашь мне время на размышление?
– Нет, нет! Решай немедленно!
– Ладно, согласна. В семь часов подойдет?
– Прекрасно. Спасибо тебе большое.
Положив трубку, я поворачиваюсь к Даниэлю.
– На завтра я приглашена в дом Хольдена.
Беспомощно разведя руками, он мрачно задумывается, затем встает и отправляется мыть посуду. Судя по всему, это неблагодарное занятие не причиняет ему никаких нравственных мук. Уму непостижимо! Я лично предпочла бы визит к зубному врачу пяти минутам у кухонной мойки.
– Из тебя получилась бы идеальная кухарка. Пожалуй, стоит сшить тебе фартук, – говорю я, но Даниэль не реагирует. Даже по его обнаженной спине видно, что, отмывая тарелки, он усиленно работает мозгами, мысленно прополаскивая грязные обстоятельства возможных преступлений. Ни единой каплей не запятнав свои новехонькие штаны, Даниэль в два счета управляется с обязанностями судомойки.
Шить фартук не придется, швейная машинка пусть отдыхает – меня требует к себе телефонный аппарат. Сегодня вечером на меня невероятный спрос. Опять женский голос. Хрипловатый и несколько вульгарный.
– Говорит Олимпия Джиллан. Нам надо бы встретиться… Да ты не бойся, я тебя не трону.
– По-моему, у нас нет никаких общих дел.
– Ты обязана нам помочь.
– Вот как?
– Не тяни резину, слушай, что тебе говорят! Поможешь нам – получишь классную наводку. Поднесем тебе на блюдечке Йона Хольдена. Выезжай немедленно, встретимся на улице Феликса. В доме двести десять увидишь швейную мастерскую. Внутри темно, но ты не пугайся, заходи смелее. И не вздумай для страховки прихватить с собой кого-нибудь. Попытаешься нас обмануть, Хон пришьет паренька.
– Какого паренька?
– Твоего брата. Мартина. Так что поторопись, красотка!
Отбой. Я стою, тупо таращась на трубку, хотя разглядывать там особо нечего. Едва успеваю положить ее на место, вновь раздается звонок. На сей раз – отец. Голос его доносится еле слышно, мне с трудом удается разобрать слова:
– Дениза, Мартин исчез из больницы.
– Ты оттуда звонишь?
– Откуда же еще! Мартина должны были перевести из реанимации в хирургическое отделение, в двухместную палату. Пришел санитар, усадил его в кресло-каталку, вывез в коридор. С тех пор его никто не видел…
– Поезжай домой. Я перезвоню тебе позже.
– Дениза, Мартин еще очень слаб.
– Знаю.
Даниэль стоит рядом. Я мысленно прокручиваю в памяти разговор, пытаясь сообразить, что он мог услышать. Нет, вряд ли сумел что-нибудь понять по моим коротким фразам. Колдовские чары развеялись, Хмурый вновь обвел меня вокруг пальца. Стараясь ничем не выдать себя, я безразличным тоном роняю:
– Мартин просил завтра забросить ему в больницу кое-что из вещей. Пойду заберу, пока не забыла. Скоро вернусь.
Оставив мои слова без ответа, Хмурый устраивается в кресле. Я нарочно громко хлопаю дверями, чтобы создать впечатление, будто ушла в соседнюю квартиру, а сама, прижав локтем сумку, стремглав лечу по лестнице вниз.
Мартина похитили, потому что Шеф вообразил, будто преступники – дураки, и потому что я потеряла голову из-за некоего хмурого субъекта. Для них я по-прежнему всего лишь приманка. Но речь шла обо мне. Только лишь обо мне – не о моих близких. Если заполучу Мартина живым, куплю рояль и буду упражняться с утра до вечера, пока не стану профессиональной пианисткой. Ну а если с Мартином, не дай бог, что случится, собственными руками вытряхну душу из Беллока. Хочется рвать и метать, орать дурным голосом. Пожалуй, даже попросту выплакаться, и то было бы легче. Но не до того, нельзя терять ни минуты.
Куда я мчусь сломя голову? Не исключено, что навстречу собственной гибели. Иногда я веду себя за рулем сдержанно и корректно, но сейчас не тот случай. Я несусь, как слаломист, дерзко обгоняя еле ползущие автомобили, прекрасно сознаю, что это безумие чистой воды, и ничего не могу с собой поделать. Панический страх подстегивает меня.
Что и говорить, улица Феликса расположена отнюдь не в фешенебельном квартале, но излишняя разборчивость ни к чему, в конце концов, я ведь тоже не в роскоши живу. Вдоль улицы тянутся унылые серые дома, из окон лишь изредка просачивается свет; большинство обитателей либо отправились на боковую, либо отгородились от посторонних глаз плотными занавесками. Уличное движение здесь тоже сходит на нет. Проезжая мимо дома номер 210, я замечаю вывеску пошивочной мастерской. Дом как дом, ничего подозрительного, да оно и понятно: сюрприз, если не ошибаюсь, поджидает меня внутри.
По оперативным данным, Олимпии Джиллан двадцать один год, характер у нее грубый, задиристый. Однако во время телефонного разговора я этого не почувствовала. Говоря о Мартине, она назвала его «пареньком». Сейчас, когда мой гнев чуть поутих, я вновь обретаю способность здраво рассуждать, но воспользоваться этим не успеваю. Путешествие окончено, я прибыла на место. Развернувшись, подкатываю к мастерской и ставлю машину у тротуара.
Едва я успеваю вылезти из автомобиля, как резкий порыв ветра ерошит волосы, сыплет в лицо густой пылью. В воздухе летают обрывки бумаги, один клочок прибивается к моим ногам, затем, подхваченный очередным порывом ветра, уносится прочь. Я открываю дверь и вхожу в мастерскую.
Как только дверь за мной захлопывается, раздается грубый мужской голос:
– Эй, ты! А ну, подними грабли!
Приходится подчиниться. Обладатель грубого голоса сноровисто обыскивает меня и отбирает сумку.
– Топай вперед!
Я выполняю и это приказание. Правда, не так-то легко ориентироваться в полутьме, но контуры предметов различить можно, и я медленно шагаю меж длинных портновских столов и швейных машин по направлению к приоткрытой двери, за которой – ярко освещенное помещение. Распахиваю дверь пошире и переступаю через порог. Невидимый конвоир, следуя за мной по пятам, захлопывает дверь и предупреждающе кашляет.
Занавеска в дальнем углу комнаты вздрагивает, и из укрытия появляется Олимпия Джиллан; она вытирает руки, из глубины помещения доносится шум воды.
Во время первой и единственной нашей встречи лицо девушки было скрыто мутным плексигласом шлема, так что я видела его лишь на фотографии. Изображение не имеет ничего общего с действительностью. Олимпия хороша собой. Красивое, страстное, с признаками некоторой экзальтации лицо обрамлено темными волосами, фигура стройная, походка грациозная; она напоминает мне Сабу.
– Что с тобой, ты вроде бы удивлена? – Голос у нее прокуренный, неприятно хриплый.
– Я не удивляться сюда приехала. Выкладывай, чего тебе от меня надо, да поживее!
Олимпия садится. Ее напарник подходит ближе и становится у нее за спиной. Мужчина лет тридцати, атлетического сложения, распираемая мускулами белая рубашка чуть не трещит по швам. Лицо неглупое. Встреть я этого субъекта на улице, вид его не поверг бы меня в ужас. Приняла бы его за профессионального телохранителя, из тех, что ценят свои услуги не слишком дешево.
– Согласна, давай ближе к делу! Твоего братца в надежном месте сторожит Хон. Если к завтрашнему вечеру не притащишь сюда мальчишку Хольдена, считай своего брата покойником.
– И как же это я притащу сюда мальчишку Хольдена? – передразниваю я ее интонацию, но Олимпии такие шутки до лампочки.
– Проще простого, – хохочет она, демонстрируя ослепительной красоты зубы. – За мальчишкой присматривает твоя коллега. Махнись с ней, и все дела.
– В газете, что ли, вычитала?
– Вы замели Гремио, нашего старшего брата. Конечно, поговорив с ним, нетрудно вообразить, будто в нашей семейке сплошь одни простаки да недоумки. Но я тебя разочарую.
– Хотелось бы услышать что-нибудь умное, – в тон ей отвечаю я.
– Выпьешь чего?
– Нет.
– Принеси выпивку!
Горилла подчиняется беспрекословно. Мигом ставит перед ней стакан и бутылку, наливает заученным жестом. Виски – это вам не водичка из-под крана, однако девица хлопает стакан залпом и смотрит на меня незамутненным взглядом. Шляпу долой перед такой закалкой. Однако терпение мое начинает истощаться, и я плюхаюсь на ближайший стул. Возможно, Олимпия и впрямь не дура, зато я чувствую себя полной идиоткой. Похоже, все вокруг решили сыграть на моем тупоумии…
– Мне известна вся подноготная Хольденов. Слишком много знать вредно, а потому пора сматывать удочки. Как говорится, неохота губить свою молодую жизнь. Небось думаешь, откуда я такая умная взялась? Да я уже к пятнадцати годам нахлебалась дерьма всякого, что мужики, что бабы – одинаковая сволота, теперь меня ничем не удивишь. А вот на тебя смотрю и удивляюсь – тоже мне героиня выискалась, из пушки палить научилась и воображаешь, будто правда и справедливость в твоих руках. А хрен тебе в глаз! Подумаешь, преступников нашла… Парням малость оттянуться захотелось, руки-ноги поразмять, только и делов. А если этим шлюхам размалеванным-расфуфыренным палку кинули, то и лады: пусть знают, что простые мужики ничуть не хуже разных там чистеньких господ. Что заслужили, то и получили! Знаешь, с чего они такие богатенькие да важные? Промышляют-то они тем же ремеслом, что и мы: злодействуют, насильничают, гребут из чужих карманов без зазрения совести. Вот взять, к примеру, тебя. Сколько лет проучилась, а что толку? Может, богатство нажила? Да где там! Нет у тебя ни роскошного особняка, ни шикарной машины, еле концы с концами сводишь. Но вы, фараоны, – самая мерзкая порода. Упечь за решетку таких, как мы, это вам раз плюнуть, а перед богатенькими мерзавцами готовы на коленках ползать, покрывать все их гадости, спускать им с рук все преступления.
– Красиво поешь, заслушаешься, – скучающим тоном говорю я, а сама лихорадочно соображаю, как быть.
– Не хами, иначе схлопочешь по хлебалу. Что, не по нраву тебе мои речи? Мечтаешь и меня в тюрягу упрятать, а что я такого сделала? Если уж на то пошло, не только меня возбуждало, когда ребята «насильничали». Готова побиться об заклад, сучонки тоже свое удовольствие поимели.
– Такое «удовольствие» век помнить будешь.
– Много ты понимаешь, дуреха! Рано или поздно обычный способ приестся и сама попросишь своего хахаля, чтоб угостил в постели оплеухой.
В данный момент техника секса меня не слишком волнует, поэтому я перевожу разговор на другое:
– Теперь, когда от прочих грехов ты отмылась, может, подведешь идейную базу под убийство? Правда, должна заранее предупредить: я ведь не судья и меня не интересуют ваши мотивы. А кроме того, напомню: перед тобой жертва ваших злодеяний, так что убедить меня в своей правоте тебе не удастся.
– Это какое же убийство ты собираешься на нас повесить?
– То, что произошло прошлой осенью. Во время первого разбойного нападения. Тебя там, правда, не было, зато братцы твои потрудились на славу.
– Они трудились за деньги. И огребли немало. Парни всю жизнь мечтали о собственных мотоциклах, вот и получили, что хотели.
– Ага… Только радости от этого с гулькин нос. Мотоциклы пришлось прятать и раскатывать лишь по ночам, когда никто вас не узнает.
Олимпия отзывается коротким смешком. Снова налив себе виски, выпивает залпом.
– Ты говоришь слово в слово то же самое, что в свое время твердила им я. Но ведь жизнь у ребят была несладкая: с работой перебои, с заработками туговато. Мне они работать запрещали, а деньги откуда-то надо брать. Вот Хольден и нанял их пришить одного типа. Не сомневайся, я могу это доказать. Когда мы вошли во вкус и стали совершать налеты просто развлечения ради, Хольден пригрозил уничтожить нас, если навлечем на него подозрение. Это, – она кивает на своего напарника, – один из телохранителей Хольдена. И, между прочим, мой любовник. Хольден охотится за нами, хочет опередить полицию. Он задумал убрать нас всех. Так что доставь нам мальчишку и взамен получишь своего брата.
