Текст книги "Золотая рыбка. Часть 1"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Ден! Видела охранника у двери?
– Видела. Теперь ты в безопасности.
– Ты так считаешь? Значит, все о'кей?
– А разве нет?
– Какая-то ты кислая, – усмехается он. – У тебя что, неприятности? Могу чем-то помочь? Только не кидайся на меня, пожалуйста.
– Спасибо, со мной все в порядке. Собираюсь навестить Круза.
– Я думал, ты с ним порвала.
– В принципе это тебя не касается, но так уж и быть, признаюсь: пока что я с ним не порвала, хотя подобная мысль приходила мне в голову. Но сейчас я нужна ему больше чем когда-либо.
Мартин поворачивает голову к соседней койке, и я слежу за его взглядом. Бездонные черные глазищи на секунду обращаются к брату и снова прилипают ко мне. От этого пристального взгляда делается не по себе, я невольно проверяю, все ли пуговицы на блузке застегнуты. Одежда моя в полном порядке, тем не менее я чувствую себя обнаженной. Перевожу взгляд на окно; сквозь тонкую льняную занавеску в палату просачивается солнечный свет и шум улицы.
– В конце недели меня выпишут. Мама настаивает, чтобы я какое-то время пожил у них. Меня, видите ли, надо беречь, и тут ее не переубедишь.
– Ты, никак, жалуешься?
– Вроде того. Домой хочется. К тебе под бочок.
– До конца недели у нас будет время все обсудить.
– Поговоришь с родителями?
– Там посмотрим.
Лицо Мартина искажается гримасой, как у ребенка, которого грубо одернули. Сердце мое сжимается от сочувствия к брату. Я наклоняюсь к его уху.
– Пока твой вчерашний «санитар» разгуливает на свободе, не стоит забирать тебя домой. Не хочу, чтобы ты целыми днями торчал один в квартире.
– Я не ребенок.
– Знаю. Но отсутствие терпения – чисто ребячья черта.
Аудиенция окончена. Мартин закрывает глаза, усталым взмахом руки приказывая мне удалиться. Я оставляю без внимания эту театральность, хотя она очень напоминает мне манеры Круза. Чмокаю брата в щеку, кивком прощаюсь с соседом, взгляд которого по-прежнему ненасытен, и лечу в другую больницу. Время летит быстрее меня, и час, когда я должна переступить порог роскошной виллы, стремительно приближается. Что греха таить, перспектива вечернего дежурства меня не увлекает, поэтому я пытаюсь оттянуть назначенный срок.
Круз встречает меня очередной одой, которую я обязана тотчас прочесть. Я нахожу его опус высокохудожественным и проникновенным и испытываю легкий стыд от того, что адресован он мне, неблагодарной. Но сути это не меняет, поскольку в прежних наших взаимоотношениях Круз выступал главным героем и в нынешних страданиях сохраняет за собой ведущую роль. Меня он вообще не принимает в расчет, главное – что я растравила ему душу. Утешаюсь мыслью, что незаменимых людей нет. Найдет себе Круз другую Музу, которая станет служить ему верой и правдой.
После ознакомления с одой мы вступаем в переписку. Круза интересует главным образом одно: понравился ли мне его шедевр. Я дразню его односложными ответами; из нас двоих литератор он, зато я на многих людях испробовала, какое невероятное раздражение вызывают короткие фразы, даже если не содержат неприятной информации.
Наконец Круз решает переменить тему, и на странице полуисписанного блокнота появляется вопрос: «Что нового на белом свете?»
Я откладываю ручку – ведь моя-то челюсть в целости-сохранности – и отвечаю в устной форме. Ситуация мне на руку, чем я и пользуюсь. Круз лишен дара речи, так что я вольна выбирать направление и темы разговора, однако мой репертуар вскоре иссякает. Уступив просьбе Круза, соглашаюсь по пути домой забросить в редакцию кое-какие материалы.
Вручаю конверт адресату, минуту-другую мы болтаем о пустяках, и я лечу дальше. От голода подводит живот, и я пытаюсь разрешить дилемму: отправляться за покупками или же перекусить на скорую руку в бистро напротив дома. Побеждает тяга к комфорту. Я располагаюсь у окна и, чтобы скрасить время, наблюдаю за жизнью улицы.
Этим летом в одежде превалирует розовый. Все женщины – от гукающих младенцев в колясках и до согбенных старушек – красуются во всевозможных оттенках этого жизнерадостного цвета. Мало им одинаковости в расцветке, так даже фасоны сходны, напоминая униформу. Мужчины тоже поддались массовому психозу, на их долю выпал голубой. Воспринимая братьями по крови совсем чужих людей, облаченных в голубое, мужчины, должно быть, забывают, что с этим цветом следует обращаться осторожно.
Покончив с глубокомысленными суждениями, я принимаюсь разглядывать поток изрыгающих клубы дыма автомобилей – неумолимый светофор останавливает их прямо передо мной. В минуты вынужденного ожидания водители предаются самым примитивным занятиям. Люди первого – наиболее распространенного типа – самозабвенно ковыряют в носу. Другие крутят рычажок радиоприемника; тарелка на столе передо мной звенит, отзываясь на грохот танцевальных ритмов, несущихся из десятков автомагнитол. Третьи пользуются случаем прочесть хоть несколько строк из вечерних газет, при этом краешком глаза косясь на светофор. Люди четвертого типа встречаются столь редко, что их почти нет. Эти успевают перемолвиться словом с пассажиром на соседнем сиденье. Глядя на них, я испытываю странное чувство, словно рядом с водителем сидит не живое существо, а витринный манекен – в застывшей позе, с безукоризненно уложенными волосами, с изящно поднесенной к губам сигаретой и посверкивающими кольцами на холеных пальцах. Каждый автомобиль – крепость, и защитники готовы отстаивать ее до конца.
Пропустив рюмку, я откидываюсь на спинку стула. Наступает минута, когда окружающий мир должен бы почтительно поинтересоваться: «Чем я огорчил тебя?» А я великодушно отмахнулась бы, давая понять, что никого не намерена обременять своими жалобами. Закурив, заказываю еще одну порцию спиртного. Сквозь просветы в движущемся потоке машин мелькает мой подъезд – не слишком обшарпанный, чистый, подъезд дома, населенного вполне приличными людьми. Я обшариваю взглядом четкие ряды окон, и меня посещает забавная мысль: что, если раздвинуть стены? Чем занимаются в эту пору жильцы? В воображении я частенько развлекаюсь этой игрой, но если бы мне представилась возможность действительно заглянуть за стены… И что увидела бы? Обитателей квартир можно было бы точно так же разложить по полочкам, как и водителей, ожидающих у светофора. Одинокие люди, запертые в коробки квартир, ведут одинокую жизнь. Не такое уж веселое зрелище.
Гашу сигарету и бросаю взгляд на часы. Пора и домой. О несовершенстве мира пусть болит голова у других.
Пока поднимаюсь на свой этаж, меня не оставляет странное напряжение, накапливавшееся все последние дни. Сейчас оно словно бы сконцентрировалось в одной точке и все усиливается, растет. Какой-то плотный, тугой клубок, сплетенный из самых чувствительных нервных волокон. Если не удастся хоть чуточку его ослабить, не выдержу и заору в голос. Копошась с ключами, решаю прибегнуть к испытанному способу: первым делом залезу под душ, потом поставлю одну из своих любимых пластинок и угощусь стаканчиком джина с апельсиновым соком.
Увы, мечтам моим не суждено сбыться. Захлопнув дверь, я вхожу в гостиную и застываю посреди комнаты, переводя взгляд с револьвера на мужчину, сжимающего оружие. Его нелегко узнать: так же, как и сестра, в жизни он иной, чем на фотографии. Лишь перебинтованная рука позволяет догадаться, кто передо мной. Он расположился в кресле напротив двери, вытянув ноги, но эта свободная поза – не более чем видимость, поскольку лицо сковано невероятным напряжением. Палец побелел на курке, и я стараюсь не усиливать его нервозность. На столике у его локтя я замечаю пустую бутылку из-под джина. Плакала моя выпивка.
– Добрый день! – здороваюсь я, вдоволь насладившись зрелищем.
– Клади сумку, и лапы на затылок! Давай к стене! А ну, пошевеливайся!
Револьвер, которым он размахивает, столь солидных размеров, что мне, пожалуй, этакую штуковину и в руках-то не удержать. Словом, картина впечатляющая, и я подчиняюсь. Ткнувшись спиной в стенку, вежливо интересуюсь:
– Чему обязана визитом?
– Я любил Олимпию, – жалостно бормочет Хон Джиллан.
Физиономия парня изрядно пострадала, однако видно, что черты смазливого лица не столь грубые, как у брата, а выражение не такое истеричное, как у сестрицы. Не знай я о нем ничего, пожалуй, мог бы показаться даже симпатичным. Вид у парня загнанный, да оно и неудивительно. 1 Рану наверняка давно не перевязывали, помыться бедолаге тоже было негде, подбородок с ямочкой зарос щетиной. Вдобавок ко всему прошлой ночью его огрели по башке и затолкали под автомобиль. Привычной дозой наркотика, вероятно, тоже не сумел разжиться. Брат с сестрой убиты, самого его преследует полиция и люди Хольдена, а стоит какому-нибудь уличному прохожему опознать Джиллана, и толпа растерзает его на части. Я уже готова пожалеть несчастненького, но вид нацеленного на меня револьвера не дает пролиться слезам жалости.
– Сестру твою застрелили, – безо всяких околичностей сообщаю я.
– Знаю. Сегодня меня тоже хотели пришить, но удалось смыться.
– Думаешь, никто не знает, что ты здесь?
– Это знаешь только ты. – Рука его нашаривает пустую бутылку из-под джина.
– Если разрешишь мне двигаться, принесу непочатую, – предлагаю я.
Он смеется противным смехом, обнажая острые волчьи зубы.
– Мое единственное оружие хранится вон в той сумке, – не унимаюсь я. – Чертовски хочется выпить. А после поговорим. Полагаю, именно за этим ты и явился.
– Мне-то чего тебя бояться, я твоего дружка даже пальцем не тронул. Вроде бы ты не должна держать на меня зла, но все равно я не доверяю тебе.
– В точности как Олимпия. Объяснение у вас всегда под рукой. Короче, давай налью по стаканчику и обсудим наши дела. Но я тороплюсь, так что не будем тянуть резину, ладно?
– А я, по-твоему, зачем явился? – хихикает он, но голос предательски дрожит.
Я готовлю выпивку, он не протестует. От апельсинового сока приходится отказаться, поскольку за ним надо идти на кухню, а я боюсь перегнуть палку. Ставлю перед Хоном стакан и возвращаюсь на свое место у стенки. Усаживаюсь на пол, подтянув вверх колени, и пристраиваю на них стакан.
– Ну и зачем ты явился?
– Хочу поговорить об Олимпии. Ты последняя видела ее живой. Когда я рискнул туда сунуться, ее тело уже увезли. И полицейских вокруг было видимо-невидимо.
– А ты где отсиживался? Где вы собирались встретиться?
– Было у нас одно заветное местечко, – ухмыляется он. – Но его уже засветили.
– Слушал сегодня новости? – спрашиваю я, хотя понятия не имею, передавали в новостях сообщение об убийстве Джиллана-старшего или нет.
Он отрицательно трясет головой, и я информирую:
– Ваши доброжелатели прикончили Гремио.
– Врешь! – Лицо его искажается, а указательный палец перемещается к курку.
– Когда его перевозили из больницы в тюрьму, двое вооруженных мужчин изрешетили полицейский автомобиль, где находился Гремио.
Он пытливо всматривается в мое лицо, затем пожимает плечами.
– Ну и поделом! Это по его милости я сейчас по уши в дерьме. Старший брат, образец для подражания… извольте делать все, что прикажет. Сволочь проклятая!.. Выходит, я теперь один остался.
– Что собираешься делать?
Глаза его вспыхивают – то ли от излишка спиртного, то ли от желания действовать.
– Не бойся, не пропаду! Ты еще обо мне услышишь.
– Я и не боюсь. Оружие при тебе, так что отсюда можешь уйти беспрепятственно. Только ведь от мафии не скроешься, они тебя из-под земли достанут.
– Значит, надо позаботиться о своей безопасности.
Его загадочная ухмылка заставляет задуматься. Неужели я и правда дам ему убраться отсюда? Парень подвыпил, и рука у него ранена, отчего бы не попытаться его обезоружить! Не стоит отметать этот вариант, хотя он и не представляется таким уж заманчивым. Тем временем Джиллан снова наливает себе и по мере роста алкоголя в крови становится все более хладнокровным и решительным.
– Расскажи мне об Олимпии! – повышает он голос. – Ведь ты была там, когда ее убили?
– Да, я была рядом, – осторожно отвечаю я, следя за его движениями. Меня вновь охватывает беспокойство.
– Дальше, – подгоняет он взмахом тяжелого револьвера.
– Но ведь ты и сам все знаешь. Пока ты катал моего брата в инвалидном кресле, Олимпия вызвала меня в пошивочную мастерскую. Развлекала рассказами о злодеяниях Хольденов и потребовала, чтобы в обмен на Мартина я преподнесла вам на блюдечке хольденовского мальчонку, ни больше ни меньше. Затем позвонил ты, и сестра твоя задергалась. Еще через несколько минут подоспела парочка гангстеров и автоматной очередью положила конец всем разговорам. Мне удалось спрятаться, потому и осталась жива.
– А я думал, это с твоей подачи они туда заявились.
– И теперь так думаешь?
Малый ухмыляется. Похоже, ухмылка – его излюбленная реакция.
– Не-а… Скажи, она мучилась?
– Олимпия? – Не стоит объяснять, что по моей милости она к тому моменту вообще мало что чувствовала. – Все было кончено в один миг.
– Тогда ладно, – говорит он и снова наливает себе. – Да-а, мальчишка – лучший способ застраховать свою жизнь. Йон на него не надышится.
Я пожимаю плечами, раздумывая, стоит ли соваться с вопросами. Но соблазн слишком велик.
– Знаю, что вы с Гремио работали на Хольдена, вот только не могу взять в толк, чего он вас так боится… А ведь он боится, верно?
Смазливая физиономия Хона разглаживается, он бросает на меня высокомерный взгляд. Револьвер он уже не стискивает нервно, а поигрывает им.
– Факт, боится, а то! Дело было так: Гремио подрядился провернуть одну работенку, и мы все обтюкали путем, а потом братан взял в оборот посредника и вытянул, кто был заказчиком. Сперва мы попытались шантажировать Хольдена, он кинул нам пару штук, чтобы заткнулись, ну и решил, что развязался. Тогда Олимпия жутко обозлилась и подцепила этого придурка Бодека в надежде отомстить. Бодек все выложил в постели. Хольден, когда прознал, что мы по-прежнему совершаем налеты, давай нас запугивать. Если, дескать, привлечем внимание полиции, он нас упрячет так далеко, что никаких следов не отыскать. Только мы ведь не из пугливых, он сам у нас в кулаке…
Джиллан поднимается из кресла и сует револьвер в карман, не выпуская рукоятки. Передо мной теперь стоит совсем другой человек. Жалкий сопляк превратился в крутого парня – и всего лишь под влиянием нескольких рюмок спиртного. Возможно, куража его надолго не хватит и, как только кончится действие джина, малый вновь скукожится, но пока что у меня нет ни малейшего желания вступать в рукопашную с бандитом. Не в последнюю очередь потому, что любопытно узнать, о чем он умалчивает.
– Ну вот что! Вставай! Вывезешь меня из этой норы на своей тачке. Не хочу, чтобы ты пустила своих дружков мне вдогонку. А когда выберусь отсюда, легче будет слинять.
– Ты ведь еще не закончил свою историю.
– Успеется, – смеется он.
Подчиняясь его любезному приглашению, я поднимаюсь на ноги и направляюсь к двери. Хон следует за мной.
– Сейчас я тебя не тронул, – спокойно продолжает он, – но я твой должник, и за мной не заржавеет. Как по-твоему, на хрен я таскаю с собой пушку? Верно, для дела! И она мне еще пригодится. Дойдет и до тебя черед. Если бы не ты, не сидел бы я в заднице. За эту свою пулю ты мне поплатишься, но не сейчас. А пока живи и радуйся, что цела. Не начни ты тогда пальбу, и Олимпия была бы жива. Ты, ты одна во всем виновата! Но я погожу тебя убивать. Хочу, чтобы своими глазами увидела, на что я способен…
Эта пьяная похвальба могла бы показаться смешной, только мне почему-то не до смеха. Вопреки моим надеждам, в подъезде – ни одной живой души. А я-то рассчитывала, что случайный свидетель, заслышав бандитские угрозы, ахнет от ужаса и тем самым на миг отвлечет внимание парня.
Терпеть не могу разгуливать под дулом револьвера, кровь ударяет мне в голову. На какую-то долю секунды вдруг вспоминаются слова тренера. Однажды, во время занятий, мне крепко досталось, и я, вне себя, с ходу ответила ударом на удар. «А в тебе изрядно агрессивности, – с улыбкой заметил тогда тренер. – Впрочем, не вижу в этом беды. Если тебя стукнут, ты вряд ли поднимешь крик, скорее отплатишь той же монетой и тем самым защитишь себя».
Однако агрессия, якобы скрытая в глубине моей голубино-кроткой души, напрасно восстает против угроз Хона: здравый смысл призывает к выдержке. Вдруг позднее представится более удобный случай… Вдруг… Одно понятно: нельзя позволить бандиту умотать на все четыре стороны. При всей своей бестолковости я наконец-то просекла, что задумал этот мерзавец. «Мальчишка – лучший способ застраховать свою жизнь». Расчет Хона Джиллана прост: он хочет зацапать пятилетнего Нелла Хольдена, которого опекает Марион.
В данный момент не ясно, чем закончится это мое приключение, но вскоре мне предстоит взять на себя роль няньки – правда, всего лишь на несколько часов. Вообще-то и Марион не обязана проводить ночи у постели мальчика, но сегодня газетный магнат устраивает пышный прием, и при таком стечении народа ребенка, конечно же, нельзя оставлять одного ни на минуту.
В машине Хон пристраивается позади меня, уперев ствол револьвера мне в спину. В зеркальце отражается его лицо: похоже, сейчас самый пик воздействия джина и через несколько минут начнется спад. Я включаю зажигание, и машина вклинивается в транспортный поток.
– Куда ехать? – спрашиваю я.
– Кати прямо. Выйду, где пожелаю.
И я знай себе не спеша качу прямо. Против воли то и дело бросаю взгляд в зеркало – чаще, чем следовало бы. Хон замечает это и обнажает свой волчий оскал:
– Нечего на меня пялиться, лучше следи за дорогой. Нравлюсь тебе, что ли?
Если напрашивается на лесть, я готова пойти навстречу.
– Знаешь, гляжу на тебя и одного понять не могу: чего ради надо было брать женщин силой?
Он отвечает коротким смешком, таким же мерзким, как у его сестрицы.
– Думаешь, по-другому не получалось? Просто люблю разнообразие. А кроме того, когда баба сопротивляется, меня больше возбуждает.
– Олимпия тоже толковала что-то насчет возбуждения подобного рода. Видно, это у вас семейная черта.
– Заманивать бабу в койку цветочками? Скукота! То ли дело уложить кулаком!
– Ясно.
Бросив взгляд в зеркало заднего вида, я у первого же перекрестка сворачиваю направо. «Моррис» горчичного цвета, едущий следом, повторяет маневр. Проделав этот нехитрый трюк несколько раз, я понимаю, что о случайном совпадении не может быть и речи. Водительское сиденье жжет, словно сижу на раскаленных углях. Меньше всего мне хотелось бы очутиться возле Хона, когда его будут расстреливать из автоматов. Я лихорадочно ломаю голову в поисках выхода. Судя по всему, Джиллану не удалось избавиться от слежки. Недруги затаились, чтобы выявить его связи. И выявили. Вряд ли они пожелают выслушать мои оправдания. Гангстеры не склонны играть в демократию, когда дело доходит до разборок. Итак, один ствол уперт мне в спину и бог весть сколько автоматов нацелено из сидящего на хвосте «морриса». Бедняжка Марион, горит ее свидание… Мертвым редко удается сдержать обещание.
Сказать, что ли, Джиллану? Нет! И я молюсь про себя, чтобы он не заметил этой желтой машины позади. Дав по газам, слышу голос моего вынужденного собеседника. Он по-прежнему талдычит свое:
– Хахаля твоего тоже Гремио уделал. Так что я тут ни при чем.
– Олимпия также пыталась доказать, что вас якобы толкнули на уголовщину, но ей не удалось меня убедить.
– Невелика важность! Главное, чтобы я сам был убежден.
– Это и есть аргумент для самоубеждения… Слушай, ты еще не надумал выскочить?
Желтый автомобиль держится не настолько близко, чтобы можно было разглядеть его пассажиров. Если верить часам, я уже не успеваю в дом Хольденов к назначенному сроку. Вместо меня самой туда прибудет весть о моей смерти. Оправдание, конечно, но не утешение.
Хон наконец замечает мое беспокойство. Наклонившись вперед, он заглядывает в зеркальце. У него хватает ума не оборачиваться.
– Давно нам сели на хвост? – спрашивает он.
– По-моему, целую вечность. Лет десять, а то и двадцать.
– Без мандража! – командует он. – Дуй к центру, где сплошной поток! Ты вообще-то водить умеешь?
– Хочешь, вылезу, а ты садись за руль.
– Жми, тебе говорят!
Можно подумать, будто я не жму. Только ведь моя тачка – не гоночная машина, а центр города – не автодром, и все же мы показываем неплохой класс. Водитель «морриса» тоже не новичок за рулем, он упорно держится за мной, не отставая.
– В самый раз воспользоваться радиосвязью, – негромко замечаю я.
– Даже не мечтай!
– С чего ты взял, будто в центре тебе удастся спутать их планы? Больше безвиннных жертв, ну и что? Им это до лампочки.
– Дура! Если там затеять заварушку, им не убежать.
– По-твоему, у них нет ног?
Классические гонки пока что не удаются. Автомобили, вытянувшись в плотную цепочку, ползут еле-еле. Вырваться вперед даже нечего думать, единственное, что в моих силах, – поискать иной маршрут, где улицы не так забиты транспортом. Завидую беглецам и преследователям из голливудских боевиков: уж они-то никогда не застревают в пробках, словно в угоду им большинство автомобилистов дружно предпочли метро. Желтая сволочь прилепилась ко мне намертво. Судя по всему, только и ждет, чтобы мы где-нибудь притормозили. А может, пронесет и я сегодня уцелею? Господи, в чем я согрешила?! Спешно даю парочку обетов на случай, если выйду живой из сегодняшней передряги. Немного взбодрившись, пускаю в ход испытанные трюки. Но все мое водительское искусство псу под хвост: «моррис» упорно выныривает из потока. Несколько раз мне кажется, будто удалось стряхнуть преследователей, однако желтый дьявол вновь тут как тут. А я, знаете ли, терпеть не могу, когда у меня на хвосте висит набитая гангстерами тачка. Мы останавливаемся на красный свет, и я получаю возможность удовлетворить свое любопытство. Равнодушные мужские лица, даже, если угодно, безобидные. Сидящий за рулем плечистый субъект ухмыляется Хону. Этой «дружелюбной» ухмылки достаточно, чтобы прячущийся за моей спиной крутой парень мигом сполз и забился в тесный промежуток между сиденьями. Наверняка ему кажется, будто теперь он надежно укрыт, но мне не раз приходилось видеть автомобильные кузова, насквозь прошитые пулями. Стоит сейчас потянуться за рацией, и я заставлю бандитов действовать. Единственный шанс на успех – сговориться против них с Хоном, прячущимся за моей задницей.
– Эй, храбрец, ты там от страха не обделался? – интересуюсь я.
– В жизни не встречал такой нескладной бабы! Тебя что, не учили баранку крутить?
– Мы с водителем «морриса» кончали одни и те же курсы, только я иногда отлынивала… Думаю, ты не прочь выкарабкаться?
Судя по его голосу, малый не теряет надежды; похоже, он даже ухмыляется. Светофор переключается на зеленый, и я сворачиваю вправо, не смущаясь запрещающим знаком. «Моррис» тоже не из застенчивых, он готовится повторить мой маневр, когда Хон вдруг вскакивает и через заднее стекло стреляет в водителя. Все происходит так быстро, что я успеваю засечь лишь шорох за спиной и хлопок выстрела. Прежде чем дома скрывают нас от преследователей, замечаю, как водитель валится на руль.
Стоя на коленях, Хон любуется отрадной картиной: оставшийся без управления «моррис» беспомощно тычется из стороны в сторону.
– Останови здесь! – говорит он через несколько минут, когда все страшное уже позади.
Я жму на тормоз, направляя машину к тротуару. Момента остановки не помню, поскольку колеса еще крутятся, когда я получаю сильнейший удар по черепу. С последним проблеском сознания рука моя дергается, чтобы нанести ответный удар, но Хон уже выскочил из машины, а я валюсь мешком.
Когда прихожу в себя, меня ослепляет яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь тонкую занавеску. Я щурюсь, моргаю, перед глазами пляшут разноцветные круги. Через некоторое время различаю какого-то мужчину, сидящего у моей постели. Широкие плечи, хмурый взгляд и низкий голос, цедящий слова:
– Можно подумать, мне больше делать нечего, как охранять тебя.
Еще раз проверяю, не обманывает ли меня зрение. Койка подо мной медленно кружится, потолок над головой то расплывается, то снова сжимается. Стены маленькой комнатенки – бледно-голубые, цвета ночного горшка. Желудок мой бунтует, голова раскалывается от боли.
– В коридоре дожидаются болельщики, – произносит все тот же бездонно глубокий бас. – Жаждут получить автограф знаменитой гонщицы.
– Терпеть тебя не могу! – заявляю я и в ответ получаю:
– Взаимно.
– Мне дурно.
Делаю слабую попытку сесть – вдруг тогда желудок встанет на место?
– Лежи спокойно. – Хмурый прижимает меня к постели и чуть ли не безмятежным тоном продолжает: – Еще бы не дурно. Удивительно, как вообще цела осталась. Видел я твою машину…
Я покорно сношу чинимое надо мной насилие и оставляю попытку сесть. Но мне не терпится кое-что узнать.
– Сейчас утро?
– Утро следующего дня. Способна ты слушать не перебивая?
– Нет.
– И тем не менее слушай. Когда пристрелили Гремио, я сразу же рванул за бандитами. Они скрылись в каком-то доме, и я не стал их преследовать, поскольку одного узнал. Позднее, расставшись с тобой, прихватил свою пушку и сел на хвост бандитам, предполагая, что они выведут меня на след Хона. Все так и получилось. Ты, вероятно, пригласила Хона на коктейль, а потом, когда вы сели в машину, я издали следовал за вами. Надеялся, что ты меня засечешь, но попадаться на глаза сидящим в «моррисе», естественно, не хотелось. Когда вы остановились у светофора и желтый автомобиль пристроился рядом, стало ясно, что бандиты сейчас нападут. На повороте я выстрелил в гангстера, который сидел позади водителя. Почти в тот же момент пальнул Хон, и оба бандита отдали концы. Я проехал мимо не останавливаясь, поскольку ты находилась в опасности. А уж после того, как Хон оглушил тебя и ты врезалась в ближайший столб, пришлось заниматься только тобой. В результате Джиллану вновь удалось смыться… Что же касается Марион, то она, понапрасну прождав тебя, оставила ребенка без присмотра и отправилась на свидание. В доме шел пир горой, и всем было не до мальчика. На рассвете отец заглянул к нему, но малыша и след простыл. Дом охранялся как крепость, и все же кто-то ухитрился незаметно похитить ребенка.
– Хон, – невольно вырывается у меня.
Ох, до чего же мне худо!.. Я пытаюсь приподняться, Хмурый не дает. Стиснув голову руками, делаю глубокий вдох, чтобы совладать с рвотным позывом, и на это уходят остатки моих сил. Понятно, что семейные проблемы Хольденов оставляют меня равнодушной.
Хмурый обтирает мое лицо влажным полотенцем, и делается чуть легче. Через минуту открывается дверь. В бедро мне впивается игла; ее не успевают вытащить, как я погружаюсь в сон.
Прихотливые, яркие видения и сном-то не назовешь, они столь же веселы и грустны, столь же пестры и многолики, как реальность.
Время от времени я пробуждаюсь, но это ничуть не радует, поскольку тотчас дает себя знать широкая шкала неприятных, болезненных ощущений от тошноты до головных спазмов. В какой-то момент вижу у постели родителей и робко протягиваю руку маме. Возможно, она верно истолковывает мой жест, а может, вовсе и не собиралась осыпать меня упреками; во всяком случае, она молчит. Морщины на бледном лице мамы теперь, пожалуй, никогда не разгладятся: шутка сказать, за одну неделю отпрыски дважды доводили ее до нервного шока! Отец с обычной своей грустной улыбкой склоняется надо мной, и я вижу лучики морщин вокруг его глаз.
– Купите мне пианино, – прошу я, снова проваливаясь в сон.
Я сижу за рулем стремительно мчащейся машины и тщетно пытаюсь крутить баранку – она не поддается. Правой ногой стараюсь нащупать педаль тормоза, но в этой машине тормозов нет. Через ветровое стекло вижу, как навстречу устремляется чудовищный фонарный столб. Он растет, увеличивается в размерах, грозя заслонить собою весь окружающий мир, и с оглушительным грохотом наваливается на машину. Меня подбрасывает на сиденье, я лечу головой вперед и натыкаюсь на ветровое стекло. Перед глазами слепящий дождь осколков, потом все меркнет, остается лишь боль – глубокая, бездонная, как колодец.
И тут я просыпаюсь. На сей раз возле кровати сидит Дональд. Лицо у Дональда усталое, осунувшееся, но, когда я поднимаю на него глаза, он улыбается и гладит меня по голове.
– Вот умница, а я уж думал, придется торчать здесь до утра.
– Готов твой роман?
– Мог бы писать, вместо того чтобы тут рассиживаться. Но ты ни на минуту не даешь расслабиться, и вдохновение шарахается от меня, как черт от ладана.
– Прости, пожалуйста. – Я пытаюсь сесть, и Дональд помогает мне, подложив подушки под спину. В таком положении мне вроде чуть полегче.
– У Марион крупные неприятности, – сообщает мой друг.
– Представляю себе.
– Нет, ты даже представить не можешь. Разразился такой скандал, что ей, вероятно, придется уйти из полиции. Она намерена податься в фотомодели.
– Это ее давняя мечта. Там не соскучишься, не то что в полиции. Дай попить, а? Как ты думаешь, когда я смогу отсюда выбраться?
– Куда спешить? – Дональд протягивает мне стакан с водой. – Кстати, объявился очередной маньяк, и отлавливать его, по всей вероятности, придется тебе.
– Даже слушать не желаю! С этим амплуа я завязала.
– Тут кое-какие новые детали. Этот тип останавливает на шоссе машины с одинокими женщинами и ножом кромсает их на куски.
– Не пугай, а то кошмары будут сниться.
– Дело поручили Лацо, но Шеф подумывает дать ему в подмогу тебя.
– Мне кажется, – высказываю я свои подозрения, – Шеф здорово раскаивается, что подключил меня к делу Джилланов.
– По-моему, ты и сама раскаиваешься.
– Ничего подобного. Просто захотелось отоспаться, вот и взяла на денек увольнительную.
Дональд встает, собираясь уходить. Едва успевает угаснуть его ободряющая улыбка, как в дверях появляется Хмурый.
– Ну, что у тебя опять? – грубо спрашиваю я.
Даниэль с улыбкой берет в свои лапищи мои руки, на миг приникает губами к моим растрескавшимся губам и усаживается рядом.
– Все пути ведут к тебе, Дениза. Говорят, тебе полегчало.
– Причем настолько, что хочу задать тебе вопрос.
Хмурый молча смотрит на меня серьезным взглядом, а я изучаю его глаза, прячущиеся под густыми, кустистыми бровями. У них чуть косой разрез, сверху – почти правильный полукруг, снизу – прямая линия, ресницы бросают густую тень на эти темные глаза, но в данный момент я способна прочесть в них целые романы. Чтобы не расчувствоваться вконец, отворачиваюсь к окну и требовательно вопрошаю:
– Ты знал, что Хон у меня?
– Я ждал этого вопроса. Когда я сел на хвост своему знакомцу, то понятия не имел, куда он меня приведет. Оказалось, что прямиком к твоему дому, где он пересел в желтый «моррис». Пока я раздумывал, не плюнуть ли на него и не подняться ли к тебе, взглянуть, чем вы там занимаетесь, как тут вы с Хоном и появились.
